На Смоленской тихо

ПОЕДИНОК

Разговор насчет каких-то поцелуев Димке показался несуразной глупостью. Он давно считал себя большим и не любил, даже когда мать лезла к нему целоваться. В общем, Динины упреки не смутили, а разозлили. Но телеграмма от дяди Миши… Может быть, дядя Вася его заменит? Димка отправился к нему, плохо веря в успех. Дядя Вася стар, добр, умеет весело морочить людей, но вряд ли умеет бороться. Однако в цирке он на многое насмотрелся, и есть надежда, что на словах объяснит так необходимые Димке приемы.

Выслушав Димку, дядя Вася сказал:

– Почему только объяснять? Я тебе покажу приемы. Тебя обижает мальчишка-второгодник и ты хочешь с ним расквитаться?

– Откуда вы знаете, дядя Вася?'

– Взрослые все знают… Ладно, объясню. Дядя Миша не едет – ты в панике. Ко мне прибежал – запыхался. Значит, дело срочное. Для своих лет ты мальчишка рослый и крепкий. Стало быть, сильнее тебя только старший годами. Научу. Но к тем, кто слабее тебя, даже к равным, приемы не применять, а то поссоримся.

Димке никак не хотелось ссориться с дядей Васей, он это понял по Димкиному лицу, поэтому продолжил:

– Я тебя научу подстраховывать, чтобы твой противник не покалечился. И еще: площадку для своего «турнира» выбирайте ровную, без камней. А теперь за дело.

Осмотрев все закоулки «заколдованного домика», Василий Михайлович отыскал старый матрац. Вытащили его во двор и выпотрошили из него вату. Из чехла сделали подобие человеческой фигуры, всунули туда старый вещевой мешок с песком, приделали руки и ноги, а вместо головы приспособили сумку из-под муки, набитую ватой.

Василий Михайлович приподнял куклу, швырнул ее о землю.

– Хорошо мы с тобой сработали – выдержит. Можно приступать.

Василий Михайлович поставил куклу к стене сарая и куском угля отметил на ней несколько крестиков. Отступив на шаг, он полюбовался своей работой и сказал:

– Это локус минорис – слабые места. Потом изучи их, как таблицу умножения. А теперь бей меня. Бей изо всей силы, не бойся!

Димка послал удар, но в то же мгновение охнул и оказался развернутым к Василию Михайловичу спиной. Так и стоял согнувшись, а его рука, вывернутая за спину и сжатая в запястье, была в таком неудобном положении, что он боялся шелохнуться; шелохнись – и рука из плеча вылетит!

– А теперь ребром ладони бьешь вот сюда, – показал Василий Михайлович и, отступив, спросил – Ну как?

– Страшно, – Димка потряс онемевшей рукой – Где вы этому научились?

– Жизнь такая была, Димка, пришлось научиться. Когда мне было семь лет, то меня отдали не в школу, как тебя, а в цирк.

– Это к Винкиным?

– К ним. Сам Винкин любил руку приложить, да и братцы его тоже. Мне, самому маленькому, больше всех доставалось. Бывало, только и слышишь «Васька, беги туда», «Васька, сделай то…» Что не так – подзатыльник. Другие безропотно переносили побои. А я нет. Во мне переворачивалось все. Не знаю, что сделал бы. Но что может сделать мальчишка?

Однажды избил меня Винкин, чуть не до полусмерти. Разозлился я и решил отомстить. Был у нас в цирке японец-фокусник. Ох и ловкач же! Вежливый такой, со всеми раскланивается, всем улыбается… Как-то увидел я, как он с пьяными купчиками расправляется, и удивился: не ожидал от него такого. Стал просить, чтобы научил меня приемам. А он не берется. Жалел меня и боялся, что я не выдержу болевые приемы. Упросил я его все-таки. Стал он меня учить. Только не так, как я тебе показывал, а все удары, все болевые приемы на мне по-настоящему проводил. Корчился я от боли, но терпел, потому что очень уж мне хотелось хозяина побить.

– И вы побили Винкина?

– Побил. Только не сразу. Через несколько лет.

– Это когда он не заплатил за работу, и вы ушли из цирка?

– Нет. В тот раз я вернулся. Винкин упросил маму, пообещал пальцем меня больше не трогать. Да куда там! Не мог он без этого. Раз во время репетиции хлыстом по спине так вытянул, что рубец вздулся. Я не стерпел и дал ему: все припомнил, за все расплатился. Ушел в свою уборную, смотрю, Винкин входит, а сам согнулся и за живот держится. «Вася, – говорит, – совести у тебя нет. За что же меня так разделал? Я ведь тебе как отец родной…» А как узнал, что я ухожу, совсем присмирел. Сел на стул, смотрит на меня так ласково, будто и правда родной отец. Сам говорит: «Вася, ты ведь номер развалишь!» Жалко ему было хорошего акробата терять. Но все-таки из цирка я ушел, на завод работать устроился…

– А когда же вы опять вернулись в цирк?

– После гражданской войны, Димка. А тогда такие времена наступили, что не до цирка было. Знаешь, кого я на заводе встретил? Клима Ворошилова. Он после ссылки на этом заводе работал.

– И вы познакомились?

– Познакомились. Я тогда еще не знал, кто он. Разве мало слесарей на заводе? В то время работали по двенадцать-четырнадцать часов. Мастера, как собаки, на рабочих бросались, за каждый пустяк – штраф. Устроили рабочие забастовку, пошли толпой к хозяину. Нагрянули полицейские. Ко мне подскочил один, плечистый, распушил усы, как кот – и шашкой в ножнах ткнул мне в грудь. Ну, я и дал ему – шашка в одну сторону полетела, а он – в другую.

Вскоре подходит ко мне Климент Ефремович, посмотрел внимательно, с прищуром, как я работаю, потом руку протягивает: «Здравствуй, товарищ! Ловко ты полицейского утихомирил. Мы рабочие дружины организуем, не возьмешься ли ребят поучить?» Климент Ефремович часто приходил на наши занятия, в шутку называл меня «профессор по костоломству»… Многим моя наука пригодилась, когда стали бойцами ЧОНа.

Димка спросил:

– А Шуру вы научили?

Сын дяди Васи закончил десять классов, был избран в обком комсомола, поэтому Димка и назвал его Шура, а не Шурка.

– Научил, – ответил дядя Вася. – Он парень серьезный и никогда не пустит приемы в хулиганство.

Димка не только изучал приемы джиу-джитсу, он вставал в шесть часов утра, бегал, с каждым днем увеличивая расстояние; вместе с отцом делал гимнастику и шел в школьный двор, чтобы позаниматься на турнике.

* * *

Утром, во время своей обычной тренировки, Димка встретился с Ниной Георгиевной. Она держала в руках вилок капусты, а рядом стояли две сумки, загруженные продуктами.

– Не хотелось второй раз идти на базар, вот и набрала.

– Ничего, я вам помогу, – Димка взял сумки. Когда вышли на Смоленскую улицу, Нина Георгиевна спросила:

– Ты что к нам не заходишь?

Димка промолчал. Нина Георгиевна улыбнулась:

– Это правда, что вы с Диной поссорились?

«Ну вот, успела наябедничать мамочке, – подумал Димка. – Наверное, наговорила такого… И надо же было мне встретить тетю Нину! Дина теперь подумает, что я специально, чтобы с ней помириться».

– Я у Дины спросила, а она говорит, что обозвала тебя дураком, и ты обиделся, – продолжала Нина Георгиевна. – Правильно сделал. Я бы на твоем месте тоже обиделась. Разве можно так называть.

– Что вы, она меня так не называла. Наоборот, это я… А Дина… она никак меня не называла, – забормотал растерявшийся Димка и, глянув на окна дома Петровых, поставил сумку около ворот. – Все, теперь я пойду.

– Нет-нет, пойдем, – Нина Георгиевна открыла калитку и подтолкнула его. – Иди, иди.

Когда они вошли в коридор, Нина Георгиевна заглянула в Динину комнату и прикрыла дверь:

– Она еще не встала. Пойдем на кухню. – И, услышав кашель дедушки Кузьмича, покачав головой, добавила: – Надо же так простудиться.

– Можно, я к нему зайду?

– Что ж, зайди, – разрешила Нина Георгиевна.

Кузьмич сидел у окна и что-то вырезал из дерева.

– Здравствуйте, дедушка Кузьмич. Что это вы делаете?

– Здравствуй, Дмитрий. Ложку вот мастерю, – он повертел в руках кусок яблоневого корня, присматриваясь к нему. – Не люблю металлических ложек: что ни стань есть – все железом отдает и весь вкус отбивает. Вот липовая или осиновая – другое дело. Ну, а о ложке из яблоневого корня и говорить нечего – эту хоть в Москву, на сельскохозяйственную выставку. Что долго не заходил-то, дел много?

– Да какие у меня дела, дедушка Кузьмич, учусь, и все.

– А как с Ленькой?

– А что с Ленькой? У нас все нормально.

– Обманывай, обманывай старика. Думаешь, если я два дня не был в школе, так ничего не знаю? А Дина что с ним не поделила?

– Дедушка Кузьмич, ну откуда я могу знать, что не поделили Ленька и Дина?

Дедушка Кузьмич, усмехнувшись в усы, посмотрел на Димку и снова принялся за работу. Димка стал рассматривать фотографию на стене: группа конармейцев в буденовках. Они сидели на ступеньках широкой лестницы двухэтажного дома с белыми колоннами, а чуть в стороне стояла пулеметная тачанка. Димка присмотрелся к усатому коренастому бойцу:

– Дедушка Кузьмич, неужели это вы?

Кузьмич, прищурившись, посмотрел на фотокарточку:

– Что, не похож?

– Да вы тут такой… здоровый, и без бороды.

– Здоровье ушло – борода выросла, – дедушка Кузьмич вздохнул. – Двадцать годков с тех пор прошло, пролетело…

– А это кто? – Димка показал на соседнюю фотокарточку, на которой был снят во весь рост военный с орденом боевого Красного Знамени на груди.

– Это Сережа, Динин папа. Чекист был. Погиб при исполнении служебных обязанностей.

В комнату заглянула Дина.

– А я-то думаю, с кем ты тут разговариваешь?

– Вот и молодая хозяйка. Принимай гостя. Когда Дина и Димка остались одни, он сказал:

– Дина, я никому и ничего не говорил. Ленька все сам придумал.

– Молчи, я знаю. Извини меня. Хорошо?

Когда Дина снова села за одну парту с Димкой, он торжествующе посмотрел на Леньку Камчатку. Ленька сделал вид, будто ничего не заметил, но стоило Димке вынуть из портфеля тетрадь, как он подкрался, и схватив ее, отбежал к своей парте. Сунув палец в чернильницу, провел крест-накрест по листу, где было домашнее задание.

– Возьми, девчачий прилипало!

В класс вошла Софья Александровна, и Димка, подскочивший было к Леньке, пошел на место. Как только раздался звонок, Димка сказал Леньке:

– Вызываю тебя «на любака». Ленька и ухом не повел.

– Ты слышишь? – Димка дернул его за рукав. Ленька повернулся к Цыпленку:

– Объясни мне, что здесь происходит?

– Вот этот, – Цыпленок ткнул Димку пальцем в грудь, – хочет с тобой драться «на любака».

– Он! Драться со мной! – Ленька рассмеялся. Мальчишки, да и девчонки тоже с интересом следили за разговором: такого еще не было, чтобы кто-то из их класса захотел драться с Ленькой Камчаткой один на один.

– Жду тебя после уроков во дворе, – сказал Димка и отошел к своей парте.

– Не боишься? – спросила Дина. Димка пожал плечами.

– Может, не надо, а? Ведь он старше… – Дина повернулась к Мишке и Ваське. – Что же теперь будет?

– Не бойся, он знает, что делает, – сказал Мишка.

О том, что Димка вызвал Леньку «на любака», наверное, узнали все, потому что после уроков во дворе, между стеной военкомата и школьным сараем, собрались мальчишки не только из Димкиного, но и из других классов. Не было только Леньки Камчатки. Пока его ждали, Мишка и Васька давали Димке последние наставления. Когда пришел Ленька со своими друзьями, мальчишки расступились, образовав круг. Димка и Ленька сняли пальто и встали друг против друга. Не успел Димка опомниться, как Ленька наскочил на него, и замолотил кулаками. Видно, таким бурным наскоком он хотел ошеломить противника, сломить его сопротивление и сразу добиться победы. Но… Удары пришлись по воздуху.

Димка сделал подсечку Ленька шлепнулся на землю. Тут же вскочил и не успел опомниться, как опять оказался распростертым. Из его руки выпал медный пятак. Мальчишки угрожающе зашумели и подступили ближе. Мишка и Васька подскочили к Леньке.

– Не лезьте, я сам, – остановил их Димка и, подняв пятак, протянул его Леньке. – Держи. Я разрешаю.

– Пошел ты… – Ленька отбросил пятак и рванулся к Димке.

Увернувшись от удара, Димка сделал захват, потом – подсечку с падением и хотел провести болевой прием, но Цыпленок закричал:

– Лежачего не бить!

Димка отпустил Леньку и встал. Встретив такой отпор, Ленька разозлился и, подбадриваемый криками своих друзей, снова ринулся в атаку. Димка отразил его натиск и спокойно, как на тренировке, стал проводить прием за приемом. Ленька вынужден был перейти от нападения к обороне. Он отчаянно сопротивлялся, но вскоре выбился из сил, и Димка провел прием, с которого начал обучение у дяди Васи. Охнув, Ленька не удержался на ногах и упал на колени:

– Больше не надо. Сдаюсь.

– Ты что? – вцепился в Леньку Цыпленок и попытался его поднять. – Давай…

– Не буду, не хочу… – упирался Ленька. – Оставь меня.

– Ну-ка, пусти! – оттолкнул Димка Цыпленка.

– Слюнтяй! – презрительно бросил Цыпленок Леньке и пошел прочь.

Исход драки был ясен, и Димка протянул Леньке руку. Не взглянув на него, Ленька взял пальто и направился вслед за Цыпленком.

– Подожди! – задержал его Васька. – Вы «на любака» дрались?

– «На любака», – нехотя буркнул Ленька.

– Тогда пожми Димке руку или продолжай драться, – потребовал Васька.

Раскрасневшаяся, в расстегнутом пальто и сбитой на затылок шерстяной шапочке, Дина подбежала к Леньке:

– Ты что говорил мне про Димку? Что?

Ленька молчал. Дина шагнула к Димке и. обхватив за шею, неуклюже поцеловала его в щеку.

– Видал? – повернулась она к Леньке. – А теперь говори, что хочешь!

Димка потер щеку и покосился на мальчишек. Случись это при других обстоятельствах, они подняли бы его на смех, но сейчас все смотрели на Леньку, ожидая, что он скажет. Ленька не глядя сунул Димке руку и ссутулившись пошел к воротам.