Настоящий Спасатель 4. Назад в СССР

Глава 24

— Вот бараны! Каждый раз с этим молодняком одно и тоже. Ни одного исключения, — лейтенант в сердцах сплюнул, потом помолчав и подумав, добавил, — ну кроме вас. Вы молодцы! Где ты там спишь что-ли? Петров!

Из кустов вылез незнакомый матрос с рацией.

Мы вышли на связь со своим командиром, получили подтверждение прохождения первой точки, контрольные цифры и новый азимут.

Ко второй и третьей точке мы тоже пришли первые. Поначалу Михеев явно чувствовал себя не в своей тарелке в моей компании. Видимо, ему стало стыдно за свое поведение, но я не держал на него зла.

По-моему он осознал свою вину.

Он свое получил и вряд ли станет дерзить или лезть драться в будущем. А мне оно тоже не нужно. Я всего лишь поставил его на место. Никому не позволено топтать честь и достоинство сослуживца.

Позже мы сначала перебросились парой незначительных фраз, а потом уже болтали, как ни в чем не бывало.

Всегда не понимал по-настоящему злопамятных людей. Конечно, шутки на эту тему всегда воспринимались с юмором: я не злопамятный — отомщу и забуду, я не злопамятный — просто злой, и память у меня хорошая. Оборотная медаль этого сложного чувства — мстительность.

Человек стремится причинить зло или неприятности другому, независимо от того, насколько это оправданно. Если месть удалась, он продолжает в том же духе и привыкает мстить.

Как там было? Месть благородное дело? Как в Монте Кристо. Но проблема в том, что месть не заканчивает конфликт, лишь усугубляет.

Месть сладка, и все же… это стрела, которая часто поражает того, кто ее выпустил.

Но если конфликт исчерпан, то зачем травить свою душу гневом и мечтами о мести?

В конце концов Михеев извинился.

— Всё нормально, ты тоже меня прости, я в спарринге и вправду немного не рассчитал силы.

Я протянул ему «трубку мира».

Обратно мы добирались так же как и ехали выполнение задания, на «шишиге». Снарягу отдавать последним никто не стал, коллектив проявлял товарищескую солидарность.

По возвращению в часть всем приказали построиться. Мы суетливо сбежались, построились и пересчитались.

Группы уже стояли в колонну по четыре, как и положено на флоте. Перед строем ходило взад-вперед начальство в лице кап-три, капитана третьего ранга с птичьей фамилией Соловей.

Он поздравил нас с успешным выполнением боевой задачи. Нас с Михеевым отметили особо, заставив выйти из строя.

Мой новый напарник был доволен, то читалось по его улыбающейся физиономии.

Никто и подумать не мог о том, что он несколько часов назад был готов устроить мне темную из-за своей же оплошности.

На ждал небольшой сюрприз случаю того, что наша группа, единственная уложилась в отведенные временные нормативы.

После ухода Соловья, наш командир роты, старлей Адамиди, объявил личную благодарность отвалил с «барского плеча» ящик тушенки, за которым мы с Михеевым сходили на продовольственный склад.

Оказалось, что офицерам выдавали дополнительный продуктовый паек.

— Ни хрена себе! Вот это щедрость, — удивился я тому, что нам по его записке выдали два картонных короба с двадцатью четырьмя банками в каждом.

— А хренли ты думал. Офицеры на довольствие. Знаешь, как их классно снабжают?

— Как?

— Продовольственный паек у них ммм, — Михеев закатил глаза и поджал губы, — в месяц ему дают семь с половиной килограмм мяса, три с половиной рыбы, крупы три с половиной, полтора масла сливочного, два кэгэ сахара, макароны килограмм, хлеба по булке на день, яйца тридцать штук. Ящик тушенки. Остальное по мелочи сгущенка, овощи и так далее.

— Откуда ты знаешь?

— На складе в наряды ходил.

— Выходит он нам свою тушенку отдал?

— Да этих продуктов — за глаза. Они не съедают. Адамиди неженатый, ему в одно рыло не сожрать всего вот и делится с нами.

— Правду говорят, что армия дело такое — она всю правду в человеке вскрывает, там не замаскируешься, не прикинешься. И в армии каждый получает то, на что способен и чего достоин, не больше. Сразу видно, кто гнилой, а кто нормальный.

— Это точно я на складе всяких насмотрелся. Я так тебе скажу, есть люди, как Адамиди, а есть те, кому это паек заменяет смысл жизни. Жадные до чертиков. У меня ко многим офицерам «специфическое отношение». У меня отец военный, я всю жизнь по гарнизонам.

— Да ладно тебе, Михеев, брось. Офицеры — такие же люди как и все. Со своими недостатками и пороками, достоинствами и причудами. Если взять советское общество и армейскую структуру — там общего намного больше, чем многие думают. А самодурства на производствах бывает в разы больше, чем в армии. Как и всяких рвачей, откровенных ублюдков и т.д. Никто с Марса к нам не прилетал. Везде люди. Всем семьи кормить нужно.

— Не, ну вояки-то хорошо заколачивают, ничего не скажешь. То что, летёха около двухсот пятидесяти получает это не секрет. Мне батя всегда говорил: типа вот получишь диплом и будешь максимум сто шестьдесят получать, а если пойдешь училище, а потом служит в армию, то все будет у тебя нормально и зэ-пэ и паёк. Во флоте, на подлодках, вообще, отлично зарабатывают.

Если офицерам тушенка надоела и они не знали куда ее девать, то нам она пришлась как нельзя кстати. Мы устроили в тот вечер целый пир.

На утро у нас планировались занятия по водолазному делу, теория и первые практические занятия с аквалангами, но сразу после утренней построения в кубрике я почувствовал сильное недомогание.

Командир, увидев мое бледное лицо и испарину на лбу, тут же отправил меня в медсанчать.

На теоретических занятиях по водолазному делу я еще поприсутствовал.

Я, как и все, записывал историю развития водолазного дела, принципы пребывания человека под водой, все про анатомию человека, про процессы газообмена и дыхания, про кислородное голодание.

Зарисовывали и изучали мягкое и жесткое водолазное снаряжение, антропоморфные скафандры и разное другое оборудование.

Я освежил в памяти информацию про водолазный трап, спускоподъемные устройства, водолазные и компрессионные беседки.

Мы рисовали схемы, стрелки воздействующих на водолаза сил.

Я старался не выделяться на общем фоне, хотя давно все это знал. Плохо быть выскочкой или умником.

Потом наша команда изучала как проводить рабочую проверку снаряжения. Принципы подбор и подгонки гидрокостюма.

До обеда рота занималась теорией, и поэтому я немного отвлекся от плохого самочувствия.

А вот после, мы должны были совершать погружения в небольшом открытом бассейне, которое все почему-то называли «океаном». Там команда должна была изучать способы погружения и плавания с сигнальным концом, отработка движения по командам, подаваемым поверхности.

Но все пошло наперекосяк. Подошла моя очередь. Только я накинул на плечи баллоны, надел маску и вошел в воду, которая мне показалась ледяной, как ноги схватила жуткая судорога.

С загубником во рту я пытался избавиться от боли, и со стороны это выглядело, как какие-то кривлянья или дикий танец под водой.

— Бодров, отставить глупости! Что с тобой? — задал мне вопрос одни из старшин-инструктров, — кому говорю.

Но я не смог даже выплюнуть загубник и ушел под воду.

Когда меня вытащили, то мое тело сотрясал крупный озноб, а лицо было искажено от ужасной боли.

Через некоторое время с болью я как-то совладал, но от озноба избавиться не смог, хотя мне помогли вытереться и переодеться в сухое

В врачу меня доставили довольно оперативно.

В медицинской части, меня встретил старший лейтенант медицинской службы.

Он указал на стул рядом со своим рабочим столом, и после того, как ребята помогли на него усесться, приказал всем покинуть помещение.

Достав градусник, врач сунул мне его подмышку.

— Ну, что с тобой стряслось? Рассказывай.

Я пытался объяснить, что почувствовал недомогание утром, но не сумел, потому что зуб на зуб не попадал.

Раздался звонок телефона, стоящего в противоположном углу этой большой комнаты.

Я принял это как сигнал избавления от необходимости объясняться. На тот момент, мне вовсе не хотелось ни с кем разговаривать, а лишь завалится на бок и полежать.

С другой стороны у меня не было ни малейшего желания выглядеть слабаком. Поэтому я старался держаться и не подавать виду.

Разговаривая по телефону, старший лейтенант время от времени поглядывал в мою сторону и продолжал следить за мной.

Они с подругой или женой обсуждали совместный поход на свадьбу к друзьям.

Мне же хотелось делать вид, что перед ним сидит абсолютно здоровый матрос. Мол, мое место там в бассейне с аквалангом с ребятами нашей роты.

Поговорив по телефону, старший лейтенант взял у меня градусник чтобы посмотреть, какая же у меня температура.

— Давай сюда, — он потянулся за градусником.

Мне тоже было интересно, что покажет ртутный столбик.

Когда градусник попал в руки старшего лейтенанта он удивлённо-гневно произнёс:

— Ни хера себе! Почти сорок — тридцать девять и девять! В госпиталь!

Насколько я понял, мне со старшим лейтенантом была оказана какая-то невиданная честь, потому-что в госпиталь нас несколько часов вез уазик командира части.

В приемном отделении госпиталя, роль которого выполняла небольшая комната выкрашенная в белый цвет, нас встретила куча народа.

Тут же, тётка в белом халате, снова сунула мне под мышку градусник. Все шесть человек, находящиеся в комнате, внимательно смотрели на меня, пока я мерил температуру.

— Что с ним?

— Высокая температура и плохой живот, — ответил старший лейтенант медицинской службы которые привез меня в госпиталь.

— Гадость какую-нибудь жрал? Ягоды, просрочку, грибы?

Я отрицательно помотал головой.

— Денатурат, самогон?

— Тоже нет.

— Кто-нибудь из сослуживцев жаловался?

— Нет.

Когда я вытащил градусник и подал его тетке, то её слова прозвучали для меня, почти как приговор:

— Ну, что тогда давайте укладывать.

Приговор, потому что насколько я знал, из госпиталя, даже если боец здоров, никого быстро не выписывают. Попасть обратно в часть я смогу не раньше чем через две-три недели.

А за это время, за две-три недели согласно программе обучения в части пройдут занятия по парашютной подготовке.

Из-за меня одного никто самолет для прыжков поднимать не будет.

Значит плакала моя карьера разведчика в подразделениях ПДСС.

Так кратко обозначаются «Подводные диверсионные силы и средства» в Военно-морско́м флоте СССР.

Но делать нечего, у меня не было ни прав ни сил сопротивляться госпитализации. Я решил действовать по старой формуле: «Делай что должно, и пусть будет что будет.»

В госпитализации неожиданно нашлись и положительные моменты.

Меня отвели в отделение, переодели в теплую байковую полосатую пижаму, привели в палату, указали на койку.

Я иронично отметил, что ложусь в палату с особым номером. Над моей палатой красовалась цифра «шесть»

Близился вечер на часах примерно шесть. В палате никого не было, хотя по смятым постелям можно было предположить, что люди просто куда-то отошли.

Я без сил лег на настоящую кровать, с настоящим матрасом, не армейским, а почти домашним.

Койка была с белоснежными простынями, пододеяльником и удобной подушкой. комнате.

Я даже не почувствовал, как мгновенно заснул.

Когда я проснулся, за окном уже во всю в свои права всупил день.

На часах без двадцати пяти двенадцать. Из шести коек в палате заняты только три.

Парень лежащий на соседней койке, с удивлением и восторгом, воскликнул:

— Братан, ну ты даешь! У тебя богатырский сон! восемнадцать часов проспал!

— Ни хрена себе. В последние полгода я если и спал ночью много, то это примерно по шесть часов сутки, а тут сразу восемнадцать часов проспал!

Я поймал себя на мысли, что даже на гражданке я так поздно никогда не просыпался. Чувствовал себя еще слабым, но по сравнению с тем, что происходило в бассейне можно было сказать, что состояние у меня отличное.

— Восемнадцать часов? Коль слышишь? — он обратился к еще одному соседу, улыбнулся и беззвучно рассмеялся.

Я не сразу понял, что именно в моих словах ему показалось забавным.

— Я что не правильно сказал про ночь?

— Братан, ты проспал ночь, и день и ещё ночь. Двое суток. Ни ел, ни пил, ни писал. Короче, зав.отделением, приходил осматривал, мерял температуру и просил тебя не будить, дать тебе выспаться.

Он выглядел как настоящий гигант с бычьей шеей, огромными плечами и вздутыми жилами на руках. Как выяснилось в последующем — мастер спорта, чемпион Беларуссии по тяжелой атлетике.

— Ага, тут медсестры на цыпочках прям ходили. Слава, — представился тот, что заговорил со мной первым, — а это Николай.

Он указал на третьего в палате.

Тот глядя на меня, молча помахал мне рукой.

— Очень приятно, ребят. Меня зовут Макс, я матрос — представился я соседям, — ничего не помню, кроме того, что вроде, как номер у палаты шестой.

— Точно. Нас из-за номера психами называют. Здесь у нас все равны, звания значения не имеют. Это я там, старшина — он махнул рукой в сторону окна, — а здесь я просто Николай или Коля, как тебе удобно.

Николай напротив был худощавым, скорее даже поджарым, как волк после зимы.

Оба оказались отличными собеседниками и соседями по палате.

Они ничего не знали про мой диагноз, сегодняшний обход был уже завершен.

— Теперь только завтра. Есть хочешь? Скоро полдник.

Я ощутил голод и решил не отказываться от приема пищи.

— Вроде хочу.

Соседи по палате поведали мне, что из лечебных процедур мне были назначены лишь инъекции в задницу и усиленное питание. Температура вчера вечером у меня уже нормализовалась.

С одной стороны парашюты, с другой возможность спокойно восстановиться. Судьба как всегда не спрашивала у меня о моих желаниях.

Но все же там в госпитале не так плохо, как могло бы показаться на первый взгляд.

Правда в полдник мне снова пришлось вспомнить, что я на гражданке а на Флоте.

Я хотел идти трапезничать со своими однопалатниками, но выяснилось, что в столовую ходят не тогда, когда хочется, а по графику.

Пришла медсестра,равнодушно поздравила меня с пробуждением, сделала укол и сообщила, что если я хочу есть, то мне нужно поторапливаться и идти прямо сейчас.

Я был записан во вторую группу, мне нужно было бегом направляться в столовую, потому что первая группа больных закончила прием пищи, а вторая уже начинала.

Уточнив у ребят, где именно находится столовая, я рванул туда.

У меня слегка кружилась голова и меня шатал по коридору, но в целом я чувствовал себя вполне прилично и бодро добрался до столовой.

На полдник подавали творожную запеканку и кисель. Все столы, кроме одного были полностью заняты — за у окна в одиночестве сидел парень в таком же халате, как и у меня. Правда выражение его лица говорило о том, что он чем-то раздражен.

Я спокойно без задней мысли отправился с подносом к нему.

— Здорово, у тебя тут свободно? — вежливо и дружелюбно обратился я к одиночке.

Он смотрел прямо перед собой и не обращая на меня никакого внимания прошипел:

— Отвали салабон! Не видишь старослужащий здесь ест!

Я огляделся. В столовой у всех столов было по четыре стула и ни одного свободного, кроме тех трех, которые стояли передо мной.

Это было мерзкое поведение.

В столовую начали заходить ребята из третьей смены. Они очень быстро занимали освободившиеся места.

Первым моим желанием было вылить горячий кисель на голову этой твари. Я стоял и раздумывал, как именно я буду его бить, и стоит ли мне использовать ложку, которая лежала на тарелке с запеканкой.

Ему стоило настучать ею по лысому затылку. Но тут он встал и сделал то, чего я никак от него не ожидал, поэтому я не успел среагировал.

— Я тебе сказал иди нах отсюда? — и тут же выбил у меня из рук посуду с едой.

Вся столовая замерла в ожидании того, что будет дальше. В помещении был слышен лишь звон моей перевернутой тарелки, не разбившейся, но все еще вибрирующей на полу.

Я изумленно смотрел на него и уже собирался вырубить его двумя ударами в челюсть, как увидел улыбающуюся физиономию моего соседа белоруса за спиной этой мрази.

Инцидент в столовой завершился неожиданно для всех.

Слава просто наложил одну свою лапищу на голову хама и начал ее сжимать.

— Какой же урод тебя воспитывал, если ты дожил до двадцати лет и так и не научился вести себя по-людски?

Слава давил медвежьей лапой и я боялся, что голова наглого дембеля вот вот лопнет, как арбуз. «Дедушка» взвыл, побледнел и присел от боли.

— Короче, балбес. С сегодняшнего дня и пока мы находимся здесь в госпитале, ты больше в столовой жрать не будешь. Понял?

Тот быстро быстро закивал головой.

— Не умеешь себя вести, будешь хавать свою пайку один в сортире. Ты точно меня понял?

Мне стало жалко обезумевшего от страха и кивающего головой в знак согласия, дембеля.

Но этот гад заслужил свои обеды в полном одиночестве.