На сердце без тебя метель...

— …узами его привязать? — закончил за нее отец Феодор. — Венчаться должно с чистыми помыслами и сердцем. Как сможешь иначе?

— Тогда я потеряю его, — Лиза изо всех сил старалась снова не заплакать, как во время исповеди. — Ежели откроюсь во всем, потеряю его расположение… его любовь…

Тогда отец Феодор взглянул на нее с мягким укором в глазах, как мать смотрит на неразумное дитя.

— А разве она твоя, чтобы ее терять? Разве тебе он отдавал свое сердце? Нельзя потерять то, чего нет…

Но Лиза только упрямо покачала головой. До венчания восемь дней. Молчала она столько недель, уж эти дни сумеет перетерпеть. Перед ее уходом отец Феодор вновь попробовал убедить ее открыться Александру:

— На лжи не выстроить прочного дома. А ведь единение в союзе венчальном есть дом, и фундаменту у него на лжи не бывать… не прочен тот фундамент. И как мне грехи твои отпустить, коли нет в тебе раскаяния? Ты говоришь, что хочешь грех с души снять, но продолжаешь упорствовать. А упрямство, оно всегда до беды доводит…

— Он не простит, коли расскажу.

— Не простит, — кивнул иерей, и Лиза ужаснулась, с какой легкостью он с ней согласился. — Но у тебя есть шанс свою душу грехом не запятнать… Грехом лжи и притворства.

— Не могу я иначе, отче, — Лиза уже жалела, что пришла сюда в попытке найти понимание. И хотя после исповеди стало легче, но это облегчение было недолгим. А сомнения и страхи только умножились после разговора с отцом Феодором. Потому и не стала слушать его долее — убежала из церкви так быстро, как могла. И бежала так через парк, тяжело дыша, спотыкаясь, будто гнался за ней кто-то. Только разве можно убежать от самой себя и совести своей?

Венчальное платье привезли накануне Пасхи, и все сочли это добрым предзнаменованием. Все как-то оживились в тот вечер за последним постным ужином. И в церковь ехали в приподнятом настроении, а Александр вдруг занял место в коляске возле Лизы и всю дорогу гладил ее пальцы. Оттого ей хотелось, чтобы путь до церкви был бесконечным.

Казалось, на службу съехались со всего Клинского уезда, если не со всей Московской губернии, а то и с соседней Тверской. В храме было так многолюдно, что прихожане стояли едва ли не плечом к плечу. При таком наплыве господ со всей округи крестьянам места внутри почти не досталось, и они робко жались в дверях притвора.

Лиза так и не смогла сосредоточиться на литургии. Ей было душно. Пристальный взгляд мадам Зубовой прожигал насквозь. Лидия же беззвучно плакала, подняв свои лучистые глаза к образам, будто в эйфории веры в воскрешение Господа. Но Лиза видела, как девушка при этом то и дело бросала взгляд на Александра, и каждая слезинка, сбегающая по прекрасному лицу, будто камнем падала на сердце Лизы. И не было ощущения праздника, чего-то светлого и волшебного, что всегда обычно ощущала Лиза при пении Пасхального тропаря.

Когда зычный голос отца Феодора по обряду возвестил о воскрешении Христовом, по толпе в церкви вдруг пошла тревожная волна. Повернув голову в сторону шума, Лиза увидела, что Лиди без чувств лежит на руках у бабушки, и над ее лицом изо всех сил машут веерами и эшарпами окружившие их дамы.

— Aidez lui, Alexandre^[238], — проговорила Пульхерия Александровна, выпуская локоть племянника, на который до того опиралась. И он без лишних слов поспешил на помощь соседке: легко подхватил ее и под перешептывания толпы вынес из душной церкви.

— Дурной знак, — пробормотала старушка, глядя ему вслед и неистово крестясь в приступе суеверия, а Лиза даже головы не повернула, словно стеной отгородившись от всего происходящего.

«Я не буду об этом думать, — как заклинание твердила она себе. — Не буду об этом думать…» Она повторяла эти слова, и когда как-то по-особому на нее взглянул отец Феодор, напутствуя прихожан в конце праздничной службы. И когда обнаружила, что ни Александр, ни Зубовы так и не вернулись в церковь, и им с Пульхерией Александровной пришлось возвращаться в усадьбу в одиночестве. И за Пасхальным завтраком, когда оказалась за столом подле Варвары Алексеевны, которая вдруг стала с ней необычайно мила и любезно выспрашивала обо всяких пустяках: о прошлой Пасхе и о каком-то монастыре в Нижнем Новгороде.

Лиди за столом не было. Доктор Журовский, что по счастливой случайности также присутствовал на Пасхальной службе, сообщил, что причина ее недомогания — всего лишь слабость организма ввиду чрезмерного говенья, и что он рекомендовал больной полный покой. Лизе не понравилось, как переглянулись за столом гости, как некоторые из них многозначительно повели глазами в сторону Александра. Граф же, казалось, ничего не замечал — был по привычке немногословен и невозмутим. Только слегка улыбнулся Лизе, когда они встретились глазами. И она понимающе кивнула ему — ей самой до безумия хотелось, чтобы все гости, наконец, разъехались, оставив их наедине. Нет, решено окончательно. Как бы ни настаивала Пульхерия Александровна, нынче же она поддержит Александра в его решении не рассылать свадебных билетов. Никаких гостей на венчании… никого, кроме них двоих.

После завтрака гости разъехались в несколько удрученном настроении, так и не получив заветного приглашения на предстоящее торжество в Заозерном. Остались только Зубовы: Лиди по-прежнему отдыхала в одной из комнат, а ее бабушка с азартом играла с Пульхерией Александровной в карты, демонстративно игнорируя Софью Петровну. Александр удалился сразу же после трапезы, любезно раскланявшись с гостями, и Лиза вдруг поняла, что ни минуты не желает сидеть в окружении дам, а хочет к нему. При этой мысли сердце сдавило странное предчувствие чего-то дурного. Оно же и подсказало, где ей искать своего жениха.

Он действительно был в салоне, куда поместили Лиди. Лиза зло прикусила губу, когда через распахнутые двери услышала их голоса. «Что же это Варвара Алексеевна не блюдет благочестие своей внучки? Или полагает, что все еще может перемениться?» А потом замерла, когда уловила в сбивчивой речи Лиди собственное имя.

— …Вы должны узнать нечто о mademoiselle Вдовиной, Александр Николаевич. Бабушка оставила этот факт на мое усмотрение, и я решилась, пусть вы и будете корить меня после. Пусть будете даже ненавидеть! — слезы прервали ее взволнованные слова, которые Лиза с трудом разбирала. — Но вы должны знать! Должны!

— Ma chère Lydie, — прозвучал в ответ спокойный голос Александра, и Лизу при этом обращении охватил приступ ревности невероятной силы. — Я не уверен, что вы можете поведать нечто такое, что еще неизвестно мне касательно персоны моей невесты. Оставим этот разговор. Вы самое нежное и милое создание, какое я только встречал в своей жизни. И я прошу вас, не лишайте меня удовольствия думать о вас именно так…

Лиза едва успела спрятаться за створкой двери, когда Александр стремительно вышел из комнаты. Он ненадолго задержался на пороге, Лиза ясно видела его профиль в узкую щель, и ей даже показалось вдруг, что он знает, что она стоит сейчас за дверью, так близко от него. Что он слышит ее взволнованное дыхание. Но спустя пару мгновений Александр продолжил свой путь, даже не повернув головы в ее сторону, и Лиза спешно покинула свое укрытие, когда стихли его шаги. Неслышно убежала прочь под звук тихих рыданий Лиди.

— Вы уверены, что прежде не встречали Зубовых? Я-то определенно! Mein Gott, когда же Красная Горка?! — простонала Софья Петровна, когда, вернувшись в свои покои, Лиза рассказала ей о том, что подслушала в салоне. — Ожидание сводит меня с ума. Это просто невыносимо! Осталось шесть дней… шесть дней…

Они обе независимо друг от друга вели тайный отсчет дней. И обеим казалось, что дни эти тянутся невыносимо медленно. Лиза уже жалела, что открылась в Страстную пятницу отцу Феодору. Что, если он вдруг решит нарушить тайну исповеди, уступая долгу открыть опасность, нависшую над Дмитриевским? Ее ведь предупреждали на его счет — он давний и верный приятель Александра, а значит, вполне может все тому рассказать. Ну почему?! Почему она тогда решилась открыться?

Лиза пыталась разгадать, не было ли между отцом Феодором и Александром разговора на сей счет. Ведь священник присутствовал на пасхальном завтраке, а после имел долгую беседу с Дмитриевским в библиотеке. На вопрос Лизы, о чем шла речь, Александр ответил, что обсуждали чертеж каменной церкви, о которой так давно мечтал отец Феодор. Но кто знает — только ли о церкви они говорили?

Лиза наблюдала за своим женихом, полагая, что, если разговор все же состоялся, она непременно подметит перемену в его поведении. Но Александр был таков, как обычно: они по-прежнему проводили все возможное время вместе. А еще теперь, когда до венчания оставались считанные дни, им отчего-то позволили столь желанное для них уединение. Они подолгу гуляли в парке или сидели в библиотеке: он работал с бумагами, она читала. И счастливее этих дней, как думалось Лизе, никогда прежде у нее не было. Особенно она любила, когда он вдруг притягивал ее к себе и начинал страстно целовать, не скрывая своего желания. И она в ответ целовала его с неменьшей страстью, забывая в эти мгновения обо всем. «Если бы Александр пожелал продолжить, я бы без раздумий позволила ему», — с краской стыда на щеках думала в те дни Лиза в тишине своей спальни. Настолько чувства к нему заполоняли для нее весь мир. Он был всем ее миром…

Правда, Лизе казалось, что в своих ласках и поцелуях Александр стал несколько грубее. И, набравшись смелости, она спросила, не кажется ли это странным Софье Петровне.

— О, meine Mädchen, когда мужчина не имеет возможности… м-м-м… выплеснуть свою страсть, он становится таким необузданным! — заговорщицки улыбаясь, сказала та. — Но в такие моменты у женщины в руках неограниченная власть… вы еще поймете это позднее. То, что случилось тогда с вами — словно приоткрыть дверь. Полностью вы ее откроете только позднее, полагаю. В ночь после венчания. Аид, определенно, тот мужчина, который умеет открывать двери.

Во вторник Александр уехал из усадьбы с самого утра и вернулся только с наступлением ночи. Лиза не спала, волнуясь из-за столь неожиданного отъезда, хотя никто не видел в нем ничего особенного.

— Сейчас поднимаются поля, а Alexandre — хозяин земель. Ему должно присмотреть за всем, — говорила Пульхерия Александровна. А после, когда пришла записка, что Дмитриевский будет поздно, только пожала плечами: — Заехал на станцию в кабак. Что здесь такого? Мужчина имеет полную свободу… как вольная пташка.

«Пташка» вернулась домой под хмелем. Лиза с тревогой наблюдала в окно возвращение Александра и не сразу поняла, почему он так странно спешился с седла и направился к крыльцу какой-то нетвердой походкой. Ему что-то говорил суетящийся вокруг камердинер, по всему видно, весьма раздражающий Дмитриевского, потому что тот вдруг резко его оттолкнул. Но сам не удержался при этом на ногах и упал на колени, прямо на каменную кладку подъезда. Лиза с трудом подавила порыв сорваться с места и бежать прямо в ночной сорочке через анфиладу темных комнат, чтобы помочь ему подняться. Как будто расслышав ее легкий вскрик (что было совершенно невозможно из-за разделяющего их расстояния), Александр повернул голову и взглянул на темное окно ее комнаты. Он долго смотрел на него, не отрывая взгляда, и Лиза запаниковала: не виден ли ему ее силуэт через занавеси. Но вот он поднялся с колен, в который раз оттолкнув от себя старого Платона, и на удивление прямо зашагал в дом.

К завтраку Александр не спустился. Женщины понимающе переглянулись, когда лакей передал его извинения. После завтрака Пульхерия Александровна в который раз попросила Лизу примерить венчальное платье — «дабы убедиться, что отменно сидит». Девушка и сама с большим удовольствием не только облачилась в платье, но и медленно покружилась в нем по комнате, упиваясь восторгом зрителей. Ирина отчего-то плакала, вытирая глаза краем передника, Пульхерия Александровна хлопала в ладоши, а лицо Софьи Петровны сияло, как начищенное серебро. Глядя на них, Лиза даже позабыла, при каких обстоятельствах через несколько дней ступит под венцы. Все кружилась и кружилась, радостно смеясь и любуясь на взлетающий плавными волнами подол платья.

Этот восторг не утих и тогда, когда ей передали просьбу Александра присоединиться к нему в библиотеке. Лиза с такой счастливой улыбкой перешагнула порог комнаты, что могла бы легко осветить даже самый темный ее уголок. Правда, ее радость несколько померкла, когда она взглянула на своего жениха. Его внешний вид удивил ее. Странно, что он позвал ее, будучи одет по-домашнему, без сюртука. Волосы Александра были еще влажными после ванны, а лицо чисто выбритым, но покрасневшие белки глаз выдавали, что прошлой ночью он мало спал. И было что-то еще, чего Лиза никак не могла объяснить. Что-то неуловимо изменилось вдруг в его облике…

В нарушение всех приличий вдобавок к неподобающему виду Александр не поднялся с кресла за массивным письменным столом, а лишь указал рукой на стул по другую его сторону.

— Я позвал тебя, чтобы ты своей рукой подписала бумаги, — произнес он, едва она заняла место напротив него. — Ничего эдакого… Я думаю, ты можешь подписать их без сомнений. Твоя мать знает обо всем.

— Что это? — Лиза в недоумении пробежала взглядом поданные ей бумаги. — Духовная?

— Моя духовная. Твоя мать права, я должен позаботиться о твоем будущем, ежели меня вдруг не станет. Неисповедимы пути Господни, разве не так? И мы должны быть готовы…

Лиза аккуратно положила бумаги на стол, хотя ей хотелось бросить их тотчас же, как он произнес эти слова. Настолько они вдруг обожгли ей руки.

— Я не понимаю, отчего так скоро…

— Я так пожелал, — холодно отрезал Александр. — Проставь свое имя в бумагах, и покончим с этим. Все мое имущество, движимое и недвижимое, все души и прочее, за исключением отдельных случаев, отойдут тебе после моей смерти. Проставь имя, Лиза. Сейчас.

Она резко вырвала перо из его пальцев, раздраженная спешкой Софьи Петровны и тем, как быстро завертелись события. Что ей сулит этот неожиданный поворот? И вдруг замерла, заметив, что в духовной стоит пропуск в месте, где должно стоять ее имя.

— Отчего твои поверенные не проставили его сразу же, когда писали бумаги? — спросила Лиза, склонившись над бумагами с пером в руке.

— Видишь ли, — Александр расслабленно откинулся на спинку кресла, в привычном жесте скрестив перед собой пальцы домиком. Веки его были полуопущены, скрывая глаза от яркого света. — Видишь ли, мои поверенные не могли проставить твое имя, потому что не знают его.

— Почему они не осведомились у тебя на сей счет? — Лиза уже распознала подвох и насторожилась, как зверь, почуявший приближение хищника. Но верить… как же ей не хотелось в это верить!

— Видишь ли, ma chère, я бы не сумел им помочь в данном вопросе. Потому что и сам его не знаю.

Глава 25

Мир словно рассыпался на сотни мелких осколков. В одно мгновение все мечты и надежды обратились в прах.

При последних словах Александра Лиза с трудом удержала на лице маску безмятежности. Только уголки губ ее слегка дрогнули да рука, застывшая с пером над бумагой. С кончика пера сорвались чернила и черной слезой капнули на ровные ряды строчек. И именно вид этой расплывающейся кляксы привел Лизу в чувство.

— Не знаете мое имя? — удивленно переспросила она, гордо выпрямив спину.

Теперь Александр уже не пытался делать вид, что он безмятежно расслаблен. Его глаза внимательно следили за малейшей переменой на ее лице.

— Представьте себе, — он медленно поднялся с кресла, словно предугадав внезапную мысль, молотом застучавшую в ее голове в такт биения пульса: «Бежать! Бежать, пока еще не поздно!»

Лиза попыталась собраться с мыслями, но безуспешно. Единственное, что она ощущала сейчас, — горькое сожаление, что вообще здесь оказалась. А еще непреодолимое желание спрятаться от этого пронзительного взгляда. Лиза никогда не представляла подобную ситуацию в деталях. Ранее ей удавалось гнать от себя неприятные мысли об этом. Она внушала себе, что тот, кто задумал их авантюру, всегда будет рядом и в случае опасности все решит, оттого и нет причин для тревоги и страхов.

Но сейчас его не было. И Лиза прекрасно понимала, что в лучшем случае он появится в имении ближе к воскресенью, когда было назначено венчание. Если все-таки появится, принимая во внимание все то, что случилось в последние недели…

С Софьей Петровной Лиза тоже никогда прежде не обсуждала, как они будут действовать в случае разоблачения. Она страшилась поднимать эту тему, а со временем… Надо признать — со временем Лиза настолько отдалась чувствам, что даже мысли не допускала о подобном повороте событий. Тем более, когда до венчания оставалось всего три дня. Глупо… Боже, как глупо!

«Что бы делала Софья Петровна?» — Лиза ухватилась за эту мысль, как за спасительную соломинку, пытаясь успокоиться и заглушить внутренний голос, уже вопивший, а не шептавший, о бегстве из этой комнаты и от этого мужчины, лениво облокотившегося на спинку кресла. Но при всей расслабленности его позы Лиза понимала, что Александр в мгновение ока будет готов к атаке. Он напоминал ей сейчас большую кошку, что уже загнала мышь в угол и теперь разлеглась, преградив все пути отступления и желая подразнить жертву.

«Что бы сделала Софья Петровна? Скорее всего, попыталась бы узнать причину этой странной просьбы, прежде чем снова браться за перо. Написать имя… Имя… Неужто отец Феодор все же нарушил тайну исповеди? Или Зубовы?.. Хотя откуда Зубовым знать, что Вдовины — вовсе не Вдовины и никогда ими не были?»

— Извольте, коли такая потребность в том, — проговорила Лиза и быстро написала: «Елизавета Петровна Вдовина, девица». Потом раздраженно бросила перо на стол, пытаясь за этой бравадой скрыть свой страх. Она даже не заметила, как вдруг перешла на «вы» в попытке возвести между ними невидимую стену. — И я совсем не понимаю, что происходит, и что за странные вопросы вы мне задаете.

— Не понимаешь? — с сарказмом переспросил Александр и, легко потянувшись через стол, взял со стола бумаги, чтобы их просмотреть. Лиза же тем временем аккуратно, шаг за шагом, стала отступать к дверям. Ей до безумия хотелось оказаться сейчас где угодно, лишь бы подальше от Дмитриевского. Желательно — подле Софьи Петровны. Уж она-то определенно найдет выход!

Отступая, Лиза машинально отметила, как Александр быстро скользнул взглядом по имени на бумаге и медленно двинулся вокруг стола к ней. Повинуясь инстинкту, она снова сделала шаг назад. Разум же приказывал остановиться, твердя голосом Софьи Петровны, что каждый шаг назад служит доказательством ее вины. Но остановиться Лиза не могла: выражение глаз Александра вдруг вселило в нее панический ужас. Лучше бы он был таким, как после ссоры с Василем или как тогда, когда бил кого-то хлыстом. Но только не таким, как сейчас: опасно медлительным и холодно расчетливым…

Если бы кто-то случайно зашел сейчас в библиотеку, ему показалось бы, что эти двое танцуют какой-то странный танец: пока один делал шаг назад, другой медленно и неумолимо приближался.

— Восхищен твоей смелостью. Я думал, все будет несколько иначе, — мягко проговорил Александр.

При этом он мимолетно улыбнулся такой грустной улыбкой, что Лиза остановилась, совершенно сбитая с толку. К тому же она решила, что уже достигла той самой безопасной зоны, где может начать разговор. Или убежать, если ей не хватит духа, или ее блеф потерпит неудачу. Все происходящее стало вдруг напоминать ей игру в вист, что недавно вели они друг против друга за ломберным столом, блефуя и скидывая взятки. Только тогда она была не одна против него, за тем столом…

— Я принимаю ваш комплимент, — проговорила Лиза, переведя дыхание и всячески стараясь не показать своего страха. — Но еще раз скажу, что не понимаю, что здесь происходит… Потрудитесь объяснить. Я не просила вас составлять духовной. И уж тем паче не давала никакого повода для подобных странных вопросов и просьб.

— Действительно, — сказал Александр, приближаясь к ней опасно близко. Теперь меж ними было расстояние вытянутой руки. — Только безумец в чем-то заподозрит истинного ангела, коим ты являешься на вид, верно, Елизавета Петровна Вдовина? Это ангельское лицо, эти невинные большие глаза… тихий голос… девичья скромность…

Уголок его рта дернулся в презрительной усмешке. Притворяться более не имело смысла, Лиза видела это в его глазах.

— Я вас не понимаю…

— Хватит! Довольно! — отрезал Александр. От звука его голоса закружилась голова, и каждое последующее слово, будто хлыстом, било наотмашь: — Согласно записям в губернских книгах, Елизавета Вдовина действительно проживает в собственном имении под Нижним Новгородом. Ее маленькое владение — крохотная деревенька в десять душ — действительно отдана в залог, но еще до войны двенадцатого года. Только имя ее отца вовсе не Петр. Старушка с трудом ходит и подслеповата, что неудивительно в ее возрасте — ведь ей более шести десятков лет. И у нее нет ни кровных родственников, ни персон одной фамилии. Allons? C'est à vous de jouer!^[239]

Страх бился в голове Лизы, как птица в клетке, вытесняя все разумные мысли. Последнюю фразу Александр произнес прежним тихим и ровным голосом, и это окончательно выбило Лизу из равновесия. Этот человек был гораздо опаснее, чем представлялся ей прежде.

«Бежать!» — вновь крикнул ее внутренний голос. И она бездумно подчинилась ему, надеясь укрыться где-нибудь от этих темных обвиняющих глаз, от осознания, что весь ее мир рухнул, хороня под обломками хрупкие надежды на возможное счастье. Как в детстве, ей захотелось спрятаться в темноту, под одеяло… укрыться от всего.

Лиза рванулась к двери. Всего несколько шагов! Ее юбки так и взметнулись, когда Александр одним быстрым движением ухватил ее за локоть. Пальцы его так больно обхватили ее руку, что Лиза не смогла сдержать крика. А при виде его лица, с которого уже упала маска отстраненной холодности, обнажая бешеную ярость, ей показалось, что она сейчас упадет в обморок.

— Allons! Je l'attends!^[240]

Лиза попыталась что-то сказать, но при взгляде в эти горящие яростью глаза, при взгляде на его сжатый рот и перекатывающиеся под кожей желваки, ее словно парализовало, и из горла не вырвалось даже жалкого писка. А потом и вовсе случилось самое худшее, что только могло с ней произойти. И что отняло у нее возможность для оправдания и навсегда переменило ее судьбу. Нервное напряжение, достигшее своего пика, на фоне строгого говения последних недель сделало свое дело. Ноги Лизы вдруг стали такими мягкими, а из углов комнаты скоро потянулась к ней чернота, с готовностью принимая в свои объятия. Благословенная темнота, о которой она так мечтала в тот момент…

Первое, что услышала Лиза, придя в себя, — приглушенный голос, мягко, но настойчиво зовущий ее по имени. Потом кто-то прикоснулся чем-то мокрым к ее лбу, и по коже поползла неприятно холодная капля влаги, от которой так хотелось отмахнуться. Но сил поднять руку не было. Девушка распахнула глаза, с трудом фокусируя взгляд на темном силуэте на фоне светлого окна.

— Добро пожаловать обратно в грешный мир, mademoiselle, — мягко проговорил доктор Журовский. — Что же вы, девицы, так себя не бережете? Прямо пандемия у меня в уезде, не иначе… Вон mademoiselle Зубова все никак от нервной хвори не оправится, а нынче вы…

Упоминание имени Лиди тут же повлекло за собой мысль об Александре, а воспоминание о женихе привело Лизу в чувство быстрее лекарства, которое уже протягивал ей в бокале доктор. Она послушно глотнула горькую микстуру и вдруг резко вскочила в постели. Господину Журовскому пришлось даже придержать ее за плечи, чтобы унять это порыв.

— Где я? Где я нахожусь? Что это за место? — приступ паники усиливался с каждым мгновением, ведь комната, которую Лиза сейчас оглядывала, была ей совсем незнакома. Это определенно не ее скромная спаленка в покоях, отведенных Вдовиным. И она сама не поняла, почему вдруг среди лихорадочно мечущихся в голове мыслей мелькнула странная догадка: — Я в зеленом доме?

— Бог с вами, mademoiselle! Помилуйте, конечно же, нет! Вы ведь барышня, невеста его сиятельства! Что вы говорите! — вырвалось у доктора, прежде чем смущение сковало его язык. В тот же миг он покраснел, неловко поправил очки на своем носу и озабоченно оглянулся на застывших у двери дворецкого и двух девушек из дворни, чьи лица были Лизе незнакомы. Те выглядели не менее смущенными и шокированными, чем доктор. Лишь дворецкий быстро справился со своими эмоциями и взглядом пресек смешки девиц.

— О чем вы? — недоумевая, спросила Лиза. Но доктор вдруг засуетился, стал собирать в свой саквояж расставленные на столике подле кровати склянки с порошками и каплями, снова завел речь о соблюдении режима, хорошем питании («непременно скоромном!») и, по возможности, отсутствии тревог.

— Хотя разве ж обойдетесь без волнений? До Красной горки считанные дни…

И Лиза быстро отвела глаза от неожиданно прямого взгляда господина Журовского, боясь выдать ему, что все совсем не так, как ему представляется. Он и так отчего-то разволновался сверх меры — руки так и тряслись, когда закрывал свой саквояж.

— Я должен спросить у вас, mademoiselle… мне надобно убедиться… лично у вас, — доктор снял очки с носа и стал протирать их платком, старательно избегая взгляда своей пациентки и при этом понизив голос почти до шепота: — Ваши… м-м-м… ваши регулы… ваши очищения ежемесячные… Девица ваша говорит, что все без нарушений. Просто причина может быть… ежели регулы…

— Она права, — вновь настала Лизина очередь отводить глаза. Даже сердце кольнуло от тех подозрений, что могли быть у доктора на ее счет.

— Благодарю вас, — Журовский ободряюще коснулся ладонью ее руки. — Стало быть, я заверю вашего жениха, что ваше здравие вне опасности и зависит исключительно от вашего питания и образа жизни. До свидания, mademoiselle.

Лиза опомнилась, только когда доктор поклонился и зашагал к дверям. Ей до безумия захотелось сорваться с места и вцепиться в рукав его сюртука. Оставаться здесь одной было страшно. И, кроме того, разве господин Журовский не был частью всей этой авантюры, которая рассыпалась нынче, как карточный домик? Но пристальный взгляд дворецкого заставил ее остаться на месте, подавив собственный страх. А поймав на себе любопытные взгляды дворовых девиц, Лиза вспомнила, что она урожденная дворянка, которой не пристало скакать по комнате и биться в приступе истерического страха. Это помогло собраться с духом, выровнять дыхание и хотя бы на толику унять бешеный стук сердца в груди.

«Всегда помни о том, кто ты есть», — наставлял ее отец. Лиза гордо вздернула подбородок: «Да, помни, кто ты есть. Несмотря на то, что ты сродни последней прислужнице старой графини. Несмотря на то, что ты давно потеряла право с честью носить свое имя. Несмотря на ту черноту, что пустила в свою душу. Помни о том, кто ты есть…»

— Где я? Это не мои покои, — обратилась Лиза к дворецкому, когда дверь за доктором закрылась.

— Верно, — коротко согласился тот, сохраняя вежливо-предупредительное выражение лица.

— Я желаю пойти к себе. — Лиза продолжила прощупывать почву, пытаясь понять, где она находится и не пленница ли здесь.

— Его сиятельство решили, что вам лучше пожить до дня венчания в этих покоях, — возразил дворецкий. — Они гораздо удобнее, чем ваши прежние.

Действительно, комната, в которой находилась Лиза, была намного больше, чем ее спаленка. И намного пышнее обставлена и декорирована — дорогая мебель, акварельные пейзажи в позолоченных рамах, расписной потолок, тяжелые бархатные занавеси. Через полураспахнутые створки дверей Лиза заметила напротив кровати угол бюро. Значит, далее был будуар… Богатые покои…

— Mademoiselle нужен отдых, — поклонился дворецкий, подавая знак девицам послужить барышне, приготовив ее к дневному сну. Те тут же направились к Лизе, но она выставила ладонь вперед, безмолвно приказывая им держаться на расстоянии.

— Я не желаю отдыхать. Я уже достаточно оправилась после обморока, — солгала Лиза дворецкому, который своим вежливым равнодушием в совокупности с твердой настойчивостью, что звучала в его голосе, все больше напоминал ей надзирателя. — Я желаю пойти к себе.

— Это ваши покои, mademoiselle, — тоном, каким обычно обращаются к больным, проговорил дворецкий. — И господин Журовский настоятельно рекомендовал вам провести в постели весь день. Агафья и Дарья послужат вам, ежели позволите. Они готовы исполнить любое ваше пожелание…

— А вы? — спросила Лиза и, когда дворецкий вежливо поклонился, сказала: — В таком случае, я желаю увидеть madam mere. Могу себе вообразить, как она встревожена…

— Смею предположить, что мадам Вдовина аккурат в эту минуту беседует с господином доктором о здоровье mademoiselle. Нет нужды отрывать ее от столь важного разговора. Уверен, она поддержит решение доктора о полном покое для вас, mademoiselle. Позвольте себе отдых хотя бы до ужина… Это будет только на благо при вашем состоянии.

Просьба увидеть Ирину была им также решительно отклонена. Что происходит? Как она поняла, теперь эти покои из нескольких комнат были отданы в ее полное распоряжение, как и эти две девицы. Словно она уже стала графиней. Но в то же время Лиза ясно чувствовала, что при всех этих благах нынче она далеко не в выигрышном положении в доме. Не хозяйка даже самой себе. А кто? Пленница? Но ведь дворецкий сказал, что она здесь только до венчания… Что же происходит? О, она бы многое отдала, лишь бы узнать, что творится сейчас в усадебном доме, и какие намерения касательно нее у хозяина Заозерного!

То ли сказалось волнение, то ли организм Лизы действительно был истощен, но, оставшись одна, она почти сразу же провалилась в глубокий сон без сновидений. И, пробудившись, была благодарна этому сну, что позволил ей хоть на время отрешиться от всего, что произошло утром. Ведь с пробуждением снова вернулись вопросы. Что происходит? Чего ей ждать? И почему до сих пор никто так и не пришел к ней?

Когда Лиза распахнула незапертую дверь покоев, из глубины коридора к ней тут же шагнул высокий лакей. Он поинтересовался, что ей угодно, и напомнил о распоряжении хозяина: барышня должна оставаться здесь, ибо так рекомендовал господин доктор; ей не следует выходить из комнат, а все, что барышне потребуется, ей тут же принесут.

Все-таки она пленница, поняла Лиза в тот момент, глядя в глаза лакея в полумраке коридора. Потому что в вежливости его слов ясно читалась твердая решимость не пустить ее дальше порога. Девушка закрыла дверь и, упав на постель, разрыдалась от страха и отчаяния. Но спустя некоторое время пришло осознание, что едва ли ей нынче помогут слезы. Нет, сейчас ей нужна ясная голова… как никогда! Лиза вытерла глаза, поправила волосы и с гордым видом прошагала к двери, где потребовала от лакея немедленной встречи с матерью. Тот, явно предупрежденный, ответил, что мадам Вдовина изволит отдыхать после обеда.

— Хорошо, — уступила Лиза. — В таком случае я желаю видеть Ирину. Мое платье изрядно помято, а волосы растрепались. И я хочу видеть именно ее.

Но несмотря на Лизин приказ, спустя несколько минут в покои шагнула вовсе не Ирина, а одна из уже знакомых дворовых девушек. На вид лет пятнадцати, смущенная, но такая довольная новой ролью, Агафья сделала перед Лизой неумелый книксен и заверила, что готова во всем услужить «барышне — будущей хозяйке». Лиза не стала спорить. В конце концов, ей было неловко от собственного неряшливого вида, и она милостиво изъявила желание переменить платье и причесаться.

Ей до безумия хотелось поскорее узнать у этой девочки, аккуратно водившей щеткой по ее длинным волосам, что же происходит в усадьбе. Но Лиза понимала, что едва ли та знает обо всем, да и вряд ли скажет, если и знает.

То ли из хитрости, то ли наоборот по простоте душевной Агафья все же отвечала тотчас и без разбора на все Лизины вопросы. Вот только ответы были такие, что требовалось задать еще с пяток, чтобы хоть что-то прояснить.

— Мне сказали, моя мать отдыхает.

— Сказали, знать, так оно и есть.

— Так отдыхает ли? Я бы желала ее видеть…

— А мне, барышня, то не ведомо. Я же здесь, с вами. А барыня, маменька ваша, стало быть, в своих покоях. Не могу знать, отдыхает она или нет.

— А можно ли узнать, могу ли я видеть ее?

— Узнать-то можно. Но ведь вы уже справлялись, коли ведаете, что она отдыхает.

И непонятно было, говорит ли Агафья без лукавства, или за нос Лизу водит. Лиза пыталась понять, действительно ли ее новая горничная так глупа и наивна. Она завела разговор о каких-то пустяках — о погоде, о минувшей Пасхальной службе, о подарках, что раздали в усадьбе к празднику. А после попросила рассказать ей об этих покоях.

И Агафья с готовностью бросилась открывать двери, демонстрируя богатое убранство комнат, с восторгом касаясь предметов и тканей. Вот спальня, а за ней небольшой будуар, где хозяйке полагалось заниматься делами дома и отвечать на письма. Туалетная комната с ванной на ножках в виде львиных голов и расписным фарфоровым набором. Гардеробная, где еще толком не развесили все ее наряды, как успела отметить Лиза мимолетным, но цепким взглядом.

— Мы позднее тут все приберем непременно, — краснея от неловкости, прошептала Агафья, и только тогда Лиза поняла, что девушка не играет перед ней сейчас.

Не лукавство то было, а сущая невинность, действительно не знавшая ничего. Лиза не стала более мучить Агафью расспросами. Но все же не могла не спросить о том, что вдруг пришло в голову, когда взглянула через прозрачные кисейные занавеси на парковые деревья за окном.

— Отчего все так удивились, когда я про зеленый дом спросила?

— Оттого что барышне не пристало знать об том, — тут же ответила девушка. — И я не скажу.

— Отчего?

— Оттого что девицы об том не говорят. А я девушка честная.

— Тогда просто скажи мне о доме, — Лиза попыталась зайти с другой стороны, уже привыкнув за это время к странной манере Агафьи отвечать на вопросы. — Что за дом? При усадьбе ли? Отчего зеленым кличут? Живет ли кто в нем?

— При усадьбе. Флигель один в дальнем углу парка, — ответила Агафья, явно обрадованная, что Лиза оставила опасные для нее расспросы. — Зеленым кличут оттого, что выкрашен под стать зелени парковой. Чтобы неприметным был. Дед аль прадед барина выстроил, чтобы жена его и полюбовница не видались. Так и повелось…

— Что повелось? — спросила Лиза, позволяя Агафье снова уложить себя в постель и удобнее устроить подушки за ее спиной. Но сердце отчего-то сжалось и будто шепнуло, что не стоит далее выспрашивать. «Остановись! — голосом Александра прогремело в голове. — Остановись тотчас!» Но его тут же заглушил другой голос, вкрадчиво шепнувший: «Наяды! Великолепные и чарующие создания… наяды!»

— Что повелось, то повелось, — уклончиво отозвалась Агафья, словно почувствовав, что лучше ей замолчать. — Чему суждено вестись, то и ведется. Коли так принято. Нам многого не понять в делах барских. Да и негоже понимать-то…

— И он не пустовал и при молодом барине, ведь так? — Лиза даже глаза закрыла, словно пытаясь скрыться от ответа на этот вопрос. — Он не пустовал…

«… Я знаю», — упало в тишине поначалу невысказанное продолжение этой фразы. И поверившая ей Агафья вдруг с горячностью затараторила:

— Вам Ирина, что ли, поведала о дамочке барина? Вот ведь! А я ей не верила, когда она говорила, что все равно при вас останется, что иначе и быть не может при вашем расположении к ней… Понадеялась, что я буду при вас, — у Агафьи даже руки задрожали от огорчения. — Значит, сказала она вам все. Ишь, смелая-то какая! Не убоялась на конюшне побывать, как барин пригрозил… а уж он-то слов на ветер не бросает.

— Так она там… во флигеле… ныне? — Лиза с трудом разлепила внезапно пересохшие губы. И удивилась тому, насколько ровно прозвучал ее голос при той буре, что бушевала сейчас в ее душе.

— Нет, барышня. Нету дамочки сейчас в имении. Уехала аккурат перед Вербным воскресеньем. Она завсегда уезжает из Заозерного по весне до середины лета. Потом сызнова уедет на Покров, а воротится перед Рождеством, как повелось уже…

Агафья еще что-то говорила, но Лиза уже не слышала. На нее словно обрушилась снежная глыба. Все это время… все эти дни в усадьбе жила другая женщина. Лиза уже не была столь наивна, чтобы не понимать, в каких отношениях состояла та с Александром. Любовница… Ничего удивительного, многие держали при себе любовниц, не желая портить дворню. Лиза вспомнила Лизавету Юрьевну: та так и не простила покойному супругу многолетнюю измену со столичной актеркой. В свое время эта служительница Мельпомены часто занимала флигель в подмосковной графской усадьбе, выезжая туда, словно на дачу, из Петербурга и ничуть не смущаясь присутствием в имении законной супруги.

Теперь, когда грудь жгло огнем боли и невыплаканных слез, Лиза поняла ненависть Лизаветы Юрьевны, которую даже годы не смогли притушить. Это чувство буквально разрывало ее изнутри, вытеснив из головы даже мысли о своей незавидной доле и о том будущем, что ждет впереди.

Агафья вышла из комнаты, а Лиза даже не заметила. Она медленно отматывала нити прошлого, вспоминая все, что могло хоть как-то опровергнуть слова, разъедающие душу. Вспомнилось равнодушие Александра, сменившееся вдруг неожиданным желанием получить ее расположение; его настойчивость в стремлении завоевать ее сердце. А ведь до того он наверняка так же без особого труда получил сердце Лиди. Потом Лиза вспомнила, как долго и настойчиво Александр слал ее прочь в ту самую ночь, когда она, движимая незнакомыми ей прежде чувствами, пришла к нему сама. а еще — силу и напор, с которыми он буквально вырвал у нее согласие стать его женой.

Да, Дмитриевский никогда не терял головы, как она, во время их свиданий. Верно, его кровь не убыстряла свой бег от этих горячих поцелуев, как то происходило с ней. Его, по обыкновению, цепкий взгляд, его ровный голос… У него даже дыхание редко сбивалось от той страсти, которая так и кружила ей голову. И Лиза вспомнила каждое из признаний, что срывались с ее губ в такие моменты, а также его ответы на них.

Никогда Александр не говорил ей, что любит. Никогда…

— Я все придумала себе сама…

Произнесла ли она вслух эти слова, или это душа ее простонала в тишине комнаты?

За окном легкий ветерок ласково играл ветвями старых яблонь, таких нарядных в свежей зелени листвы и нежных бело-розовых бутонах. А в душе Лизы завыла вьюга, сковывая ледяной стужей и бережно укутывая своим белоснежным покровом. Только маленький огонек еще теплился под толщей льда и упрямо не желал гаснуть, тонко трепетал, пытаясь растопить холод.

Ни одной слезы не скатилось по ее лицу. Глаза ее лихорадочно блестели, уставившись в одну точку. Разве можно так целовать, так касаться и уходить после к другой женщине, чтобы точно так же целовать и ее губы? Разве могут глаза светиться такой нежностью при этом? Лиза с головой завернулась в покрывало, да так и пролежала до самых сумерек. Когда Агафья, постучавшись, внесла в комнату поднос с обедом, Лиза, упрямо поджав губы, от еды отказалась, и горничной пришлось уйти. Но рано девушка торжествовала. Вскоре в ее покои ступил дворецкий и решительно заявил, что у них имеется строгое распоряжение его сиятельства касательно барышни.

— У нас есть позволение накормить вас, ежели вы откажетесь от обеда. Его сиятельство весьма обеспокоен вашим здравием после визита господина доктора и намерен твердо придерживаться всех его рекомендаций.

— Вы будете кормить меня силой? — не поверила своим ушам Лиза.

— Нам бы этого очень не хотелось, mademoiselle, но таково распоряжение его сиятельства…

— А вы всегда им следуете?

— Он здесь хозяин. Мы все в его власти, — невозмутимо проговорил дворецкий, и Лиза готова была поклясться, что он говорил в эту минуту не только о дворне. Более вести расспросов девушка не стала, покорно заняла место за столиком у окна и принялась за еду под одобрительным взглядом дворецкого.

— Его сиятельству будет приятно знать, что вы идете навстречу его просьбам, — произнес старый слуга перед уходом. — Вы поступили верно, решив уступать ему. Простите мне это вольное замечание…

До того, как он важно удалился в сопровождении Агафьи и лакея, уносящего поднос, Лиза еще раз спросила о Софье Петровне. И совсем не удивилась, когда получила ответ, что мать, быть может, посетит ее только завтра.

Оставшись одна, Лиза в который раз прошлась по комнатам в поисках дверей, через которые можно было незаметно покинуть покои. Но, увы, таковых не оказалось. В коридор можно было выйти только через одну единственную дверь, которую сторожил лакей. Правда, нашлась еще одна, прежде незамеченная Лизой — за толстой портьерой с искусной вышивкой в углу спальни. И Лизе даже страшно было подумать о том, куда может вести эта дверь, надежно запертая до поры до времени. «Графские покои», — сказала ей ранее Агафья, демонстрируя комнаты. А это означало… В приступе паники Лиза метнулась к окну, но, на ее удивление, оно оказалось плотно заколочено.

Пленница! Она, действительно, пленница в руках этого чудовища. Девушка уныло побрела к своей постели и вновь укрылась с головой под покрывалом. «Он не посмеет ничего мне сделать. Не посмеет… Но ведь он хозяин в этих землях… он волен делать здесь все, что угодно, — лихорадочно размышляла Лиза. — Даже держать при себе любовницу в зеленом домике!» И только тогда она горько расплакалась, вспомнив вдруг нежный цветок, безжалостно смятый мужскими пальцами и брошенный на ворс ковра.

Выплакав свои обиды, Лиза снова задремала и проснулась только от звука шагов в комнате. Кто-то зажигал свечи, как она видела через узкую щель своего укрытия. И это была не Агафья. Шаги были тяжелее, поступь явно мужской. Но не лакей. Ведь после того, как в комнате стало достаточно светло, до Лизы донесся тихий шелест одежды и легкий скрип кресла. Она тут же угадала, кто мог так смело шагнуть в ее покои и так вольготно расположиться неподалеку от ее кровати. И при этом осознании душу захлестнула смесь страха, злости и странного предвкушения, что вот-вот что-то случится сейчас… что-то между ними…

Прежде чем откинуть покрывало, Лиза долго собиралась с духом. И он все это время молчал. Хотя Лиза была уверена, что он знает о том, что она уже давно догадалась о его присутствии.

Наконец девушка смело откинула покрывало и села в постели, вопросительно уставившись на Александра. Как она и предполагала, он удобно расположился в кресле в нескольких шагах от ее постели, поставив то таким образом, что лицо его оказалось в тени. А вот Лиза наоборот была перед ним как на ладони в свете канделябров, расставленных на столиках возле изголовья. Как на ладони. Открытая. Беззащитная.

Вид Александра потряс ее до глубины души. И не только явно подчеркнутым пренебрежением к ней: он вновь был одет недолжным образом — вернее, раздет. Ведь завязанный небрежно на поясе халат, вместо сюртука и жилета, едва ли можно счесть уместным перед девицей. Но, ко всему прочему, этот вид и расслабленная поза напомнили Лизе о той самой ночи в библиотеке. И она вдруг совершенно смутилась под его пристальным взглядом. Но взора своего не отвела — так и смотрела ему в лицо, безуспешно пытаясь заставить сердце перестать так бешено стучать в груди.

— Прежде чем, ты заговоришь, я задам один-единственный вопрос, — холодно произнес Александр. — Кого-то толкает на тропу лжи и интриг страсть к деньгам. Кого-то — страсть к власти над человеческими судьбами, а кого-то — ненависть. Есть люди, которых к этому ведет любовь, как известную нам Софью Петровну или mademoiselle Sophie, как некогда она звалась. Единственная вечная любовь — любовь матери к ребенку. А мне бы хотелось знать, что толкнуло тебя? Любовь к отцу? К матери?

Вот он! Тот шанс, о котором так давно мечтала Лиза. От волнения она даже не смогла сразу подобрать слов, обрадовавшись, что наконец-то расскажет ему о тех причинах, что привели ее сюда. И совсем не обратила внимания на интонацию, с которой Александр произнес последние слова, сложив перед собой пальцы «домиком» и внимательно наблюдая за ней.

Ее маленький братец… ее сердечко… ее Николенька… О, Александр непременно поможет ей вернуть брата. Ведь он поймет…

— У меня есть брат. Совсем еще мальчик… лишь ради брата… иначе бы никогда! Не смогла бы! Он для меня все…

Она нервничала, путалась в словах. Ей вдруг захотелось подойти к Александру и опуститься у его ног на ковер, взять его за руку и рассказать все-все о маленьком Николеньке, об их сиротстве и тесной связи, намного более крепкой, чем бывает у сестры и брата.

— Как его имя? Сколько ему лет? Где он сейчас? Что за нужда у него?

От отрывистого и резкого тона Александра Лиза совершенно растерялась. Оттого и отвечала неуверенно, а на последние вопросы только и смогла пролепетать: «Я не знаю…»

Александр резко встал с кресла и шагнул к столику у окна, на котором Лиза с удивлением заметила поднос с графином и бокалы. Он плеснул в бокал темно-красного вина и одним махом осушил его до дна, а потом вдруг бросил об пол. Бросил с такой яростью и силой, что Лиза с трудом удержалась от крика. Осколки хрусталя разлетелись в разные стороны, а часть их с жалобным звоном захрустела под подошвами мужских туфель.

Заметив, что граф направился к ней, Лиза резко отпрянула и стала отползать от него вглубь постели. Но Александр оказался гораздо проворнее и успел придавить коленом подол ее платья.

— Значит, причиной твоего появления здесь явилась любовь к брату, — бесстрастно проговорил он, но теперь, когда был так близко, Лиза разглядела, каким огнем горят его темные глаза, ставшие почти черными от едва сдерживаемой злости. — Именно любовь к брату привела тебя сюда, заставила лгать и изворачиваться и даже довела до моей постели.

Лиза невольно ахнула от грубости этих слов. Никогда и никто не разговаривал с ней в таком тоне. Но больнее всего было понимать, что эти слова не несут в себе ничего, кроме правды.

— Вы не смеете со мной так разговаривать! Как и не смеете находиться здесь в таком виде и в такой час… Ни один благородный мужчина не явится в комнату к девице и не будет вести себя подобным образом.

Она изо всех сил дернула подол на себя, пытаясь высвободиться, однако ее попытка не увенчалась успехом: он пошатнулся, но все же удержал равновесие.

— Смею ли я напомнить тебе, что здесь не столько твоя комната, сколько мой дом? И что я волен делать в этих стенах все, что пожелаю. И что еще неизвестно, насколько благородна кровь в твоих жилах.

— Что это значит?! — ошеломленная его заявлением Лиза даже перестала вырываться.

— Что это значит? — переспросил Александр, упираясь руками в постель и придавливая подол ее платья теперь не только коленом, но и ладонью. — Я полагаю, едва ли мое состояние и титул был целью в игре, что затеяна была вами, mesdames. Венчание — да, но вот что должно было стать истинным итогом вашей авантюры? Чего вы так желали в этом браке? Если бы алчность сподвигла вас на то, не было бы нужды появляться под чужим именем в моих землях. Значит, здесь иное… значит, союз с вами должен принести мне что-то такое, что стало бы мне поперек горла. А что могло быть слаще, чем соединить меня узами с особой мещанской крови? Или того более — с крепостной. Удивительно тонкая месть!

Лиза была настолько поражена его словами, что не смогла сдержать громкий нервный смех.

— Какая чушь! Вы сошли с ума!

При этом она упустила момент, когда он придвинулся еще ближе. Ей пришлось выгнуться, чтобы хоть немного отстраниться от него. Но дальше деваться было некуда, колено Александра уже почти вплотную прижималось к ее бедру, скрытому подолом платья. С легким трепетом в душе, она не могла не подумать, что еще немного и он нависнет прямо над ней на руках… совсем как тогда…

— Чушь? Крестьянку можно нарядить в барские платья и обучить манерам, как девицу благородных кровей. И едва ли кто отличит в таком случае дворянку от холопки, — Лиза возмущенно дернулась, когда он попытался обхватить пальцами ее подбородок, словно желая разглядеть ее лицо со всех сторон. При этом она не удержалась и все-таки упала спиной на постель. Хотела тут же подняться на локтях, но рука Александра одним быстрым движением придавила ее плечо к кровати.

— Но ты не крестьянка. Я знаю то доподлинно, — задумчиво произнес он. А потом провел указательным пальцем свободной руки по ее лицу — от самого виска до уголка губ. — У нас здесь совсем иная история…

— Немедленно уберите руки, — твердо проговорила Лиза, несмотря на то, что внутри вся дрожала от страха перед тем, что вдруг вспыхнуло в его глазах. Ей показалось, что сейчас Александр сомкнет ладони на ее шее. — Оставьте меня…

— Это ведь не наша история, моя милая, — прошептал он издевательски, будто не слыша ее последней фразы. — Тобой действительно двигала любовь. Именно она привела тебя сюда, в эти стены. Но не к брату, милая. Нет! Ты не холопка в барских одеждах. Ты наивная девица, покинувшая родной кров в попытке поймать за хвост птицу удачи. Твоя история похожа на сотни других. Соблазненная и обманутая. Проданная во имя придуманной для девичьих ушей нелепицы. Разве ты не знала, что именно такая судьба ожидает тебя в итоге, как и всех соблазненных? Ведь эта прекрасная сказка о счастливой любви до гроба и делает со временем из невинных овечек последних распутниц и шлюх, верно?

От грубых слов Александра у Лизы закружилась голова и зазвенело в ушах. А рука, несдерживаемая его хваткой, вдруг взметнулась сама собой и отвесила ему звонкую оплеуху. Странное чувство дежавю. Ведь когда-то это уже было — и тяжесть его тела на ней, и пощечина, от которой так больно загудела ладонь.

— Что он пообещал тебе? — не обращая внимания на пощечину, продолжал Александр. Он просто поймал свободную ладонь Лизы и с силой прижал к постели, теперь уже вовсе ее обездвижив. — Обещал ли он, что стоит тебе только покинуть отчий дом вместе с ним, и ты обретешь все радости рая? Обещал ли, что у вас будет идеальное семейство, а он станет самым лучшим на свете супругом для тебя? Что будет холить и лелеять тебя всю жизнь до гробовой доски? Что еще он обещал тебе, когда целовал твои губы и ласкал тебя? Мы все лжецы, моя милая… Мужчина всегда говорит то, чего требуют обстоятельства, лишь бы получить желанный приз. И то, что ты была со мной, что ты была моей, что отдалась мне — явное свидетельство того, что все мы лжецы.

«…Слова всегда красивы, но что таится за ними, в той глубине, куда не под силу порой заглянуть?..» — вспомнились тут же слова мудрой Софьи Петровны, которая предупреждала Лизу, что не следует так безрассудно вверять собственное сердце мужчине. Как же она была права!

Сил выносить эти жестокие слова больше не осталось. Лиза закрыла глаза, отгораживаясь от Александра блаженной темнотой. И если бы могла, если бы он не держал ее руки, то закрыла бы и уши, чтобы ничего не слышать. Боль раздирала ее тело с такой силой, что стало трудно дышать. А слез, от которых в таких случаях становилось легче, не было.

Внезапно тяжесть его тела исчезла. Александр слез с кровати, снова отошел к столику и налил себе вино в единственный уцелевший бокал. Лиза слышала, как с шумом полилось вино из графина, как звякнул хрусталь. Потом были долгие минуты тишины, к которой оба прислушивались с каким-то напряженным вниманием. И именно Лиза нарушила ее, когда, сев в кровати и устремив взгляд в его спину, глухо проговорила:

— Ты ведь тоже отменный лжец.

Она заметила, как слегка дрогнули его плечи, как напряглась шея над воротом халата. А потом он равнодушно произнес:

— Наипервейший и наиотменнейший из всех. Разве ты не знала прежде?

— Знала, но почему-то отказывалась верить, — так же бесстрастно, как он, сказала Лиза, удивляясь спокойствию своего голоса. Ее душа рыдала, а голос был таким безмятежным, словно и не было этой дикой боли в сердце. — Я не удивлюсь, если ты знал о многом еще до того, как я ступила тогда в библиотеку.

— Тяжко было, моя милая? — презрительно ухмыльнулся Александр, и она невольно прикрыла глаза, задетая его тоном. — Каково это отдать свое тело по приказу? И чем ты тогда отличаешься от той, кого сводники поставляют распутникам на потеху?

Впервые за все время разговора Лиза распознала странную нотку в его голосе. Некий отголосок горечи. Но настолько мимолетный, что она решила, что ей просто показалось.

— Спроси у той, что во флигеле живет. Ей чаще приходилось предлагать свое тело на потеху. Она скорее ответит, — холодно ответила Лиза и тайно порадовалась тому удивлению, что на миг промелькнуло на его лице, когда он резко обернулся при этих словах.

— Тебе сказали? Кто? Василь? Недаром он с тобой так долго прощался в тот день. Или давал указания напоследок? Ведь сводник твой — кто-то из дома моего, под моим кровом столуется.

Александр вдруг сорвался с места и в несколько шагов приблизился к кровати. Жестко обхватил пальцами подбородок Лизы, вынуждая ее не только замереть на месте, но и взглянуть на него снизу вверх. Глаза в глаза…

— Удивлена? Всему есть цена, ma chère Elise! Всему! И всегда найдется тот, кто согласится на предложенную цену. Не было смысла выдумывать жалостливые истории. Предел моего милосердия был исчерпан уже на истории твоей мадам, — он зло прищурил глаза, прежде чем продолжить, и Лиза в ужасе содрогнулась. — И не смей говорить о том, чего не знаешь. Да, она предлагает мне свою ласку и тепло, дарит мне свое тело, но делает это открыто и честно, не прикрываясь мнимой невинностью. И от нее никогда не будет удара в спину. В этом она несравненно выше тебя…

— Я тебя ненавижу, — глухо проговорила Лиза.

От смеси ревности и злости на собственную наивность у нее сдавило в горле. Если бы могла, она бы сейчас кусалась и царапалась, чтобы причинить ему физическую боль, как слабый отголосок той боли, что рвала ее сейчас на части. Лиза до последнего не могла поверить, что это правда, — что когда он целовал и ласкал ее, точно так же он целовал и ласкал другую женщину.

В этот миг последний огонек надежды медленно погас, задавленный толщей льда, сковавшей ее душу.

— Я так ненавижу тебя…

В ответ Александр только криво усмехнулся:

— Наконец-то я слышу правду, ma Elise…

Глава 26

Лиза могла бы разубедить его. Но злость, ревность и душевная боль заглушили голос разума.

— Ты ожидал иного? — дерзко осведомилась она, изо всех сил стараясь, чтобы голос ее не дрожал. — При всем том, что составляет твою сущность? При всем, что хвостом тянется за тобой? При всем, что ты творишь?.. Да, я тебя ненавижу! Слышишь?! Ненавижу!

Александр отступил от нее еще при первых словах, вернувшись к столику с графином. С невозмутимым видом налил вино в бокал. И даже рука ни разу не дрогнула при всех обвинениях, что так легко срывались с ее губ. Эта его хладнокровная отстраненность разожгла в Лизе еще большую злость: на Александра — за его притворство и на себя — за то, что до последней минуты верила, что он опровергнет все домыслы и слухи касательно любовницы. О боже, как же ей хотелось, чтобы так и случилось!

— Не утруждай себя излишними словами, — лениво произнес Александр, удобно располагаясь в кресле, словно в театральном партере в ожидании действа. — Не ровен час, удар хватит от таких порывов. Осторожнее, ma Elise…

Некогда такое знакомое ласковое обращение причиняло больше боли, чем его издевки. Даже плечи поникли от осознания того, что ее недавнее прошлое, наполненное нежностью и светом, оказалось лишь миражом.

— Donc?..^[241] — темная бровь слегка изогнулась, выдавая нетерпение ее обладателя. — Расскажи же мне о вашей авантюре. С самого начала.

— Разве Софья Петровна не открыла тебе всего? — удивилась Лиза.

— Прошу прощения за мой каприз, но я желаю услышать эту занимательную историю вновь. Кроме того… — Александр сделал глоток вина, ни на миг не спуская взгляда с ее лица. — Кроме того, я надеюсь, что ты поведаешь мне детали, которые твоя мадам по рассеянности могла упустить. Итак, расскажи мне.

Это была отнюдь не просьба. И Лиза не могла не подчиниться. Она вспомнила первую встречу с тем, другим, на одном из раутов. Мимолетный обмен взглядами в течение вечера. Несмелые улыбки и сияние глаз, которое так трудно было скрыть от посторонних. Теплое ощущение где-то в области сердца под корсажем ее платья. Все это Лиза выразила крайне скупо, произнеся всего несколько фраз тихим бесцветным голосом:

— Я встретила его на одном из раутов. Он был так не похож на прежних моих знакомцев, так очарователен. Ему легко влюблять в себя…

Но ее будничный тон не ввел Александра в заблуждение. Он легко представил, как Лиза влюбляется, медленно проваливаясь в пропасть, от которой так стремятся удержать юных девиц их мамаши и опекунши. Представил, как подкупленный дворник во время сборов на прогулку украдкой сует Лизе записку от ее поклонника, полную страстных слов и заверений в глубокой любви. И она перечитывает ее снова и снова, захваченная водоворотом неизвестных ей ранее чувств. Александр готов был поспорить, что она даже целовала эти строки…

— И ты убежала с ним, — он прервал ее нетерпеливым жестом, явно демонстрирующим раздражение этими скучными для него подробностями.

Видя нетерпение Дмитриевского, Лиза постаралась сократить рассказ о побеге, упуская все лишние, по ее мнению, детали. Как она плакала два вечера кряду до назначенного момента. Как долго молилась в ночь побега, страшась того, что нашептывал ей внутренний голос. «Пусть это только к добру, — просила она тогда. — Пусть это будет тем самым настоящим… как у родителей моих…»

Вспомнив о том сейчас, Лиза горько усмехнулась. И в тот же миг исчезло с ее лица выражение девичьей невинности, оставив только усталость да сожаление в глазах. Будто с этими воспоминаниями она повзрослела на годы.

— Мне жаль, — произнес вдруг Александр, уставившись в темно-красную глубину бокала.

Очнувшись от своих мыслей, Лиза подняла на него потрясенный взгляд. Но вспыхнувшая в ней надежда на понимание тут же угасла, когда он добавил:

— Странно было ожидать иного. Твоя история стара как мир. Разве не твердила тебе о том твоя мать? Уверен, девиц с отрочества предупреждают о подобном.

И тут же, не давая ей опомниться, переменил тему разговора:

— Когда ты узнала о его планах? Тут же после побега или спустя время?

— Следующим вечером…

Александр окинул Лизу таким взглядом, что у нее на миг даже пропал голос от страха перед огнем, полыхнувшим в его глазах. По побелевшим костяшкам его пальцев она видела, насколько сильно он сжал бокал, рискуя раздавить тонкое стекло.

— Он сказал тебе, что ты должна приехать сюда и соблазнить меня, дабы стать моей женой? Уверен, он отменно наставил тебя, как следует себя вести со мной, на какие хитрости пуститься и какими слабостями воспользоваться.

— Слабостями? — теперь настал Лизин черед иронично и зло изогнуть губы. — Разве они есть у тебя? Нет, он не говорил мне о слабостях. Только о твоих грехах и пороках. О твоем непримиримом и жестоком нраве. О твоем прошлом и настоящем… чтобы я знала обо всем.

— Разумеется, — согласился Александр так же иронично, но в то же время с легким оттенком грусти, на короткий миг промелькнувшим в голосе. — Смерть чудовища принять легче… И ты согласилась сыграть свою роль до самого финала, до вдовьей вуали… Стать пособницей в смертоубийстве. Никто бы не подумал примерить на сущего ангела подобную роль. Отменно задумано.

Он прав. И искать оправдания для себя Лиза даже не пыталась. Только смотрела на этого гордого прекрасного мужчину, боясь задохнуться от боли, молнией ударившей при его словах. За все воздается — всем известная истина. И ее заслуженная кара — лишь доказательство тому.

— Сколько мне было отмеряно? Сколько бы я наслаждался блаженством нашего союза, милая? Год, два? — его слова били наотмашь, оставляя кровоточащие раны в ее душе. — Сколько он отвел мне лет жизни с тобой? И ты бы подле меня подсчитывала месяцы… дни… Воистину, кого целую, тот и есть…

Александр вдруг резко вскочил с кресла и лихорадочно заходил по комнате. Было видно, что он уже с трудом владеет раздирающими его эмоциями. Тщательно лелеемое равнодушие, с которым он допрашивал Лизу, упало, словно маска, и теперь все, что было у него в душе, стало явным. Злость, ненависть, отчаяние…

— Ответь же мне! — повернулся он неожиданно к ней. — Какая участь меня ждала? От чего бы пришел конец? Несчастный случай на охоте? Неведомая болезнь? Отвечай же! Сколько ночей ты бы лежала подле в ожидании желанной свободы?

— Я не знаю! Не знаю! — со слезами выкрикнула Лиза, цепляясь за столбик кровати, как утопающий хватается за бревно в надежде остаться на плаву. — Я никогда не спрашивала его! Любая мысль о том была настолько тягостной, что я пыталась не думать. Он сказал лишь, что брак продлится год, не более. И только зимой я стала понимать, что едва ли… это… будет естественным. И только ныне, когда…

Лиза внезапно замолчала, и Александр напрягся, вглядываясь в ее лицо, словно пытался разгадать то, о чем она хотела умолчать.

— Когда? — настойчиво переспросил он.

Но она только смотрела в его темные глаза и молчала, прокручивая в голове слова, что чуть не сорвались с ее губ в напряженной тишине:

«…Когда я полюбила тебя, когда мое сердце стало биться в унисон с твоим. Тогда я начала понимать, как низко пала, и как глубока мера моего предательства… Но я никогда не скажу тебе об этом. Ведь нынче мы квиты. Я предавала тебя, а ты предавал меня, целуя и лаская другую».

Александр вдруг в несколько шагов преодолел расстояние между ними и обхватил лицо Лизы ладонями, вынуждая ее смотреть на него неотрывно.

— А знаешь, я ведь не лгал тебе, когда говорил, что твое появление наполнило мою жизнь смыслом. Пусть и на короткий миг. Жить здесь затворником в течение стольких лет… Жить столько времени без сердца… По крайней мере, во мне проснулся интерес. Но le sort en est jeté^[242]. И снова на весах судьбы моя жизнь. Как в прежние времена.

— Что? — растерянно переспросила Лиза, не понимая, о чем он говорит, завороженная странными нотками, что звучали в его голосе. И тем, как ласково скользили его пальцы по ее коже.

— Кто он, ma Elise? Назови мне имя.

Прежде Лиза тут же открыла бы ему все, что знала. Но теперь она отчетливо видела, что, несмотря на ласку, темные глаза Александра были холодны, как лед. А в их глубине читался приговор тому, о ком он так настойчиво выпытывал. «…Он не отпустит тебя так просто. И мне не спустит… Жить не даст. Вызовет — и как всех остальных…» — отчего-то всплыл в голове голос другого мужчины. И его грустные глаза, какими он смотрел на нее в парке у грота Аполлона.

— И что будет далее? Ты вызовешь его? — прямо спросила Лиза, по-прежнему отказываясь верить словам своего кукловода. Равно как и тогда, когда все еще слепо верила в то, что никто не знает истинного Александра. «Как же глупо! — при воспоминании об этом кольнуло сердце. — Боже, как глупа и наивна я была тогда!»

— M'a étonné^[243], — Александр действительно выглядел слегка удивленным ее вопросом. — Неужто ты так отменно узнала меня? Или он сам заранее предугадывал свой конец? Что ж! Кто бы то ни был, он прав. Я желаю его смерти, — и Лиза вздрогнула от тона, каким Александр произнес эти слова. — Отныне на этом свете нет места нам двоим. Или он, или я — пусть судьба решает.

— О Господи! Ведь это сущее безумие! — от волнения Лиза даже начала задыхаться. — Ведь ничего же не случилось! К чему все это? Остановись!

Она вдруг вспомнила ярко-красные струйки, стекающие по его лицу, вспомнила, как восприняла этот знак. Ведь она как никто знала, насколько горячо желание кукловода увидеть Александра мертвым. Знала, что несколько лет назад тот даже задумывал убить его, вызвав на дуэль. Специально брал уроки фехтования на саблях и выучился стрелять. На весах судьбы их шансы будут равны. И это означало… Смерть! Страх сковал ее движения и речь, затруднил дыхание и отразился в широко распахнутых глазах. Александр не смог долго смотреть в ее лицо, объятое ужасом, а потому опустил руки и отступил к окну, хмуро уставившись через стекло в темноту весеннего вечера.

— Заклинаю тебя! — в отчаянии взмолилась Лиза, и этот ее полустон-полуплач заставил его вздрогнуть, словно от боли.

— Увы, не я начал эту забавную игру! — не оборачиваясь, холодно обронил он. — Зато мне ее вести до конца. Теперь мы все в игре, моя милая. Сбрасываем ставки…

— Игра? — переспросила Лиза, по-прежнему не веря своим ушам. Перед ней был тот самый человек, о котором она знала с чужих слов. Играющий чужими судьбами, как в прежние годы в столице. От скуки, ради забавы выходящий к барьеру. Ломающий жизни. Нет, это не может быть правдой! Ведь он иной… иной! Сердце все никак не могло смириться с тем, что уже принял разум.

— Почему? — прошептала Лиза. — Почему ты не остановил все с самого начала? Зачем позволил всему зайти так далеко? Неужто ради забавы? Возможно ли? Я ведь начала верить, что ты иной…

— Что ж, — Александр равнодушно пожал плечами. — Не ты первая, кто ошибается на мой счет.

Лиза удивилась пустоте его глаз, когда он, наконец, повернулся к ней от темноты окна. Сердце тут же умолкло в груди, уступая доводам разума.

— Тебе было интересно вести эту игру? Разве ты не понимал, что разрушаешь мою жизнь, поддаваясь этому интересу? — Лиза не обвиняла его. Просто пыталась понять, как могла так ошибиться. Ведь знала же, как черна его душа. Знала, но упорно не желала верить.

— Ты меня обвиняешь в том, что сотворила сама, милая, — мягко возразил Александр. — Не я рискнул всем ради химеры, которая зовется любовью. Не я отбросил без сожаления прошлую жизнь. И не я приехал сюда, держа в уме смертоубийство…

— Ты думаешь, все это оправдывает то, что ты намереваешься делать сейчас? Правосудие должен вершить суд, да еще Господь, но не ты.

— Правосудие? Ты желаешь суда? — он насмешливо прищурил глаза. — Petite sotte^[244]. Ведь перед судом при любом раскладе предстанете только вы — ты да Софья Петровна твоя. За подделку государственных бумаг, за мошенничество. Ты ведаешь, что за содеянное каторга полагается? Что станется с твоей женской прелестью, когда еще до суда в камере уездной тюрьмы ты пройдешь через руки надзирателей? Не смотри на меня так возмущенно! Оставь свою девичью скромность и послушай! И каждое слово запомни! Ведь тюремщики будут лишь малой частью того, что придется вытерпеть по этапу. Эти тонкие запястья натрут до крови кандалы. Кожа загрубеет, нагноятся раны. Кровососы будут пить твою кровь каждый Божий день, а грязь въестся в каждую частичку твоего тела. Хотя, быть может, то и к лучшему — грязная и смердящая женщина мало привлекательна для похоти. Грязь, верно, благом для тебя будет. Пока какая-нибудь зараза или хворь не подкосит. Но к тому моменту, уверен, ты уже будешь молить о смерти. Быть может, ты думаешь, что твой возлюбленный сумеет спасти тебя от неминуемой расплаты? Сомневаюсь… Donc? Ты по-прежнему желаешь светского правосудия? Или все-таки предпочтительнее иная судьба?

— Открыть тебе имя? — Лиза изо всех сил старалась не выдать страха, который со словами Александра разросся в ее душе до невероятных размеров. Она ведь даже представить себе не могла, что может ждать ее, предстань она перед судом за участие в авантюре.

— Это ведь такая малость, — бесстрастно проговорил он.

— Эта малость приведет к тому, что прольется кровь. Я же не желаю ничьей крови, — и добавила, видя, как иронично изогнулся уголок его рта: — Истинно так. Я бы сделала все, чтобы ничего худого не случилось с тобой после… когда мы…

— Ты рассказала бы мне после венчания? — изумленно воззрился на нее Александр. По его глазам она видела, что он не верит ей, но в то же время почувствовала некую слабину в его броне.

— Рассказала бы. Мне с самого начала было тягостно даже думать о том, что может случиться с тобой. Потому вовсе неудивительно, что я так решила.

— Значит, после венчания, — медленно протянул он. — Почему именно тогда? Почему не ранее?

— Потому что я хотела стать твоей женой.

Вот и все. Карты сброшены. Лиза открыла ему свою душу и молча ждала ответа. Александр замер, устремив на нее долгий изучающий взгляд. Спустя минуту напряженного молчания он заговорил.

— Имелся ли у тебя иной выбор после того, что произошло меж нами? — вопрос был скорее риторическим, а потому он тут же продолжил: — И после того, как твой… хм… сердечный друг понял, что случилось. Ведь он явно догадался обо всем, и не думаю, что испытал при этом радость. Ни один влюбленный мужчина не смирится… Именно поэтому умные женщины пускаются на всякие ухищрения, чтобы оставить мужское племя в неведении касательно подобных случаев.

Эта вскользь брошенная реплика больно ударила Лизу, напомнив ей, что и она таким обманом пыталась удержать Marionnettiste от необдуманных шагов. Девушка всего лишь на миг отвела глаза от пытливого взгляда Александра, но и того ему было достаточно, чтобы понять, что попал в точку.

— Истинная дщерь женского племени! — усмехнулся он, намеренно причиняя ей боль.

И разве могла Лиза что-то возразить? Сама понимала всю глубину своего падения, когда при помощи лжи пыталась вести собственную игру. Потому и промолчала, ожидая, что последует за этой фразой. Но и Александр молчал. А после, так и не проронив ни слова, стремительно вышел вон, словно боялся, что она станет его удерживать.

В ту ночь Лиза не спала. Мысли беспорядочно метались в ее голове в поисках решения, как следует поступить при сложившихся обстоятельствах. О другом она старалась не думать, иначе тут же срывалась в слезы, не в силах бороться с горем, разрывающим ее на части. Теперь, возвращаясь в прошлое, Лиза все отчетливее понимала, что в каждом поступке Александра можно было найти иной смысл — второе дно. И что самое ужасное — она его находила. От этого становилось так горько на душе, что хотелось подбежать к окну и броситься прямо на камни, которыми был вымощен двор, или утопиться в озере, как ее тезка в сочинении Карамзина.

Лиза невольно сравнивала нынешнюю боль с той прежней, что мучила ее прошлой осенью. Но разве можно сравнить мимолетное касание и разрывающий удар, рана от которого истекала кровью? Как она была права, когда думала, что в этот раз ей не пережить предательства. Сердце превратилось в кусок льда и тяжело давило в груди, мешая дышать.

Что же делать, Господи? Что делать? Только под утро, когда розовые рассветные лучи окрасили волшебным сиянием комнату, она все-таки нашла ответ. Само прошлое подсказало его Лизе голосом умирающего отца: «Все недолговечно на этом свете, моя Лизонька. Все быстротечно. И так обманчиво. В поисках своей выгоды люди склонны предавать. И только кровь родная никогда не предаст. Береги своего брата. Настанет день, когда он будет беречь тебя и станет твоей защитой и опорой. Держитесь друг друга, вот мой завет тебе, Лизонька…»

Теперь девушка знала, как поступить. Отныне она не будет ни сожалеть, ни стенать о своей горькой участи. Она должна быть мудрой и сильной, чтобы, отставив в сторону все иное, позаботиться о своей родной крови. О брате, судьба которого, к жгучему стыду Лизы, в последнее время почти не занимала ее, завороженную дымкой обманчивой ласки и нежности.

А еще она поняла, что не желает более быть пешкой в чужих играх. И только сильнее утвердилась в том, когда поутру в комнату ступили Агафья и лакей. Один аккуратно держал вешало, на котором на плечиках висело венчальное платье, вторая несла на вытянутых руках, казалось, даже боясь дышать, тонкое кружево фаты с венцом из шелковых цветов и жемчуга. На вопрос Лизы, зачем они принесли это сюда, оба посмотрели на нее, как на умалишенную.

— Так венчание же! Всего ничего деньков-то осталось, — Агафья деловито расправляла складки фаты, которую бережно накинула поверх платья на вешале. — Нынче после заутрени отец Феодор снова оглашение делал.

Когда Лиза в ответ тихо прошептала: «Я ничего не понимаю…», Агафья посмотрела на нее, не скрывая усмешки, в которой сквозила жалость. Видать, не зря дворня по углам судачит, все ж таки хворая барышня, никак не выправится…

Лиза снова попросила о свидании с Софьей Петровной и снова получила отказ. Зато об Ирине вести были неожиданные.

— Иринку-то на скотный сослали. Нынче же и переберется со своим нехитрым скарбом, — Агафья даже поежилась, ведь перевод из барского дома в скотницы… что может быть хуже для дворовой девицы?

— В скотницы?! Что же она натворила? — изумленно воскликнула Лиза, отчего Агафья молча потупила взгляд. Весь ее облик выражал вину, даже уши покраснели. По ее виду Лиза сразу же догадалась, что стало причиной опалы ее бывшей горничной.

— Передай барину, что видеть его желаю. Очень желаю, — подчеркнула Лиза, страшась, что Александр может отказать ей в этой просьбе.

Но он не отказал. На ее удивление, явился тотчас, как ему передали ее слова. Вежливо-отстраненный, в темно-сером сюртуке, похожем на траурный, без единого отголоска прежнего света в глазах. Нынче эти глаза казались пустыми и равнодушными.

— Ты желала меня видеть? — произнес, без церемоний усаживаясь в кресло и снова нарушая все правила. Ведь Лиза так и осталась стоять. — Полагаю, у тебя есть вопросы.

— Есть, — согласилась она. И невольно улыбнулась, понимая, что он ждет от нее совсем не того вопроса, что она собиралась задать. — Почему Ирину перевели на скотный двор?

— Ты считаешь это мягкой карой для того, кто нарушил мою волю? — Александр быстро справился с удивлением от ее неожиданного вопроса, чем лишил ее мимолетного превосходства над собой. — Считаешь, следовало всыпать ей обещанных «соленых»?

— Ее вины пред тобой нет. Она не нарушала твоего приказа. Я узнала о… о la maison verte^[245] не от нее. Потому прошу тебя быть милостивым к ней и вернуть в дом.

— Значит, это Василь. — По его тону Лиза не поняла, был ли это вопрос или утверждение, но все же отрицательно качнула головой.

— И да, и нет. Вернее, я поняла все сама. По обрывкам разговоров, по полунамекам. И Василий Андреевич, и Борис Григорьевич были щедры на них. Прямо не говорили, щадя мои чувства, но и молчать, верно, не могли.

Говорить о его любовнице было больно. Потому Лиза поспешила сменить тему и снова повторила просьбу вернуть Ирину. Александр, видимо, понял ее несколько иначе, иначе как объяснить, что, лениво пожав плечами, он вдруг произнес:

— Твоя горничная вернется к тебе. Пусть будет так.

— Ты возвращаешь мне Ирину? — переспросила Лиза, не веря собственным ушам.

— Почему нет? Ежели она была верна мне до сих пор при всем ее расположении к тебе, вряд ли предаст после того, как едва не очутилась в скотницах. Но вот, что касается Софьи Петровны, уволь — с ней ты сможешь увидеться лишь после Красной горки.

Он вновь расставлял для нее ловушку. Лиза видела это по его глазам. Хотел, чтобы она, умирая от любопытства о своей дальнейшей судьбе, забросала его вопросами. Но решив следовать его тактике, девушка лишь повела плечами и недоуменно улыбнулась:

— Отчего не ранее?

— Оттого что не желаю того.

И снова тишина, напряженная, тяжелая, словно густая дымка тумана разлилась по комнате. Они пристально смотрели друг другу в глаза, и, на удивление Лизе, первым сдался Александр. Уголок его рта медленно пополз вверх, а глаза вдруг заискрились смехом.

— Ты не спросишь меня о Красной горке? Удивительное хладнокровие! Что ж, тогда я сам скажу тебе о том, ma aimable fiancée^[246].

При нынешних обстоятельствах это ласковое обращение прозвучало, как очередная издевка. Лиза на миг прикрыла глаза, желая спрятать от его взгляда свою боль. Еще одно напоминание, что отныне для нее все потеряно.

Занятая своими невеселыми мыслями, она не сразу заметила, что Александр неспешной походкой приблизился к ней. Теперь он стоял на расстоянии полушага, и эта близость невольно взволновала ее.

— Все неизменно, моя милейшая невеста. На Красную горку мы ступим под венцы, как и было задумано вашим возлюбленным.

Нельзя сказать, что Лиза не ожидала такого развития событий после того, как в ее покои принесли венчальное платье. Но услышав подтверждение из уст Александра, все же удивленно взглянула на него.

— К чему тебе все это?

— Прошлым вечером ты сама призналась, что хотела бы стать моей супругой. Представим, что ничего не было. Ни откровений твоей мадам, ни наших с тобой увлекательнейших бесед.

— К чему тебе все это? — уже настойчивее повторила Лиза. — Венчание не тот обряд, от которого можно так просто отмахнуться. Мы будем связаны узами…

— …которые при горячем желании вполне по силам разорвать и смертному, — с саркастической ухмылкой докончил за нее Александр. — Падение с лошади на охоте. Или случайный выстрел. В нашей жизни возможно всякое.

— Или неслучайная пуля на поединке, — механически продолжила Лиза, чувствуя, как ее все больше и больше затягивает пучина отчаяния. Нет, вовсе не благие намерения вели его с ней под венец, как мелькнула на миг в голове шальная мысль, — не честь, не совесть, а лишь холодный дьявольский расчет.

— Тогда ты будешь только в выигрыше, разве нет? — усмехнулся он, протягивая руку к ее лицу и ласково пропуская меж пальцами ее аккуратно завитый локон. — Разве не к тому ты стремилась, приехав сюда? Облачиться во вдовьи одежды и скорбно посыпать голову пеплом у могильной плиты…

— Этого не будет! — холодно отрезала Лиза. Решимость не допустить то, что он задумал, только окрепла в ней с прошлой ночи. Не будет крови. Не будет смерти…

— Как скажешь, — подозрительно легко согласился Александр, наматывая ее русый локон на палец. — Мне нет нужды его искать. Он сам объявится. По словам мадам, он безумно любит тебя. Даже готов был отказаться от всего ради тебя. Потому после венчания я не выпущу никого из имения. Пусть все разделят со мной счастье молодожена. Я готов биться об заклад, что он сам себя выдаст. Но сначала ему придется испить до дна всю чашу, что я ему уготовлю. Признаться, и здесь я должен благодарить вас за прекрасную возможность понаблюдать за человеческой природой. За его муками…

— La vengeance est un plat qui se mange froid^[247], — полувопросительно произнесла Лиза, смело взглянув ему в глаза. Отчего-то вспомнилось его поведение во время последнего визита в имение Василя и Бориса. Как он выставлял напоказ свою близость к ней, как явно демонстрировал ее чувства к нему. И лишь горько улыбнулась, когда он не сделал ни единой попытки возразить на ее замечание. — Ты сущий дьявол!

— La Bête! — Александр намотал Лизин локон на палец еще туже, тем самым вплотную притянув ее к себе. Она уперлась ладонью в его грудь, не желая этой близости, но все же в итоге уступила его силе.

— Венчания не будет, — твердо сказала Лиза, когда они стояли уже так близко, что дыхание их смешалось. — Я не стану твоей женой.

— Однажды ты уже отказала мне, — усмехнулся Александр, напоминая ей, что из этого вышло. А потом добавил уже жестче, видя, что она упрямо качнула головой: — У тебя нет выбора, ma Elise. Ежели не выйдешь по своей воле в венчальном платье, тебя вынесут в чем есть. Желаешь устроить потеху для зевак — твое право.

— Ты можешь притащить меня в церковь силой, но заставить меня отвечать на вопросы отца Феодора не в твоей воле.

Их взгляды, полные решимости, скрестились в этот миг, как лезвия сабель.

— Я здесь хозяин, ma Elise. И отец Феодор сделает так, как скажу. Даже повенчает без согласия невесты. Желаешь совет? Смирись! По доброй воле ступи под церковные своды в это воскресенье, и даю слово, окажешься в выигрыше при любом раскладе. Останусь я жив или нет. Смирись, ma Elise!

И словно ставя точку в их разговоре, Александр вдруг наклонился и поцеловал ее. При первом же прикосновении губ, пусть оно и было жестким и властным, вся решимость Лизы куда-то улетучилась, а защитные барьеры пали один за другим. Руки сами собой довольно скоро обхватили его шею, а пальцы запутались в волосах. От странного тепла, охватившего ее тело, лед в душе дрогнул.

— Вот видишь, — глядя на ее распухшие губы и затуманенные желанием глаза, чуть хрипло проговорил Александр, когда они все же разомкнули объятия. — Ты явно не прогадаешь…

И вышел вон прежде, чем она осознала иронию этих слов, его злую насмешку.

Слово он сдержал. Ирина действительно вернулась в услужение к Лизе. Но замкнутость и молчаливая покорность горничной красноречиво говорили о том, что она не забыла, кто виноват, что ее едва не сделали скотницей. Вскоре Лиза оставила попытки вернуть расположение Ирины, рассудив, что только время способно восстановить то, что было разрушено.

После полудня в покои Лизы неожиданно внесли Софью Петровну, следом за которой, опираясь на трость, аккуратно ступала Пульхерия Александровна. Мадам была бледна, как смерть, и не находила в себе сил даже взглянуть на Лизу. Старушка, напротив, радостно щебетала в предвкушении приближающегося венчания. Она не могла усидеть на месте и даже снова попросила Лизу примерить фату. Наблюдая за ней, Лиза безмолвно стонала от мук совести, которая при виде этой невинной радости терзала ее с невероятной силой. Девушка прилагала неимоверные усилия, чтобы улыбаться старушке и лгать в ответ на ее расспросы, сильно ли она ждет воскресного дня.

Только когда Пульхерия Александровна вышла возвратить фату в гардеробную, Софье Петровне и Лизе удалось обменяться парой слов.

— Простите меня, дитя мое, я не сумела устоять перед его посулами, — с отчаянием проговорила мадам Вдовина, схватив Лизу за руку. — Вы сами знаете, meine Mädchen, что эти деньги… в них вся моя жизнь!

— Бог с вами, мадам, я не держу на вас зла…

Прочитав в этих лучистых голубых глазах, что Лиза не лжет ей, Софья Петровна даже расплакалась от облегчения. Бедная девочка, о судьбе которой она так беспокоилась, действительно простила ей предательство.

— Еще одно, Lischen. Граф явно благоволит к вам. Послушайтесь моего совета, уступите ему. — Лиза присмотрелась к взволнованной Софье Петровне и внезапно поняла причину, по которой им все-таки позволили свидание. Кто, как не мадам, могла повлиять на решения и намерения Лизы?

— Я подумаю об этом, — только и ответила она, в душе уже твердо уверенная, что не переменит своего решения. Пусть Софья Петровна передаст Дмитриевскому ее слова. Пусть он думает, что она все еще размышляет о том, как ей должно поступить.

Более возможности переговорить без посторонних ушей им не представилось. Пульхерия Александровна, вернувшись из гардеробной, никуда не отлучалась даже на минуту. Лиза смотрела на сияющую от радости старушку, и не могла не почувствовать странного привкуса горечи во рту. Единственная светлая душа в Заозерном — та, кто не держит камня за пазухой и не таит в мыслях ни капли худого. Пусть Александр хочет покарать виновных. Но почему он так жесток к tantine, сердце которой омоется кровавыми слезами, доведи ее старший племянник свой замысел до дуэльной черты?

Как не выдержит и собственное сердце Лизы. Она просто не переживет тех минут, когда судьба будет решать, чьей жизни суждено оборваться. Погибнет Marionnettiste — это навсегда омрачит ее душу. Но ежели умрет Александр…

И снова Лиза не спала всю ночь. Только теперь все было иначе. Нынче она твердо знала, как ей следует поступить. Оставалось только обдумать детали.

«Выбранный мною путь единственно верный, — убеждала себя девушка, стоя на рассвете перед дверью, разделяющей две спальни. — Иного и быть не может по существующему положению дел» Но отчего тогда так больно сжимается сердце? Отчего до безумия хочется повернуть дверную ручку и прижаться к широкой груди, спрятаться от всего мира в крепких объятиях? Как жаль, что это невозможно… и не станет возможным уже никогда…

Глава 27

Тот день был ничем не примечателен в череде других. Утром, по заведенному порядку, Ирина разбудила Лизу, аккуратно раздвинув тяжелые ночные занавеси. Затем подала ей подогретую воду для умывания и помогла облачиться в утреннее платье из белого муслина. После, когда горничная завивала ее непослушные волосы в тугие локоны, Лиза неотрывно смотрела в зеркало на это платье. Белый цвет. Цвет девичества и невинности. Цвет невесты, которой она должна ступить под церковные своды уже через день, не считая нынешнего. Всего один короткий день…

Этой ночью все будет кончено. Отныне у нее только два пути: обвенчаться и каждый миг ожидать, когда в Заозерное пожалует смерть, или разрушить планы Александра и навсегда потерять его. Хотя, разве он был когда-нибудь ее?..

Через некоторое время в дверь постучали, и Платон, старый камердинер Александра, тихо спросил у Ирины, выглянувшей через приоткрытую дверь меж покоями, готова ли барышня к завтраку. Лиза слушала их короткий разговор и не слышала его, глядя на дверь, уголок которой был виден ей в зеркале. И чуть шевельнула пальцами, вспомнив, как сильно билось этой ночью под их кончиками сердце Александра…

То же было и вчера утром. И медленное пробуждение после бессонной ночи. И солнечные лучи, заливающие спальню. И плеск воды в фарфоровом тазике, и шелест платья, в которое ее облачала Ирина. И стук камердинера в дверь, отныне не запертую на ключ.

Тогда Лиза безмерно удивилась вопросу пожилого слуги, готова ли она, чтобы барин сопровождал ее к завтраку. Неужто ее заточению пришел конец? Это был первый вопрос, который она задала Александру, ожидавшему ее в коридоре.

— Было бы странным держать свою невесту взаперти, — он бесстрастно пожал плечами, кладя ее ладонь на свой локоть. — Тем паче при ушах и глазах, что, по сведениям достопочтенной Софьи Петровны, имеются в доме у нашего с тобой знакомца. Не хотелось бы посеять в нем подозрения.

— Значит, моя клетка лишь расширила границы? Я все еще пленница, — горько улыбнулась Лиза. — А его от дверей моих ты уберешь? Не странно ли, что к моим покоям приставлен надзиратель?

Александр оглянулся на лакея. Тот буквально вжался в стенку, всей душой жалея, что невольно стал предметом столь пристального внимания.

— Можешь убирать, — дерзко заявила Лиза, удивляясь в глубине души своей смелости. — Мне некуда бежать и не на что. И потом, я никогда не оставлю здесь Софью Петровну в таком положении. Мы оба знаем, что сейчас ей не до путешествий.

Александр окинул ее долгим внимательным взглядом и молча потянул за собой по коридору к малой столовой, где уже сервировали завтрак. Только перед самыми дверями, которые вот-вот должны были распахнуть перед ними лакеи, прошептал ей тихо в самое ухо:

— Стоит ли человек, предавший тебя, такого расположения и таких жертв, ma Elise?

— Господь велел нам прощать — даже предательство. Отчего бы и мне не простить? — также шепотом ответила Лиза, втайне надеясь, что он поймет посыл, что она вложила в эти слова.

Александр понял. Именно поэтому губы его скривились в саркастичной усмешке, когда он зло произнес в ответ:

— Да-да, старая истина. Ударили — подставь другую щеку. Хотя нет… Думаю, другая цитата желаннее для тебя. «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас…» Я передам отцу Феодору, что вскоре в Заозерном все-таки появится персона, с которой он сможет вволю вести богословские беседы.

В столовой уже сидела Пульхерия Александровна. Она обернулась на звук открывшихся дверей и буквально просияла при виде племянника. Усадив Лизу, Александр подошел к старушке и с нежностью поцеловал ее простертые к нему руки.

— Богословские беседы, mon garçon?

В последние дни Пульхерия Александровна выглядела такой довольной. Вот и нынче ее глаза радостно блестели под широкими кружевными оборками чепца. Верно, поэтому лицо Александра в тот же миг смягчилось: ушли горькие складки у рта, а глаза наполнились тем самым светом нежности, который так любила Лиза. Только теперь она понимала, что это игра. И неприятно кольнуло осознание того, насколько искусно ему удавалось обмануть ее прежде.

— Небольшой спор, ma tantine, — Александр занял место во главе стола и тут же завладел рукой сидящей рядом Лизы. К удивлению девушки, он стал ласково гладить ее пальцы, одаривая ее улыбкой влюбленного жениха. Как раньше. Притворщик!

— По пути в столовую мы с Elise поспорили, из какой книги цитата одна. Не соблаговолишь ли помочь нам, ma chère?

— О, на память я не жалуюсь! Изволь, рискну! — с готовностью отозвалась Пульхерия Александровна.

Лиза же не посмела даже взглянуть на нее в этот момент. Да и едва ли смогла бы отвести взгляд от темных глаз Александра.

— Не открывай всякому человеку твоего сердца, чтобы он дурно не отблагодарил тебя, — невозмутимо проговорил он, неотрывно глядя в глаза Лизы. На его лице по-прежнему была маска влюбленного, но в глубине глаз затаился холод.

— О! — рот Пульхерии Александровны при этом восклицании забавно округлился. — Вижу, поторопилась я, mon garson… Сюда бы отца Феодора на подмогу. Тот бы вмиг ответ нашел.

— Ветхий Завет, — тихо проговорила Лиза, аккуратно выпростав ладонь из пальцев Александра. — А теперь моя очередь загадывать. «Неизвинителен ты, всякий человек, судящий другого, ибо тем же судом, каким судишь другого, осуждаешь себя, потому что, судя другого, делаешь тó же».

Она ожидала ярость или очередную колкость в ответ, но Александр вдруг широко улыбнулся и вкрадчиво произнес:

— Touche! Но я не сдаюсь, милая… отнюдь… — и снова поймал Лизину руку, чтобы поднести ее к губам с многочисленными комплиментами ее памяти и развитому уму. Он мог бы обмануть любого и тогда, и на протяжении всего дня, притворяясь заботливым и внимательным женихом. Но только не Лизу, которая теперь постоянно подмечала холодный отблеск в его глазах и знала причину этого холода. А потому была непривычно замкнута, на удивление Пульхерии Александровне.

Впрочем, Лизе удалось тогда обмануть старушку, сославшись на робость перед визитерами, что посетили в тот день Заозерное, в надежде получить свадебный билет. На протяжении визита они с жадным любопытством наблюдали за графом и его невестой. И после долго обсуждали странную холодность и отстраненность нареченной Дмитриевского и его непривычное для них поведение. Таким внимательным, любезным и радушным хозяина Заозерного еще не видели.

Александр продолжал отменно играть роль влюбленного, удивляя гостей и приводя в восторг Пульхерию Александровну. И только Лиза понимала истинный смысл его фраз. Потому что уже знала, в каждом из его слов и поступков следует искать иное значение, тщательно скрытое от других. Что лишний раз подтвердилось, когда речь зашла о дне венчания.

— Это будет сугубо семейное торжество. Только кровные сродственники, — говорил Дмитриевский одной из визитерш, явно разочаровывая ее своим решением. И тут же обратился к Лизе, ласково пожав ее руку: — A propos, ma chère, нынче поутру с почтой привезли ответ, на который я уж и не надеялся. Василий Андреевич поддался моим настойчивым уговорам и отписал мне, что непременно прибудет в Заозерное к Красной Горке. Вы рады сему известию, ma aimable fiancée^[248]? Мой кузен почтит своим присутствием наше торжество…

Лиза выдержала его взгляд, даже не переменившись в лице. И в ответ заметила чуть снисходительно и так тихо, чтобы последнюю фразу слышал только он:

— Я не могу быть не рада, учитывая то, как вы распрощались с вашим кузеном, mon cher ami.

Если Александр надеялся, что она хотя бы невольным намеком или дрожанием ресниц выдаст своего тайного сообщника, он глубоко ошибался. Весь день он играл с Лизой, загонял в умело расставленные ловушки, чтобы она выдала ему то, чего он так страстно жаждал — имя кукловода.

От этой его игры в кошки-мышки к ужину Лиза чувствовала себя абсолютно опустошенной. Держать лицо перед визитерами, изображать счастливую невесту перед Пульхерией Александровной и избегать хитрых капканов Дмитриевского… Теперь девушка была даже благодарна Лизавете Юрьевне. Привычка столько лет скрывать истинные мысли за маской благочестия и учтивости и нынче пришлась весьма кстати.

Впрочем, к вечеру и Александр сбросил свою маску, вновь превратившись в холодного и надменного графа. Когда домашние собирались к ужину, всего пару часов назад распрощавшись с последними визитерами, в столовую вошел дворецкий. Почтительно склонившись, он шепнул хозяину нечто такое, отчего у того вмиг заледенели глаза.

— Пусть убирается к черту! — отрезал Дмитриевский и сделал знак, чтобы подавали первую перемену. Поймав на себе укоризненный взгляд тетушки, он пробормотал: «Je demande pardon!»

Явно смущенный ответом дворецкий озабоченно нахмурился, но все-таки приказал лакеям подавать ужин. Однако спустя некоторое время, набравшись смелости, он вновь склонился к барину:

— Смею заметить, что не с руки нам ссориться с управлением местным, ваше сиятельство… ежели позволите мнение высказать. Вот и Борис Григорьевич вам завсегда говорил, что отвергать эти визиты не стоит…

Помимо воли прислушиваясь к странному монологу дворецкого, Лиза не могла не взглянуть на Александра и густо покраснела, наткнувшись на его взгляд.

— У нас очередной гость? — вдруг проговорила Пульхерия Александровна, сидящая слева от Лизы, чем удивила ее безмерно. Всегда казалось, что у старушки трудности со слухом вследствие возраста, а тут — поди ж ты!

— В чем причина промедления с ответом, mon cher garçon? Неужто позабыл о манерах своих? Что там за карточка?

— Это тот гость, ma chère tantine, что приходит без карточки и не уйдет, покамест не получит того, что желает.

— Припозднился он что-то. Я думала, еще до Пасхи прибудет, — хитро прищурившись, сказала Пульхерия Александровна. — Ежели все это тебе так не по нраву, напиши прошение, как Борис Григорьевич рекомендовал.

Александр раздраженно смял салфетку и бросил ее на стол, вставая со стула. Лиза тут же принялась увлеченно разрезать на аккуратные кусочки копченую рыбу, поданную среди прочих закусок.

— Проводите нашего гостя в малую гостиную, — приказал Дмитриевский дворецкому. — Там, кажется, плохо топлено нынче. По теперешней сырости самое оно…

Нежеланным гостем оказался офицер жандармской команды. Позднее Лиза наблюдала его отъезд из окна своих покоев. Она видела, как он зябко поежился в коляске, пытаясь укрыться от дождя, затекающего за ворот шинели, как пониже опустил шляпу, чтобы капли воды не так сильно хлестали по лицу. До ближайшей станции, где он мог укрыться от непогоды, было несколько десятков верст, и Лиза не могла не сочувствовать ему сейчас.

— Есть ли в тебе хотя бы отголосок милосердия? — спросила она Александра, когда тот зашел к ней перед сном через тайную дверь меж их покоями.

Девушка уже не удивилась, когда он, стукнув пару раз для приличия, шагнул в ее спальню — вновь неприбранный, словно они уже были супругами, так явно демонстрируя свое пренебрежение к ней.

— Милосердие? — бровь Дмитриевского насмешливо изогнулась. — Ежели ты снова желаешь начать разговор о том, что мне должно простить и забыть обо всем, то напрасно. Я уже все решил, так тому и быть.

— Я об офицере, что приезжал нынче. По такой непогоде даже собаку грешно выгнать из тепла. А тут человек… При всей твоей неприязни должно было оставить его на ночь. Неужто в тебе нет ни капли сострадания?

— Поделись со мной своим, — иронично усмехнулся Александр. — Научи меня, как должно думать о другом. В тебе же милосердия и сострадания в избытке.

Очередной его словесный укол заставил Лизу отвести взгляд. Напоминание о ее собственных неприглядных поступках еще долго будет причинять боль, она знала это. Как и то, что просить о прощении за них у него, такого жестокого и непримиримого, было бесполезно.

По заведенной привычке Александр снова развалился в кресле с бокалом вина. Он расслабленно откинул голову на спинку кресла и вытянул ноги к огню камина, который затопили из-за прохладного вечера. Лиза устроилась на оттоманке у кровати, наблюдая то за игрой огня на стекле экрана, то за лицом Александра. Долгое время они просто молчали, и Лизе вдруг привиделось, что ничего худого меж ними не случилось, что они женаты и счастливы…

Тихо шелестел за окном дождь. То и дело потрескивали поленья за экраном камина, отбрасывая тень на профиль мужчины, уже почти дремлющего в вечерней тишине. У Лизы даже пальцы закололо от желания откинуть с его лба небрежно упавшую прядь темных волос. Она пошевелилась, уступая силе этого желания, но он тут же резко распахнул глаза и повернулся к ней.

— Я устала, — сказала Лиза первое, что пришло в голову, смутившись от его пристального взгляда. — И хотела бы лечь…

И тут же покраснела, осознав, как двусмысленно прозвучали ее слова, заметив, каким огнем полыхнули на миг его глаза.

— До Красной Горки осталось два дня, ma aimable fiancée, — вкрадчивым тоном напомнил Александр. — Надеюсь, ты уже подумала о том, как пойдешь к венцу. Учитывая то столпотворение, что вызвала новость о нашем венчании, я убежден, что в воскресенье на службе у отца Феодора будет не протолкнуться. Советую тебе хорошо подумать, в каком виде ты предстанешь пред любопытствующими…

— Остановись! — воскликнула Лиза, последний раз решив воззвать к его совести и благоразумию. — Это сущее безумие… Одумайся, прошу тебя…

Но его глаза остались холодны, а сердце не дрогнуло даже при виде слез, что сорвались с ее ресниц и медленно покатились по лицу.

— Ты станешь моей женой через два дня, — непреклонно проговорил Александр, и каждое слово показалось девушке гвоздем в гроб ее последних надежд. — Моей женой. Оставь даже мысли об ином. Иного не будет. Никогда. Ты никогда больше не будешь подле своего сообщника. И он никогда не будет подле тебя.

— Ты бы все равно обвенчался со мной, даже назови я его имя. — Лизу словно осенило. — Вот твоя месть для него и для меня — неразрывные узы брака. Ты бы все равно встал под венцы и сделал меня своей супругой.

— Во всех смыслах этого слова, моя милая, — хищно улыбнулся он ей, медленно поднимаясь с кресла. — Видишь, как непредсказуема и переменчива порой судьба.

Перед Лизой вновь был тот самый Александр, которого ей описывал кукловод, о котором шептались сплетники украдкой, вспоминая его прошлое. Темные глаза сущего дьявола, бездушного и неумолимого.

«Terrible home, — с горечью думала Лиза перед сном. — Ужасный, жестокий» А потом, уже засыпая, вдруг увидела белое полотно дороги, раненую лошадь и мужскую руку, что ласково гладила морду животного, пытаясь успокоить…

Лизе снова приснилось снежное поле, по которому она брела, проваливаясь в снег выше колена. Мокрые юбки тянули вниз, мешали идти. Вороны с хриплым карканьем кружили над головой, чтобы наброситься на нее, когда она упадет без сил. И когда Лиза упала в снег, а карканье и хлопанье крыльев стало оглушающим, ее вдруг резко выдернули из сна, тронув за плечо:

— Просыпайтесь! Пора уже! Пора! — звал Лизу из сна голос Ирины, увлекая ее из кошмара в утро, полное яркого солнечного света. Но страх никуда не ушел, так и остался в груди, и прогнать его Лиза так не сумела. Все думала о поле и воронах, пока умывалась, пока Ирина облачала ее в платье и причесывала. Опомнилась на мгновение, только когда горничная вдруг надела ей капор и стала завязывать ленты.

— Что?.. Куда? — растерянно пролепетала Лиза, а Ирина вдруг резко опустила вуаль капора, закрывая обзор темной пеленой полупрозрачной ткани.

— Заждались уж вас… мы и так припозднились, — с легким укором произнесла она, и только тогда Лиза заметила, что платье на ней чернильно-черное, а перчатки из черного кружева.

Озадаченная, девушка послушно пошла за горничной, стараясь не смотреть на лица лакеев, вытягивающихся в струнку при ее появлении. Так же безучастно позволила себя подсадить в коляску с траурными лентами на ручках, запряженную лошадьми в темных попонах.

В церкви сильно пахло ладаном и горящим воском. Шепот людей в темных одеждах и траурных повязках на рукавах давил на нервы. И все эти люди расступались перед Лизой, словно море перед Моисеем, пропуская ее туда, где на высокой подставке стоял утопающий в цветах гроб. Одурманивающий цветочный аромат сильно ударил в нос. В глазах потемнело. Кто-то тут же подхватил ее под руку, сжимая пальцы в знак поддержки, и она с благодарностью прижалась к сильному телу, опираясь на подставленную руку.

— Потерпи еще немного, ma bien-aimée, — проговорил тихий мужской голос, и при звуке его Лизины ноги подкосились. Она в ужасе повернула голову и встретила знакомый взгляд светлых глаз.

— Он всегда был излишне самоуверен… его погубила гордыня…

Сказал ли это мужчина, застывший рядом, или ее внутренний голос? Лиза так и не поняла, пораженная догадкой, разрывающей ей в сердце в эту минуту. Словно пуля вошла в плоть, обжигая болью, от которой не было спасения…

Профиль, которым она всегда так любовалась, был недвижим и скован печатью смерти. Темные волосы так отчетливо выделялись на белизне подушки среди цветов. Длинные пальцы переплетены в том самом последнем жесте.

— Это сон! — хрипло прошептала Лиза, откидывая вуаль, чтобы лучше разглядеть покойника.

Нет, ошибки не было. В гробу лежал Александр, холодный, бледный, с заостренными чертами.

— Это всего лишь сон! Это неправда! — взлетел под купол церкви полустон-полуплач.

— Ваше сиятельство! — к Лизе со всех сторон потянулись руки, желая помочь. — Ваше сиятельство…

— Нет! Нет! Не называйте меня так… я не графиня… это неправда! Это не может быть правдой! — отбивалась Лиза от участливых рук, с силой вырывая локоть из цепких мужских пальцев, не желая даже стоять рядом с ним. И тут же дернула ленты капора, чтобы скинуть с себя траурные одежды, сорвать темную вуаль вдовства. А потом передумала, в два шага оказавшись у самого гроба и простирая руки к тому, кто в нем лежал.

— Это всего лишь сон…

— Уведите ее отсюда, — откуда-то издалека донесся до нее властный мужской голос. — Гибель Александра Николаевича такой удар для графини… Бедняжка!

— Открой глаза, — тем временем просила она, гладя холодное лицо — по лбу, по носу и скулам, по рту, который так страстно целовал ее когда-то. — Открой глаза, прошу тебя… открой глаза… это все неправда… этого не может быть… я не могла… не могла…

А когда в ее плечи вцепились чьи-то руки, силой отрывая от гроба, в котором лежала только пустая оболочка того, кто владел ее сердцем, кто был всей ее жизнью, Лиза отчаянно закричала. Словно рыданием своим могла пробудить его от вечного сна.

— Александр! Александр! — А когда толпа стала смыкаться перед ней, закрывая его от ее взгляда, позвала так, как не осмеливалась ранее, — всей душой и сердцем. — Саша! Саша!

— Я здесь! Здесь! — крикнул Александр. — Открой глаза! Это сон… это всего лишь сон!

И Лиза словно вынырнула на поверхность из глубины казавшегося явью кошмара. Реальность с ее темнотой, нарушаемой лишь тусклым светом догорающего камина, вторглась в сознание вместе с крепостью мускулов под ее пальцами и резким звуком мужского голоса.

— Это сон! Это всего лишь сон! — Александр еще крепче стиснул хрупкие плечи через тонкую ткань ночной сорочки, испугавшись того безумия, что плескалось в глазах его невесты.

Лиза резко прижалась к нему всем телом. Это действительно был он! Она скользнула ладонью в распахнувшийся ворот рубахи. Кожа Александра была так горяча под ее пальцами, а сердце билось так сильно и размеренно.

— Саша, — шепнула она еле слышно. И повторила еще раз, наслаждаясь тем, как звучит в ночной тишине его имя: — Саша…

Именно тогда, в те самые минуты, Лиза вдруг отчетливо поняла, что ее сердце разобьется в тот же миг, если сердце этого мужчины, что сейчас так настойчиво отбивало ритм под ее ладонью, остановится.

Она не отстранилась, когда он склонился над ней. Могла бы, ведь видела, что его движения стали нарочито медленными, словно позволяли ей сделать выбор. Но смело подставила губы для поцелуя, с готовностью уступая его напору. Потому что нигде и никогда не ощущала она себя такой счастливой, как в его руках…

— Скажи еще раз, — жарко прошептал Александр прямо в губы.

Душа Лизы встрепенулась и запела от счастья, глаза радостно засияли. Она без лишних слов подчинилась его приказу и прошептала певуче, сама упиваясь каждым звуком:

— Саша… Саша… Сашенька…

Пусть он опомнится спустя некоторое время и грубовато отстранит ее, поправив ворот сорочки, едва не соскользнувший с ее плеча. Пусть эти мгновения нежности, перешедшей постепенно в огненную страсть, были так коротки. Но они были. И он был рядом с ней, прежде чем ушел, пожелав ей спокойной ночи. Такой горячий, такой настойчивый. Такой живой…

Очнувшись от воспоминаний о минувшей ночи, Лиза в последний раз взглянула на себя в зеркало, перед тем как выйти из комнаты и спуститься к завтраку под руку с Александром. Сегодня была пятница. До венчания оставалось всего два дня. Но видит бог, этого времени вполне достаточно! Внимательно вглядываясь в свое отражение, она еще раз проверила, не выглядывает ли из рукава белый уголок свернутой записки. И не заметны ли на лице мысли, что сейчас скрываются в ее голове. Если Александр разгадает их, тогда… тогда все пропало.

Но опасалась Лиза напрасно. Когда она вышла в коридор, он, конечно, окинул ее внимательным взглядом, но лишь улыбнулся уголком рта и предложил руку, чтобы сопроводить в столовую. Краем глаза Лиза отметила, что лакея у дверей уже не было, и с трудом удержала вздох облегчения. Не иначе, само небо благоволит ей…

И действительно, на ее счастье, в этот день Софья Петровна решила покинуть свои покои и позавтракать с остальными домочадцами, как бывало прежде. За столом Лиза боялась даже лишний раз взглянуть на мадам. И только при прощании после трапезы склонилась к ней и быстро сунула в ее ладонь клочок бумаги, на котором еще ночью написала всего пару строк. Софья Петровна тут же спрятала записку в краях своей шали.

Яркое весеннее солнце с каждым днем припекало все сильнее. Потому после завтрака было решено отправиться на прогулку в парк. Пульхерия Александровна тут же отстала, сказав, что лучше посидит на скамье у фонтана. И будущие супруги уже без пригляда зашагали по парку, наслаждаясь солнечной погодой и свежей зеленью листвы на деревьях. Шли и молчали, не глядя друг на друга. Но и в этой тишине Лизе вдруг почудилось прежнее настроение, что было меж ними, его легкость и нежность. Правда, в конце прогулки очарование развеялось, когда на крыльце дома Александр вдруг спросил ее, не выпуская ладони из своей крепкой руки:

— Нынче пятница. Смею надеяться, что ты вняла моему совету и хорошо все обдумала касательно венчания?

— Покамест решения нет, — слукавила Лиза, старательно пряча от его взгляда свои истинные мысли. — Но к вечеру… к вечеру я определенно дам вам ответ.

— Отчего же не теперь? — настаивал он. Словно ему было важно знать, по своей ли воле пойдет она в церковь, что виднелась крестом на куполе среди вершин парковых деревьев.

— Оттого что не желаю покамест думать обо всем, — игриво ответила Лиза, чем вызвала его улыбку. — Мигрень тут же начинается…

Как накликала! После прогулки у нее и вправду разыгралась головная боль. От долгих ли размышлений или оттого, что горько расплакалась, вернувшись в свои покои. Тепло его руки. Его улыбка. И тихий нежный голос из той прежней жизни: «…будем сидеть вместе, как старички, у огня…»

Нет, не будет. Ничего этого не будет — ни старичков, в которых они когда-нибудь превратятся, но не на глазах друг у друга, ни тихих вечеров за чаем у камина…

Так тепло и уютно было под одеялом, куда Лиза забралась сразу же по возвращении из парка. Так спокойно… К обеду она так и не вышла. Но волей-неволей ей пришлось покинуть свое укрытие, когда в комнату вползли вечерние сумерки, принося на своих крыльях длинные тени. Время пришло…

— Приготовь мне флакон с каплями, тот, что из стекла изумрудного. Зубы что-то разнылись… На ночь капель выпью. Глядишь, утихнет боль. И кошмары мучить не будут.

Ирина молча нашла среди прочих склянок нужную и без лишних вопросов поставила возле графина с водой. Она вообще почти не разговаривала с Лизой все эти дни. Словно и не было меж ними тех сердечных дружеских отношений — только необходимые в услужении вопросы и полагавшиеся по статусу подобострастные ответы.

Раньше бы именно Ирина помогла Лизе с облачением в наряд из кружева и тонкого полотна, подготовленный специально для первой брачной ночи, сопровождая процесс облачения многозначительными взглядами и подбадривающими улыбками. А сейчас Лиза осталась одна. Сама разыскала и сорочку на широких бретелях, и капот. Но надевать не стала, испугалась своей затеи и того, как этот открытый призыв может истолковать Дмитриевский. Нет, когда он придет, она будет в своей обычной сорочке для сна, скромной, как и полагается девице. И Александр ничего не заподозрит, когда она подаст ему бокал вина, который он, по обыкновению, выпивал в ее спальне по вечерам.

Но при выходе из гардеробной взгляд Лизы помимо воли упал на подвенечное платье, висевшее на вешале, и руки сами потянулись к нему. Захотелось в последний раз примерить этот образчик портновского искусства — символ ее не сложившегося, но такого возможного счастья…

Застегнуть на спине десятки крючков девушка не смогла, оттого и кружилась перед зеркалом, придерживая рукой корсаж. Она то любовалась своим отражением и широко улыбалась, то кривила губы, пытаясь сдержать слезы, когда в голову снова приходила мысль о том, что ждет ее впереди. И поглощенная своими мыслями, едва не пропустила тот момент, когда дверь между покоями отворилась. Обернулась в испуге только тогда, когда в зеркале отразился мужской силуэт.