Настоящий Спасатель 4. Назад в СССР

Глава 9

Я еле успел среагировать, внутренне содрогнувшись от мысли, что было бы с моей рожей, попади он в нее.

Бросок был такой силы, что резиновый теннисный мяч в желтой войлочной оболочке буквально обжег мне ладонь

— Ёкарный бабай! Это же надо! Ты смотри поймал! — он восторженно и широко раскрыл глаза, — кому-нибудь расскажешь, ведь не поверят, что в этот призыв такие красавчики пришли!

Он улыбнулся и протянул руку:

— Давай, кидай обратно!

Я смотрел на него и думал с какой силой вернуть начфизу мяч.

Подумав немного, я запустил мяч достаточно сильно, но все же дал ему увидеть бросок. Начфиз перехватил обратный бросок.

— Фамилия, матрос?

— Бодров, товарищ капитан, — я назвал роту и отделение.

— Молодец, Бодров! Садись. Можете не вставать.

Он тут же метнул мяч, с не меньшей силой в Серегу. Он поймал мяч так же, как и я.

Не делая паузы, он метнул мяч Сереге. Он среагировал точно так же как и я.

— Молодец, матрос! Фамилия? — улыбнулся капитан.

— Шевченко! — отчеканил Серега.

Капитан протестировал всех пришедших бойцов, включая сержанта Гладкова. Единственным, кто не сумел поймать теннисный мяч, оказался Жанбаев.

— Борец? — спросил капитан здоровяка. Тот опустил глаза покраснел и ответил:

— Нет, я просто мешки с цементом с детства таскал. На спорт не водили меня.

— Амбал, что ли? В порту работал?

— Ну почему, амбал. Просто здоровый.

— Фамилия?

— Матрос Жанбаев.

— Жанбаев, где до призыва учился?

— Не учился, работал в порту, грузиком.

— Ну я же говорю, что амбал. Раз говоришь, что в порту работал.

— Амбал это плохое слово у нас считается

— Почему плохое?

— Ну у нас считается, что амбал — это тупой.

— Вот тебе раз. Ну ты даешь Жанбаев.

— Товарищ капитан, разрешите обратиться.

— Валяй.

— Называйте меня шкаф, бугай, но не амбал.

— Ладно, матрос Шкаф Жанбаев. Будешь честь нашей «учебки» отстаивать?

— Так точно! Буду!

— Гладков, бойцы поступают к тебе в распоряжение на две недели. Вместе с прапорщиком Шматковым тренируйте их до потери пульса, но смотрите не переусердствуйте. Мне нужны победители, а не трупы. Ясно?

— Так точно, товарищ капитан!

— Тренировки начинаете сегодня. Взвешивайтесь, заявляй бойцов на соревнования, освобождай от занятий на две недели, — потом он обратился к нам, — бойцы две новости начну с приятной. Подъем в шесть-сорок пять. Вторая новость плохая, но не для вас, а для дежурных по кухне. У вас будет спецпитание, Гладков позаботься.

— Есть, позаботиться о спецпитании!

— Свободны!

По тону капитана было сложно понять, подшучивает ли он над нами или говорит всерьез. После освоения «техники» — саперной лопаты, я к двусмысленным армейским терминам и понятиям стал относиться с подозрительностью.

Гладков казался опытным спортсменом, кандидатом в мастера спорта по самбо. Коротко «кмс», так во все времена назывался спортивный разряд, предшествующий званию мастера спорта.

Он был единственным бойцом в части, который участвовал в прошлогодних соревнований Военного Округа по рукопашному бою.

Он построил нас на плацу, и прохаживаясь перед нами, разглагольствовал

— Рукопашка — это вам не бокс и не борьба. Тут все важно, и техника, и сила, и выносливость. Когда в прошлом году мне мой сержант инструктор говорил, что главное хотя бы не упасть в первом раунде, я думал, что он шуткует. А ни хрена. Самые расхваленные чемпионы сдыхали сразу. Поэтому бегать мы будем много, долго и часто.

Он с понтом крутанулся по-строевому на каблуках вокруг своей оси, держа руки за спиной, и продолжил:

— Времени у вас на подготовку очень мало, поэтому тактику учить некогда. Будем отрабатывать одну-две ударных коронки. Из тех, что у вас получаются. И два-три приема стоя и в партере. Вопросы есть?

Мы молчали.

— Отлично. А сейчас бегом марш в казармы и обратно, одна нога там, другая здесь. На все про все ровно пять минут, — он посмотрел на часы, — форма одежды номер два! Время пошло!

Мы рванули. Солдатские сапоги громко затопали по асфальту плаца. Мы рванули в родной кубрик, чтобы через несколько минут вновь стоять перед сержантом в штанах с голым по пояс торсом.

А дальше начались две недели адски изнурительных тренировок.

Сначала бег. Дело шло к лету и к десяти часам утра солнце уже нещадно палило. Кросс десять километров по пересеченной местности.

Впереди бежал сержант Гладков. Мы бежали за ним, стараясь не ударить лицом в грязь. Каждый из нас был взмылен и наши торсы блестели, покрытые глянцевой пленкой пота.

Гладков видя, что некоторым из нас тяжело, поначалу давал короткие передышки по минуте, примерно, через каждые три километра.

Сержант был более подготовленным физически, поэтому на ровных участках он иногда поворачивался к нам лицом и бежал спиной, подбадривая и наблюдая за нами.

Он умудрялся читать лекции о том, что мы матросы, которые будут после учебки убывать в свои части, должны быть подготовлены физически, тактически и теоретически лучше чем он.

Тяжелее всех приходилось Шкафу. Дело не только в физической нагрузке, но и в обуви.

Мне очень повезло, потому что сапоги я получал один из первых среди новобранцев и у меня был выбор. Выданные старшиной в каптерке пришлись впору, к тому же у нас была неделя на адаптацию. И я научился справно наматывать портянки.

Больших проблем от мозолей у нас не было, что очень облегчало тренировки. Но как каждой остановке Шкаф скидывал сапоги и принимался рассматривать свои пальцы на ногах. На большом пальце правой ноги вздулся небольшой волдырь.

Гладков не стал жестить, проявил человечность и отправил его в каптерку на смену обуви, за что сержанту, что называется, респект и уважуха.

— Каптерщику скажешь, что тебя послал начфиз, капитан. говори, что готовишься к соревнованиям. Бери ношеные, с новыми замучаешься, но смотри чтобы в портянке нога не болталась. Закончишь, приходи на турники.

На этих словах он достал из кармана штанов непочатую пачку сигарет и бросил их Жанбаеву.

— Спасибо, товарищ сержант, — чуть не прослезился здоровяк и быстрым шагом направился к казармам. Если так пойдет, то скорое наш «бычара» совсем ручным теленком станет.

— Ничего свои люди -сочтемся, мы теперь хотим или не хотим, а всё же команда.

Гладков намекал на наш конфликт и драку в умывальной комнате.

С тех пор, как мы с Серегой им вчера наваляли, я не испытывал к ним с Зокоевым чувства злости.

Похоже, что наши оппоненты тоже. По их поведению было видно, что они поумерили свой пыл и даже как-то расположились к нам.

Я никогда не был злопамятным, всегда легко прощал и отпускал не собирался делать первый шаг к примирению, но если бы они предложили мир, то не стал бы воротить носом и отказываться.

После передышки мы снова бежали, каждый раз взвинчивая темп. Я так понял, что Гладков готовит нас к трех раундовому поединку.

И если «первый раунд», мы бежали в лесной прохладе и я прямо наслаждался вдыхая хвойный аромат соснового бора, сквозь который пролегала грунтовая дорога, то «второй» и «третий» мы бежали на самом пекле.

Я считал себя хорошо подготовленным к службе. Ведь наш город только и состоит из сплошных холмов и дорог поднимающихся то вверх, то идущих вниз, улочек, огибающих дома, построенные вразнобой.

И так как я много ходил пешком, то совсем не ожидал, что на первых порах мне будет трудно бегать.

Стопы, сухожилия и мышцы голени, особенно те, что называются большеберцовыми по бокам постоянно болели и находились в напряжении из-за неровностей грунта.

С дыхалкой было полегче, так как я в новой жизни не курил ни дня и постоянно тренировался, начиная с дня моего «прибытия» в больницу к Наталье Филипповне, то сложно было расправить легкие в самом начале во время первой трехкилометровки.

Потом открывалось настоящее второе дыхание. Кто знает это чувство, тот не забудет его никогда.

Ты бежишь, или выполняешь какую-то другую динамичную спортивную работу на пределе, тебе кажется, что бешено колотиться пульс, ты вот-вот задохнешься, и силы тебя покинут, но внезапно, ни с того, ни с сего начинаешь чувствовать, что тебе стало значительно легче.

Ты словно летишь и знаешь, что можешь пробежать в таком же темпе хоть еще целый день. При этом в мозг поступают эндорфины, которые доставляют тебе удовольствие.

Организм сам по себе перестраивается так, что тебе существенно легче. Кажется, что дыхание и средцебиение восстанавливаются чуть ли не до уровня обычной нормы, какие-то внутренние резервы заменяют одно топливо, на другое — более высокоэффективное.

Но сержант Гладков всегда на чеку. Как только он замечал, у большего числа матросов прилив сил, то не давал нам насладиться этим ощущением, он тут же взвинчивал темп.

— Быстрее, выше темп! — кричал он и мы бежали на полной скорости не разбирая дороги. Мы снова задыхались и взмыливались по десятому кругу. При этом не наблюдалось никаких признаков усталости у бегущего с нами Гладкова.

Сначала я относился к этому, как к обычному армейскому издевательству средней степени тяжести и демонстрации сержантом превосходства своей физической над нашей. Мол, видите, салаги, как вы должны уметь бегать.

Он словно марафонец из какой-нибудь Кении или Эфиопии бежал и подгонял нас.

Иногда мне казалось, что если бы он захотел закурить, то это не составило бы для него особого труда.

Гладков задымил бы прямо на бегу, в этом бешенном темпе, в то время когда мы бежали, и, задыхаясь, жадно хватали воздух открытыми ртами.

Но потом я стал понимать, что сержант готовит и приучает нас к тактическому рисунку боя. Он хоть и был прост, но как показало время при определенных условиях мог оказаться очень эффективным.

Последнюю часть кросса мы бежали контрастными перебежками то с ускорением, то с замедлением. Интервалы был рваными и к финишу я прибегал с ощущением, что я разгрузил целый пароход в порту вместо Шкафа.

Мы с Серегой на финише выглядели лучше остальных и это не ускользнуло от внимания сержанта.

— Занимался? — спросил сержант у Сереги?

— Так точно, товарищ сержант, — четко оттарабанил мой армейский друг, — Трудовые Резервы, бокс второй разряд.

Гладков утвердительно кивнул, глядя, как к нам бежит сияющий Жанбаев.

Кстати, довольно быстро выяснилось, что Шкаф был из казахстанского города, который схож своим именем с фамилией моего друга Сереги Шевченко.

Шевченко — это такой порт в Казахстане, который до революции был небольшим поселком. А потом разросшийся в начале пятидесятых годов недалеко от Мангышлакского нефтяного месторождения и рудников.

Шкаф привез с собой открытки и с особой гордостью демонстрировал красоту советской архитектуры Шевченко.

Город, построенный на берегу моря из светлого камня, город-мечта, в одночасье возникший в пустыне, был выдающимися творением талантливых советских архитекторов и строителей.

Город был закрытый, потому что там производился продукт, используемый в создании ядерного щита Родины.

Рядом был построен МАЭК, тот самый атомный энергокомбинат, который по чьей-то талантливой задумке опреснял воду для горожан. Ведь город был построен на на выжженном и голом берегу Каспийского моря, где отродясь не было замечено ни источников пресной воды, ни древних человеческих поселений.

Правда опресненная вода годилась для технических нужд, не более. Питьевая приходила морем из Баку и Махачкалы.

Но зато по всему Шевченко разбили шикарные парки и сады. Радовавшие горожан ароматными посадками белой акации, гибискуса, винограда, абрикоса, грецкого ореха, которых там, на соленом засушливом берегу Каспийского моря, до строительства города никогда не росло.

Служба для Шкафа обещала быть продвижением в карьере, он мечтал завязать с профессией грузчика и пойти в торговый флот, да хоть бы и простым матросом.

Беда и сила Жанбаева была в том, что он происходил из потомственных грузчиков.

Родители не отпускали его в ближайшую Гурьевскую мореходку, потому что считали это напрасной тратой времени и денег.

Наконец Шкаф добежал до нас.

К моему удивлению Жанбаев притащил две фляги с холодной водой. Одну он протянул мне с Серегой, вторую оставил себе с Зокоевым.

Сержант ухмыльнулся себе под нос сделал вид, что ничего не заметил и отвернулся, потому что в то время запрещалось пить воду как во время тренировок, так и сразу после них.

Все кто занимался спортом хорошо помнят, как тренера и учителя физкультуры не давали пить подопечным.

Кто-то из советских спортивных ученых опытным путем выяснил, что потребление воды во время интенсивного тренировочного процесса может приводить судорогам и травмам. Отсюда и запрет.

С тех пор эта методика была распространена повсеместно и, безусловно, в армии тоже.

Но в данном случае, сержанту было важнее сплотить команду, поэтому после того, как мы напились он сделал Жанбаеву замечание одновременно похвалив его.

— За то, что позаботился о ребятах ставлю тебе жирный плюс. Молодец. Но больше так не делай. Нельзя пить воду в процессе тренировки. Я сам буду следить, чтобы у вас не было обезвоживания.

Ну что же, жест Шкафа не останется без ответа.

После десяти километров бега турник и брусья. Я, конечно, еще не вошел в полную форму с прибытия в учебку, но все же у меня начало снова более менее получаться.

В первые дни дни было тяжеловато. Мне бы больше подходило чередование силовой подготовки и бега. Но как написано в Уставе, «я обязан стойко переносить тяготы и лишения армейской службы», что в целом я и делал.

Я, конечно, еще не вошел в полную форму с прибытия в учебку, но все же у меня начало снова более менее получаться.

Свою роль сыграла натаска, муштра и отношение к нам «СС» в лице младшего сержанта Цеплакова и его дружков.

После занятий на турнике — получасовой обед, короткое время на отдых, а дальше нас ждали занятия в зале на матах.

Только мы начали разминку, как к началу занятий в зал вошел прапорщик Шматков.

— Равняйсь! Смирно! — остановил занятия Гладков

— Вольно, — скомандовал прапорщик, — продолжайте. В первый день он просто с интересом наблюдал, не произнося ни слова.

Саня Гладков, объяснил, что если никому из соперников не удается вырубить соперника в первые минуты поединка, то в большинстве случаев бой переходит в партер.

Тут нужно знать и применять на практике в схватке две важные вещи: не дать схватить себя в уязвимом положении — это первое. И второе — создать для себя удобную ситуацию и выйти на болевой.

Поэтому он стал обучать нас как загонять соперника в партер и «садиться» на болевой.

Теперь я осознал для чего нам нужен был травмированный вчера Жанбаев.

Он был самым лучшим тренажеров для нас, легковесов. Нужно отдать должное проницательности прапорщика. Он предусмотрел все это заранее.

Обладая отличными силовыми данными, даже чуть чуть поддаваясь нам по просьбе Гладкова, Шкаф невольно развивал в нас такие силовые и скоростные характеристики, которых бы мы не добились, тренируясь друг с другом.

Конечно можно сказать, что мы подыхали на матах, стоя в паре с Жанбаевым. Чего не скажешь про казаха, который входя в раж, время от времени хватал нас и в шутку приподнимал над головой.

Я знал, что всем было тяжело, так же как и мне, но потом все втянулись.

Закончив с партером мы перешли к ударной технике.

В зале висели самодельные брезентовые мешки. Прапорщик с сержантом поставили задачу продемонстрировать пять лучших ударов руками или ногами, на которые мы были способны.

Они оценивали, и в итоге каждому оставили каждому по два. Их и предстояло отрабатывать.

Хуже всех пришлось Шкафу. У него совсем не был поставлен удар. Получалось, что он раньше давил противников массой.

Прапорщик долго смотрел, как Гладков пытается ему объяснить механику удара от пятки, через бедро, потом плечо и вращающийся кулак. Но тщетно. Движения здоровяка были раскоординированы и выглядели довольно нелепо.

Он подошел к Шкафу Жанбаеву и сказал:

— Ладно, Жанбаев, ты это. Не мучайся. У тебя своя программа будет. Только борьба. Учить тебя бить и защищать жбан, — прапорщик Шматков имел ввиду подбородок, — совсем времени нет. Будем делать ставку на то, что ты таскал мешки. Значит будешь тренировать мельницу. Даже не знаю, что еще тебе можно отработать за такой короткий срок.

— Товарищ прапорщик, разрешите обратиться?

— Обращайся, Бодров.

— Товарищ прапорщик, можно Жанбаеву поставить сайд-степ и двойной свинг.

Со своей лысой головой и мощной шеей, сразу переходящей в плечи, казах был очень похож на Тайсона, чью коронку я вспомнил.

— Свинг? Что это такое? — Шматков нахмурил брови пытаясь понять меня.

— Так крюк называется в боксе.

— Крюк, в смысле боковой? — Гладков вопросительно смотрел на прапорщика.

— Так точно, товарищ сержант.

— И кто ему твой крюк будет ставить? — Шматков сложил руки на груди.

— Могу попробовать, товарищ прапорщик.

— Я не думаю, что тебе это удастся, Бодров, — он с сомнением посмотрел на Шкафа, потом на меня.