На взлёт!

III. ОБРЕТЕНИЕ ГОРЬКОЙ СВОБОДЫ. Части 8-10

8

Погадай, возьми меня за руку,

А взяла – не надо гадать...

(А. Вознесенский)

За столом Бенц был душой общества, сыпал веселыми байками, отвешивал комплименты то хозяйке, то ее дочери, спел по просьбе гостей короткую застольную песню.

Он не удивился, когда его усадили рядом с эдонетой Хасинтой. Девушка была бледна, она неумело скрывала тревогу, не обнаружив за столом своего возлюбленного. Когда отведавшие вина гости завели общую беседу, Дик под шумок рассказал на ушко своей милой соседке про планы Сайхата.

Бледность Хасинты сменилась жарким румянцем. Мать заметила это – и бросила на мужа выразительный взгляд.

Когда гости насытились и разговор начал иссякать, эдона Мирита сообщила:

– Мой дорогой супруг решил сделать к сегодняшнему празднику подарок – мне и вам всем. Полагаю, вам приходилось слышать о загадочной гадалке Вьехе.

Все с интересом закивали.

– Никто не знает, где живет эта удивительная старуха. Она сама приходит в тот дом, какой выберет, и с невероятной точностью рассказывает хозяевам дома о их прошлом, настоящем и будущем. Мой супруг ухитрился найти гадалку и нанять на сегодняшний вечер. Вьеха предскажет судьбу нам всем!

Гости шумно выразили свое восхищение.

– Мудрая гостья вот-вот прибудет, – подпустила таинственности в голос хозяйка. – Я приказала провести ее в голубую гостиную. Мы будем входить туда по одному. Мирита шутливо погрозила гостям пальцем. – Уверена, что некоторые шалуны и проказницы не захотят, чтобы их былые или нынешние похождения обсуждались при всех!

Гости захихикали, весело переглядываясь.

Слуга тихо вошел в столовую, остановился за спиной хозяйки и, склонившись над ухом. что-то сказал ей.

Эдона Мирита взмахнула сложенным веером:

– Ах, наша необычная гостья уже прибыла! Кто хочет первым заглянуть в будущее?

Все на миг замешкались, и Бенц этим воспользовался. Наверняка гадалка, как все ее товарки по ремеслу, любит деньги. Пожалуй, ее можно будет уговорить сказать несколько нужных словечек. Жаль, при себе только один делер... авось хватит на мзду старухе!

«Эдон Лансио» поспешно вскочил на ноги:

– Если господа и дамы не сочтут меня дерзким...

– Ах, что вы, что вы, ваша милость! – заулыбалась хозяйка и обернулась к слуге. – Хозе, проводи господина барона в голубую гостиную.

* * *

Гадалка походила на черную ворону, нахохлившуюся посреди веселенькой гостиной с голубыми цветочными обоями. Черный плащ с низко опущенным капюшоном скрывал фигуру и лицо. Руки, деловито тасующие колоду карт, были затянуты в черные нитяные перчатки. Женщина сидела на стуле с высокой спинкой у мраморного столика. Второй стул, рядом с нею, был поставлен для гостя.

Дик уселся и приветливо спросил:

– Как гадать будем, матушка? По руке или на картах?

При звуке его голоса старуха вздрогнула, прекратила тасовать колоду, вскинула голову – и тут же вновь ее опустила.

– Как прикажешь, господин, – хрипло шепнула она. – Можно сначала на ладонь глянуть, а можно и карты раскинуть.

– Нужен ли я еще вашей милости? – спросил от дверей слуга.

– Нет, ступай.

Старуха проводила слугу взглядом – и лишь тогда, когда дверь закрылась, взяла обеими руками руку Бенца.

– О! – выдохнула старуха. – Ты молод, но у тебя ладонь мужчины, познавшего жизнь. Ты человек суровой судьбы. Опасность позади, беда вокруг, смерть впереди.

– Да? Не удивила. Смерть у всех впереди, лишь бы подольше там и оставалась!

– Но твоя уже на тебя глядит, ухмыляется.

Дик начал сердиться. Раз ты гадалка, так ври клиенту что-нибудь веселое да приятное! А пугать нечего.

– А твоя, стало быть, далеко отсюда? – процедил он. – Может, в Таумеклане? Или еще где за морем? Ну-ка, покажи ладонь, сам тебе погадаю!

И схватил женщину за левую руку.

Та взвизгнула, шарахнулась. вырвалась. Всем телом подалась в сторону, готовая вскочить со стула и броситься к дверям.

Но Дик не пошевелился. Он был удивлен. Взвизгнула старуха звонко, молодо. И движение, которым она выдернула руку, было ловким, сильным...

– Не бойся, матушка, – сказал Бенц мирно. – Раскинь лучше карты.

Успокоившись, старуха вернулась на место, вновь принялась тасовать колоду.

А вот у Дика начисто пропало то легкое, приподнятое, веселое настроение, что владело им за ужином. Еще недавно самозванец чувствовал себя так, словно срывает выигрыш за выигрышем; удача несла его в ладонях.

А теперь – стоп. Теперь надо насторожиться.

Что-то не так, но что?

Вьеха тем временем принялась медленно выкладывать на столик карты. Дик с нарастающей тревогой глядел на сложную фигуру, похожую на снежинку в кольце. Часть карт упала на столик рубашками вверх.

Небоход не верил в гадание – ни на картах, ни по ладони, ни на ореховой скорлупе. Но в движениях рук старухи было что-то завораживающее, недоброе, опасное. И еще беспокоило неуловимое воспоминание. Словно комар кружится вокруг, а не поймаешь.

– Странно! – возгласила Вьеха. – Если бы не знала. куда меня позвали, решила бы, что гадаю простолюдину. Прости, господин, обидеть не хочу, да только так карты легли.

У Бенца холодок пробежал по спине. Он покосился на мраморный столик – словно куски раскрашенной бумаги и впрямь могли его выдать.

– Вот грифон. – Вьеха коснулась пальцем клювастой головы на карте. – Это знак неба. Твою душу тянет ввысь, господин, и тянуть будет, если не перечеркнет твой небесный путь вот эта карта – факел. В этом раскладе она означает смерть.

– Да сроду она не означала смерть... – трепыхнулся было Дик, которому в детстве дядя Рейнард шутки ради показал азы гадания

– Означает, если рядом выпала чаша, – не дала себя сбить Вьеха. – Причем чаша перевернутая. Кончилась жизнь, вся вытекла, как вода из чаши.

Дик открыл было рот, чтобы возразить, но промолчал. Не потому, что испугался. Просто в этот миг он понял, что показалось ему странным в облике гадалки.

Когда женщина шарахалась от него, плащ распахнулся, приоткрыв платье. Темно-синее. Расшитое по подолу белыми вьюнками.

И Бенц вспомнил, где он видел это платье. Совсем недавно. Сегодня.

«Не может быть...»

Дик усилием воли сдержал нахальную ухмылку и вопросил трагическим тоном:

– А карты говорят, есть ли у меня надежда избежать смерти?

Гадалка вперила взгляд в расклад:

– Ох, сложно! Два лучника – спандийский и джермийский – целят в твою карту. Грифон далеко – небо тебя не спасет. Разве что надежду дает эта спандийская дама...

– Знаю! – догадался Дик. – Спандийская дама означает гадалку, которая мотыжит мне мозги всяким вздором – а, Росита?

Гадалка дернулась, словно ее ударили по щеке. Вскочила, но Бенц поймал ее за руку и силой усадил обратно.

– Не прыгай, коза прозорливая! Только пискни мне поперек характера – все про тебя расскажу здешнему хозяину.

– А я – про тебя! – змеей прошипела Росита. – Тебе слуга сказал «ваша милость». С каких пор ты дворянином заделался?

– Я сюда пришел с рекомендательным письмом! – не дал себя запугать самозванец. – Мне руки скрутить не рискнут, а ты явная мошенница. Кому проще отсюда удрать?

Росита притихла. Сейчас она не прятала лицо, держала голову высоко. Капюшон почти не скрывал страшноватого грима – горбатый нос среди извилистых морщин.

– Если я созову хозяев и гостей, – продолжил Бенц, – и при всех сдерну с тебя это уродство, покажу твое смазливое личико – будет тогда вера твоим словам?

– Не надо! – пискнула Росита.

– То-то же! С этого бы и начинала!

– Дик, – вкрадчиво произнесла спандийка, – договоримся по-хорошему. Ты меня не знаешь, я тебя не знаю. Я тут всем погадаю и тихо-мирно уйду, а?

Бенц молчал, и девушка поспешно добавила:

– Если хочешь, я во время гаданья скажу хозяевам про тебя что-нибудь хорошее.

– Так договориться можно, – кивнул Дик. – А я, когда отсюда выйду, расхвалю твое гаданье. Но вношу поправку курса: никуда ты отсюда тихо-мирно не уйдешь!

– Почему?

– Да потому, что ты, гадюка подколодная, едва перешагнешь порог – сразу побежишь к эдону Манвелу.

– Я?! Дик, что ты такое говоришь?

– А про мой приход в ваш домик ему чайки накричали? Собачонка соседская натявкала?

Росита чуть помолчала, а затем спросила неуверенно:

– Да как мне остаться-то? Я не гостья. Погадала, получила деньги – и пошла вон...

– Они собираются разойтись засветло. Вот и скажи хозяйке или хозяину, что самое верное гадание – на рассвете, с первыми солнечными лучами. Не мне учить тебя вранью. А я уйду затемно.

Росита медленно кивнула:

– Пожалуй, это я сумею.

– Тогда слушай. Споешь хозяевам романс о том, что лучший жених для их дочери – барон Лансио ду Арте.

– Что еще за барон? Откуда он взялся?

– Из поместья возле Сьерра-Тахо.. Ну, это я.

– О боги, Старшие и Младшие! Дик Бенц, ты рехнулся?

– Угу, уже и сам так думаю...

* * *

Вернувшись в столовую, Бенц воздел руки к потолку и заявил сгорающим от любопытства гостям:

– Невероятно! Она читала прошлое, как по книге. И столько сказала о будущем...

Тут он бросил взгляд на хозяйскую дочку, с подчеркнутым смущением отвел глаза, вернулся на свое место за столом и. не дожидаясь, пока подойдет слуга, налил себе вина.

9

Я принял, как святыню, в руки

Ее, закрытую фатой,

И весел – были тихи звуки,

И челн – был призрак над водой.

Она не молвила ни слова

И не явила нам лица,

Но громче ропота морского

Стучали сильные сердца!

(В. Брюсов)

Пока гости по одному выходили в голубую гостиную и возвращались оттуда, преисполненные изумления и восхищения, Дик вовсю ухаживал за эдонетой Хасинтой, не забывая при этом поглядывать на большие напольные часы.

Когда время приблизилось к полночи, Дик перевел разговор на прелестный обычай спандийцев – разводить на плоских крышах цветы.

Дамы оживились, наперебой принялись рассказывать, какие цветы растут в их «поднебесных садиках».

Эдонета Хасинта произнесла застенчиво:

– Наш «садик» не очень хорош, но оттуда просто волшебный вид на море. Особенно в лунную ночь, это просто сказка!

«Умница!» – воскликнул про себя Бенц.

Судя по довольной улыбке, скользнувшей по губам хозяйки, эдона Мирита подумала то же самое.

– В нашей жизни так не хватает сказки! – сказал Дик нежно. – Хотел бы я хоть одним глазком увидеть с вашей крыши луну над заливом! Может ли скромный гость попросить вас, эдонета, стать его проводницей?

– Ах, надо спросить маменьку!

Эдона Мирита (которая уже побывала у гадалки и выслушала намеки на счастье, грядущее от Сьерра-Тахо) сочла просьбу гостя скромной и приличной. Лишь строго сказала дочери, чтобы та возвращалась через несколько минут и обязательно набросила мантилью – ведь наверху холодно!

* * *

Шлюпка зависла у края крыши. Сидевший на корме пожилой леташ явно нервничал (и Бенц вскользь понадеялся, что его волнение не передастся лескату). На мрачном лице Сайхата даже в лунном свете можно было прочесть, что он уже потерял остатки терпения и готов прорваться в дом, снося на своем пути все живое и неживое.

Эдонета Хасинта от волнения закрыла лицо мантильей. Девушка не ответила на быстрые, жаркие слова халфатийца, но вцепилась в его руку обеими руками, и жест этот ни в коем случае нельзя было истолковать как «ах нет, верните меня домой, к маме!»

По правде сказать, у Дика шевелился на душе червячок: а вдруг Сайхат – хитрый мерзавец? Похитит девушку и продаст в рабство... а он, Дик, выходит, сообщник негодяя? Но при взгляде на халфатийца он успокоился. Этот парень свою подружку не отдаст никому и ни за какие пряники!

– Меня не забудьте! – напомнил Бенц влюбленным. – А то как я вернусь к гостям?

– О да, конечно, да! – виновато отозвался Сайхат. – Прыгай на корму, да наградят тебя все боги этого мира!

Шлюпка взмыла вверх. Халфатиец мягко усадил девушку на скамью, сел рядом, успокаивая, а потом огляделся – и устремил взор себе под ноги.

«А ведь для него этот полет – прегрешение против веры! – сообразил вдруг Бенц. – Пророк Халфа запретил летучие корабли! Да... крепко же зацепила парня эта сероглазая барышня!»

Темный, сонный город осыпался вниз. Блеснул отсвет луны в море. Небо приняло легкую шлюпку, ровный поток воздуха понес ее прочь из города. Эдонета Хасинта сидела, левой рукой придерживая у лица мантилью, а правой вцепившись в скамью.

С городской стены шлюпку в рупор окликнул часовой, началась суета. Эдонета вздрогнула, но Бенц даже не взглянул вниз. Он понимал, что наземные копьеметы вряд ли достанут маленькую шлюпку на такой высоте, а пушки и вовсе плохо годились для стрельбы вверх.

* * *

Пока двое влюбленных и их дерзкий сообщник улетали навстречу свободе, в оставленном ими доме праздник превратился в сущее безумие. Слуги без толку метались по крыше, размахивая факелами. Эдон Адемаро орал на слуг. Эдона Мирита полулежала в кресле, а все гостьи столпились вокруг нее, утешая хозяйку дома и наслаждаясь разворачивающимся скандалом.

Один из слуг сказал, что видел в небе черную тень, закрывшую звезды, и понял, что это пролетел Небесный Кашалот, предвестник смерти. Слуге дали по шее и сказали, что он болван.

Более толковые сведения сообщила горничная, которая незадолго до этого вышла на балкон за перчатками, которые там забыла хозяйка. Девушка увидела шлюпку и стоящего в ней человека. Нет, она его в темноте не узнала, а крик подняла не сразу, потому что от ужаса лишилась сознания прямо на балконе. Когда очнулась, было уже поздно.

Росита, все еще сидевшая в голубой гостиной, вслушивалась в гомон, охвативший дом. Даже дверь приоткрыла, чтобы лучше слышать. И смогла понять, что исчезла господская дочка.

Конечно, это штучки неугомонного Бенца! Но ей-то, Росите, как быть? Удрать бы отсюда, но сейчас не получится. Рано или поздно вспомнят, что в гостиной сидит гадалка, и бедняжку Вьеху потребуют к ответу. Еще, чего доброго, сообщницей назовут!

А что скажешь? Назовешь главным виновником барона ду Арте? Но ты же сама только что объявила его воплощением всех добродетелей, какие только можно найти на всей Антарэйди, от океана до океана!

Ладно, здесь она как-нибудь выкрутится. Главное – потянуть время, а потом ухитриться выйти из дома. А там просто – сбросить плащ, содрать наклеенный нос...

Но после этого придется убегать не только из особняка коменданта, но и из города. Она не сумела выполнить второе подряд поручение эдона Манвела. Да он же ее за это живьем распотрошит!..

И тут Росита вскинула голову.

А кто сказал, что она провалила поручение? Когда хозяева вспомнят о гадалке и решат спросить ее о побеге дочери... о-о, как тогда развернется Вьеха! Козни злобных халфатийцев! Заговор подлых халфатийцев! Происки коварных халфатийцев! Уж она расстарается, чтобы бедный эдон Адемаро впредь дергался, услышав слово «Халфат»!

* * *

Шлюпка стояла на сыром прибрежном песке. Эдонета Хасинта все так же сидела на скамье, закрыв мантильей лицо.

А Бенц прощался с Сайхатом.

– По нашим обычаям, – веско говорил халфатиец, – тот, кто помогает жениху похитить невесту, становится братом. Возьми, мой благородный и отважный брат! – Юноша снял с руки серебряный браслет с чеканным узором и протянул Дику. – Мой отец – почтенный Шераддин, сын Майсуна. Он живет в Байхенте, возле площади Трех Грифонов. Он знатен и богат. Если когда-нибудь судьба сведет тебя с ним или с любым из моих родственников, браслет расскажет, какое большое дело сделал ты для меня. Это мой талисман, я ношу его со дня усекновения уха.

Дик знал, что что халфатийцы в знак совершеннолетия отсекают себе часть уха – в память о пророке Халфе, которого некогда велел так наказать злобный правитель.

Отступив на шаг, Дик учтиво сказал:

– Я ценю щедрый подарок и как раз подумываю о поездке в Байхент. Но вдруг твои родственники, уважаемый Сайхат, решат, что я украл браслет?

Юный халфатиец усмехнулся:

– О нет! Мне и моему старшему брату отец заказал браслеты у мастера, известного хитроумными замочками и застежками. Попробуй надеть браслет!

Украшение наотрез отказывалось держаться на руке Бенца. Концы не сходились вместе, на них не было застежки.

Сайхат показал, на какие завитушки узора надо нажимать, чтобы из концов браслета выскользнули штырьки и, сцепившись, образовали застежку.

Халфатиец поклонился названому брату, вернулся в шлюпку и кивком дал леташу команду на взлет.

Шлюпка вновь скользнула над водой и ушла в сторону горизонта, уже затлевшегося рассветными лучами.

Бенц, помрачнев, надел браслет на левую руку.

Он пробрался в город за своей девушкой – а вместо этого помог украсть чужую. Сайхат нашел свое счастье, а Дик возвращается на борт «Миранды» с пустыми руками.

Ах, Кэти... как ты могла...

Рассветный лес, подступавший к побережью, сейчас словно дразнил парня: вот по этому песку сейчас бы могли идти они с Кэти, вот этих птиц слушали бы, вот этой опушкой любовались бы...

Еще недавно Бенц чувствовал душевный подъем от удачного побега. Славно получилось! И сам ноги из города унес, и Сайхату с Хасинтой помог!

А сейчас одиночество навалилось на грудь, мешая дышать, мир вокруг окрасился в черный цвет.

– Зато я свободен, – сказал Дик вслух.

Да, он был свободен. Не надо было решать, как устроить будущее – свое и русой большеглазой девочки. Не надо было заботиться о двоих. Жизнь покатилась легко и беспощадно, как сорвавшийся с горы камень – эй, не стой никто на пути!

Но какой же горькой была эта свобода!

«Эх, рому бы сейчас хватануть... – тоскливо подумал Дик. – Чтобы в груди так не болело... чтобы забыть...»

И всю дорогу до Крабовой бухты он слышал, как в ушах стучала кровь злым, жестким звуком: «Кэти! Кэти! Кэти!»

* * *

Двое моряков, люди Кривого Диого, заканчивали перегрузку бочонков в трюм юркой, с небольшой осадкой фелуки. Сам Кривой Джо стоял на берегу и беседовал с Райсулом.

– Дать знать, когда караван соберется возвращаться в Халфат? Я-то могу, но зачем это твоему капитану? Уж не вздумал ли он напрямую торговать с халфатийцами, вырвать у меня кусок изо рта?

– Ай, зачем плохие слова говоришь? Какая торговля? Ты в нашем трюме был, наш груз целиком забрал!

– Груз-то я видел, а вот на капитана взглянуть не удалось.

– Капитан не девушка, чего на него глядеть? По делам отлучился, тебе же сказали!

– Сказать-то сказали... я вот могу сказать, что я спандийский принц! А вдруг вы взбунтовались, капитана порешили, а теперь замыслили ограбить караван? А мне с этими халфатийцами еще работать!

– Зачем такое говоришь? Как порешили, почему порешили?.. Ай, смотри! Вот же он, капитан, по берегу идет!

К ним действительно приближался Бенц, но в каком виде! По мрачной физиономии можно было подумать, что команда действительно взбунтовалась, но не добила капитана – и теперь он грядет для беспощадной мести.

Райсул радостно сунулся было с приветствием, но капитан проигнорировал его и отрывисто обратился к Кривому Диого:

– Вино перегрузили?

– Заканчиваем, сударь.

– Один бочонок оставьте на палубе. Я за него заплачу.

10

...Бенц!

Ступайте в свою каюту и хорошенько проспитесь!

(И. Бродский)

Экипаж, находившийся на грани бунта, собрался в грузовом трюме на тайный совет.

– Вот нашел время нажраться! – зло сказала Мара. – Караван вот-вот уйдет!

– А может, оно и к лучшему? – осторожно спросил Отец. – Упустим караван, не отправится капитан в Халфат, понемногу забудет про эту дурацкую историю...

– Почему «дурацкую»? – взвился Райсул. – Не пойдет капитан, я один пойду! Я сам найду эту бабу! Узнаю, почему меня из грифоньего патруля выгнали!

– А ну, цыц! – подал голос боцман. – У тебя договор с капитаном, ты без спросу не можешь уйти с корабля!

– К демонам договор! Все равно уйду!

– И капитан все равно уйдет! – горячо добавил юнга. – И без каравана уйдет, раз обещал!

– Цыц, я сказал! Мало нам капитанских истерик!.. И ты, малец, разболтался... Лита, что он сейчас делает?

Девушка, сидевшая ближе всех к лестнице, поднялась по ступенькам, выглянула на палубу, поспешно подалась назад – и захлопнула крышку.

– Он на палубе. Кидает нож в дверь каюты.

– Попадает? – заинтересовался Отец.

– Отсюда не видно.

– Вот зараза! – прорычал боцман. – Я надеялся, он проспится и в ум придет. А он очнулся – и снова пополз вино лопать.

– И без закуски, – тихо добавил юнга.

– Он все время поминает Кэти, – вздохнула Лита.

Боцман витиевато высказал то, что думает о бабах вообще и о Кэти в частности.

Мара, не отреагировав на оскорбление всего женского рода, спросила озабоченно:

– Может, если поест, в ум придет? Он же на пустое брюхо хлещет винище.

– Я носил ему еду, – пискнул юнга. – Он кинул в меня табуреткой. Промазал.

– Наш капитан – и промазал? – изумился Райсул. – Ай, что вино с человеком делает!

Филин, до сих пор молча сидевший в углу трюма и почти ничего не понимавший в человеческой беседе, все же решил высказаться:

– Капитану плохо от вина? Может быть, не давать ему пить вино?

Все обернулись к илву. Тот засмущался от общего внимания.

– Да как же ему не дашь... – начала было Мара.

Но боцман перебил ее:

– Леташи, илв говорит дело. Видал я пьянчуг, что по несколько дней в запое валялись, а потом из него выходили – и ничего. Но наш-то не такой. Наш молодой и непривычный. Совсем у него мозги в узел завяжутся – что будем делать? Еще пойдет нас убивать... или подпалит «Миранду»...

– Я утром послушала, что он там мямлит, – неохотно сообщила Мара. – Он про наших лескатов говорил. Мол, надо выпустить тварюшек на свободу. Кэти, мол, его бросила, так пусть уж все его бросают...

– Плохо! – хмыкнул Отец. – Если и впрямь в море выпустит, нам с Марой долго их подманивать...

– Простака, может, и подманим, – угрюмо поправила пастушка, – а Лапушку вряд ли. Она бойкая, ее только выпусти без сетки...

– Так что илв говорит верно, – подытожил Отец. – Если надо – свяжем капитана. Веревками. И будем выводить из запоя.

– Веревками? – потрясенно переспросил юнга. – Это капитана-то?

Все подавленно замолчали. Поднять руку на капитана, даже пьяного в хлам...

– Запереть в каюте? – неуверенно предложил боцман. – Поорет изнутри, потом уснет...

– Голова-то при нем останется, – мрачно возразил Отец. – Причем пьяная и дурная. Сейчас он только ножами да табуретками кидается. А если вообразит, что в плену... Как бы не стал прямо из каюты командовать лескатами! Взлет-посадка, да по пьяни, да вслепую...

Все вздрогнули, представив себе, как шхуна нелепо болтается меж водой, небом и берегом, то набирая, то теряя высоту.

– Разобьет «Миранду», сын греха, – простонал Райсул.

– Вот что, – твердо сказала Мара, поднимаясь на ноги. – Вы тут думайте, как капитана в ум привести, а я займусь лескатами. Филин, ты все равно больше ничего умного ребятам не присоветуешь, пошли со мной. Возьмем все страховочные сети, соорудим в заливе маленький загон. Пусть пока тварюшки на мелководье поплещутся.

Филин охотно встал. Он и впрямь извелся, чувствуя общую беду, которой никак не мог помочь.

– Верно придумала, дочка, – одобрил Маркус Тамиш. – А вот как бы нам по-быстрому протрезвить наше сокровище, пока караван не ушел? А то ведь они с Райсулом и впрямь одни уйдут. И ничего хорошего из этого не выйдет.

Мара и Филин поднялись по лестнице. Илв выбрался на палубу, а Мара задержалась на ступеньках, выглянула наружу и сообщила:

– Опять задрых. Прямо на палубе, у двери. И нож в руке.

Боцман ухмыльнулся:

– Я летал на «Стреле ветра», так после хорошего боя на борту были раненые. А лекарь от страху надрался по самые брови. Так капитан опустил корабль на воду и велел лекаря швырнуть на веревке в море. Соленой воды наглотался – враз протрезвел.

– Положим, на «Стреле ветра» ты не служил, не ври, – усмехнулся Маркус Тамиш. – На военный фрегат леташей берут с оглядкой, с чего бы наняли беглого джермийского каторжника? Про пьяного лекаря ты услыхал в кабаке от небоходов со «Стрелы» – что, угадал я?

– Угадал, Отец, – смущенно буркнул Хаанс.

– А вот насчет купанья... Мара, дочка, погоди, не выпускай тварюшек из трюма. Лита, беги на берег, разводи костер, Райсул тебе поможет. Я научу тебя стряпать похлебку, которая крепко прочищает мозги с похмелья. Горячая, жирная, острая! Но там долго надо разваривать мясо, так что пускай наш господин и повелитель пока спит. А когда у тебя все будет готово...

* * *

Хлынувшая в горло соленая вода выдернула Бенца из тяжелого кошмара. Дик забарахтался, то погружаясь с головой, то вновь выныривая на поверхность и жадно глотая воздух.

Мир разлетелся на осколки и не желал вновь складываться в целое. Бенц не мог понять, что происходит, да и некогда было размышлять. Он отчаянно бился, пытаясь удержаться над водой и выкашлять из легких соленую обжигающую гадость.

Не сразу пришло понимание, что туловище перехватила веревка, режет под мышками, но помогает держаться на плаву.

Болело все тело, но страшнее всего сочилась болью голова. Но нельзя было позволить боли командовать собой – он в воде, он может утонуть!

Сознание прояснилось настолько, что Дик понял... нет, понять-то понял, но не поверил, счел продолжением кошмара. Не может же на самом деле быть такое, чтобы капитан судна болтался на веревке, сброшенной с борта?!

Корабль завис почти над водой. Так низко, что измученные, пульсирующие от боли глаза различали мерзкие рожи леташей, свесившихся через борт, любовавшихся на позор своего капитана.

Гнев даже вытеснил боль. Бунт на шхуне, да? Ладно, он еще доберется!.. Ну он тогда!.. Ну он их всех!..

* * *

Вытащенный на борт капитан попытался двинуть по первой же наглой морде – даже не понял, по чьей. Чья ближе!.. Но обессилевшее тело тоже его предало, кулак ушел в пустоту, а сзади на плечи легли тяжелые лапы. («Боцман», – промелькнуло в больном сознании.) Лапы дернули назад, прижали – и Дик шлепнулся на что-то твердое. Так же мельком понял, что его усадили на бочонок.

Перед ним возникла из марева Лита, в руках держала деревянную миску с чем-то пахучим. Желудок скрутило, когда Дик сообразил, что его собираются кормить.

Справа встала Мара, попыталась всунуть в руку ложку. Дик вяло отмахнулся.

– А ну, жри! – гаркнул сзади боцман. – Не то снова за борт брошу.

Каждое слово молотом било по голове, раскалывало ее на части. Не страх быть выброшенным за борт, а желание унять этот чудовищный голос заставило Бенца взять ложку. Через силу Дик принялся хлебать что-то обжигающее, густое, крепко заправленное таумекланским перцем.

* * *

– Ой, что теперь будет! – переживала Лита.

Команда маялась. Никто не рискнула сунуться в каюту, куда удалился капитан, прикончивший похлебку. Теперь леташи ожидали кары за самоуправство

В своей жизни все они знавали капитанов куда более суровых, чем этот юнец. Но Бенц был непредсказуем – и тем опасен.

– Долго его нету, – пискнул юнга.

– Может, снова спать лег? – предположил Филин.

– Должен бы в себя прийти, – тихо сказал Отец. – Вроде мы всё сделали как надо.

– Я слыхал, – озабоченно произнес боцман, – чтоб совсем выйти из запоя, надо бы еще ему бабу...

Он оборвал фразу на середине, увидев, как резко изменились лица обеих девушек.

– Еще чего! – гневно воскликнула Лита.

– Я тебе свою юбку одолжу! – рявкнула Мара. – Надень, иди в каюту и предложи ему...

Скрипнула, отворяясь, дверь каюты. Мара тут же замолчала.

Капитан шагнул на палубу – да, уже капитан, а не юнец, которого дружно выводили из запоя. Свежая рубаха, прямая осанка, причесанные волосы, выбритые щеки. Да, под глазами лежали синие круги, но глаза из-под набрякших век смотрели холодно и твердо.

Под этим взглядом каждый из леташей невольно шагнул назад. И каждый невольно подумал, что на бедре у капитана шпага, а за пояс заткнут пистолет.

– Так, – выдохнул Бенц, – и кто же из вас, подлецов, отправил меня за борт?

– Ну я, – мрачно прогудел боцман Хаанс.

– Не надо меня выгораживать, – жестко сказал Отец. – Я тебя швырнул, я! Что со мной сделаешь? Пристрелишь старика?

Филин выдал переливчатую трель, от волнения перейдя на родной язык.

– Ой, не могу! Мужчины, герои! – повела плечом Мара. – Скажите уж как есть: за борт капитана кинула баба!

– И эта баба – я! – запальчиво добавила Лита.

– Молчи, женщина! Я бросил! – гортанно воскликнул Райсул.

И даже юнга что-то пискнул, но его никто не услышал. Потому что капитан расхохотался – звонко, легко, по-мальчишески.

– А еще кот?.. – произнес он сквозь хохот. – Бертрана забыли, мерзавцы! Да чтобы наш котяра в стороне от бунта остался!..

Словно поняв, что речь идет о нем, Бертран Острый Коготь веско отозвался от порога камбуза:

– Мя-ау!

И тут грохнул общий смех – радостный, облегченный. Не смеялся только Филин. Он переводил взгляд с одного лица на другое, пытаясь понять: плохое уже кончилось? Все помирились?

Просмеявшись, капитан легким жестом поднял руку – и команда тут же заткнулась.

– Халфатийский караван еще не ушел? – деловито и серьезно (словно и не хохотал только что) спросил Бенц.

– Собираются в путь, – доложил Райсул.

– Отлично. Мы с тобой присоединимся к каравану. На «Миранде» за главного остается погонщик. Ведите корабль в этот городок... возле которого у сеора Антанио вилла.

– Фиаметтия, – поспешно подсказала Лита.

– Вот-вот, там и встретимся. Только до моего возвращения сидите тихо и не суйтесь к сеору Антанио. Отец, пойдем в каюту. Я проложу курс, размечу остановки. Посмотрим, что там, в лоции, про дорогу сказано.