Наполеон. Годы величия

Меневаль

В результате строгой экономической политики в управлении государственными финансами и цивильным листом Наполеон скопил состояние и имел в своем распоряжении доходы от дополнительных владений, что предоставило ему возможность помогать банковским и коммерческим домам займами и ссудами. Эти ресурсы также позволяли ему помогать семьям, в которых он был заинтересован и которые были вынуждены в силу неудачных обстоятельств обращаться к его великодушию.

Он поощрял промышленников, артистов и мастеровых, обеспечивая их заказами, и таким образом тратил миллионы франков.

В отношении выдачи денежных средств взаймы Наполеон придерживался той же точки зрения, что и Кольбер, но он также не допускал дефицита в бюджете. Обычные налоги и военные контрибуции покрывали все нужды. Наполеон очень хорошо знал способы увеличения денежных средств за счет извлечения из общественного кредитования, но ему казалось, что Франции еще рано основывать свою финансовую систему на этом принципе. Хотя император не стал бы испытывать трудностей в получении кредитов и недостатка в кредиторах, если бы необходимость заставила его прибегнуть к займам. Но он опасался злоупотреблений и не хотел ставить себя в зависимость от ростовщических условий. Он не считал правильным то, что последующие поколения на неопределенное время будут нести бремя долговых обязательств ради блага нынешнего.

Вместо того чтобы соблазниться примером Англии, он был напуган неимоверным ростом британского национального долга. У Наполеона были иные идеи относительно системы государственного кредитования, чем те, которые превалируют сегодня.

Несмотря на беспрерывные войны — хотя страна и подкармливалась за счет военных контрибуций, взимаемых с врагов, — несмотря на неслыханные катастрофы и потери, Наполеон оказался в состоянии вершить великие дела и смог оставить финансы Франции, которые он нашел в весьма плачевном состоянии, в гораздо более процветающем положении, чем финансы других европейских государств.

Разговор о финансах приводит меня к разговору о том методе, с помощью которого регулировался государственный бюджет. Каждый год Наполеон на финансовом совете, на который вызывались все министры, устанавливал размер кредита, предоставляемого каждому из них в соответствии с их нуждами, и одновременно решал, какая сумма должна расходоваться каждым правительственным департаментом. Ежемесячно император ассигновал каждому министру сумму, которую предстояло потратить, и определял общественное казначейство, которое должно субсидировать этого министра. В течение месяца эти суммы обозначались на небольшом квадратном листе бумаги, расчерченном на колонки, модель которого я готовил по чертежу императора.

Я добавлю некоторые подробности — очень точные — из книги г-на Брессона «История финансов»: «Таким образом, двенадцать раз в году, в течение одного часа работы, глава правительства рассматривал результаты произведенных расходов, определял сумму, которую каждый должен расходовать в следующем месяце, и составлял, насколько это было возможно, баланс между расходами и поступлениями денежных средств; замедлял оплату или, наоборот, настаивал на ее ускорении, увеличивал или уменьшал фонды денежных средств департаментов в соответствии с размером полученных сумм, с учетом срочности удовлетворения их нужд и изменений, которые могут быть привнесены текущими событиями. Более того, министру финансов не разрешалось выплачивать тому или иному министру запланированные средства на содержание министерства до тех пор, пока финансовая деятельность этого министра не будет абсолютно точно соответствовать его годовому бюджету и ежемесячной сумме, полученной им в кредит».

Добавлю, что Наполеон сделал министра финансов генеральным контролером расходования средств и держал его в курсе всех передислокаций армии с той целью, чтобы министр был в состоянии осуществлять этот контроль самым строгим образом.

«Никогда работа департамента по сбору налогов не была столь хорошо отлажена и никогда такое абсолютно точное делопроизводство не было правилом в деятельности французского министерства финансов, как во времена империи. Было почти невозможно ограбить государство. Отчетность была в таком идеальном порядке и настолько упрощена, что Наполеон всегда мог знать, сверившись с данными, нанесенными на специальных листах бумаги, точное состояние дел о приходе и расходе средств, о долгах и об обычных и дополнительных способах пополнения казны», — отмечал г-н Брессон.

Поскольку война с Англией практически разрушила нашу морскую торговлю, то Наполеон сосредоточил свое внимание на придании нового импульса местной торговле. Он стремился разыскать в имеющихся ресурсах страны те веши, которые мы не могли более импортировать из Англии, и найти необходимые средства на производство изделий взамен продукции наших колоний, которую из-за английского превосходства на море невозможно было выгружать в наших портах. Он учредил генеральный совет фабрикантов и промышленников и поощрял ученых и деятелей искусства, способствующих производству материальных ценностей, почетными наградами и денежными вознаграждениями. Он стимулировал деятельность промышленников, направленную на поиск лучших способов производства местных сахара и кофе вместо колониальных сахара и кофе. Он также уделял большое внимание открытию вещества, которое можно было бы использовать в качестве замены краски индиго; и, наконец, император предложил приз в размере одного миллиона франков в качестве вознаграждения изобретателю машины для пряжи льна. Успешное применение такой машины привело бы к понижению стоимости полотна, которое можно было бы использовать в качестве заменителя хлопчатобумажной ткани. Приз в один миллион франков был бы присужден изобретателю вышеупомянутой машины, вне зависимости от его национальности, в соответствии с декретом от 12 мая 1811 года. Этот декрет был переведен на многие языки и разослан нашим послам и консулам в разные страны для обнародования.

Наполеон запретил использование хлопчатобумажной ткани и заграничного дерева для изготовления мебели императорских дворцов; он выразил желание, чтобы гости, приглашенные в гостиные императорских дворцов, надевали одежду из шелка, дабы поддержать фабрикантов Лиона. Он объявил войну индийскому кашемиру, но оказался бессильным против тирании моды и против рутины. Император безуспешно угрожал императрице выбросить ее кашемировые шали в огонь камина. Императрица обычно отвечала, что, как только ей предложат веши из материи такой же легкой и теплой, как кашемировая ткань, она будет с удовольствием носить их. Император обратился к фабрикантам и обязал Изабо подготовить эскиз красивой шерстяной ткани на белой основе, подобной кашемиру, из которой потом были изготовлены шаль и одежда. Мария Луиза несколько неохотно носила ее, так как она была недостаточно мягкая. Уже потом удалось добиться, чтобы эта ткань приобрела необходимую мягкость.

Наполеон всегда помнил об услугах людей, занимавших самые скромные посты в обслуживающем персонале. Ни один старый слуга никогда не увольнялся, пока сам император не одобрял докладную записку, адресованную ему по этому поводу.

Бедняга конюх, пребывание которого в постоянном состоянии опьянения сделало невозможным выполнение возложенных на него обязанностей, избегал увольнения в течение продолжительного времени только потому, что правил фургоном во время сражения при Маренго.

Первый привратник при кабинете императора — мужчина по имени Ландуар, к которому император испытывал добрые чувства и чью преданную службу ценил, — потеряв свою жену, хотел, в силу семейных обстоятельств, вступить в новый брак, женившись на сестре покойной супруги. Гражданским кодексом подобные браки были запрещены. Император, к которому обратился Ландуар, сказал, что не сможет удовлетворить его просьбу, но, сдавшись под натиском настоятельных просьб этого человека, обязал г-на Ренье, министра юстиции, подготовить ему доклад по этому вопросу. Выводы доклада министра сводились к тому, что, хотя женщина, на которой хотел жениться Ландуар, была только единоутробной сестрой его покойной супруги, запрещение подобного брака было настолько строго официальным, что император не мог санкционировать брак, не совершив вопиющего нарушения закона. Наполеон с сочувствием отнесся к горю своего слуги и предложил ему отправиться в какую-нибудь соседнюю страну, на которую не распространялась юрисдикция гражданского кодекса, и там осуществить свой брак. Ландуар смог жениться только в 1814 году, когда браки подобного рода уже не запрещались.

Говорят, что Наполеон был неспособен к настоящим дружеским отношениям, но у него были искренние друзья: Дезе, Ланн, Дюрок, Бессьер, Мюирон и другие.

Я не упомянул маршала Бертье среди друзей императора ввиду его отступничества в 1814 году, и я не прав. Хотя минутное заблуждение и разлучило маршала с императором в то время, Бертье все же сохранил слишком глубокую память о своем старом начальнике и не смог пережить несчастье. Я чуть-чуть опоздал увидеть маршала Бертье в Вальдзее, городке в Вертемберге, в 1815 году, когда он, подобно растению, которое поворачивается к небесному светилу, был уже в пути, чтобы соединиться с человеком, которого назвал своим братом по оружию.

Император тоже не мог забыть его. Он, бывало, говорил, что, когда Бертье вернется — а Наполеон никогда не сомневался, что Бертье вернется, — он ничем не станет мстить ему, лишь обяжет появиться в Тюильри в мундире королевской гвардии Людовика XVIII. Мы можем быть вполне уверены, что император не стал бы настаивать на этом.

Неблагоприятные превратности судьбы сближали с Наполеоном, когда его сослали на остров Святой Елены, как раз тех людей, чью преданность он никогда не имел случая оценить в полной мере в дни успехов и преуспевания.

Среди этих людей с полным правом, наряду с другими, следует упомянуть имя г-на де Лас-Каза, в сочувствии и верности которого знаменитый пленник нашел утешение в своей ссылке. Теплые чувства Наполеона к этому придворному нашли выражение в письме, которое является настоящим памятником дружбы. Наполеон написал письмо этому верному слуге, когда Англия вынудила г-на де Лас-Каза покинуть Лонгвуд. Лас-Каз ответил на теплые чувства Наполеона тем, что опубликовал книгу «Мемуары с острова Святой Елены», написанную им под диктовку Наполеона. Эта книга, несмотря на ее недостатки, сразу же стала пользоваться популярностью, и такой она останется.

Наполеон чувствовал особое предрасположение к людям, оставившим след в истории нашего века, среди них — Талейран.

Последний предвидел возвышение генерала Бонапарта еще в то время, когда Директория сделала епископа Оттенского министром иностранных дел. Первый консул и император запомнил этот факт, и, возможно, здесь и лежит причина того расположения, которое так долго Наполеон сохранял по отношению к Талейрану. Даже когда тайные сговоры, нечистоплотность в финансовых делах и предупреждения иностранных монархов в отношении Талейрана вынудили императора отобрать у него портфель министра иностранных дел и вывести его из состава всех своих советов, инстинктивное расположение брало верх, и Наполеон вновь приближал Талейрана к себе. В 1803 году император обратился к Папе Римскому с просьбой освободить бывшего прелата от священнослужения для мирских дел. Чувство уместности вызвало у Наполеона желание видеть последнего на посту, более подходящем для мирской карьеры, чем для той, которую он делал.

В 1810 году, когда Талейран потерял от ста сорока до ста пятидесяти тысяч франков в результате банкротства банкира Симона, император, несмотря на то, что имел все основания быть недовольным своим бывшим министром, все же пришел к нему на помощь. Он купил особняк в Монако, который хотел продать г-н Талейран, за два с лишним миллиона. Покупая этот дом, Наполеон действовал против своих правил, в соответствии с которыми он никогда не покупал дома или поместья, содержание которых обходилось дорого, да к тому же он не нуждался в них, считая, что имеющиеся поместья и замки в полной мере удовлетворяют его.

Наполеон также с искренним чувством привязанности относился к императору Александру, которого считал стоящим выше всех других монархов того времени. Ум царя, его такт и вежливость очаровали Наполеона.

Несмотря на внешние проявления самой нежной любви, сейчас следует признать, что привязанность русского монарха к Наполеону никогда не была искренней. Что касается последнего, то он не устоял против чар хитрого Александра, несмотря на всю серьезность оснований, в силу которых он должен был отказаться от своих иллюзий. В Тильзите и Эрфурте я был свидетелем чудесной близости, существовавшей между Наполеоном и Александром, и нежных отношений, проявлявшихся во время личных встреч и почти ежедневной переписки.

Мне хочется верить, что среди причин, вызвавших глубокую меланхолию, которая омрачала последние дни царя, была и память о минутах, проведенных в Тильзите и Эрфурте.

Наполеон с любовью относился к религии и стремился чтить ее и содействовать ее преуспеванию. Это доказано Конкордатом.

В то же самое время он хотел использовать ее в качестве социальной силы, с помощью которой он мог бы подавлять анархию, консолидировать свою главенствующую роль в Европе и, наконец, возвеличивать Францию и влияние французской столицы.

Император обычно говорил епископу Нанта, который указывал ему, насколько полезна и важна для единства веры роль церкви: «Владыка епископ, не беспокойтесь. Политика моей империи тесно связана с сохранением и поддержкой духовной власти Папы Римского. Для меня важно, чтобы он был более могущественным, чем когда-либо».

Через два месяца после рождения сына императрица восстановила свое здоровье и император захотел посетить Шербур, где велись работы по строительству гавани порта, с тем чтобы его присутствие стимулировало реализацию этого важного мероприятия.

Монархи выехали из Рамбуйе в Каен, где остановились на три дня. Наполеон объезжал окрестности этого города в сопровождении морского министра и генеральных инспекторов по строительству дорог и мостов. Затем поездка продолжалась из Каена в Шербур, где в день прибытия, 27 мая 1811 года, император, как обычно, с самого рассвета приступил к инспектированию фортификационных сооружений и высот. Он посетил гавань, верфи, строительство дорог и флот. Второй завтрак ему и императрице был подан на дамбе. Расположившись за столом, они могли видеть английские корабли, крейсировавшие вдали. Наполеон приказал, чтобы французский флот провел маневры, и взял с собой императрицу на борт адмиральского корабля, где она все подробно осмотрела — для нее это было внове.

Император, проинспектировав флот, спустился к громадному бассейну, котловина которого многие годы вырубалась из гранита. Эта гигантская работа — шедевр терпения — была близка к завершению. Бассейн глубиною в сорок футов вмешал пятьдесят строевых кораблей. Котлован вырубали с помощью остроконечных кирок, с каждым ударом отлетал осколок гранита. Бассейн походил на громадную впадину, высеченную из единого камня, которая вмещала много миллионов кубических футов воды.

Эта небольшая поездка стала генеральной репетицией более продолжительной поездки, которую Наполеон предполагал совершить в Голландию.

Император вернулся в Сен-Клу 4 июня.

Поездка императора с императрицей повсеместно была отмечена принятием полезных мер, актами благотворительности и раздачами милостыни — благодаря которым города, бывшие на пути их высочеств, не остались внакладе. Помимо выдачи субсидий и пенсий, которые император жаловал из фондов цивильного листа, мне было вменено в обязанность хранить шкатулку с деньгами, для которой каждый месяц императорский казначей выдавал 10 000 франков. Этот фонд предназначался для подарков и благотворительной деятельности, которой занимался сам Наполеон, а деньги для этого я выдавал в соответствии с устными распоряжениями, передаваемыми мне через адъютанта или дежурного конюшего. Эти расходы заносились в журнал отчетности, который проверялся императором в конце каждого месяца.

Констан

В сентябре 1811 года император решил совершить вместе с императрицей поездку по Фландрии, чтобы самому иметь возможность убедиться в том, каким образом выполняются его приказы и указания, касающиеся гражданской и церковной администрации. Их величества покинули Компьен 19 сентября и прибыли в Монтре-сюр-Мер. Я сопровождал императора в этой поездке.

В Монтре случилось небольшое происшествие, которое я с удовольствием изложил, поскольку оно доказывает, как внимательно Наполеон знакомился и с фортификационными сооружениями, и с городским строительством. После проверки работ по строительству фортификаций Монтре, проделанных в прошлом году, и после объезда бастионов император вернулся в крепость, откуда он вновь вышел, чтобы осмотреть наружные работы. Дорогу ему преградил рукав реки Канш, который протекал у подножья крепостной стены. Вся свита бросилась сооружать временный мост из толстых досок и бревен; но император, не желая задерживаться, пошел прямо через речной поток, вода которого доходила ему до колен.

Владелец мельницы на противоположной стороне реки, взяв его величество за руку, помог ему взобраться на берег и воспользовался этим случаем, чтобы объяснить императору, что его мельница, находившаяся как раз на линии проектируемого фортификационного сооружения, в силу этого будет снесена. После этого разговора император повернулся к инженерам и сказал: «Этому славному человеку следует возместить все убытки, которые он может понести». Затем он продолжил свой обход и не возвратился в карету до тех пор, пока не подверг все тщательному осмотру и не провел продолжительную беседу с гражданскими и военными властями Монтре.

По пути ему был представлен солдат, раненный в Регенсбурге; и его величество распорядился, чтобы ему тут же, на месте, вручили подарок и чтобы прошение солдата в письменном виде передали ему, когда он прибудет в Булонь 20 сентября.

Немедленно по прибытии в Булонь он взошел на борт корабля и провел смотр флотилии. Поскольку английский фрегат приготовился подплыть поближе, чтобы выяснить, что происходит на рейде, то его величество сразу же отправил под всеми парусами французский фрегат, чтобы встретить вражеский корабль, после чего последний немедленно исчез.

Амстердам, в котором император решил остаться на некоторое время, неожиданно оказался в затруднительном положении по следующей причине: в этом городе имелся огромный дворец, но при нем не было ни экипажей, ни конюшен, что для свиты Наполеона являлось первой необходимостью.

А конюшни короля Луи, кроме того, что они не отвечали необходимым требованиям, находились слишком далеко от дворца, чтобы их заняла хотя бы часть обслуживающего персонала императора. Соответственно весь город пришел в замешательство из-за массы трудностей, возникших с определением на постой императорских лошадей, поскольку устроить конюшни в кратчайший срок было просто невозможно, так же, как и построить сараи для карет посреди площадей. Но, к счастью, в этой трудной ситуации удачное решение нашел один из квартирмейстеров дворца, которому пришла в голову идея превратить цветочный рынок в конюшни и укрытие для карет, поставив императорские экипажи под огромные тенты.

Меневаль

Из Булони Наполеон в октябре 1811 года отправился в Остенде и в расположенный напротив Флиссингена порт Брескенс, где дал указание провести некоторые работы.

Погода стояла отвратительная, что не помешало императору часть пути проехать верхом на лошади. Он обследовал остров Кадзанд и подробно осмотрел его форты. Он планировал посетить один за другим тридцать кораблей флота в Антверпене. Ознакомление с кораблями пошло бы на пользу флоту в частности и всем военно-морским силам Франции в целом. С этой целью Наполеон поднялся на борт «Шарлеманя», корабля адмирала. Командующий флотом в присутствии морского министра поднял свой штандарт. Погода была терпимой, но ночью изменилась в худшую сторону, и с рассветом начался сильный шторм, бушевавший в течение трех дней.

Наконец буря успокоилась, волнение моря несколько поутихло, и император воспользовался этим обстоятельством, чтобы направиться во Флиссинген. Там он провел один день, выясняя состояние грандиозных работ, проводимых в соответствии с его приказом после ухода английского военно-морского десанта. Следующим местом назначения Наполеона был Антверпен, куда он отправился на корабле, плывшем вверх по течению реки. По пути Наполеон инспектировал различные форты, которые были сооружены на обоих берегах. Он прибыл в Антверпен ночью, и на следующий день к нему присоединилась императрица. За четыре года он превратил Антверпен в новый город с первоклассной крепостью и в самый важный порт своей империи.

В Утрехте во время военного смотра, проводившегося в дождливый день, Наполеон увидел нескольких генералов, которые укрылись от дождя, тщательно закутавшись в плащи. Сделав вид, что он не заметил их чрезмерной заботливости о собственной персоне, Наполеон, не мешкая, подошел к водосточной трубе и встал в непосредственной близости от нее, обрызгиваемый дождевой водой, тем самым преподав генералам урок дисциплины и самопожертвования.

Возвратившись в свою резиденцию, император, следуя собственной системе практического воспитания, настоял — не потратив времени на переодевание — на приеме городских властей, уже поджидавших его.

Их величества провели в Амстердаме две недели.

Голландцы были довольны приездом императрицы Марии Луизы. Ее простые и приятные манеры пришлись по душе добрым по характеру голландцам. Я не знаю, любовь к новизне или, скорее всего, громкое имя Наполеона так сильно повлияли на голландцев, но прием, который они повсюду оказывали императору и императрице, был таким, что заставлял думать: присоединение их ораны к Франции одобряется всеми ими без исключения.

Специальным декретом Наполеон решил вопрос о системе общественного образования в Голландии. В Лейдене и Гронингене были учреждены имперские университеты, в этих же городах и в Утрехте были открыты общественные школы; каждому городу Голландии было дано право открыть средние школы.

Констан

Во время пребывания их величеств в Амстердаме в апартаментах императрицы оказалось пианино, выглядевшее как секретер, на верхней крышке которого в середине было небольшое отделение. В это отделение был поставлен маленький бюст императора России. Вскоре Наполеон пожелал сам убедиться, удобны ли апартаменты, предназначенные для императрицы, и, осматривая их, заметил бюст, который, не сказав ни слова, сунул под мышку. Потом он заявил одной из придворных дам императрицы, что хочет, чтобы этот бюст убрали; указание Наполеона было выполнено, хотя вызвало большое удивление, так как тогда еще не знали, что между двумя императорами возникли прохладные отношения.

Император совершил несколько экскурсий по стране, сопровождаемый многочисленной свитой. В Саардаме он посетил крытый соломой домик, который служил прибежищем для Петра Великого, когда он приезжал в Голландию под именем Петра Михайлова для того, чтобы изучать судостроение. Пробыв в домике полчаса, император, покидая его, сказал обер-гофмаршалу императорского двора Дюроку: «Это самый прекрасный памятник в Голландии».

Меневаль

Император покинул Амстердам, удовлетворенный приемом, который ему был оказан. Он приехал в Голландию, не испытывая симпатий к ее жителям, — возможно, потому, что ему сказали, что они враждебно относятся к нему. Его отношение изменилось после того, как он стал общаться с ними. Он даже почувствовал определенную симпатию, причем до такой степени, что почти простил своего брата Луи за то, что последний демонстрировал к ним явное пристрастие. Голландский дух порядка нравился Наполеону, который искренне желал процветания этой стране.

Его заинтересовал Роттердам. Там он провел два дня в долгих и частых беседах с местными функционерами; он посетил арсеналы и гавань Роттердама, самую удобную в Голландии.

Констан

Во время поездки по Голландии их величества получили известие о том, что у короля Рима появился первый зуб и что, таким образом, здоровье августейшего ребенка находится в полном порядке.

В одном из маленьких городов на севере Голландии местные власти попросили разрешения у императора представить ему старого человека в возрасте ста одного года. Император приказал привести его. Этот более чем столетний человек был по-прежнему бодрым. Некогда он служил в губернаторской гвардии. Старик вручил императору прошение, умоляя освободить от воинской повинности одного из его внуков, который служил ему опорой в столь почтенном возрасте. Через переводчика император заверил старика, что тот не лишится своего внука. Маршалу Дюроку было приказано выдать старому человеку свидетельство об императорском великодушии.

В другом маленьком городе в провинции Фрисландия местные власти обратились к императору со следующим необычным приветствием: «Сир, мы боялись, что вы прибудете к нам со всеми своими придворными; вы же приехали почти в одиночестве, и в связи с этим мы лучше рассмотрим вас, да и почувствуем себя посвободнее». Император аплодисментами встретил этот лояльный комплимент и удостоил оратора самыми трогательными благодарностями.

Меневаль

Такт и достоинство, проявляемые Марией Луизой в необходимых случаях, привлекали всеобщее внимание. Наполеон, казалось, был счастлив. Дома он был приветлив и нежен с императрицей. Когда он находил ее в плохом настроении, то старался развлечь шутками или пытался вывести ее из этого состояния самыми теплыми и сердечными объятиями. В присутствии других лиц он относился к ней с большим уважением и с достоинством, которые не исключали некой величавой фамильярности.

Его отношение к ней в целом выражало любовь, основанную на полном доверии. В то же самое время, желая сохранить в первозданной чистоте ее целомудрие, которое так очаровывало его, и отвести от нее подозрения, которые обычно допускает французское легкомыслие, Наполеон установил для обслуживающего императрицу персонала порядок, при котором она настолько была ограждена от всего, что можно было подумать, что он очень ревнив. Скромность Марии Луизы, ее привязанность к семейной жизни, ее недоверие к самой себе и предвзятое мнение, с которым она относилась к большинству лиц императорского двора и к духу насмешливости, столь характерному для французов, удерживали императрицу от связей, которые могли бы не понравиться императору.

Когда, благодаря Наполеону, она стала наездницей, уроки иногда продолжались на дороге частного парка Сен-Клу, ведущей от той стороны дворца, где находилась семейная гостиная, названная так потому, что была украшена портретами всех членов императорской семьи. Наполеон, когда у него выдавалось несколько свободных минут после второго завтрака, посылал за своей лошадью, садился на нее верхом, надев шелковые чулки и туфли с пряжками, и ехал рядом с императрицей. Он обычно заставлял лошадь императрицы скакать галопом, смеясь от всего сердца, когда она кричала от страха, боясь свалиться. На самом деле такой опасности не было, так как вдоль всей дороги стояли конюхи, которые в любую минуту могли остановить лошадь и помешать падению.

Тем временем король Рима рос, обретая все большую силу и красоту под бдительным оком госпожи де Монтескье, любившей его как собственного сына и заботившейся о нем сверх всякой меры. Каждое утро его приносили к матери, которая держала его при себе, пока одевалась. В дневное время, в перерывах между уроками музыки и рисования, Мария Луиза обычно отправлялась в комнату юного короля и, присаживаясь около него, занималась каким-нибудь рукоделием.

Часто вместе с нянькой, которая следовала за ней с ребенком, она приходила с сыном к отцу, занятому работой. Когда сообщали о прибытии сына, Наполеон обычно вставал с кресла и шел к дверям, чтобы встретить его. В это время никому не разрешалось входить в его кабинет; нянька была вынуждена оставаться снаружи, а Марию Луизу он просил, чтобы она сама принесла ребенка в кабинет. Мария Луиза настолько не доверяла самой себе, что боялась взять ребенка из рук няньки.

Наполеон обычно спешил встретить ее и забирал ребенка в свои руки, унося его в кабинет и осыпая поцелуями. Этот кабинет, который был местом рождения столь многих искусных планов и маневров, предназначенных для того, чтобы отразить атаки наших внешних врагов, и стольких многих грандиозных планов правительства, очень часто был молчаливым свидетелем отцовской нежности Наполеона. Я часто наблюдал за императором, когда он был рядом с сыном. Он усаживал сына на колени, а сам садился на свою любимую кушетку около камина, полку которого украшали два замечательных бронзовых бюста Сципиона и Ганнибала, чтобы читать какой-нибудь важный доклад. Или, прижимая сына к груди, подходил к письменному столу, чтобы подписать депешу, каждое слово которой должно было быть взвешенным. Наделенный чудесным даром концентрации, Наполеон был способен в одно и то же время и заниматься серьезными делами, и предаваться детским забавам. Иногда, отложив в сторону срочные дела, он ложился на пол около своего обожаемого сына и играл с ним, словно сам был ребенком.

Наполеон распорядился, чтобы ему изготовили маленькие фигурки для наглядного проигрывания в кабинете военных маневров. Это были фигурки из красного дерева, различных цветов и разной длины. Эти фигурки, на верхушках которых были вырезаны узоры, изображали батальоны, полки и дивизии. Когда император хотел проверить новые войсковые комбинации или новые военные передислокации, он пользовался этими деревянными фигурками, которые расставлял на ковре, разложенном на полу, чтобы получить большее поле для маневрирования. Иногда сын приводил его в изумление, когда с серьезным видом рассматривал позиции, занятые этими фигурками, словно готовился к проведению одного из хитроумных маневров, который обеспечит ему победу в будущем сражении.

Ребенок, лежавший на полу рядом с отцом и с интересом смотревший на цветные фигурки, напоминавшие ему его игрушки, в какое-то мгновение дотрагивался до них ручкой и приводил в полный беспорядок в тот самый решающий момент сражения, когда противник вот-вот должен быть разбит. Но настолько сильным у Наполеона было присутствие духа и так сильна была его любовь к сыну, что он не позволял себе терять душевного равновесия при виде всего того беспорядка, который устраивал сын, разрушая на полу его стратегические комбинации, и довольствовался тем, что, не проявляя нетерпения, расставлял фигурки вновь в установленном им порядке.

Император привык в одиночестве усаживаться за стол во время второго завтрака. Но госпожа де Монтескье обычно в это время приносила короля Рима к отцу. Наполеон брал его на колени, ласкал и забавлялся тем, что прикладывал свой бокал к губам ребенка и, смеясь от всего сердца, журил сына за то, что тот гримасничает, когда жгучая капля вина попадает ему на язык. Однажды, когда ребенок уже раскрыл рот, чтобы получить кусочек какого-то кушанья, предложенного ему отцом, Наполеон отвел руку и повторил эту маленькую шутку во второй раз. Однако в третий раз юный принц отвернулся, упрямо отказываясь от лакомого кусочка. Когда император выразил удивление по поводу поведения сына, госпожа де Монтескье объяснила, что ребенку не нравятся люди, которые пытаются обмануть его, и добавила: «Он гордый и чуткий ребенок!»

«Он гордый и чуткий? — повторил император. — Это замечательно. Именно потому, что он такой, я люблю его!» Наполеон, обрадованный, что его сын обладает такими двумя качествами, нежно обнял его. В такие непродолжительные моменты император забывал и о своих заботах, и об общественных делах.

Наполеон, бывший лучшим среди отцов, иначе чем хорошим сыном и не мог быть, проявляя к матери неизменную уважительную любовь.

В присутствии других лиц его нежное отношение к матери совмещалось с чувством уважения и серьезностью внимания к ней. Он представил доказательство этого, доказательство, которое эта почтенная женщина ценила превыше всего, когда он назначил ее генеральной патронессой благотворительных организаций. Мать Наполеона была римско-католической матроной, как в облике, так и в степенном ее характере. Преуспевание не вскружило ей голову, так же, как и несчастье не сломило ее. Над ее бережливостью подшучивали, но ее дети знали, что она всегда готова помочь им из личных средств.

Когда императора сослали на остров Святой Елены, мать выслала ему полный отчет о собственном денежном состоянии и просила его располагать всем тем, что у нее имеется. Это предложение матери Наполеон не принял. Когда кто-то сказал ей в то время, что, предлагая все свое состояние сыну, она тем самым подвергает себя нищете, она ответила следующим образом: «Какое это имеет значение? Когда у меня ничего не останется, я возьму свою палку и пойду просить милостыню для матери Наполеона».

В кабинете министров произошла смена министров, факт, который до последнего времени случался очень редко. И действительно, во времена правления Наполеона министры практически не менялись. Лишь министерство иностранных дел не принимало участия в этой устоявшейся традиции. Злоключения, испытываемые в связи с тревожным состоянием наших отношений с Европой, вызывали необходимость время от времени менять направление внешней политики. Вследствие этого граф Дарю стал министром иностранных дел, сменив на этом посту г-на Маре.

Если, с одной стороны, Наполеон испытывал глубокое уважение к графу Дарю, то, с другой стороны, нельзя сказать, что он чувствовал к нему личную симпатию. Он ценил его работу и всегда отмечал его полезную деятельность, но он никогда не испытывал к нему безграничного доверия. Что касается г-на Дарю, то его отношение к императору было отмечено исключительной сдержанностью.

В последний год жизни этот министр оказал мне честь, рассказав, что, когда он шел на прием к императору, то, готовый к любой неприятности, клал в карман ключ от своего письменного стола, чтобы в случае малейшего недовольства со стороны Наполеона вручить ему этот ключ с просьбой вскрыть письменный стол и забрать его семейные документы. «Тогда бы он увидел, — продолжал г-н Дарю, — сравнив реестр моих владений до прихода к нему на службу с нынешним состоянием моих финансовых дел, что я не разбогател, использовав какие-нибудь незаконные методы».

Констан

Мария Луиза была очень красивой женщиной. У нее была великолепная фигура, величественная манера держаться, свежий цвет лица, светлые волосы и выразительные голубые глаза; ее маленькие ручки и ножки вызывали восхищение всего императорского двора. Ее фигура, возможно, была слегка полноватой; но она сбросила лишний вес во время пребывания во Франции, тем самым став более грациозной и красивой. Таков был ее внешний вид.

В общении с непосредственным окружением она проявляла любезность и сердечность; и удовольствие, которое она получала от свободы этого общения, сказывалось на выражении ее лица, становившегося оживленным. Но на публике она оставалась чрезвычайно застенчивой; торжественность официальных мероприятий парижского общества сама по себе отталкивала ее; как и все люди, не наделенные природным высокомерием и поэтому всегда чувствующие себя неловко в обществе, Мария Луиза, как правило, во время официальных приемов выглядела очень скованной и подвергалась в связи с этим несправедливой критике. Но, как я уже говорил, ее холодность проистекала скорее всего от ее чрезмерной скромности.

Сразу же после приезда во Францию Мария Луиза очень страдала от этой скованности в собственном поведении. Это настроение молодой принцессы можно легко понять, учитывая то обстоятельство, что она так неожиданно оказалась в совершенно новом обществе, к обычаям и вкусам которого была обязана приспосабливаться. Хотя ее высокое положение должно было, естественно, привлекать к ней внимание всего мира, особенности этого положения вынуждали, чтобы именно от нее исходила инициатива в любой попытке пойти навстречу для установления контакта. Именно это обстоятельство объясняет возникшие трудности в ее ранних отношениях с придворными дамами. После того как с ними установились близкие отношения и молодая императрица выбрала из их круга друзей со всей непринужденностью своего юного сердца, исчезли ее надменность и скованность, проявлявшиеся только по случаю официальных церемоний.

Мария Луиза обладала спокойным и вдумчивым характером; не требовалось больших усилий, чтобы возбудить ее чувствительную натуру, и тем не менее, хотя она легко поддавалась чувствам, она ни в коей мере не была экспансивной. Императрица получила образование, отличавшееся тщательностью и продуманностью, у нее был развитой ум, а ее вкусы — простыми. Она была само совершенство.

Воодушевляемая собственным добрым сердцем, императрица Мария Луиза стремилась сделать окружавших ее людей счастливыми, а ее благотворительные деяния долго оставались предметом обсуждения, и прежде всего та деликатная манера, с которой она их совершала. Каждый месяц она брала из суммы, предназначенной для ее гардероба, десять тысяч франков для бедных, но этим она не ограничивала свою филантропическую деятельность; она всегда радушно и с большим интересом принимала тех, кто приходил поведать ей о своих страданиях, требующих облегчения.

Я не знаю, получал ли кто-либо от нее отказ на просьбу о помощи. Император всегда был глубоко растроган, когда ему сообщали о благотворительной акции императрицы.

В восемь часов утра занавеси в апартаментах императрицы Марии Луизы наполовину приоткрывались, и ей вручались газеты. Прочитав их, она пила шоколад или кофе с печеньем, по форме напоминавшим ракушку. Первый завтрак ей подавали в постель. В девять часов Мария Луиза поднималась с постели и принимала придворных, которым была дана привилегия обслуживать ее в этот час. В отсутствие императора императрица поднималась в квартиру госпожи де Монтебелло, первой фрейлины. За императрицей следовала ее свита, состоявшая из первого шевалье и нескольких придворных дам; по возвращении императрицы в свои апартаменты ей подавался легкий завтрак, включавший печенье и фрукты.

После уроков черчения, рисования и музыки она приступала к обряду официального туалета. Между шестью и семью часами вечера обедала вместе с императором, а в его отсутствие — с госпожой де Монтебелло. Обед состоял только из одного блюда. Вечер посвящался приемам, концертам или спектаклям и т. п.; императрица ложилась спать в одиннадцать часов вечера. Одна из прислуживавших ей женщин всегда спала в комнате, находившейся перед спальней императрицы. Император был вынужден проходить через эту комнату, когда проводил ночь в спальне супруги.

Однако привычный распорядок для императрицы изменялся, когда во дворце находился император; но когда она оставалась во дворце одна, то пунктуально следовала заведенному порядку и делала одни и те же вещи в одни и те же часы. Ее личный обслуживающий персонал, судя по всему, был привязан к ней; несмотря на ее внешнюю холодность и стремление держать всех на расстоянии, они все считали ее доброй и справедливой.

В отсутствие императора комнату императрицы украшали портреты герцогини Монтебелло и членов всей императорской семьи Австрии; но когда император возвращался, портрет герцогини снимался со стены; и во время войны императора против Австрии и России по приказу его величества портрет Франца I убирался из комнаты его дочери и отправлялся в какое-то потайное место.

Король Рима был очень славным ребенком; и хотя он походил на императора меньше, чем сын Гортензии, черты его лица были счастливым сочетанием черт отца и матери.

Я знал его только в период раннего детства, и что было самым замечательным в нем в этом возрасте, так это большая доброта и нежная привязанность к тем, кто окружал его. Он был глубоко привязан к милой девочке по имени Фанни Суффло, дочери первой камеристки императрицы, которая была его постоянной компаньонкой в играх; и так как ему нравилось видеть девочку всегда красиво одетой, то он просил Марию Луизу или свою гувернантку, госпожу графиню де Монтескье, чтобы любая красивая вещь, ставшая объектом его прихоти, была в соответствии с его желанием отдана его юной подруге. Он заставил ее пообещать, что она последует за ним на войну, когда он станет взрослым, и говорил ей много приятных слов, что свидетельствовало о его ласковом характере.

Доктор Корвисар имел большое влияние на императора и редко получал отказ на свои просьбы. Как бы то ни было, он часто говорил тепло о г-не де Бурьенне, выступая в его защиту и подчеркивая, что Бурьенн очень предан его величеству, но последний всегда отвечал: «Нет, Бурьенн настроен слишком проанглийски, и, кроме того, у него прекрасно идут дела. Я определил его в Гамбург. Он любит деньги и там сможет разбогатеть».

Именно в 1811 году кардинал Феш наиболее часто посещал апартаменты императора, и их беседы, как мне показалось, проходили весьма оживленно. Кардинал отстаивал свою точку зрения горячо, разговаривал очень громко, многословно. Не проходило и пяти минут, как их беседы принимали острый характер, и я слышал, как император повышал голос, не уступая в громкости голосу кардинала; после чего следовал обмен резкими выражениями. Каждый раз, когда приходил кардинал, я переживал за императора, который всегда становился очень возбужденным в конце этих бесед. Однажды, когда кардинал собирался покинуть императора, я услыхал, как последний резким тоном заметил ему: «Кардинал, вы злоупотребляете своим положением».

Меневаль

В 1809 году мне был присвоен титул барона Империи, и я был обеспечен постоянным доходом от поместья в старой провинции Брабант. Я был назначен докладчиком Государственного совета, и, соответственно, мой доход повысился. Мне последовательно было присвоено звание шевалье, а затем офицера ордена Почетного легиона и, наконец, рыцаря ордена Железной короны Ломбардии[1], когда был учрежден этот орден.

Монархи, которые поочередно занимали трон Неаполитанского королевства, были столь любезны по отношению ко мне, что желали наградить меня своими орденами; но, хотя один из королей был братом, а другой мужем сестры императора, я, с согласия императора, вежливо отказался от всех отличий и орденов, которые они хотели пожаловать мне, поскольку считал, что, состоя в должности секретаря императора, должен быть совершенно независимым от кого бы то ни было, кроме императора. Император, одобрив эти мои угрызения совести, решил, что я могу носить только ордена, главой которых он был сам, а именно: орден Почетного легиона и орден Железной короны Ломбардии, которые он соблаговолил лично вручить мне.