Наполеон. Годы величия

Меневаль

Новые указы британского правительства придали морской блокаде неопределенный временной характер: все корабли, принадлежавшие нейтральным странам, подвергались принудительной обязанности заходить в английский порт и уплачивать пошлину за груз под угрозой конфискации. Император ответил на это пиратское законодательство декретом, изданным в Милане, в котором было заявлено, что любой корабль, позволивший английскому судну задержать себя или зашедший в английский порт, а также уплативший Англии пошлину или налог, будет денационализирован.

Констан

Было решено, что император Александр и император Наполеон встретятся в Эрфурте 27 сентября 1808 гада; большинство монархов, образовавших Рейнскую конфедерацию, приглашались присутствовать на этой встрече, которая должна была стать как величественной, так и впечатляющей.

Для резиденции императора Наполеона был выбран правительственный дворец, который своими размерами идеально отвечал намерению императора содержать в нем свой двор. Из императорских складов было выслано большое количество замечательной мебели, ковры и гобелены производства Гобелена и Ла Савоннери, бронзовые изделия, люстры, канделябры, жирандоли, севрский фарфор — практически все, что могло способствовать роскошной меблировке двух императорских дворцов и тех, которые предназначались для других монархов; из Парижа прибыло большое количество рабочих.

Его величество прибыл в Эрфурт утром 27 сентября.

После короткого отдыха император оседлал своего коня и покинул Эрфурт через Веймарские ворота, чтобы встретить императора Александра.

В тот момент, когда царь увидел вдали императора, он покинул свою карету и двинулся навстречу его величеству, который также спешился с коня. Они обняли друг друга так нежно, как двое студенческих друзей, которые встретились вновь после долгой разлуки; затем они оседлали своих коней, к ним присоединился и великий князь Константин, и проехали галопом перед полками, которые при их приближении брали оружие на караул. В самом городе их приветствовали войска и огромная толпа людей, собравшихся со всей округи на расстоянии до двадцати лье, с такой горячностью, что воздух буквально сотрясался от их возгласов.

Император России при въезде в Эрфурт надел на себя главный орден Почетного легиона, а французский император, соответственно, русский орден Святого Андрея; и оба монарха во время пребывания в Эрфурте оказывали друг другу знаки взаимного уважения. Было отмечено, что в своем дворце император всегда уступал Александру. В шесть часов вечера оба монарха обедали в резиденции его величества, и так было каждый день. В девять часов Наполеон провожал императора России в его дворец; и там они проводили беседу тет-а-тет, которая продолжалась более часа. Вечером весь город был иллюминирован. На следующий день после своего прибытия император пригласил на прием офицеров из царского окружения и предоставил им право посещать свой дворец в течение всего их пребывания в Эрфурте.

Оба монарха демонстрировали друг другу доказательства самой искренней дружбы и самых конфиденциальных отношений. Император Александр почти каждое утро заходил в спальную комнату его величества и беседовал с ним на свободные темы. Однажды он осматривал императорский дорожный несессер из позолоченного серебра, который стоил шесть тысяч франков. Несессер был очень удобно сконструирован и прекрасно отчеканен ювелиром Бьеннэ. Императору Александру несессер чрезвычайно понравился. Как только он ушел, император приказал мне отправить в царский дворец несессер — точную копию того, который только что был получен из Парижа.

Однажды царь переодевался в комнате императора, и я помогал ему. Из императорского белья я выбрал белый галстук и батистовый носовой платок, которые и передал ему. Он очень тепло и с присущей ему элегантностью поблагодарил меня; он был чрезвычайно благовоспитанным человеком, добрым, приятным и очень вежливым.

Оба прославленных монарха обменялись подарками. Александр подарил императору три потрясающие соболиные ротонды, отороченные мехом куницы. Одну из них император отдал своей сестре Полине, другую — принцессе Бернадотт; из третьей ротонды он сделал подкладку к зеленой вельветовой шинели, украшенной золотым шнуром; это была та самая шинель, которую он постоянно носил в России.

Почти каждый вечер оба монарха посещали театр, и император Александр нашел мадемуазель Бургойн весьма очаровательной. Это было замечено ею, и она всеми средствами старалась усилить его привязанность к ней. Однажды, наконец, влюбчивый царь по секрету поведал императору о своих чувствах к мадемуазель Бургойн. «Я не советую вам заигрывать с ней», — заметил император Наполеон. «Вы считаете, что она откажет мне?» — «О, нет, но завтра день отправки почты, и через пять дней весь Париж будет знать о вас все». Эти слова в один миг охладили пыл самодержца, который поблагодарил императора за его добрый совет.

Спектакли в Эрфурте обычно начинались в семь часов; но оба императора, которые в театр всегда приходили вместе, никогда не появлялись ранее половины восьмого. Когда же они появлялись, то все короли, занимавшие места в партере, дружно поднимались в их честь и спектакль немедленно начинался.

Во время представления «Синны» император опасался, что царь, сидевший рядом с ним в ложе напротив сцены и в первом ярусе, мог не очень хорошо слышать слова со сцены, поскольку был несколько глуховат; и, соответственно, отдал распоряжение г-ну Ремуза, первому камердинеру, чтобы на том месте, где размешался оркестр, была воздвигнута платформа, а на ней были поставлены в центре два кресла для Александра и для него. Справа и слева от них были также поставлены четыре красиво украшенных кресла — для короля Саксонии и других монархов Конфедерации, а принцы заняли ложу, оставленную их величествами. Благодаря такой перестановке два императора оказались на виду у всех и им нельзя было сделать ни одного движения, не оказавшись незамеченными. 3 октября был показан «Эдип». «Все монархи», как их называл император, присутствовали на спектакле; и как только в первом акте актер произнес: «Дружба великого человека является даром богов», — царь встал с кресла и изящно протянул руку императору; и немедленно в зале разразилась овация.

Вечером того же дня, как обычно, я готовил императора ко сну. Двери, ведущие в его спальную комнату, были тщательно закрыты, так же, как и все ставни и окна; и, соответственно, не было никакой возможности проникнуть в комнату его величества, за исключением прихожей, в которой я спал вместе с Рустамом. Кроме того, у подножья лестницы, ведшей к прихожей, на посту стоял часовой. Каждую ночь я спал очень спокойно, зная, что никто бы не смог проникнуть к Наполеону, не разбудив меня; но в эту ночь, примерно около двух часов, меня вдруг разбудил странный шум. Я протер глаза и стал внимательно прислушиваться и, ничего вновь не услышав, подумал, что этот шум мне просто приснился, и только было я устроился поудобнее, чтобы заснуть снова, как до моих ушей донеслись сдавленные крики, подобные тому, как если бы человек, которого душили, пытался что-то выкрикнуть. Затем эти крики повторились дважды, и в тот же момент я уже сидел на постели, весь вытянувшись.

Я страшно испугался, и мои конечности покрылись холодным потом. Внезапно мне пришла в голову мысль, что императора убивают. Я вскочил с постели и разбудил Рустама; и так как крики вновь стали повторяться с еще большей интенсивностью, то я осторожно, насколько мне позволяло мое волнение, открыл дверь и вошел в спальню. Быстро осмотрев ее, я удостоверился, что никто в нее не проник.

Приблизившись к постели, я увидел его величество, который вытянулся поперек и находился в состоянии, похожем на агонию. Шторы были сорваны, а одеяло сброшено на пол. Все его тело было до предела напряжено, словно подвергалось сильнейшему нервному сокращению мышц. Из открытого рта неслись нечленораздельные звуки, он дышал с трудом, и одна из его рук, крепко сжатая, лежала на подложечной ямке живота.

Я пришел в ужас от этого вида и позвал его. Он не ответил; я еще раз позвал, затем в третий, по-прежнему никакого ответа. Тогда я решил осторожно потрясти его за плечо; и только после этого император проснулся с громким криком, спросив: «Что такое? Что такое?» Затем он сел на кровати и широко раскрыл глаза. Я сказал ему, что, увидев, как он мучился в страшном кошмаре, я взял на себя смелость разбудить его. «И ты правильно сделал, мой дорогой Констан, — прервал меня его величество. — О, мой друг, я видел страшный сон: медведь разодрал мою грудь и пожирал мое сердце!» После чего император встал и, пока я приводил его постель в порядок, стал прохаживаться по комнате. Он был вынужден поменять ночную рубашку, которая была вся мокрая от пота, и, в конце концов, улегся снова спать.

На следующее утро он рассказал мне, что очень долго не мог заснуть, настолько ясным и ужасным был приснившийся ему сон. Он долго вспоминал этот сон, каждый раз пытаясь дать ему, в зависимости от обстоятельств, различное толкование.

Меневаль

Во время пребывания императоров в Эрфурте Наполеон всегда усаживал императора Александра по правую руку, чтобы показать, что царь оказывает ему честь, а он находится в собственном доме. Дома, которые они занимали, были обставлены мебелью за счет французской императорской короны, а их стоимость оплачена французским цивильным листом.

Император Наполеон каждый день давал обеды в честь императора Александра, великого князя Константина, его брата, а также других монархов.

В целом поведение Александра давало основание думать, что он скорее притворялся, нежели был искренним, подчеркивая взаимную близость и симпатию.

Оба императора подписали совместное соглашение. Его целью было обновить союз, заключенный в Тильзите, обнародовать совместное заявление лондонскому кабинету и, наконец, признать новые территориальные приобретения России и новое положение дел в Испании. Отказ Наполеона согласиться на требования Александра и до поры до времени не разрешать больше, чем русскую аннексию Валахии и Молдавии, положил начало охлаждению царя к союзу с Францией, который стал казаться ему бесплодным, ибо он видел, что этот союз не дает тех ощутимых результатов, на которые он надеялся.

Гёте и Виланд были представлены Наполеону, который стремился познакомиться с ними. Этих двух прославленных поэтов он принял с величайшим почетом. Они оправдали в его глазах мнение, составленное им об их заслугах. Беседы с ними оставили у Наполеона чувство самого высокого уважения к их талантам и к их личностям. Он доказал это тем, что наградил их орденом Почетного легиона.

Военные события, которые произошли в Испании, оказались благоприятными для нашей армии. Сдалась Сарагоса, и над врагом были одержаны важные победы.

Неожиданно новая английская армия под командованием сэра Артура Уэлсли, позднее ставшего герцогом Веллингтонским, присоединилась к португальским войскам и придала уверенность испанцам. Наши враги сконцентрировали свои силы, чтобы начать наступление на Мадрид, который они надеялись застать врасплох, так как город не был готов к обороне. Король со своими резервными войсками покинул Мадрид, чтобы встретить врага и соединиться с корпусами под командованием маршалов Сульта, Нея и Мортье. Успехи и поражения чередовались.

Наполеон, уставший от огромных жертв, которые Франция оплатила кровью и золотом за оккупацию Пиренейского полуострова, учредил в стране военные органы власти, во главе каждого из них были поставлены французские генералы.

Пока император продолжал свой путь по департаментам юга, мятеж в Испании принял всеобщий характер. Отречение Карла IV и Фердинанда и провозглашение королем Жозефа Бонапарта вызвали в стране такое чувство ненависти, которое только ждало возможности, чтобы взорваться. К концу мая в течение недели восток, север и запад Испании были охвачены огнем. Испанцы поднялись как один человек.

Остатки французского флота, избежавшие катастрофы Трафальгара, нашли убежище в порту Кадис. Когда вспыхнул мятеж, эта хилая эскадра, потерявшая все надежды на спасение корпусом генерала Дюпона, была окружена англичанами и испанцами и для того, чтобы избежать полного уничтожения, пошла на безоговорочную капитуляцию испанским войскам. Новость о капитуляции в Байлене, когда в открытом поле двадцать тысяч французских солдат сложили оружие, — событие более прискорбное для чести французской армии, чем капитуляция Ульма для Австрии, — произвела самое ужасное впечатление в Мадриде.

Оккупация Мадрида стала невозможной. Король Жозеф принял решение об эвакуации. Он покинул город 31 июля среди бела дня, проезжая мимо толпы горожан, охваченных волнением, вызванным сообщением об его отъезде. За ним последовали некоторые министры. Он уединился в Витории с частью французской армии, которая первой вошла в Испанию.

Констан

Его величество оставался в Сен-Клу только десять дней и в полдень 29 октября 1808 года во второй раз отправился в Байонну. Императрица очень хотела сопровождать его, и императору пришлось с большим трудом убедить ее в том, чтобы она с пониманием отнеслась к тому, что это невозможно. Буквально перед самым отъездом он на минуту вернулся в свою гардеробную и сказал мне, чтобы я расстегнул его мундир и жилет; и я увидел, как император просунул между жилетом и рубашкой и затем обернул вокруг шеи черную шелковую ленту, на которой висело нечто вроде маленького мешочка, обернутого черным шелком, размером примерно в большой грецкий орех. Тогда я не знал, что было внутри мешочка, но когда император вернулся в Париж, то передал его мне на хранение; и я выяснил, что этот мешочек приятно ощущать, так как под черным шелком находился кусочек меха.

Я выезжал из Парижа с тяжелым сердцем. Опасения, от которых я никак не мог отделаться, совмещались с усталостью от этих бесконечно повторяемых поездок, и все это вместе вызывало чувство глубокой печали, которое отражалось почти на всем персонале императорского двора.

3 ноября мы прибыли в замок Маррак и через четыре дня были уже в Витории, где среди солдат французской армии император нашел своего брата и несколько грандов Испании, которые еще остались верны их общему делу.

Прибытие его величества вдохновило войска; энтузиазм, по правде говоря, очень небольшой, овладел королем и немного восстановил его мужество. Император и король со всем войском почти немедленно двинулись в путь, чтобы сразу же закрепиться, хотя бы временно, в Бургосе.

Император занял дворец архиепископа, величественное здание, расположенное на большой площади, на которой обосновались биваком гренадеры императорской гвардии.

Император оставался там десять или двенадцать дней, а затем отдал приказ двигаться на Мадрид дорогой через Вальядолид. Эта дорога в самом деле была безопасной и лучшей; но император захотел захватить ущелье Сомосьерра, представлявшее собой внушительную горную преграду.

Вечером 29 ноября мы оказались в трех лье от этого труднопреодолимого дефиле и остановились в деревне по имени Басагиллас.

В восемь часов утра мы подошли к ущелью и преодолели его, а уже на следующий день были на подступах к Мадриду.

Император определил свою штаб-квартиру в замке Шамартин, в очень приятном здании, находившемся на расстоянии в четверть лье от Мадрида.

У нас были трудности при взятии Мадрида, во-первых, потому, что его величество рекомендовал проявлять большую осторожность во время осады города, не желая, как он сказал, подарить своему брату горящий город, и, во-вторых, потому, что великий герцог земли Берг во время пребывания в Мадриде укрепил дворец Ретиро, и испанские мятежники окопались именно там и защищали дворец очень храбро. У города не было других опорных пунктов для зашиты, он был окружен старой стеной, почти такой же, как и парижская старая стена. Соответственно, через три дня город был взят; но император предпочел не входить туда с войсками, а остаться по-прежнему в Шамартине, за исключением одного дня, когда он посетил его инкогнито, переодевшись, чтобы побывать во дворце королевы и в центральных районах.

Король немедленно въехал в столицу, и вместе с ним члены знатных семей Мадрида.

Меневаль

Оккупация Мадрида осуществлялась в военном стиле, и король не стал жить во дворце. Вместо этого он обосновался в Прадо, в королевском замке, расположенном примерно в одном лье от столицы. Император также отказался жить в Мадриде и свою резиденцию выбрал в Шамартине, в загородном доме.

Во время пребывания там Наполеон разрабатывал меры, необходимые для полного подчинения Испании. Он издал несколько законов, основал в стране недостающие учреждения. Кроме того, он ежедневно устраивал смотр войскам. Те, кто следовал вместе с армией, знал, какое внимание Наполеон уделял пресечению мародерства. В его ежедневных приказах отводилось большое место уважению собственности, и в них он подвергал резкой и едкой критике тех, кто терпел беспорядок. Вена, Берлин, Мадрид и другие города были свидетелями того, как осуждались и расстреливались солдаты, принадлежавшие как к императорской гвардии, так и к другим армейским корпусам, когда оказывались виновными в мародерстве.

В Шамартине император находился две недели, ожидая с большим нетерпением новостей об английской армии, когда, наконец, ему доложили, что она вторглась в Испанию из Португалии, пройдя Саламанку, и движется по направлению к Вальядолиду. Наполеон отправился навстречу вражеской армии.

В горах нас застигла врасплох снежная буря, а наступивший ледяной холод, полностью выведший из строя нескольких солдат, дал нашей армии возможность представить заранее те страдания, которые ей придется испытать позднее, во время ужасного отступления из Москвы. Оставаться в конном строю стало невозможно. Император был вынужден спешиться и отдал приказ своему конвою из легкой кавалерии продолжать путь пешком. Он шел в самой середине конвоя, который таким образом прокладывал дорогу в снегу для пехоты, следовавшей сзади. Спустившись с горы, Наполеон остановился, чтобы собрать свое войско.

Из Вальядолида Наполеон отправился в Бургос, и это расстояние он проехал верхом на предельной скорости за несколько часов, так как по пути менял лошадей, которых ему готовили заранее. В Бургосе он остановился только на два часа и помчался верхом в Байонну так быстро, что его обслуживающий персонал не смог поспеть за ним. Путь из Байонны в Париж он преодолел с такой же скоростью и 23 января 1809 года был в Тюильри.

Прибыв в Париж, Наполеон, не теряя ни минуты, сосредоточился на принятии необходимых мер, чтобы быть готовым отразить угрожавшее ему наступление австрийцев. Он отдал приказы, чтобы его корпуса и воинские контингенты из рейнской Конфедерации были приведены в состояние полной боевой готовности для начала военной кампании. Он отправил маршала Бертье собрать войска Конфедерации на Дунае и принять на себя командование армией.

Через несколько дней после возвращения Наполеона в Париж был созван тайный совет. Император, имевший хорошо обоснованные причины для недовольства деятельностью Талейрана, сдерживал свое возмущение, пока продолжалось заседание совета. Наконец плотина прорвалась. Наполеон, пока говорил, горячился все больше и больше и под влиянием усиливавшегося негодования потерял контроль над своим гневом, который только и ждал возможности, чтобы вырваться наружу. Он говорил невероятно резким тоном, ибо был совершенно уверен, что Талейран, предвидя возможность смерти императора от пули испанского повстанца, которая могла настичь его во время триумфального похода, обдумывал создание правительственного совета — организации, которая в случае необходимости была вполне готова взять власть в свои руки. Члены будущего правительства были уже назначены.

Приступ негодования достиг кульминации, и Наполеон, уставший от своих резких выпадов прямо в лицо этого совершенно невозмутимо слушавшего его человека, наконец сдался. Талейран хорошо знал императора и знал, что чем больше тот терял контроль над собой под влиянием собственного раздражения, тем скорее он старался забыть о нем. Тем не менее вследствие этой сцены Талейран потерял пост обер-камергера, который был передан г-ну де Монтескье.

Вынудив императора так поспешно вернуться из Испании, коалиция добилась своей цели разобщить наши войска. 12 апреля император из телеграфного сообщения узнал, что эрцгерцог Карл вступил в Баварию и что его войска переправились через реку Инн без какого-либо предварительного объявления войны.

Император покинул Елисейский дворец 13 апреля в четыре часа утра и ехал с невероятной скоростью, добравшись до штаб-квартиры в Донауворте на пятый день.

Сражения при Танне и при Абенсберге, в которых успеха добились войска рейнской Конфедерации, и победа при Экмюле, принесшая маршалу Даву титул князя Экмюльского, явились результатом умелых маневров. Настолько стремительными были все передвижения Наполеона, что его обслуживающий персонал не мог поспевать за ним, и он должен был жить, как простой солдат, и передвигаться на чужих лошадях.

Констан

23 апреля 1809 года в Регенсбурге в правую ногу императора попала пуля на излете, вызвавшая у него довольно сильное кровотечение. Я был в подразделении обслуживания, когда несколько гренадеров сообщили мне о ранении его величества. Я поспешил к нему и прибыл в тот момент, когда г-н Иван перевязывал рану. Императорский сапог был взрезан, ранение осмотрено, затем место раны перевязано, сапог зашнурован, после чего император немедленно оседлал коня и, хотя несколько генералов настаивали на его отдыхе, он сказал: «Мои друзья, разве вы не знаете, что мне необходимо все видеть?» Трудно передать энтузиазм солдат, когда они узнали, что их главнокомандующий хотя и ранен, но не опасно. «Император находится под пулями, как и мы, — говорили они. — Он не трус, о нет». Газеты не сообщили об этом случае.

Перед сражением император всегда говорил, что в случае его ранения должны быть приняты все меры, чтобы скрыть этот факт от войск. «Кто знает, — говорил он, — какой ужасный переполох может быть вызван подобной новостью? От моей жизни зависит судьба великой империи. Помните это, господа, и если меня ранят, то пусть об этом никто не узнает, насколько это будет возможно. Если меня убьют, то постарайтесь без меня выиграть сражение; потом будет достаточно времени, чтобы сообщить об этом».

Меневаль

После того как Вена капитулировала, французская армия оккупировала этот город по просьбе городской депутации, принятой императором в Шенбрунне, дворец которого он сделал своей резиденцией. Наполеон заверил делегатов депутации, что берет город под свое покровительство, и обещал им, что Вене будет оказано такое же внимание, как и во время первой оккупации 1805 года.

В Шенбрунне император оставался неделю. Тем временем остров Лобау, расположенный на расстоянии двух лье от Вены и разделявший Дунай на несколько рукавов, заняли французские войска, чтобы выбрать место, с которого можно переправиться через реку.

Сражение при Эсслинге, которое было приостановлено, началось снова, и победа, цена за удивительно решительные действия, должна была вот-вот дать нам знать о себе, когда неожиданно в войсках распространилось известие о том, что мост, наведенный через Дунай с острова Лобау, разрушился. О чем-либо ином, кроме того, чтобы удержать наши позиции до конца дня и возвратиться с наступлением вечера на остров Лобау, не могло быть и речи. Эта критическая ситуация еще более усугубилась смертью маршала Ланна. Пушечный снаряд на излете раздробил обе ноги этого храброго солдата. Когда император увидел носилки, на которых несли умирающего маршала, он быстро подошел, припал к груди героя и обнял его, задыхаясь от рыданий. Горе императора было столь большим, что и через два дня при воспоминании о маршале глаза его наполнялись слезами, несмотря на все усилия скрыть их.

Сражение при Ваграме 6 июля 1809 года оказалось кровопролитным. Австрийцы потеряли двадцать пять тысяч человек, и три их генерала были убиты. Наши потери были менее значительными, но мы также лишились трех генералов.

Наполеон объезжал поле битвы, следя за тем, чтобы раненых вывозили и им оказывалась помощь. Это было исключительно его долгом, который он никому не передоверял. Время от времени он останавливался и приказывал соблюдать тишину, чтобы услышать стоны раненых. Потом сам выезжал в направлении услышанных стонов и посылал людей для оказания необходимой помощи. С этой целью он обычно отсылал чуть ли не весь свой эскорт в самых различных направлениях.

Победа французов при Ваграме не уничтожила австрийскую армию, которая отступила в полном порядке. И только 11 августа князь Лихтенштейн, генерал-адъютант императора Франца, появился в Цнайме с полномочиями заключить перемирие и даже рассмотреть вопрос о мире. Заключение перемирия предложил эрцгерцог Карл, обладавший неограниченной властью. Император Австрии, укрывшийся в Бадене, отказался ратифицировать это перемирие и снял эрцгерцога с поста командующего армией. Наполеон послал эрцгерцогу орден простого кавалера Почетного легиона.

Император Франц, послушавшись доброго совета, через пять дней принял условия перемирия, решив, что заключение этого перемирия даст ему время для отказа от него в течение срока его действия. Император Наполеон, распределив свои войска по округам, обозначенным договором о перемирии, отправился в Шенбрунн. Переговоры о мире начались в Альтенбурге между г-ном Шапаньи и г-ном Меттернихом. Переговоры протекали вяло, поскольку австрийский полномочный представитель, рассчитывая, вне всякого сомнения, на положительные результаты диверсии английской экспедиции на острове Вальхерен, хотел выиграть время. Император отозвал своего министра иностранных дел в Вену. После долгих задержек, которым твердость Наполеона, наконец, положила конец, договор о мире был подписан в его присутствии 14 октября г-ном Шапаньи и князем Лихтенштейном, заменившим Меттерниха.

Кометам

Император не оставался в Вене, а выбрал для своей штаб-квартиры замок в Шенбрунне, австрийской имперской резиденции, находившейся в половине лье от города.

Можно говорить только с чувством восхищения об интерьере дворца. Спальная комната императора, единственная в здании — с камином, была украшена лакированными панелями китайской работы, тогда уже весьма старинной, хотя рисунки и позолота выглядели по-прежнему как новые. Кабинет императора был украшен так же, как спальная комната; и все комнаты во дворце, за исключением спальной, зимой отапливались громадными печками, которые в значительной степени понижали эффект от архитектурного интерьера дворца. Между кабинетом и комнатой императора находилось весьма любопытное механическое устройство, названное «летающей коляской». Это было некое механическое приспособление, сделанное для императрицы Марии Терезы и использовавшееся для ее транспортировки с этажа на этаж, с тем чтобы ей не пришлось подниматься и спускаться по лестнице, как всему остальному человечеству. Эта машина приводилась в действие при помощи толстых веревок, блоков и грузил, наподобие тех, которыми пользуются в театре.

В Шенбрунне, как и в Париже, его величество обычно обедал в шесть часов; но так как иногда он работал далеко за полночь, то каждый вечер мы заботились о том, чтобы приготовить для него легкий ужин, который укладывали в маленькую, закрывающуюся на замок корзину, прикрытую клеенкой. От замка этой корзины имелось два ключа, один из них хранился у стюарда, а другой у меня. Следил за этой корзиной только я один; и поскольку его величество был чрезвычайно занят, то он едва ли когда-либо спрашивал об ужине.

Меневаль

Весьма вероятно, что подписание мирного договора было ускорено событием, которое произвело сильное впечатление на Наполеона, хотя он старался не подавать вида. Однажды в октябре в Шенбрунне, когда войска проходили перед ним во время полуденного смотра, один молодой человек пытался приблизиться к императору. У него в руках была бумага, которую приняли за петицию.

Ему сказали, чтобы он передал ее адъютанту из свиты императора, генералу Раппу, но молодой человек ответил, что он хочет говорить с Наполеоном. И сколь часто ему ни отказывали, он с прежним упорством возвращался вновь. Подобная настойчивость показалась подозрительной; его глаза, правая рука, которую он держал у своей груди, — все это привлекло внимание генерала Раппа. Генерал приказать арестовать молодого человека и привести в замок. Все это было сделано так, что никто не заметил случившегося. Вскоре стало известно, что у этого молодого человека обнаружили большой кухонный нож, что он являлся студентом университета в Эрфурте и что его имя Штапс. Когда его спросили, что он собирался делать с этим ножом, то он без колебаний заявил, что хотел убить Наполеона.

Император, информированный об этом факте, по возвращении в замок приказал, чтобы молодого человека привели в гостиную, где находились принц Нешательский, маршал Бернадот, генерал Дюрок и генерал Савари. Штапс подошел к императору с вежливым, но решительным видом. Он подтвердил Наполеону, что прибыл в Вену с намерением убить его, хотя французский монарх лично ему никакого вреда не причинил. Он заявил, что пришел к твердому убеждению, что, убив императора, окажет великую услугу своей стране и Европе. Он добавил, что не болен и не сумасшедший и что о своем плане никому не говорил.

Наполеон послал за доктором Корвисаром, который тогда был в Шенбрунне, и спросил его, нет ли каких-либо следов сумасшествия у этого молодого человека. Доктор, обследовав Штапса, заявил, что он не смог обнаружить у него каких-либо симптомов душевной болезни. Наполеон, пораженный этим фанатизмом и испытывая чувство жалости к этому несостоявшемуся убийце, обещал простить его, если он выразит сожаление по поводу одиозного акта, который хотел совершить. Штапс отверг любую идею прошения. Он был немедленно расстрелян.

Констан

Каждое утро, в шесть часов, звучала дробь барабанов, и через два или три часа войскам отдавался приказ участвовать в смотре на главной площади дворца; ровно в десять часов утра из дворца спускался его величество и становился во главе генералов.

Во время этих смотров император вдавался в мельчайшие детали. Он заглядывал в глаза чуть ли не каждого солдата, чтобы убедиться, что у того на уме — радость от солдатской службы или только тяжкая работа. Он расспрашивал офицеров об их жизни, иногда обращался с вопросами и к солдатам; именно в таких случаях император принимал решения о поощрениях и повышениях по службе.

Император лично тщательно осматривал солдатские ранцы, проверял удостоверения или, сняв ружье с плеч молодого солдата, выглядевшего слабым, бледным и болезненным, говорил ему дружеским тоном: «Это ружье для тебя слишком тяжелое». Часто он сам муштровал солдат. Иногда становился жертвой неожиданной прихоти; например, однажды утром, после окончания смотра полка Конфедерации, он повернулся к группе офицеров артиллерийско-технического снабжения и, обратившись к князю де Салму, который был в этой группе, заявил: «Г-н де Салм, солдатам следует познакомиться с вами; подойдите к ним и отдайте приказ начать атаку двенадцатью разными приемами». Молодой князь покраснел, однако не пришел в замешательство, отдал поклон императору и, изящным жестом вытащив шпагу из ножен, легко и точно отдал приказ всеми двенадцатью приемами, чем совершенно очаровал императора.

В другой день, когда инженерный корпус двигался в составе примерно сорока фургонов, император скомандовал: «Стой!» — и, указывая генералу Бертрану на один из фургонов, приказал ему подозвать офицера. «Что находится в этом фургоне?» — спросил офицера император. «Болты, мешки с гвоздями, веревки, топоры и пилы, сир». — «Какое количество?» Офицер назвал точные цифры. Его величество, чтобы перепроверить доклад, отдал приказ разгрузить фургон, пересчитал все веши и, выяснив, что ничего не осталось в фургоне, взобрался в него. По рядам солдат пронесся приглушенный шум одобрительных возгласов: «Браво! Вот это здорово! Вот так надо действовать, чтобы быть уверенным, что тебя не обманули». Подобные случаи только способствовали тому, что солдаты с еще большим обожанием относились к императору.

Меневаль

Часто, когда император проводил смотры корпусов армии или даже находился на поле сражения, он останавливался перед полком и созывал вокруг себя офицеров, обращаясь к каждому из них по имени. Он обычно просил их назвать тех офицеров, которых они сами считали наиболее достойными для продвижения по службе или для получения воинской награды, а потом с этой же просьбой обращался к солдатам. Подобные свидетельские показания, высказанные равными по званию и положению в армии, связывали персональный состав различных полков узами доверия и уважения. Эти продвижения по службе по инициативе самих солдат приобретали в их глазах особую ценность. Во время одной из таких раздач воинских наград, выглядевших как семейное торжество, один младший офицер был признан самым храбрым и самым лучшим воином. Командир полка, хотя и согласился с тем, что этот младший офицер обладает всеми качествами, необходимыми для хорошего офицера, все же добавил, что сожалеет, что в силу одного серьезного недостатка у этого воина он не сможет рекомендовать его для повышения в чине. «И что же это за недостаток?» — быстро спросил Наполеон. «Сир, он не может ни читать, ни писать». — «Я повышаю его до звания офицера, полковник, вы должны принять его таким, каков он есть».

Во время этих смотров Наполеон обычно выяснял желания солдат, их нужды, состояние личного снаряжения и боевой техники, качество рациона и, наконец, каким образом выполняются воинские уставные правила. Каждый солдат имел право выйти из строя и, взяв оружие на караул, обратиться непосредственно к императору с просьбой или жалобой. Ни одна просьба не забывалась, на нее немедленно реагировали. Пожалуй, не было ни одного примера вздорной или необоснованной жалобы, адресованной императору таким путем.

При проведении одного из смотров в Вене Наполеон узнал, что некоторые полки получали недоброкачественную одежду и снаряжение и что при снабжении продовольствием и фуражом процветало хищение денежных средств. Он приказал провести расследование. Его результаты показали обоснованность жалоб. Наполеон направил документы по расследованию в военно-полевой суд, перед которым предстали преступники. Они были приговорены к смертной казни. Наполеон отклонил все обращения о помиловании, так как хотел наказать преступников в назидание другим. Этот суровый акт послужил предупреждением для других правонарушителей.

Констан

Императору не нравилось, когда я покидал дворец: он хотел, чтобы я всегда был поблизости; даже когда я заканчивал свою работу, он нуждался во мне. Я думаю, что именно для того, чтобы задержать меня, его величество несколько раз поручал мне переписывать документы. Также иногда император хотел, чтобы я писал под его диктовку, пока он был в постели или принимал ванну. В таких случаях он говорил мне: «Констан, бери ручку и пиши». Я всегда отказывался это делать и отправлялся призывать на помощь г-на де Мене валя. Я уже говорил, что невзгоды революционных лет послужили причиной того, что мое образование было менее совершенным, чем могло бы быть; но я сильно сомневаюсь, что и в противном случае смог бы писать под диктовку императора. Было непросто выполнять обязанности его секретаря. От него требовалось, чтобы он хорошо знал привычки и манеру работы императора; ибо его величество говорил быстро и все на одном дыхании, не делая пауз, и сильно раздражался, если вынужден был повторить фразу.

Для того чтобы всегда держать меня при себе, император разрешил мне охотиться в парке Сен-Клу. Он был столь любезен, что как-то заметил, что поскольку я очень люблю охотиться, то жалует мне эту привилегию и очень рад объединить мое удовольствие от охоты с его привычкой нуждаться в моей персоне. Я был единственным человеком, кому было разрешено охотиться в парке. В то же самое время он подарил мне красивую двустволку, которую ему преподнесли в Льеже и которую я до сих пор храню у себя. Сам его величество не любил двуствольные охотничьи ружья и обычно предпочитал простые, маленькие ружья, которые принадлежали Людовику XVI и которые, как говорят, этот монарх, будучи отличным оружейным мастером, совершенствовал собственными руками.

Вид этих ружей часто наводил императора на разговор о Людовике XVI, которому он не отказывал в уважении и жалости. «Этот несчастный король, — говорил император, — был неплохим, разумным и знающим человеком. В другое время он был бы прекрасным королем, но он оказался ничтожеством в период революции. Ему не хватало решительности и твердости. Он не смог противостоять ни глупости, ни наглости якобинцев. Придворные отдали его в руки якобинцев, а те привели его на плаху. На его месте я бы оседлал коня и, немного уступая с одной стороны, с другой так щелкнул пару раз хлыстом, что положение дел пришло бы в полный порядок».

Когда дипломатический корпус наносил визит императору в Сен-Клу, то что бы ни запрашивали эти господа, их обслуживали в салоне для послов. На легком ужине, который подавался обслугой императорского двора, присутствовал г-н Колин, мажордом-ревизор.

Генерал Лемаруа, один из старейших адъютантов его величества, солдат, хорошо известный своей храбростью, покоривший сердца своими отличными качествами, на какое-то время попал в немилость к императору и несколько раз прилагал усилия, чтобы добиться аудиенции у его величества; но то ли его просьба не доходила до императора, то ли он предпочитал молчать, г-н Лемаруа ответа не получал. Тогда ему в голову пришла идея обратиться ко мне с просьбой передать в подходящий момент его петицию императору. Я выполнил его просьбу; в результате г-н Лемаруа получил аудиенцию с таким приятным исходом, что вскоре стал губернатором Магдебурга.

Император был рассеянным человеком и часто забывал, где он оставил петиции, которые ему вручили. И, таким образом, они иногда оказывались в карманах его мундиров. Когда я находил их, то относил эти бумаги в кабинет его величества и передавал г-ну де Меневалю; и часто бывало так, что бумаги, которые он искал, обнаруживались в апартаментах императрицы. Иногда император отдавал бумаги мне, чтобы я их куда-нибудь положил. Эти бумаги я прятал в ящик, ключ от которого был только у меня.