На взлёт!

III. ОБРЕТЕНИЕ ГОРЬКОЙ СВОБОДЫ. Части 1-3

1

Пустые бочки вином наполню,

Расправлю вширь паруса-холсты.

Прости-прощай, ничего не помню,

Рассвет настал, небеса чисты...

(М. Щербаков)

Владелец летучей шхуны не может себе позволить бесцельное порхание туда-сюда по собственной прихоти. Велики расходы: плата экипажу, еда для небоходов, корм для лескатов. Шхуна должна зарабатывать деньги.

За зиму, пока «Миранда» стояла в гавани Фейхштада, и за всю хлопотную весну Бенц старательно налаживал связи с заказчиками. Он стал уже бывалым контрабандистом, и в лоции, некогда созданной семейством Тоцци, появились пометки, сделанные его рукой.

И сейчас нашел заказчика, чьи планы совпадали с его собственными замыслами.

– Иллийское вино, – рассказывал он погонщику. – С виноградников Белледжори. Доставим нашим старым знакомым – Кривому Диого и его парням. Помнишь наш первый заказ – ковры из Халфата? Перебросим бочки до Крабовой бухты, там их примут люди Кривого Диого и передадут халфатийскому каравану. Выгодное дело, чтоб меня о скалы расколошматило! Хотел бы я напрямую, без посредников доставлять товары в Халфат...

– И думать забудь, – вздохнул Маркус Тамиш. – Знаешь ведь, как халфатийцы относятся к летучим кораблям!

Дик тоже вздохнул. Он знал. Пророк Халфа в свое время сказал, что небо – для живых существ. Летают птицы, насекомые, драконы, грифоны и люди на грифонах. А неживое летать не должно, это идет против воли Единого. Поэтому даже тень летучего корабля не должна осквернять святую землю пророка.

Прошлой осенью Дик поспорил с халфатийским купцом. Доказывал тому, что небоходы не нарушают законы Халфы. Летают лескаты, они живые. А корабль при них, как уздечка и седло на грифоне.

Но капитан зря старался. На все его доводы купец, закрыв глаза и отмахиваясь обеими руками, повторял одно-единственное слово: «Хамар!» Слово это вообще часто повторялось халфатийцами и означало «запрещено».

– Думаю, с этим халфатийским караваном мы с Райсулом и двинемся за Хребет Пророка. Кривой Диого замолвит за нас словечко... что хмуришься, Отец? Что-то не так?

– Все не так. Вся эта затея с поиском Фантарины Тоцци...

– Ну, может быть, план слегка не в ладах со здравым смыслом...

– Слегка? – рассердился Отец. – Здравый смысл обнюхал твой план, задрал над ним заднюю лапу и презрительно удалился!

– Может, и так, – примирительно сказал Дик, – но нас с Райсулом ты не остановишь.

Погонщик промолчал. Он знал, что капитан ни за что не откажется от своей безумной затеи. А Райсул поклялся тенью пророка Халфы, что найдет ту иллийскую бабу. И вызнает у нее, кто похитил сундучок и навлек на Райсула позор.

– Я леташ, да! – горячился халфатиец. – Я летаю на деревянном корабле, это хамар! Но у меня нет грифона, и я буду летать – так! Не могу без неба!

Поэтому Отец не стал осуждать «халфатийскую дурость» капитана и Райсула. Заговорил о том, что ближе:

– Не хотелось бы мне иметь дело с Кривым Диого. Он, конечно, не грабитель, а контрабандист. Не из подданных «воровского короля». Однако живет в Порт-о-Ранго. Не продал бы тебя эдону Манвелу.

– Ему невыгодно, – отмахнулся Дик.

Маркус Тамиш уважал своего капитана, но иногда ему хотелось крепко врезать Бенцу за его легкомыслие.

У погонщика была и еще одна причина для беспокойства, но о ней старик промолчал. Теплилась в его душе надежда: а вдруг капитан забудет о приманке, что ждет его в Порт-о-Ранго?

И все время перелета, пока «Миранда» шла над джермийскими лесами и играла на крошечных озерах в прятки с таможенными бригантинами, Отец успокаивал себя: «Он забыл уже, забыл! Все-таки год прошел. Бенц ухитрился переспать с альбинской принцессой – а наутро от нее удрал! Так с чего я взял, что он до сих пор помнит...»

Оказалось – помнит!

* * *

«Миранда» опустилась на воды крохотной, неприметной гавани, сложила крылья, под парусами вошла в устье речушки Медвянки и встала там на якорь под маскировочной сеткой. До условленной встречи с людьми Диого Кривого оставались сутки.

Капитан, стоя на обзорной галерее, с которой сейчас виден был только поросший ивняком берег, задумчиво сказал Отцу;

– И как там, в Порт-о-Ранго, поживает моя Кэти?

Маркус Тамиш закусил губу и про себя помянул всех демонов и Гергену Гостеприимную.

Этого-то он и боялся – что капитана потянет навестить бывшую подружку!

Но вслух Отец сказал небрежно:

– Я так думаю, давно замуж вышла.

– С чего это вдруг – замуж? – вскинулся Бенц. – За кого еще замуж?! Она меня ждать обещала!

– Ты, сынок, наверняка тоже ей много чего наобещал. Вспоминал ли ты об этом, когда обнимал принцессу Эннию?

– Это другое! – бросил Дик. – Треска мороженая! Ничего в голове, кроме борьбы за трон! А вот Кэти...

Голос капитана стал нежным, глаза – задумчивыми.

– Знаешь, Отец, когда я приковылял в Порт-о-Ранго, я был бродяга бродягой. Ни гроша, ни друга, ни крыши над головой. Только бархатный наряд, в котором я дрых по кустам и сеновалам, пока брел из Белле-Флори. Да еще диплом на чужое имя... А она меня приютила, поселила у себя дома, с соседками такую ссору выдержала – они против были... Накормила меня, выстирала и заштопала одежду...

Все это Маркус Тамиш давно знал.

«А потом, когда тебе понадобились деньги, чтобы готовить шхуну к первому полету, – подумал Отец, – эта славная девочка не только отдала скромные сбереженья, но и уговорила других швей сложиться и одолжить тебе свои гроши...»

Старику нравилась Катрин Верже – чистая, добрая, любящая. Но сейчас лучше бы капитану о ней не вспоминать. Ведь загорится, голова бесшабашная, жаждой встречи, помчится в Порт-о-Ранго, прямо в пасть к свирепому эдону Манвелу...

Вот. Так и есть. Физиономия мечтательная, глаза сияют. О Кэти думает!..

Старик был прав. Дика захватили воспоминания о том дне, когда он в последний раз побывал в Порт-о-Ранго, чтобы вернуть Кэти и ее подругам взятые в долг деньги.

Как же вовремя подвернулся ему тот перстень с алмазом... вернее, как вовремя подвернулась возможность спасти альбинскую принцессу от наемных убийц. А спасенная Энния подарила ему перстень. И велела носить не снимая...

Не снимая? Ха! А команде чем жалованье платить?.. Ладно, леташи подождали бы с деньгами, но кормить чем-то надо и людей, и лескатов! И долги раздать...

Словом, загнал Дик этот перстень скупщику краденого за часть цены. И даже не особо жалел о вещице.

А вот в Порт-о-Ранго тогда пришлось пробираться тайком, опасаясь мести за перехваченную у «воровского короля» шхуну.

А память дразнит – ну-ка, взгляни, как это было!..

2

Чтоб ты не страдала от пыли дорожной,

Чтоб ветер твой след не закрыл,

Любимую, на руки взяв осторожно,

На облако я усадил.

(М. Светлов)

Какой теплой, какой ласковой была та осень в Порт-о-Ранго! Как полны были рынки, как звенел воздух от голосов торговцев, как толпились в Малом порту крутобокие рыбачьи суденышки, грузно осевшие от богатого улова! Веселы были рыбаки – и не Антару Надежную с ее полями и садами, а Вильди, коварного владыку волн, называли они своим кормильцем.

Вот с одним из таких суденышек Бенц и прибыл тогда в Порт-о-Ранго.

Заявился в одиночку, хотя леташи чуть не передрались: кому сопровождать капитана? Пришлось прикрикнуть (что получилось неубедительно), а потом объяснить, что у одного человека больше шансов проскользнуть незаметно, чем у двоих.

Риэли Насмешница, божественная циркачка, своей прихотью уберегла Дика от встречи с людьми эдона Манвела лоб в лоб. Но, конечно же, она не превратила молодого человека в невидимку – а жаль, жаль...

Кто углядел его на улице? Знакомый по игорному дому? Торговец, поставлявший на «Миранду» окорока и сухари? Случайный кабацкий выпивоха, когда-то глазевший на веселую драку в «Попутном ветре»?

Ведь углядел же кто-то, помчался доносить эдону Манвелу!

Но об этом Дик узнал уже потом, когда на его поиски рванулась вся псарня «воровского короля». А сначала был уютный домик, который в складчину снимали три швеи. И как же сладко было переступить его порог – словно воротиться в родной Ульдамер!

Дома были только Марта и Росита. Росита ойкнула, накинула шаль и помчалась на поиски Кэти, которая, оказывается, ушла в храм Эссеи Легкокрылой.

Дик мысленно встрепенулся: не за него ли молилась сероглазая милая пичуга, не просит ли богиню неба и ветра хранить «Миранду»?

Но рыжая джермийка Марта сбила на взлете его радостное настроение, рассказав, как заявлялись в их дом какие-то подозрительные личности – норовили вызнать, нет ли вестей от капитана Бенца. Рассказала и о том, как за домом была установлена слежка – сейчас, хвала Старшим богам, ее, кажется, убрали! – и о том, как тяжело приходилось Кэти все эти дни. Прошел слух, что Бенц не вернется в Порт-о-Ранго, и восемнадцать честных, работящих девушек, которые под ручательство Кэти отдали последние сбережения, принялись дергать бедняжку на каждом шагу – когда, мол, они увидят назад свои денежки? Ну, хорошо-хорошо, не восемнадцать, они-то с Роситой подругу не мучили... но Кэти от этого легче не было!

Неприятный разговор прерван был появлением сияющей Кэти.

Дик шагнул ей навстречу, глянул в лучистые серые глаза – и разом забыл про Стрекозиные пруды и эрлету Клару (которая позже, зимой, вдруг оказалась принцессой Эннией). Какая там эрлета! На свете только одна девушка и есть!

И ни словечка укоризны, ни одного колкого вопроса! Даже не поинтересовалась, привез ли он деньги. Главное – себя привез!

Про долг Дик заговорил сам. Спросил Марту и Роситу: не возьмут ли они на себя труд раздать девушкам деньги? С условленной лихвой, разумеется.

Марта, вскинув рыжеватые брови, хмыкнула: мол, не ожидала... И поинтересовалась: а почему бы этим не заняться Кэти? Ведь она – главный кредитор!

Но разрумянившаяся Росита укоризненно дернула Марту за рукав: дескать, хватит издеваться над бедной парочкой, пошли отсюда! Взяла из рук Бенца кошелек, высыпала деньги на стол, быстро пересчитала, довольно кивнула, смахнула золото и серебро обратно в кошель и весело сказала:

– Ну, расписку, сударь, получите у Кэти... пошли, Марта!

Джермийка недовольно вздернула острый подбородок, но подчинилась.

– Не обижайся на Марту, – тихо сказала Кэти, когда дверь за подругами захлопнулась. – Она беспокоилась об этом долге, потому что копит себе на приданое. Она помолвлена с мясником. Карл женился бы на ней хоть сегодня, но Марта не хочет, чтобы его родня говорила: мол, взял бесприданницу. И...

Кэти не договорила: Дик привлек ее к себе, поцеловал нежно и крепко...

Позже он пил холодное молоко, ел крендельки с тмином и рассказывал о своих похождениях (аккуратно удалив из повествования все, что имело отношение к эрлете Кларе). Кэти радостно ловила каждое слово. То, что ее любимый стал контрабандистом, не возмутило девушку: в Порт-о-Ранго многие жили этим опасным ремеслом.

А Дик спросил про труппу Борхи и узнал, что театр на всю зиму остался в городе, причем признанная звезда труппы – Сибилла Лебедушка. Она так играла королеву, что зал выл от восторга!

Рассказывая это, Кэти посмеивалась. Конечно, она знала про полет «Миранды» над городом и роскошное прощанье капитана с актрисой. Но какая может быть ревность, если эта женщина когда-то дружила с матерью Дика?..

Внезапно Кэти перестала улыбаться, побледнела, устремила за окно тревожный взгляд.

– В чем дело? – напрягся Бенц.

– Вон тот человек третий раз проходит мимо нашей калитки, – ровным голосом ответила девушка.

Дик подошел к окну, встал так, чтобы его не видно было с улицы, и бросил взгляд наружу.

Надо же, старый знакомый! Кадушка – тот самый, что ходил за Диком перед его отъездом из города. Тогда капитана избавил от «свиты» Хаанс, а теперь придется самому выкручиваться.

Но Кэти-то, Кэти! Так была увлечена беседой – и все-таки не проглядела опасность!

– Черный ход в доме есть?

– Нет, – спокойно ответила Кэти, – но окно спальни выходит на задний двор.

Тут бы Дику и уносить ноги. Но как оставишь Кэти одну в доме? А если вломятся подручные «воровского короля», примутся выпытывать у девушки: где, мол, ее дружок?

Нет уж! Дик уйдет с шумом, оставляя заметный след, он это приготовил заранее. Но потом! А сейчас надо увести отсюда девушку.

И умница Кэти не спорила, не визжала от страха. Даже улыбнулась, когда Дик помогал ей выбраться через окно на задний двор. Улыбка вышла бледной, но все-таки храброй.

А потом были блуждания по кривым улочкам и переулкам. Преследователи теснили беглецов к побережью. Будь Дик один, он бы остановился и дал бой этой швали. Но нельзя подвергать опасности девушку, надо помочь ей спрятаться...

К счастью, Бенц неплохо знал прибрежную окраину. Бегущая по его следу свора – морд этак десять – не могла загнать свою добычу в тупик. К тому же их на каждом повороте задерживала то рассыпавшаяся под ноги поленница, то упавшая сверху рыбачья сеть, то рухнувшая ветхая ограда.

Но вот Дик Бенц сообразил, что угодил в действительно опасное место: тянущиеся один за другим склады, уже запертые по вечернему времени на тяжелые замки. Кричи не кричи, никто не явится выручать. Если и есть тут сторожа, то им своя шкура дороже.

Впрочем, на подмогу Бенц и не рассчитывал. Был бы он один – заставил бы этих псов побегать за собой по крышам. Но Кэти устала, задыхается.

Дик привычно обмотал плащом левую руку, чтобы отбивать удары, и готов был выхватить шпагу – но тут очень вовремя мелькнуло воспоминание.

Он уже уходил как-то от погони по этой улице! Вот забор из широких досок... в одной из них внизу нет гвоздя, она отходит в сторону!

Оказалось, гвоздь не вколочен до сих пор. Доска скользнула вбок и вверх, открыв широкую щель.

– Кэти, туда!

Последовав за девушкой, Дик вернул доску на место. И вовремя: за забором послышались голоса и топот погони.

Дик и Кэти спустились по крутому откосу к морю. Бенц понимал, что это лишь отсрочка: улица выведет преследователей как раз на берег.

Но спасение уже поджидало их у кромки воды.

На большом плоском валуне задумчиво восседал старик в плотной вязаной фуфайке, холщовых штанах и высоких рыбацких сапогах. Задумчиво глядя в море, он курил трубку. Старик предусмотрительно устроился с подветренной стороны от «лукошка» – так насмешливо называли крошечные суденышки. Берег свое сокровище от случайной искры.

«Лукошко» стояло прямо на прибрежном песке: эти плоскодонные крохи приземляются на сушу так же уверенно, как и на воду. Игрушечная мачта, два весла – и внизу, между днищем и палубой, один-единственный лескат. Наверняка старый, не способный уже «в упряжке» тащить корабль, а потому проданный за бесценок мелкому перевозчику. И его хозяин облетает деревни и поместья, продает свежую рыбу.

– Эй, добрый человек! – окликнул перевозчика Бенц. – Хочу покатать свою девушку на твоей посудине. Уступи ее до утра!

Уже стемнело, но не настолько, чтобы старик не разглядел в руке незнакомца золотую монету.

Разглядел он и другое: у человека с капитанским шнуром левая рука была обмотана плащом, как перед схваткой. А его девушка, бледная, едва держащаяся на ногах, вовсе не походила на забавницу, которая наслаждается прогулкой.

Нетрудно догадаться, что эти люди спешат. И если заартачиться, не взять монету, они не задумаются и силой забрать то, что им нужно. Хорошо, хоть платят, да еще целый коронет...

Старик вынул трубку изо рта:

– Буду ждать на рассвете. На этом самом месте. Леската зовут Тихоня. Уж поберегите его, ваша милость!

Монета перекочевала из ладони в ладонь. Бенц перемахнул через борт, помог Кэти забраться в «лукошко» – и сразу дал Тихоне мысленную команду: «Вверх!»

Старые лескаты, растратив силу, теряют и своенравие, становятся послушными и кроткими. К ним не надо «притираться» мыслями, они подчиняются любому, кто приказывает.

Тихоня потянул «лукошко» неуклюже и тяжело. Крыльев у суденышка не было, оно рискованно покачнулось. Кэти ойкнула, плюхнулась на носовую скамью, вцепилась в пахнущую рыбой доску. Бенц румпелем развернул суденышко так, чтобы ветер поволок «лукошко» к темной полосе складов. С трудом управляя отупевшей от старости тварюшкой, Дик ухитрился посадить эту летучую кастрюлю на одну из крыш. Крыша выдержала, не провалилась.

И вовремя! По берегу уже бежала, спотыкаясь, свора. Дику их было смутно видно на фоне светлого песка, а вот им не пришло в головы поднять глаза, пробежаться взглядом по линии крыш... а хоть бы и взглянули – и что? Заметили бы, что один из складов неровно, бугром, возвышается над другими?

Черные тени окружили сидящего на камне старика. Слова терялись в гуле прибоя, но Дик и Кэти приметили жест перевозчика – вскинутую к уху ладонь: «Ась?.. Чего угодно господам?..» Видимо, старик на глазах поглупел, одряхлел и оглох.

В конце концов бандитам удалось вытрясти из «бестолкового старикашки» что-то интересное – и вся стая с новыми силами ринулась дальше по берегу.

Кэти коротко вздохнула, словно всхлипнула. Дик встревоженно оглянулся – и понял, что девушка на грани обморока.

У него не было под рукой даже фляги с водой, успокаивать свою милую пришлось ласками и поцелуями.

Помогло. Смелая пичуга даже заулыбалась.

– А ведь тот коронет я отложил, чтобы купить тебе подарок, – вздохнул Дик.

– Но ты и так сделал мне подарок! Я еще никогда не летала!

– Ну так вверх!

Маленький парус лежал у них под ногами, но Бенц не стал его ставить: они больше никуда не спешили, а ровный, слабый воздушный поток – это было как раз то, что нужно.

И Кэти радостно, жадно глядела то на уходящий вниз темный город («Ой, огоньки по улицам ползут – это прохожие с факелами идут, да?»), то на рокочущее во мраке море (Ой, какое оно суровое!»), то на Дика, уверенно ведущего «лукошко» меж небом и водой. Ясно было, что пропахшее рыбой суденышко в ее глазах ничем не хуже королевской прогулочной яхты, а Дик... Дик в волнах ее счастливого обожания и сам себя почувствовал сказочным принцем.

Когда Бенц ощутил, что старый Тихоня устает, он усадил «лукошко» за мысом, в тихом местечке, бросил на днище свой плащ – и постарался, чтобы Кэти даже не заметила, что полет прервался...

Утром он высадил ее, притихшую, разрумянившуюся, на Старый причал за Рыбным рынком.

– Домой пока не ходи, побудь у подруг. Не бойся, это только сегодня. Им нужен я, а не ты. Когда покину город, они оставят тебя в покое. Но если все-таки спросят...

– То я ничего не знаю. – Кэти заставила себя улыбнуться. – Береги себя.

– Я вернусь когда-нибудь.

– Конечно. Я буду ждать...

Проводив взглядом девушку, Бенц сел на весла и отогнал «лукошко» туда, где поджидал старый перевозчик. (Хоть и поджидал, а не верил все-таки, что получит назад суденышко – и обрадовался, как ребенок, увидев гребущего незнакомца.)

А потом Бенц нахально заявился в «Золотую бочку» – самый шумный, людный и подозрительный игорный дом в Порт-о-Ранго. Дик пристроился к игрокам в кости, вытряхнул из кошелька последнюю медь и пошел трясти деревянным стаканчиком, бросая костяшки на выскобленный добела стол. Ему везло, он сгребал выигрыш за выигрышем, сыпал шуточками направо и налево – но при этом не забывал незаметно и зорко поглядывать по сторонам.

И не пропустил момент, когда отворилась дверь и на пороге встали вчерашние преследователи. Они и в комнату войти не успели, как Бенц уже сиганул в окно.

Под окном торчала какая-то ворона – догадались, поставили! Но ворона – она ворона и есть. Получил, дурень, в ухо, растянулся на земле и больше Бенцу не мешал.

И была славная погоня, и была веселая драка на пустыре за Столярной улицей, были прыжки через заборы и пробежки по крышам. Никто не стрелял Бенцу вслед: хотели взять живым. Дик старался не отрываться от погони слишком далеко: если бы мерзавцы потеряли его след, они бы ринулись искать его в доме у Кэти. А так – вот он я, парни! Ловите меня, зачем вам швейка!..

А как выбраться из города, причем на глазах у преследователей, Бенц знал заранее. Он еще вчера, до того как идти к Кэти, выяснил все, что нужно, и теперь тянул время до полудня, нарезая круги неподалеку от храма Фламмара Жаркого.

Именно полдень, когда солнце стоит в зените и властвует над миром, считается священным часом бога пламени. Именно в полдень возносятся молитвы в Алом храме, перед пылающим костром на жертвенной плите. И понятно, что именно в полдень тронулись в путь паломники, давшие обет Фламмару Грозному – пройти пешком, с пением гимнов, от храма в Порт-о-Ранго до храма в Берхагене.

Кто-то благодарил Старшего бога за то, что во время большого пожара огонь пощадил его дом. Кто-то стал из подмастерья мастером-кузнецом и теперь призывал благословение на свой кузнечный горн. Кому-то была предсказана смерть от молнии – и человек молил владыку небесного копья изменить его судьбу, отвести удар.

Два десятка путников, готовых к дальней дороге. Все, даже женщины, вооружены. И двое дюжих жрецов, которым выпал жребий сопровождать паломников. Жрецы тоже с оружием – и прекрасно умеют им пользоваться, ведь лихие люди в лесах не постыдятся напасть на странников, да и дикому зверью не объяснишь, кто таков Фламмар.

Поэтому Дик и держался ближе к храму, рискуя быть пойманным. Наконец до него донеслось слаженное пение: «Мир согревающий, жизнь освещающий пламень очей...»

Дик рванулся на голоса, перемахнул забор, обогнул тележку торговца яблоками, сбавил шаг, чинно вышел на широкую Храмовую улицу, по которой только что тронулась в путь процессия, пышная и многолюдная: почти все жрецы Алого храма вышли проводить паломников до городских ворот.

Дик пристроился к веренице паломников и с чувством подхватил строку гимна: «Искра в костре и молния в небе – в воле твоей!»

Идущий рядом жрец покосился на Бенца, но ничего не сказал. Ну, припозднился паломник – не гнать же его за это! А что паломник – так это без сомнения: еще вчера внес свое имя в список и заплатил дорожный взнос.

Растерянные псы «воровского короля» шли рядом с процессией, расталкивая толпу, которая выкрикивала пожелания счастливого пути паломникам.

Вот она, добыча: вышагивает на виду, горланит: «Будь милосерден, избавь от пожаров, дома пощади...» А попробуй до него доберись!..

В глубине души Дик имел опаску: у городской стражи было право остановить процессию, если среди паломников был преступник, скрывающийся от правосудия. Если бы преследователи догадались подкупить стражника...

Не догадались. На глазах у них Дик миновал Джермийские ворота. А уж отстать от паломников на первом же постоялом дворе было легче легкого...

* * *

Воспоминания накатили теплой волной, смягчили душу. Бенцу казалось, что каждое мгновение разлуки он думал только о своей милой Кэти.

– А и верно, – тающим голосом произнес он, – сколько еще девчонке меня ждать? Ну, раньше-то я был бродяга бродягой, хоть и при шхуне. Жил от рейса до рейса, не знал, наскребу ли денег на зимовку. А теперь дело двинулось. Почему бы мне сразу не забрать ее из Порт-о-Ранго?

– И в Халфат не пойдешь? – со слабой надеждой спросил Отец.

– Почему? Пойду. А пока брожу за Хребтом Пророка, ты присмотришь, чтобы с Кэти не случилось ничего плохого.

– Но у нас нет времени. Завтра явятся люди Кривого...

– Правильно говоришь, Отец! – вскинулся Дик. – Отправляюсь на шлюпке прямо сейчас! Если не успею вернуться, сами сдадите вино перекупщикам.

– И вырученные деньги потратим на достойные похороны для тебя, – покивал Отец. – Если там останется что хоронить...

3

Человек не одинок. Кто-то же за ним следит!

(С. Е. Лец )

Риэли Насмешница, богиня удачи, обладает странным чувством юмора. Она любит окружить человека везением, охранять каждый его шаг... а когда наивный дурень задерет нос, вообразив себя любимцем судьбы, Риэли дает ему пинка и со смехом глядит, как бедолага шлепается, расквашивая в кровь физиономию...

Всё удалось Дику Бенцу! Ну, всё! Удалось договориться с рыбаком, который провез Дика в город на своей лодке – и взял сущие гроши. Удалось незаметно выбраться с рыбачьей пристани. Удалось пройти почти полгорода.

И успокоился Бенц. Решил, что в Порт-о-Ранго о нем забыли. А если даже не забыли, так судьбу всегда можно переплясать...

Вот и доплясался.

Нет, глаза его не подводят. И память тоже не подводит. Вон тот толстый, приземистый человечек в потертой куртке, плетущийся следом, – мелкий пособник ду Венчуэрры. Дик с ним в прошлом году встречался. Помнится, этого настырного преследователя прозвали Кадушкой – за изящество фигуры.

Углядел. Прицепился, как репей к собачьему хвосту. А бежать за подмогой боится: вдруг Бенц удерет? И плакала тогда награда...

Кстати, интересно: а сколько эдон ду Венчуэрра назначил за голову дерзкого небохода?

Вляпался. И себя погубил, и на Кэти навел псов эдона Манвела...

Сохраняя на физиономии полнейшую невозмутимость, Дик огляделся.

Прямо перед ним на заборе наклеена была театральная афиша. Чтобы выиграть немного времени, Дик остановился перед нею.

Театр «Неслыханные зрелища» обещал зрителю потрясающую драму «Отравленный кинжал», в которой блистали Аннелиза Светозарная и Амант Бесподобный.

А в прошлом году в Порт-о-Ранго выступала другая труппа. Та, где играла Сибилла Лебедушка, подруга матери Дика.

Надо было сообразить, как отвязаться от преследователя. А вместо умных мыслей в голову лезли воспоминания. Как Бенц и его друзья перехватили у короля воров шхуну, которую тот уже оплатил. Как для этой мошеннической проделки Сибилла одолжила пастушке Маре нарядное платье. Как потом, покидая Порт-о-Ранго, Дик не успел потихоньку вернуть актрисе ее наряд – и сделал это на глазах всего города, с шумом, ярко! Ах, какая толпа глазела снизу на корабль, зависший над зданием театра! Какой страстный голос в рупор умолял Сибиллу Лебедушку выйти на балкон! Как спустился на этот балкон по веревочной лестнице молодой капитан, как преподнес он актрисе сверток и букет, как целовал ее белые руки! Наверняка об этом галдел весь город...

Стоп! Галдел весь город? Значит, и Кадушка слышал об этой выходке Бенца...

Так это же хорошо! Может, удастся отвести внимание прихвостней эдона Манвела от домика. где живет Кэти...

Бенц обернулся, оглядел пустой переулок. Толстячок, следовавший за ним, устремил взгляд на двух дерущихся воробьев – так, словно сроду не видел ничего интереснее.

Дик подошел ближе и окликнул своего преследователя:

– Эй, добрый человек, подойди на пару слов! Ты здешний?

Кадушка сглотнул слюну и кивнул так резко, словно получил подзатыльник.

В голосе Бенца звучало страдание, в глазах стыла тоска. (Дик не зря был сыном актрисы Миранды Бенц!)

– Скажи, добрый человек... вот эта афиша, что здесь висит... какие-то «Неслыханные зрелища»... но ведь в городе играла труппа Джоша Борхи?

Кадушка взял себя в руки настолько, что ответил почти нормальным голосом:

– Ну да. Играли. По весне уехали. А театр арендовали эти... «Зрелища».

Дик вцепился в плечо собеседника, спросил жарко:

– А Сибилла? Актриса Сибилла Лебедушка?

– Которая королев играла? – переспросил Кадушка в недоумении. – Так со всеми уехала.

– Уехала! – воскликнул Дик. – Да как же она могла... Я в город вернулся, я так ждал... а она взяла да уехала...

Кадушка потоптался на месте, не зная, как быть. Но Бенц не дал ему собраться с мыслями:

– Послушай, добрый человек, ты сейчас никуда не торопишься?

– Я... э-э... вроде нет.

– Мне до того горько, что боюсь один остаться – не повеситься бы с тоски. Помню, где-то рядом трактир был... Сделай доброе дело, посиди со мной. Вино за мой счет.

* * *

Трактирщик едва успевал подавать вино. Бенц левой рукой обнимал своего лучшего друга Кадушку за плечо, а правой подливал то ему, то себе в глиняные кружки. Кадушка покорно слушал горькие речи о женском коварстве, поддакивал и старался пить поменьше. Это у него получалось плохо. А Бенц трагически жестикулировал, произносил пылкие монологи и время от времени, отвлекая собеседника, с ловкостью фокусника выплескивал содержимое своей кружки в раскрытое окно.

– Эх, душа моя оплеванная! – занудно тосковал Бенц. – Одинокий я, брошенный! Взяла да уехала! Такие волосы, такие руки... а меня бросила! Змея, да? Вот скажи – змея?

– Змея, – кивал Кадушка, прикидывая, как бы ему известить эдона Манвела об изловленной добыче. Послать трактирщика? Ну да, сейчас! Этой хитрой сволочи только намекни, он себе награду присвоит!

– Помнишь, я с корабля... над крышей театра... я ей цветы...

– Помню-помню... Да ты пей! Вино – оно хорошо лечит от бабьих подлостей.

– Да я пью... А мне пить нельзя. Мне эта... как ее... голова трезвая нужна. Мне в погоню... за змеей... Куда она уехала?

– Театр двинул колесить по Джермии. Зазывала орал с балкона, что их ждут аж в самом Берхавене.

– Берхавен, да? – угрюмо переспросил Дик. – Стало быть, мне путь лежит в Берхавен. И скорее! Нечего мне в здешнем городишке делать, раз улетела моя Лебедушка! – Бенц подозрительно огляделся. – Только мне втихаря смыться надо. Меня здесь... Тсс! Хочешь, тайну открою?

– Валяй. Мы же друзья.

– Друг ты мой дорогой! –взвыл Бенц и сделал широкий жест рукой (разлив при этом по столу содержимое своей кружки). – Я тебе что хочешь расскажу! Тут, в городе, есть гад, который меня не любит.

– Тебя? – изумился Кадушка. – С чего бы это?

– А с подлости душевной. Я к своей Лебедушке тайком приполз... как червяк огородный... Вот не поверишь – в телеге с сеном прятался! Меня на всех воротах караулят. Если найдут – голову оторвут. Только ты смотри... никому!

– Даже своей подушке не проболтаюсь! – заверил его собутыльник.

Дик поднес к губам кружку и задумался. Затем поставил кружку на стол.

– Как же я не подумал-то... Мне еще из города выбираться, а как?.. Дурак я, дурак! Опять в сене прятаться? Так на всех дураков в городе сена не хватит!

Кадушка возликовал. Вот она, возможность обдурить идиота Бенца!

– Я тебя, дружище, из города выведу!

– Ты? Выведешь?! – пьяно ахнул Бенц.

– А то зачем на свете есть друзья?

За такие благородные слова тут же снова потребовалось выпить.

– У меня младший брат в стражниках, – объяснил Кадушка. – Говоришь, на всех воротах караулят? А он выведет! Он хитрый!

И Кадушка понес вздор про то, что завтра утром крупный городской чиновник отправляется в Порт-о-Бонито. Его сопровождают стражники. Брат Кадушки одолжит Бенцу форменный плащ и шляпу. На выезде из города ни один злодей не опознает...

На такую побасенку не купился бы даже цыпленок. Но Бенц, распялив рот в глупой улыбке, кивал каждому слову своего нового друга. А когда тот закончил, Бенц с пьяным энтузиазмом выразил желание немедленно отправиться к младшему брату Кадушки. Даже поднялся на ноги, но потерял равновесие и, ухватившись за край стола, едва его не опрокинул.

– Тихо, тихо, – поддержал его Кадушка за локоть. – Да тебя ноги не держат!

– Плевать! Надо будет, доползу до этого Бер... Бер... Вот только поспать бы чуток.

– Это мысль! – обрадовался Кадушка и подозвал трактирщика.

Все тут же уладилось. Трактирщик охотно согласился сдать захмелевшему гостю до утра чердачную комнатку. («Только деньги вперед!») Кадушка чуть ли не волоком по крутой лестнице доставил Бенца наверх.

Маленькая комнатка, чистенькая и с закрытыми ставнями окном, понравилась Бенцу. Но первым делом он растянулся на полу и сообщил вслух, что под топчаном не прячутся убийцы. Потом он заверил Кадушку, что запрется изнутри на засов и ляжет спать. И никому не откроет, только дорогому другу. А дорогой друг ему завтра постучит вот этаким манером... И Дик выбил на двери дробь.

Кадушка заверил собутыльника, что все понял. Постоял у двери, пока не услышал стук засова. А затем, когда с той стороны заскрипел топчан под рухнувшим на него телом, негромко сказал хозяину трактира, показав серебряный делер:

– Снаружи нет засова. Может, загородить бы чем дверь, чтоб он не вышел?

– Засова нет, а пазы для него есть, – хладнокровно сказал хозяин, беря монету. – Сейчас доску принесу и вставлю. Не выйдет, пока вам, сударь, не будет угодно...

Тем временем Бенц, лежа в одежде и в сапогах на топчане, вслушивался в звуки, доносящиеся с лестницы. Когда все стихло, он встал, осмотрел ставни и аккуратно снял их с петель. Выглянул с высоты на пустую улицу, где было светло – эх, слишком светло! Затем снял перевязь со шпагой и, левой рукой вцепившись в оконную раму, рискованно высунувшись наружу, правой рукой отправил шпагу с перевязью наверх, на крышу над чердачным окном. Засунул туда же свою шляпу. Затем гибким, сильным движением, подтянувшись на руках, последовал за шпагой – наверх.

Растянувшись на черепичной крыше, Дик некоторое время прислушивался: не потревожил ли он хозяина и слуг? Но все было тихо.

Дик похвалил себя за то, что догадался разыграть страдальца перед Кадушкой. Вдруг люди эдона Манвела поверят, что он и в самом деле явился в Порт-о-Ранго ради Сибиллы Лебедушки! Есть надежда, что возле дома Кэти не будет засады...

«Риэли Насмешница, не погуби! Мне надо совсем немного удачи – забрать Кэти с собой! Сгребу в охапку, унесу прочь из города... давно бы это сделать!»

Бенц сел на гребне крыши. Стянул сапоги, привязал их за подколенные ремни к поясу – слева и справа. На край ремешка прицепил сбоку шляпу. Надел перевязь, но повернул ее так, чтобы шпага оказалась за спиной. Встал, сделал несколько шагов босиком по гребню. Раскинул руки, удерживая равновесие, и заулыбался.

Дик любил высоту – даже такую небольшую (по меркам небохода). Прогулки по крышам он еще в детстве освоил и сделал любимой забавой, чем приводил в ужас своего деда, тихого книжника.

Весело присвистнув, Дик со сноровкой бродячего кота прошелся по гребню, спустился к водосточному желобу, перебрался по нему на перила крохотного балкончика, великолепным прыжком перелетел на дерево, а оттуда – на карниз соседнего дома. И двинулся дальше, распугивая голубей и воробьев. Он был бесшумен, как летучая мышь, и никто из горожан не заметил тень наверху... если не считать мальчика, которому позже влетело от отца за вранье. Но мальчик стоял на своем: он видел огромного кота, с человека ростом!

– Может быть, это был трубочист? – заступилась за сынишку мать.

– У трубочистов не бывает хвостов, – резонно возразил сын. – А у этого хвост был, прямой такой. И трубочисты не прыгают с дома на дерево!

Последнее заявление вывело отца из терпения, и он надрал уши своему отпрыску.