Натиск

Глава 20

— Шаг! Шаг! — за спинами половецких конных лучников выступали две линии пехоты Братства.

Разделение пехотинцев на две линии было вызвано необходимостью дать больше возможности для манёвра половецким конным. И на учениях мы, наверное, не меньше сотни раз отрабатывали, как должны будут отступать половцы. Если бы мы совершали подобный манёвр впервые, то случилась бы катастрофа. Потому как на учениях была такая мешанина, при которой даже случались летальные исходы.

А еще разрыв, «ворота», между линиями пехоты должны были привлекать противника, чтобы ударить именно сюда.

Конные лучники обменивались стрелами, когда наша пехота уже подошла достаточно близко к вражеским конным. Впереди пехотинцев несли большие щиты, чтобы можно было гарантированно защищаться от стрел. Однако, мы не закрывались полностью, чтобы у врага сложилось впечатление, что ударом тяжёлой конницы можно что-то решить.

Султан Санжар удивил. Он пустил в бой не свою пресловутую тяжёлую кавалерию, а пехоту, набранную им в основном из иранцев. Наверное, впервые истории Руси XII века сложилась ситуация, когда пехотинец противостоит другому пехотинцу и от этого противостояния решается исход сражения.

Стройными рядами, ощетинившись, вражеские пехотинцы приближались, передвигаясь лёгкой трусцой, при этом их строй почти не ломался, что говорило о высокой выучке пехоты врага.

— Сигнал! Всем стоять! — скомандовал я, и скоро наша пехота остановилась и приготовилась противостоять вражеской.

Было видно, что стрелы мало причиняют ущерба вражеской пехоте, а вот выдвинувшиеся вперёд половцы в значительной степени мешали и обзору, и сохранению построения нашим походным линиям. Так что я приказал пехотинцам остановиться, а после последовал приказ половцам, чтобы они ушли за ряды пехотных линий, а оттуда продолжали посылать свои стрелы во врага.

Пехотинцы выставили щиты, приготовились к встрече численно превосходящего врага. Даже навскидку, против моих двух тысяч пехотинцев султан выставил порядка пятнадцати тысяч своих. Конечно же, при таких раскладах, противник должен быть уверен, что сейчас мы и вовсе должны побежать в ужасе и страхе, тем более, что позади иранской пехоты так же находились отряды степняков, которые поливала дождём из стрел уже наше пехотное построение.

Вооружение брата-пехотинца сейчас состояло из широкополого шлема, панциря, усиленных латных наплечников и нагрудников. Все пехотинцы были в железных перчатках. Так что стрелы кочевников были, считай, нипочём. А вот стрелы наших союзников то и дело, но выбивали десяток-другой воинов противника каждые секунд десять.

Между тем, вражеская пехота приближалась и уже находилась в ста шагах от нашего построения. Можно было уже начинать обстреливать противника из арбалетов, но грамотные командиры знали своё дело.

— Вторым каменным порокам изготовиться! — приказал я.

Все катапульты, пороки у нас были разделены на первые, вторые и третьи. Если третьи пороги были предназначены в основном для метания больших камней и, скорее, по оборонительным сооружениям противника, то вторые определялись просто дальностью полёта снарядов, они пускали свои снаряды в полет на большее расстояние, чем первые пороки.

Наше пехотное построение находилось примерно в двухстах метрах от ближайшего места, где могут быть выставлены пороки. Там, на гребне холмов, специально под них и были предназначены места за артиллерийскими расчетами. Всё говорило о том, что, когда начнётся мясорубка, и пехота врага схлестнётся с моими пехотинцами, Анжару придётся делать выбор: либо бесславно отводить свою лёгкую конницу, а также оставшихся в живых пехотинцев, либо вводить в бой тяжёлых конных. А дальше в бой вступила бы артиллерия.

И вот, пятьдесят метров — то расстояние, которое разделяет моих пехотинцев от вражеских.

— Бах! Бах! Бах! — зазвучали выстрелы дробовиков, следом за ними из-за счетов стали выходить арбалетчики и спускать тетивы своих самострелов.

Вражеская пехота опешила. Наверняка ручное огнестрельное оружие для них было неожиданным. Вот теперь начиналась та фаза противостояния пехотинцев, которая окончательно и надолго утвердит тактику использования пехоты в крупных сражениях. Если сейчас мы победим, то государю ничего не останется, как всё-таки внять моим предложениям и начать готовить пехоту уже на государственном уровне. В конце концов, я же ему передал большую часть своих воинов, а он мне оставил всего лишь пехоту. Вот и докажу, что пехота — это «не всего лишь», а сила, которая может многое.

Между тем, сражение продолжалось. Расстерявшись от первых выстрелов дробовиков, пехота противника, потеряв строй, рванула на наши ряды. Численное превосходство на их стороне, так что идея вражеских командиров не могла считаться глупой.

— Кали! — слышались приказы командиров пехотинцев. — Заряжай гаковницы, стреляй!

Разомкнув свои щиты, иранская пехота подставлялась под меткие выстрелы лучших конных лучников половцев хана Аепы. Теперь уже не десятки вражеских пехотинцев были заражены стрелами, а счёт пошёл на сотни.

В это время я немного нервничал. По моим представлениям именно сейчас и должен был пустить в ход свою тяжёлую конницу султан, но он медлил. Вдали уже было видно, что конные сельджуки изготовились к бою. Но они пока не получили приказ. У меня некоторое волнение было и потому, что я как будто чувствовал, о чем именно сейчас думает государь. Не решится ли он сейчас ударить всей той лавиной конницы по врагу? Это было бы ошибкой. Надеюсь, что Боброк и другие военачальники, представлявшие при царе Братство, смогут уговорить государя не совершать необдуманных поступков.

Начался рукопашный бой. Наше построение держалось. Большинство пехотинцев врага были вооружены копьями, под которыми могли проползать и мечники, разившие врага по ногам, подрезая сухожилия в сочленениях доспехов. Неустанно стреляли арбалетчики, но очень много было пехоты у противника. Я уже видел, что некоторые мои войны пали, что по ним топчатся другие и союзники, и враги, но держаться нужно, без этого никак. И, как только султан пустит в ход свою кавалерию, вот тогда, если мои пехотинцы выдержат, битва будет нами выиграна.

— Они берут разгон! — радостно сообщил младший воевода Алексей.

— Мы победили? — спросил я, скорее сам у себя. — Или у султана будут сюрпризы?

Безусловно, до констатации победы еще было далеко. Но сражение идет по нашим правилам, а это уже многое значит.

Послышался рог и все наши пехотинцы, даже бросая оружие, если оно мешало бежать, устремились прочь, выходя из боя. Это не было бегство, это было отступление, тактическое, чтобы начать вторую фазу сражения, в ходе которого противник должен быть разбит.

Стоящие в ста метрах от пехотного построения воины, стали быстро тянуть веревки, к которым привязаны сбитые бревна. Так они раскрывали вырытые окопы. Вот туда и устремились пехотинцы. Уже дрожала земля от поступи тяжелой конницы врага, уже сельджуки видели спины наших воинов, что подстегивало неприятеля верить в себя и в свою победу, стремиться быстрее нагнать бегущих, а русские пехотинцы стали прыгать в окопы, сразу же приседая на дне их. Частью туда же устремились и вражеские пехотинцы, началась резня в окопах, которая быстро закончилась, так как большинство врагов начали разбегаться в стороны, спасаясь от копыт союзных конных воинов.

— Пороки, бей! — выкрикнул Ефрем.

Сразу двадцать катапульт отправили камни в сторону пехоты противника и передовой линии вражеской конницы. Камни ударяли всадников, коней, начиналась свалка в ряде мест, что в некоторой степени замедлило натиск тяжелых сельджукских конных. Но все поле сражения было густо наполнено конницей врага, так что и залпа двадцати катапульт было крайне мало, чтобы окончательно лишить динамики разгона тяжелой вражеской конницы. Огромное количество воинов привел султан, но сильно меньше, чем он хотел нам показать.

Казалось, что враг может даже вот так залететь на наши позиции, не заметив возвышений и укреплений, как и самих защитников. Но это у страха глаза велики, если только эти глаза ранее не видели совсем иную картину, как конные лавины уничтожались русскими воинами.

— Пороки первые, бей! — кричал Ефрем, когда вражеские пехотинцы прыснули в стороны, пропуская сельджукскую конницу.

В этот раз не только камни летели в сгрудившуюся конницу противника, но и горючая смесь. Вражеские кони, даже если в них не попадала смесь, все равно начинали роптать, отказываться скакать в сторону, откуда сразу же потянуло гарью и приторным ароматом сожженной плоти. В некоторых местах заполненного конными воинами поля вновь появились заторы.

Но не этим мы собирались останавливать конную лавину… Вот уже сельджуки в метрах пятидесяти от окопов, на дне которых молятся русские пехотинцы, имеющие возможности наблюдать, как огненные снаряды, оставляя шлейфы дымов, рассекают воздух. Там, прижимаясь к земле, они слышат вибрацию, крики и звуки боя, фантазия дорисовывает невообразимое количество врагов, которые накатывают, на позиции Братства. И пусть на учениях все это было, учились верить и знать, что все получиться, реальный бой заставляет организмы русских воинов вырабатывать еще больше адреналина.

— Бах! Бах! Бах! — прогремели, наконец, долгожданные выстрелы.

Двадцать две пушки выпустили огромное количество картечи. Железные шарики устремились в накатывающих сельджукских конных воинов. Расстояние оказалось меньше, чем сто пятьдесят шагов, потому получилось создать особенную кучность для картечи.

Шарики прошивали доспехи наиболее вооруженных и защищенных сельджукских воинов, которые шли в первых рядах. Порой шарик был способен пробить всадника, долететь до следующего конного и, может и не пробить доспех и второго вражеского воина, но ударить его с такой силой, что удержаться в седле было определенно невозможно.

Крики людей, ржание коней — все смешивалось в единую мелодию смерти. Два ряда наступавших сельджуков были сметены, оставляя заслоны из живых и мертвых человеческих и конских тел. Начиналось столпотворение, по которому били и били русские арбалетчики. Половцы, частью спешившиеся и забравшиеся на крепостицы, показывали рекорды по количеству выпущенных стрел в десять секунд. Благо целиться особо и не нужно было, потому что целью был любой участок поля, где сгрудились вражеские конные.

А вот и пороки вновь разрядились, сея огненный хаос в центр сельджукской толпы. Периодически выходили ратники с гаковницами и добавляли хаоса и неразберихи. Большой вклад в начавшейся кошмар для сельджуков и их союзников внес гром, звуки от выстрелов. Кони пугались огня, если были животные, которых всадники смогли привести к порядку, то теперь, кроме дыма и огня, последовавший гром, завершал слом, ввергая многих животных в неистовство, бешенство.

— Быстрее перезаряжайте! — кричал я, понимая, что при всем хаосе, уже начинают прорываться десятки сельджуков, в трех местах идет бой у окопов, благо, что у пехотинцев были пики, а еще и арбалеты.

— Бах! Бах! — очередной заряд картечи отправился во врага.

И тут зазвучал рог, ему вторили другие призывы ко всеобщей атаке. Русские правая и левая руки-фланги пришли в движение.

— Конным готовься! Всем изготовиться к натиску! — скомандовал я.

Минута, вторая… летят камни и горючая смесь во врага. К одной из наших крепостиц прорвались несколько сотен сельджуков и перед вражескими конными появилась стена из огня. Сработали передвижные огнеметы с греческим огнем. И целью было не столько поразить противника, сколько не дать ему идти дальше. А вот уничтожить противника выпадала роль лучникам и арбалетчикам. И они справлялись с задачей. Когда же разрядились две пушки и на том участке, прорвавшиеся посчитали за нужное отступить.

Но куда отступать? Все поле было усеяно уже погибшими, или растерянными сельджукскими воинами, более того, я узнал об этом позже, но грузины все же ударили в спину своим союзникам, выбирая нашу сторону. Это не был всесокрушающий удар, но он стал той частью всеобщего хаоса, что полностью уничтожил мотивацию к сопротивлению у сельджуков. Когда же воин не хочет биться, он уже не воин, а человек, по причине недоразумения, держащий в руках оружие.

Я не видел всей полноты картины сражения. Будь у меня даже оптика, я все равно не рассмотрел, как набирают скорость русские тяжелые конные. Жаль, дым закрывал обзор. Но фантазия моя позволяла догадываться, что именно происходит.

Двумя смыкающимися ударами с боков русские ратники, обряженные в лучшие в мире доспехи, с крыльями за спиной и с удлиненными пиками, отправились собирать свою жатву. Мы учили своих коней не боятся взрывов, приучали животных не пугаться огня и дыма, так что лошади должны были сдюжить и донести своих всадников к победе.

Но, начались события, которые и мне были прекрасно видны. Конные, возглавляемые тысяцким Лисом, выстраивались клином между двумя крепостицами. И вот, звучит рог, и медленно, сперва с переходом на рысь, но всё больше ускоряясь, уже в галоп, конные ангелы, те шесть сотен, что остались при мне, отправлялись сделать свой вклад в общую победу. И вот уже они пошли каскадом. Теперь эту атаку не остановить, если и я прикажу

Яркие стяги развиваются над конными ангелами. Ещё очень важно, чтобы в бою союзники увидели друг друга и в нужный момент отвернули. Как раскалённый нож по маслу, начал вклиниваться в толпу конных русских ратников. Следом за ударным кулаком последовали и половцы. Часть воинов хана Аепы были внутри клина, на ходу, навесом расстреливая свои стрелы, ещё больше расчищая дорогу для конного кулака.

Вот уже на сто метров влились ангелы в толпу вражеских конных, коля их пиками, вот и двести метров. Звучит рог, и спешно начинают выстраиваться пехотинцы, вылезавшие из окопов. Настало время и им идти в атаку, добивать всех подранков, подчищать за конницей, доделывать ту работу, которую не пристало делать тяжелому конному ратнику, и не столько по статусу, сколько потому, что это не рационально, даже убийственно. А вот пехотинец в данной ситуации незаменим.

Сражение длилось ещё три часа. И вновь пехота заявила о себе, как о важной составляющей силе всего русского воинства. Два мощнейших удара русской конницы позволили вклиниться с разных сторон до километра в толпу сельджуков. А потом атака потеряла динамику и началось противостояние, в котором конный ратник мог бы проигрывать другому конному ратнику, если плохо владеет клинком и не умеет сражаться на коротких дистанциях.

Наши умели сражаться на коротких дистанциях. Хотя в этом их мастерство, скорее всего, в некоторой степени проигрывало мастеровитым сельджукам. Но то, что у первой линии ангелов, рассекающих толпу вражеских конных, оказались арбалеты, сыграло большую роль. Когда расстояние до противника составляет три-четыре метра, то даже эти слабосильные арбалеты, которые имелись на вооружении у ангелов, способны, если не убить противника, то подранить его коня или выбить из седла самого сельджукского ратника.

Так что и в случае, когда скрещивающиеся атаки так и не сомкнулись, для чего нужно было еще пробить около восьмисот метров, организованные, слаженные, выстроенные в построение пехотинцы делали свою работу на отлично. Арбалетные болты и стрелы летели во врага, некоторым сельджукским конным не получалось даже выстрелить из лука. Такая давка была, что они все реже отвечали, порой толкаясь с соседом. Так что и пехотинцы то и дело, но теряли людей, в основном, это были раненые. И эти потери были незначительны.

Следом за пехотным построением шли люди, задачей которых было вытянуть своих с поля боя, чтобы оказать первую помощь, хотя бы просто перевязать рану, остановить кровотечение, а после быстро оттянуть в развернувшиеся две лекарни. Конечно, военно-полевая медицина развита у нас слабо, но, по крайней мере, привить чистоту, оказание первой помощи, собрать травы для лечения и инструменты для возможных ампутаций конечностей — всё это было сделано и люди, худо-бедно, но получали помощь.

Так что не только подорожник прикладываем к отрубленной ноге, но и зашиваем культю. Сложно сказать, насколько эти достаточно примитивные меры помогают, что человеку, к примеру, без руки, оказывается помощь — это даёт большой шанс, чтобы этот человек всё-таки вышел. Ранее же, если воин потеряет в бою руку, так его никто и не будет лечить, возможно, даже и добьют на поле боя от всей христианской милости, чтобы не мучился, если, раненый потерял сознание от потери крови.

— Воевода, брат мой, князь, — обращался ко мне государь на Военном Совете, собранном сразу после окончания сражения.

Еще союзные половцы гнали врага, те мизерные крохи султанского войска, что осталось от сельджуков, еще не нашли сраженного султана под грудами тел противника, а мы уже совещаемся.

Подобное обращение о многом говорило. Государь назвал меня своим братом, что по всем обычаям, как и прошлого, так и будущего, много значит. Он приравнял меня к себе. Впрочем, когда двум людям не болеющим скудоумием, и не занимающимся самолюбованием, когда им нечего делить, почему бы не назвать друг друга братьями?

А нам делить, действительно, нечего. Всё, история Братства, как по мне, таки закончилась. Нет есть воевода Братства, мой дядя Алексей, есть тысячные Братства, сразу два: это Лис и Ефрем, Боброк будет назначен наместником в Пермском крае. Но статус Устава обновлённого Братства звучит теперь таким образом, что оно не может иметь большое войско, что обязано готовить братьев именно для войска государя, и лишь заниматься тем, чтобы осваивать новые земли на востоке уже Великой страны.

И, нет, я не отошёл от дел. Просто, это сражение — последнее для меня в статусе воеводы Братства. В дальнейшем государь уговорил меня быть его ближним советником и главным воеводой всей Руси. Я долго думал над этим назначением, предполагал даже отказаться. Несколько щемило сердце, что моё детище, моё Братство, выполнив свою великую миссию, по сути, это многие будут отрицать, но, создав Россию, кануло в Лету. Ведь, какие подвиги не будут совершены на востоке страны, всё равно Братство уже не будет играть столь значимую роль, как ещё полгода назад.

Но разве должны люди, которые искренне желают своей стране процветания, выбирать, где они, на самом деле, могут пригодиться своему отечеству? Вот и я решил, что буду сидеть в Киеве, смотреть, чтобы молодой государь всея Руси не натворил каких непоправимых ошибок. Сюда же, в Киев, я перевожу и свою семью. Негоже любимым мне людям находиться за тысячу километрах от того места, где я несу свою службу.

Заодно налажу столичные производства, займусь перестройкой сельского хозяйства в округе. Я думал уже о мире, а царь все еще не мог забыть войны и продолжал вещать:

— Это победа наша общая! Судя по тем донесениям, которые приходят, византийцы всё-таки придержали своих коней, не стали наступать на сельджуков, дождались того момента, как мы их разобьем. Но здесь ты, Алексей, — государь указал на командира ромейских катафрактариев, моего товарища, с которым мы громили ещё в Константинополе европейцев. — Так что нет у меня никакой обиды.

Ещё бы у него была обида! Теперь Россия может заявлять не просто о полноправном Союзе с Византией, а о том, что она в этом союзе претендует называться первым государством. Ведь то, что не удалось ромеям разбить сельджуков, проигрывая им, и сдавая свои территории на протяжении веков, это сделали русские ратники. Мы уничтожили султанат. Начали это делать, пусть и вместе с византийцами, под Дамаском, в составе крестоносного войска, завершили сейчас. Так что, речи не может идти о том, что Россия ведомая, Византия — ведущая. Либо расноправие, либо лидирующая роль у России.

— Твои люди уже подсчитали, сколько мы взяли добычи? — спросил государь у воеводы Димитра, и на его лице расплылась улыбка.

Уже через несколько часов после сражения, царю, конечно же, всё доложили. Была взята казна султана, а он принес, если считать в эквиваленте на русские гривны почти с двадцатью тысячами серебряных слитков. Вероятно, хотел рассчитаться со своими союзниками за участие в битве.

Было взято так же множество телег с провиантом, баранов теперь нам есть-непреесть, нужно говорить с царем, чтобы овец передал половцам, чтобы они еще больше поставляли мне и в Киев шерсти. Было взято также огромное количество коней, телег, оружия и доспехов. К слову, весьма неплохих, порой, броней. Об этом и доложил Димитр, который получил ранение в ходе сражения, но его вовремя нашли мои лекари и успели оказать первую медицинскую помощь. Оказалось, что этого было достаточно, чтобы воевода смог даже присутствовать сейчас на Военном Совете.

Две недели понадобилось нам для того, чтобы начать отправлять большие обозы в сторону Биляра, где они должны были после переправляться по Волге в Нижний Новгород и дальше. Частью отправлялись обозы через степь в Тьмутаракань. С пленными никто не церемонился. Брать выкуп, как стало понятным, будет просто не с кого. Здесь был весь свет сельджукской империи, а византийцы начинают своё наступление, крестоносцы жмут сельджуков с юга, уже в ближайшее время такой страны просто не станет.

Через две недели, отправив добычу, наступление начали и мы. Эти земли России были не нужны. Хотя, мы собирались создать большое грузинское царство, которое стало бы союзной России и своего рода буфером. Но территории нам нужны были для того, чтобы их потом выгодно продать своему союзнику, Византийской империи. Поэтому летучими отрядами ангелов в спешке захватывались все деревни, поселения, которые были у сельджуков. Конечно, грабили, люди частью уводились, ремесленники получали гарантии безопасности. Несколько крепостей оказывали сопротивление, но их просто обкладывали, и двигались дальше. Сдадутся, здесь даже штурма не нужно. В султанате царило уныние, а мы предлагали главное — жизнь.

Я думал расселить частью ремесленников и даже крестьян на русские черноземы. Нам без экстренных мер лет сто разрабатывать эти земли, заселять их. А тут вполне себе можно найти… христиан. Так уж складывается, что нельзя России иметь большой исламский элемент у себя.

В какой-то момент нам стали помогать даже наши враги. Каракитаи и туркмены решили порезвиться на землях умирающего подранка. Сами они частью смогли сбежать с поля боя. Так они хотели не только, якобы, заручиться нашим прощением и даже благодарностью, но и кое-что себе приобрести. Пока их никто не трогал, но ясно, что такие союзники, которые будут терзать все эти земли, ни к чему ни Византии, да и России они здесь особо не нужны. Чтобы ослабить Византию, нам достаточно будет вооружить венгров или же воодушевить сербов на расширение своего государства. А вот восток нужно очищать.

Чингисхан ведь привёл на Русь не столько непосредственно самих монголов, сколько собрал в своё войско огромное количество различных народов Азии. Если прямо сейчас у этих самых народов выбить почву из-под ног, забрать у них часть крепостей, — то не будет у Чингисхана шансов пополнить свое воинство.

Киев встречал победителей ликованием. Ещё раньше, когда только случилась победа, когда ещё на поле боя стонали раненные, уже отправились вестовые с текстом, который должен был быть напечатан в огромных количествах на тех печатных станках, что находились в Воеводино. Воодушевление, гордость за свою державу, желание быть причастным к победам — вот те скрепы, которые дают возможность создавать мощное, централизованное государство. И мы делали информационную повестку единой по всей России. Пусть каждый гордиться!

— Отчего ты такой смурной? — с тревогой в голосе спросила Маша, когда мы после страстной встречи сидели на лавке в бане.

— Похоже, любимая, что мог, я уже все сделал в этой жизни. Теперь вот, нужно просто жить и стараться сделать так, чтобы не растерять, не потерять уже всё добытое, — с горечью сказал я.

— У нас еще вся жизнь впереди, а ты говоришь, как старик, — усмехнулась Мария-Тесса.

— Иди ко мне! — сказал я и увлек к себе красавицу-жену.

От автора:

Я проснулся в теле советского футболиста 50-х годов и попал в ад — смертельный турнир НКВД, где проигравших расстреливают, а победители становятся пешками режима: https://author.today/work/433076