Набоков: рисунок судьбы

И далее по тексту на поверку выясняется, что эти двое очень хорошо понимают друг друга, не слишком при этом заботясь, так ли уж поймёт их читатель, не случись ему быть профессиональным филологом; более того, сам тон и фразеология суждений напоминают скорее конспиративную беседу единомышленников, живущих в своём, малопонятном или даже недоступном для других мире. Первый упрёк Кончеева Фёдору, – что «слова провозят нужную мысль контрабандой» из-за лишнего к ним доверия и «под прикрытием темноты слога», что является недостатком – «зря, так как законный путь открыт». Следующим, вторым пунктом является упрёк в том, что у автора обнаруживается «некоторая неумелость в переработке источников», которая проявляется в нерешительности – «навязать ли былым делам и речам ваш стиль, или ещё обострить их собственный». Третьим пунктом критики являются искажения в использовании жанра пародии, четвёртым и пятым называется некая «механичность» переходов и склонность размениваться на мелочные уколы в адрес своих современников, – вот и весь список претензий Кончеева, по его мнению, «пустяшных», и которые, к тому же, «совершенно меркнут при блеске ваших достоинств».¹⁸⁹⁷¹

Между тем, два из перечисленных пунктов совсем не «пустяшны», и если названы таковыми, то только потому, что мнение Кончеева в данном случае точно совпадает с мнением Годунова/Набокова. Злоупотребление пародией в биографии Чернышевского, которая, даже с точки зрения Кончеева, иногда «вдруг даёт непроизвольный перебой»,¹⁸⁹⁸² в глазах эмигрантских «правнуков» вождя русского революционного движения являлось оскорбительным для его памяти. Что же касается «неумелости в переработке источников» и проблемы поисков стиля, наиболее подходящего, когда речь идёт о «былых делах и речах»,¹⁸⁹⁹³ то это – прямое следствие антиисторизма Набокова, «неумелого», среди прочего, также и в проблемах перевода понятийного кода источников шестидесятых годов ХIХ века на язык, который, с одной стороны, передавал бы специфические особенности «дел и речей» того времени, а с другой – был бы понятен современному читателю. При отрицании какой бы то ни было периодизации истории и сведении её к хаотическому набору случайностей, критерии такого перевода становятся плохо различимы и порождают недоразумения в понимании ключевых понятий данного исторического контекста. К тому же, в пародийном виде изобразив глубоко чуждые ему «дела и речи» вождя «шестидесятников», аристократ Годунов-Чердынцев продемонстрировал откровенное пренебрежение к восприятию его опуса своими собратьями по эмиграции, для которых несбывшиеся надежды русской разночинной интеллигенции оставили след фантомных болей, не допускающих осмеяния мечты о достойном представительстве в обществе, – даже если она носила утопический характер, выражалась косноязычными средствами и жестоко обманула их ожидания. Беспощадно взятый на мушку объект «упражнения в стрельбе» показался им слишком похожим на жертву разнузданного вербального издевательства со стороны бывшего «барчука», мстящего за утраченную им родину, – и, по общему для всех впечатлению редакции «Современных записок», это отозвалось автору деформацией исторической правды и изменой художественному вкусу.

Но героя Сирина, как известно, эта позиция не смутила («предпочитаю затылки»), и Кончеев без колебаний декларирует свой вывод: «Настоящему писателю должно наплевать на всех читателей, кроме одного: будущего, который, в свою очередь, лишь отражение автора во времени».¹⁹⁰⁰¹ В этом суждении специалисты находят реминисценции, связанные с известной трактовкой пушкиниста М.О. Гершензона, на которую ссылался Ходасевич в своей незаконченной биографии Пушкина, – о том, что в последние свои годы разочарованный и усталый поэт утратил иллюзии относительно своего времени и современных ему читателей.¹⁹⁰¹² Как бы то ни было, но, сказанная, в данном случае, применительно к книге Фёдора о Чернышевском, эта установка Кончеева в будущем отзовётся Набокову весьма неоднозначно: «упражнение в стрельбе», удовлетворив не только творческие, художественные, но и компенсаторно-психологические потребности автора, тем не менее, «во времени» (а с тех пор прошло уже без малого сто лет) оставило Чернышевского непотопляемым: он столь же живуч и горазд менять ипостаси, сколь неизбежно и перманентно возрождаемы в России поставленные им вопросы.

В воображаемом диалоге Фёдора с Кончеевым постоянно, с внутренним напряжением, заявляют о себе два, противоположные по складу, творческие начала: рефлексирующее, «сальерианское» Годунова-Чердынцева, и, как бы недосягаемое для него, «моцартианское», «чистой воды поэта» Кончеева.¹⁹⁰²³ Глубоко польщённый восторженной оценкой его книги, Фёдор, однако, не преминул отметить, что о главных своих недостатках он осведомлён лучше, чем Кончеев, а что касается достоинств, то, слегка кокетничает он: «…вы бесстыдно подыгрывали мне».¹⁹⁰³⁴ Томимый сознанием недосягаемости спонтанного вдохновения своего визави, шахматными композициями докучающий своей музе, аристократ Годунов-Чердынцев как бы в отместку предлагает моцартианскому гению из рязанских простолюдинов поговорить о его стихах, прекрасно отдавая себе отчёт, что Кончееву это противопоказано: «Нет, пожалуйста, не надо, – со страхом сказал Кончеев... – я органически не выношу их обсуждения».¹⁹⁰⁴⁵

Для Кончеева способность сочинять стихи и одновременно «о них осмысленно думать» – несовместимо; аналитическая рефлексия и чужое мнение не должны иметь никакого отношения к его творческому процессу. И он платит своему оппоненту той же монетой, в свою очередь задевая его за живое: «Вы-то, я знаю, давно развратили свою поэзию словами и смыслом, – и вряд ли будете продолжать ею заниматься. Слишком богаты, слишком жадны. Муза прелестна бедностью».¹⁹⁰⁵¹ Кончеев ошибся: «рассудочный» Набоков до самых своих последних лет писал стихи, доли таланта Кончеева в себе отнюдь не изжив. Абсолютная антиномия так и не состоялась – два начала умудрились ужиться во взаимополезном симбиозе, что, как оказалось, обетованием уже присутствует в этом разговоре: «…ибо, значит, есть союзы в мире, которые не зависят ни от каких дубовых дружб, ослиных симпатий, “веяний века”, ни от каких духовных организаций или сообществ поэтов, где дюжина крепко сплочённых бездарностей общими усилиями “горит”».¹⁹⁰⁶²

Умилённого согласия на эту заявку, однако, не последовало, – напротив, Кончеев мгновенно отреагировал выпадом парирующей шпаги, с благородным, «на всякий случай», предупреждением: «…чтобы вы не обольщались насчёт нашего сходства: мы с вами во многом различны, у меня другие вкусы, другие навыки, вашего Фета я, например, не терплю, а зато горячо люблю автора “Двойника” и “Бесов”, которого вы склонны третировать… Мне не нравится в вас многое, – петербургский стиль, галльская закваска, ваше нео-вольтерианство и слабость к Флоберу, – и меня просто оскорбляет ваша, простите, похабно-спортивная нагота. Но вот, с этими оговорками, правильно, пожалуй, будет сказать, что где-то – не здесь, но в другой плоскости… – где-то на задворках нашего существования, очень далеко, очень таинственно и невыразимо, крепнет довольно божественная между нами связь».¹⁹⁰⁷³

«Примерно такую же отповедь, – замечает Федотов, – вероятно, и сам Набоков мог получить от обожаемого им Ходасевича»,¹⁹⁰⁸⁴ то есть предполагается. что в литературных вкусах разница между ними была приблизительно такой же. Что же касается Флобера, то для Набокова «Мадам Бовари» – это смолоду и на всю жизнь «самый гениальный роман во всемирной литературе, – в смысле совершенной гармонии между содержанием и формой», и из всех «сказок» (а великие романы он называл «великими сказками») – «самая романтическая. Стилистически это проза, которая делает то, чего мы обычно ожидаем от поэзии».¹⁹⁰⁹⁵ Подобную «алхимию», наделяющую прозу обаянием поэзии, поклонник Флобера считал идеалом, в отличие от другого своего кумира, Пушкина, ставившего между ними чёткие границы.

В писательскую дружбу, однако, Набоков не верил никогда – слишком это штучное дело, у каждого своё… И вот: едва достигнув заоблачного пика «божественной между нами связи», они оба, Кончеев и Фёдор, – вдруг срываются до самого низкого разбора подозрений и признаний в мотивах их союза: Кончеев не исключает, что расположение к нему Фёдора – лишь следствие благодарности ему за лестную рецензию, Фёдор же признаётся, что и сам подозревал себя в этом, тем более, что раньше завидовал славе Кончеева. «Слава? – перебил Кончеев…» – и его устами, в те поры ещё Сирин, а не Набоков со всемирной славой, горестно сетует: «Не смешите. Кто знает мои стихи? Сто, полтораста, от силы двести интеллигентных изгнанников, из которых, опять же, девяносто процентов не понимают их. Это провинциальный успех, а не слава. В будущем, может быть, отыграюсь, но что-то уж очень много времени пройдёт, пока тунгуз и калмык начнут друг у друга вырывать моё “Сообщение” под завистливым оком финна».¹⁹¹⁰¹

И сколько же выстраданного подтекста в этой «тираде», кроме очевидной иронической аллюзии на иронические же строки «Памятника» Пушкина,¹⁹¹¹² скептической усмешкой ответившего на пафос Державина. Это в первой главе, молодым поэтом, Фёдор с отчаянной откровенностью, не скрывая чувств, взывал к судьбе, моля её дать ему какой-нибудь знак, что мир будет вспоминать о нём «до последней, темнейшей своей зимы». Теперь же, повзрослев, он пользуется молодостью Кончеева, спровоцировав его на эмоциональный срыв, в котором за язвительной бравадой легко угадывается крик души. Себе же Фёдор такой рокировкой выгораживает покровительственную и щадящую самолюбие роль старшего – умудрённого, философски настроенного утешителя: «Но есть утешительное ощущение, – задумчиво сказал Фёдор Константинович. – Можно ведь занимать под наследство. Разве не забавно вообразить, что когда-нибудь, вот сюда, на этот брег, под этот дуб, придёт и сядет заезжий мечтатель, и в свою очередь вообразит, что мы с вами тут когда-то сидели».¹⁹¹²³ Это – приглашение, назначение свидания будущему идеальному читателю, прямой ему вызов – неужели никого не найдётся, кто им воспользуется, кто не упустит шанса приобщиться к будущей мировой славе великого писателя?

И сам же себя Годунов-Чердынцев, но устами Кончеева – дабы, на всякий случай, не показаться смешным мегаломаном, – опровергает: «А историк сухо скажет ему, что мы никогда вместе не гуляли, едва были знакомы, а если и встречались, то говорили о злободневных пустяках».¹⁹¹³⁴ Подстелив такой скептической соломки, не стыдно и дальше продолжать в том же духе, раскручивая оптимистическую мечту даже и до потусторонне-философских эмпирей: «И всё-таки попробуйте! Попробуйте почувствовать этот чужой, будущий, ретроспективный трепет… Все волоски на душе становятся дыбом! Вообще, хорошо бы покончить с нашим варварским восприятием времени».¹⁹¹⁴¹ Осмелев, Фёдор начинает распоряжаться понятием времени так, чтобы оно не смело деморализовать его сокровенной веры в благосклонную к нему потусторонность, так или иначе обещающую ему в будущем успех, славу, счастье, и, в том или ином виде, некую вневременную, за гранью жизни, Вечность.

Оперируя, на свой лад, мистическими идеями, заимствованными у современных ему философов,¹⁹¹⁵² Набоков, едва ли не с залихватской развязностью, долженствующей демонстрировать презрительное отношение его героя к порождённым страхом и невежеством унизительно ограниченным домыслам о природе времени, самой фразеологией и тоном рассуждений противопоставляет себя общераспространённым обывательским заблуждениям: «…очень мило, – иронизирует он – когда речь заходит о том, что земля через триллион лет остынет, и всё исчезнет, если заблаговременно не будут переведены наши типографии на соседнюю звезду. Или ерунда с вечностью: столь много отпущено времени вселенной, что цифра её гибели уже должна была выйти... Как это глупо! Наше превратное чувство времени как некоего роста есть следствие нашей конечности... Наиболее для меня заманчивое мнение – что времени нет, что всё есть некое настоящее, которое как сияние находится вне нашей слепоты, – такая же безнадёжно конечная гипотеза, как и все остальные. “Поймёшь, когда будешь большой” – вот всё-таки самые мудрые слова, которые я знаю»¹⁹¹⁶³ (курсив мой – Э.Г.). Сокровенное знание – достояние потусторонности, здесь, в земном, смертном обличии, человеку недоступное, и его придётся отложить на «там» – когда станешь «большим», – то есть бесплотным «всевидящим оком», а пока – веря в свой талант, почему бы не надеяться на лучшее?

«Опять, значит, воображение», – очнулся Фёдор, услышав фразу о погоде по-немецки и увидя рядом с собой на скамье не Кончеева, а похожего на него немца. Даже на примере этого образа Набоков остался верен своей презумпции, что настоящий, доверительный разговор между творческими людьми невозможен, что носитель подлинного дара – всегда одиночка, и такой, воображаемый разговор – «это и есть осуществление, и лучшего не нужно».¹⁹¹⁷⁴ Но может быть, Фёдор ищет хоть какую-то связь между своим воображением и реальностью, и этот «кончеевидный», сутулый молодой немец – студент, философ, музыкант или, наконец, поэт? И почему он показал на облако, напророчил дождь? Кто скрывается за его кончеевидным обличьем – уж не сам ли, отнюдь не сутулый, а напротив, «сноб и атлет» писатель Сирин? В его «сказке» такие игры вполне уместны, и читатель, заодно или поврозь с героем, так или иначе, но обречён мучиться чуть ли не параноидальными домыслами о судьбоносных приметах происходящего. И эти «знаки и символы» – в «чаще леса», как в «чаще жизни» – дают о себе знать.

Фёдор, поленившись вплавь переправиться на другой берег за оставленными там вещами, пошёл в обход, пешком, «пёстрым лесом к своему логовищу», и по дороге его «подозвало» дерево: «покажу что-то интересное».¹⁹¹⁸¹ Вообще, пользуясь излюбленным арсеналом средств: с одной стороны, донельзя дотошным, до мельчайших деталей точным и «зримо» воспринимаемым описанием окружающего природного ландшафта, а с другой – наделяя эти детали несвойственными им в природе качествами, автор достигает эффекта присутствия в волшебном, непредсказуемом мире, где сосны сознательно «опасливы», удерживая оползающий берег, а загорающие люди, напротив, изображают «три голых трупа», и даже «земля тропы», которая «свежо липла к пяткам», кажется субъектом активного, по своей воле, действия.¹⁹¹⁹²

Старое дерево не обмануло: лёжа под ним, Фёдор удостоился зрелища, которое показалось ему специально поставленным неведомым режиссёром «сценическим действием»: а были это всего-навсего пять евангелических сестёр, «скорым шагом» и с какой-то немудрёной песенкой, «смесь гимназического и ангельского», прошедшие мимо, на ходу собирая плохо видимые Фёдору скромные цветы; и «призрак цветка» приобщался к «призрачному пучку идиллическим жестом», и идущая впереди «вдруг … полувсплеснула руками на особенно небесной ноте». Но один стебель, ловимый чьими-то пальцами, «лишь качнувшись, остался блестеть на солнце … где это уже раз так было – что качнулось?».¹⁹²⁰³ Доискиваясь источника этой ассоциации в памяти Фёдора, Долинин соглашается с С. Блэкуеллом, что вероятнее всего, это сцена из второй главы, когда, уединившись на любимой лужайке и горюя после прощания с отцом, уехавшим в последнюю экспедицию, Фёдор увидел, как с ромашки слетела бабочка махаон, а «цветок, покинутый им, выпрямился и закачался».¹⁹²¹⁴ Бабочки всегда напоминали Фёдору об отце, может быть, и сейчас качнувшийся цветок – знак свыше, намекающий на незримое присутствие отца, оберегающего сына, дающего ему поддержку накануне вступления в новую, трудную, но счастливую фазу жизни и творчества. Может быть, по этому поводу и пригласило старое дерево Фёдора в свою удобную ложу на специально устроенное в его честь представление: великолепный дивертисмент с монашками и их песенкой, отдающей музыкой небесных сфер, с оставленным ему на память несорванным цветком, и вдобавок – с озорной воображаемой перспективой переодевания исполнительниц после антракта в газовые пачки.¹⁹²²¹

Первая фраза следующего абзаца – «Облако забрало солнце, лес поплыл и постепенно потух» – ясно даёт понять, что спектакль закончен, софиты погасли, и Фёдору Константиновичу ничего не остаётся, как направиться в чащу, где он оставил свои вещи. Здесь его, однако, поджидает другая, также адресованная ему сцена – но на сей раз с ролью не зрителя, а вынужденного участника, объекта чьей-то манипуляции в затеянной с ним игре (Кончеевым, впрочем, предсказанной, – ведь заметил же он между прочим, что оставленные где-то вещи могут и украсть). И в самом деле: из ямки под кустом, где Фёдор спрятал одежду, украли всё: рубашку, штаны, плед, «ушли» двадцать марок, «ушёл карандашик, платок и связка ключей»; оставлена только, «чтобы пошутить над своей жертвой», одна туфля, с вложенной в неё, на клочке газеты, благодарственной карандашной надписью по-немецки. Туфли, вероятно, были похитителю не по мерке, да к тому же дырявые.¹⁹²³²

Что эта анонимная кража состоялась с ведома и согласия автора, сомневаться не приходится. Вопрос о конкретном исполнителе в данном случае нерелевантен: очевидно, что вся ответственность за этот экстравагантный эксперимент должна возлагаться только и исключительно на заказчика-автора. «Кажется, – предполагает Долинин, – что тот неизвестный вор, который украл у Годунова-Чердынцева обувь, одежду и ключи, оставив благодарственную записку, и тот Неизвестный, которого Фёдор хочет благодарить за дар жизни и слова, – это одно и то же лицо: приближаясь к концу своей книги, автор как бы отбирает у её героя личину, а вместе с ней и временно дарованные ему ключи от романа его, Фёдора, жизни, заставляя задумать роман собственный».¹⁹²⁴³ С этой трактовкой оставалось бы только согласиться, она, в основе своей, совершенно оправданна: писатель Сирин, «антропоморфное божество» по отношению к своему герою, воспитав и выпестав его, теперь, суля и желая ему самостоятельного успеха и счастья, вправе дать ему понять, что до сих пор он был у него на поруках, персонажем, протагонистом¸ и самостоятельный путь, в новой ипостаси – настоящего писателя – ему ещё только предстоит, а пока – предоставленные ему временные регалии и сценический костюм – будьте добры, верните подлинному владельцу.

Всё это понятно, кроме одной, вызывающей недоумение детали: ну, ладно, ключи – это некая символика передачи полномочий, но зачем понадобилось лишать Фёдора того минимума «одолженных» ему автором вещей, который необходим, чтобы, не нарушая принятых в Берлине, большом городе, приличий, хотя бы добраться до дома. Загвоздка интриги, таким образом, её больной нерв коренится в вопросе: зачем, лишив одежды, Набоков решил подвергнуть своего героя анекдотическому, но и вызывающе скандальному, публичному испытанию. Не дурная ли это «шутка» – выставить Фёдора, потомственного аристократа, в таком виде на суд прохожих – городских зевак, обывателей, пошляков… Читателю придётся набраться терпения, прежде чем он, по ходу повествования, постепенно поймёт и проникнется теми очень глубокими и выстраданными мотивами, которые побудили автора навязать Фёдору с виду нелепое, ставящее его в дурацкое положение, приключение. За пародийно-иронической и даже порой вызывающе озорной завесой этого вставного рассказа проступает поистине героический пафос противостояния художника-эмигранта неизмеримо как будто бы превосходящим его человеческие силы обстоятельствам: он, «голый», уязвимый для любых покушений «чащи жизни» апатрид, каждый день проверяется на стойкость, на способность противостоять нищете, бесправию, чуждому окружению, пошлой среде, обывательским предрассудкам, – он может защитить себя только чувством собственного достоинства, внутренней независимостью и одержимостью творчеством.

Для проверки на прочность и закалку Фёдору предлагается, как бы шутки ради, но на самом деле – посредством диагностического эксперимента – этаким босяком и лишенцем на час – проделать небольшой марафон, вернуться в квартиру Щёголевых. Задача: достигнуть финиша, не оробев и морально себя не уронив, а напротив, приняв ситуацию как вызов, полезный для опыта будущей счастливой, но вряд ли лёгкой жизни. Умение оставаться самим собой, сохранять чувство собственного достоинства в любых, даже самых «оголяющих», делающих человека беспомощным, обстоятельствах, – вот за эти качества, врождённые и воспитанные родителями, за них, действительно, стоит благодарить Всевышнего. И, как мы увидим, Фёдор, с завидным самообладанием, с непреходящей работой воображения и юмора, то возносясь к потустороннему, то ныряя в земное и сиюминутное, с честью выдерживает испытание.

С самого начала, с первой минуты, сама реакция Фёдора на этот малоприятный сюрприз – всего и совсем пропажу – кажется неадекватно спокойной, почти безмятежной или даже до странности отрешённой: он, по инерции слегка «кругом и около» побродив и поискав, затем, как какой-нибудь первозданный огнепоклонник, чувствуя исходящую от солнца «такую жгучую, блаженную силу», «забыв досаду, прилёг на мох» и стал наблюдать за разного рода небесными перипетиями, происходившими между светилом, синевой неба и «белью» облаков, попеременно мысленно возвращаясь к ожидающим его житейским и романтическо-эротическим перспективам вот-вот предстоящего будущего.¹⁹²⁵¹ Далее, на выходе из леса в город, Фёдор определяет своё состояние как «лёгкость сновидения», что не мешает его наблюдательности точно фиксировать реакцию случайных свидетелей на его неуместно пляжный вид: грубость пожилого прохожего, что-то сказавшего ему вслед, – «но тут же, в виде благого возмещения убытка», слепой нищий обратился к нему «с просьбой о малой милости», что показалось Фёдору странным – «ведь он должен был слышать, что я бос», замечены были и два школьника, окликнувших его с трамвая.¹⁹²⁶²

Но главный экзамен, который прошёл голый Фёдор и которому посвящены почти полторы страницы текста прямой речи, – с каждой фразой, заключённой в кавычки и напечатанной с красной строки, – это его разговор с молодым полицейским. Для буквальной, протокольной достоверности этот нелепый диалог с неправдоподобно тупым блюстителем порядка Набоков приводит слово в слово, досконально отмечая сопровождающие его репризы, интонации, мимику, жесты и прочие, тончайшие для знатока-ценителя семантики детали, а также комментарии присутствующих при этом свидетелей. Фёдор при этом «даёт показания» кратко, терпеливо, по делу, объясняя и так очевидное – чтобы после кражи вернуться домой, ему нужно взять такси. Когда же выяснилось, что для полицейского дежурная установка «ходить в таком виде нельзя», пятикратно им тупо повторенная, – некий абсолют, обстоятельства во внимание не принимающий, – Фёдор подыграл ему, в шутку, озорным предложением: «Я сниму трусики и изображу статую».¹⁹²⁷³

Какую статую, невольно, по первой ассоциации, вообразит здесь читатель? Скорее всего – всем известного «Давида» Микельанджело, с пращой, из которой он в неравном поединке с филистимским гигантом Голиафом поразил его прямо в глаз. По-немецки, производное от того же корня филистёр (philister) – это ограниченный, самодовольный человек, невежественный обыватель, ханжа и лицемер. Не хотел ли таким образом посрамить пошлость обывательского Берлина беззаконно по нему разгуливающий неглиже русский эмигрант Годунов-Чердынцев? Недоказуемая эта ассоциация слишком соблазнительна – она так «к лицу» герою, что трудно отказать ей, по крайней мере, в вероятностной правомочности, тем более что не страдавшая скромностью самооценка Набокова вполне допускает подобную параллель с великим скульптором и к тому же поэтом.

Дождь, который «внезапно усилился и понёсся через асфальт», выручил Фёдора из ставшей тупиковой ситуации: «Полицейским … ливень, вероятно, показался стихией, в которой купальные штаны – если не уместны – то, во всяком случае, терпимы».¹⁹²⁸¹ Смолоду и на всю творческую жизнь прижился у Сирина-Набокова постоянный приём: «знаки и символы» природы всегда на страже интересов симпатичного автору героя, и в трудную минуту любая из стихий, по велению автора, мобилизуется, чтобы его выручить, враждебным проискам наперекор.

Вечером, во время прощального, совместного с Щёголевыми ужина, «Фёдор Константинович рассказывал, не без прикрас, о приключившемся с ним»,¹⁹²⁹² а затем, в своей комнате, «где от ветра и дождя всё было тревожно-оживлённо», он пытался прикрыть раму, но «ночь сказала: “Нет” – и с какой-то широкоглазой назойливостью, презирая удары, подступила опять».¹⁹³⁰³ Стихии, провокацией автора, в этот судьбоносный день и на ночь глядя не дают покоя Фёдору – ему придётся засесть за «тревожно-оживлённое» письмо матери. Это письмо, за изъявлением родственных чувств, пронизано ощущением странности жизни, присутствия в ней каких-то таинственных сил, отчуждающих понимание даже давно привычных вещей, придающих им какие-то новые значения: «Я думаю, что к о г д а - н и б у д ь (разрядка в тексте – Э.Г.) со всей жизнью так будет».¹⁹³¹⁴ «Когда-нибудь» – это, видимо, не в этом мире, а в том, потустороннем, где только и станет, наконец, постижимым недосягаемое здесь абсолютное знание. «Завтра уезжают мои хозяева, – пишет Фёдор – и от радости я вне себя: в н е с е б я, (разрядка в тексте – Э.Г.) – очень приятное положение, как ночью на крыше».¹⁹³²⁵ Этими образами – «вне себя» и «ночью на крыше» – Фёдор стремится передать состояние промежуточное, как бы парящее между прошлым и будущим, в которое он устремлён и к которому он внутренне готов: «…теперь я совершенно пуст, чист и готов принять снова постояльцев … вот напишу классический роман, с типами, с любовью, с судьбой, с разговорами».¹⁹³³⁶

Груневальдское преображение состоялось: зарядившись наново уверенностью в себе и свежим зарядом безудержной вербальной агрессии, Фёдор наотмашь сметает в мусорную корзину всё, что в ненавистной, «тяжкой, как головная боль», Германии претендует на звание современной литературы, – заодно отправляя туда же «наш родной социальный заказ» (в советской литературе) и заменяющую его в эмиграции «социальную оказию», – то есть полностью дискредитирует претендующую на победную доминантность социальную ангажированность литературы, полагая её губительным ущемлением свободы воли художника и заведомым обесцениванием плодов его труда. Фёдор доверительно сообщает матери «о моём чудном здесь одиночестве, о чудном благотворном контрасте между моим внутренним обыкновением и страшно холодным миром вокруг; знаешь, ведь в холодных странах теплее в комнатах, конопатят и топят лучше. … А когда мы вернёмся в Россию?».¹⁹³⁴¹

Воспользуемся подсказкой Долинина: «Набоков, по-видимому, полемизирует со стихотворением Адамовича “Когда мы в Россию вернёмся…” (1936)» [ниже стихотворение приводится полностью – Э.Г.], однако у Набокова оппозиции «холодно – тепло» придаётся иное, нежели у Адамовича, символическое значение. Холод у Набокова ассоциируется не с далёкой заснеженной Россией, как у Адамовича, а с заоконной, но чуждой и холодной Германией, в то время как тепло у него – не слишком тёплая и душная больничная палата русского зарубежья, в которой, как обречённо скорбит Адамович, суждено умереть, а «внутреннее тепло индивидуального творческого сознания», как ощущает это Набоков.¹⁹³⁵² И далее в письме матери продолжается, в сущности, та же скрытая дискуссия – с другим, но из того же, враждебного Набокову лагеря, оппонентом – Г. Ивановым. В статье «Без читателя», опубликованной в пятой книге «Чисел», давний недруг Сирина, поэт Георгий Иванов, патетически потрясая «ключами от России», отказывает в праве на них тем, кто позволяет себе оставаться на поле «чистого искусства».¹⁹³⁶³ Набоков же, по-видимому, знакомый с этой статьей, обыгрывает эту метафору на свой лад: «Мне-то, конечно, легче, чем другому, жить вне России, потому что я наверняка знаю, что вернусь, – во-первых, потому, что увёз от неё ключи, а во-вторых, потому, что всё равно когда, через сто, через двести лет, – буду жить там в своих книгах или хотя бы в подстрочном примечании исследователя. Вот это уже, пожалуй, надежда историческая. Историко-литературная… “Вожделею бессмертия, – хотя бы его земной тени”».¹⁹³⁷⁴

Подведение итогов этого знаменательного дня вступило в силу ночью. Когда, под шёпот дождя, у Фёдора, «как всегда, на грани сознания и сна», начало «вылезать наружу» упоительной изобретательности остроумие «словесного брака», чудовищно перегруженного разного рода литературными ассоциациями и реминисценциями,¹⁹³⁸⁵ – к нему пробился телефонный звонок из потусторонности, предвещающий давно выстраданную и теперь, видимо, заслуженную Фёдором встречу с отцом. С этого момента, несмотря на впечатление стихийной сновидческой фантасмагории – со странными ассоциациями задыхающегося на бегу Фёдора и нагромождениями на его пути нелепых препятствий, весь эпизод о сне героя последовательно строится на компонентах, логически тщательно отобранных и оправданных неразрывной и судьбоносной связью жизни и творчества Фёдора с памятью о его отце. Всё, с самого начала и до конца, продумано и не оставляет сомнений в истинности вести, ниспосланной сыну благословляющим его отцом. Участники все в сборе, и каждый безукоризненно выполняет отведённую ему роль. На неожиданный, среди ночи, звонок отвечает Зина – именно ей, верящей в подлинный, природного происхождения дар своего избранника, ставшей его Музой, доверяется эта функция.

И где, как не на старой квартире, уместно состояться этой встрече, – ведь именно там сын пытался написать биографию отца, стремясь постичь, насколько это возможно, тайны его человеческой и творческой натуры. И бывшая хозяйка Фёдора, «хищная немка» Clara Stoboy из второй главы «Дара», – как зомби, точно выполняет потусторонний заказ: среди ночи срочно звонит Щёголевым, представившись Зине изменённым, для изъявления лояльности порученной ей миссии, именем – Egda Stoboy ([Вс]егда с тобой). Когда же Фёдор, торопясь, «натянул фланелевые штаны» (днём украденные, но во сне тем же похитителем возвращённые) и «пошёл, задыхаясь, по улице», то вдруг обнаружилось нечто странное: «В это время года в Берлине бывает подобие белых ночей» – воздух «прозрачно-сер», «туманные дома», «матовые улицы», «серая мгла» – одним словом, нелюбимая русским эмигрантом немецкая столица начала вдруг угодливо мимикрировать, маскируясь под незабвенную, ностальгической муки петербургскую «серость и сырость».

Далее, на углу, какие-то ночные рабочие разворотили мостовую, и «всякому», в том числе и Фёдору, пришлось пролезать через «узкие бревенчатые коридоры», подозрительно похожие на укреплённые окопы времён Первой мировой войны (которые отцу будущего писателя, в 1916 году посетившего Англию с группой, представлявшей российскую прессу, даже и специально возили показывать – во Фландрии).¹⁹³⁹¹ Затем мимо Фёдора прошёл пастор, выводивший из гимназии учившихся там ночью слепых детей, ведомых парами и в тёмных очках, – и тот оказался почему-то портретно похожим на «лёшинского сельского учителя Бычкова», персонажа из рассказа Набокова «Круг», прототипом которого был В.М. Жерносеков, сельский учитель в Выре, имении Набоковых, летом 1905 года учивший шестилетнего Володю и его младшего брата русской грамоте, а заодно и пытавшийся популярно пропагандировать им свои политические взгляды. Впоследствии, он, по слухам, был расстрелян большевиками за принадлежность к партии эсеров.

Чему теперь мог учить ночью слепых детей как бы воскресший бывший эсер? В этом же рассказе, сателлите «Дара», как называл его Набоков, в роман, однако, не включённом, автор воссоздал, в образе старшего Годунова-Чердынцева, натуралиста, путешественника, благородного человека, основные черты своего отца, Владимира Дмитриевича Набокова.¹⁹⁴⁰¹ Наконец, Миша Березовский – Фёдор заметил его силуэт в окне русского книжного магазина, где работал продавцом этот молодой человек: там горел свет и выдавали книжки ночным шоферам. Миша протягивал кому-то чёрный атлас Петри. Это был тот самый Миша Березовский, который во второй главе, в зимнем Петербурге конца 1919 года, пришёл за Фёдором, чтобы отвести его к своему дяде, географу Березовскому, сообщившему, что «по сведениям, ещё не проверенным», отца Фёдора «нет больше в живых».¹⁹⁴¹² Э.Ю. Петри (1854-1899) – профессор географии и антропологии Петербургского университета, под редакцией которого были изданы два атласа;¹⁹⁴²³ эпитет «чёрный», скорее всего, ассоциативно связан Набоковым с «чёрными» годами революции и гражданской войны в России, кардинально изменившими её статус на геополитической карте мира.

И в довершение всего этого лихорадочного, во сне, марафона – как мог Фёдор заблудиться в районе, где он прожил две главы? «Волнение опять захлестнуло его, как только он попал в район, где жил прежде. Было трудно дышать от бега, свёрнутый плед оттягивал руку [плед из России, который накануне, днём, был украден – Э.Г.], – надо было спешить, а между тем он запамятовал расположение улиц, пепельная ночь спутала всё, переменив, как на негативе, взаимную связь тёмных и бледных мест, и некого было спросить, все спали». Даже когда он нашёл свою улицу, узнав кирку с окном «в арлекиновых ромбах света» (возможно, напоминавших витражи на террасе дома в Выре), он наткнулся на неожиданное препятствие: из-за сваленных здесь для каких-то завтрашних торжеств флагов «нарисованная рука в перчатке с раструбом» со столба предписывала Фёдору идти в обход, к почтамту, но он боялся снова заблудиться и перелез через похожие на баррикады «доски, ящики, куклу гренадёра в буклях, и увидел знакомый дом, и там рабочие уже протянули от порога через панель красную полоску ковра, как бывало перед особняком на Набережной в бальную ночь. Он взбежал по лестнице, фрау Стобой сразу отворила ему».¹⁹⁴³⁴ Какой «знакомый дом» увидел Фёдор? Уж не померещился ли ему свой, родной, в Петербурге? По какой лестнице он взбежал? Какая «красная дорожка» может быть у входа в немецкий дом с пансионом? И до балов ли там?

Создаётся впечатление, что Набоков изобразил маршрут Фёдора, проложенный сновидением для встречи с отцом, – так, как если бы он в лихорадочном, пародийно настроенном калейдоскопе, на бегу, заново повторил весь путь и всё пережитое с начала эмиграции, пройдя все круги ада, устроенные «дурой-историей», – со всеми нелепостями её войн, революций, изгнания, после чего, всё претерпев и преодолев все препятствия, удостоился, наконец, возвращения в «знакомый дом», в Петербург, к воссоединённой семье, к уже постеленной у подъезда красной ковровой дорожкой, к предстоящему по этому случаю ночному балу, – беспокоясь только о том, не нужно ли всё-таки «потом» зайти на почтамт, – «если только матери у ж е не отправлена телеграмма» (разрядка автора – Э.Г.). Вся эта контаминация, состоящая из разнородных, как будто бы не связанных друг с другом эпизодов, этот бег с препятствиями, видимо, были необходимы Фёдору как завершение некоего цикла его жизни, который, после встречи с отцом, пусть во сне, прорвался бы в спираль, выводящую Фёдора на новый её этап.

Преодоление этого рубежа – в сущности, что-то вроде экзамена, – даже у фрау Стобой горело лицо, и белый медицинский халат демонстрировал, что она понимает крайнюю значимость для Фёдора этой встречи – не сорвалась бы: «Только не волноваться, – сказала она. – Идите к себе в комнату и ждите там».¹⁹⁴⁴¹ Напряжение этого момента Набоков передаёт, не постеснявшись впервые показать своего героя, такого всегда внешне сдержанного, эмоций своих не выдающего, – на этот раз – в состоянии, близком к нервному срыву: «Он схватил её [фрау Стобой] за локоть, теряя власть над собой, но она его стряхнула». И у фрау Стобой, от не меньшего, видимо, шока, послышался «звон в голосе», и в комнату она Фёдора – «втолкнула».¹⁹⁴⁵² Похоже, что Набоков, с его собственными представлениями о двоемирии и специфике проявлений потусторонности в человеческой земной жизни, в данном случае стремился описать их таким образом, чтобы убедить читателя, что он отмежёвывается от любителей дешёвых игр в мистику, на которые были падки эпигоны символизма. Потусторонность – мир, фривольности не допускающий, и выход на такой уровень контакта с ним должен иметь на то исключительно веские основания.

«В комнате было совершенно так, как если б он до сих пор в ней жил: те же лебеди и лилии на обоях, тот же тибетскими бабочками … дивно разрисованный потолок»,¹⁹⁴⁶³ – опять-таки, Фёдор, из-за «ослепительного волнения» («ожидание, страх, мороз счастья, напор рыданий») – здесь сам не свой: он, всегда такой наблюдательный, не замечает бросающиеся в глаза изменения, произошедшие в комнате. А комната деликатно приветствует его, показывает ему знаки приятия, благосклонного расположения идущей ему навстречу судьбы: невзрачные «палевые в сизых тюльпанах обои» первой главы сменились теперь на плывущих лебедей и лилии – королевского чина цветы. Лебедей «прислал» отец – их помнил сын по миниатюре «Марко Поло покидает Венецию», висевшей в кабинете старшего Годунова-Чердынцева и упомянутой Фёдором в недописанной биографии отца; а лилии – из показавшейся Фёдору дурацкой, пьесы добряка Буша, читавшейся им на публике в первой главе – там Торговка Лилий напророчила своей товарке, что её дочь выйдет замуж за вчерашнего прохожего. Но Фёдору, как, впрочем, и никому другому, кроме всем распоряжающегося «антропоморфного божества», писателя Сирина, не дано было знать, что предсказание это – о нём и Зине. Что же касается тибетских бабочек, они, видимо, нарисовались на потолке сами, впечатлённые тем, что Фёдор опознал их в источниках, которыми пользовался для написания второй главы.¹⁹⁴⁷¹

Симптоматично, что не замечая, из-за волнения, красноречивых изменений в интерьере комнаты и воспринимая это ограниченное пространство лишь как знакомое и привычное, Фёдор, видимо, всё же подвергается воздействию новой ауры, так как внезапно переосмысливает, задним числом удивившись, «как он прежде сомневался в этом возвращении … это сомнение казалось ему теперь тупым упрямством полоумного, недоверием варвара, самодовольством невеж-ды». Это прозрение настолько его поражает, что сравнивается с ощущением человека перед казнью, «но вместе с тем эта казнь была такой радостью, перед которой меркнет жизнь».¹⁹⁴⁸² Рубеж между жизнью и смертью, озаряемый обещанием вечности, мотив, разработанный в «Приглашении на казнь» и теперь пригодившийся, – истинный творец и его творчество бессмертны, смерть для них – это лишь переход в иную, вечную ипостась. Но и этим дело не ограничивается: ему кажется, что то, о чём он мечтал, «свершилось теперь наяву» (курсив мой – Э.Г.) – то есть граница оказалась преодолимой и в обратном направлении: отец оказался способен навестить сына в мире, который воспринимается как этот, земной, посюсторонний. Причиной прежнего неверия, отвращения, которое Фёдор раньше испытывал при одной мысли о такой возможности, – оказывается, было то, что «в наспех построенных снах» такие встречи не планируются.¹⁹⁴⁹³ Всему своё время: Фёдору пришлось долго и тяжело трудиться, чтобы граница миров стала проницаемой в обоих направлениях, и достоверность сна о визите отца не подлежала сомнению.

И отец появился во всей его житейской осязаемости – он описан во всех зримых и узнаваемых Фёдором подробностях, он что-то тихо говорил, что «как-то зналось»: «он вернулся невредимым, целым, человечески настоящим… Где-то в задних комнатах раздался предостерегающе-счастливый смех матери» (Фёдор дома? Закончился круг страданий?). Описание следует отнюдь не в пафосной, а сугубо интимной интонации, с узнаванием Фёдором каких-то знакомых с детства чёрточек и привычек в поведении отца, это и значило, «что всё хорошо и просто, что это и есть воскресение, что иначе быть не могло, и ещё: что он доволен, доволен, – охотой, возвращением, книгой сына о нём, – и тогда, наконец, всё полегчало, прорвался свет, и отец уверенно-радостно раскрыл объятья. Застонав, всхлипнув, Фёдор шагнул к нему…». Вот теперь, не раньше, наступил выстраданный апогей: начало «расти огромное, как рай, тепло, в котором его ледяное сердце растаяло и растворилось».¹⁹⁵⁰¹

На той же странице, где апофеозом кончается сон Фёдора, «он», в третьем лице и через «договор с рассудком», просыпается и начинает описание прозаического пасмурного утра с предотъездной суетой Щёголевых, «сбитый с толку бивуачным настроением в квартире».¹⁹⁵¹² Читателю же – среди всех этих подробностей описания бытовых забот – легко пропустить «между прочим» затесавшееся предложение: «Выяснилось, между прочим, что ночью звонил всё тот же незадачливый абонент: на этот раз был в ужасном волнении, случилось что-то, – так и оставшееся неизвестным».¹⁹⁵²³ Эта фраза – сигнал проверки на внимательность читателя: помнит ли он, кто скрывается за маской этого докучливого персонажа, и догадается ли о причине его ночного звонка – крайнего беспокойства об успешности им же и устроенной той ночью встречи Фёдора с его отцом.

Однако утром, пока любовно и мирно описывается последний, прощальный день прежней жизни Фёдора Константиновича, предваряющий начало нового, во всех отношениях, её этапа, лукавый автор – а это звонил он – уже готовит своему подопечному не слишком приятный сюрприз. Великодушие наказуемо: радуясь расставанию с Щёголевыми, Фёдор помог Борису Ивановичу надеть пальто, а прощаясь с Марианной Николаевной, которую ему «вдруг стало странно жаль», он, «подумав», предложил сходить за такси. За что и поплатился, снова оставшись без ключей и вдобавок – в не слишком пристойном для улицы виде.¹⁹⁵³⁴

На первый взгляд – это перепад метафор, этакие последние, под занавес, проделки пересмешника-автора. Ведь одно дело – высокая символика кражи ключей и одежды в контексте грюневальдской эпифании, и совсем другое – повторная их утрата из-за банального житейского недоразумения, без чьего бы то ни было (кроме всеведущего и всесильного автора) специального умысла. Причём и на этот раз герой выставляется на улицу пусть не голым, но вида заведомо непрезентабельного. Зачем? Ради того только, чтобы Фёдору снова щегольнуть, на этот раз лёгкой пародийной репликой (без готовности превратиться в статую) – своей великолепной неподверженностью презренному суду берлинских обывателей? Да, у него это легко получается, хотя он прекрасно отдаёт себе отчёт, как он выглядит, и даже подробно описывает дефекты своего костюма, демонстративно того не смущаясь: «То, что он был в ночных туфлях, в старейшем мятом костюме, запятнанном спереди, с недостающей на гульфике пуговкой, мешками на коленях и материнской заплатой на заду, нимало его не беспокоило. Загар и раскрытый ворот чистой рубашки давали ему некий приятный иммунитет».¹⁹⁵⁴¹

Иммунитет – устойчивость организма к злокозненным посягательствам на его здоровье болезнетворной окружающей среды, и в данном случае он вполне осознанный. На самом деле, за лёгким жанром молодого позёрства и пустякового приключения угадываются здесь вещи как бы само собой разумеющиеся, но очень важные в жизни Фёдора. То, что он называет «иммунитетом», – это страж, не допускающий, какими бы ни были превратности эмигрантской жизни, нарушения неукоснительной системы ценностей героя, обладающей определённой иерархией приоритетов. Среди прочего – и внешние свидетельства бедности никоим образом не могут являться основанием для нанесения ущерба самооценке и чувству собственного достоинства. Подобный «иммунитет», выработанный по лекалам критериев, унаследованных Фёдором от отца, ограждает его личное пространство от любых пагубных влияний, мешающих выполнению главных жизненных и творческих задач.

То же самое можно сказать и о следующем в тексте пассаже, попутно посвящённом ещё одному, собственного рецепта Набокова, излюбленному виду «иммунитета» – внутренней свободе от навязываемой социумом любого вида партийной ангажированности. Фёдору всё равно, какие флаги и какой отмечают государственный праздник. И хотя флаг Веймарской республики был бы ему объективно явно предпочтительнее, чем флаги имперский или красный, «смешнее всего», оказывается, что это «кого-то могло волновать гордостью или злобой».¹⁹⁵⁵² Подобная демонстративная поза личной непричастности к какой бы то ни было стороне гражданского состояния общества относится, в данном случае, и к покинутой России: «Вдруг он представил себе казённые фестивали в России, долгополых солдат, культ скул, исполинский плакат с орущим общим местом в ленинском пиджачке и кепке, и среди грома глупости, литавров скуки, рабьих великолепий – маленький ярмарочный писк грошовой истины. Вот оно, вечное, всё более чудовищное в своём радушии, повторение Ходынки, с гостинцами … и прекрасно организованным увозом трупов».

И, в абсолютное противопоставление, тут же предлагается своё, сугубо индивидуальное, кредо: «А в общем – пускай. Всё пройдёт и забудется, – и опять, через двести лет самолюбивый неудачник отведёт душу на мечтающих о довольстве простаках (если только не будет моего мира, где каждый сам по себе, и нет равенства, и нет властей, – впрочем, если не хотите, не надо, мне решительно всё равно)».¹⁹⁵⁶¹ Так, походя, по пути на вокзал, на встречу с Зиной, Фёдор, незримо руководимый гораздо более опытным его наставником, проверяется на прочность двух важных видов «иммунитета», в обобщённом виде представляющих неподверженность подлинного творца любому – и по любому поводу – суду, как черни, так и властей предержащих. Таким образом, и вслед за старшим Годуновым-Чердынцевым (которому тоже было безразлично, кто и что о нём подумает), Набоков напутствует младшего – заветами Пушкина.

Встретивший Зину, на обратном с ней пути с вокзала, в трамвае, Фёдор и здесь не оставлен вниманием постоянного его подсказчика: на его глазах «пожилая скуластая дама» («где я её видел?» – спросил себя Фёдор в скобках) «рванулась к выходу, шатаясь, борясь с призраками», но «беглым небесным взглядом» Зины была опознана: «Узнал? – спросила она. – Это Лоренц. Кажется, безумно на меня обижена, что я ей не звоню. В общем, совершенно лишняя дама».¹⁹⁵⁷² В пятой главе пора подводить итоги, и напоминание о «лишней даме» из самого начала первой послужило толчком для вдруг ниспосланного Фёдору прозрения: «…он окончательно нашёл в мысли о методах судьбы то, что служило нитью, тайной душой, шахматной идеей для едва ещё задуманного “романа”, о котором он накануне вскользь сообщал матери. Об этом-то он и заговорил сейчас, так заговорил, словно это было только лучшее, естественнейшее выражение счастья».¹⁹⁵⁸³ Итак, слово сказано: «счастье» – изначально и неразрывно связанное в романе со словом «дар», оно теперь вобрало в себя и понятие счастья личного, с Зиной.

И вот, наконец, оставшись с этим счастьем наедине, в маленьком кафе, «при золотистой близости Зины и при участии тёплой вогнутой темноты», Фёдор с воодушевлением начинает объяснять, что бы он хотел сделать: «Нечто похожее на работу судьбы в н а ш е м отношении»¹⁹⁵⁹⁴ (разрядка в тексте – Э.Г.). При этом, предъявляя судьбе на целый абзац вдохновенную филиппику обвинений в грубых ошибках («Первая попытка свести нас: аляповатая, громоздкая! Одна перевозка мебели чего стоила… Идея было грубая … затраты не окупились»),¹⁹⁶⁰⁵ в своём отношении герой остаётся непреклонен – его свобода воли неукоснительна и не допускает возможности пользоваться услугами неприятных ему людей (Романов, Чарский). И даже задним числом, зная, что из-за своей щепетильности упустил возможность познакомиться с Зиной раньше, Фёдор сожаления не выражает. Он таков, каков он есть, и дело судьбы – обеспечить, «по законам индивидуальности», каждого, его и Зины, достойное их обоих счастье. Что как раз и происходит: по зрелом размышлении, Фёдор «подразумно» начинает понимать, что, по существу, глубинно, судьба оказалась права, отложив на какое-то время его знакомство с Зиной, и даже у Щёголевых поставила их в условия конспирации, «чтобы тем временем заняться важным, сложным делом, внутренней необходимостью которого была как раз задержка развития, зависевшая будто бы от внешней преграды».¹⁹⁶¹¹

Предупреждению Зины: «Смотри … – на эту критику она [судьба] может обидеться и отомстить», увлечённый своей идеей Фёдор не внимает и не жалеет, что отказался от предложения Чарского, который «оказался тоже маклером неподходящим, а во-вторых, потому что я ненавижу заниматься переводами на немецкий, – так что опять сорвалось». Когда же Фёдор приступил к рассмотрению последней и, наконец-то, удачной попытки судьбы познакомить его с Зиной, оказалось, что на этот раз рецепт прошёл апробацию самого автора, – Фёдор унаследовал от него пристрастие к идее, что «всё самое очаровательное в природе и искусстве основано на обмане».¹⁹⁶²² «Бальное голубоватое платье на стуле», в воображении Фёдора вызвавшее некий романтический образ и побудившее его всё-таки снять комнату у Щёголевых, оказалось принадлежащим не Зине, а её кузине, на Зину совсем не похожей, – в чём судьба проявила восхитившие Фёдора остроумие и находчивость (так ценимые Набоковым в природных явлениях мимикрии).

С этого момента Фёдору – рукой подать до новых творческих планов: вся эта история с их знакомством, которая «начала с ухарь-купеческого размаха, а кончила тончайшим штрихом. Разве это не линия для замечательного романа? Какая тема!».¹⁹⁶³³ Какая декларация! Протагонист заявляет о своей готовности стать автором… но ведь не того же романа, который дочитывается? Поскольку это невозможно, остаётся предположить, что не циклически, а некоей спиралью его вынесет на новый виток – вероятно, чего-то подобного, может быть, даже и превосходящего, и уж точно – своеобычного: «…обстроить, завесить, окружить чащей жизни – моей жизни, с моими писательскими страстями, заботами».¹⁹⁶⁴⁴

Творческий опыт Фёдора уже уподоблялся онтогенезу, повторяющему филогенез русской литературы. Но он не вспахивал целину, он шёл по стопам своего учителя: недаром, как отмечено Долининым, «Годунов-Чердынцев состоит членом того же литературного сообщества, к которому ранее принадлежали Подтягин, Лужин-старший и Зиланов – персонажи соответственно “Машеньки”, “Защиты Лужина” и “Подвига”, и очередной двойник скрытого автора – писатель Владимиров»¹⁹⁶⁵¹, с его английским университетским образованием и двумя опубликованными романами, – всё это отсылки к предшествующему литературному опыту Сирина, который «Дар» и его герой вобрали в себя, произведя кумулятивный эффект, похожий на прыжок с шестом: с дальнего, с нарастающей силой разгона – на высоту недосягаемого и поныне рекорда. Причём Фёдор, сознавая ответственность своего предприятия, собирается ещё какое-то время готовиться: для максимально сильного, своевременного и точного толчка, чтобы взлететь на желаемую высоту, его будущей автобиографии понадобится «кое-что … из одного старинного французского умницы» (уже знакомого читателю Делаланда), в мировоззренческих и эстетических эмпиреях которого (самим писателем Сириным и конструируемых посредством «алхимической перегонки» различных, импонирующих ему, в основном философских источников) он будет искать «окончательного порабощения слов».¹⁹⁶⁶²

Прорицание Зины кажется вдвойне оправданным: и в том, что «ты будешь таким писателем, какого ещё не было, и Россия будет прямо изнывать по тебе, – когда слишком поздно спохватится», и в том, что «временами я буду дико несчастна с тобой». Ещё бы: Фёдор давно знает за собой, что он способен на объяснение в любви лишь «в некотором роде»,¹⁹⁶⁷³ то есть в органическом, неразрывном сочетании с его творческими планами, – и ему несказанно повезло, что Зина не только понимает, но и с готовностью приемлет нелёгкую, но и преисполненную вдохновляющей миссии, совместную с настоящим творцом судьбу.

И пусть в мечте, но тут же, не удержавшись от соблазна: «Ах, я должен тебе сказать...» – Фёдор, с прорвавшимся вдруг энтузиазмом, пускается, под видом перевода из Делаланда, вслух медитировать на предмет той судьбы, которую он хотел бы себе пожелать, – вплоть до сценария этакого, безоглядной лихости пира по поводу собственной смерти.¹⁹⁶⁸⁴ Это ли не последний, победный аккорд, оставленный в назидание всем хоронящим себя при жизни Мортусам?

«А вот, на углу, – дом». Ну и что же, что у них нет ключей от квартиры, – главный ключ, от судьбы, – в их руках. Некоторые внимательные читатели удостоены особой привилегии: для них «не кончается строка», и «за чертой страницы» их снова ждут «завтрашние облака». К чему приглашает последний абзац «Дара», который, как давно разгадано специалистами, «представляет собой правильную онегинскую строфу и перекликается с финалом «Евгения Онегина».¹⁹⁶⁹⁵

РУССКАЯ МУЗА И ЕЁ КАМУФЛЯЖИ В ТВОРЧЕСТВЕ НАБОКОВА

(ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ)

Для героя «Дара» полное и счастливое воплощение обещанного ему «рисунка судьбы» так и останется, увы, за чертой страницы… Но его автор оказался гораздо удачливей: когда «тень, бросаемая дурой-историей, стала наконец показываться даже на солнечных часах»,¹⁹⁷⁰¹ писатель Сирин, в августе 1939 года, с радостью принял предложение М. Алданова прочесть через год вместо него лекции по русской литературе в летней школе при Стэнфордском университете. 20 мая 1940 года, за три недели до вступления немецких войск в Париж, семья Набоковых на океанском лайнере «Шамплен» покинула Францию. Новую жизнь в Америке Сирин начал уже Набоковым. Принятый в Нью-Йорке русскими американцами, литературными критиками как само собой разумеющийся классик русской литературы¹⁹⁷¹², Набоков в июне 1940 года опубликовал эссе с обязующим названием «Определения». Обойдя деликатным умолчанием все прошлые, в Европе, внутренние распри русской литературной эмиграции, он с поразительной ясностью и достоинством отдал дань творческому пути, пройденному там за двадцать лет всей эмигрантской литературой. Этот своего рода манифест заслуживает нижеприведённого цитирования:

«Термин “эмигрантский писатель” отзывает слегка тавтологией. Всякий истинный сочинитель эмигрирует в своё искусство и пребывает в нём. У сочинителя русского любовь к отчизне, даже когда он по-настоящему её не покидал, всегда бывала ностальгической. Не только Кишинёв или Кавказ, но и Невский проспект казались далёким изгнанием. В течение последних двадцати лет, развиваясь за границей, под беспристрастным европейским небом, наша литература шла столбовой дорогой, между тем как, лишённая прав вдохновения и печали, словесность, представленная в самой России, растила подсолнухи на задворках духа. “Эмигрантская” книга относится к “советской” как явление столичное к явлению провинциальному. Лежачего не бьют, посему грешно критиковать литературу, на фоне которой олеография, бесстыдный исторический лубок, почитается шедевром. По другим, особым причинам, мне неловко распространяться и о столичной нашей словесности. Но вот что можно сказать: чистотой своих замыслов, взыскательностью к себе, аскетической жилистой силой она, несмотря на немногочисленность первоклассных талантов (впрочем, в какие-такие времена бывало их много?), достойна своего прошлого. Бедность быта, трудности тиснения, неотзывчивость читателя, дикое невежество среднеэмигрантской толпы – всё это возмещалось невероятной возможностью, никогда ещё Россией не испытанной: быть свободным от какой бы то ни было – государственной ли, или общественной – цензуры».¹⁹⁷²¹

Этот текст – квинтэссенция, в концентрированном и последовательном виде излагающая основные постулаты, на которых Сирин настаивал давно и которым всегда следовал сам. Это очевидно и по текстам его докладов в литературных кружках, и по самим его произведениям тех лет. Но тогда – во второй половине 1920-х и почти до конца 1930-х годов – многие бывшие соотечественники, жившие в Европе, усматривали в творчестве Сирина, в его взглядах и вкусах несоответствие «истинным» нуждам и «гражданским» традициям русской литературы, и, как отмечает Долинин, «кровные связи Набокова с русской литературной традицией были замечены только задним числом... Современники воспринимали Сирина, говоря словами Газданова, как “писателя, существующего вне среды, вне страны, вне всего остального мира”, – то есть видели в нём “случайного гостя”, постороннего, а не активнейшего участника литературного процесса, каковым он был на самом деле».¹⁹⁷³² Парадокс, полагает Долинин, заключается здесь в том, что признание Сирина связанным кровными связями с русской традицией пришло слишком поздно – только «после того, как он сам от неё отказался»,¹⁹⁷⁴³ – что, по мнению этого исследователя, произошло, когда, приехав в Америку, писатель перешёл на английский язык и стал Набоковым. Подобное суждение, однако, в силу ограниченности и предвзятости, весьма далеко от действительности, поскольку не учитывает ни масштабов таланта и личности гениального писателя, ни, под стать ему, глобально менявшихся обстоятельств его жизни и творчества.

В Западной Европе первой трети ХХ века русские эмигранты сколько угодно могли копаться в своей изолированной среде, дотошно отыскивая в Сирине то отступления от некоей ограниченной и условной модели «русскости», то инородные влияния, исходящие из соседних европейских литератур, – всё это были занятия камерные, на себя самих замкнутые. Никому из них – в том числе и Набокову, с его знанием английского и французского, – никак не грозило быть принятым в лоно какой-либо из европейских литератур. Для мононациональной ориентации этих стран Сирин в любом случае оставался русским эмигрантом, апатридом, изгоем. «Цветная спираль в стеклянном шарике – вот модель моей жизни. Дуга тезиса – это мой двадцатилетний русский период (1899-1919). Антитезисом служит пора эмиграции (1919-1940), проведённая в Западной Европе … среди не играющих ровно никакой роли призрачных иностранцев», – так оценивал Набоков своё русское и европейское прошлое. «Те четырнадцать лет (1940-1954), которые я провёл уже на новой моей родине, намечают как будто бы начавшийся синтез».¹⁹⁷⁵¹

В Америке, стране эмигрантов, стать полноценным американцем, знать английский язык и пользоваться им вовсе не означало отказа от национальных культурных традиций стран исхода. К 1950-м годам американские культурные антропологи успели уже разочароваться в теории так называемого «плавильного котла», признав – под одним, американским флагом – реальность и правомерность существования самых разных, привходящих в этот «котёл», культур, признав плодотворность их взаимодействия и взаимообогащения.

Осенью 1966 года, свидетельствует Брайан Бойд, продолжая работать над «Адой», «Набоков прочёл полуслепую, размноженную на термофаксе рукопись Эндрю Филда “Набоков: его жизнь в искусстве” и счёл её великолепной. Филд подчёркивал значимость русских сочинений Набокова и необходимость рассматривать его новые книги в свете его старых книг».¹⁹⁷⁶² Как именно рассматривать, по мнению Бойда, объясняется в его же тексте пятью страницами раньше: «В “Аде” есть всё, что Набоков считал в жизни существенным. Россия, Америка и изгнание. Родительская любовь, романтическая любовь, первая любовь и последняя любовь. Три языка, три литературы: русская, английская и французская. Все его профессии, помимо писательской: энтомология, перевод, преподавание шедевров европейской литературы. Но роман – не просто поток его сознания и мечтаний. Написав “Аду”, Набоков разобрал свой мир по кусочкам, чтобы тщательно сложить их заново – один к другому, и воплотить в них весь познанный им смысл и волшебство».¹⁹⁷⁷³

Вот так. Отсюда следует, что, перейдя в Америке на английский язык, став «американцем», написав серию романов, а затем, после «Лолиты», в ореоле мировой славы, укрывшись в Монтрё, – на всём этом пути, – Набоков никогда не бросал русскую музу и бросить не мог, коль скоро она чуть ли не с младенчества, неотторжимо, органически была частью рисунка его судьбы. Обучив родимую музу английскому языку, но никуда её не отпуская, он играл с ней на разные лады, но всегда в ту или иную «Терру-Антитерру», – и умудрился тем самым её при себе удержать и даже, в модифицированном виде, вариативно развить (недаром же был он непревзойдённым знатоком мимикрии!).

И так получилось, что ситуация, в которую попал Сирин, оказавшись в Америке, в чём-то даже отвечала его природным качествам, воспитанию и характеру. Каких только национальностей и разного социального происхождения домашних «наставников» и соучеников-тенишевцев он не перевидал в своём «счастливейшем» детстве. От родителей он воспринял и на всю жизнь усвоил – судить о людях без предвзятости, по их личностным качествам, при этом – всегда оставаясь самим собой, своей индивидуальности не ущемляя. Что же касается Америки, то она давно привлекала Набокова: она была ему по мерке – по масштабам его таланта и личности. Ещё в конце 1923-го и начале 1924 года он дважды из Праги в письмах звал Веру – вместе «америкнуть»,¹⁹⁷⁸¹ и не по литературным соображениям этим планам не было дано тогда осуществиться. И вместе с тем, разве что кроме «Лолиты», нет, наверное, написанного им в Америке и даже Швейцарии романа, в котором бы, так или иначе, не «сквозила» (одно из самых узнаваемых, типично «набоковских» слов) Россия.

Русский язык и русская литература постоянно сопровождали Набокова в Америке, и именно там он оставил обширнейшее и ценнейшее наследие в изучении языка и письменной культуры своей незабвенной родины. «В 1940 году, прежде чем начать свою академическую карьеру в Америке, – вспоминал он в интервью начала 1962-го, – я, к счастью, не пожалел времени на написание ста лекций – около двух тысяч страниц – по русской литературе, а позже ещё сотни лекций о великих романистах – от Джейн Остен до Джеймса Джойса. Этого хватило на двадцать академических лет в Уэлсли и Корнелле».¹⁹⁷⁹² Первое, перед русской аудиторией, выступление Набокова в Америке состоялось уже 12 октября 1940 года в Нью-Йорке: «Набоков прочёл тогда четыре стихотворения и рассказ “Лик”. Через месяц публика потребовала нового концерта».¹⁹⁸⁰³ Устраивались персональные литературные вечера Набокова на русском языке и позднее – в 1949-м и 1952-м годах. Были и публикации, начиная с 1942 года, – стихов и прозы, – в «Новом журнале»; сохранилась и опубликована многолетняя, с 1941 по 1952 годы, переписка Набокова с В.М. Зензиновым – свидетельство того, насколько близким и живым для писателя оставалось разбросанное по миру Русское зарубежье, и как хотелось ему – на родном для американского читателя английском языке – донести значимость наследия письменной русской культуры.

Вот как суммировал Набоков своё понимание достижений русской классической литературы в лекции, прочитанной на Празднике искусств в Корнелльском университете 10 апреля 1958 года, всего за полгода до окончания своей преподавательской деятельности: «Одного XIX века оказалось достаточно, чтобы страна без всякой литературной традиции создала литературу, которая по своим художественным достоинствам, по своему мировому влиянию, по всему, кроме объёма, сравнялась с английской и французской, хотя эти страны начали производить свои шедевры значительно раньше».¹⁹⁸¹¹ В этой же лекции талантливые писатели и хорошие читатели были объявлены одной всемирной семьёй: «…как всемирная семья талантливых писателей перешагивает чрез национальные барьеры, так же и одарённый читатель – гражданин мира, не подчиняющийся пространственным и временным законам… Он не принадлежит ни к одной нации или классу… Русский читатель старой просвещённой России, конечно, гордился Пушкиным и Гоголем, но он также гордился Шекспиром и Данте, Бодлером и Эдгаром По, и в этом заключалась его сила. У меня есть личный интерес в этом вопросе; ведь если бы мои предки не были хорошими читателями, я вряд ли стоял бы сегодня перед вами, говоря на чужом (курсив мой – Э.Г.) языке».¹⁹⁸²² Мировая слава Набокова пошла России только на пользу: ей, России, теперь от него никуда не деться. Русская словесность, благодаря ему, рассеялась по всему миру – где есть русские и где их нет.

Дописывая, в начале 1938 года, во Франции последние страницы пятой главы «Дара», Сирин, от имени героя (в его ночном письме матери), и уже провидя, что скоро не только Федору, но и ему самому предстоит покинуть Европу, вопреки всему выражает уверенность, что в Россию он так или иначе, но вернется: «Какой идиотской сантиментальностью, каким хищным стоном должна звучать эта наша невинная надежда для оседлых россиян. А ведь она не историческая, – только человеческая, – но как им объяснить? Мне-то, конечно, легче, чем другому, жить вне России, потому что я наверняка знаю, что вернусь, – во-первых, потому что увез от нее ключи, а во-вторых, потому что все равно когда, через сто, через двести лет, – буду жить там в своих книгах или хотя бы в подстрочном примечании исследователя. Вот это уже, пожалуй, надежда историческая, историко-литературная… “Вожделею бессмертия, – или хотя бы его земной тени”».¹⁹⁸³³ В кавычках, в кратком тезисном виде, Федор ссылается на идеи испанского философа и писателя М. де Унамуно (1864–1936), с книгой которого, в переводе на английский, Набоков ознакомился еще в Кембридже, в 1921 году. Долинин, комментируя эту отсылку, приводит цитату полностью: «Когда нас обуревают сомнения, затемняющие нашу веру в бессмертие души, это дает мощный и болезненный толчок желанию увековечить свое имя и славу, ухватить по крайней мере тень бессмертия».¹⁹⁸⁴⁴

Осталось только ответить на заключительный, такой ожидаемо набоковский, призыв: «…не надо искать “загадочной русской души” в русском романе. Давайте искать в нём индивидуальный гений».¹⁹⁸⁵¹

Попробуем гения Набокова посильно определить: вездесущий Протей, во всех своих ипостасях сохранивший свою индивидуальную тайну, свой «водяной знак». Изначально заданный «неведомыми игроками» Владимир Владимирович Набоков, он же – Solus Rex, одинокий король, неизменно ведомый «своею музою незримой» в свою заповедную обитель – Ultima Thule (чаемую им всегда башенку из слоновой кости), откуда он, пребывая в «блаженстве духовного одиночества» и воображая себя «антропоморфным божеством», наблюдал сверху «чащу жизни», которую посредством «алхимической перегонки» претворял в лукавый обман искусства, осуществляя при этом чарующий читателей-зрителей контроль над творимыми им героями – «рабами на галерах».

Оборотная сторона обложки.

Эстер Годинер родилась в Москве, где и получила высшее образование, закончив исторический факультет МГУ по кафедре этнографии. Затем, в Институте этнографии АН СССР им. Н.Н.Миклухо-Маклая АН СССР она защитила диссертацию и работала там вплоть до репатриации в Израиль в 1988 году. С начала 90-х она была научным сотрудником Центра информации и документации по истории восточноевропейского еврейства при Иерусалимском университете. Позднее, в течение нескольких лет, писала сатьи для «Краткой еврейской энциклопедии» на русском языке.

Углублённое, с экскурсами в филологические штудии, изучение творчества Набокова – давнего увлечения автора этой книги – стало, наконец, возможно при достижении пенсионного («золотого») возраста.

«…Главная наша награда, - полагал профессор Набоков, имея в виду тех, кого он обучал, - это узнавать в последующие годы отзвуки нашего сознания в доносящемся ответном эхе,..»(В.В. Набоков. Строгие суждения. М.2018, С.86).

Представленная работа – итог более, чем десятилетнего труда – и есть попытка такого «ответного эха».

Table of Contents

ПРЕДИСЛОВИЕ

ПО ЗАКОНАМ ЕГО ИНДИВИДУАЛЬНОСТИ

И СРЕДА, И НАСЛЕДСТВЕННОСТЬ

ЮНОСТЬ ПОЭТА

КОНЧИЛАСЬ НАВСЕГДА РОССИЯ… КЕМБРИДЖ

ДРАМА ЖИЗНИ И ЖАНР ДРАМЫ

ВЕРА

ВЕРА… И «МОРН»

ОТ «СЧАСТЬЯ» – К «МАШЕНЬКЕ»: ОТРЕЧЕНИЕ И БЕГСТВО

В ПОИСКАХ ПУТИ

НАБОКОВ ПРОТИВ ИСТОРИИ

«КОРОЛЬ, ДАМА, ВАЛЕТ»: ОТ РАССКАЗЧИКА И УЧЕНИКА – К УЧИТЕЛЮ И ВОЛШЕБНИКУ

«ЗАЩИТА ЛУЖИНА» – РОКОВОЕ ПРЕДНАЧЕРТАНИЕ

«СОГЛЯДАТАЙ»: ОТЧАЯННОЕ СЧАСТЬЕ РЕФЛЕКСИРУЮЩЕГО «Я»

«ПОДВИГ»: «…НО СЕРДЦЕ, КАК БЫ ТЫ ХОТЕЛО…»

«ОТЧАЯНИЕ»: СОФИСТУ ПРИШЛОСЬ ХУДО

«ДАР» – ПОСЛЕДНИЙ РЫВОК

«ПРИГЛАШЕНИЕ НА КАЗНЬ»: SOS РОМАНА В РОМАНЕ

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

X.

XI.

XII.

XIII.

XIV.

XV.

XVI.

XVII.

XVIII.

XIX.

XX.

ВОЗВРАЩЕНИЕ К «ДАРУ»

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ГЛАВА ВТОРАЯ

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

ГЛАВА ПЯТАЯ

РУССКАЯ МУЗА И ЕЁ КАМУФЛЯЖИ В ТВОРЧЕСТВЕ НАБОКОВА (ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ)

ФОТОПРИЛОЖЕНИЕ

(на 5-ти стр. – см. отд. файл!)

ФОТОПРИЛОЖЕНИЕ

ФОТОПРИЛОЖЕНИЕ

ФОТОПРИЛОЖЕНИЕ

ФОТОПРИЛОЖЕНИЕ

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 5

По законам его индивидуальности… . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . 8

И среда, и наследственность. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . 16 Юность поэта . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .25

Кончилась навсегда Россия… Кембридж . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 30

Драма жизни и жанр драмы. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 35

Вера. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .37

Вера… и «Морн». . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 42

От «Счастья» к «Машеньке» – отречение и бегство. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 47

В поисках пути. . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 76

Набоков против истории. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 81

«Король, дама, валет»: от рассказчика и ученика – к учителю и волшебнику . . . . 85

«Защита Лужина»: роковое предначертание . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 115

«Соглядатай»: отчаянное счастье рефлексирующего «Я» . . . . . . . . . . . . . . . . . 148

«Подвиг»: «…но сердце, как бы ты хотело…» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 167

«Отчаяние»: софисту пришлось худо. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 194

«Дар» – последний рывок. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 224

«Приглашение на казнь»: SOS романа в романе . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 244

Возвращение к «Дару». . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 306

Глава первая. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 310

Глава вторая. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 353

Глава третья. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 374

Глава четвёртая. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 394

Глава пятая. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 469

Вместо послесловия: «Русская муза» и её камуфляжи в творчестве Набокова. . .509

Notes

[

←1

]

Набоков В. Строгие суждения. М., 2018. С. 126.

[

←2

]

² Там же. С. 213.

[

←3

]

³ Бойд, Брайан. Владимир Набоков. Американские годы. Биография. СПб. 2010. С. 208.

[

←4

]

¹ Набоков В. Строгие суждения… С. 25-26.

[

←5

]

² Там же. С. 72.

[

←6

]

³ Виролайнен М. Англоязычие Набокова как инобытие русской словесности. // В.В. Набоков: Pro et Contra. Материалы и исследования о жизни и творчестве В.В. Набокова. Антология. СПб., 2001. Т. 2. С. 267.

[

←7

]

⁴ Там же. С. 268–269.

[

←8

]

¹ Набоков В. Другие берега. СПб., 2015. С. 221.

[

←9

]

¹ Цит. по: Бойд Б. Владимир Набоков: Русские годы. СПб., 2010. С. 361 (Из архивных материалов Набокова).

[

←10

]

² Барабтарло Г. Сочинение Набокова. СПб., 2011. С. 332.

[

←11

]

¹ Набоков В. Другие берега. СПб., 2015. С. 17; В английском тексте – exact instrument – точный прибор (см.: V. Nabokov. Speak, Memory. NY., 1989. Р. 25). Замена симптоматичная: по-видимому, Набоков счёл, что если русского читателя стоит заинтриговать эпитетом «тайный», англоязычному предпочтительно обеспечить «точный».

[

←12

]

² Там же. С. 71.

[

←13

]

³ В. Набоков. Убедительное доказательство… Последняя глава из книги воспоминаний // ИЛ. 1999. № 12 (/inostran/1999/12/nabokov-pr.html). С. 4–8; пародийная автобиография, в текст (Conclusive Evidence. N.Y., 1951) автором не включена.

[

←14

]

⁴ Там же.

[

←15

]

¹ Письмо от 8 ноября 1923 года // Письма к Вере. М., 2017. С. 57.

[

←16

]

² Набоков В. Убедительное доказательство // ИЛ. 1999. № 12. Там же. С. 4–8.

[

←17

]

³ Бойд Б. «Ада» Набокова: место сознания. СПб., 2011. С. 138–139.

[

←18

]

⁴ Набоков В. Убедительное доказательство… Там же.

[

←19

]

⁵ Александров В. Набоков и потусторонность. СПб., 1999. С. 42.

[

←20

]

¹ Цит. по: ББ-РГ. С. 361.

[

←21

]

² «Слава» // Набоков В. Стихи. СПб., 2018. С. 280.

[

←22

]

³ Блэкуэлл С. Книгоиздатель Набоков // Империя N. Набоков и наследники. М., 2006. С. 83.

[

←23

]

¹ Там же.

[

←24

]

² Бойд Б. «Ада» Набокова: место сознания. С. 37.

[

←25

]

³ Там же. С. 133.

[

←26

]

⁴ Десятов В. Русский постмодернизм: полвека с Набоковым // Империя N: Набоков и наследники. С. 240.

[

←27

]

¹ Набоков В. Письма к Вере. С. 112.

[

←28

]

² Набокова В. Предисловие к сб.: В. Набоков. Стихи. С. 5-6.

[

←29

]

³ Time. 1969. May, 23, 48. – Цит. по: ББ-РГ. С. 54.

[

←30

]

¹ ББ-РГ. С. 223.

[

←31

]

² Набоков. On Generalities // «Звезда». 1999. № 4.

http//magazines. russ.ru./Zvezda/1999/4/general.html.р.3/8.

[

←32

]

³ Набоков В. Письма Г.П. Струве // «Звезда». 2003. № 11; Цит. по Кунин А. Обманчивая ткань реальности. Владимир Набоков и наука: http://7iskusst.com/2015/nomer2/kunin1.php,p.3/9.

[

←33

]

⁴ Набоков. Машенька В. Собр. соч. в 4-х т. СПб., 2010. Т. 1. С. 30.

[

←34

]

⁵ Набоков В. Пнин. СПб., 2009. С. 32.

[

←35

]

⁶ Кунин А. Обманчивая ткань реальности… Там же.

[

←36

]

⁷ Кунин А. Обманчивая ткань реальности… С. 6–9.

[

←37

]

¹ Цит. по: Маликова М. Дар и успех Набокова // Империя N. Набоков и наследники… С. 33.

[

←38

]

¹ Шифф С. Вера. М., 2010. С. 247.

[

←39

]

² Долинин А. Истинная жизнь писателя Сирина. СПб., 2019. С. 221.

[

←40

]

³ ВН-ДБ. С. 30.

[

←41

]

⁴ Долинин А. Истинная жизнь… С. 221.

[

←42

]

⁵ ББ-АГ. С. 257.

[

←43

]

¹ ВН-ДБ. С. 60-61.

[

←44

]

² Nabokov V. Speak, Memory. NY., 1989. Р. 177.

[

←45

]

³ Интервью Марти Лаансоо с В. Набоковым. Цит. по: ББ-РГ. С. 22.

[

←46

]

⁴ Цит. по: Dragunoiu, Dana. Liberalism // Nabokov in Context. Cambr., 2018. Р. 240.

[

←47

]

⁵ ББ-РГ. С. 40.

[

←48

]

⁶ ВН-ДБ. С. 167.

[

←49

]

¹ ББ-РГ. С. 487.

[

←50

]

² ВН-ДБ. С. 162.

[

←51

]

³ ББ-АГ. С. 750.

[

←52

]

⁴ ВН-ДБ. С. 27, 32.

[

←53

]

⁵ Там же. С. 30.

[

←54

]

⁶ Шифф С. Вера. С. 65.

[

←55

]

⁷ ВН-ДБ. С. 111-112.

[

←56

]

⁸ ББ-РГ. С. 147.

[

←57

]

⁹ ВН-ДБ. С. 162.

[

←58

]

¹ Цит. по: ББ-РГ. С. 130.

[

←59

]

² ВН-ДБ. С. 160.

[

←60

]

³ Там же. С. 161.

[

←61

]

⁴ Набоков В. Парижская поэма. Стихи. С. 287.

[

←62

]

¹ «Общее дело». 1922. 7 апр. Цит. по: ББ-РГ. С. 122.

[

←63

]

² ВН-ДБ. С. 31.

[

←64

]

³ Там же.

[

←65

]

⁴ Александров В.Е. Набоков и потусторонность: метафизика, этика, эстетика. СПб., 1999. С. 48-49.

[

←66

]

⁵ См.:Малышева С. Прадед Набокова – почётный член Казанского университета // Эхо веков, 1997. № 1/2.

[

←67

]

⁶ ВН-ДБ. С. 31.

[

←68

]

⁷ ББ-РГ. С. 39.

[

←69

]

⁸ Интервью Б. Бойда с В. Набоковой, сент. 1982. Цит. по: ББ-РГ. С. 90.

[

←70

]

¹ ВН-ДБ. С. 237.

[

←71

]

² Strong Opinions. NY., 1973. Р. 206, 39. Цит. по ББ-РГ. С. 90. Сн. 20.

[

←72

]

3 ВН-ДБ. С. 121.

[

←73

]

⁴ Кунин А. Обманчивая ткань реальности… С. 4, 7.

[

←74

]

¹ ВН-ДБ. С. 32.

[

←75

]

² Там же. С. 142.

[

←76

]

³ Там же. С. 48.

[

←77

]

⁴ Там же. С. 86.

[

←78

]

⁵ Там же.

[

←79

]

¹ ВН-ДБ. С. 131–133. (Настоящее имя Колетт – Клод Депре).

[

←80

]

² Там же. С. 61-62.

[

←81

]

³ Шифф С. Вера. С. 60.

[

←82

]

⁴ Там же. С. 69.

[

←83

]

⁵ Цит. по: ББ-РГ. С. 50.

[

←84

]

⁶ ББ-АГ. С. 208.

[

←85

]

¹ ВН-ДБ. С. 17.

[

←86

]

² Цит. по: ББ-АГ. С. 683.

[

←87

]

³ ВН-ДБ. С. 66.

[

←88

]

⁴ Интервью Анри Шатона с ВН. 1963. 5 окт. Цит. по: ББ-РГ. С. 71.

[

←89

]

¹ Цит. по: ББ-РГ. С. 60. Сн. 39 (С. 618. Примечания. CE- Conclusive Evidence. NY., 1951, неопубл. глава. АНБК).

[

←90

]

² ББ-РГ. С. 132.

[

←91

]

³ Там же.

[

←92

]

⁴ Там же.

[

←93

]

⁵ Там же.

[

←94

]

¹ Долинин А. Истинная жизнь... С. 231.

[

←95

]

² Набоков В. Стихи. С. 11-12.

[

←96

]

¹ ББ-РГ. С. 177-178.

[

←97

]

² ББ-АГ. С. 697.

[

←98

]

³ Набоков В. Строгие суждения. М., 2018. С. 213.

[

←99

]

⁴ Цит. по: ББ-АГ. С. 729-730 (сн. 26. С. 879 LectsR, 222).

[

←100

]

¹ ББ-АГ. С. 879; подробно о Филде и его отношениях с Набоковым см. на страницах, указанных в разделе Указатель, статья «Филд, Эндрю». С. 945.

[

←101

]

² ББ-РГ. С. 132.

[

←102

]

³ Сборник «Стихи» включал 68 стихотворений и был издан летом 1916 года тиражом в 500 экземпляров на средства автора. См.: ББ-РГ. С. 144-145.

[

←103

]

⁴ ББ-РГ. С. 156-157.

[

←104

]

¹ ББ-РГ. С. 124.

[

←105

]

² Набокова В. Предисловие // Набоков В. Стихи. СПб., 2018. С. 5.

[

←106

]

³ Набоков В. Стихи. С. 24.

[

←107

]

¹ ВН-ДБ. С. 199-200.

[

←108

]

² Там же. С. 200.

[

←109

]

³ Там же. С. 201.

[

←110

]

⁴ Там же. С. 22.

[

←111

]

⁵ Там же. С. 153.

[

←112

]

⁶ Там же. С. 156.

[

←113

]

⁷ Набоков В. Подвиг. Собр. соч. в 4-х т. Т.1. С. 331-332.

[

←114

]

¹ ВН-ДБ. С. 208.

[

←115

]

² Там же.

[

←116

]

³ Там же. С. 207.

[

←117

]

⁴ Набоков В. Подвиг. С. 324.

[

←118

]

⁵ Цит. по: Долинин А. Истинная жизнь… С. 179.

[

←119

]

⁶ Набоков В. Подвиг. С. 323.

[

←120

]

⁷ ВН-ДБ. С. 209.

[

←121

]

⁸ Набоков В. Подвиг. С. 362.

[

←122

]

¹ ВН-ДБ. С. 210.

[

←123

]

² Там же.

[

←124

]

³ Цит. по: ББ-РГ. С. 201.

[

←125

]

⁴ Цит. по: ББ-РГ. С. 566.

[

←126

]

⁵ ББ-АГ. С. 34.

[

←127

]

¹ Набоков В. Стихи. С. 288.

[

←128

]

² ВН-ДБ. С. 197.

[

←129

]

³ Там же. С. 212.

[

←130

]

⁴ Там же. С. 213.

[

←131

]

¹ ВН-ДБ. С. 214.

[

←132

]

² Там же. С. 216.

[

←133

]

³ Там же.

[

←134

]

⁴ Там же. С. 198.

[

←135

]

⁵ Набоков В. Письма к Вере. С. 67.

[

←136

]

⁶ ББ-РГ. С. 231.

[

←137

]

¹ ВН-ДБ. С. 200-201.

[

←138

]

² Там же. С. 168.

[

←139

]

³ Цит. по: ББ-РГ. С. 230.

[

←140

]

⁴ Цит. по: ББ-РГ. С. 232.

[

←141

]

⁵ Цит. по: ББ-РГ. С. 228.

[

←142

]

¹ Цит. по: ББ-РГ. С. 231.

[

←143

]

² Барабтарло Г. Сочинение Набокова. С. 260.

[

←144

]

³ ББ-РГ. С. 242.

[

←145

]

¹ ББ-РГ. С. 244; Набоков В. Письма к Вере. С. 19.

[

←146

]

² Шифф С. Вера. С. 18.

[

←147

]

³ Бойд Б. Конверты для «Писем к Вере». Предисловие к кн. Набоков В. Письма к Вере. С. 19.

[

←148

]

⁴ О такого рода слухах см.: Шифф С. Вера. С. 19, 556.

[

←149

]

⁵ Бойд Б. Конверты… С. 14.

[

←150

]

⁶ Шифф С. Вера. С. 20.

[

←151

]

⁷ Бойд Б. Конверты… С. 20-21.

[

←152

]

¹ Набоков В. Стихи. С. 112-113.

[

←153

]

² Шифф С. Вера. С. 24.

[

←154

]

³ Бойд Б. Конверты… С. 21.

[

←155

]

⁴ Набоков В. Стихи. С. 114-115.

[

←156

]

⁵ Набоков В. Письма к Вере. С. 53.

[

←157

]

⁶ Шифф С. Вера. С. 24.

[

←158

]

¹ Набоков В. Письма к Вере. С. 53.

[

←159

]

² Там же.

[

←160

]

³ Там же. С. 54.

[

←161

]

⁴ ВН-ДБ. С. 221.

[

←162

]

¹ Бойд Б. Конверты… С. 16-17.

[

←163

]

² Там же. С. 23-24.

[

←164

]

³ Набоков В. Письма к Вере. С. 56-57.

[

←165

]

¹ Набоков В. Письма к Вере. С. 56-57.

[

←166

]

² Там же. С. 56, 58.

[

←167

]

¹ Интервью С. Шифф с Еленой Сикорской, 26 февр. 1995 г. Цит. по: Шифф С. Вера. С. 26, 597.

[

←168

]

² Барабтарло Г. Сочинение Набокова. С. 259.

[

←169

]

³ Набоков В. Письма к Вере. С. 61-63.

[

←170

]

⁴ Там же. С. 63-65.

[

←171

]

⁵ Там же. С. 65-67.

[

←172

]

⁶ Там же. С. 69.

[

←173

]

⁷ Там же. С. 69-70.

[

←174

]

¹ Набоков В. Письма к Вере. С. 70.

[

←175

]

² Там же. С. 72-73.

[

←176

]

³ Там же. С. 73-74.

[

←177

]

⁴ Барабтарло Г. Сочинение Набокова. С. 281.

[

←178

]

⁵ Там же.

[

←179

]

⁶ Шифф С. Вера. С. 68.

[

←180

]

⁷ Набоков В. Письма к Вере. С. 76.

[

←181

]

¹ Набоков В. Стихотворения и поэмы. М., 1991. С. 184.

[

←182

]

² Набоков В. Стихи. С. 99.

[

←183

]

³ Там же. С. 69.

[

←184

]

⁴ Звезда. 1997. № 4. С. 9-99.

[

←185

]

¹ Цит. по: ББ-РГ. С. 274.

[

←186

]

² См., напр.: Долинин А. Истинная жизнь… С. 34-35; Барабтарло Г. Сочинение Набокова. С. 288-289.

[

←187

]

³ Барабтарло Г. Сочинение Набокова. С. 281-282.

[

←188

]

⁴ Там же. С. 283-284.

[

←189

]

⁵ Барабтароло Г. Сочинение Набокова. С. 300-301.

[

←190

]

¹ Там же. С. 301-302.

[

←191

]

² См., например: Долинин А. Истинная жизнь… С. 34-35.

[

←192

]

³ ББ-РГ. С. 277.

[

←193

]

¹ Набоков В. Предисловие к английскому переводу «Машеньки»: Pro et Contra. СПб., 1997. С. 67-68.

[

←194

]

² Цит. по: ББ-РГ. С. 279.

[

←195

]

³ Набоков В. Полн. собр. рассказов. СПб., 2013; «Письмо в Россию». С. 189-190.

[

←196

]

¹ Набоков В. Стихи. С. 77; см. также: ББ-РГ. С. 217.

[

←197

]

² Набоков В. Полн. собр. рассказов. С. 192-193.

[

←198

]

³ Там же. С. 192-193.

[

←199

]

¹ Набоков В. Машенька. Собр. соч. в 4-х т. СПб., 2010. Т.1. С. 9, 11.

[

←200

]

² Там же. С. 9.

[

←201

]

³ Там же. С. 10.

[

←202

]

⁴ Там же. С. 11.

[

←203

]

¹ Набоков В. Машенька. С. 11.

[

←204

]

² Цит. по: ББ-РГ. С. 288; см. также: Долинин А. Истинная жизнь… С. 49.

[

←205

]

¹ Набоков В. Машенька. С. 12-14.

[

←206

]

² Там же. С. 14.

[

←207

]

³ Там же. С. 24.

[

←208

]

⁴ Там же. С. 15.

[

←209

]

⁵ Там же. С. 14.

[

←210

]

⁶ См.: Там же. С. 14-15.

[

←211

]

⁷ Там же. С. 24.

[

←212

]

¹ Там же. С. 23.

[

←213

]

² Там же. С. 24-26.

[

←214

]

³ Там же. С. 27-29.

[

←215

]

⁴ Там же. С. 48-49.

[

←216

]

¹ Набоков В. Машенька. С. 30-31.

[

←217

]

² Там же. С. 31.

[

←218

]

³ Там же. С. 33.

[

←219

]

⁴ Там же. С. 40.

[

←220

]

¹ Там же. С. 43.

[

←221

]

² Там же. С. 44.

[

←222

]

³ Там же. С. 33.

[

←223

]

⁴ Там же. С. 35.

[

←224

]

⁵ Там же. С. 37.

[

←225

]

⁶ Там же. С. 37-38.

[

←226

]

¹ Там же. С. 48.

[

←227

]

² Там же. С. 49.

[

←228

]

³ Там же. С. 49-50.

[

←229

]

⁴ Там же. С. 50-51.

[

←230

]

⁵ Там же. С. 51-52.

[

←231

]

⁶ Там же. С. 53.

[

←232

]

¹ Там же. С. 36.

[

←233

]

² Там же. С. 65.

[

←234

]

³ Там же. С. 66.

[

←235

]

¹ Там же. С. 82.

[

←236

]

² Там же. С. 77.

[

←237

]

³ Там же. С. 80.

[

←238

]

⁴ Там же.

[

←239

]

⁵ ВН-ДБ. С. 202-203.

[

←240

]

⁶ Там же. С. 187.

[

←241

]

⁷ Там же.

[

←242

]

⁸ ВН-ДБ. С. 193.

[

←243

]

¹ Набоков В. Машенька. С. 80.

[

←244

]

² Там же. С. 86.

[

←245

]

³ Там же. С. 88.

[

←246

]

⁴ ВН-ДБ. С. 202-203.

[

←247

]

⁵ Набоков В. Машенька. С. 80-81.

[

←248

]

¹ Там же. С. 50.

[

←249

]

² Там же. С. 81.

[

←250

]

³ Там же. С. 82.

[

←251

]

⁴ Там же.

[

←252

]

⁵ Набоков В. Машенька. С. 88-89.

[

←253

]

¹ Там же. С. 11.

[

←254

]

² Там же. С. 73.

[

←255

]

³ Там же. С. 86.

[

←256

]

⁴ Там же. С. 91.

[

←257

]

⁵ Набоков В. Машенька. С. 89.

[

←258

]

⁶ ВН-ДБ. С. 203.

[

←259

]

¹ Тамара – под таким именем фигурирует В. Шульгина в воспоминаниях Набокова.

[

←260

]

² Набоков В. Стихи. С. 11-12.

[

←261

]

³ Набоков В. Машенька. С. 68.

[

←262

]

⁴ Там же. С. 41.

[

←263

]

⁵ Там же. С. 33-35.

[

←264

]

¹ Там же. С. 34.

[

←265

]

² ВН-ДБ. С. 195.

[

←266

]

³ Там же. С. 195-196.

[

←267

]

⁴ Набоков В. Машенька. С. 66-67.

[

←268

]

⁵ Там же. С. 67.

[

←269

]

⁶ Там же. С. 68.

[

←270

]

¹ ВН-ДБ. С. 196-197.

[

←271

]

² Набоков В. Машенька. С. 68.

[

←272

]

³ Там же. С. 56.

[

←273

]

⁴ Там же. С. 66, 68.

[

←274

]

⁵ В. Набоков. Машенька. С. 69.

[

←275

]

⁶ Там же. С. 70.

[

←276

]

¹ Там же. С. 16.

[

←277

]

² Там же. С. 21.

[

←278

]

³ Там же. С. 50.

[

←279

]

⁴ Там же.

[

←280

]

¹ Там же. С. 89.

[

←281

]

² Там же. С. 92.

[

←282

]

¹ Там же. С. 96.

[

←283

]

² Там же. С. 96-97.

[

←284

]

³ Там же. С. 97.

[

←285

]

¹ Там же.

[

←286

]

² Там же.

[

←287

]

³ Там же.

[

←288

]

⁴ Там же.

[

←289

]

⁵ В. Набоков. Предисловие к английскому переводу «Машеньки» Pro et Contra. СПб., 1997. С. 67-68.

[

←290

]

⁶ Набоков В. Машенька. С. 98.

[

←291

]

¹ Там же. С. 24.

[

←292

]

² Набоков В. Предисловие автора к американскому изданию: В. Набоков. Собр. соч. в 4-х т. Т. 1. С. 7.

[

←293

]

¹ Набоков В. Машенька. С. 33.

[

←294

]

¹ Там же. С. 15.

[

←295

]

¹ Цит. по: ББ-АГ. С. 649.

[

←296

]

² Долинин А. Истинная жизнь… с.41; Набоков В. Стихи. С. 171-172.

[

←297

]

¹ Аверин Б. Дар Мнемозины. СПб., 2016. С. 268, 270, 273.

[

←298

]

² Набоков В. Машенька. С. 97.

[

←299

]

¹ ББ-АГ. С. 602.

[

←300

]

² Набоков В. Предисловие автора к американскому изданию. В. Набоков. Собр. соч. в 4-х т. Т. 1. С. 7.

[

←301

]

³ ВН-ДБ. С. 200.

[

←302

]

⁴ Набоков В. Письма к Вере. С. 125.

[

←303

]

⁵ Набоков В. Стихотворения и поэмы. М., 1991. С. 467-468.

[

←304

]

⁶ ББ-РГ. С. 315.

[

←305

]

¹ Набоков В. Стихи. С. 244-245.

[

←306

]

² Старк В. В.Ш., или Муза Набокова // Искусство Ленинграда, 1991. № 3. С. 18.

[

←307

]

³ Там же. С. 20.

[

←308

]

⁴ Там же.

[

←309

]

¹ Набоков В. Машенька. Предисловие автора к американскому изданию. Собр. соч. в 4-х т. Т. 1. С. 7.

[

←310

]

² ВН-ДБ. С. 187.

[

←311

]

³ Старк В. В.Ш., или Муза Набокова. С. 20.

[

←312

]

⁴ Field A. The Life and Art of Vladimir Nabokov. London, 1988. P. 33-37, 218.

[

←313

]

¹ См.: ББ-РГ. С. 293; Долинин А. Истинная жизнь… С. 46; Аверин Б. Дар Мнемозины. С. 267.

[

←314

]

² Набоков В. Полн. собр. рассказов. С. 208.

[

←315

]

³ Набоков В. Письма к Вере. С. 142.

[

←316

]

¹ Набоков В. Письма к Вере. С. 99-100.

[

←317

]

² Стихотворение «Вершина» // Набоков В. Письма к Вере. С. 86; см. также: Набоков В. Стихи. С. 183.

[

←318

]

³ Набоков В. Стихи. С. 187.

[

←319

]

⁴ ББ-РГ. С. 307.

[

←320

]

¹ Набоков В. Стихотворения и поэмы. М., 1991. С. 388.

[

←321

]

¹ См. об этом: Долинин А. Истинная жизнь писателя Сирина. СПб., 2019. С. 34-35.

[

←322

]

² Там же. С. 35.

[

←323

]

³ Набоков В. Письма к Вере. С. 107.

[

←324

]

¹ Набоков В. Стихи. С. 212.

[

←325

]

² ББ-РГ. С. 320-321.

[

←326

]

³ Там же. С. 325.

[

←327

]

¹ Blackwell S.H. Science // Vladimir Nabokov in Context / Ed. by D.M. Bethea and S. Frank. Cambr., 2018. Р. 198.

[

←328

]

² Набоков В. Письма Г.П. Струве // «Звезда». 2003. № 11.

[

←329

]

³ Набоков В. On Generalities // Звезда. 1999. № 4.

[

←330

]

⁴ Там же. С. 14; См. также: Долинин А. Клио смеётся последней: Набоков в споре с историзмом // Истинная жизнь… С. 244.

[

←331

]

⁵ Nabokov V. Mr. Masefield and Clio // New Republic. 1940. Dec. 9. Р. 808.

[

←332

]

¹ Набоков В. Оn Generalities. С. 14; Долинин А. Клио смеётся последней… С. 244.

[

←333

]

² Шифф С. Вера. С. 107.

[

←334

]

³ Набоков В. Дар. Собр. соч. в 4-х т. СПб., 2010. Т. 3. С. 467.

[

←335

]

⁴ ВН-ДБ. С. 7.

[

←336

]

² Набоков В. On Generalities. С. 14; Цит. по: Долинин А. Истинная жизнь. С. 244.

[

←337

]

³ Ландау Г.А. Сумерки Европы. Берлин, 1923.

[

←338

]

³ Цит. по: Долинин А. Истинная жизнь… С. 244-245.

[

←339

]

¹ Там же. С. 245.

[

←340

]

² Там же. С. 244.

[

←341

]

³ Там же. С. 240.

[

←342

]

⁴ Там же.

[

←343

]

⁵ Набоков В. Дар // Собр. соч. в 4-х т. Т.3. С. 251.

[

←344

]

¹ Набоков В. Дар. Собр. соч. в 4-х т. Т.3. С. 484-486.

[

←345

]

² ББ-РГ. С. 524.

[

←346

]

³ Набоков В. Предисловие автора к американскому изданию. Собр. соч. в 4-х т. Т. 2. С. 8.

[

←347

]

⁴ Там же.

[

←348

]

¹ Набоков В. Предисловие автора к американскому изданию. С. 7.

[

←349

]

² Там же. С. 9.

[

←350

]

¹ Струве Г. Русская литература в изгнании. Париж, 1984. С. 183.

[

←351

]

² Набоков В. Предисловие автора к американскому изданию. С. 8.

[

←352

]

³ ББ-РГ. С. 327.

[

←353

]

⁴ Набоков В. Письма к Вере. С. 231.

[

←354

]

¹ Цит. по: ББ-РГ. С. 325.

[

←355

]

² Набоков В. Собр. соч. в 4-х т. Т. 2. С. 178-179.

[

←356

]

³ Набоков В. Там же. Предисловие автора к американскому изданию. С. 7.

[

←357

]

⁴ Там же. С. 9.

[

←358

]

⁵ Nabokov V. Speak, Memory. Р. 177.

[

←359

]

¹ ББ-РГ. С. 328.

[

←360

]

¹ Набоков В. Король, дама, валет (Далее – КДВ) // Собр. соч. в 4-х т. Т. 2. С. 161.

[

←361

]

² Там же.

[

←362

]

³ Там же.

[

←363

]

⁴ Там же.

[

←364

]

⁵ Там же.

[

←365

]

⁶ Там же. С. 21.

[

←366

]

⁷ Там же. С. 168.

[

←367

]

⁸ Там же. С. 89.

[

←368

]

⁹ Там же. С. 58.

[

←369

]

¹ Набоков В. КДВ. С. 129-131.

[

←370

]

² Там же. С. 37.

[

←371

]

³ Там же. С. 144.

[

←372

]

¹ Набоков В. КДВ. С. 44.

[

←373

]

² Там же. С. 21.

[

←374

]

¹ Набоков В. Дар. С. 41.

[

←375

]

¹ Набоков В. КДВ. С. 11.

[

←376

]

² Там же.

[

←377

]

³ Там же. С. 13.

[

←378

]

⁴ Там же. С. 14, 18.

[

←379

]

⁵ Там же. С. 17.

[

←380

]

¹ Набоков В. КДВ. С. 18.

[

←381

]

² Там же. с.22.

[

←382

]

³ Там же.

[

←383

]

¹ Набоков В. КДВ. С. 31.

[

←384

]

² Там же. С. 23.

[

←385

]

³ Там же. с. 28-29.

[

←386

]

⁴ Там же. с. 28.

[

←387

]

¹ Набоков В. КДВ. С.31.

[

←388

]

² Там же. С. 32.

[

←389

]

³ Там же. С. 36.

[

←390

]

⁴ Там же. С. 32.

[

←391

]

¹ Набоков В. Дар. С. 358.

[

←392

]

² Набоков В. КДВ. С. 38.

[

←393

]

³ Там же. С. 43.

[

←394

]

⁴ Там же. С. 43-45.

[

←395

]

¹ Набоков В. КДВ. С. 47.

[

←396

]

² Там же. С. 17.

[

←397

]

³ Там же. С. 48.

[

←398

]

⁴ Там же. С. 55.

[

←399

]

⁵ Там же.

[

←400

]

⁶ Там же. С. 63-64.

[

←401

]

¹ Набоков В. КДВ. С. 65.

[

←402

]

² Там же. С. 13.

[

←403

]

³ Там же. С. 68.

[

←404

]

¹ Набоков В. КДВ. С. 74-75.

[

←405

]

² Там же. С. 86-87.

[

←406

]

³ Там же. С. 87.

[

←407

]

⁴ Там же. С. 18.

[

←408

]

¹ Набоков В. КДВ. С. 62-63, 83.

[

←409

]

² Там же. С. 83-84.

[

←410

]

³ Там же. С. 84.

[

←411

]

¹ Набоков В. КДВ. С. 72-73.

[

←412

]

² Там же. С. 2.

[

←413

]

³ Там же. С. 106.

[

←414

]

¹ Набоков В. КДВ. С. 108.

[

←415

]

² Там же. С. 111-112.

[

←416

]

³ Там же. С. 112.

[

←417

]

¹ Набоков В. КДВ. С. 83.

[

←418

]

¹ Там же. С. 147-149.

[

←419

]

² Там же. С. 151.

[

←420

]

³ Там же. С. 152.

[

←421

]

¹ Набоков В. КДВ. С. 156.

[

←422

]

² Там же. С. 157.

[

←423

]

³ Там же. С. 158.

[

←424

]

⁴ Там же. С. 145-147.

[

←425

]

¹ Набоков В. КДВ. С. 159-160, 163.

[

←426

]

² Там же. С. 159-160.

[

←427

]

¹ Там же. С. 166-168.

[

←428

]

² Там же. С. 166-167.

[

←429

]

³ Там же. С. 168.

[

←430

]

⁴ Там же. С. 167.

[

←431

]

¹ Там же. С. 168,170.

[

←432

]

² Там же. С. 169.

[

←433

]

³ Там же. С. 170.

[

←434

]

⁴ Там же. С. 172.

[

←435

]

¹ Там же. С. 174.

[

←436

]

² Там же. С. 175.

[

←437

]

³ Там же. С. 176.

[

←438

]

⁴ Там же. С. 177.

[

←439

]

⁵ Там же. С. 177-178.

[

←440

]

¹ Там же. С. 178-179.

[

←441

]

² Там же. С. 181.

[

←442

]

³ Там же. С. 182.

[

←443

]

⁴ Там же. С. 182-184.

[

←444

]

¹ Там же. С. 185-186.

[

←445

]

² Там же. С. 192.

[

←446

]

³ Там же.

[

←447

]

¹ Набоков В. Убедительное доказательство // ИЛ. 1999. № 12. С. 4/8.

[

←448

]

¹ Набоков В. Предисловие к американскому изданию. Защита Лужина. Собр. соч. в 4-х т. СПб., 2010. Т. 1. С. 102.

[

←449

]

² Набоков В. Защита Лужина. С. 250.

[

←450

]

³ ББ-РГ. С. 323.

[

←451

]

¹ ББ-РГ. С. 342.

[

←452

]

¹ Долинин А. Истинная жизнь… С. 80.

[

←453

]

¹ Набоков В. Защита Лужина. С. 105.

[

←454

]

² Там же.

[

←455

]

³ Там же. С. 109-110.

[

←456

]

⁴ Там же. С. 107-108.

[

←457

]

⁵ Там же. С. 109.

[

←458

]

⁶ Там же. С. 111.

[

←459

]

¹ Там же. С. 112-113.

[

←460

]

² Там же.

[

←461

]

¹ Там же. Там же. С. 113-114.

[

←462

]

² Там же.

[

←463

]

³ Там же.

[

←464

]

⁴ Там же. С. 115.

[

←465

]

⁵ Там же. С. 116-117.

[

←466

]

¹ Там же. С. 112.

[

←467

]

² Там же. С. 124.

[

←468

]

³ Там же. С. 128.

[

←469

]

⁴ Там же. С. 139.

[

←470

]

⁵ Там же. С. 140.

[

←471

]

¹ Там же. С. 139.

[

←472

]

² Там же. С. 140.

[

←473

]

³ Там же. С. 141.

[

←474

]

⁴ Там же.

[

←475

]

⁵ Там же.

[

←476

]

¹ Там же. С. 121.

[

←477

]

² Там же. С. 132.

[

←478

]

¹ Там же. С. 138.

[

←479

]

² Там же. С. 143.

[

←480

]

¹ Джонсон Д.Б. Миры и антимиры Владимира Набокова. СПб., 2011. С. 116.

[

←481

]

² Там же. С. 120, 133.

[

←482

]

¹ Набоков В. Защита Лужина. С. 111.

[

←483

]

² Там же. С. 146.

[

←484

]

³ Там же. С. 159.

[

←485

]

⁴ Там же.

[

←486

]

¹ Там же. С. 160.

[

←487

]

² Там же.

[

←488

]

³ Там же. С. 160.

[

←489

]

⁴ Там же. С. 163.

[

←490

]

⁵ Там же.

[

←491

]

¹ Там же. С. 161.

[

←492

]

² Там же. С. 164.

[

←493

]

³ Там же. С. 165.

[

←494

]

¹ Там же. С. 145, 152.

[

←495

]

² Там же. С. 153-154.

[

←496

]

³ Там же. С. 168-169.

[

←497

]

⁴ Там же. С. 152.

[

←498

]

⁵ Там же. С. 156.

[

←499

]

¹ Там же. С. 167.

[

←500

]

² Там же.

[

←501

]

³ Там же. С. 176.

[

←502

]

⁴ Там же.

[

←503

]

⁵ Там же.

[

←504

]

¹ Там же. С. 126.

[

←505

]

² Там же. С. 180.

[

←506

]

³ Там же. С. 180-182.

[

←507

]

¹ Там же. С. 154-155.

[

←508

]

² Там же. С. 185.

[

←509

]

³ Там же. С. 178.

[

←510

]

⁴ Там же. С. 184.

[

←511

]

¹ Там же. С. 186.

[

←512

]

² Там же. С. 183.

[

←513

]

³ Там же. С. 188.

[

←514

]

⁴ Там же. С. 188-189.

[

←515

]

⁵ Там же. С. 190.

[

←516

]

¹ Там же. С. 192.

[

←517

]

² Там же. С. 193.

[

←518

]

³ Там же. С. 194.

[

←519

]

⁴ Д.Б. Джонсон. Миры и антимиры… С. 132.

[

←520

]

⁵ Набоков В. Защита Лужина. С. 194.

[

←521

]

⁶ Там же. С. 200-201.

[

←522

]

⁷ Набоков В. Защита Лужина. С. 203.

[

←523

]

¹ Там же. С. 208.

[

←524

]

² Там же.

[

←525

]

³ Там же.

[

←526

]

⁴ Там же. С. 209.

[

←527

]

¹ Набоков В. Защита Лужина. С. 210-211.

[

←528

]

² Там же. С. 210.

[

←529

]

³ Там же. С. 211.

[

←530

]

¹ Там же. С. 212-213.

[

←531

]

² Там же. С. 217.

[

←532

]

³ Там же. С. 216-220.

[

←533

]

⁴ Там же. С. 224.

[

←534

]

¹ Там же. С. 228.

[

←535

]

² Там же. С. 232.

[

←536

]

³ Там же. С. 234.

[

←537

]

⁴ Там же. С. 236.

[

←538

]

¹ Джонсон Д. Б. Миры и антимиры Владимира Набокова. СПб., 2011. С.132-133.

[

←539

]

² Набоков В. Защита Лужина. С. 244.

[

←540

]

³ Там же. С. 245.

[

←541

]

¹ Там же. С. 247-248.

[

←542

]

² Там же. С. 250.

[

←543

]

¹ Там же. С. 254.

[

←544

]

² Там же. С. 254-255.

[

←545

]

³ Там же. С. 258.

[

←546

]

¹ Там же. С. 258.

[

←547

]

² Там же.

[

←548

]

³ Там же. С. 266-267.

[

←549

]

⁴ Там же. С. 267.

[

←550

]

¹ Там же. С. 260.

[

←551

]

² Там же.

[

←552

]

³ Там же. С. 269.

[

←553

]

⁴ Там же.

[

←554

]

⁵ Там же. С. 270-271.

[

←555

]

¹ Там же. С. 272.

[

←556

]

² Там же. С. 273.

[

←557

]

³ Там же. С. 274.

[

←558

]

⁴ Там же.

[

←559

]

⁵ См.: Набоков В. Полн. собр. рассказов. С. 287-295.

[

←560

]

¹ ББ-РГ. С. 13.

[

←561

]

² Там же.

[

←562

]

¹ Набоков В. Соглядатай. Собр. соч. в 4-х т. Т. 2. СПб., 2010. С. 201.

[

←563

]

² В. Набоков. Соглядатай. Предисловие автора к американскому изданию. Там же: С. 195. Сн. 1.

[

←564

]

¹ Там же.

[

←565

]

² Там же. С. 195, 197.

[

←566

]

³ Там же. С. 197.

[

←567

]

¹ Там же. С. 250.

[

←568

]

² Там же.

[

←569

]

¹ Там же. С. 203.

[

←570

]

² Аверин Б. Дар Мнемозины. С. 277.

[

←571

]

³ Набоков В. Соглядатай. С. 199.

[

←572

]

⁴ Там же. С. 201.

[

←573

]

⁵ Там же. С. 201-202.

[

←574

]

¹ Там же. С. 201.

[

←575

]

² Там же. С. 202.

[

←576

]

³ Там же. С. 203.

[

←577

]

⁴ Там же.

[

←578

]

¹ Там же. С. 208.

[

←579

]

² Там же. С. 205.

[

←580

]

³ Там же. С. 203-205.

[

←581

]

⁴ Там же. С. 205-206.

[

←582

]

¹ Там же. С. 206.

[

←583

]

² Там же. С. 207.

[

←584

]

³ Там же.

[

←585

]

⁴ Там же.

[

←586

]

¹ Там же. С. 208.

[

←587

]

² Там же. С. 208-209.

[

←588

]

³ Там же. С. 209.

[

←589

]

¹ Там же. С. 211.

[

←590

]

² Там же. С. 211-212.

[

←591

]

¹ Там же. С. 213.

[

←592

]

² Там же. С. 214-215.

[

←593

]

³ Там же. С. 215.

[

←594

]

¹ Там же. С. 216.

[

←595

]

² Там же.

[

←596

]

³ Там же. С. 224.

[

←597

]

¹ Там же. С. 224.

[

←598

]

² Там же.

[

←599

]

³ Там же. С. 226.

[

←600

]

¹ Там же. С. 226-228.

[

←601

]

² Там же. С. 229-230.

[

←602

]

³ Там же. С. 232.

[

←603

]

⁴ Там же. С. 231.

[

←604

]

¹ Там же. С. 232.

[

←605

]

² Там же.

[

←606

]

³ Там же. С. 233-234.

[

←607

]

¹ Там же. С. 242.

[

←608

]

² Там же.

[

←609

]

¹ Там же. С. 242-243.

[

←610

]

² Там же. С. 243.

[

←611

]

³ Там же.

[

←612

]

⁴ Там же. С. 244.

[

←613

]

¹ Там же. С. 245-246.

[

←614

]

² Там же, с. 247.

[

←615

]

³ Там же, с.248.

[

←616

]

¹ Там же. С. 248, 203, 208.

[

←617

]

² Там же. С. 216.

[

←618

]

³ Там же. С. 248-249.

[

←619

]

¹ Набоков В. Соглядатай. С. 249.

[

←620

]

¹ ББ-РГ. С. 409-412.

[

←621

]

² Там же. С. 413.

[

←622

]

³ Там же. С. 631. Сн.30. См. также: Набоков В. Стихи. СПб, 2018. С. 246-247.

[

←623

]

¹ Набоков В. Стихи. С. 247.

[

←624

]

² ВН-ДБ. С. 61-62.

[

←625

]

¹ ВН-ДБ. С. 199-200.

[

←626

]

² Набоков В. Стихи. С. 16. Дата написания – 1918 г. – указана ошибочно, стихотворение написано в марте 1919 г. См.: Набоков В. Стихотворения и поэмы. С. 64.

[

←627

]

³ ВН-ДБ. С. 208-209.

[

←628

]

⁴ Набоков В. Стихи. С. 35.

[

←629

]

¹ Набоков В. Стихи. С. 52.

[

←630

]

² Набоков В. Стихотворения и поэмы. С. 388. Это стихотворение Набоков, по каким-то причинам, не включил в свой последний сборник.

[

←631

]

¹ Набоков В. Стихи. «Вершина». С. 183.

[

←632

]

² Там же. С. 187.

[

←633

]

³ Там же. «Сны». С. 197.

[

←634

]

⁴ ББ-РГ. С. 307.

[

←635

]

⁵ Набоков В. Стихи. С. 212.

[

←636

]

⁶ Там же. С. 206-207, 220.

[

←637

]

¹ Набоков В. Стихи. С. 228.

[

←638

]

² Маликова М. Набоков: Авто-био-графия. СПб., 2002. С. 4-5.

[

←639

]

¹ Дюбанкова О.Н. Восприятие В. Набокова в русской критике (1921–1991). М., 2008. С. 51.

[

←640

]

² Набоков В. Предисловие автора к американскому изданию // В. Набоков. Собр. соч. в 4-х т. Т. 2. СПб., 2010. С. 277.

[

←641

]

³ Там же. С. 279.

[

←642

]

¹ Набоков В. Предисловие автора. С. 279.

[

←643

]

² Там же. С. 280.

[

←644

]

¹ Маликова М. Набоков: Авто-био-графия. С. 17.

[

←645

]

² См. напр.: Дмитриенко О. Сквозь витражное окно. СПб., 2014. С. 60-87.

[

←646

]

¹ Набоков В. Подвиг. Собр. соч. в 4-х т. СПб., 2010. Т. 1. С. 314-315.

[

←647

]

² Там же. С. 316.

[

←648

]

³ Там же. С. 340.

[

←649

]

⁴ Там же. С. 382.

[

←650

]

¹ Набоков В. Подвиг. С. 361.

[

←651

]

² Набоков В. Предисловие… С. 278-279.

[

←652

]

³ Набоков В. Подвиг. С. 285.

[

←653

]

⁴ Там же. С. 282-283, 290.

[

←654

]

⁵ Там же. С. 290.

[

←655

]

⁶ Там же. С. 290-291.

[

←656

]

¹ Там же. С. 287.

[

←657

]

² Там же. С. 289.

[

←658

]

³ Там же. С. 287.

[

←659

]

⁴ Там же. С. 285-286.

[

←660

]

⁵ Там же. С. 287.

[

←661

]

⁶ Там же. С. 283-284.

[

←662

]

¹ Там же. С. 284.

[

←663

]

² Там же. С. 306.

[

←664

]

³ Там же. С. 319-320.

[

←665

]

⁴ Там же. С. 320.

[

←666

]

⁵ Там же. С. 320.

[

←667

]

⁶ Там же. С. 324.

[

←668

]

¹ Там же. С. 323.

[

←669

]

² Там же. С. 437.

[

←670

]

³ Там же. С. 327.

[

←671

]

⁴ Там же. С. 328.

[

←672

]

⁵ Там же. С. 329.

[

←673

]

¹ В. Набоков. Подвиг. Предисловие к американскому изданию. С. 280.

[

←674

]

² Набоков В. Подвиг. С. 330.

[

←675

]

³ Там же. С. 296.

[

←676

]

⁴ Там же. С. 331.

[

←677

]

¹ Там же. С. 324.

[

←678

]

² Там же. С. 332.

[

←679

]

³ ВН-ДБ. С. 156.

[

←680

]

⁴ Набоков В. Подвиг. С. 332.

[

←681

]

⁵ Там же. С. 334.

[

←682

]

¹ Там же. С.344.

[

←683

]

² Там же. С. 346.

[

←684

]

³ Там же. С. 343.

[

←685

]

⁴ Там же. С. 347.

[

←686

]

¹ Там же. С. 350.

[

←687

]

² Там же. С. 355.

[

←688

]

³ Там же. С. 355-356.

[

←689

]

⁴ Там же. С. З62.

[

←690

]

³ Там же.

[

←691

]

⁴ Там же. С. 339.

[

←692

]

⁵ Там же. С. 359-360.

[

←693

]

⁶ Там же. С. 359.

[

←694

]

⁷ Там же. С. 365.

[

←695

]

⁸ Там же. С. 368-369.

[

←696

]

¹ Там же. С. 370-371.

[

←697

]

² Там же. С. 367.

[

←698

]

³ Там же. С. 373-374.

[

←699

]

⁴ Там же. С. 377.

[

←700

]

⁵ Там же. С. 376.

[

←701

]

¹ Там же. С. 381.

[

←702

]

² Там же.

[

←703

]

³ Там же. С. 385.

[

←704

]

⁴ Там же. С. 381.

[

←705

]

⁵ Там же. С. 382.

[

←706

]

⁶ Там же. С. 391.

[

←707

]

¹ Там же. С. 396.

[

←708

]

² Там же. С. 398-399.

[

←709

]

³ Там же. С. 401.

[

←710

]

⁴ Там же.

[

←711

]

⁵ Там же. С. 401-402.

[

←712

]

¹ Там же. С. 405.

[

←713

]

² Там же. С. 406.

[

←714

]

³ Там же. С. 411.

[

←715

]

⁴ Там же. С. 412.

[

←716

]

⁵ Там же.

[

←717

]

⁶ Там же. С. 413.

[

←718

]

¹ Там же. С. 414.

[

←719

]

² Там же, С. 423.

[

←720

]

³ Там же. С. 426.

[

←721

]

⁴ Там же. С. 427.

[

←722

]

⁵ Там же. С. 428.

[

←723

]

⁶ Там же. С. 427.

[

←724

]

¹ Там же. С. 431.

[

←725

]

² Там же. С. 432.

[

←726

]

³ Там же. С. 432-434.

[

←727

]

⁴ Там же. С. 438.

[

←728

]

⁵ Там же. С. 441.

[

←729

]

¹ Там же. С. 442.

[

←730

]

² Там же. С. 441.

[

←731

]

³ Там же. С. 444.

[

←732

]

¹ Там же. С. 280.

[

←733

]

² Там же. С. 279.

[

←734

]

¹ См.: В. Набоков, Э. Уилсон. «Дорогой Пончик, дорогой Володя». Переписка 1940 –1971. М., 2013. С. 136 (в английском оригинале см. с. 105, – ключевое слово и там написано по-русски).

[

←735

]

¹ ББ-РГ. С. 462.

[

←736

]

² Там же. Бойд ссылается также на рецензии в газетах «Последние новости» и «Возрождение» от 17 ноября.

[

←737

]

³ Набоков В. Письма к Вере. С. 226-227.

[

←738

]

⁴ Там же. С. 229.

[

←739

]

⁵ См. напр.: Смирнов И.П. Философия в «Отчаянии» // Звезда. 1999. № 4. С. 173-183; Долинин А. Истинная жизнь. С. 127-135.

[

←740

]

¹ Мельников Н. Криминальный шедевр Владимира Владимировича и Германа Карловича // Мельников Н. О Набокове и прочем. М., 2014. С. 29.

[

←741

]

² Яновский В.С. Поля Елисейские. СПб., 1993. С. 255.

[

←742

]

³ Маликова М. Набоков: Авто-био-графия. С. 111.

[

←743

]

¹ См.: Адамович Г. Современные записки. 1934 № 55; см. также: Дюбанкова О.Н. Восприятие В. Набокова в русской критике (1921-1991). С. 56-57.

[

←744

]

² Маликова М. Набоков: Авто-био-графия. С. 106-107.

[

←745

]

³ Там же. С. 112.

[

←746

]

¹ Proffer Carl R. From Otchaianie to Despair // Slavic Review. V. 27. No. 2. 1968., P. 266.

[

←747

]

² Маликова М. Набоков: Авто-био-графия. С. 112.

[

←748

]

³ Набоков В. Отчаяние. Предисловие к американскому изданию. С. 405; М. Маликова. Там же. С. 112.

[

←749

]

¹ Возрождение. 1934. 8 нояб., № 3445. С. 3-4.

[

←750

]

² Круг. 1936. Кн. 1 (июль). С. 185-187.

[

←751

]

³ Мельников Н. Криминальный шедевр... С. 33-34; см. также: С. 34. Сн. 25; Вейдле В. Рец.: В. Сирин. «Отчаяние» // Круг, 1936, № 1. С.186; Струве Г. Русская литература в изгнании. Н.-Й., 1956. С. 289.

[

←752

]

⁴ Набоков В. Отчаяние. Предисловие к американскому изданию. Собр. соч. в 4-х т. СПб, 2010. Т. 2. С. 405.

[

←753

]

⁵ Набоков В. Строгие суждения. М., 2018. С.112. Сн. 1 (примечание А. Аппеля).

[

←754

]

¹ Сконечная О. «Отчаяние» В. Набокова и «Мелкий бес» Ф. Сологуба // В.В. Набоков: Pro et Contra. СПб., 2001. С. 520-531.