— Теперь, за-а-а мной! — по военному скомандовала она, развернулась на каблуках и направилась в свой кабинет.
Войдя в него мы увидели накрытый стол, два граненых стакана, бутылку с мутноватым самогоном, соленые огурцы и дымящуюся паром курицу.
— Проходите мои хорошие. Вы наверно оголодали там у себя в учебке-то.
Мы снова переглянулись с Серегой.
Такой ощущение, что мы попали в настоящий рай. Мы сели за стол и начали обедать.
Я не очень хотел пить самогон, потому что знал, что в деревне это чистая рулетка. Из-за «голов» и «хвостов». После такой выпивки можно было здорово травануться и ходить еще целый день с больной головой.
«Хвосты» — та самая часть перегона, которая легко может испортить весь самогон. Именно в нём содержатся сивушные масла — самая «душистая» в отрицательном смысле этого слова часть дистиллята.
Далеко не все знали, что такое сивушные фракции.
А те, кто знал, часто жадничали из-за объема получаемого алкоголя и не отсекали эти фракции, готовые мириться с отвратительным самочувствием на следующий день.
— Може и вы с нами тяпнете, Раиса Михайловна? — поинтересовался матрос Шевченко у единственной дамы, указывая на бутылку самогона.
— Ой, что вы? Нет. Я свое уже оттяпала. Теперь ни-ни. Врачи запрещают.
Она с серьезным видом поправила очки на носу.
— Может чуть-чуть?
— Ну только разве чуть-чуть, я сейчас рюмку принесу. Но вы меня не ждите, ешьте, пейте, касатики мои дорогие!
Она вышла, а я брезгливо понюхал свою рюмку.
— Ничего ты в жизни не понимаешь! — убедительно сообщил мне Серега, совершенно не сомневаясь в своих силах и качестве предложенного алкоголя. Встал, сказал короткий тост, содержавший одновременное пожелание здоровья и удачи, чокнулся со мной, махнул полный стакан, потом занюхал и сразу закусил его соленым огурцом.
А потом с аппетитом принялся за еду. Мне мой стакан выпить не пришлось. В коридоре раздались тяжелые шаги и в комнату ввалился крупный мужик лет пятидесяти пяти, недовольно оглядел стол и громко заголосил.
— Раиса! Раиса, где ты! — он кивнул нам головой, нахмурив брови
— Да, Николай Максимович?
Вошедший оказался тем самым председателем колхоза к которому нас командировали. Мы встали и оправили свою форму.
Наша «хозяйка», запыхавшись, на всех парах влетела в комнату.
— Это что за балаган ты тут устроила? Что это? — он ткнул пальцем в бутыль с белым самогоном, — я тебя спрашиваю, что это?
— Ну я хотела накормить мальчишек, Николай Максимович…— она оправдывалась извиняясь перед председателем.
— Накормить… и напоить? — он резко замахал указательным пальцем в сторону краснеющей женщины, — ну-ка сейчас же убери. Немедленно!
Раиса Михайловна ринулась к столу, взяла в руки бутылку, потом в нерешительности кивнула на мой стакан:
— Допивать будешь?
Я посмотрел на Серегу, нельзя было его оставлять в пьяном одиночестве и быстро опрокинул налитое.
— Да, спасибо, — вежливо поблагодарил я, занюхивая соленым огурчиком.
— Это ж какой вред здоровью парней, Раиса, — пристыдил председатель женщину, качая головой.
— Ну вот и польза может быть…
— О чем ты говоришь? Какая польза? — Николай Максимович строго уставился на женщину. Оно и понятно: алкоголь — бич в советской деревне.
Мужики от неумеренной пьянки загибаются, порой из-за самогонки могут пальцы, руку, ногу по дури потерять на поле, работая с сельхозтехникой.
А председателю колхоза отвечать и за травмы и за выполнение план и за их дальнейшую жизнь.
— Ну как какая, Николай Максимович, вот, например, на улице моей раньше жил дед. Евлампий. Может помните его. Он бухал всю свою жизнь. Каждый день напивался в хлам. И была с ним история. По молодости он шел с какой-то пьянки, вечером, естественно, был в дрова. И упал в канаву.
Раиса Михайловна, завидев наши улыбки, поначалу улыбнулась в ответ, но потом поймав колючий взгляд председателя, скромно опустила глаза и продолжила:
— Была поздняя осень и ночью канава вместе с ним замерзла. Утром его нашли, а вырубали ломом. Вытащили, принесли домой. Он на печке отлежался часа три и побежал в колхоз, на работу. Пить он не бросил. И вот так, методично бухая, спокойно дожил до восьмидесяти с гаком лет.
— А если бы не пил, то наверно бы до ста лет прожил. Вы садитесь, — он спохватился — мы до сих пор стояли по стойке смирно. — Так товарищи матросы, давайте знакомиться. Меня зовут Николай Максимович, я председатель колхоза.
— Матрос Бодров!
— Матрос Шевченко! — у Сереги уже немного заплетался язык и это не ускользнуло от внимания нашего собеседника.
Мы все еще стояли, не очень понимая как себя вести дальше.
— Да вы присаживайтесь, что встали, как вкопанные. Так. Вы доедайте, на сегодня хорош. На работу я вас в таком состоянии не пущу. И учтите еще раз увижу в таком состоянии — без сантиментов доложу вашему командованию, даже не сомневайтесь — мне стало немного обидно за мое состояние, но это компенсировалось тем, что на сегодня «шабаш». Мы снова сели за стол.
— Разместим вас по высшему разряду. Квартироваться будете у моей матери с отцом, вы у нее уже были. Сейчас приедет Алексей и вас отвезет. А завтра заберу вас на работы сам.
Получалось, что до конца дня у нас будет немного свободного времени для себя, которого никогда не было в части.
Наконец-то я смогу спокойно, без суеты и чужого внимания почитать посмаковать письмо от Маши. Конечно при условии, что в нем написаны хорошие новости.
Хотя уж в чем, в чем, а в этом я не сомневался. Маша не та «птичка», которая стала бы в письме писать мне негатив или неприятные новости.
Я вспомнил, что там в грядущем это интимное ощущение — предвосхищение письма совершенно утеряно. В мире, где смски, мессенджеры, соцсети преследуют и остаются с человеком повсюду значение личной переписки сильно обесценилось.
Мы доели угощения и снова услышали знакомое тарахтение двигателя мотоцикла. Через минуту в комнату вошел Леха, кивнул председателю.
— Здрасьте, теть Рай. Ну что, бойцы, готовы? — он перевел взгляд на нас с Серегой
Серега кивнул и пошатываясь встал. Мне пришлось поддержать его, чтобы он сохранил равновесие.
— Надеюсь, на вашу порядочность, молодые люди, больше не пейте — немного наивно проводил нас словами председатель, — ну до завтра.
Попрощавшись, мы вышли загрузили с Лехой захмелевшего Серегу в люльку, и, чтобы он случайно не выпал, укрыли тентом.
Леха завел своего железного коня и чтобы как-нибудь развлечь пассажиров в дороге начал травить анекдоты. Из-за громыхавшего глушителя я слышал не все слова, и мне приходилось многое домысливать.
Потом Леха сам громко смеялся своим анекдотам. Его деревенская простота, артистичность и старательность рассказчика сделали свое дело — я пару раз чуть не вылетел из седла на ухабах заливаясь от смеха.
— А знаете, про чукчу Карла Маркса и Энгельса?
— Нет, давай, жги.
— Чукча приехал домой из Москвы и говорит: Чукча в Москве был, чукча умным стал, все знает. Оказывается, Карл, Маркс, Фридрих, Энгельс не четыре человека, а два, а Слава КПСС — вообще не человек.
— А про чукчу и золото? Допрашивают чукчу через переводчика: Чукча, где ты спрятал золото? Переводчик: Чукча, где ты спрятал золото? Чукча: Не скажу!! Переводчик: Он не скажет. — Если ты не скажешь, где золото, мы тебя убьем! Переводчик: Чукча, они тебя убьют, если ты им не скажешь, где золото. Чукча: Золото зарыто у входа юрту. Переводчик: Стреляйте, сволочи, все равно не скажу!
Серега дружелюбно улыбался посмеивался и икал по дороге. В какой-то момент я даже немного позавидовал его простом отношению к самогону.
Но памятуя о возможных головных болях на утро, я быстро подавил в себе желание повторить.
— А хотите про моряков? Я знаю и такие.
— Давай.
— Моряк спрашивает капитана, старого морского волка: Капитан, а правда, что вас акула укусила?, тот отвечает: Правда! А куда? капитан такой: А вот это — неправда!
В таком приподнятом настроении он привез нас к дому, где жила Зина и Петр, которые оказались родителями председателя колхоза.
— Приехали арестанты. Сильвупле, банжур, мерси, — конопатый Лёха выдал весь запас своего французского, — высаживаемся, не задерживаемся. У меня еще важные дела, кроме вас имеются.
— Спасибо, тебе Леха, — Серега икнул вылезая из коляски.
— Я смотрю вас тут неплохо встретили, — наш конвоир оглядел нас с Лехой с ног до головы, — ну бывайте. Я погнал!
Он дождался пока я слезу и тут же дал газа и умчался поднимая пыль с дороги. Как ни странно чувство опьянения проходило, и я чувствовал себя при этом хорошо.
— Кушать будете? Вы не стойте, проходите, проходите. Проголодались небось? Я вам картошечки сварила.
Бабушка Зина встречала нас у калитки
— Нет, теть Зин, спасибо. — я улыбнулся хозяйке, нас Раиса накормила и напоила, если можно мы завтра поедим.
— Завтра так завтра, а может вам баньку затопить? Поди устали вы от службы вашей?
Мы переглянулись с Серегой. Вот повезло, так повезло с «арестом». Это была какая-то незаслуженная щедрость судьбы по отношению к нам. Расскажи кому в учебке — не поверят, а если поверят, то до конца службы завидовать будут и припоминать нам с Шевченко и «арест», и самогон, и пироги.
— Банька не помешала бы, теть Зин, — ответил Серега, — еще постираться бы нам…
— А я вам все сама постираю.
— Нет, нет, что вы. Мы сами, не положено. Матросам положено самим заботиться о своей форме.
— Ну сами, так сами. Заходит в дом, я вам ваши постели покажу.
Деревенский дом был трехкомнатный, она провела нас в одну из комнат, где стояли две железные кровати с очень высокими перинами,укрытыми одеялами и подушками сложенными друг на друга.
— Вот здесь спать и будете. Располагайтесь, я пока затоплю вам. Вот я вам чистые рубахи приготовила, — она показала на две белый рубашки висящие на стульях у кроватей.
— Это просто царские палаты, — похвалил наше пристанище Серега проведя рукой по наволочке и одеялу.
— Теть Зин, пойдемте я вам помогу натопить, — я последовал к выходу, догоняя старушку.
Банька стояла в огороде в метрах тридцати от дома.
Мы вместе с гостеприимной мамой председателя колхоза пошли туда затапливать печку. Сначала я натаскал в баню дров из поленницы, а затем два ведра с водой из колодца с длинным журавлем.
В бане в печку на каменке был вделан котел для горячей воды ведра на четыре.
— Неси еще два.
— Хорошо.
Хозяйка порылась в своем переднике и извлекла коробок.
Кусочек бересты, как и сухое дерево моментально вспыхнули, как порох, после того, как Зина чиркнула спичкой.
Баня топилась по черному, без дымохода, поэтому дверь оставалась приоткрыта.
Я принес еще два ведра и вылил в котел.
По мере того,как прогревалась банька,нагревалась и вода.
— Неси еще два, — Зина показала рукой, — это чтобы омывать и разбавлять.
В углу слева от входа стоял жбан для холодной воды. На стене висела банная утварь. Банные ковшики были деревянные,чтоб не обжечь руки. Там же висело несколько березовых веников.
— А лампа керосиновая зачем?
Маленькое оконце было одно и пропускало мало света.
— Так темно же, чтобы на обвариться внучек. Поэтому,когда мы идем мыться, берем с собой керосиновую лампу, Ты в баньке-то деревенской мылся? Вижу, что вы ребята городские.
— Мылся, теть Зин.
— Ну вот и хорошо. Когда зайдете, привесишь ее в углу на крючок,чтоб случайно не смахнуть и ненароком не наделать пожар.
Какие удивительные слова они знают. Надо же «привесишь». Я улыбался старушке.
— А что окно такое маленькое, если побольше сделать, может и не нужна керосинка?
Она улыбнулась мне в ответ.
— Окно делают таким маленьким, чтоб тепло с бани не уходило. И да, сильно воды не подавайте. Когда поддашь воды на каменку, на полку будет так жарко, что смотрите, не слетите оттуда кубарем. Потихоньку поддавайте. И не ковшиком, а мочалкой. Пар-то он и полечить может, а может и обжечь.
Полок был поднят над полом на две ступеньки. Я осмотрительно изучил внутренний интерьер помещения. Захотите, добавьте в горячую воду ромашки или душицы. Для аромата банного пара. Она указала на мешочки с травами, висящими на стене.
Тут же у стены под мешочками стояло ведро с серо-черной водой.
— А это что?
— Это щёлок. Раньше у нас мыла-то совсем не было. Шампуней в то время не тоже было, и мы про них слыхом не слыхивали. Петр мой любит щёлоком мыться. Конечно, мыло моет лучше, но на безрыбье и рак рыба. Я-то мыло вам выдам, хозяйственное. Ну уж не побрезгуйте, какое есть. Мыло у нас самое обыкновенное, что продается в нашем Сельпо.
— А что такое щёлок?
— Ну это такой отвар золы, настой кипятка на золе. С вечера из бани горячей водой золу заливаю… и на следующий день обрызгиваю. У нас все бабы до сих пор им волосы моют. Они на утро шелковистые, мягкие становятся.
— Понятно, спасибо. А когда веники замачивать?
— Вон видишь шайку?
Я кивнул.
— Как вода закипит, в шайку наберешь и соли немного добавишь.
— Спасибо, не угорим в баньке.
— Нет, она сейчас поторопиться, а там и дым весь уйдет. Ну с Богом, а помоетесь риодите чай с вареньем пить. Ну ступай зови своего товарища.
Через полчаса мы с Серегой зашли в баню и парились до одурения. В это время в бане был такой жар, что трещало дерево.
Напарившись, выползали в предбанник отдышаться, а уж потом заходили обратно, чтобы еще пропотеть. Потом хлестались вениками. Обливались ковшиками с холодной водой, смывая с себя армейскую грязь. Потом снова выскакивали в предбанник, затем опять бежали на полок — париться.
Парясь, мы болтали, смеялись, рассказывали истории из нашей прошлой жизни. В этой парилке, было что-то такое исконное, сакральное, настоящее, что очищала не только тело но и душу.
Мы успели попариться простирать свою одежду, и даже высушить ее.
Мы были очень благодарны бабушке Зине, за этот деревенский уют и гармонию, и постоянно благодарили ее за настоящее русское гостеприимство.
Петра мы так не дождались, он уехал по делам в соседний колхоз и должен был вернуться поздно.
Мы отправившись спать часам к девяти вечера. Было видно что люди здесь в деревне привыкли ложиться рано. Ведь утром на работу, в поле.
Серега почти моментально уснул после дневных приключений. А я взяв керосиновую лампу, сел на мягчайшую перину. Она была накрыта простыней. Наверно хозяйка выделила нам из своих лучших запасов.
Как и во всяком деревенском доме, постель была прохладной и чуть влажной. Я устроился поудобней и достал конверт с письмом от Маши и начал читать.
"Здравствуй, милый мой Защитник родины! Пишу тебе очередное письмо в надежде, что оно согреет твою душу хоть на эти коротенькие три минуты, пока ты его читаешь.
Знаю что у вас на службе отсчет времени совсем другой, но со временем не поспоришь. Я всем сердцем верю, что наступит день, и мы снова будем болтать друг с другом, гуляя по нашей набережной, сидеть под нашим платаном, и вместе наблюдать чудесные закаты у моря.
Хотя ты мне ничего не ответил во время проводов, я просто сообщаю, помню, что мы друзья, при этом люблю и жду. Тебя это ни к чему не обязывает. Но дает мне силы для того чтобы улыбаться когда совсем не хочется. Верь и ты…
Пусть Родина забрала тебя на два года, я понимаю, что это не на всю жизнь. Я готова именно столько ждать и жить пока длятся для меня эти месяцы вдали от тебя. Караваны мыслей и миражей, но я просыпаюсь и понимаю, что все так, как и прежде — ты там, а я здесь.
Говорят, что нет счастья без боли и правды без лжи, но я верю своим чувствам и очень сильно скучаю по тебе. Пытаюсь быть мудрой и вступаю в дуэли сама с собой, когда грущу без тебя.
Ну, ты же знаешь, что чувствует человек, когда тот без кого он не может жить, совершенно недоступен. И в итоге, я остаюсь наедине со своими спутанными мыслями, а в голове беспрерывно стучит все тоже «Скучаю по тебе!».
Сердцу не запретишь грустить, да и зачем? Знаешь, я думаю, что провожая парня в армию, солдатом становится не только он, но и девушка.
В то время как солдат становится истинным защитником родины, девушка становится защитницей их взаимных чувств. Эта проверка на смелость одна на двоих, которую мы тоже пройдем.
Хотела тебе рассказать про наших друзей: Рыбу и Бойка, а также про папу и события, произошедшие в городе после вашего ухода в армию…