На сердце без тебя метель...

Могла ли она не шагнуть за ним слепо, когда Александр так смотрел на нее? Когда ей казалось, что она стала для него теперь немного ближе, чем просто случайная гостья?

Лиза даже не слышала и не видела ничего вокруг, оглушенная осознанием того, как тепло ей от его присутствия рядом, как бьется ее сердце сейчас при звуке его голоса. Это пугало… голова шла кругом. Но в то же время было удивительно сладко, словно нега растекалась в душе. Оттого и ступила смело за ним, перешагнув порог одной из служб. И только после, когда прошли из темных сеней в коридор, услышала оглушительный лай, которым наполнился одноэтажный дом при звуке захлопнувшейся за ними сенной двери.

Лиза никогда бы не подумала, что они вошли в псарню, настолько чисто и светло было в доме с несколькими большими помещениями по обе стороны от широкого коридора, по которому повел ее Александр. А потом перевела взгляд на него и заметила, как пристально он наблюдает за ней. Первоначальное удивление этому сменилось тут же легкой паникой: как ей следует вести себя нынче? Лиза знала, что Нинель категорически не принимала собак, считая их орудиями убийства на охоте.

Следовало ли ей вторить неприязни женщины, на которую она должна быть похожа, чтобы получить расположение Дмитриевского? В растерянности девушка на мгновение даже замерла на месте, лихорадочно пытаясь отыскать ответ на этот вопрос в водовороте мыслей.

А потом все решилось само собой. Когда один из псарей, невысокий подросток в овчинном жилете, вынес к ним щенка. Эта был кроха светлого окраса с головой кофейного цвета и с такими же редкими крапинками по телу, с широкими ушами и удивительно голубыми глазами. Гладкая блестящая шерстка так и манила коснуться ее ласкающим жестом. Что Лиза и сделала, без особых раздумий протянув руку и дотронувшись до маленькой темной головы щенка.

— Это первый помет у моих пушкинских курцхааров^[82], — пояснял Александр, но Лиза толком не слушала его объяснений. Она протянула руки в сторону щенка, вопросительно взглянув на Дмитриевского, и радостно улыбнулась, когда после кивка барина псарь бережно положил щенка в ее руки.

— Quell mioche!^[83] — прошептала восторженно Лиза, тронув кончиком пальца носик собаки, тут же лизнувшей его.

— Вы любите собак? — спросил Александр, и она не стала более скрывать своего интереса.

— Мой отец был большим поклонником охоты, — и улыбка скользнула на губы, а глаза вспыхнули светом воспоминаний об ушедших благостных днях. — У нас в имении была собственная псарня. Конечно, не такая роскошная, как ваша. Просто сарай с загоном для собак. И уверена, по количеству она уступала вашей… Но собаки! Курцхаары, брудастые борзые, английские гончие… Папенька был готов на многое ради отменной охотничьей. Он часто брал меня с собой в псарню или на выгул, многое рассказывал о собаках.

— Удивлен безмерно, скажу от сердца, — улыбнулся Дмитриевский. — Прошу простить за откровенность, но Софья Петровна не похожа на мать, что позволит дочери увлечение недостойным вашего пола занятием…

Свет в глазах Лизы тут же померк, и она помимо воли чуть сильнее сжала маленькое тельце. Щенок заерзал в ее ладонях, и она поспешила отдать его псарю, обеспокоенная, что не удержит в руках. Ведь тот, несмотря на свой юный возраст, был довольно упитан.

— Когда мне было десять лет от роду, папенька скончался от лихорадки, — глухо произнесла Лиза, боясь показать свою боль, которая даже спустя годы колола острой иглой сердце. — Всех собак тут же распродали, дабы покрыть многочисленные долги. Как вы понимаете, это не стало спасением для нас. С тех пор я ни разу… так что вы правы…

Она более ни минуты не хотела здесь оставаться. Лай собак так остро напоминал прошлое, в которое уже никогда не будет возврата. Резко развернувшись, Лиза буквально выскочила из домика, боясь желания снова коснуться этого щенка.

Одно из самых теплых воспоминаний детства — крупные ладони отца и маленькое тельце в импровизированной лодочке. Она любила бывать на псарне, когда собаки приносили очередной помет. Наблюдала за щенками, гладила их, играла с ними в выгоне, когда они становились взрослее. И до сих пор к горлу подкатывал комок при воспоминании о вое, который доносился от псарни в те дни, когда Лиза потеряла отца, а собаки — хозяина. С тех самых пор она не переносила собачьего воя — сразу же перехватывало дыхание…

— Простите меня, — локтя Лизы коснулись пальцы Александра, и она обернулась к нему, переводя невидящий взгляд с усадебного дома на его лицо. — Я не желал пробудить в вас худые воспоминания…

— Полноте! Вашей вины нет. Я просто так давно не была на псарне… и давно не видела собак охотничьих. Только болонки… Но разве ж это собаки?

— Вы правы, совершеннейшим образом, не они, — Александр улыбнулся на ее слабую попытку пошутить, и бедное Лизино сердце снова заколотилось в груди.

Только к лучшему, что она выказала свой интерес к собакам, убеждала себя Лиза, когда они с Александром ждали у конюшен, пока для нее выведут лошадь. Ей безумно хотелось, чтобы он обратил на нее внимание. На нее — истинную, настоящую, а не на ту, что должна была стать подобием Нинель. Хотелось, чтобы Александр смотрел на нее, как сейчас, снизу вверх, пособив ей занять место в седле и положив руку на бархатистую ткань широкого подола ее амазонки. Она краем глаза заметила, как Дмитриевский провел ладонью по подолу, словно наслаждаясь мягкостью полотна. Или представляя нечто иное под рукой, промелькнула шальная мысль в голове Лизы, заставляя вспыхнуть от стыда.

Безумно хотелось, чтобы он смотрел и видел именно ее, Лизу, а не ту, что когда-то так страстно любил.

Увы, спустя некоторое время ее надеждам суждено было растаять. Первое сомнение закралось, когда они с Дмитриевским подъехали к саням, в которых уже поджидала Пульхерия Александровна. Старушка не сумела сдержать возгласа, который явно помимо воли сорвался с ее губ, а потом с легкой укоризной окинула взглядом Лизу, сидящую верхом на небольшой каурой лошади. Но Лиза едва ли удостоила это происшествие своим вниманием, очарованная красотой солнечного зимнего дня и столь близким присутствием Александра, который старался держать своего коня ближе к ее лошадке.

Сначала ехали медленным шагом, изредка обмениваясь взглядами, а после с молчаливого согласия убыстрили темп, позволяя животным пойти легкой рысью по расчищенной аллее, которая перешла в залесную. Свернув вскоре с залесной, выехали к широкому простору луга. Видимо, в летнюю пору он служил для выгула лошадей из усадебных конюшен. Сейчас же был девственно чист, сверкая в солнечных лучах разноцветными искрами.

Дмитриевский резко свернул в сторону луга, направляясь к редким деревьям, что росли на некотором отдалении от леса, темнеющего по правой стороне. Лиза же оглянулась на сани, в которых встревоженно выпрямилась Пульхерия Александровна.

— Куда он поскакал? — спросила она у Лизы, едва сани поравнялись с наездницей, удерживающей лошадь на краю луга.

— Je ne sais…^[84] — Лиза растерянно посмотрела на Пульхерию Александровну, когда заметила, что граф придержал коня и жестом поманил ее к себе. Они обе понимали, что сани вряд ли проедут по высокому снегу, потому и переглянулись озадаченно. Ведь он тоже знал это…

— Вы позволите, tantine? — крикнул Александр. — Мы будем у деревьев, вы без труда проследите за невинностью всей картинки… Ежели Лизавете Петровне будет угодно, я бы желал показать ей нечто, как обещался прошлым вечером.

Пульхерия Александровна некоторое время размышляла, а после неуверенно кивнула, вызвав в Лизе с трудом сдерживаемую радость. Девушка тут же направила свою лошадь в снежные просторы луга, вздымая при каждом шаге целый ворох белых снежинок из-под копыт. «Словно по водной глади еду», — подумала с восторгом Лиза, понукая каурую ехать быстрее. Чтобы было еще больше россыпи при каждом шаге, чтобы сердце замирало от наслаждения…

— Не бойтесь, луг ровен, — крикнул Александр, заметив выражение ее лица и ошибочно принимая его за страх. — Никаких ям.

Она не боялась. Она чувствовала только бескрайную свободу сейчас, когда под ногами вздымалось белоснежное полотно, а над головой сияло чистое голубое небо. И когда он ехал рядом, направляя коня к группе деревьев.

Лиза на мгновение подумала, что зрение обмануло ее, когда среди черноты стволов и белого снега вдруг мелькнули перед ее взором яркие разноцветные лоскуты. Но нет — ее глаза были так же остры, как и прежде. На ветвях одного из деревьев действительно висели ленты и обрывки ткани, чуть припорошенные снегом.

Александр спешился, и Лиза невольно оглянулась на сани, оставленные за спиной у края луга. Нет, он не обманул, они действительно были на виду и в то же время наедине, отчего она невольно напряглась. Ее нервозность передалась лошади, и та стала обеспокоенно переступать с ноги на ногу. Остановила ее только мужская рука, крепко ухватившая узду и заставившая стоять спокойно на месте.

— Ваша тревога передается лошади, — Александр убедился, что каурая затихла, и ласково погладил животное по морде. — Вас тревожит наш tête-à-tête improvisé^[85]?

— Вы же знаете мою слабость — я любопытна до крайности. Потому я здесь, — Лиза понимала, что голос звучит чересчур резко, но не могла отчего-то даже на тон смягчить его. — Что это за дерево? Отчего здесь ленты?

Александр усмехнулся ее искусному уходу от ответа и отошел к темному стволу дерева. Провел по неровной коре ладонью и взглянул вверх, на голую крону с яркими лентами на ветвях.

— Возьмите чуть правее, Лизавета Петровна, — Лиза подчинилась этой реплике-приказу, только когда он обернулся на нее, иронически улыбаясь ее упрямству, к которому успел привыкнуть за короткий срок их знакомства. — Взгляните на дерево подле дуба…

Это было удивительное место. Два дерева — толстый и массивный дуб и стройная береза, грациозно склонившая над ним свои ветви. Имея разные корни, они так тесно сплелись в горячем объятии, что только по цвету коры можно было отличить стволы.

Явный символ любви и единения. Кровь Лизы не могла не заволноваться при взгляде на это чудо. А сердце застонало беззвучно перед видом того, как опиралась хрупкая береза на могучий дуб, а тот укрывал ее своим стволом со стороны луга, продуваемого ветрами.

— Symbole de la amour^[86], — тихо произнес Дмитриевский, и она посмотрела на него, пытаясь совладать с эмоциями, что всколыхнулись в душе. — По крайней мере, деревенские верят в это. Видите лоскуты и ленты? Считают, коли повяжешь их, затянув потуже, любовь будет счастливой. И продлится вечно…

Лиза подняла взгляд на нехитрые дары, которые вязали крепкие мужицкие руки на широкие ветви дуба. Пусть суеверие, пусть грех, но отчего-то ей самой вдруг захотелось верить, что эти влюбленные деревья, сплетенные стволами в единое целое, могут творить такие чудеса.

— Дань славянской крови. Знаете ли вы, что ранее наши предки поклонялись деревьям? Дивно ли, что и в наше время мы верим в их силу. А посадили эти деревья известные вам персоны, — и Александр пояснил, заметив ее вопросительный взгляд: — Помните, вам говорили о предке Дмитриевских, что церковь заложил в благодарность за спасение своей супруги? По старому поверью, что живо в деревне, при них пробились ростками эти деревья…

Лиза смотрела, как медленно движется мужская рука по темной коре дуба, аккуратно стряхивая снег, которым замело ствол, и ощущала странный трепет. А потом заметила взгляд Александра, устремленный на разноцветные лоскуты и ленты, и не могла не подумать о том, есть ли среди них тот, что был завязан на ветке именно его рукой.

— Вы верите в это?

— В то, что деревья с тех времен, или в их силу? — Александр с ироничной улыбкой взглянул на нее.

Лиза молча встретила его взгляд. Разве могла она сказать ему о том, что ей интересно узнать? Любил ли он Нинель настолько сильно, что поверил в крестьянские суеверия и полез на этот дуб, желая сделать их любовь вечной? Даже думать об этом было горько, что уж говорить о том, чтобы доподлинно знать ответ…

— O mon Dieu! — не сдержала она возгласа, когда обернулась к месту, где они оставили Пульхерию Александровну, и увидела, что подле саней стояли еще одни. Пассажиров она разглядеть не могла, как ни пыталась. И осознание того, что кто-то иной, не принадлежащий к маленькому кружку обитателей Заозерного, мог стать свидетелем их tête-à-tête…

Лиза так резко дернула лошадь, пытаясь поскорее уехать от этого места, что едва не соскользнула с седла. Александр, оказавшийся рядом в два шага, помог ей удержаться, чем только разозлил ее пуще прежнего. Толки! Что может быть хуже для девицы? Даже думать о том, как выглядела издалека его помощь, не хотелось.

А потом, когда уже скакала по лугу обратно к саням, вдруг пришло странное спокойствие. Разве не этого добивалась от нее мать? Поставить на кон свое честное имя в игре, которую они затеяли. Рискнуть всем ради выигрыша, на который обе так рассчитывали…

Подъехав ближе, Лиза увидела, что случайными свидетелями ее прогулки к месту странного поклонения стали старшая и младшая Зубовы. Причем Варвара Алексеевна удивила ее своим поведением до глубины души. Резко перекрестившись, та вдруг отшатнулась на спинку саней, будто пытаясь укрыться от Лизы. Это было второй странностью, которую отметила девушка в тот день. Но даже тогда она еще не поняла…

— Mademoiselle Вдовина! — первой с ней заговорила Лиди, прехорошенькая в своем капоре цвета чайной розы, отороченном беличьим мехом. Любую иную девицу он бы сделал болезненной да бледной. А барышня Зубова казалась истинным цветком посреди белой зимы.

— Давненько мы не видались с вами, mademoiselle Вдовина, — она улыбнулась Лизе, но при этом тут же перевела взгляд куда-то за ее плечо, очаровывая мягкостью своей улыбки. — Как здравие вашей маменьки? Надеюсь, на поправку дело, — и тут же без перехода, не дожидаясь ответа Лизы, с легким кокетством: — Ах, Александр Николаевич! А мы из церкви едем… решились вот к вам на чай напроситься… Примете ли нас?

— Буду рад вашему визиту, — ответил Дмитриевский с легким поклоном, а после спешился, когда Лиди с позволения бабушки протянула ему приветственно руку.

Лиза наблюдала за ним сверху вниз, гадая, насколько крепким будет это краткое пожатие. И чувствовала, как в ней медленно просыпается что-то очень темное, грешное и весьма недостойное девицы: зависть к превосходящей красоте и неприязнь.

А потом встретила внимательный взгляд мадам Зубовой и поняла, что не сумела скрыть этих чувств, а еще — что неприязнь, судя по всему, была взаимной. Зубова явно видела в ней соперницу своей внучки.

— Какой интересный цвет у вашего наряда.

Лиза ждала стрелы со стороны Варвары Алексеевны, ясно видя, что та только и ищет повод, чтобы ударить ее побольнее и вывести с поля боя. И вот дождалась, когда на обратном пути в усадьбу Александр поехал подле саней тетушки. Она бы и сама последовала за ним — держаться подальше от саней Зубовых было для нее предпочтительнее всего, но опасалась не справиться с лошадью при посторонних взглядах. Не смогла объехать сани по сугробам, в которые сбрасывали снег дворовые, расчищая аллеи, а потому скакала позади всех. И вот теперь была вынуждена выслушивать замечания мадам Зубовой, полуобернувшейся к ней из саней.

— Согласитесь, он удивительно подчеркивает синеву глаз, n’est ce pas? Этот наряд для езды, — продолжила Варвара Алексеевна, но вдруг спохватилась, словно только-только осознала свой промах. — Ах, у вас же не синие глаза… а кто тогда?.. О, простите меня великодушно… Vieillesse, tristesse…^[87]

И только тогда Лиза, наконец, поняла…

Глава 8

Только после этих будто бы случайных слов Лиза поняла, что вовсе не Пульхерия Александровна прислала ей амазонку для выезда на прогулку. Вернувшись с завтрака сегодня утром, девушка нашла этот наряд заботливо разложенным на ее кровати, и так радовалась, когда, облачившись в него, рассматривала себя в зеркале.

Глубокий синий бархат выгодно оттенял ее глаза и локоны цвета темного меда. Короткий утепленный ватой жакет, с опушкой из белоснежного меха по высокому вороту и обшлагам узких рукавов, подчеркивал стройность талии. Свободно ниспадающие вниз юбки красиво облегали фигуру в отличие от привычной пышности повседневных и бальных платьев.

В этом наряде для верховой езды Лиза выглядела великолепно, и еще недавно хотелось петь от радости, когда взгляд взбежавшего ей навстречу по ступеням Александра подтвердил это. А нынче… нынче она понимала, что, верно, не к ее персоне относилась та радость встречи и та неожиданная нежность, что мелькнули тогда в его взоре.

Во рту стало горько. Удовольствие от прогулки куда-то испарилось, ушел восторг, который переполнял душу с того самого момента, как она выехала на белую гладь луга. И даже солнечный свет померк, поблекли краски, которыми он играл на снежном полотне у подножия аллейных деревьев.

Захотелось вдруг выкинуть что-нибудь эдакое. Желание было таким острым, что Лиза даже поразилась его побуждающей силе. Что, если пустить лошадь в галоп, взметая снег россыпью из-под копыт? Показать, что она далеко не Нинель, что она иная. Чтобы все увидели это. И главное, чтобы это понял он.

Лиза взглянула на Пульхерию Александровну, разморенную солнечным теплом и мерным тактом движения саней, а после — на Александра, который тут же ответил ей знакомым пытливым взглядом через плечо, словно почувствовал, что она наблюдает за ним. И вдруг резко дернула повод, заставляя лошадь сойти с аллеи. Каурая чуть не оступилась в сугробе по краю расчищенного полотна, но сумела выправиться и понесла всадницу прочь от аллеи в глубину парка, вздымая копытами снег.

Порыв был мимолетный. Странная злость и волнение, погнавшие ее прочь от остальных, быстро улетучились. Верно, недаром все эти годы ее настойчиво наказывали за малейшие проявления эмоций, кои не пристало испытывать девицам. Только во вред они, не во благо. Вот и сейчас огонь, всколыхнувший душу Лизы, заставивший пойти на безрассудство, быстро угас под ледяным спокойствием, которое словно облаком окутало ее при первой же попытке выровнять дыхание.

«Даже если Дмитриевский будет видеть во мне Нинель, разве не на руку то?» — эта мысль была самой разумной, что пришла в голову Лизе за последние пару минут, но и самой неприятной. Ведь она одним махом разрушала ее мечты…

Обернувшись назад, Лиза попыталась разглядеть меж стволами деревьев, что происходит сейчас на аллее. И почувствовала кислый привкус досады, видя, что Александр и не подумал двинуть коня вслед за ней, не стал выяснять, куда она так внезапно ускакала, поддавшись порыву хоть на короткий миг убежать от своих тягостных мыслей. Да только куда от них деться? Разве можно убежать от себя?

Сани остановились на аллее, пассажиры сидели в них, полуобернувшись в сторону парка, откуда Лиза возвращалась, аккуратно петляя между деревьев. Пульхерия Александровна в тревоге даже привстала со своего места. Мадам Зубова недовольно поджимала губы, а Лиди, тоже явно чем-то обеспокоенная, то и дело переводила взгляд с приближающейся к аллее всадницы на графа, который теперь занял место в самом хвосте поезда из саней. И не тень ли торжества мелькнула на красивом лице Зубовой-младшей? Да, будь Лиза на ее месте, тоже радовалась бы тому, что Александр не сделал ни малейшей попытки последовать за соперницей, а остался при санях.

— C’est folie!^[88] — до уха Лизы ясно донесся голос Варвары Алексеевны, и она не могла не согласиться с ней. Разве может благовоспитанная девица так неожиданно исчезать из поля зрения своей dame patronesse^[89]? Тем более совершенно одна уезжать в незнакомый ей парк. — Inadmissible!^[90]

Пульхерия Александровна только вздохнула в ответ на замечание Зубовой и снова откинулась на спинку саней, велев кучеру трогать. В ее глазах еще до того, как она отвернулась от Лизы, легко читалось, что мадам Вдовина непременно узнает о данном происшествии без всяких недомолвок.

Soit!^[91] Лиза пожала плечами и повернулась к Александру, который молча наблюдал за своими спутницами, удерживая коня на том месте, где и дожидался возвращения Лизы на аллею.

— Удивлен, — коротко обронил он, и Лиза взглянула на него, все больше недовольная этой прогулкой. Ах, если б можно было вернуть время вспять! Ровно до момента встречи с Зубовыми… Принесла же их нелегкая!

— Pas possible?!^[92] — неожиданно огрызнулась она в ответ, улыбаясь в подражании ему уголком рта. А потом испуганно вздрогнула, когда он громко рассмеялся, запрокинув голову, вызывая в ней неудержимый приступ злости от этого смеха. В который раз он смеется над ней! Un terrible homme!

— Лизавета Петровна, — отсмеявшись, произнес Александр, старательно делая вид, что не замечает лиц, обернувшихся на его смех из саней, удаляющихся от них все дальше и дальше по аллее. Произнес таким странным тоном, что Лиза не могла не взглянуть на него вновь. А он вдруг чуть склонился к ней, при этом глядя не на нее, а вслед отъезжающим саням. Проговорил тихо, заставляя Лизу замереть от твердости, прозвучавшей в его голосе:

— Я никогда не иду за кем-то. Никогда не следую… не в моих правилах, — а потом добавил уже иным тоном, вежливым и привычно отстраненным: — Едемте к дому, Лизавета Петровна. Довольно для первого выезда. Да и морозно нынче…

И девушке ничего не оставалось, как по его знаку тронуться в обратный путь к усадебному дому вслед за санями. Дмитриевский не поехал рядом с ней, а держался в нескольких шагах позади, в арьергарде их поезда. Хотя Лиза даже радовалась этому — так он не мог видеть краски стыда на ее лице, что так и не сходила со щек. И девушка искренне надеялась, что этот румянец остальные отнесут на счет легкого морозца, что нет-нет, да и покусывал нежную кожу.

По приезде Александр наперед лакея помог дамам выйти из саней, вызывая счастливую улыбку Лиди, которая даже не делала попыток скрыть радость от подобной близости к нему. Сама Лиза, не дожидаясь, пока Дмитриевский поможет ей сойти (или боялась, что он проигнорирует ее?), поманила к себе одного из лакеев, стоявших на крыльце. Скользнула по боку лошади в крепкие руки слуги и, заметив знакомую усмешку на губах графа, стала быстро собирать трен амазонки в руку, чтобы поскорее удалиться в дом. О ней и так будут говорить после сегодняшней выходки. Так какая разница по скольким поводам упомянут ее имя?

— Лизавета Петровна, — неожиданно окликнула Лизу Пульхерия Александровна, вынуждая девушку остановиться. Старушка оперлась на руку Лизы, и той поневоле пришлось стать ее провожатой, с трудом совладав с желанием оглянуться, не предложил ли Дмитриевский руку Лиди.

— Что с вами, милейшая Лизавета Петровна? — тихо спросила Пульхерия Александровна. — Вы нынче сами на себя не похожи.

На миг задержавшись перед распахнутой швейцаром дверью, они внимательно посмотрели друг другу в глаза. Но во взгляде, устремленном на нее, Лиза не прочла ни укора, ни злости — только легкое недоумение.

— Быть может, и не похожа. А может статься, именно такова и есть, — ответила Лиза. А потом добавила в желании оправдаться за то, что сама не зная, могла совершить промах, надев этот злополучный наряд: — На мне ведь амазонка Нинель Михайловны? Я не знала… Я думала, это вы позаботились обо мне, как обещали.

— Она редко выезжала верхом. Не любила лошадей. Но этот наряд ей был ей удивительно к лицу. Она только его и надевала, когда выезжала с Alexandre, — Пульхерия Александровна чуть помолчала, а после быстро проговорила, заметив, что их уже нагоняют у дверей Зубовы в сопровождении Александра: — У нее в гардеробе остались еще амазонки, что ни разу не были надеты. Я распорядилась об одной из них. Потому что никогда бы не дала вам эту… Чтобы он не вспоминал более… чтобы не было боли…

— J'y suis!^[93] — мягко сказала Лиза, в глубине души ощущая невероятной силы гнев на того, кто так искусно сумел использовать сегодняшнюю прогулку в своих целях. И снова дергал за нити, управляя ею.

«А они похожи в чем-то… — в вестибюле Лиза обернулась на Дмитриевского, в тот момент входившего в дом. — Оба — кукольники, разыгрывающие пьесы собственного сочинения. А остальные — лишь деревянные фигурки, которыми управляют без особого труда»

Прощаясь в вестибюле с Лизой, спешившей удалиться в свои покои, Александр не забыл напоследок обратиться к ней. Не напомнил о том, что ее ждут на чайную трапезу в малый салон, а именно приказал явиться, хоть и в завуалированной форме. Лиза с трудом сдержалась, чтобы не опуститься перед ним в почтительном реверансе, насмешливо подчеркивая его приказной тон. Подчинилась голосу благоразумия, тут же напомнившему ей, что некоторые поспешные поступки порой весьма недальновидны…

Идти в салон, чтобы разделить трапезу с Зубовыми, совсем не хотелось. Настроение, с утра такое благостное, такое восторженное, нынче было мрачнее летних грозовых туч. И снова проснулось желание уехать прочь из этого дома, чтобы никогда более не видеть никого из его обитателей. Да разве ж возможно было так поступить в ее положении, о котором едва ли не при каждой встрече напоминала мадам Вдовина?

Потому, старательно сохраняя улыбку на лице и беспечность во взгляде, Лиза целых два часа просидела в салоне, слушая на удивление скучную беседу старших женщин и пение Лиди, о котором ту попросил Василь. Он спустился, едва только узнал о визите соседей, и лишь его присутствие несколько скрашивало странно-напряженную атмосферу, царившую в комнате.

Александр мысленно отсутствовал, сидя в кресле с чайной парой, казавшейся такой маленькой в его руках. Пульхерия Александровна, расположившись напротив него на софе, с трудом боролась с дремой. Потому в салоне практически единолично царила мадам Зубова, задавая тон разговору и при любом удобном случае стараясь ввернуть в него имя своей внучки. Или оградить по возможности от участия в разговоре Лизу, нарочно выбирая предметы для беседы, в которых та определенно была не сильна: толки о соседях, губернские новости, обсуждение происшествий новогоднего бала. Василь активно поддерживал разговор, сыпал шутками и комплиментами, явно настроенный преломить неприязнь Варвары Алексеевны к собственной персоне.

Лиза же откровенно скучала, по обыкновению, пряча свое настроение то под опущенными ресницами, то под скромной улыбкой. Сперва ее удивила явная холодность к Василю со стороны Зубовой-старшей, но спустя некоторое время она и на это перестала обращать внимание, решив, что это свойство натуры соседки Дмитриевского. Быть вечно недовольной всем и всеми, делая исключение лишь для графа и отчасти его тетки.

Только дважды Лиза чуть не уронила маску, под которой скрывала свои истинные чувства от этого благочинного собрания.

Первый раз, когда внесли чайный столик на небольших ножках, и пришла пора разливать ароматный чай по фарфоровым парам. К небольшому серебряному самовару, поставленному недалеко от столика, тут же направилась Лиди, явно намереваясь исполнить роль хозяйки. Лиза удивилась — она полагала, что согласно правилам, этим должна заниматься Пульхерия Александровна. Но спустя миг удивление ее возросло еще больше, когда тетушка графа вдруг обратилась к ней, заставив взоры остальных устремиться на девушку:

— Видимо, холод не к добру мне был. Не могли бы вы разлить чай, Лизавета Петровна? Боюсь я за такое дело нынче браться…

В этот момент Лиза отчего-то посмотрела не на Пульхерию Александровну и не на Дмитриевского. Она повернулась к Лиди, чтобы встретить не менее удивленный взгляд, чем у нее самой. Барышне Зубовой ничего не оставалось, как вернуться к клавикордам, за которыми она сидела до сервировки чайной трапезы. И Лиза видела, как неприятно той, что у нее отняли, судя по всему, уже привычную за время болезни Пульхерии Александровны обязанность.

Василь, занявший место подле Лизы у самовара и пожелавший заменить лакея при передаче пар с чаем прямо в руки, только подтвердил ее мысли.

— Ей-ей, тетушка к вам расположена, ma chère Lisette. Даже Лидию лишила радости чай разлить… хотя бы на короткие мгновения почувствовать себя хозяйкой в Заозерном, как обычно то бывало при ее визитах. А вы, ma chère Lisette? Каково вам нынче в этой роли?

— Смею сделать вам замечание, — произнесла Лиза чуть громче, чем следовало. Потому что краем глаза видела, что за ними со своего места пристально наблюдает Александр. — Vous manquez de manières^[94].

— Что есть, то есть, — с очаровательной улыбкой согласился тут же Василь. — Или, быть может, мне по нраву, как блестят ваши глаза, когда я называю вас таким образом…

Лиза с удовольствием бы отпустила блюдце ранее, чем он взялся за его противоположный край. Уронить бы пару на пол, забрызгав горячим чаем не только ворс ковра, но и его ноги в начищенных до блеска туфлях и белоснежных чулках. В эту минуту девушка не на шутку разозлилась на Василя. За его неприемлемое обращение к ней, за насмешливый тон, явно направленный на то, чтобы вызвать ее злость. За то, что его пальцы иногда касались ее пальцев, когда он брал очередную пару. За то, что это заметили и мадам Зубова, и Александр…

После Лизе с большим трудом удалось вернуться к столу, и даже легким движением ресниц не выдать, что те касания были намеренны. Не покраснеть и не опустить взор стыдливо, когда она встретилась с прямым взглядом Александра. Привычная маска вежливого внимания к беседе за столом в очередной раз помогла ей скрыть истинные чувства.

В другой раз Лиза едва не выдала своих эмоций в самом конце вечера. Чай уже был выпит, заедки на радость повара белой кухни почти все съедены, как вдруг завели речь об охоте. Лиза с удивлением слушала, как Александр и мадам Зубова при активном участии Лиди принялись обсуждать предстоящий выезд и собак, которых планировали взять на гон.

Лиди знала клички любимых псов Дмитриевского. Лиди могла поддержать разговор про места гона, которые на выбор были предложены графскими егерями. Лиди с явным восторгом захлопала в ладоши под нежно-укоризненным взглядом бабушки и при широкой чуть снисходительной улыбке Александра, когда наконец согласовали маршрут и время выезда.

— Dieu merci, я вольна остаться в теплом доме, а не гнать куда-то по снегу да в мороз! — проворчала Пульхерия Александровна, запахивая шаль, в которую зябко куталась с тех самых пор, как вернулась с прогулки. — Не понимаю, в чем радость-то… Уж куда лучше сидеть у огня за работой аль за чтением.

— О, Пульхерия Александровна! — Лиди вдруг энергично тряхнула головой, словно радуясь осенившей ее мысли. — Мне давеча доставили из Москвы книжные новинки. Я пришлю их вам тотчас, как вернусь. Уверена, что и вам, и Лизавете Петровне они придутся по вкусу и помогут скрасить день, покамест мы не воротимся с охоты…

Пульхерия Александровна с легким недоумением посмотрела сперва на Лизу, а после на Александра. Тот же, заметив тетушкину растерянность, но при этом даже не повернув головы в сторону Лизы, лениво возразил:

— Лизавета Петровна разделит с нами удовольствие от гона.

При этих словах не только Лиди, резко обернувшаяся к Лизе, потеряла на миг самообладание, но и сама Лиза. Оттого, что за нее уже в который раз все было решено. В конце концов, это даже невежливо — заявлять подобное, не спросив ее согласия.

— Я не ведала, что вы любительница охоты по белой тропе, mademoiselle Вдовина, — голос Лиди был мягок и любезен, но в глазах ясно читался холод. — Faut le faire!^[95]

Лизе, ощущавшей на себе пристальный взгляд Александра, так и хотелось заявить, что она тоже не была осведомлена о том до сей минуты. Но воспитание на этот раз взяло верх, и она только мило улыбнулась:

— Мой покойный батюшка был весьма охоч до гона. Страсть к тому, видимо, передается по наследству…

Но злость на Александра никуда не ушла. Едва утихшее недовольство тем, что ею, как marionnette à fils^[96], крутят искусные кукловоды, при уверенном заявлении Дмитриевского разгорелось с новой силой. И от этой злости было никуда не деться. Она просто распирала грудь, сковывала скулы от усилий не дать соскользнуть с губ улыбке.

Раньше Лизе превосходно удавалось скрывать свои эмоции. Но, видимо, не в этот раз и не от этого несносного человека, который, пользуясь тем, что все увлеклись пением Лиди, уловил момент и тихо прошептал ей:

— Вы недовольны предстоящим выездом или, может статься, компанией, что соберется?

— Ni l'un ni l'autre^[97], — так же тихо ответила Лиза, стараясь, чтобы мадам Зубова, с улыбкой внимавшая пению внучки, не заметила их короткого разговора.

Но разве Дмитриевский позволил бы ей прекратить беседу без своего на то согласия?

— Тогда я теряюсь в догадках, — по тону его голоса она поняла, что в этот момент он улыбался.

А потом вдруг голос Александра переменился, утратив прежние шутливые нотки и заставив Лизу приложить немало усилий, чтобы не обернуться на его обладателя.

— Я бы желал видеть вас послезавтра на охоте. Не откажите мне в этом капризе…

И все-таки она сумела не повернуться к нему — так и осталась сидеть в той же позе, только спина ее как-то неестественно выпрямилась. И заметила, что невольно привлекла к себе внимание Василя, что стоял подле клавикордов и услужливо переворачивал ноты для поющей романс Лиди. Тот только бровью повел чуть удивленно, показывая, что уж для него-то тайный разговор вовсе таковым не являлся.

Лиза ничего не ответила тогда Александру. И потому что Василь более не отводил взгляда от ее лица, даже листы на подставке перекладывая вслепую, и потому что у нее не было желания говорить с Дмитриевским. Она даже к ужину не спустилась в тот вечер, невзирая на уговоры Софьи Петровны. И всерьез подумывала о том, чтобы сказаться захворавшей и не поехать на гон, разделив одиночество с Пульхерией Александровной.

Но спустя ночь размышлений и день, проведенный взаперти — подальше от всех, кто мог бы повлиять на нее, Лиза решила, что будет неразумно прятаться в четырех стенах. Каким бы сильным желанием не горело сердце. Ведь в том случае ей не получить письма, которого она ждала уже несколько недель. И которое придало бы ей сил и дальше играть свою роль. Да и потом… ей самой отчего-то захотелось выехать на снежный простор. И пусть хоть на минуту снова ощутить себя свободной, как во время верховой прогулки.

Вечером накануне охоты Ирина приготовила для Лизы другой наряд для верховой езды, не такой яркий, как прежний, — цвета опавшей листвы с отделкой из темно-шоколадного кружева. Рукава и ворот жакета были оторочены мехом куницы. Из того же меха прилагались жилет и шапка. «У Лиди была наподобие, — вспомнила отчего-то Лиза, в полном облачении глядя на свое отражение в зеркало. — В день, когда они встретились на дороге у перевернутых саней…»

Конечно же, на следующее утро именно прекрасная светловолосая Лиди царила среди молодежи, собравшейся во дворе усадебного дома в Заозерном и ожидавшей сигнала к выезду. Мадам Зубова с еле заметной улыбкой наблюдала, как молодые люди, расточая комплименты, спешат любым способом услужить ее внучке. И косилась то и дело в сторону графа, заметил ли он, насколько хороша Лиди сегодня утром, когда щечки ее так и раскраснелись на морозе, а глаза сияют предвкушением.

— Ma chère, bon courage!^[98] — напутствовала перед выездом Лизу Софья Петровна. — Мужчины любят, когда в глазах огонь, уж поверьте мне!

И видя то столпотворение, что образовалось нынче возле Зубовой-младшей, Лиза верила в это, как никогда. Даже Василь в синем казакине и шапке из пышного меха рыжей лисы был в том кружке…

— Bonjour! — поприветствовал вдруг Лизу незаметно подошедший со спины Александр. Он подошел не один — с ним был невысокий коренастый паренек в кожухе, крепко перетянутом ремнем. На лице дворового явно читалось недовольство, что его на время охоты приставили к барышне, и Лиза прекрасно его понимала. Что может быть лучше быстрой скачки по белой тропе за зверем? И возможно ли это, когда вынужден нянькаться с барской гостьей?

— Это Петр. Он будет вашим верховым нынче, — Дмитриевский говорил отрывисто, Лиза видела по глазам, какое возбуждение сейчас царит в его душе в преддверии охоты. Пусть и не на волка едут охотники, на равнинку^[99]. — Держитесь его, а то, не ровен час, отстанете от охоты и затеряетесь… Чьих борзых держаться будете?

— Тех, что порезвее да поудачливее, надеюсь, — ответила Лиза, ничуть не смутившись этому вопросу, и Александр улыбнулся в ответ, дотронулся рукоятью кнута до темного меха шапки, будто отдавая честь на прощание, и отошел к своим псарям, с трудом сдерживающим собак на поводу.

— Allez!^[100] — раздался над двором громкий приказ хозяина охоты, на короткий миг заставив умолкнуть даже собак. И тут же все пришло в движение: тронулись с места всадники, покатили редкие сани с пожилыми участниками охоты. За границей усадебного парка к этой кавалькаде присоединились псари со сворами других охотников, подоспевшие из арендованных изб в селе. Чужих псов, как истинный собачник, Дмитриевский приказал держать подальше от собственной псарни, потому и присоединились те к охоте уже в дороге.

Ехать было несколько верст, Лиза помнила это из письма, в котором получила все необходимые сведения на это утро. Постепенно охотники стали разделяться, занимая свои места до той минуты, пока не дадут сигнал, что зверь вышел на гон. Лиза опасалась, что Александр будет хотя бы изредка да приглядывать за ней, но тот, похоже, полностью отдался азарту предстоящей охоты. Внимательно прислушиваясь к тишине зимнего утра, изредка прерываемой голосами кричан^[101], он даже не взглянул, за его ли спиной она остановила свою лошадь.

На позициях стояли недолго. Лиза даже удивилась тому, как скоро откуда-то слева протрубил рог доезжачего, оповестив, что зверь пошел на гон. Миг, и Дмитриевский дает сигнал спустить собак. Еще миг, и всадники, что ждали этой минуты, срываются с места. За ними тут же последовали сани, опасно переваливаясь по глубокому снегу.

Лиза тоже направила лошадь среди прочих, держась наравне с последними всадниками и санями мадам Зубовой, которую, казалось, тоже захватил азарт гона — так ярко пылали румянцем ее щеки. «Хотя, — подумала девушка с усмешкой, — это можно отнести и к содержимому серебряной фляжки, которую Варвара Алексеевна порой извлекает из-под полы шубы»

Когда же справа от луга показались три одиноко стоящие сосны, Лиза с легким вскриком придержала лошадь, вынуждая и своего спутника остановить коня.

— О, mon gant!^[102] — горе барышни от потери перчатки, казалось, было безмерным. Даже глаза заблестели от слез, отчего Петр тут же почувствовал себя неловко. В жар бросило от вида этих широко распахнутых, как у ребенка, глаз. Он был готов на все, и уж тем паче снести барский гнев, лишь бы отыскать ненароком оброненную вещицу. Только наперед взял с барышни слово дворянское, что та будет дожидаться его у трех сосен, что виднелись по правую руку, и никуда оттуда не двинется.

Барышня обещалась. Однако не забыла скрестить пальцы в укромной темноте муфты из куньего меха, что висела у нее на шее на бархатном шнуре. И едва Петр скрылся из виду, тут же стегнула лошадь, посылая ее от трех сосен к линии леса, темнеющей на фоне белого луга.

После она подумает, как объяснить дворовому, отчего оказалась совсем в иной стороне, у самого леса. Нынче же Лиза с тревогой и странным волнением вглядывалась в полумрак, образуемый еловыми лапами, то и дело оборачиваясь на белоснежную гладь луга. Он прекрасно знал, как укрыться от чужих взглядов, как быть неприметным в случае необходимости. Вот и в эту минуту Лиза не заметила, как мужчина приблизился, бесшумно двигаясь среди широких ветвей ельника.

— Мое сердце… — окликнул он девушку, с минуту наблюдая, как она забавно хмурит свой гладкий лоб, вглядываясь вглубь леса.

Как же она прелестна — эта стройная всадница с разрумянившимся лицом в обрамлении темно-русых блестящих локонов. Он каждый день медленно умирал оттого, что Лиза была так далеко от него, но в эту минуту его душа пела во весь голос при виде любимых черт.

— Ma bien-aimée^[103]…

Лиза невольно напряглась, когда он шагнул из леса, аккуратно отводя еловые лапы, чтобы не поцарапать ненароком лицо. Лошадь под ней тут же заволновалась, обеспокоенно переступила на месте, и он быстро приблизился, хватая поводья. Увел каурую вместе с всадницей в укромное место, на поляну близ лесной опушки.

— Я не хотел пугать вас, — остановив лошадь, мужчина хотел коснуться руки Лизы, но она быстро передвинула ту по поводу, ускользая от его ласки.

Девушка заметила, что этот жест разозлил его и одновременно причинил ему боль, но быть милосердной нынче не желала. Особенно по отношению к нему.

Он протянул к ней руки, словно прося сойти с лошади, и Лиза быстро покачала головой.

— Я не могу сойти. У меня лишь несколько минут, покамест не вернется Петр. Зачем вы вызвали меня сюда? Вы понимаете, чем грозит нам эта встреча? Вы могли бы вложить письмо между страниц…

— Мог бы, — покорно согласился он, все еще держа руки протянутыми в ее сторону. — Но разве в этом случае я бы увидел вас столь близко?

— Вы видите меня каждый Божий день. Разве недовольно вам того?

— Я вижу каждый Божий день, как вы расположены к нему, как смотрите на него и ловите звук его голоса, — резко ответил он Лизе. — Я вижу, каким взглядом вы смотрите на него…

— По вашему же приказу!

Где-то вдалеке, за лугом, раздался звук рожка, и она не могла не посмотреть в ту сторону, всего на миг отведя взгляд от своего собеседника. Но и этого мига для него было довольно, чтобы схватить ее за талию и стащить наземь, едва не уронив, когда ее нога запуталась в стремени.

— Ненавижу смотреть снизу вверх! — улыбнулся он Лизе знакомой очаровательной улыбкой, и тут же едва успел отступить на шаг в удивлении, когда она с размаху стукнула его в плечо.

Он не узнавал ее в последние дни. Куда делась та милая, наивная девочка, которой он был представлен на танцевальном вечере в одном имении, куда занесла его нелегкая? Она изменилась, стала такой непривычной… иной…

Невольно вспомнился разговор tous le trois^[104] в курительной пару дней назад. Говорили о гостьях Заозерного. Василь тогда решил пошутить, мол, «мадам Вдовина спит и видит тебя, Alexandre, своим gendre^[105]».

— Неужто не понимаешь, что ты сам даешь повод к тому? — отчего-то поддержал его Борис, уже наслышанный о визите на псарню и о том безрассудном решении, что принял Дмитриевский. — Что за игру ты затеял с этими дамами? Знаю, тебе скучно в Заозерном, но изволь понять, что провинция имеет отличия от столицы, и что там норма — здесь… из ряда вон!

— Mademoiselle сродни маленькой chatonne^[106], которая до сего дня зависима от матери-кошки. Мила, наивна, а прелестью ласкает взор, — тем временем продолжил Василь. — Грешно обижать малого… Хочешь обидеть — играй с кошкой, но котенок…

— Она далеко не милая кошечка, коей, может, и видится вам со стороны, — возразил Александр, до того молчаливо выслушивающий нападки своих собеседников. — За детским наивным личиком скрывается дикая кошка, что может и ласковой быть, коли понадобится, и коготки выпустить. Ты ошибаешься, mon cher, называя ее chatonne. А ты, mon ami, неужто вправду решил, что я не понимаю разницы меж провинцией и столицей, меж людьми разного склада? И неужто решил, что могу зло с умыслом нанести?

— Знать, нынче только по добру творишь? — с иронией в голосе переспросил Борис.

— Qui sait^[107], — отозвался Александр. — Qui sait…

Василь с легкой усмешкой покачал головой, но промолчал.

И вот нынче на этой заснеженной поляне правдивость слов Александра подтверждалась. Мужчина понимал, что держит в своих руках не покорную и робкую барышню. Перед ним была воистину дикая кошка, разъяренная и… опасная?

— Отпустите меня сию же минуту! — глаза Лизы горели огнем, и он мог поклясться, что такая она привлекала его еще больше. Сломать бы этот барьер, который она ставила меж ними безмолвно, переломить ее неприязнь, заставить забыть о злости… Каково это — целовать губы, когда они так и норовят укусить? Когда надо ждать подвоха каждую минуту? Опасность всегда возбуждает, вот и нынче разве ж можно не поддаться такому искусу.

Оказалось, Лиза хорошо успела изучить его за эти дни. Научилась распознавать по мимике лица и выражению глаз, что за мысли бродят у него в голове. Потому и успела уклониться прежде, чем он сумел поймать в плен ее губы. «А ведь когда-то сама подставляла их под мои поцелуи», — с горечью отметил он.

— Не смейте, прошу вас, — девушка храбрилась, как обычно. Но он не стал настаивать, пожалев ее, видя, что она готова расплакаться от собственного бессилия перед ним и его силой. Только скользнул губами по нежной коже ее щеки, прохладной от мороза, вдохнул легкий аромат ее волос, от которого почему-то стали такими слабыми колени. Захотелось запустить пальцы в эти локоны, сжать ладонью шею и терзать ее губы глубокими поцелуями, которых он никогда не позволял себе ранее, зная, к каким последствиям могут привести такие ласки.

— Не надо слез, — он смахнул большим пальцем каплю, что помимо воли сорвалась с ее ресниц и покатилась по щеке.

— Вас трогают мои слезы? Неужто? Я полагала, вам нет до них дела…

— Не надо, — произнес мужчина, едва не поморщившись от резкости голоса Лизы. Этот тон совсем не подходил ее наружности, по его мнению. — Мне не по душе видеть твои слезы, и ты прекрасно знаешь это.

Интимное «ты» вмиг стерло границы. На поляне снова стояли те, кто когда-то встретились взглядами на танцевальном вечере. И каждый вспомнил о тех минутах редкой близости, что была меж ними — прикосновения и взоры украдкой, дежурства под ее окном каждый день после полудня. И о том, что могло бы быть.

— Слезы не помогли, как мы оба знаем, когда я уговаривала тебя оставить затею с санями, — Лиза вспомнила невероятный по силе ужас, который пережила, когда ее выбрасывало на снег. И ту слепящую ярость, что раздирала ей грудь после, когда сидела на пустынной дороге.

Захотелось, как тогда, вцепиться в это лицо ногтями, оставляя глубокие царапины. Причиняя боль, которая до сих пор не утихла в ней. Пусть он тоже мучается! Если не от душевной боли, то от физической.

Это желание было настолько сильным, что закружилась голова, а пальцы шевельнулись сами собой. И она в который раз удивилась глубине чувств к этому человеку. И тому, что до сих пор ее бедное сердце так стучит в его присутствии…

— Я умоляла тебя не делать этого. Просила пожалеть меня и ее. Но что тебе до нас? Ты же только одного желаешь, — а потом добавила резко и отрывисто, подавляя горечь, что ранее звучала в голосе: — Письмо! Отдай мне его!

— Неужто ты приехала сюда ради письма и только? — ему хотелось встряхнуть ее, схватив за локти. Быть может, тогда из какого-то темного угла и выйдет на свободу прежнее чувство, что она питала к нему? Он ведь знал… знал, что она любит его! — Я схожу с ума, когда вижу вас в одной комнате…. И подумать о том, что возможно впереди… Сущая мука! Лиза!

Сердце дрогнуло при этом стоне, а сама она так и качнулась ему навстречу, обхватила ладонями его лицо.

— Тогда увези меня отсюда! Тотчас же! Обвенчаемся в ближайшем селе, и никто нам не указ. Еще можно… еще можно…

Лиза увидела в его глазах свет, вспыхнувший при этих словах, и поняла, что действительно все возможно. Уехать прочь из этого имения, стать под венцы с тем, кого когда-то выбрало сердце, так бешено колотящееся сейчас в груди, и вернуться сюда под защитой его имени. И тогда никто, даже этот terrible homme…

Издали снова донесся звук рожка, и они оба в тот же миг резко отпрянули друг от друга, пряча глаза. Он — потому что вмиг протрезвел от минутного помешательства, когда готов был забыть обо всем на свете и уступить ее мольбам. Она — потому что испугалась невольного вторжения в ее мысли Дмитриевского.

— Письмо, — мужчина протянул Лизе аккуратно сложенную бумагу. Она тут же спрятала послание за ворот жакета, быстро расстегнув пару верхних пуговиц. И только после заметила его пристальный взгляд на обнажившуюся при том шею.

— Ma bien-aimée, — позвал он ее, и она смело шагнула к нему, сама не понимая, что делает. Хотелось, чтобы он поцеловал ее, мягко и едва касаясь губ, как целовал прежде. А еще Лиза вдруг подумала, что в последнее время была слишком холодна с ним и не единого раза не попыталась заставить его переменить принятое когда-то решение.

— Я люблю тебя, — прошептала Лиза и удивилась, что не ощутила при этом прежней теплоты в сердце. Словно по привычке сорвалось признание с губ и только.

— Я уезжаю после Масленичной недели, — этими словами он ударил ее наотмашь. Даже дыхание перехватило от боли, которой кольнуло каждое из них. — Я не волен дольше оставаться здесь — сами понимаете, мое положение не таково… Мой человек по-прежнему в Заозерном, так что вы не останетесь без защиты. Я буду писать к вам. Письма будут оставлять для вас на том же месте.

— И в той же книге, — медленно проговорила Лиза, вспоминая о тайнике, где он оставил для нее первое послание. — У вас исключительное чувство юмора…

— Помилуй бог, я не мог предугадать, что за книга будет стоять на той полке! — вспылил он. Но достойного ответа на ее последующее замечание, что он мог бы переменить книгу, найти все-таки не сумел.

— Прости меня, — он обхватил ладонями Лизино лицо и стал покрывать нежными поцелуями ее щеки, нос и лоб, стараясь не замечать, что она не отвечает ему, лишь безвольно стоит, опустив руки. — Прости меня! Если бы я мог!.. Если бы мог!

— Но вы не можете, — с легкой усмешкой проговорила Лиза. — Вы не можете…

И снова меж ними встало вежливо-равнодушное «Вы». Словно невидимая черта разделила их, несмотря на крепкие объятия, которые он не в силах был разомкнуть.

— Мы всего в шаге от финала, ma bien-aimée, — шептал он Лизе, гладя ее уже чуть растрепанные локоны. — Только шаг…

— Отчего вы решили, что остался лишь один-единственный шаг? — голос Лизы звучал отстраненно. Словно вовсе не она стояла на этой поляне, позволяя ему ласково касаться ее лица и волос, баюкать ее в колыбели своих рук. — По мне — так мы ни на шаг не приблизились к цели.

— Вы не знаете его так, как я! Всего шаг, ma bien-aimée.

— Вы так же, как и я, наслышаны о его renommée, — заметила Лиза. — Он не пошел под венец тогда, что заставит его сделать это ныне?

— Это было в прошлом. Тот случай изменил его. Кроме того, были свидетели невинности situation, и не было… урона.

Нет, это определенно была не она. И не он, человек, которого Лиза когда-то впустила в свое сердце. Человек, который сейчас целовал ее в щеку, едва касаясь губами, который сжимал ее в своих руках. Это определенно были не они, иначе даже задуматься о смысле его слов было больно.

— Я не прошу вас доводить до… — тут он не нашел слов, а руки сжались вокруг ее тела с такой силой, словно еще немного, и он переломит ее пополам. Голос опустился до свистящего угрожающего шепота, его буквально трясло от ярости и ревности. — Предоставьте все мадам Вдовиной, это же по ее части — защитить попранную честь дочери. Но только в случае, когда не будет иного…

— Господин Журовский сказал, что срок до Пасхи.

— Я помню, — мужчина закрыл глаза, чтобы хотя бы на миг забыться и не понимать, что происходит в его жизни. Времени было мало, а значит, и возможности для нее заполучить под венец Дмитриевского по своей воле тоже. Даже мысль о том убивала…

— Помни — это только в случае, ежели не будет иного…

Разве Лизе могло стать легче от этих слов? Разве ледяная змея, стянувшая ее сердце железными кольцами, могла ослабить свои объятия?

— Я обещаю, очень скоро мы будем вместе… и будем так счастливы… как ты когда-то мечтала, помнишь? Ты помнишь, ma bien-aimée?

Он целовал ее холодную руку, с которой она уронила перчатку в снег в нескольких сотнях шагов отсюда. Пытался согреть своим дыханием ее кожу. «Быть может, это удастся с моей ладонью, — с какой-то странной отрешенностью подумала Лиза, — но как, скажите на милость, можно отогреть замерзшее сердце?»

Спустя минуту Лиза все-таки выпростала руку из его пальцев, намеренно грубо и резко, понимая, что причиняет ему боль. Но ей безумно этого хотелось — увидеть муку в его глазах. И глядя, как он медленно отступает, скрываясь среди еловых лап, видя выражение его лица, она поймала себя на мысли, что желание сделать ему больно теперь стало настолько сильным, что она пойдет ради этого на все. Даже на то страшное для нее до сих пор… на иное…

«Боже мой! — с горечью подумала Лиза, когда наконец-то вышла из леса, с трудом ведя лошадь по глубокому снегу и волоча за собой влажный, а оттого такой тяжелый трен платья. — Боже мой, во что я превратилась!»

И только послание, изредка шуршащее бумагой у нее за пазухой, придавало сил не упасть в снег, отдаваясь на волю зимы, а вернуться назад. И лгать… Лгать, как прежде. Лгать и играть ненавистную, но с некоторых пор такую желанную для нее роль. Боже мой…

В отчаянии она закрыла лицо ладонями, а когда убрала их, действительно с трудом смогла удержаться на ногах и не упасть в снег рядом со своей каурой. Потому что, вздымая ворох снежных брызг из-под копыт, в ее сторону стрелой летел вороной, неся в седле человека в черном казакине и шапке из черно-бурой лисы…

Глава 9

Увидев темного всадника на белой глади луга, Лиза ощутила липкий ужас и панику, что с каждым мгновением только разрасталась в душе. С большим трудом она сдержала порыв оглянуться на лес, желая убедиться, что ее недавний собеседник уже скрылся среди еловых ветвей. Вцепившись в трен платья, с трудом удерживая в озябших пальцах тяжелую ткань, Лиза застыла на месте. Понимая, что нет для нее иного пути в эту минуту — как только смело встретить того, кто уже был так близко, что без труда угадывались серебряные пуговицы на его черном казакине.

Александр остановил коня в паре шагов от Лизы, но напрасно она ждала, что этот мужчина первым начнет разговор. Он только пристально смотрел на нее, удерживая на месте разгоряченного скачкой вороного. Показалось ли ей, или взгляд его действительно был тяжелым и осуждающим?

— Александр Николаевич! — Лиза вздернула подбородок, крепче сжимая пальцами трен платья и кожаные поводья. Что толку было ждать приговора, который так и висел невысказанным в морозном воздухе? Не лучше ли сразу и наотмашь?

— Лизавета Петровна, — проговорил Дмитриевский в ответ. Лиза напрасно надеялась по тону голоса понять, что было сейчас на уме у ее собеседника. И снова вспыхнула тревога в груди — как, скажите на милость, вести игру, когда не имеешь даже малейшего представления, что за ход может сделать противник?

— Я отстала от охоты, — Лиза решилась держаться придуманной для всех истории ее неожиданного исчезновения. — Обронила где-то перчатку ненароком, и Петр был так добр, вернулся за ней по нашему пути. К стыду своему, признаюсь, что еще и наездницей никудышной оказалась — соскользнула из седла… благо снег…

К концу объяснения она несколько смешалась под его внимательным взглядом, по-прежнему неотрывно устремленным на ее лицо. Александр вдруг усмехнулся и чуть склонился вперед, опершись локтем на переднюю луку седла.

— А в лесу вы, вестимо, птичьим пением решили насладиться?

Лиза была даже благодарна за иронию, отчетливо прозвучавшую в голосе Дмитриевского, за усмешку, столь знакомо изогнувшую его рот. Тревогу и панику моментально растворил в себе гнев, вспыхнувший в ней при этих словах. А его намеренно невежливое возвышение над ней, отчего приходилось стоять, задрав голову, окончательно вывело Лизу из себя.

— Вы действительно желаете знать, что я делала в лесу? — она отчеканила каждое слово, делая особый упор на слове «что». Ей хотелось, чтобы Александр смутился, подумав о совершенно непозволительных вещах. Это смущение даст ей некое преимущество, поможет взять верх над ним в этом словесном поединке. Пусть и на короткое время.

И тут же сама ужаснулась своей смелости. Даже кровь побежала быстрее, заставляя уши, прикрытые аккуратными локонами, покраснеть не от мороза, а от стыда после собственных слов. При этом Лиза не смогла утаить разочарования, видя, что Дмитриевский даже бровью не повел на ее выпад.

— Боюсь даже представить, — вкрадчиво ответил он, явно дразня ее, и от этих слов, произнесенных нарочито спокойным тоном, Лиза смутилась еще больше.

Господи, какой же она стала! Где та прежняя Лиза — тихая и скромная барышня, которая лишний раз даже взгляда не отрывала от собственного подола? Хотелось снова закрыться от всего ладонями, будто темнота, что вставала в тот миг перед глазами, была способна отгородить ее от всего вокруг. Но разве можно позволить себе такую слабость, когда весь твой мир разрушен?.. Единственное, что оставалось — собрать обломки и сохранить хотя бы их.

— Я благодарна вам за заботу и хлопоты обо мне. Но, поверьте, не стоило, — Лиза решила выбрать иную тактику, придав голосу нотки мягкости и девичьего смущения.

— Я, хозяин охоты и местных земель, примечаю, что моя гостья пропала из вида. Разве не мой долг проследить, что стряслось? Здешние леса опасны, Лизавета Петровна. Вы и не задумывались, верно, сколько диких зверей может бродить нынче среди деревьев за вашей спиной.

От этих слов, что явно несли в себе тайный смысл, как показалось Лизе, вдоль позвоночника пробежал холодок. Она еще крепче сжала поводья в попытке совладать с бушевавшими внутри эмоциями. Чтобы не показать их мужчине, что внимательно ловил каждое движение на ее лице, каждую перемену во взгляде.

— Что вы здесь делаете?

Лиза с трудом сдержала возмущение. Что он себе позволяет? Мало того, что по-прежнему сидит верхом, так еще и смеет спрашивать ее таким тоном, будто она его крепостная. И снова в груди возникло уже знакомое смешение чувств: неприязнь к этому заносчивому человеку и странное притяжение, которое так и влекло ее к нему.

— Я уже говорила вам — я обронила перчатку… — начала она, но Александр резко оборвал ее фразу:

— Что вы здесь делаете?

Лизе безумно захотелось развернуться и уйти прочь. Убежать, унося с собой все, что знала, и что боялась открыть ему сейчас ненароком, уступая его требовательному напору. Но что будет тогда? Только потери, от которых не оправиться. Никогда. Уж ей-то это известно.

А мужчина, возвышающийся над ней сейчас… Его грехи известны ей все до единого. Он тоже никогда не задумывался, прежде чем нанести удар, а его некоторые замыслы были настолько черны, что всякий раз при воспоминании о них Лизе хотелось перекреститься. Предать свое слово, свои клятвы, самое святое, что есть у дворянина…

— Я здесь по вашему решению, ежели вы про гон, — ответила наконец Лиза. — Вы решили, что мне нужно здесь присутствовать, и я подчинилась вам. А ежели спрашиваете, отчего я в имении в вашем, то и тут воля не моя. Провидение…

— И Провидение привело вас к этому лесу, в полном одиночестве, без patronage? — в голосе Александра звучали нотки, которых прежде ей слышать не доводилось.

«Он разозлен!» — каким-то внутренним чутьем распознала она, и тут же в голове прозвенел тоненький звоночек, как сигнал об опасности, что уже стояла за плечом.

— Увы, — как можно мягче попыталась произнести Лиза в ответ на это справедливое замечание. — Вы совершенно правы — все мы движимы Его дланью… так и тут. Потому и прошу вас уехать… Я признаю свою оплошность и прошу вас не усугублять положение, в котором я нынче оказалась.

Но напрасно Лиза ждала, что Александр внемлет ее словам и уедет прочь. Он по-прежнему возвышался над ней укоряющей тенью, и тогда она сама двинулась с места, потянув за собой лошадь. Да, грубо и невежливо уходить от разговора, но разве не он первым пренебрег манерами?

Пробираться сквозь белую гладь луга в длинной амазонке было нелегко. Намокшая ткань подола так и тянула вниз, лошадь своими тонкими ногами тоже с трудом ступала по снегу. Неудивительно, что Лизе не удалось уйти далеко, когда с ней снова поравнялся Дмитриевский. Тот уже спешился и вел своего коня под уздцы.

— Откуда столько притворства за невинным ликом, Лизавета Петровна? Мы ведь оба знаем, что вы делали здесь, на кромке лесной. И кого ждали, — Лиза даже губу прикусила, чтобы не взглянуть на него испуганно в этот момент. — Только вот просчет у вас вышел, милейшая Лизавета Петровна. Василь расположен ко всем особам женского пола, но сердце свое надежно держит при себе. Так уж привык…

— По какому праву вы позволяете себе так разговаривать со мной? — возмутилась Лиза, но из-за явного испуга, прозвучавшего в голосе, возмущение это вышло совсем неубедительным, а сама реплика жалкой.

— Вы сами позволили мне это, решившись на столь неблаговидные для девицы деяния, — парировал Александр, и девушка явно уловила нотку холодного презрения в его словах, отчего-то больно кольнувшую прямо в сердце.

— Вы ужасный человек! Оставьте меня! Немедленно! — она снова попыталась уйти от него и от его двусмысленных фраз, что хлестали больнее тонких прутьев, когда-то обжигавших ее ладони при наказании за проступки. Но куда бежать от Дмитриевского посреди его земель?

— Вы отослали верхового с явным умыслом, n’est ce pas? — Александр неотступно следовал за ней. — Я знал, что так сложится, оттого и Петра к вам приставил. Он еще юн и слаб душой к женским уловкам. Его легко обвести вокруг пальца. Что и случилось… остаться одной, без dame patronesse. Старая, как мир, игра… Провести собственную охоту и загнать зверя в силок.

От каждого слова Лизу бросало то в огонь, то в холод. Даже ноги одеревенели, и ей приходилось всякий раз совершать невероятное усилие над собой, чтобы двигаться дальше, через снег, ведя за собой спотыкающуюся лошадь. Хотелось одновременно смеяться и плакать. То облегчение накатывало волной, что все кончено, и более нет нужды для притворства, то паника перед тем будущим, что ждет ее по возвращении в Заозерное. Как все обернется для нее, для мадам Вдовиной и для того, кто сейчас возвращался к охотникам, еще не зная, что тщательно составленный план рассыпался, как карточный домик?

— Одного не могу понять — неужто madam votre mere настолько очаровалась Василем, как и вы, что не приметила очевидного? Он бесполезен вам по вашему положению. Я вынужден разочаровать вас — мой кузен не способен даже себя содержать, не то что разрешить трудности супруги.

От тона, которым Александр произнес последние слова, Лизу вдруг скрутил приступ злости. Не было сил слышать эти до боли знакомые нотки — покровительственные, ироничные, полные превосходства над тем, кто ниже по положению и состоянию. И она рассмеялась резко и зло, тут же забыв о том, что еще недавно трепетала перед этим человеком.

— А вы? Неужто не боитесь того же, что предрекаете ныне Василию Андреевичу? Попасть в руки охотника, что силок расставил? — она сделала вид, что задумалась на минуту, а потом продолжила, словно внезапно вспомнив: — Хотя вы ведь так искусно уходите от таких силков. Вас ведь уже пытались поймать, и, насколько мне известно, вы умело ушли от гона. Я бы не желала лишиться брата, как та несчастная…

Сказала и испугалась, когда Дмитриевский вдруг схватил повод ее лошади, заставляя ту остановиться.

— Отпустите! Немедля! — Лиза дернула на себя повод, желая вырвать его из пальцев Александра, чем заставила лошадь занервничать. Каурая беспокойно двинулась вперед, а потом резко на полшага назад, потащив за собой Лизу, и снова вперед — уже резче, вынуждая девушку выпустить повод от боли, ударившей в незащищенную перчаткой кожу.

Лиза не удержалась и упала на колени в снег, откуда и наблюдала, как ее лошадь удаляется прочь в сторону усадьбы. А потом быстро, насколько позволял длинный подол амазонки, вскочила на ноги, раздираемая невероятной по силе злостью.

— Avez toute votre tête?^[108] Что вы сделали?

— Только то, о чем вы просили, — невозмутимость Дмитриевского словно щепы разжигала все сильнее и сильнее огонь ее ярости, дрожь сотрясала ее тело. И Лиза в который раз поразилась силе эмоций, что горели в душе. Никогда ранее она не ощущала подобного. Невообразимо!

— Вы — ужасный человек! К вашему сведению, будь моя воля, я бы никогда не приняла вашего гостеприимства. И тому причиной ваша слава, которой вы отменно служили столько лет. Ранее я думала, что люди прибавляют к тому, что передают по слухам и толкам, но в вашем случае… Вы судите нынче по себе и только! Мне нет нужды ставить силки на Василия Андреевича. Я прекрасно осведомлена, что он живет исключительно вашими средствами. И коли б желала поймать того, кто мог бы разрешить наши с madam mere трудности, то ставила бы силки на иную персону. Это было бы гораздо разумнее, n’est ce pas? — попыталась Лиза повторить интонацию, с какой Александр произнес ранее те же самые французские слова.

Она стояла сейчас напротив него, сжав кулаки, не делая ни малейшей попытки скрыть свои чувства. И все больше распалялась при виде того, как он спокоен, как безмятежно гладит морду своего вороного. О боже, еще мгновение, и ее хватит удар, не иначе!

— Да только во мне нет иных чувств к вам, кроме отвращения и страха. Да-да, я вас боюсь, как и должно бояться девице! Вашей прежней славы, вашей бесчувственности, вашего равнодушия к чужому горю и беде. Вы жестокосердны. В вас нет ничего, что должно бы иметь истинному дворянину. Человек, лишенный благородства, презревший честь дворянскую, дворянский долг…

Она знала, что бьет по живому. Для любого человека их круга такое оскорбление было сродни смертельному удару. И знала, что такие раны едва ли быстро затягиваются. Но не могла не ударить, чтобы хоть как-то задеть этого мужчину, казалось, начисто лишенного человеческих чувств. Чтобы увидеть хотя бы отголосок боли на его лице.

Выпад со стороны Дмитриевского был столь молниеносным, что Лиза даже не успела вскрикнуть, как ее локти оказались захвачены в плен крепкими пальцами. А сама она, проехавшись по снегу каблуками сапожек, притянута так близко, что видела, как трепещут ноздри его носа, как ходят желваки под кожей. Лизе стало жутко. Потому что в темных глазах, устремленных прямо на нее, явно читалось желание свернуть ей шею, хотя голос Александра был спокоен и ровен.

— Вы правы, Лизавета Петровна, во всем правы. Только совсем негоже оскорблять человека, предоставившего вам кров. Не по православному обычаю отвечать на добро ядом, пусть и государеву преступнику…

— Отпустите меня! — она не желала слушать его. Ей вообще сейчас хотелось оказаться от него как можно дальше. А еще откуда-то из самых глубин поднималась, разрастаясь с каждым мгновением, истерика. Слишком насыщенными по эмоциям были последние минуты. Слишком сильны пережитый страх и разочарование.

Снова показать свою слабость перед ним… Нет же, нет! Бежать прочь от этого места и этого человека. Чтобы не видеть и не слышать его.

Лиза рванулась раз, потом другой, ненавидя Александра в тот момент всей душой за то, что никак не выходит высвободить рук. А он только смотрел на нее своими удивительными завораживающими глазами и почему-то приговаривал полушепотом, как когда-то успокаивал ее лошадь: «Тихо… тихо…» И этот полушепот только усилил Лизин гнев, придал сил рвануть так, что она выгнулась дугой в его руках.

В этот раз Александр не сумел удержать ее, потерял равновесие, и они с размаху упали в снег, взметнувшийся вокруг них фонтаном белых брызг. Вороной, который все это время держался поблизости, нервно заржал. Александр, упавший на Лизу, тут же плотнее прижался к ней всем телом, закрывая девушку от случайного удара копытом переступающего на месте коня. Обхватил ладонями ее голову, с которой при падении слетела шапка, а локоны рассыпались по снегу.

Вороной всего пару мгновений тревожно суетился на месте. Вскоре он отступил от лежащих на снегу людей, словно сообразив, что может невольно задеть их. Лиза, оглушенная ударом тела Александра, ошеломленная его близостью, даже не поняла, в какой момент конь отошел от них подальше. А потом и вовсе забыла о нем, когда едва заметно шевельнулись в ее волосах мужские пальцы, и темные глаза оказались, на удивление, совсем близко. Так близко, что кончики носов почти касались друг друга.

Лизу будто в омут затягивало с невероятной силой. Даже мысли не мелькнуло о том, в каком неподобающем положении для девицы она находится сейчас: распластанная на снегу, под тяжестью его тела, под его пальцами, что запутались в ее локонах. Словно кто-то стер все мысли из головы, оставив там подобие этого белоснежного луга. И хотелось одного — смотреть в эти глаза, ощущать легкие, ласковые касания пальцев, от которых по всей линии позвоночника пробегали мурашки. Не было ни холода снега, который заботливо принял их в свою колыбель, ни сторонних звуков, хотя над окрестностями разнесся сигнал, что добыча загнана, зверь взят. Только его затуманенные глаза и настойчивые пальцы, один из которых так смело двинулся в путь от локона вдоль по ее щеке — прямо к губам, которые тут же приоткрылись в немом приглашении.

Александр был так близко к ней и так невыносимо далеко в этот миг, когда его губы едва ли не касались ее пересохших от волнения губ. Что-то внутри дрогнуло при этой близости, треснуло, как по весне ломается толстый лед на реке. Захотелось потянуться к его скулам и коснуться их кончиками пальцев. Совсем мимолетно…

А потом на лоб Лизы вдруг упало несколько снежинок, что задержались на длинных ворсинках меха его шапки и только сейчас соскользнули вниз. Она недоуменно моргнула, вздрогнув от холода, которым тронул снег ее нежную кожу прямо у линии волос. Разорвалась незримая нить, протянувшаяся меж ней и Александром, растаяли чары, которые закружили Лизе голову, заставив на несколько коротких мгновений забыть обо всем.

Лиза раздумывала недолго. Правая рука, ничем уже не удерживаемая, взметнулась и с резким звуком опустилась на его левую щеку. Голова мужчины дернулась при ударе — тот был так силен, что даже шапка Александра свалилась в снег, а ладонь девушки загорелась невыносимым огнем боли. Он с легким свистом втянул в себя воздух, и Лиза поняла, что наконец-то добилась своего — причинила ему боль.

— Nous, j'ai bien mérité^[109], — прошептал Александр, снова возвращая взгляд к ее лицу, на что она раздраженно поджала губы.

Дмитриевский легко поднялся на ноги и протянул ей руку. Глупо было отказываться от помощи при тяжести трена, что так и тянул вниз. Потому Лиза ухватилась за его ладонь, хотя и пробурчала себе под нос что-то про «последнего на этом свете человека, от которого желала бы помощь принять».

— А вот и наш верховой!

Она обернулась в сторону, куда смотрел Дмитриевский, отыскавший наперед ее шапку и стряхивавший с той снег. Действительно, к ним спешил Петр, ведя на поводу каурую Лизы. Подъехав, он быстро соскочил с седла и бухнулся на колени в снег перед графом.

— Прощения прошу, барин! Милости прошу! Не доглядел, дурак, за барышней, не доглядел! — Он говорил так быстро, что Лиза с трудом разбирала слова.

— Дурак и есть, что на речи барышни повелся. Твое дело мой приказ исполнять, а не капризы девичьи, — резко ответил Александр, вмиг превратившись в господина. — Барышня, гляди, с седла упала, убиться могла. Могла?

— Могла, ваше сиятельство, ой, могла! — Петр еще ниже склонил непокрытую голову, едва ли не утыкаясь носом в снег. — Прощения прошу, барин, бес попутал!..

— Десять плетей за то, что барышню из вида упустил, когда наказывали в оба глядеть! Твое счастье, что барышня цела и здрава. Но если хоть что-то из моего наказа упустишь — лично всыплю полсотни соленых.

Лиза чуть не ахнула при этой угрозе, в очередной раз поражаясь бездушности графа. Дворовый же только кивнул в ответ, ничуть не испугавшись слов барина. Будто вовсе не ему грозило быть битым на конюшне плетьми, от души смоченными в соли.

— Барышню в усадьбу повезешь да скажешь, что она в седле не удержалась. И ко мне тотчас пошлите, будто и неведомо мне то. И ни слова никому о том, что был я здесь, ни единой душе! И что барышня хоть миг при тебе не была. Ты все понял? — и когда верховой снова с готовностью кивнул, Дмитриевский улыбнулся довольно: — Надеюсь на тебя, Петр.

— Все исполню. Слово мое — могила! — Петр перекрестился, а потом взглянул искоса на барышню и снова на барина. — Ехать бы вам, Лександр Николаич, трубили ужо, что зверя взяли.

Александр улыбнулся дворовому, а потом так громко свистнул, что Лизе захотелось по-детски закрыть уши ладонями. Вороной, отступивший на несколько десятков шагов к лесной опушке, тут же послушно затрусил к ним. Впрочем, Дмитриевский не обратил на него внимания, вдруг приблизившись к Лизе.

— Вы позволите? — и прежде чем та поняла, что он хочет сделать, обхватил ладонями ее талию и, подняв, словно пушинку, усадил на каурую, которую крепко удерживал Петр, к тому моменту уже поднявшийся с колен.

— Vous êtes insupportable personne!^[110] — прошипела ему Лиза, но была вынуждена удобнее устроиться в седле, ухватившись за луку, иначе бы снова съехала вниз, прямо в его руки. И только тихий смех был ей ответом.

— Все сделаю, как велено, — заверил в последний раз хозяина Петр, и всадники разъехались в разные стороны: Дмитриевский спешил вернуться к остальным охотникам, а Лизу уводил в сторону усадьбы стремянный. Уже покидая границы луга, Александр снова свистнул, но теперь иначе — несколько раз коротко и отрывисто. На этот сигнал из леса выбежала собака, с трудом волоча добычу, которую удалось поймать в лесу, пусть и отстав от остальной стаи.

— Умница Ора! Какая же ты умница! — соскочив с коня, Дмитриевский потрепал гончую за ушами, а после перекинул через круп лошади тонкое тело лисы и снова занял место в седле. Тронул поводья, направляя вороного к месту сбора охотников, и неожиданно заметил краешек платка, так отчетливо белевший на фоне темной ткани казакина. Запихнул его пальцем поглубже за обшлаг рукава, пряча от случайного взора.

Именно этот батист помог нынче Александру так быстро отыскать ту, что столь внезапно потерялась во время гона. Тонкий нюх Оры, его любимой выжловки^[111], без особого труда указал ему путь.

— Умница Ора, — прошептал Дмитриевский, мысленно возвращаясь на некоторое время назад. Ему казалось, что охота поможет расставить все по местам, откроет ему полностью картину того, что происходит сейчас в усадьбе. Он не мог не чувствовать напряжения интриги, незримо витавшей в воздухе. И это напряжение пришло в Заозерное вместе с дамами Вдовиными. Какие цели преследовали мать и дочь? Какие скрытые мотивы двигали ими, словно шахматными фигурами? Неужто он действительно ошибся, думая, что за его спиной разворачивается некая история, главными персонажами которой были двое, что так и стояли сейчас перед глазами, касаясь друг друга руками в тот день чаепития?

Александр нутром чувствовал, что между ними что-то есть. И совсем не удивился, когда, обернувшись во время гона на охотников, идущих по следу его стаи, не увидел ни синего казакина, ни всадницы в платье опавшей листвы. И тут же вспыхнул азарт загонщика — что может быть увлекательнее, поймать зверя прямо в расставленных силках? «Это ведь только азарт загонщика», — твердил себе мысленно Александр.

Вдовины здесь явно с каким-то умыслом. Не за Василем ли, что недавно из Москвы вернулся, приехали? Как некогда приехала одна вдовица-купчиха, решившая, что кузен непременно женится на ее дочери после той скандальной истории в Петербурге. Александр не мог не поморщиться, вспоминая о том. Извечная история с Василем! Неужто?.. Он даже тряхнул головой — быть того не может! Вряд ли эта chatonne^[112] подпустила к себе столь близко мужчину…

Дмитриевского заметили, едва он въехал на поле. Махнули приветственно руками, а кто и шапкой, как один из соседей. Дожидаясь его прибытия, охотники согревались на морозе чарочками медовой, что отменно делала его ключница каждое лето, и подогретым вином. С улыбкой рассказывая что-то увлекательное Лиди, Василь внимательно наблюдал, как Дмитриевский приближается к охотникам. Он был спокоен и весел, но Александр без труда читал по его взгляду, что тот теряется в догадках о причинах, заставивших кузена оторваться от охоты. И если остальных убедило объяснение Александра, что Ора свернула за одной из лисиц, что разделились, стремясь уйти от гона, то Василь вряд ли поверил этой истории.

— Ты не встречал ли часом mademoiselle Вдовину и ее верхового? — спросил он у Александра, когда тот одним махом опрокинул чарку медовой. — Ее до сей минуты нет… Не случилось ли чего? Мадам Зубова обеспокоена…

Варвара Алексеевна отнюдь не выглядела обеспокоенной отсутствием гостьи Дмитриевских. Куда больше пожилую женщину занимал тот факт, что Александр даже словом не обменялся с ее очаровательной Лиди, которая только ради него и гнала недавно лошадь по снегу, надеясь быть замеченной среди прочих.

— Откуда мне знать? Не я ей dame patronesse, — пожал плечами Александр, но поманил к себе людей, нахмурившись для вида.

— Господи, Alexandre, порой ты пугаешь даже меня своим равнодушием! — зло бросил Василь, наблюдая, насколько спокоен его кузен.

Отчего-то эта злость, прозвучавшая в голосе Василя, задела Александра за живое. Захотелось ответить чем-то не менее резким, как тогда за ужином, когда вернулся из конюшен от покалеченного коня. Но в тот момент закричали с границы поля, приметив человека, явно посланного из усадьбы к барину с неким посланием. Пришлось отвлечься на того и сыграть свою роль до конца. Хотя с трудом удавалось сдержать улыбку при воспоминании о том, как лежала под ним Лиза в снегу и как совсем не по-девичьи сильно ударила его.

«Странно, что никто не обратил внимания на мою щеку», — подумал Александр, когда возвращались к усадьбе, завершив охоту ранее срока к неудовольствию некоторых. Щека до сих пор горела огнем, и ему казалось, что след от пощечины так и остался на ней.

Едва Дмитриевский ступил в дом, как на него тут же налетела встревоженная тетушка, забавно потряхивая головой с тугими кудряшками. Она ухватилась за пуговицу его казакина, как делала всегда, чтобы удержать на месте и заставить выслушать.

— Божечки мои! Говорила же я, что негоже тянуть тебе Лизавету Петровну на охоту свою! — Пульхерия Александровна улыбалась охотникам, приветственно целующим ее маленькую ручку, но пуговицы казакина так и не отпускала, не позволяя племяннику даже шага ступить от себя. Так и выговаривала ему, перемежая гневные реплики улыбками и словами приветствия в сторону тех, кто проходил мимо них в салоне, торопясь в гостевые половины, чтобы переменить платье к ужину.

— Я тебе говорила, что до добра твои выезды не доведут, и вот пожалуйте! Всего ничего миновало с той поры, как беда приключилась с Вдовиными, и вот новая напасть! С лошади упала! Такая хрупкая барышня! Ей-ей, гоже ли? Ох ты, Божечки мои, обойдется ли? Она ведь такая… такая…

— Я убежден, что здравию mademoiselle Вдовиной ничто не угрожает, что происшествие без последствий обошлось. Пожелаете — за господином Журовским пошлем в уезд, дабы подтверждение тому получить, — Александр сумел-таки отцепить пальчики тетушки от пуговицы и поцеловал каждый из них. — Простите меня, tantine, за беспокойство доставленное…

— Просить прощения тебе у madam Вдовиной и Лизаветы Петровны надобно, — Пульхерия Александровна вздохнула обеспокоенно, думая, отчего так зла была милая прежде барышня по возвращении в усадьбу. От собственной ли неуклюжести только? А потом все-таки спросила тихо, страшась ответа: — Не Василь ли?..

— Нет, ma tantine, не тревожьтесь, — заверил ее так же тихо Дмитриевский. — Причин для тревог нет…

Отчего-то в тот вечер он с особым нетерпением ждал сигнала к ужину. Хотелось снова взглянуть в эти удивительные глаза испуганной лани, которые спустя короткий миг могли превратиться в прищур разъяренной дикой кошки. Лиза действительно была кошкой, которую трудно удержать в руках. Горделивая, величавая, обманчиво нежная и хрупкая. Злится ли она на него до сей минуты, или гнев уже утих? Обожжет ли злым взглядом или скользнет невинно-влекущим, как бывало прежде? И кровь закипала в жилах при воспоминании, как рвалась она из его рук, как упали они в снег после…

Не потому ли, что нетерпение от ожидания достигло своего пика, Александр почувствовал себя обманутым, когда, придя в столовую, узнал, что mademoiselle Вдовина сказалась больной и к ужину не спустилась? Ее отказ вызвал в нем странную злость, которая только разрасталась в груди с каждой минутой, проведенной за столом. На нее, что показывала ему свое явное нерасположение. На Василя, что будучи, на удивление, в прекрасном настроении так и искрил своим обаянием. На мадам Вдовину, впервые спустившуюся при помощи лакеев в столовую — за то, что не смогла повлиять на дочь. На Зубову-старшую — за то, что смотрела на него, словно он задолжал ей огромную сумму и не выплачивает долг. И на остальных…

«…В вас нет ничего, что должно бы иметь истинному дворянину. Человек, лишенный благородства, презревший честь дворянскую, дворянский долг…»

Интересно, что думают они, эти люди, что сидят сейчас за его столом, охотно приезжают с визитами, подобострастно улыбаются и кланяются при встрече? Говорят ли о нем за спиной то же самое, что бросила ему в лицо нынче днем Лизавета Петровна? Что он опозорил честь своего рода, не одну сотню лет безупречно служившего царю и отечеству. Что его ошибка — темное пятно на славном имени Дмитриевских. Что он недостоин звания дворянина. Преступник, приговоренный царским судом…

Приподнятый настрой, что ощущал Александр с самого утра в предвкушении охоты и после — во время ожидания момента, когда она ступит в столовую, гордо выпрямив спину, испарился к последней перемене без остатка. Оттого и отказался он разделить с гостями «удовольствие от музицирования mademoiselle Зубовой».

— Прошу простить меня, — Александр склонился над ручкой Лиди, обтянутой кружевом митенки. — Вынужден откланяться. Возможно, в другой раз? Когда буду у вас с визитом?

Он знал, как загладить перед Лиди собственный уход из салона. Быть может, это глупо, но почему-то захотелось, чтобы она не огорчалась сейчас из-за него, как бывало прежде.

— Вы обещаетесь? — девушка, казалось, даже дыхание затаила, пока ждала его ответа.

И он улыбнулся грустно, понимая, что, верно, никогда не сможет дать ей того, чего она так ждет от него. Если только — отчасти…

— Обещаюсь.

В который раз Дмитриевский нарушил некогда установленное им же правило — не курить в библиотеке. Но хотелось отвлечься, а книги и журналы не помогали в том. В курительной же могли быть гости с охоты, и потому путь туда для него, желавшего остаться в одиночестве, был заказан.

Но не успел Александр вытянуть ноги к огню, раскурив трубку, как в дверь библиотеки тихо стукнул лакей, будто уже заранее прося прощения, что беспокоит.

— Александр Николаевич, мадам Вдовина просит уделить ей несколько минут…

И Дмитриевский, выпрямившийся, когда открылась дверь, снова откинулся на спинку кресла, прикрывая на миг глаза и собираясь с мыслями. Он уже заранее знал, о чем пойдет речь спустя пару мгновений, когда лакеи внесут кресло с Софьей Петровной, вынужденной пока передвигаться по дому с помощью слуг. И, еще не выслушав ее, заранее знал, как поступит.

Глава 10

С недавних пор Лиза полюбила сидеть в темноте. Даже нарочно просила Ирину плотнее прикрывать заслонку печи. Чтобы и эта тонкая полоса света не нарушала мрака, в который постепенно погружалась комната с началом зимнего вечера. Обхватив руками колени, Лиза утыкалась в них подбородком и ни о чем не думала, не вспоминала… Ни о Дмитриевском, ни о том, кого ждала здесь, в темноте комнаты, ни о своей туманной будущности. Ни тем более об охоте и том происшествии…

— Что с тобой, ma chère? — мадам Вдовина встревожилась в тот день не на шутку, когда Лиза буквально влетела в их покои, резко распахнув дверь. Софья Петровна молча наблюдала, как девушка в остервенении стаскивает перчатку с руки, разрывая тонкую лайку, а после швыряет шапку и жилет на пол. Ирина еле успела подхватить вещи с ковра, прежде чем разъяренная Лиза прошлась по ним за ширму, спеша ополоснуть лицо водой в попытке обуздать эмоции.

Видя состояние дочери, мадам Вдовина с нарастающим беспокойством следила за каждым ее движением, ловила каждое слово, чтобы в случае нужды одернуть Лизу, не дать той сказать лишнего при местной девке. Только когда Ирина вышла вон, унося мокрый наряд, знаком велела говорить.

— Это невозможно, мадам! Этот человек невозможен! — Лиза изо всех сил сжала пальцами край столика. — Все бессмысленно… все! Самое лучшее, что мы можем сделать — это уехать… Я настаиваю! — к концу своей речи девушка уже невольно перешла на крик.

— Still, meine Mädchen!^[113] Не забывайте, где мы, — Софья Петровна щелкнула пальцами, как делала всегда, когда чем-то была недовольна. — Вы слишком забылись. Вы — не мещанка, которой дозволено топать ногами и кричать в голос. Вы — дворянской крови. Это первое. Das ist erstens. А вторым скажу вам, что перешагнув порог этого дома, мы обе лишились возможности отступить. И нет у нас пути иного, как только к тому, что наметили. А нынче выдохните… noch mal^[114]… вот так… и поведайте мне, что такого стряслось на охоте.

— Я… я отстала от гона. И случаем оказалась без своего верхового, — Лиза постаралась придать голосу беспечность, но злость, запертая в душе, так и рвалась на волю, вынуждая на резкость в словах. — Меня отыскал граф. И вел себя неподобающе дворянину…

— Man stelle sich nun vor!^[115] — выдохнула одновременно потрясенная и обрадованная услышанным Софья Петровна, как обычно в сильном волнении перейдя на язык родных земель. — Самолично в руки идет! Он… он касался вас? Каков ущерб имени честному?

Лиза была бы рада обмануть. Сказать, что ничего не было вовсе, уже жалея, что открылась матери. Но поняла, что идти на попятную нет смысла, равно как лгать. Оттого и рассказала все.

— So einer ist er also!^[116] — Софья Петровна расплылась в довольной улыбке. — Горяча кровь… все, как я думала… Но чтобы так скоро!

— Я бы не питала особых надежд, мадам, — с сомнением в голосе заметила Лиза. — Помните о том случае на одном из праздников под Петербургом? Когда его сиятельство презрел долг честного человека в отношении девицы…

— Та девица была дура, — грубо возразила Софья Петровна. — Так глупо… так нелепо ставить ловушку для собственной чести. Все должно быть иначе — тонко, аккуратно, без лишних подозрений. Чтобы кровь сама толкнула на то, что приведет к венцам. Мужчину толкнула, не девицу!

Они замолчали на некоторое время, вспоминая известную обеим историю из прошлого хозяина Заозерного, случившуюся еще до того дня, когда ему поневоле пришлось стать любителем деревни.

Одна из знатных столичных персон пригласила почти весь свет в свое загородное имение на увеселения в честь дня ангела супруги. Многие гости остались на ночлег, в том числе и герои истории. По окончании последнего в череде тех увеселений бала все разошлись по комнатам. Причем хозяин предусмотрительно разместил дам в правом крыле дома, а мужчин — в левом.

Каким образом одна из девиц оказалась вместе со своей горничной на мужской половине, позднее так и не выяснилось. Версий было много, даже совсем неприличные, те, что никогда не озвучивались в присутствии Лизы. Но факт оставался фактом — девица ночью была возле мужских спален и, более того, даже зашла в одну из них — ту, что занимал граф Дмитриевский. Зашла на несколько коротких мгновений, чтобы впоследствии жалеть о них всю оставшуюся жизнь.

Лиза прекрасно понимала, что по прошествии времени история, передаваемая из уст в уста, могла обрасти самыми невероятными подробностями. Но суть ее вряд ли изменилась. Честь девицы была попрана. Любой благородный человек свел бы на нет возникший ущерб девичьей репутации. Но Дмитриевский обязательств на себя взять не пожелал. А когда брат девицы попытался призвать его к ответу, граф хладнокровно убил того на дуэли.

Даже думая о том, Лиза не могла не ощущать странной тяжести в груди. Бедняжка! Лишиться в одно время и брата, и счастливой будущности. И пусть сейчас у каждого своя версия причины, что привела девицу в спальню Дмитриевского, и того, что могло случиться за время этого конфуза, итог был один. Ничего, кроме жалости и сочувствия Лиза испытывать к той не могла. Да еще в очередной раз удивилась бездушности графа.

— Dumme wie Bohnenstroh!^[117] — проговорила после паузы Софья Петровна. — Коли уж риск, так после расчетов долгих. И не при слугах… Они так болтливы порой. У тебя все же иная история, meine Mädchen, согласись. Там были очевидцы, тут же…

— Не сойдется, — упрямо повторила Лиза. — Не по его правилам, не по его…

— Поглядим, — так же твердо, как Лиза, сказала Софья Петровна, недовольно поджимая губы. Ей не нравились перемены, что случились с девушкой в Заозерном. Ту словно подменили. Ранее казалось, что все будет намного проще, нынче же…

— Столько времени вдвоем! Тем паче в снегу валял, будто девку крепостную, а не барышню честную, — при этих словах мадам Вдовиной внутри Лизы что-то взорвалось и ударило в лицо краской стыда. Пальцы помимо воли сжались в кулаки. — Коли хоть крупица совести есть, должен понимать, к чему ведут подобные оказии… — продолжала, не замечая ее состояния, Софья Петровна.

Лиза только усмехнулась. Загнать Александра в ловушку несколькими минутами наедине? Нет, тут должно быть нечто иное.

— Он редко чувствует вину, — наставлял Лизу нынче в лесу ее кукловод. — Но если в нем пробудить это чувство, то можно выиграть тотчас. Коли будет ему за что грызть себя, то горы свернет — лишь бы сгладить свою провинность… Не сложится по иному чувству, надо играть по другим правилам…

Тут же во рту разлилась горечь, как и в первый раз, когда она услышала эти слова. Чувства, что переполняли Лизу, давили на грудь и мешали дышать. Хотелось распахнуть окно и остудить голову, чтобы кровь больше не стучала так в висках.

Спускаться к ужину, видеть за столом все эти знакомые лица не было никакого желания, как и становиться бледной тенью неиссякаемого очарования прекрасной Лиди. И лишний раз бояться взглянуть на одного из мужчин, чтобы не выдать связь меж ними. И не смотреть в сторону Александра, который нынче непременно явится на ужин — разве мог бы он упустить случай понаблюдать за ней после случившегося? Лиза была готова биться об заклад, что так и будет. А быть предметом внимания этих цепких глаз сейчас, когда Александр едва не пробил тщательно возводимую ею защиту там, на поле… и когда она так зла на него за ту вольность, что он позволил себе. И на себя — за собственную слабость.

Когда мадам Вдовина удалилась из комнат, Лиза наконец-то получила возможность достать письмо из-под перины, куда спрятала то, снимая с помощью Ирины намокшую амазонку. Знакомые неровные строчки с темными отметинами клякс. И даже ошибки в некоторых словах такие привычные глазу…

Ей казалось тогда, что в еле освещенную единственной свечой комнату шагнула угловатая мальчишеская фигурка и произносит своим тонким детским голоском фразы, написанные в письме:

«Ma plus grande amie, ma sœurette, ma chère Lisie!^[118] Как ваше здравие? Смею надеяться, что все хвори обошли вас стороной в эту зиму. Я же нахожусь в полном здравии, спешу заверить вас, ma sœurette…»

Письмо было коротким — всего одна страница намокшего с одного края листа. Ничего существенного, «les bêtises»^[119]. Но для нее эти пустяки, вроде восторга от первого снега в парке или катания с ледяной горы, были сейчас так важны. И так трогали душу, заставляя задуть свечу и долго-долго плакать в темноте зимнего вечера, прижимая к себе лист бумаги. Каким все далеким казалось сейчас! Все эти милые пустяки, бывшие ранее обыденностью, не стоящей внимания, теперь стали самыми дорогими драгоценностями, бережно хранимыми в ларце ее памяти.

Лиза ощущала неимоверную тоску от прочитанных строк, вернувших ее на миг в прошлое, когда она была так счастлива, сама того не понимая. А еще она ощущала ненависть к тем, кто лишил ее всего этого. К светлоглазому мужчине, который сейчас внизу, за ужином, улыбался тому, кого ненавидел всей душой. К Дмитриевскому, который стал первопричиной того, что ее жизнь была разрушена. И к себе самой за то, что так обманулась…

— Наблюдающий над душою твоею знает это, и воздаст человеку по делам его, — прошептали губы фразу, что невольно всплыла в памяти. Лиза попыталась спрятаться от горького смысла мудрости этих слов, уткнувшись лицом в подушку, уже мокрую от слез. И каждый вздох давался с трудом из-за клубка эмоций, заставляющих кровь все сильнее стучать в висках.

Но мрак, что поселился в душе Лизы, забравшись туда вместе с ненавистью и злостью, никуда не делся. Не спрятался в углах вместе с остатками темноты, когда комнаты Вдовиных наполнились светом огня, что принес один из сопровождающих Софью Петровну лакеев. Та терпеливо дождалась, пока слуги уйдут, и только после дала волю своему раздражению.

— Hol's der Teufel!^[120] — мадам Вдовина стянула перчатку и бросила на пол, ничуть не заботясь о ее сохранности, что было явным признаком крайней степени злости.

«Если бы могла, — подумалось Лизе, внимательно наблюдавшей за ней, — верно, еще и потопталась бы на тонком шелке»

Но надо отдать должное Софье Петровне — едва заметив Лизу, женщина тут же придала лицу спокойное выражение и даже чуть нервно улыбнулась.

— Он отказался от того, что было? — хотя Лиза знала, что так и случится, обида захлестнула ослепляющей волной, сдавливая горло.

— Этот человек… этот человек!.. — Софья Петровна хотела добавить «истинный дьявол», но подумала, что еще больше отпугнет Лизу от намеченной цели, а посему сдержалась. — Он несносен, вы были правы, ma chère!

Холодная отстраненность графа действовала на нервы мадам Вдовиной на протяжении всего их короткого разговора. Теперь, уже покинув стены библиотеки, Софья Петровна только радовалась тому, что у нее хватило ума, не вскрывать сразу карты поруганной чести ее дочери, а только аккуратно прощупать этого человека, что до сих пор оставался для нее совершенной загадкой. «Un harte Nuß»^[121], — поняла Софья Петровна едва ли не в первые минуты их разговора.

Дмитриевский сразу же обезоружил ее, заявив, что весьма удручен происшествием с ее дочерью. Прибавив, что корит себя за то, что гнал зверя, когда едва не убилась «одна из самых очаровательных его гостий».

Шах. Это, определенно, был шах. «Но не мат», — не могла не улыбаться мадам Вдовина, когда лакеи несли ее обратно в покои. Потому что как бы ни старался скрыть свой интерес к Лизе этот темноглазый Аид, она успела его заприметить. Как и его тревогу, совсем непохожую на ту, что он бы хотел показать, когда она заявила вдруг, решив ходить иными фигурами:

— Увы, Лизавета Петровна расхворалась после того, как ненароком оказалась в снегу. Хвороба быстро цепляется, когда в мокром платье да на таком морозе… сами понимаете…

Всего лишь тень промелькнула на лице Александра. Мимолетная, но для нее, привыкшей ловить каждую эмоцию, и той было достаточно.

— Он отказался? — повторила Лиза, словно для нее было это важно, и Софья Петровна, отвлеченная от своих мыслей, внимательно посмотрела на нее:

— Он сказал, что ни на минуту не покидал гон, что когда вы упали с лошади, его подле вас не было, и он весьма сожалеет о том.

— Он лжет! Ах, как он лжет! — у Лизы даже голова закружилась от злости и страха перед тем, что могло бы быть, если бы все было иначе, если бы она была прежней. Он бы погубил ее также играючи, как ту несчастную. Что она против него? Прислонившись лбом к косяку двери, Лиза попыталась совладать с головокружением, заставив мадам Вдовину обеспокоенно нахмуриться:

— Здорова ли ты, дитя мое? Нет ли жара?

— Знать, все без пользы, мадам? Без смысла? — отрешенно произнесла Лиза. — Я ведь говорила…

— Отчего же? Я толком не понимала, что творится, сидя взаперти в этих стенах. Лишенная возможности знать все обстоятельства дела. Но нынче я вижу… я могу подсказывать вам теперь, ma chère, как надобно поступать и что говорить, — мадам Вдовина довольно улыбнулась, словно кошка, знающая, что мышь вот-вот покажет нос из норы.

— Вы ошибаетесь, ma chère, по неопытности своей, что он безразличен. Отнюдь. В нем есть искра. Маленький огонек. И только от вас зависит, разгорится ли пламя, которое захватит нашего Аида без остатка, лишит разума и воли. Пусть даже только на миг… ведь порой миг — это только начало.

Каждую свою фразу Софья Петровна сопровождала грациозными жестами рук, завораживая ими внимающую ей Лизу. Ее вкрадчивый голос заставлял девушку ловить каждое слово. Оттого и упустила Лиза момент, когда мадам Вдовина вдруг прямо задала вопрос, от которого раньше ей едва ли удалось бы увильнуть. И вряд ли она бы сумела скрыть свою растерянность и вину до того, как жизнь подарила ей несколько поистине бесценных уроков.

— Вы были одна у кромки леса, ma chère fillette. Что вы там делали? Отчего не воротились с верховым за перчаткой?

Лиза уже знала этот взгляд Софьи Петровны. Подмечающий каждое движение лица, каждый взмах ресниц. Потому собрала все силы, чтобы безмятежно улыбнуться при ответе:

— Я устала к тому времени верхом с непривычки. Тело безумно болело, оттого и предпочла подождать верхового там.

— Впредь будьте дальновиднее, ma chère. Опасны такие положения… вам еще несказанная удача была, что граф вас отыскал. А коли б наперед кто иной? Тогда что? И поменьше pas de côté a Dionysos^[122]… и прочих остальных. Помните ради кого мы здесь…

О, как могла Лиза забыть?! Когда все кругом напоминало о том, чье имя даже мысленно произносить не хотелось. На ширме висела вернувшаяся после чистки амазонка. Лиза хорошо видела ее в свете луны. И тут же вспоминала мужские пальцы на бархатистой ткани, и силу его рук, и тяжесть тела.

Закрывала глаза, чтобы не видеть платья — в ту же минуту перед мысленным взором вставал Александр. Так близко, как был тогда, — глаза в глаза, завораживая темной глубиной взгляда. Губы пересыхали при воспоминании о том, как едва не касался их мужской рот. И становилось таким тяжелым перьевое одеяло, таким жарким, что приходилось откидывать его в сторону и сердито выбираться из постели, надеясь, что прикосновение ступней к холодному полу отрезвит хмельную голову.

Эти ощущения и неизвестные доныне чувства совсем растревожили душу Лизы. А метель, разыгравшаяся за окном, лишь усугубила ее смятение. Лиза боялась. Боялась до дрожи в коленях этого человека и чувств, что жгли ее изнутри. И ненавидела его за этот страх. За ложь, которой он легко мог сломать ее жизнь. За его равнодушие к ее судьбе, как и ко многому остальному.

— Наблюдающий над душою твоею знает это, и воздаст человеку по делам его, — прошептала Лиза в метель, страшась того, какой грешный смысл вложила в ту минуту в эти слова. Пытаясь ухватиться за них в качестве слабого утешения своим мукам.

Желание быть в одиночестве в укрытии стен своей комнаты не исчезло и утром, когда Лиза поднялась с тяжелой после тревожной ночи головой. А тело почему-то болело, словно не на перине она лежала, а на досках, ворочаясь с боку на бок.

Ах, если б можно было сказаться больной и хотя бы на время отстрочить то, от чего так болела душа, невзирая на все уверения разума! Но вряд ли madam mere, что уже проснулась в соседней комнате, позволит себя обмануть. Она всегда читала ее мысли, будто открытую книгу, от нее было сложно таить секреты. «Хотя и возможно», — напомнила себе Лиза, воскрешая в памяти вчерашний разговор.

Но оказалось, что решение сказаться больной, полностью отвечает желаниям Софьи Петровны, как та заверила девушку, выслушав ее несмелую речь о плохом самочувствии.

— Все верно, — кивнула мадам Вдовина, аккуратно снимая с головы чепец, чтобы не зацепить им папильотки, которыми была щедро усыпана ее голова. — Нынче надо закрыться от него. Настало время шага назад.

— Шага назад? — озадаченно переспросила Лиза.

Софья Петровна похлопала по постели подле себя, а после, когда Лиза присела рядом, пригладила растрепанные за ночь волосы девушки.

— Покорить мужчину — как танец, ma chère. Ты то делаешь шаг вперед к нему, то отступаешь назад, когда он полагает, что ты в его власти. Ничто так не горячит кровь, как преследование. Охота, если можно так сказать. Нынче настало время холодности. Ничто так не разжигает огня, как холод. После даже самый легкий кивок будет для него как награда. Кровь нашего Аида горяча. Он не потерпит отстраненности, когда сам желает обратного. Так что вы правы, meine Mädchen — вам лучше побыть здесь, в покоях, несколько дней. А теперь позвоните Ирине. Мне бы поскорее собраться к завтраку. Негоже пропустить его по нынешнему-то времени!

Перед тем, как покинуть покои, мадам Вдовина вдруг попросила Ирину выйти вон. А затем позвала к себе Лизу и долго и внимательно смотрела на нее.

— Что-то не так, madam mere? — осмелилась нарушить это странное молчание Лиза, от которого ей стало не по себе.

— Что вы скрываете, meine Mädchen? Есть ли что-то, что до сей поры отчего-то мне неведомо? — прищурила глаза Софья Петровна. — Не торопитесь с ответом. Поразмыслите… у нас с вами, ma chère, не должно быть тайн друг от друга. Не должно!

— Мне нечего скрывать от вас, madam mere, — Лиза смиренно отпустила взгляд в пол и сделала вежливый книксен, стараясь всем своим видом выразить покорность. С трудом удержалась, правда, на ногах, когда Софья Петровна произнесла:

— Надеюсь, что ведаю отменно, что творится за душой вашей, и что в голове держите. И что вы понимаете, как следует каждое слово обдумывать прежде, чем сказать его. Дмитриевский прошлым вечером спросил меня о сыне, точнее — о вашем брате. Как это понимать, ma chère?

— И что вы ответили ему? — прошептала Лиза, чувствуя, как холодеет душа.

— Что не желаю говорить о том. Ушла от ответа, — Софья Петровна в волнении стала крутить браслет на запястье. — Но он наверняка спросит у вас, коли не удалось выпытать у меня. Gare, ma chère!^[123]

После ухода мадам Вдовиной Лиза долго сидела в кресле в окна, сжимая и разжимая подлокотники в попытке выровнять дыхание и успокоиться. Но та странная отрешенность, что помогала ей стойко выносить события последних дней, никак не желала возвращаться. Душу разрывали на части невероятные по силе чувства.

Страх за крушение единственной надежды. Опасение перед будущим, которое ждало ее, если замысел воплотится в жизнь. Странные чувства к человеку, с которым она будет связана на некоторое время помимо своего желания.

Боялась ли она графа как того, кто может причинить ей вред, разрушить ее жизнь? Скорее нет, чем да. Лиза боялась того огня, что горячил ей кровь, едва она вспоминала, как он лежал на ней. И как она хотела тогда, чтобы его губы коснулись ее рта. И руки Александра. Она до сих пор ощущала их силу на своих плечах. И помимо воли в голову закрадывалась предательская мысль о том, что для этого человека нет границ в желаниях и стремлениях. Если посягнул некогда на самое святое, что может только быть у дворянина и офицера Российской империи…

В тот день ничего не случилось. Как и в день после. Ни малейшего знака внимания со стороны хозяина Заозерного, даже не прислал человека передать свои сожаления о нездоровье гостьи. Софья Петровна исправно спускалась ко всем трапезам, несмотря на неудобства, и провела вечер в салоне вместе с несколькими гостями охоты, что задержались в имении. И каждый раз возвращалась раздосадованная и не понимающая, что происходит. Ведь Дмитриевский снова затворился в своих покоях, замкнувшись в столь лелеемом им одиночестве.

— Быть может, это оттого, что mademoiselle Зубова отбыла? — размышляла она вслух перед зеркалом, когда перед сном, по обыкновению, искала на лице новые следы своего возраста. Но тут же качала головой: — Du kriegst die Motten!^[124] Но тогда отчего?.. Где же промах?

А Лиза не понимала — то ли радоваться происходящему, то ли злиться на Александра за его пренебрежение к ней, за его равнодушие. И за то, что ни малейших мук совести не испытывал оттого, как поступил с ней тогда, на охоте. Пусть она и сама была виной тому.

Третий же день все переменил. Когда в комнату зашел лакей, несущий в руках маленький комок, так и норовящий выскользнуть из его ладоней.

— O großer Gott! Что это? — удивленно воскликнула Софья Петровна, приподнимаясь на канапе.

Второй лакей шагнул из-за спины первого, державшего щенка в руках, и подал ей послание, которое она тут же развернула.

— Его сиятельство шлет вам в дар это существо, ma chère, — она с трудом скрывала удивление и некоторую брезгливость, когда взглянула на Лизу, сидящую у окна с книгой. — Подумать только!

— Madam mere? — вопросительно произнесла та, ожидая, пока Софья Петровна примет решение. Лиза знала, что мать не выносит собак, опасаясь их острых зубов. И что в ней сейчас идет борьба между собственной неприязнью к щенку, пониманием неприличия подарка и возможностью сделать очередной шаг на пути к их цели.

— Это совершеннейшим образом неприемлемо! — Софья Петровна явно колебалась, не зная, как поступить. Внезапно собака вырвалась на свободу из рук лакея и побежала в сторону Лизы под громкий визг мадам Вдовиной и Ирины. Девушка поднялась с места и сумела схватить щенка прежде, чем тот ускользнул от ее рук.

Он был таким теплым и полным жизни. Лиза чувствовала, как бешено бьется сердечко под ее пальцами, и с каждым его биением в ней что-то просыпалось. И она улыбнулась восторгу щенка, с которым тот завилял хвостиком. Улыбнулась открыто и радостно, как давно уже не улыбалась.

— D’accord, — смирилась Софья Петровна, видя радость на лице Лизы и свет, которым засияли ее глаза. — Мы принимаем сей дар. Подождите в коридоре, милейшие, покамест ответ напишу.

Лиза сперва не слышала Софью Петровну, со смехом наблюдая, как щенок бегает по комнате, то и дело пробуя запрыгнуть на канапе к мадам Вдовиной, но всякий раз падая на ковер. Это был тот самый малыш, которого Дмитриевский показал ей когда-то на псарне. Трудно было не узнать знакомый окрас и своеобразный узор из пятен на его теле.

— Извольте прочесть, — Софья Петровна с минуту трясла запиской, что получила от хозяина усадьбы. — Надобно подумать над ответом…

Знакомый резкий почерк, под стать нраву его обладателя. Лиза с трудом удержалась, чтобы не провести пальцем по этим строкам, представляя, как Александр пишет их, сидя за столом в библиотеке. Вряд ли они несли в себе некий скрытый смысл. Но Лиза прочитала записку несколько раз, прежде чем подняла взгляд на внимательно наблюдающую за животным Софью Петровну.

«Мне весьма жаль, что охота не доставила mademoiselle Вдовиной должного удовольствия. Вдвойне сожалею, что гон стал причиной ее недомогания. От души надеюсь, что мой подарок сумеет сгладить впечатление от тех неприятностей, что mademoiselle повстречала в моем имении, а также скрасить ее вынужденное одиночество. Смиренно прошу принять это существо».

Радость, с которой Лиза поначалу встретила записку, куда-то испарилась уже после третьего прочтения. Чем больше она вчитывалась в эти строки, тем больше отчего-то злилась на адресата. Она не увидела ни раскаяния, ни тем паче извинений за свое поведение. А в словах «вынужденное одиночество» и вовсе чудилась скрытая насмешка, словно Дмитриевский прекрасно понимал причины ее затворничества.

— Дар принят, madam mere? — холоднее, чем хотела бы, спросила Лиза, чувствуя, как гаснет восторг. Даже касание мокрого носа щенка, которым тот ткнулся ей в ладонь, не воскресило его.

— Это не цветы и не корзина фруктов, что полагается при такой оказии, но разве наш Аид не слывет excentrique^[125]? — пожала плечами Софья Петровна. — Коли желаете принять, я неволить не стану. Тем паче, полагаю, это из его псарен… а собаки нынче в цене…

Лиза написала в ответ всего одну фразу, прекрасно зная, что та станет очередным уколом в сторону графа. И видит бог, ей действительно хотелось уколоть его.

— «Je vous remercie de votre bonte»^[126]. Доброту? — фыркнула Софья Петровна, понимая, как забавно звучит это слово по отношению к адресату записки. — И все? Я удивлена, ma chère… вы делаете успехи. Froideur!^[127] Вот ваш козырь к числу тех, что подарила вам природа… Постарайтесь подолее удержать эту маску. Помните о танце. Шаг назад, шаг вперед.

Лиза помнила. Именно о танце она думала, когда Софья Петровна удалилась к ужину тем же вечером. О том самом странном танце, что видела во сне в ночь после новогоднего бала. Горящий взгляд, сопровождающий каждое движение. Сильные руки на ее теле, где преградой служило лишь тонкое полотно сорочки…

Обеспокоенно заворочался щенок, свернувшийся клубком возле нее на канапе. Весь минувший день он бегал по комнатам, высунув язык, а теперь, утомившись, беспробудно спал, даже не обращая внимания на пальцы Лизы, гладящие его шерстку. А Лиза смотрела на него и вспоминала, как улыбнулся Александр, когда она с восторгом приняла щенка в свои ладони в тот день на псарне. Каким светом озарились темные глаза, меняя его облик до неузнаваемости…

Нынче гладя одной рукой щенка, в другой Лиза сжимала медальон. Так сильно, что он впивался ей в кожу, причиняя боль. Отрезвляя ее от тех воспоминаний, что кружили голову. Заставляя вернуться сюда, в эту темную комнату, отрешиться от мыслей, связанных с этим человеком.

Громко треснуло в печи полено, разрывая на миг удивительную тишину, которой была наполнена темнота. И Лиза не услышала, как приоткрылась дверь в покои, и чья-то тень неслышно скользнула в комнаты. Зато услышал Бигар^[128], как назвала Лиза щенка. Он резко приподнял голову и повел ушами. В тот же миг девушка испуганно вскрикнула, когда пасть щенка обхватили чужие пальцы. Малыш попытался зарычать через стиснутые челюсти, но уступил силе, едва слышно испуганно заскулив.