Наваждение

Глава тридцать четвертая

Чтобы не объезжать собравшуюся на улице толпу, Мике нужно было парковаться либо на улице Самэч, либо на улице Винчестер — так они могли подъехать к дому со стороны переулка. Когда они уже шли по двору, входную дверь распахнула Большая Линн.

— Боже мой! — испуганно прошептала Силия, но на губах Линн играла улыбка.

— От Рэчел пришло письмо, — сказала она.

Только что приехавшие начальник полиции Галлахер и его заместитель Моррис сидели на кухне. Оказалось, что по ошибке письмо было доставлено в жилой дом на соседней улице, и по верному адресу его принесли только около часа назад.

— Нам очень повезло, что жилец не уехал в отпуск, — произнес Галлахер и похвалил Большую Линн. Как выяснилось, той показалось, что она узнала почерк на конверте и на всякий случай пролистала одну из тетрадок девочки для домашних работ.

— Ту ее тетрадь по географии, которую вы мне показывали, — уточнила Линн, обратившись к Силии. — Убедившись в том, что письмо от Рэчел, я попыталась дозвониться Мике по сотовому телефону.

— Мы приняли решение вскрыть письмо, — продолжал Галлахер. — Позволить себе терять время мы не могли.

— Да, да, конечно, — согласилась Силия.

Галлахер вынул из картонной папки несколько листков бумаги:

— Оригинал передан на экспертизу. Это копии.

Мика прочел свой экземпляр стоя. Силия читала сидя за столом. Последнюю часть послания она прочла вслух:

— Когда все успокоится, через две с половиной недели, и я вернусь домой, тогда я расскажу тебе обо всех своих приключениях. Крепко тебя целую и обнимаю, Рэчел.

— Когда все успокоится… — эхом откликнулся Мика.

Силия подняла глаза от листка. Галлахер заговорил, и воздух, казалось, взвихрился от напряжения.

— Нам, конечно, надо дождаться заключения экспертизы, но если предположить, что письмо послала та же женщина, которая звонила по телефону, вполне можно сделать вывод, что сама она подвергается серьезному риску. Может быть, она уже разработала план побега, и Рэчел в курсе дела.

— Через две с половиной недели. Это немного странно, — проговорил Мика.

— Может быть, эта женщина знает, что через две с половиной недели тот, кто вместе с ней вовлечен в похищение, покинет помещение, где они находятся.

— Не следует исключать и другую вероятность, — мягким баритоном сказал Моррис. — Она может говорить Рэчел какие-то вещи, просто чтобы девочка не падала духом.

— Что неплохо уже само по себе, — вставила Большая Линн.

— Когда был поставлен штемпель на конверте? — спросил Мика.

— Вчера. В Торонто. — Галлахер открыл другую папку. — Здесь еще есть рисунок.

Поверх него печатными буквами было написано: «Я ПО ТЕБЕ СКУЧАЮ». Под этими словами располагалась картинка, изображавшая девочку с алыми волосами и оранжевой кожей, играющую на синтезаторе. По ее лицу текли черные слезы.

Силия тоже не смогла удержаться от слез. Мика положил ей руку на плечо.

— По крайней мере, она завитушки свои нарисовала, — заметил он, имея в виду волосы девочки, и Силия болезненно улыбнулась в ответ.

Галлахер сказал:

— На стене между окнами просматриваются буква «П», а чуть дальше — «М».

— Да, — сказала Силия, внимательно взглянув на свой экземпляр. — Вроде что-то похожее на них.

— Вам не кажется, что она сделала это намеренно?

— Но они совсем не характерны для ее почерка…

— А что, если она все-таки так сделала с умыслом? Попыталась нам этим что-то сказать.

— Может быть, это название улицы? — предположил Моррис. — Скажем, Парламент и Меткалф.

— Может быть, — с сомнением согласилась Силия. — То есть нам снова надо будет прошерстить эти улицы. Но она не настолько… не настолько изобретательна.

— Синтезатор на картинке фирмы «Ямаха», — сказал Мика. — Видите здесь маленький кружок? Это эмблема «Ямахи».

— Насколько правдоподобны обычно бывают ее рисунки? — спросил Моррис.

— Вообще-то она реалистка, — ответил Мика. — Не в отношении цветов, конечно. Я имею в виду форму и содержание рисунков — она изображает именно то, что видит.

— Значит, на окнах там решетки.

— Это точно.

— И они находятся на достаточно большой высоте.

— Она в подвале, — пробормотала Силия.

— Да, — подтвердил Мика. — Правильно.

Однако никто из них в тот момент не подумал о мастерской Рона. Моррис высказал мысль, что синтезатор и телевизор с большим экраном доказывают, что похитители держат Рэчел не в самом бедном из кварталов, и они стали пересматривать планы и стратегию поиска, рассматривая карты улиц. Это отвлекло всех от мучившего страха и принесло некоторое облегчение.

Нэнси плакала навзрыд, причем так сильно, что даже включила дворники. Осознав все безумие положения, в котором они оказались, она свернула к обочине и остановила машину. Это случилось на Вишневой улице, уже почти у самого озера. Потом она снова включила машину и проехала четверть мили до стоянки. Ей казалось, что на всем вокруг — на стволах деревьев, покосившемся портовом здании, складчатой полоске прибрежного песка, искрившейся темно-синей глади воды — лежит печать страха. Открыв сумочку, она нашла косячок, заныканный в сигаретную пачку в прошлое воскресенье.

— Да, да, — бормотала она, вспоминая фразу Рона: «У нас должна быть ясная голова». Где же была его ясная голова, когда он говорил, что Рэчел надо переселить наверх? Звукоизоляции в доме никакой, и в спальнях отлично слышно все, о чем говорят в мастерской. Но даже если им бы удалось провести мать девочки в подвал так, чтобы Рэчел ничего не услышала, что бы, интересно, подумала эта женщина, увидев комнату, оборудованную специально для девятилетней девочки?

Нэнси поверить не могла, что Рон не задавал себе те же вопросы. Теперь у него был только один выход — увезти Рэчел из дому, нелегально перебраться с ней через границу и доехать до Флориды. В этот самый момент он уже, должно быть, пакует вещи в фургон. Нет, в легковушку — на фургоне стоит его имя. Нэнси подумала о том, ждет ли он, чтобы она вовремя вернулась, и хочется ли ему этого. Может быть, он надеется, что она приедет, когда уже будет слишком поздно, и Рэчел достанется лишь ему одному?

Она затянулась косячком. В воображении возникла какая-то комната в мотеле с задернутыми на окнах шторами и тусклыми пятнами света. На большой двуспальной кровати, лежа на боку, спал мужчина в трусах чуть не до колен. К животу он прижимал девочку и храпел. Девочка ела маленькие шоколадные конфетки. Он сказал ей, что это ее вознаграждение.

Когда Рон распахнул дверь, к нему вместе бросились Рэчел и Таша.

— Рон! — крикнула Рэчел.

Отцовским жестом он положил ей руку на голову. Волосы Рэчел мягкими пружинками терлись о его ладонь как живые.

— Мы скоро будем ужинать? — спросила девочка.

— Чуть попозже. Нэнси себя не очень хорошо чувствует, поэтому ужин придется готовить мне. Я постараюсь все сделать минут через пятнадцать.

— А что с ней случилось?

— У нее разболелась нога.

— Я говорила ей, что надо сходить к доктору, чтобы он выписал ей лекарство. — Она с ленцой подошла к синтезатору и села. — Ладно, я пока свои арпеджио поиграю.

Поднявшись наверх, Рон плеснул в стакан виски и выпил. Потом налил еще, вышел на кухню и выпустил Ташу погулять во двор. После этого он бросил взгляд на прилавок. Там уже стоял готовый салат из шпината, а на сковородке лежали несколько ломтиков тофу. На разделочной доске он увидел вареную картошку в мундире и стал нарезать ее на куски, собираясь сделать еще один салат. Если Нэнси скоро не вернется, он позвонит ей домой. Он сразу отверг мысль о том, что она способна оставить его больше, чем на несколько часов, из-за подозрений, что он испытывает к Рэчел сексуальное влечение. Ему было легче вообразить, что Нэнси пошла в полицию, хоть он был готов побиться об заклад, что туда она обращаться не станет. Нэнси была единственным человеком, способным позаботиться теперь о Рэчел, и она это понимала, Рон не сомневался в этом.

Насчет спальни она, конечно, права. Это была не самая лучшая его мысль… Рон не был уверен, что мать девочки вернется, но и сбрасывать такую возможность со счетов у него не было оснований. Им надо сматываться отсюда, может быть, даже этой ночью… А куда податься? О Флориде и речи быть не может. Проехать в Штаты им не дадут предупрежденные пограничники. Значит, надо двигаться на запад, подумал он, в Манитобу или Альберту. Положить в машину самое необходимое, снять с дебитных и кредитных карточек как можно больше наличных… Рэчел он ничего не будет говорить до самой последней минуты. Он скажет ей… а что он ей, собственно, скажет? Что в округе рыщет банда работорговцев.

Рэчел стояла в комнате совсем рядом с дверью. Она придержала, а потом — как только Рон вошел — быстро ее захлопнула. Когда он поставил на стол поднос и повернул в замке ключ, она взглянула на него одобрительно. Теперь девочка одобрительно относилась к любым препятствиям, воздвигавшимся между нею и работорговцами.

— Извини, что я так долго возился, — сказал Рон.

— Картофельный салатик, — проворковала девочка. — Какая вкусняшка!

— Очень на это надеюсь.

— Так оно и есть, и знаете почему?

— Почему?

— Потому что вы его сделали, и вы — тоже вкусняшка!

Сердце Рона затрепетало от радости. Он пытался сосредоточиться на еде — на тарелках и приборах, на яблочном соке для девочки и на разбавленном водой виски, которое принес для себя. Расслабился он только после того, как она взяла вилку. Когда он смотрел, как она ест, нервы его успокаивались, хотя при этом он испытывал ни с чем не сравнимое чувственное удовольствие. В том, как она клала в рот кусочки еды, ему виделось что-то, что доставляло ему радость и облегчение, как будто девочка явилась к нему из голодного края и он спасал ее от голодной смерти. Жевала она сосредоточенно, усердно работая всеми лицевыми мышцами. А когда глотала пищу, где-то в глубине ее гортани раздавался мягкий звук.

Говорили они все больше о том, как лучше пытать и убивать работорговцев. Они активно обсуждали эту тему с воскресенья. Рэчел могла переключиться на пару минут на какой-то другой предмет, но потом снова возвращалась к тому, как Рон будет кромсать им ноги секатором для стрижки живой изгороди (орудия, которыми он пользовался, становились все более изощренными, но в целом отражали возможности его мастерской), как он же испечет глазные яблоки работорговцев в одной из микроволновых печей и так далее.

— А что у вас еще есть в мастерской? — заинтересованно спросила она.

— У меня там есть паяльник, — ответил Рон. — Знаешь, что это такое?

Памятуя о тех издевательствах, которым девочка подвергалась до того, как он привез ее сюда, Рон хорошо понимал природу ее фантазий о мести. Даже Нэнси, которая терпеть не могла подобного рода разговоры, соглашалась, что мысли о возмездии служили для Рэчел своего рода психотерапией.

После ужина Рэчел попросила его принести вниз гаечный ключ. Обычно он просто размахивал им в воздухе, но в этот раз ей захотелось, чтобы он ударил им плюшевую обезьянку, которую, как она сообщила, зовут Лайл.

— Вот и работорговец к нам заявился! — закричала она и подбросила Лайла в воздух. — Вот тебе, получи на орехи! — разошлась девочка.

При виде того, как обезьянка, на чьей забавной мордочке застыла мягкая улыбка, полетела в стену, Рон ощутил странную печаль. Вместе с тем ему доставляло удовольствие прыгать по комнате и вопить что есть мочи, ведь то же самое делала и Рэчел. Сначала ему показалось, что Лайл выдержит удары любой силы, но после пятого или шестого удара ткань на животе игрушки разорвалась, и оттуда высунулся клок поролона.

— Вот это да! — сказала Рэчел, поднимая обезьянку. Она смотрела на Рона, пораженная его силой.

— Нэнси его зашьет, — успокоил ее Рон. — Или я могу сколоть английскими булавками, пока она не вернется.

— Никаких булавок, — строго сказала девочка, села на кровать, прижала обезьянку к груди и стала ее укачивать. — Бедный Лайл, — приговаривала она, — бедный маленький Лайл.

Рон бросил гаечный ключ на кровать.

— Хочешь посмотреть кино? — безнадежно спросил он.

Рэчел чуть склонила голову:

— Который теперь час?

— Погоди… — он бросил взгляд на часы, — почти семь.

— А телевизор мы можем посмотреть?

— Конечно. Конечно, можем.

— А мы можем посмотреть «Все любят Раймонда»?

Поначалу она спокойно сидела на своей стороне кровати. Должно быть, чувствовала себя виноватой, думал Рон. Но потом, когда жена Раймонда вылила ему на штаны соус для макарон, Рэчел рассмеялась и вытянула ноги.

Теперь ее голые ноги прижимались к левой ляжке Рона. Он не отрывал взгляд от экрана. Когда она снова засмеялась, Рон начал поглаживать ее по щиколотке. Она вела себя так, как будто не замечала этого, а может быть, и впрямь не обращала внимания. Рон чувствовал под пальцами ее нежные светлые волосики. Теперь он гладил ее по коленке, чуть сжимая ей ногу. Странно, но при этом колотун его уже не бил. Он сосредоточился на ее ноге, как будто это был отдельный организм, составлявший исключительный предмет его вожделения.

На телевизор он уже не обращал внимания, поэтому немного удивился, когда Рэчел отняла ногу.

— Мне уже пора принимать ванну, — сказала она и вскочила с кровати, бросив Лайла на кучу других игрушек. — Вы мне должны ее налить, Рон.

— Что? — не понял он.

— Мою ванну.

— А, хорошо.

Вставая, он покачнулся. «Не слишком ли много я выпил?» — мелькнула мысль. Чтобы дойти до ванной, ему пришлось сначала опереться о раму кровати, потом о дверной косяк.

— И не забудьте мне пену для ванны сделать! — напомнила девочка.

Она что, раздевается? Теперь его стало бить мелкой дрожью, особенно ноги. «Господи, не дай ей раздеться догола», — думал он, но это была неискренняя молитва, призванная ослабить охватившее все его существо возбуждение. Когда он выключил воду, рубашка на нем так взмокла от пота, что ее можно было выжимать.

Рон вернулся в комнату. Девочка еще была одета.

— А вот это, Рон, вы читали? — спросила она, протянув ему книгу.

— Нет.

— Хотите мне ее попозже почитать?

— Ты примешь ванну, а потом Нэнси уже будет лучше себя чувствовать и почитает тебе.

Он повернулся и направился к двери.

— Вы придете пожелать мне спокойной ночи?

— Приду.

— Не забудьте ваш гаечный ключ!

Вечернее солнце набросило его длинную тень на газонокосилки и микроволновые печки — весь этот хлам, который он набрал на починку в последние дни. Он позвонил Нэнси и снова услышал механический голос автоответчика.

— Позвони мне, как только сможешь, — сказал он. — Это срочно.

Когда он положил трубку, его охватил страх. А что, если Нэнси отправилась к Энджи? Хватит ли ей силы воли не развязать язык? Он в этом сомневался.

Лучше начать паковать вещи прямо сейчас. Да, прямо теперь.

Он поднялся наверх, достал из бельевого шкафа чемодан и стал кидать в него джинсы, шорты, носки, белье — все, что попадалось под руку. Потом взял все, что было нужно, из ванной, бросил поверх вещей и снес чемодан вниз. При мыслях о том, что делать с мастерской, у него чуть крыша не съехала. Надо будет оставить записку. Что-нибудь вроде: «Закрыто по семейным обстоятельствам». И не забыть сменить текст, наговоренный на автоответчике.

Он взглянул на часы — без пяти восемь. Как только стемнеет, они уедут. К тому времени Нэнси, наверное, вернется. Потом глотнул виски. Казалось, уже прошло несколько часов, как он налил Рэчел ванну. Надо бы к ней спуститься, пожелать ей спокойной ночи… Пусть она хоть ненадолго вздремнет, перед тем как начнется суматоха с отъездом…

В кровати ее не было. Ее вообще не было в комнате. Несколько секунд он пребывал в уверенности, что девочка сбежала.

— Рон! — вдруг донеслось до него.

Она была в ванной.

— Это я, — отозвался он.

— А я все еще в ванной!

В глазах у него потемнело. Ноги стали как ватные. Выбора ему она не оставила.

Он подошел к двери. Дверь была открыта. Девочка вставала из ванной, и он смотрел на все ее голое, худенькое, золотистое тело.

— Вы можете дать мне полотенце? — спросила она.

Он снял с крючка купальную простыню.

— Долго я ванну принимала, да, Рон? Уже даже все пузырьки пропали.

Он вытер ей плечи, потом спину. Рэчел дрожала, как дрожат дети, пересидевшие в холодной воде. Он выронил полотенце, обхватил ее под мышки и вынул из ванной.

— Эй! — рассмеялась она.

Он перенес ее на кровать.

— Я же еще вся мокрая! — крикнула ему девочка.

Он почти не слышал ее от мощного гула в голове.

Потом положил ребенка среди плюшевых игрушек.

Она колотила по кровати ногами и пронзительно визжала, чередуя визг со смехом.

Она была похожа на какое-то первозданное существо, еще не успевшее оформиться и боровшееся за право дышать.

Она пыталась прикрыться, но Рон вырвал одеяло у нее из рук.

Она вытянула руки и замерла, глядя на него широко раскрытыми глазами, полными страха.

Рон отпустил одеяло и удивленно обернулся, словно хотел увидеть грозившую ей опасность. Он и мысли не допускал, что сам был ею.

Гул в голове стих. Он снова посмотрел на нее. Она вся забилась под одеяло, из-под которого высовывалась лишь ее пятка.

— О господи, Рэчел, — сказал он, — не бойся.

Девочка не шелохнулась, не издала ни звука.

— Оденься, — услышал он собственный голос. — А потом поднимись наверх.

Полицейский участок находился в северо-восточной части площади. Свободное место для парковки Нэнси заметила в северо-западном углу.

— Скотина, — простонала она и с силой ударила по рулевому колесу, когда подъехала туда.

В этот миг луч заходящего солнца блеснул на хромированном бампере стоявшей впереди патрульной машины и резанул ее по глазам.

Это знак, подумала Нэнси.

Она вышла из машины и с минуту постояла в нерешительности, пытаясь собраться с мыслями. Потом захромала в направлении полицейского участка — к мрачным, темным годам, которые, как она всегда знала, ждут ее впереди.