На взлёт!

IV. ОБРЕТЕНИЕ ВТОРОЙ ПАРЫ КРЫЛЬЕВ. Части 1-3

1

Как раз верблюды кончили свой бег,

И караван улегся на ночлег.

(Омар ибн Аби Рабиа )

Мейхан, сын Шаттаха, хозяин каравана, с трудом сдерживал в горле черные ругательства. Как можно бранить Байхент? Мейхан родился под одной из крыш этого города, и говорить о Байхенте худое – все равно что сквернословить о родителях.

Да, надо придержать брань. Ну, закрылись городские ворота, когда не совсем еще стемнело. Ну, отказались стражники пропустить припозднившийся караван. Ну, проведет Мейхан еще одну ночь в разлуке с обеими своими женами – статными, полногрудыми, ласковыми... Эх! Все-таки хочется обругать Байхент!

Хозяин каравана махнул рукой и велел располагаться на ночлег у городской стены.

Не успели в город? Пусть это будет самой большой их неприятностью!

Мейхан шел среди суетящихся людей, что хмуро обихаживали верблюдов и разводили костры. Шатры не ставил никто: ночь должна быть ясной и теплой. Хозяин покрикивал на погонщиков, чтобы проверили, не сбили ли верблюды себе мозоли на ногах, не натерли ли вьюки им горбы. Мейхан гордился своими верблюдами – рослыми, с крепкими костяками и с густой, длинной шерстью. Все они родились здесь, в Халфате. Верблюды, которых привозят из-за моря, стоят дешевле, потому что у них не такая теплая шерсть. На Вайя-Ах жарко, верблюды «легко одеты». А здесь, где зимой бушуют вьюги, взросла порода косматых верблюдов, и Мейхан покупает только таких.

Взгляд караванщика скользнул по франусийцу с котелком воды – тот по широкой дуге обходил лежащего верблюда. Мейхан усмехнулся в бороду. Этого неверного в первый день пути оплевали верблюды, с тех пор тот не ценит и не уважает благородных животных. И зачем почтенный Райсул, сын Меймуна, взял охранником франусийского журавля со шпагой? Конечно, путь каравана пролегал по землям, кишащим разбойниками, но у Мейхана достаточно крепких слуг, умеющих держать в руках оружие. Впрочем, дорога была спокойной – а теперь закончилась, хвала Единому! И Райсул наверняка уже понял, что его деньги. уплаченные франусийцу-охраннику, все равно что выброшены в придорожную канаву.

* * *

Бенц приладил котелок на рогульках над огнем – наловчился за время пути. Райсул, сидящий на подстилке их верблюжьей шерсти, задумчиво глядел в огонь. Дик вытащил из дорожной сумы мешочек с крупой и сплетенные в косичку полоски копченого мяса: стряпня в дороге, как и прочая работа, лежала на нем. Такую уж они историю сочинили для караванщиков: Райсул – купец, а Бенц – охранник и слуга.

Возясь с похлебкой, Дик время от времени бросал на спутника незаметные взгляды. Не нравился ему в последнее время Райсул! Чем ближе халфатийская столица, тем мрачнее становился парень.

Посолив и помешав варево, Дик уселся рядом с Райсулом и спросил:

– А не боишься, что тебя кто-нибудь из родни узнает на улице?

– Кому узнать? – дернул щекой Райсул. – Десять лет прошло, я уже не юнец. А узнают – мимо пройдут. Я изгнан из семьи.

Его тон не понравился Дику, и тот поменял тему беседы:

– Сейчас у ручья слышал странный разговор. Один караванщик говорит другому: «Если приду домой, а жена опять к своей сестре погостить убежала, – поколочу гадюку. Что за радость возвращаться в пустой дом?» А второй отвечает, вроде как со смешком: «Не боишься такие слова говорить? Луна-то уже почти полная!» Вот я и не понял – при чем тут луна? Или я ваш язык плохо знаю?

Райсул стряхнул мрачные мысли, лег на спину и ухмыльнулся, глядя в звездное небо:

– Ты хорошо знаешь наш язык. Ты наших сказок не знаешь. А эту сказку придумали женщины, чтобы мужей пугать. Здесь придумали, в Байхенте. В других местах не знают про Лунную Деву.

– А что за Лунная Дева?

– Каждое полнолуние луна выбирает один дом... – Голос Райсула стал загадочным, но в нем скользило озорство, словно мальчишка пугал своего ровесника. – Каждый раз – другой дом. Все в доме в эту ночь спят – крепко спят, хоть в бубен бей. А одна женщина просыпается – старая ли, молодая ли... Выходит во двор, в лунный свет. Муж спит, свекор спит, дети спят – никто не видит. И превращается она в Лунную Деву. Красива, как луна! Опасна, как дракон! Два меча за спиной! Бежит по темным улицам, прыгает с крыши на крышу – ищет дом, где муж жену зря бьет. Не за вину бьет, не чтоб поучить, а от своего дурного нрава. Находит дом, находит злого мужа. Запертые двери перед нею сами распахнутся. Войдет, встанет над спящим. Если рукой ударит – спящий наутро захворает. Если ногой ударит – спящего наутро злая болезнь возьмет, долго маяться будет. Если мечом ударит – спящий утром не проснется.

– Ух ты! – восхитился Бенц. – И вывод: не обижай женщин!

Он бросил взгляд на почти полную луну, которая словно зацепилась за кончик острого шпиля за стеной.

– А это что за шпиль? Дворец правителя?

– Нет, дворец дальше, – объяснил Райсул. – А это Дом Зеркала... по-вашему – храм... Нет, не храм! – поправился Райсул. – Там живут три мудрые старухи. Они хранят зеркало, которое принадлежало пророку Халфе. Зеркало, которым пророк мог лишить человека разума, а мог открыть ему взор на грядущие времена. И на мудрых старух падает отсвет силы пророка. Они носят у пояса на цепочках маленькие зеркальца. Приказывают человеку глядеть на такое зеркальце – и человек забывает свое имя. Грезит наяву, видит то, чего не увидишь обычным зрением...

– Да ну? Это легенда – или кто-то видел такие чудеса?

– Все видели. И я видел. Дважды в год правитель покидает дворец и идет к священному источнику – это за городом, в роще. А вдоль дороги весь город толпится – все чуда хотят. У источника его встречает одна из мудрых старух. Они тоже приходят к источнику, вместе с дворцовым шествием, все три. Одна открывает шкатулку, где хранится зеркало пророка. Хранитель глядит в зеркало. Старуха приказывает ему уснуть. Он спит и во сне прорицает. А придворные слушают, и люди слушают. Дети на деревьях сидят – слушают. Всем чуда хочется. Я маленьким был, тоже с дерева слушал. Что сказано у источника, того изменить нельзя. Такова воля Единого.

Хотел Бенц сказать, что слыхал про альбинских чародеев, которые умеют вытворять похожие чудеса. Но удержался: Райсул улыбался, из глаз исчезла тоска, на лице была гордость...

Вот и славно. Хоть ожил немного парень, а то совсем его пришибло возвращение на родину.

Дик спросил о другом:

– А эти мудрые дамы... они только дважды в год выходят из Дома Зеркала?

– Да. Но город сам к ним приходит. Хочет человек узнать, изменяет ли ему жена, ворует ли приказчик, победит ли его грифон в гонках – идет к старухам. Та зовет прислужницу, дает ей смотреть в зеркало. Не в священное, а в то, что на цепочке. И та дает ответы на вопросы того, кто принес деньги.

«А, деньги!» – хмыкнул про себя Бенц и вспомнил гадалку Роситу. Наверное, бабки из Дома Зеркала такие же мошенницы. Хотя... кто их знает, этих халфатиек.

Дик снова перевел взгляд на луну, зацепившуюся за шпиль.

Там, за стеной, лежал чужой, загадочный, полный тайн город. Сейчас Бенц видел только крохотный его кусочек, но какой интересный! Старые колдуньи, заставляющие людей произносить пророчества! Интересно, а может ли хоть одна предвидеть, что утром в Байхент войдет с караваном франусийский небоход Дик Бенц?

Парень усмехнулся. Угу, конечно! Кому интересен бродяга-чужеземец? Во всем Байхенте о нем никто не думает, это уж точно!

* * *

Дик ошибался. Именно в этот миг в Доме Зеркала один человек думал о нем, капитане Бенце.

2

Трусость делала шаг назад, жадность делала шаг вперед,

Не решившийся – не возьмет, остерегшийся – не умрет.

(Ибн-ар- Руми )

Двуцвет сидел на покрытом ковром полу, на высокой твердой подушке, и сосредоточенно глядел на низенький столик, уставленный сластями. Сейчас его не интересовало угощение. Возник короткий перерыв в беседе – и Двуцвет старался использовать его.

Старая Ухтия, хозяйка комнаты, покинула гостя, отойдя на ежевечернее поклонение Зеркалу. Обряд недолгий, скоро она вернется.

Итак, все ли он продумал?

Цель – война Иллии с Альбином при поддержке Альбина Халфатом. Иллия, таким образом, будет зажата меж двух враждебных государств.

Промежуточная цель – женитьба принца Джордана на царевне Айджан. Этот брак не только свяжет две страны союзническими обязательствами, но и даст Джордану новые козыри в борьбе за престол. Кстати, именно поэтому нельзя допустить свадьбы его сестрицы с иллийским гаденышем.

Способ – обряд у священного источника. Погруженный в сон правитель должен произнести благословение будущему браку дочери.

Исполнитель – мудрая старуха Ухтия... мудрая, да... безмозглая и хищная гадюка. Двуцвет, проживающий уже вторую жизнь, не раз бывал в Халфате и давно раскрыл тайну обряда. Старуха очень тихо подсказывает уснувшему правителю. что ему надо говорить. Двуцвет дважды давал деньги старым ведьмам (не этим, а их предшественницам), чтобы те вставили в пророчество несколько лишних словечек. Чародей крепко подозревал, что кое-кто из халфатийских вельмож тоже играет в эту игру.

Средство – драгоценности. Старая Ухтия безобразно жадна до ювелирных изделий. Удачно, что именно ее выбрал жребий для обряда, который свершится через два дня.

Итак, все ли предусмотрел Двуцвет?

Нет.

Он не предусмотрел Дика Бенца.

А Дика Бенца отныне следует учитывать при любом раскладе.

Казалось бы, о чем беспокоиться? В Халфат «Миранда» не прилетит, нету сюда ходу летучим кораблям. Но Двуцвет не мог забыть все случаи, когда планы магов Ожерелья были сорваны из-за проклятого франусийца.

Совпадение?

Двуцвет не верил в совпадения.

Впрочем, кажется, сейчас он все-таки в безопасности от проклятого леташа...

Зашуршал тяжелый бархат синей портьеры. Старая Ухтия вернулась к посетителю.

Грузная, крупная женщина в черном парчовом наряде молча подошла к столику, уселась напротив Двуцвета и взяла с блюда медовую коврижку, усыпанную молотыми орехами.

Маг ждал, когда Ухтия начнет беседу. Он глядел, как разламывали коврижку на куски короткие крепкие пальцы, унизанные кольцами.

Одежда старухи была черной, без единого цветного лоскутка. Двуцвет знал. почему Ухтия всегда одевалась именно так: она считала, что на черном лучше смотрятся украшения.

Ожерелье из самоцветов. Подвески из изумрудов, оправленных в золотые «капельки». Массивная брошь у горла, усыпанная мелкими бриллиантами. Пояс с пряжкой – серебро с агатами. Обруч на лбу – золото с крупным рубином. Все это не сочеталось между собой. Так могла нарядиться лишь женщина с мозгами и вкусом сороки. Зато стоили эти побрякушки действительно дорого и надеты были для него, уважаемого гостя с толстым кошельком. Чтоб знал: Ухтию задешево не купишь. Такая наивная уловка...

Среди крикливых, броских украшений терялось то, что определяло положение старухи в халфатийском обществе: маленькое круглое зеркальце на медной цепочке...

Дожевав коврижку и запив ее сладким вином, Ухтия вытерла липкие пальцы о край скатерти и сказала густым, низким голосом:

– Нет, чужеземец. Ты даешь хорошие деньги, но я не подставлю из-за них шею под меч палача.

– Мудрая Ухтия, зачем говорить о казни? – Двуцвет постарался, чтобы в голосе его не звучала насмешка. – Ты же провидица! Взгляни в будущее – и увидишь себя в окружении правнуков, счастливой и богатой.

– Я и так не бедна.

– Сейчас – да. Но ты выдаешь внучку за хранителя скипетра правителя. Твоя юная газель будет жить не в доме жалкого купчишки – во дворце! Ты даешь за нею роскошное приданое, об этом говорит весь Байхент! А плата свахе? А твоя доля в свадебных расходах? Твои сундуки, почтенная Ухтия, глубоки, но не бездонны.

Старуха сердито поджала полные губы, над которыми выделялась темная ниточка усов.

– Не считай золото в моих сундуках, чужестранец. У меня одна жизнь, я ее не продаю.

– А я ее не покупаю, мудрая Ухтия, пусть длится она на радость твоей семье... у тебя ведь большая семья, верно?

Двуцвет заранее узнал все о семействе вдовой старухи, которое проживало в богатом доме на другом конце города и часто навещало бабушку, которая со временем должна была оставить хорошее наследство.

Маленькие глазки старухи забегали по сторонам. Ей явно хотелось взять золото... но как же ей было страшно! Двуцвет видел женщину насквозь. Одно дело – за деньги нашептать купеческой жене, что в будущем ей предстоит изменить мужу с соседом и обрести неслыханное счастье... и совсем другое – влезть в дворцовые игры.

И в тот момент. когда Ухтия открыла рот (то ли отказаться, то ли поторговаться), Двуцвет опередил ее:

– Я назвал цену – и не откажусь от нее, почтенная Ухтия, не увеличу ни на медяк. Но могу добавить подарок... но тогда попрошу еще об одной небольшой услуге.

И на раскрытой ладони протянул перстень с большим сапфиром.

Ухтия, забыв, с кем она говорит и где находится, с восхищением уставилась на камень. Кабошон, чистый и красивый, казался живым, и света висящей над ним лампы хватило, чтобы внутри камня зажглась лучистая звезда.

Наконец старуха опомнилась. Решение было ею уже принято, но она не собиралась вот так, сразу, показать, что сдается.

– И какую услугу я еще должна оказать? – сварливо спросила она. – Свести тебя с одной из жен правителя? Или провести тебя в дворцовую сокровищницу?

– О, ничего столь ужасного, – мягко ответил Двуцвет. – Ты знаешь Байхент и его жителей лучше, чем солнце, что каждый день его освещает.

Старуха польщенно заулыбалась.

– Помоги мне разыскать чужестранку, которая приехала в Байхент с мужем. Имя супруга, видимо, Усман, но наверняка не скажу. Купец, ходил с караваном за Хребет Пророка. Женщина – иллийка. На родине ее звали Фантарина, но здесь ей могли поменять имя.

Старуха помолчала, глядя на столик. Затем сказала негромко:

– Я возьмусь исполнить оба твои поручения, иноземец. А сейчас ступай. Мне предстоит провести вечер в молитвах.

* * *

Оставшись одна, Ухтия неспешно завершила ужин, занятая мыслями. Наконец она взяла молоточек и потянулась к бронзовой пластине гонга. Раздался низкий звон.

В комнату вошла прислужница – смуглая полногрудая женщина со шрамом на левой щеке.

– Убери со стола, Фантарина, – приказала старуха.

Женщина молча поклонилась и принялась собирать опустевшие блюда.

Ухтия усмехнулась.

Она мудро поступила, не сказав чужеземцу, что Фантарину, вдову купца Усмана, братья покойного мужа отдали в Дом Зеркала. Чтобы молилась за душу покойного супруга... да ясно ведь – чтоб не заявляла права на наследство!

Чужак ищет Фантарину? Вот и хорошо, вот и пусть ищет. А она, Ухтия, сначала разузнает, зачем ему понадобилась иллийка. Может, Фантарине причитаются какие-то деньги от иноземных родственников? Или ее не может забыть далекий поклонник?

Ухтия любила чужие тайны.

3

Рано утром со всех минаретов опять запели муэдзины, ворота открылись, и караван, сопровождаемый глухим звоном бубенцов, медленно вошел в город.

(Л. Соловьев)

– Куда мы теперь? – спросил Дик, глазея по сторонам.

Байхент был не первым халфатийским городом на пути Бенца – но первым, в который он вошел. Райсул предупредил его о высокой входной пошлине для чужеземцев, и оба решили приберечь деньги для столицы.

Теперь Дик убедился, что Байхент не был похож ни на один из городов, которые ему приходилось видеть раньше. И конечно же, он был самым шумным!

Казалось в городе не молчал никто. Прохожие в голос переговаривались или, не стесняясь, распевали песни. На стене перекликались стражники. С высоких узорчатых башенок неслось что-то заунывное – то ли молитвы, то ли заклинания. Пронзительно верещали детишки. Горланили уличные торговцы с лотками. Ревели верблюды, пронзительно голосили ослы.

Невольно вспомнился Фейхштад, где закричать или запеть на улице значило вызвать недоуменные взгляды прохожих и недоброе внимание стражи. Но ладно Фейхштад, джермийское захолустье... так ведь даже Белле-Флори, столица веселых и пылких иллийцев, где часто прямо на площади вспыхивали танцы, – даже там не стоял такой ошеломительный гвалт.

И таких настырных торговцев в Белле-Флори не водилось. Идти рядом с прохожим, дергать его за рукав, нахваливая свой товар – да за такое в любом городе Антарэйди можно было схлопотать по уху. Кроме Байхента.

Вот что нужно от Дика этому пестро одетому типу, явно безумцу, удравшему из-под присмотра? Чего он выплясывает вокруг, зачем трясет связками бус из речных раковин и птичьих косточек? Продает, что ли? Неужели кто-то купит такое убожество? Дик знает халфатийский язык, но этот сумасшедший тараторит так, что ничего не разобрать...

Заметив растерянность капитана, Райсул пояснил, перекрикивая уличный гам:

– Предлагает погадать!.. Ступай, ступай, добрый человек! Клянусь туфлей пророка, мы с моим спутником не хотим знать будущее. Рано или поздно оно само к нам придет, тогда мы на него и посмотрим.

Дик одобрительно ухмыльнулся и припомнил Роситу. Должно быть, этот уличный плясун – такой же мошенник, как «Вьеха».

Верблюды неспешно брели по знакомому пути – в караван-сарай, привычное место остановки. Именно там хозяин каравана начинал и заканчивал свои странствия. Райсул и Дик тоже собирались остановиться там.

– А чего дома такие белые? Каменные? – поинтересовался Бенц.

– Нет, бревенчатые. Просто обмазаны белой глиной. Традиция такая, наши предки привезли в Вайя-Ах.

– Красиво, – одобрил Бенц.

– Красиво, но непрочно, – хмыкнул Райсул. – Там, на старой родине, куда жарче. И дожди идут редко. А здесь зарядят ливни осенью – и плывет эта красота, снова мазать... И крыши плоские, как на Вайя-ах.

– Ну и что? В Спандии тоже крыши плоские, и на юге Иллии...

– В Спандии тепло. А здесь зимой снега наметает столько, что крышу может проломить. Как в Виктии и в Альбине. Только там крыши острые, снег на них не держится, скатывается. А мы все равно строим с плоскими крышами, как предки...

* * *

Караван-сарай встретил путников суетой и небрежным, на бегу, гостеприимством. Ни Райсул, ни Бенц не обиделись на то, что им уделили не слишком много времени: хозяину и слугам надо было принять толпу народа и обиходить десятка два верблюдов. Показали гостям комнату на двоих, принесли блюдо с лепешками и кувшин вина – и спасибо.

– Вино здешнее, – оценил Райсул. – Кислятина. В Халфате растет виноград – не здесь, южнее. Но с иллийскими винами не сравнить. И со спандийскими... Капитан, ты пойдешь к Шераддину?

– К Шераддину? Это кто таков? И с какой стати я к нему должен идти?

– Ты рассказывал. Шераддин, сын Майсуна. Дом у площади Трех Грифонов. Ты помог его сыну украсть невесту.

– Да, верно. – Дик глянул на свое левое запястье, украшенное серебряным браслетом. – Я и забыл про эту вещицу. Как будто всю жизнь ее таскаю.

– Сайхат сказал: его отец знатен и богат. Так?

– Так.

– Зачем Сайхату лгать? Знатный человек, богатый человек сумеет нам помочь!

* * *

Те из караванщиков, чьи семьи жили в столице, разошлись по домам, и на постоялом дворе стало тише и спокойнее... вернее, тише и спокойнее по меркам Байхента, это Дик уже понял.

Квадратный двор, обнесенный низкими постройками, не опустел, но суета в нем прекратилась. Верблюдов заперли в загоне, а посреди двора, в неглубокой яме, развели костер. Бенц уже знал – такие ямы есть во всех дворах. В домах есть очаги, но халфатийцы любят огонь на открытом воздухе. Только бедняки берегут дрова, чтобы отапливать дом.

А здесь, в караван-сарае, постояльцы собрались у костра не только для того, чтобы поболтать и послушать певца, который высоким, звенящим голосом завел песню о неласковой красавице. Они еще и прилаживали у огня железные рогульки, чтобы, когда прогорит пламя, пожарить над углями мясо.

Бенц мог бы посидеть с ними. Но мешали мысли о том, что Райсул ведет поиск, а он, Дик, здесь прохлаждается.

Они уже расспросили хозяина караван-сарая – кому и знать купцов, как не ему! И тут выяснилось досадное обстоятельство. Хозяин припомнил десятка полтора торговцев, носящих имя Усман, но ни один из них не был сыном Усена. Либо Райсул перепутал имя, либо купец этот был в Байхенте лишь проездом.

Хозяин, желая помочь, кликнул слуг – и один из них припомнил, что человек по имени Усман, сын Усена, жил где-то на северной окраине, но вроде бы ничем не торговал.

Райсул встрепенулся, как гончий пес, взявший след, и заявил, что немедленно отправится на северную окраину. А Дик остался один. И это было обидно.

Не будет он торчать тут, как брошенный тюк с дорожными припасами! Сам пойдет искать! Пожалуй, и в самом деле зайдет к знатному и богатому Шераддину, расскажет про Сайхата и похищенную спандийку. Тем более что хозяин постоялого двора очень даже знал Шераддина, сына Майсуна. Его, оказывается, знал весь Байхент. Тающим от восхищения голосом хозяин подтвердил, что почтенный Шераддин действительно изволит жить в великолепном особняке возле площади Трех Грифонов. («Ай, какой дом! Дворец, а не дом!»)

Хозяин объяснил Дику дорогу, но франусиец сбился с пути и вместо площади Трех Грифонов выбрел на базарную площадь.