Натиск

Глава 7

— Воевода, там… –обычно бывший решительным практически в любой ситуации, замялся Стоян.

— Ну же, говори смелее! Наши гонят врага? Или уже девок падших тащат в крепость? — не предвидя ничего плохого, даже будучи весёлым и в хорошем настроении, спросил я.

А отчего грустить, если мы победили в своей битве? Не только выполнили свою задачу, но и перевыполнили ее. Враг разгромлен и теперь лишь только единицы пришедших под крепость Голоты европейцев, прячутся в лесах. Уйти в море удалось только одному венецианскому кораблю, который уже был готов это сделать ранее. Так что даже три корабля нам удалось взять трофеями. И это только начало подсчетов всей добычи.

Ещё предстояло оценить, какие трофеи нам достались. Одно понятно, что обоз у европейцев был даже вполне вкусный, как в прямом, так и в переносном смысле. Они планировали долгое время находиться здесь. Может, полгода или даже год. Такой мегаполис, как Константинополь нельзя взять быстро, если только внутри города более-менее адекватное руководство.

Так что, европейцы взяли с собой очень много еды, и про бордели даже не забыли. Спасибо, кстати, им за это! Нет, не за то, что девки падшие нам в трофеи достались, а что у меня появился еще один вполне весомый аргумент в идеологической борьбе с крестоносцами. Это же странно, но многие в Византии, да и на Руси по прежнему вполне благосклонно относятся к рыцарям с крестами на плащах. Хотя… почему это странно, если и в будущем подобные моменты, пусть и в несколько иной ретроспективе, но можно найти?

Таким образом эта битва оказалась очень даже прибыльная. Но это не вся война, конечно же. И теперь я раздумывал над тем, что нужно всё-таки посылать свое войско, чтобы ударить во фланг европейцам. Они сейчас должны сражаться с Мануилом и его войском у Влахернских ворот. Василевс-рыцарь сам повел в бой свои рати.

— Императора убили. Василевс Мануил мёртв. Византийцев начали теснить. У Влахернских и Западных ворот столпотворения, весьма вероятно, что европейцы смогут на плечах отступающих войти в город, — говорил Стоян, с каждым словом ударяя по моему настроению и уничтожая всю радость от победы.

Это сложно перестраиваться с одного крайне возбужденного состояния, в другое, только с иными эмоциями, но не менее, может и более, сильными.

— Как узнал? — всё ещё не веря словам Стояна, спросил я.

— О смерти императора вестовой в заливе орёт и сейчас. Тут не слышно, но с башни уже прибегали вестовые. Может и врет чего, но все сходится, потому как ромеев не с того ни с сего теснят европейцы, это мне так же сообщили с вышки, — сказал Стоян. — Если прикажешь, тебе напрямую сообщать станут.

— Не нужно. Ты продолжай собирать сведения. А нынче же труби в рог. Пусть наши ратные бросают все. Мы должны идти на выручку Евдокии и… Алексея, — сказал я.

Защемило сердце. Я осознал, что мой сын сейчас под ударом. Если Евдокия не получит действенную поддержку, ее убьют. Традиции византийских государственных переворотов я знаю, уже в этой жизни много грязи рассказали. Например, как те же Комнины приходили к власти. Не сомневаюсь, что нобилиссим Никифор или евнух Андроник… Если они сочтут, что делать ставку на Евдокию опасно, передадут ее. Мало того…

— Стоян, — дождавшись, пока протрубят сигнал «Всем собраться», обратился я к специалисту по тайным делам. — Ты же знаешь, где живёт Никифор Варран?

— Мне нужно это сделать самому? — проявил догадливость Стоян.

— Ты мне нужен рядом. Мы прямо сейчас отправляемся в старый дворец. Именно там должна находиться Евдокия. Так что мы находимся неподалеку. Быстро спускаем лодки. Но доверь тайное дело надёжному человеку. Никифор должен умереть! — сказал я, уже направляясь к выходу из крепости в сторону залива.

В свете предстоящего обязательного дележа власти, Никифор, как носитель самой главной тайны Евдокии, ну, и моей, конечно, должен был умереть. И даже желательно, чтобы не сразу, так как под пытками нужно выведать, не рассказал ли нобилиссим тайну рождения младенца, которому предстоит стать императором. Если только я успею к нему первым, а не убийцы.

Мы были на скоростной лодке, двадцать шесть гребцов, мощных мужиков, выжимали все свои силы, чтобы преодолеть километровое расстояние между Голотой и остальным Константинополем. Я понимал разумом, что мужи делают всё, что возможно, выжимая последние соки из себя. Между тем, всё равно подгонял их.

В голове метались мысли и неизменный вопрос: а кого или что я сейчас спешу спасать или охранять? Я так рвусь ко дворцу из-за сына? Или потому, что стремлюсь сохранить русско-византийские отношения?

Наверное, было и то, и другое. Однако, если бы задача стояла только лишь в сохранении русско-византийского Союза, еще не сложившегося окончательно, но намечавшегося, то бы действовал иначе. Просто можно было оборонять Голоту даже от самих византийцев, тех, которые будут сейчас резать друг друга. С такой силой, что я собой представляю, да собрав еще недовольных сменой власти, со мной договорились бы на выгодных Руси условиях.

Так что, нужно себе признаться, что я стремился спасти Алексея, который никогда не будет носить отчество «Владиславович», но, при этом, я же знаю… Впрочем, а как я посмотрю в глаза Изяславу, если позволю умереть его дочери, его внуку? Так что вперёд!

Проход в порт, что возле старого Императорского дворца, был ожидаемо закрыт. Пусть тут уже не было опасности прорыва венецианского флота, все равно на воротах должна была находится сотня воинов. Мало ли кто в городе решит открыть врагу ворота. Правда, тогда нужно еще и цепь через залив опустить.

— Воин, я воевода Браства, открой ворота! — сказал я, но мне не ответили.

Когда уже последовало предложение перевернуть лодку, облокотить её на стену, и уже по ней взобраться наверх, мне ответили.

— С какой целью ты, воевода, хочешь пробраться в Константинополь? -строго спрашивал сотник.

— Я стремлюсь оказать поддержку твоему императору, — выкрикнул я.

Прошло еще драгоценных две минуты, ответа не было.

— Открой ворота, сотник! И я дам тебе столько серебра, сколько ты весишь в своём доспехе! — выкрикнул я.

— Если на кресте поклянёшься в своих словах, — быстро отреагировал на обещание платы сотник.

Продажный командир сделал паузу, а я достал нательный крестик и поцеловал его.

— Защитить императора благое дело! — радостно выкрикнул византиец, когда я думал о том, как его убить при встрече.

Уже через минуту массивные ворота стали открываться. Не теряя ни минуты времени, я побежал во дворец. Сразу за невысокой оградой у дворца, кипел бой. Да, это было всего лишь несколько десятков сражающихся людей, но всё остановилось очевидным. Умер император Мануил, его тело, возможно, даже не успели доставить в город, а все политические силы решили рисковать и начать борьбу за власть.

— За императора Алексея и его мать Евдокию! — заорал я, стараясь определить своих и чужих.

— Мы с тобой! — прокричали мне из-за запертой двери, а еще трое воинов у нее.

Перед этой самой дверью оставалось всего лишь четыре ратника, которые были окружены около тремя десятками воинов. Становилось понятным, что мы подоспели вовремя. Между тем, нас было двадцать восемь человек. Так что, условно, но силы равные.

— Бей! — прокричал я, указывая рукой, в какую группу воинов нужно стрелять.

Множество болтов полетело в сражающихся на мечах воинов, сразу две трети из них пали. После, я, воспользовавшись ошеломлением противника от резко сменившейся обстановкой, врубился в остатки атакующих. Делаю удар снизу-вверх, рассекая кольчугу на ближайшем войне и отправляя его в ад. Оглядываюсь, а вокруг только гора трупов или подранков. Нет, трое бойцов, защитников императора Алексея II Комнина и императрицы Евдокии устало прижались к двери, это только их и спасало, чтобы от усталости воины не упали.

— Я знаю тебя, ты командор русского Ордена, императрица говорила о тебе, — усталым голосом говорил оставшийся верным клятве византийский воин. — Госпожа говорила, что ты можешь прийти. Входи во внутрь. Как видишь, моя сотня почти вся полегла. Внутри два десятка ратников заперлись в пурпурном зале вместе с императрицей и императором.

— Я лично награжу тебя и твою семью. И я не командор, скорее магистр, но на Руси я воевода. Ты больше ни в чём не будешь нуждаться. Свой главный долг ты выполнил, — сказал я, дверь открылась, и я вошёл вовнутрь.

Внутри также были трупы вооружённых людей. Видимо, всё-таки какой-то группе заговорщиков, смекнувших раньше всего, что можно плодить хаос и множить смерти, в том числе и младенческие, удалось сперва прорваться во дворец. Но они были выдворены за пределы с большими жертвами и для атакующих и для охраны императрицы.

— Воевода, я на башню, вывешу твой стяг, он у меня с собой. Ты согласен, что его нужно вывесить? — спросил Стоян.

— Ты всё правильно понял, действуй! — ответил я, подходя к Тронному залу, называемому ещё Пурпурной комнатой.

Она была заперта.

Когда я выкрикнул на русском языке призыв немедленно открыть мне дверь, она отворилась почти моментально. На пороге стоял один из знакомых мне ратников из ближнего круга великого князя Изяслава Мстиславовича. У Евдокии в телохранителях было десять таких лучших мастеров клинка из дружины Киевского князя.

— Ты! — выкрикнула Евдокия и бросилось было дело ко мне навстречу, но я выставил руки вперёд, останавливая императрицу.

Никому не нужно видеть, что мы что-то большее друг для друга, чем воевода и императрица. Я русский воевода. А она любимая дочь русского правителя. Вот и вся мотивация, что меня привела во дворец, и о которой должны знать все вокруг.

— Европейцы прорвались в город! Их останавливают на улицах, — по выстроенной цепочке с самой верхней точки передавали важную информацию.

Прорыва европейцев следовало ожидать. Даже невооружённым глазом, а как бы хотелось его вооружить хорошей оптикой, было видно, что в Константинополе начинается сущий хаос. Явно имеется множество политических сил, которые не воспринимают и не могут принять младенца, которому ещё года нету в качестве своего правителя, да еще под явным регентством русской княжны.

Вместе с тем, лишь частную жизнь в Константинополе вёл Андроник Камнин, двоюродный брат погибшего императора. Если бы я досконально знал, где он может находиться, то послал бы туда двадцать ратников, даже в ущерб охране Евдокии. Такого нужно убивать сразу и без сомнений. Именно он, наверняка, является главным на данный момент возмутителем спокойствия. Больше ни у кого не было столько прав на престол, чем у Андроника Комнина.

— Ко дворцу приближается не менее трёх сотен генуэзских стрелков! — поступила новая порция информации.

Я стал распоряжаться, условно считая генуэзцев врагами. Что им стоит договориться и просто разделить Константинополь, как и всю византийскую Империю? В этом я с ними похож: если для Руси будет выгодно, то и грязные делишки в ход можно и нужно пускать. Из-за сомнений и морализаторства могут погибнуть более количество людей. И, нет, для меня не столь важна каждая отдельная жизнь, сколько существование и развитие государства, в котором можно жить.

— Друг мой, Владалев! — услышал я знакомый голос.

Быстро выглянув в одно из окон, которое, скорее, можно было бы назвать больницей, я ответил своему, вроде бы как, пока ещё приятелю:

— Гильермо, ты когда, наконец, выучишь моё имя? Или мне называть тебя, допустим, Гаверма?

— И тогда мне придётся тебя убить в поединке. Я немного уже знаю твой родной язык и понимаю, что такое Говнермо. Ты пустишь нас внутрь? — спросил генуэзец.

Я всё равно сомневался. Логично было бы, чтобы генуэзцы всё-таки сохраняли и со мной отношения, и с Византией, у нас долгосрочные планы по взаимовыгодному сотрудничеству. А это может быть только в том случае, если старая власть останется таковой. Иначе, весьма вероятно, что придут венецианцы.

Да, уже где-то под Влахерскими воротами происходит бой. Новый Императорский дворец, возможно, подвергается разграблению. А всем тем воинам, которые были в крепости Голота, которые уже совершили свой подвиг и разбили часть европейцев, чтобы добраться и ударить практически в тыл европейцам, нужно минут тридцать, не меньше. Ведь пушки туда тоже должны уйти.

Я не могу рисковать своими воинами. Поэтому у них будет тактика «наскочил-отошёл». Но отход должен быть именно с выводом противника на те самые три пушки. Там же должны стоять пехотинцы. Я уже практически уверен, что всё получится, тактика уже показала себя более чем уданой.

— Друг мой, Гильермо, не обижайся на меня. Но, я думаю, что ты бы на моём месте также сомневался. Если ты хочешь помочь, то расставь своих воинов вдоль стен дворца, а также поставь возле входа. Я впущу лишь часть твоих воинов, чтобы они имели возможность стрелять из окон. Но это будет только двадцать арбалетчиков, — принял я половинчатое решение.

— Аксуха ударил! — сообщили мне, вновь передавая информацию по цепочки живых ретрансляторов.

— Так что, друг мой? — поторопил я генуэзца. — Ты со мной?

— Для того и пришёл, друг мой русский. Мне порой кажется, что единственные мудрые люди в этом городе — это мы с тобой. А умные люди должны держаться вместе, — прокричал Гильермо.

И ведь не поспоришь.

Поговорив с Гильермо Понти, я пошёл навестить Евдокию, чтобы в том числе немного её успокоить. Не всё так ужасно, как наверняка рисуется в воображении женщины. Мы могли бы сейчас держать оборону против сотен разъярённых византийцев, которые хотели бы разорвать на части малолетний плод греха, Алексея. Уверен, что найдётся тот, кто уже будет во всё горло кричать, что ребёнок был не от Мануила. Если об этом ранее говорили втихую, разнося сплетню, то сейчас наступил тот момент, когда можно говорить всё… пока не найдётся тот, кто вырвет язык и перережет глотку говорунам.

— Скажи, Влад, почему все они, клянущиеся честно служить императору, сейчас просто убежали из дворца? Где все евнухи, где часть охраны, где слуги, наконец? Мне некому подать вина, — сетовала императрица.

— Только вина тебе сейчас и не хватает. Тебе нужно собраться и быть сильной. Не ради себя, ради своего сына. Всё равно придётся выступать перед людьми. Если они почувствуют слабину от тебя, то как коршуны слетятся и будут клевать. И даже я не защищу, хотя здесь и умру… — я замялся, понимая, что меня сейчас слушает не только Евдокия Изяславовна. — Я и мои люди будем умирать, выполняя свой долг перед отцом твоим. Как я посмотрю в глаза великому князю, если допущу убийство его внука, убийство его дочери. Как сможет Великий город встречать германского короля Конрада III, если его правнук и внучка будут убиты?

— И я не забуду твоей верности клятвам. И отпишусь отцу, и найду, чем тебя отблагодарить. Тебя и твоих воинов, — произнесла Евдокия.

— Варяги! — закричал впередсмотрящий на крыше дворца.

— Варанги! — через некоторое время стали кричать генуэзцы под стенами дворца.

Нужно принимать решение. Рисковать. Если генуэзцы остаются снаружи — они умирают, или же предают.

— Гильермо, Христом и своим кошельком клянешься, что зла не причинишь императору Алексею? — выкрикнул я в окно.

— Ну и клятвы же у тебя. Я знал, что артадоксам не хватает учтивости к Богу, — отвечал генуэзец. — Но я клянусь. И сам понимаешь, что я тут не из-за младенца, а потому как при другом василевсе мой город вновь будет вытесненным из Византии, а я только-только вступил на путь становления самым богатым человеком в республике.

— Тогда, заходи во внутрь, или вас просто перебьют варанги, — выкрикнул я. — Не думаю, что они союзные и идут защищать императора. Но если это так, то уже вечером ты обязан со мной напиться.

— Вот это с удовольствием, — выкрикивал в ответ Гильермо

Возможно, что для других такое вот общение было бы не чем иным, как богохульством, но как-то повелось у нас дружеские подначки. Мне, как оказалось, не хватало такого друга, которого можно было послать нахрен с улыбкой. И пусть Гильермо другом и не стал, это просто невозможно по ряду причин, но приятелем пока что я его считаю.

Варанги приближались и, как сообщали наши «глаза» на крыше дворца, было их не менее двух тысяч. Вот так… вместо того, чтобы выбивать европейцев из города, они еще больше сеют хаос. А серебра такие варанги за свой найм требуют очень много. Я вот даже думал, что пора бы их заменять на своих братьев.

От автора: Имение заложено, долгов, как шелков, в доме трещину прикрывает картина с обнаженной барышней, и маман укатила в Петербург, забрав все деньги, что были.

Наша новинка АИ про барина Шабарина: https://author.today/work/413851