16

Как пес возвращается на блевотину свою, удачно вспомнилось Деларму, так глупый повторяет глупость свою.[21] Ни Клайв, ни Глория в самолет так и не сели, и их исчезновение еще раз доказало, как прав был он сам, отказавшись от полета. Ну конечно же, злодейская парочка только притворялась, что собирается в Штаты, — чтобы сбить с толку его, Деларма. А может, они и впрямь собирались улетать, пока он не нашел их в аэропорту. В любом случае, он их раскусил. На самолет они не сели. Тогда куда же они делись?

Вернулись на блевотину свою.

В залитом неоном полумраке холидей-инновской парковки рыскал Деларм. Рассеянный электрический свет делал огни машин разом потускневшими и размытыми, но он знал, что ищет. Вот машина Стречи, а вот — «родстер» Линкольна Дина. А вот еще машина, еще и еще — на любой из них Клайв и Глория могли вернуться из бристольского аэропорта в свое девонское логово.

Опять, значит, решили его провести. Но он умнее, чем они думали.

Какую бы аферу Клайв ни собирался провернуть с титулом, важны были лишь две вещи: во-первых, тогда, в аэропорту, и Клайв, и миссис Дин признались, что еще никто из претендентов не выплатил полной суммы, а значит, титул достанется тому, кто это сделает первым; а во-вторых, в кармане знаменитого Делармова пальто лежал факс, подтверждавший, что его церковь в Америке готова предоставить ему сто пять тысяч долларов при условии, что они убедятся (то есть при условии, что лично Деларм убедится) в подлинности и достоверности титула.

Также в факсе говорилось, что деньги уже лежат на его счету. Вооруженный этим документом, Деларм может спокойно выписать Клайву чек хоть сейчас, и тем самым дело будет сделано. Конечно, лукавый англичанин вполне может быть там, в отеле, охмуряет кого-нибудь из прочих претендентов, зато у него, у Деларма, деньги уже наготове. И именно он, Деларм, заключит эту сделку. Титул лорда Эском достанется ему.

Как шторм, влетел Деларм в вестибюль отеля. Он должен быть настороже. Он должен убедиться, что на сей раз передача титула будет окончательной и неоспоримой.


Стречи, одинокая и забытая в темном чулане, вдруг почуяла запах уксуса и рыбы с картошкой. Она слышала голоса двух мужчин, но не смогла разобрать ни слова. Единственное, что было отчетливым, — этот запах, от которого текли слюнки. Она сглотнула. Только теперь Стречи поняла, как она голодна, — когда сквозь щель в двери проник сюда запах жирной пищи и насытил спертый полумрак ее темницы. Он окутал ее и принялся мучить, точно назойливая муха на жаркой постели.

Внезапно послышались шаги: кто-то поднимался по лестнице. У самой двери шаги стихли. Послышался скрежет — точно кто-то открывал ключом проржавевший замок, — и дверь со скрипом отворилась. В комнату ворвалась волна света, нахлынула на нее и ослепила. Когда она отвернулась, чтобы закрыться от света, она почувствовала себя принцессой, заточенной в башне. Они светили фонариками прямо ей в лицо. Один из них что-то сказал.

— Что? — переспросила Стречи.

— Ты не передумала? — Это ди Стефано. — Где Клайв?

— Я же говорила — я не знаю.

Проклятый свет. Головы не поднимешь.

— Это мы слышали два часа назад. Ты все еще не образумилась?

— Вы не могли бы убрать этот свет?

— Мне нравится наблюдать за тобой, Стречи. За ходом твоих мыслей — понимаешь, о чем я?

Немигающий свет — точно прожектор. Она ответила:

— Он бросил нас обоих.

— Ты попусту теряешь время, пытаясь защитить его. Он сбежал с женой Линкольна — тебе это известно. А тебя оставил по уши в дерьме.

Она пожала плечами.

Он сказал:

— Ну что ж, я ведь могу оставить тебя здесь, пока не найду Клайва. А пока ты торчишь в этой вонючей комнате, твой приятель трахает эту блондинку. Что ты об этом думаешь?

— Он — не мой приятель.

— Ну, теперь-то нет, конечно.

Она постепенно привыкла к свету, но все еще не могла смотреть на него. Он так и оставался голосом из темноты. Внезапно тон его изменился:

— Ты должна помочь мне, Стречи.

— Запертая в этой комнате?

Он усмехнулся:

— Ты можешь выйти отсюда в любое время. Только скажи.

Она снова пожала плечами, и Фрэнки буркнул:

— Ну ладно.

Он не спешил опускать фонарь. Паттерсон рыгнул. Фрэнки огрызнулся:

— Ты не мог бы..?

— Простите. После рыбы у меня вечно отрыжка.

— Эй, Стречи, — проголодалась?

— Есть немного.

— Если так и будешь молчать — станешь еще голоднее.

Они оставили ее и спустились на берег протока. В темноте не было видно, насколько он глубокий. По воде шла легкая рябь — на ней играли лунные блики, и поток неожиданно громко журчал по гладким камушкам. Ночной воздух веял прохладой и пахнул листвой. Паттерсон закурил.

Фрэнки тихо спросил его:

— Ну, какие будут предложения?

— Предложения? Я делаю, что говорят.

Фрэнки коротко взглянул на него и покачал головой:

— Может, она знает, где он, а может, и нет. Но она — все, что у нас пока есть.

— Есть еще Линкольн. Наверное, его супруга уже звонила ему.

— Ага. С телефона в спальне.

— Представляю себе, — усмехнулся Паттерсон. — Она — в постели.

— Тебе только и остается, что представлять.

Паттерсон все еще усмехался:

— Ну, может же парень помечтать? Ничего баба, правда?

— Забудь про миссис Дин. Я говорю о нашей.

— Которая заперта наверху? — Паттерсон опять улыбался.

— У тебя в сигарете что — гашиш? Я имею в виду Стречи.

— Тоже баба что надо.

Фрэнки выдохнул:

— Я имею в виду — как думаешь, она знает, что происходит?

— Держу пари, что да. И еще много всего интересного.

— Боже мой, — процедил сквозь зубы Фрэнки. — И зачем только я приперся в эту проклятую страну? О да — ведь думаю здесь я? У нас два варианта — либо сидеть здесь и караулить Стречи, либо вернуться в отель и порасспросить Линкольна.

— В отеле намного удобнее.

— Так вот ты что советуешь — оставить Стречи в этом чулане на всю ночь? Вряд ли это разумное решение. Оставь ее одну на несколько часов — и мало ли что может случиться? Может, я один съезжу в отель, а ты останешься здесь и присмотришь за Стречи?

Паттерсон резво выбросил окурок:

— О да, я уж за ней присмотрю…

— Прекрати, а?

Паттерсон пожал плечами:

— Просто подумал, что мы могли бы что-то с этого поиметь. Да вы и сами, наверное, думали об этом. — Он многозначительно покосился на Фрэнки. — Ночь будет долгой, места здесь безлюдные. Да что там, мы ведь уже убили тут одного.

Паттерсон бросил взгляд за деревья, туда, где была неприметная могила тощего.

— Он был бродяга, — пробормотал Фрэнки. — О нем никто и не вспомнит.

— А она кто? В смысле, если она исчезнет, — кто удивится?

— Достаточно.

Паттерсон задрал голову и уставился на звезды. Он был выше и крупнее Фрэнки.

— Вы же сами спросили моего совета. А вы как думаете? Либо мы будем сидеть тут и ждать, пока расколется Стречи, или поднажмем на нее, и она расколется этой ночью? Вообще-то вы здесь босс, мистер ди Стефано, но лично я полагаю, что чем дольше мы будем тут торчать, тем дальше уедет Клайв.

Фрэнки пробурчал из темноты:

— Пошли.


Его трудно было не узнать: при безжалостном освещении вестибюля отеля стоял Деларм, огромный и темный, — точно Иоанн Креститель в раскаленной пустыне; но преподобная Тина в прямом смысле зашла слишком далеко, прежде чем его заметить. Он тотчас же устремил на нее взгляд — взгляд коршуна на добычу. То, что она появилась из бара отеля, явно говорило не в ее пользу. И выражение ее лица. Не говоря уже о том, как оно застыло при виде бородача.

Впрочем, что ей теперь до него, подумала она. Когда миссис Ниббетт позвонила ей домой, поначалу она не позволила себе поверить до конца, но теперь-то, когда она встретилась со всем семейством Ниббетт и присными в баре «Холидей Инн», она позволила резонным доводам убедить себя, что титул останется за Ниббеттами. Возможно, одной миссис Ниббетт она бы и не поверила, но там были торжественный Уолтер, не говоря уж о Мертл, Конраде и Джули с Хантером, и постоянные «еще капельку» искрящегося шампанского — такое убедило бы и самого закоренелого циника. А уж эскомского приходского священника тем более, ибо преподобная мисс Гам отнюдь не была циником. Тем паче что она сама искренне хотела этому верить. Узнать, что ее приход благословлен чудесными Ниббеттами, а не грозным Делармом, было поистине блаженством.

Но вот на ее пути стоял исчезнувший было претендент. Преподобная глубоко вдохнула и выдохнула, чтобы выветрились пары шампанского, улыбнулась и смело двинулась мимо него.

— Ну что ж, — сказала она. — Борьба была трудной, и, в конце концов, победитель-то должен быть один, ведь правда?

И изо всех сил постаралась сделать сияющую свою улыбку сочувственной.

Он степенно кивнул:

— Да, пришлось попотеть. Хотя я бы предпочел, чтобы конкуренция не была такой жесткой.

— Вы когда улетаете — завтра?

— Через несколько дней.

— Видами решили полюбоваться?

— Не до того будет.

— А что тогда?

— Да так, кое-какие бумаги. Ничего особенного, — поспешил он ее заверить.

— Бумаги?

Он покачал головой:

— Так, пустяки.

Ее улыбка стала смахивать на трупное окоченение.

— Н-но вы остаетесь здесь?

— Ну да. Завтра я вряд ли смогу уделить вам время, мисс Гам, но я всегда знаю, где вас найти.

— А-а. — Она слегка вздрогнула. — Так… я могу вам понадобиться?

Он уставился на нее:

— Несомненно.

Она осторожно сглотнула.

— В-визит вежливости? — храбро предположила она.

— Надо кое-что обсудить. И исправить.

Тина изо всех сил старалась принять шутливый тон:

— А что — грядут какие-то перемены?

— Естественно.

— И… и какова же ваша роль?

— Ну, как новый лорд поместья Эском…

Она содрогнулась. Он осторожно облизнул губы.

— Я очень интересуюсь духовной жизнью своих подданных…

— Новый лорд…

Тина так и не смогла заставить себя закончить фразу, ибо она заключала в себе приговор всему эскомскому приходу. Она робко возразила:

— Но я говорила с Ниббеттами…

— Они все еще здесь?

— Тут. — Она слабо кивнула в сторону бара.

Деларм пожал плечами:

— Да толку-то от них сейчас…

— Значит, новый лорд — вы?

Она должна была это спросить. Получить подтверждение…

— Да, — объявил он — и, не удержавшись, добавил: — Я — лорд.


Странная вещь: всякий раз, когда Паттерсон приходил в состояние возбуждения, курить ему не хотелось. Старая армейская привычка, полагал он: как только начинаются боевые действия, никакого открытого огня, никаких посторонних запахов. Так что, как только в кровь стало поступать достаточное количество адреналина, потребность в стимуляторах отпадала сама собой. Вслед за Стречи и Фрэнки поднимался он по шаткой лестнице наверх. Первым шел Фрэнки. Паттерсон замыкал шествие — подавшись назад, он наблюдал, как в полумраке покачиваются ягодицы Стречи. Стоит протянуть руки — и он сможет провести ладонями по ее бедрам.

Они поднялись наверх. То ли там было светлее, то ли их глаза успели привыкнуть к темноте. А уж когда Фрэнки посветил фонариком, то стало видно очертания предметов за балкой. Оконный проем, давно лишенный всяких стекол — в дыру окна проникали обрывки лунного света и гасли на грязном полу. Крыша частично обвалилась. На деревянных стенах лежали неясные тени — то ли ящики, то ли обломки мебели. Луч фонарика Фрэнки упал на деревянный стул.

— А вот и кресло с моими инициалами, — усмехнулся он. Он уселся в него, устроил фонарик на коленях, позволяя ему освещать всю комнату.

— Где вы? — окликнул он. Луч фонарика зашарил по темноте и выхватил силуэт Стречи — ей пришлось отвернуться от слепящего света.

— Третий уровень, — буркнул он. — Только на сей раз в роли легавого — я сам.

Должно быть, он ухмылялся, но все, что она видела, — слепящий луч. Справа от нее что-то зашевелилось — это Паттерсон устраивался на полу.

Фрэнки заговорил снова — на сей раз он повысил голос. Выходит, он вовсе не ухмылялся.

— О'кей, Стречи, — уже поздно, и я начинаю терять терпение. Где Клайв, черт возьми?

— Я что — должна догадаться?

Он заорал:

— Отвечай на вопрос!

Прикрыв глаза ладонью, она уставилась в пол.

— Полагаю, что дальше, чем был, когда вы спрашивали меня в последний раз, — ответила она.

— Еще одна шуточка, — мягко сказал Фрэнки, — и я дам тебе пощечину. Очевидно, без этого не обойдется.

— Не знаю я, где он.

— Что ж, — раздался голос из темноты, — по-видимому, нам придется это из тебя выбить.

Она услышала, как скрипнул стул.

— Так ты этого добиваешься? — спросил он. Теперь он стоял, и луч его фонарика подрагивал.

— Даю тебе последний шанс, Стречи, — просто сказал он. — Мы здесь одни. Мы устали. И ты — не героиня боевика.

— Я не могу сказать вам, где он. Я не знаю.

Ди Стефано вздохнул.

— Ты мне нравилась, Стречи. Ты об этом знала? Неужели ты позволишь мне это сделать?

— Вам вовсе не надо этого делать, — ответила она. — Если, конечно, вы не получаете от этого удовольствие.

Она подняла белокурую головку и посмотрела прямо в луч фонаря. Ей надо было убедить их, что ей не страшно, — хотя если они подумают, что она не боится, это еще больше укрепит их в мысли, что она лжет.

Из темноты раздался голос Паттерсона:

— Она думает, что мы не станем бить женщину.

Фрэнки:

— Да мне как-то без разницы — мужчина, женщина…

— Я не о том — если их бьешь, они либо блюют, либо падают в обморок, а еще хуже — устраивают истерику. Есть другие способы.

— И какие?

— Полагаю, чем бить, лучше унизить их. Тебе ведь это не понравится, правда, Стречи? Я имею в виду — ты одна, а нас двое…

От отвращения Фрэнки едва не выронил фонарик:

— Вот оно что — ты собираешься ее изнасиловать? Погоди расстегивать ширинку. Нам нужна информация, а не то, о чем ты подумал.

— Кто говорит про изнасилование? — Голос Паттерсона прозвучал спокойно и размеренно. Может, темнота делала его смелее, а может, он точно знал, чего хочет. — Ее просто надо раздеть…

— Заткнись!

— Это проверенный способ — заставить заключенного раздеться. Сделать его беззащитным. Чтобы ему негде было спрятать…

— Я этого не слышал.

Но семя было заронено — Стречи в этом не сомневалась. Луч фонарика слегка дрогнул.

Паттерсон сказал:

— Видите, она прислушивается. Гляньте на нее.

Она замерла на свету, точно актриса, которую снимают крупным планом — так, чтобы была видна любая, даже самая незначительная перемена в выражении ее лица. Она пыталась казаться равнодушной. Оба мужчины молчали. Им-то проще — они стояли в темноте, и им оставалось только молча наблюдать. Чем больше проходило времени, тем отчетливее Стречи осознавала комизм ситуации. Под неумолимым лучом фонарика стояла она, недвижная, точно статуя. И чем дольше она вот так стояла, тем дольше ей приходилось стоять, потому что любое ее слово, движение или жест покажется им значимым. Она моргнула, потом еще раз. Ей хотелось моргнуть снова и снова или вовсе зажмурить глаза. Проклятый свет! Но она не должна этого делать. Она почувствовала, как глаза ее наполняются слезами.

— Последний шанс, Стречи, — заговорил Фрэнки.

Она беспомощно пожала плечами:

— Говорю же — не знаю я, где он.

— Не стоило тебе играть с большими мальчиками.

Нависла пауза. Свет слепил ее. Они преспокойно наблюдали за ней из полутьмы, пока ее терзал беспощадный луч.

Тишину нарушил Паттерсон:

— Ну, так что — заставим ее раздеться или как?

— Да уж придется.

— Хорошо. Я ее раздену.

Стречи поспешила воскликнуть:

— Нет!

Ей претила мысль, что ее будет раздевать этот гоблин. Стоит ему коснуться ее… и совершенно ясно, что произойдет дальше. Она не должна позволить ему этого.

— Хорошо. Я сама.

Интересно сможет ли она раздеться… непривлекательно? Точно она в мотеле — в одиночестве? Ничего сексапильного — просто снять с себя одежду и сложить на полу. Так, как она это делает каждый вечер перед тем, как лечь спать? Даже некрасиво — вроде как когда колготки подтягиваешь. Может, они даже разрешат ей остаться в нижнем белье. А может, и нет.

Она услышала голос Паттерсона:

— Хорошо, сама так сама. По мне, так даже лучше.

А по голосу не скажешь.

Голос Фрэнки ничего не выражал:

— Раздевайся.

Ему не нравилось происходящее — она это понимала. Когда он сказал, что она нравилась ему, — он не лгал. Не то что это его остановило бы — отнюдь. Но вот унижать ее он вовсе не хотел. Чего ему действительно бы хотелось — и она это знала, — чтобы она сейчас рассказала ему, где Клайв, а после они вместе пропустили бы по стаканчику и разошлись с миром.

Пытаясь сохранить бесстрастное лицо, она сняла теплый жакет. Быстро сложила его и положила на пол. Выпрямилась, помедлила, затем начала расстегивать пуговки на манжетах блузки. Она не должна возбуждать этих мужчин. На секунду воцарилась тишина, потом подал голос Паттерсон — он рассмеялся и принялся насвистывать первую строчку из «Стриптиза». Потом он снова рассмеялся. Происходящее ему явно нравилось.

Фрэнки оборвал его:

— Заткнись, а?

И был прав. В те несколько секунд, когда Паттерсон молчал, царила напряженная атмосфера. Паттерсон нарушил заклятье. Никогда не стоит пренебрегать магической силой тишины. Пока он молчал, все внимание было приковано к Стречи. И ее телу.

Она снова помедлила и спросила:

— Вы когда-нибудь слышали о «Тысячи и одной ночи»?

Кто-то из мужчин засопел. Что-то где-то было, но звучало слишком заумно.

Она пояснила:

— Султан желал переспать с девушкой, но вместо этого она рассказывала ему сказку. Через некоторое время выяснилось, что оба предпочитают сказки.

Фрэнки сразу насторожился:

— Ты собираешься рассказывать нам сказки?

Она должна обезоружить тишину:

— Н-ну, не совсем. Ей это удалось, но… вы ведь намного умнее всяких там султанов, верно?

— Что ты имеешь в виду?

— Она рассказывала сказки вместо того, чтобы спать с ним. Я же буду рассказывать по мере того, как раздеваюсь.

— А смысл?

— Я буду рассказывать историю, а в конце снимать что-либо из одежды. Так будет интереснее.

Паттерсон усмехнулся:

— Что же, меня это устроит.

Но Фрэнки был другого мнения.

— Ты что же — меня за дурака держишь? Пытаешься выиграть время — так ведь? Ну же, Стречи, не усложняй — скажи нам, где Клайв.

— Где он или где он может быть — эту историю вы хотите?

— К черту истории! Скажи нам, где он, или скидывай шмотки!

Без жакета становилось прохладно.

— Слышали анекдот, как один модник поехал охотиться на медведей?

— Прекрати! — Луч фонарика сердито подпрыгнул. — Еще одна шуточка — и я тебя действительно ударю!

Она примиряюще улыбнулась. Только не молчать.

— Давайте на минутку вспомним… Помните — когда Клайв появился под ручку с миссис Дин. Как вы думаете — зачем?

— Мне абсолютно наплевать.

— Вам-то конечно, Фрэнки. А вот мне… Мне до сих пор интересно — мне показалось или он действительно хотел мне что-то передать?

— Вроде…

— Вроде того — посмотри, мол, кого я привел — хорошенько посмотри, потому что это может быть важно.

— Ты опять пытаешься выиграть время, Стречи. Раздевайся.

Она вытащила блузку из юбки, да так и оставила болтаться в расстегнутом виде. Потом наклонилась и скинула туфли. Пол был холодным.

Опять тишина. Нельзя допускать тишины.

— Странно, правда? Клайв прилетел с ней из Америки, приехал в отель на одной машине, потом демонстративно вручил ее супругу — и исчез вместе с ней же?

Они не ответили. Фрэнки разгадал ее замысел, а Паттерсон просто наслаждался зрелищем.

Теперь тишина оборачивалась против нее самой.

С абсолютно несоблазнительной гримасой она просунула руки под юбку, стянула колготки и рывком спустила их до колен. Потом выпрямилась и сказала:

— Миссис Дин, может быть, вовсе и не такая, какой кажется…

И снова ответа не последовало. Она почувствовала себя неопытной актриской на прослушивании в знаменитом театре. Надо заставить их говорить:

— Она, должно быть, лет на десять моложе Линкольна, правда?

Молчание.

— Интересно, она и вправду его жена?

Паттерсон хотел что-то сказать, но Фрэнки резко бросил:

— Заткнись!

Она поняла, что реплика адресована не ей. Говори, приказала она себе. Говори же.

— Если они появились вместе в отеле… — С этими словами она расстегнула юбку. — И как — рука об руку…

— Продолжай, — вмешался Фрэнки. — И они вошли вовсе не рука об руку, раз ты об этом.

— Ну, почти. — Она кивнула лучу фонарика — точно болтала со знакомым. Однако сразу после этого стянула юбку и некрасиво вылезла из нее. Трусиков она снимать не стала.

— Они не очень-то скрывали тот факт, что они вместе. Вы уверены, что они вошли не рука об руку?

— Она прошла через вестибюль и поцеловала мужа. Если что.

На Стречи между тем остались лишь трусики, бюстгальтер и блузка. Блузка сползла на бедра, и стало казаться, что на ней больше ничего нет. С этого момента отвлекать их станет гораздо труднее.

— Кто еще был тогда в комнате?

— Какой комнате?

— В баре — когда они вошли?

— У нас тут что — театр? Снимай шмотки, и дело с концом. Мне это начинает надоедать.

— А мне нет, — заявил Паттерсон.

С мрачным видом она принялась за пуговицы на своей блузке. Не прекращай говорить, шептала она себе.

— Там еще был этот фанатик, как его там…

— Деларм.

Ага, подумала Стречи, я тебя поймала. По крайней мере, выиграю эти опасные полторы секунды, а там… Стречи вздрогнула — освещенный лучом фонарика воздух был ощутимо прохладен. Она расстегнула все пуговицы и замерла в расстегнутой блузке, с задумчивым выражением лица. Как будто кто-то смотрел на ее лицо.

— А что, если религиозный его фанатизм — всего лишь маска? Что нам, в самом деле, известно об этом человеке?

— Я-то почем знаю, — отрезал Фрэнки.

Но она продолжала несмотря ни на что:

— Зачем проповеднику титул лорда?

Блузка упала на пол. Кожу противно покалывал ночной холод. Она не ожидала, что дойдет до этого — что она будет стоять вот так, под беспощадным лучом фонарика в одних трусиках и бюстгальтере, судорожно выдумывая тему, которая может отвлечь мужчин от созерцания ее тела. С каждой секундой ей становилось все холоднее, тогда как им — напротив.

Стречи постаралась принять деловой вид — настолько, насколько это может сделать привлекательная женщина в одном нижнем белье.

— Ну, вот и все, — сказала она. — Я разделась. Мне холодно. Тем не менее я не имею ни малейшего понятия, где Клайв.

Разумеется, это не сработало — поскольку Паттерсон немедленно возразил:

— Ты не разделась. Ты еще даже не начинала!

Она презрительно прищурилась в темноту:

— Так вы этого хотели?

— А то.

— Фрэнки? Это вы все начали.

— Снимай все остальное. — Голос у него был усталым — голос человека, которому абсолютно все равно, что будет дальше.

Сперва надо снять трусики, решила она, так я их меньше всего спровоцирую. Мужчины не могут спокойно смотреть на женскую грудь. Под холодным, немигающим светом она нагнулась, стянула трусики и сняла их. Осторожней, Стречи, говорила она себе. Она присела на корточки, сжав колени, скомкала трусики и пристроила их на кучку белья. Стречи почувствовала холод. Как снаружи, так и внутри.

Когда она выпрямилась, на ней был только бюстгальтер — один из ее лучших, с кружевами, надетый специально к возвращению Клайва. Как давно это было…

И снова она услышала неприветливую тишину: тишину, предвещающую появление бедствий, таившихся во мраке. Нет, тишина была неполной: она слышала их дыхание. Или это ветер? Через разбитое стекло доносился шелестящий звук: то шумела листва на деревьях. В те несколько секунд, что она позволила тишине воцариться, немолчные звуки из темноты наполняли комнату: ветер, листва, ветви деревьев… Она слушала. Они наблюдали. Не молчать… Только не молчать…

— Пока мы тут с вами развлекаемся, где сейчас Клайв и миссис Дин? Как вы думаете? Не знаете? А я вам скажу: они смеются над вами, Фрэнки. Над всеми вами.

— Заткнись! — заорал Фрэнки.

— С каждой упущенной минутой они все дальше — вы сами помогаете им сбежать!

— Раздевайся до конца!

— Да! — хрипло хохотнул Паттерсон. — Мы хотим видеть твои сиськи!

Он нарочно огрубил слово, начисто убив привлекательность ее жестов, зато показав, что он собрался сделать. Эта затея со стриптизом была задумана вовсе не для того, чтобы заставить ее говорить. Если она сперва так решила, то теперь она точно знала правду.

Заведя руки за спину, она принялась расстегивать бюстгальтер. Стречи пришлось заставить себя говорить. Она не переставала дрожать от холода, но теперь она знала, что скажет на это Паттерсон: уж он-то ее согреет.

Она сказала:

— У Клайва была квартира в Лондоне.

— Была или есть?

Она помедлила — всего мгновение, но и его было достаточно. Фрэнки отрезал:

— Ты лжешь!

Она быстро сказала:

— В западной части Кенсингтона.

Ее руки по-прежнему были за спиной, но она знала, что в этой позе она долго не простоит. Паттерсон отрезал:

— Снимай лифчик.

Она перевела взгляд туда, где, по ее подсчетам, должно было быть лицо Фрэнки. Паттерсон добавил:

— Тогда и решим, правду ты говоришь или нет.

Фрэнки не проронил ни слова. Теперь он не станет спасать ее. Она расстегнула-таки бюстгальтер и, позволив ему упасть с плеч, наклонилась, чтобы положить его на пол; рука прикрывала грудь неловким движением. Она поднялась, ссутулив плечи и подогнув колени, безнадежно пытаясь сделать свое великолепное тело непривлекательным.

Паттерсон хмыкнул. Потом сказал:

— Что ж, так-то лучше. Теперь посмотрим, что к чему.

Фрэнки спросил:

— Так эта квартира в Кенсингтоне — она все еще есть?

Она кивнула.

Паттерсон воскликнул:

— Мы тебя не слышим! — и снова рассмеялся.

Порыв ветра зашелестел листвой деревьев. Она знала, что теперь — именно теперь, больше, чем когда-либо, — она должна говорить. Как Шахерезада в «Тысяче и одной ночи».

— Не самая лучшая квартирка, но очень удобная. Рядом с железной дорогой. Второй этаж, кажется… Поехали, я вам ее покажу?

Фрэнки ничего не ответил. Наверняка он внимательно рассматривал ее, пытаясь понять, говорит ли она в своей наготе правду. Паттерсон тоже рассматривает ее, но по другой причине. Этот последний сказал:

— Встань прямо. Дай себя хорошенько рассмотреть.

Что ж, подумала она, долго так продолжаться не могло. Игра, похоже, подходит к концу.

Она выпрямилась.

Сквозь темноту она услышала, как с шумом вдохнул Фрэнки.

Паттерсон пробормотал:

— Ну, что ты теперь думаешь, Фрэнки?

— Для тебя я — мистер ди Стефано. — Это было предостережение. Но поймет ли его Паттерсон?

Очевидно, понял:

— О'кей, мистер ди Стефано. Как вы думаете — она говорит правду?

— Кто его знает?

— Полагаю, настало время поднажать на нее — слегка прощупать почву?

И Паттерсон усмехнулся. Уже по его голосу можно было догадаться, что для него игра тоже окончена — или, напротив, только начинается. Она разделась. И заговорила. А ночь только начинается…

Он двинулся с места. В первый раз за все это время он вышел на свет. Из темноты, минуя луч фонарика, шагнул он к ней по деревянному полу и навис над ней. Лица его она не разглядела — да это было и не нужно.

Она взглянула туда, где был ди Стефано.

— Вы и вправду хотите, чтобы он это сделал, Фрэнки? Вам хочется на это смотреть?

Он не ответил. Он знал силу молчания.

Стречи сделала шаг назад. Вот и все, поняла она. Даже если она и решит убежать — куда? Еще шаг. Позади него, за конусом слепящего света, была лестница. Но до нее не добраться — он преграждал ей путь. Хоть он и задержался, чтобы услышать ответ Фрэнки, теперь он снова шел к ней. Он задержался на секунду, дав Фрэнки последний шанс сказать хоть слово. Крошечная пауза, одна-единственная возможность, что его попытаются удержать, — но нет, никто этого делать не стал, и он продолжал неумолимо приближаться. Стречи подалась назад — он протянул к ней руки. Она рванулась от него — но за ее спиной была стена. С последним шагом он заслонил собой свет.

Внезапным движением он вскинул руки и схватил ее, выворачивая запястья, притягивая к себе обнаженное тело — кожей она почувствовала грубую ткань его одежды. Огромная ладонь сжала ее руку. Теперь он выпустил ее вторую руку, удерживая ее своей одной. Свободная же его рука шарила в поисках ее незащищенной груди…

В пылу борьбы она мельком услышала, как вскрикнул Фрэнки, — и скорее почувствовала, чем заметила, что луч света дернулся и бешено запрыгал. На секунду наступила темнота. Потом свет кое-как забрезжил. Но ни она, ни Паттерсон этого не заметили — он прижимал ее к себе и все плотнее вдавливал в стену. Он был слишком силен, чтобы она могла справиться с ним. Обоим было не до того, что творилось вокруг.

Сперва фонарик Фрэнки с видимой неохотой, но все же светил. Тут его обладатель услышал какой-то звук позади себя. Он резко обернулся, и в какой-то момент луч выхватил из темноты силуэт мужчины, сидевшего на корточках на полу. Кто это? Должно быть, пролез через окно. Внезапно тот прыгнул. Фрэнки вскинул руки — но было уже поздно. Он почувствовал мощный удар в челюсть — но даже прежде весь мир погрузился во тьму…

Фонарик покатился по полу, освещая доски, точно прожектор на лесосплаве. В полумраке дальней стены отчаянно боролась Стречи, пытаясь справиться с Паттерсоном, настойчивым, точно ротвейлер, когда тот войдет в охоту. Удар по лицу отбросил его в сторону. Шатаясь, он двинулся навстречу нападающему, но у того, по всей видимости, на месте кулаков были отбойные молотки. Паттерсон рухнул на дощатый пол, но пощады не нашел и там. Неведомый противник ухватил его за шиворот, двинул головой — и ему точно расквасили нос обухом топора. Боль была невыносимой. Последней мыслью теряющего сознание Паттерсона было: жизнь — нечестная штука.

Между тем мысль эта продолжала находить подтверждение. Мужчина подскочил к лежащему, нагнулся над ним и двинул носком ботинка по ребрам. Недвижный Паттерсон издал какой-то хрюкающий звук. На обнаженную Стречи его обидчик едва взглянул.

— Одевайся, — сказал он и, поспешив через комнату, угостил таким же ударом Фрэнки — на случай, если тот вздумает очухаться.

Он подобрал фонарик. Осматривая с его помощью помещение, он избегал направлять луч на Стречи, да и сам стоял спиной к ней, дожидаясь, пока она соберет с пола свою одежду.

— Я не опоздал? — коротко спросил он.

— Почти, — честно ответила она. — Но ничего такого не случилось.

— Их было только двое?

— Да. Обними меня, Микки.

Теперь он обернулся и посмотрел на нее, направив луч фонарика в другую сторону. Микки Старр. В полумраке она обернулась к нему, держа на весу, на уровне своей талии, ворох одежды. В своей наготе она была так естественна; она неотрывно смотрела на него — даже ареолы сосков были точно два немигающих глаза. Губы ее слегка приоткрылись, но она ничего не сказала. Одежда ее упала на пол. Она протянула к нему руки — ни дать ни взять нимфа с картины викторианских времен: Потерянная и Обретенная.

Тяжело ступая, он подошел к ней; фонарик болтался у бедра. Он взглянул на него, точно это была некая рудиментарная конечность, выросшая на этом месте по курьезной ошибке природы. Опустив фонарик на пол, он обнял ее. Она прильнула к нему, прижавшись белокурой головой к его груди; зажмурив глаза, она вдохнула его запах. Неподвижным взором уставился он на стену — сторонний наблюдатель решил бы, что это его только что пытали.

Они не поцеловались; она так и осталась стоять, прижавшись к нему, обхватив руками его талию — так хватается за фальшборт тонущий пловец, спасаясь от бушующих волн.

— Микки, Микки, что я наделала…

Ответить он не смог. В мозгу его родилось было саркастическое замечание, но произнести его вслух он так и не решился. Он опустил руки и отступил в сторону. Она подалась вслед ему, точно не хотела отпускать. Но он сказал:

— Тебе надо одеться, Стречи, — и, перешагнув через фонарик, двинул Паттерсона носком ботинка.

Стречи принялась натягивать одежду, наблюдая краешком глаза, как Микки подошел к лежащему Фрэнки и пнул его. Прошло уже несколько месяцев, и она совершенно забыла, как хорошо Микки сложен. Высокий, помнилось ей, — но плотно сбитый. Широкие, как у боксера, плечи. На нем был какой-то свитер на голое тело и тесные синие джинсы. А еще ему не мешало бы причесаться. Словом, вид у него был такой, точно он только что вскочил с кровати и натянул на себя первое, что попалось под руку.

Так оно, похоже, и было.

К этому моменту она уже была полностью одета, и он, казалось, это почувствовал. Обернувшись к ней, он спросил:

— Ну, что будешь делать с нашими двумя приятелями?

— Когда они очнутся?

Он пожал плечами — его характерный жест.

— Через пару минут. А то и меньше.

Он уставился на нее. Тут же нахлынули воспоминания, но она сказала:

— Оставь их, Микки, — пора уходить отсюда.

— Ты ведь знаешь, что они собирались с тобой сделать.

Если бы у Микки был нож, он бы прирезал их не раздумывая — и она это знала.

— Все кончено. Пошли отсюда.

— Я свяжу их.

— У нас нет времени.

— Если я их свяжу, времени у нас будет навалом.

Она посмотрела в окно, пытаясь что-то разглядеть в ночи:

— Я не слышала твоей машины.

— И не должна была. Она припаркована у подножья холма в полумиле отсюда.

В лунном свете ей удалось разглядеть блиставшую на воде рябь. Но то, что находилось на другом берегу, было отгорожено от взора стеной мрака. Он сказал:

— Остальной путь я бежал. Все ноги промочил.

Она улыбнулась:

— Я куплю тебе новые ботинки.

Он выключил фонарик.

— Есть тут что-нибудь типа веревки?

— Бог его знает.

— Надо было захватить. Мы не можем их вот так оставить.

— Придется.

Паттерсон застонал. Микки молниеносным движением метнулся к нему. Она закричала:

— Микки! Не надо!

Но он уже наклонился над ним и с той же быстротой двинул ему в челюсть. Он подошел к лежавшему у ее ног Фрэнки. Она снова вскрикнула:

— Нет!

— Они что — твои друзья?

— Нет, но…

Микки уже нагнулся над Фрэнки. Не поднимая головы, он сказал:

— Знаешь, когда я был маленьким и наш пес стал совсем дряхлым, мой отец решил — ну, понимаешь — избавиться от него? В тот день, когда он убил пса, он отправил меня к дяде. Я знал, что папа собирается делать, но мне вовсе не надо было торчать там и на все это смотреть. Так что тебе лучше спуститься вниз.

— Ты не можешь…

В темноте лицо Микки застыло, точно маска:

— А что ты предлагаешь?

— Нет, Микки. Надо найти веревку и связать их. Ты не можешь их убить.

— Почему нет?

Мы не можем.

Через мгновение он выпрямился:

— Доберись я сюда на пару минут позже, мне пришлось бы это сделать.

— Ты не такой, как они, Микки.

Он посмотрел на нее.

— Не совсем такой.

Она положила ладонь ему на запястье и почувствовала, как он вздрогнул.

— Совсем не такой, Микки.

Он был не в силах оторвать от нее взгляд. Но все, что он сказал, было:

— В полумиле отсюда.


В «Серп и мотыгу» они добрались часа в два ночи — свет нигде не горел. Микки выключил мотор, и они вступили в темноту. Как будто кто завязал им глаза черным бархатом.

— Я уж забыл, когда в последний раз был за городом, — вздохнул Микки.

Он включил маленький фонарик, и они принялись пробираться к входной двери паба. Пока она рылась в сумочке в поисках ключа, Микки светил ей фонариком. Дверь с шумом распахнулась.

Он спросил:

— Где здесь свет включается?

— Вот выключатель.

Она щелкнула им:

— Для поздних клиентов.

Микки оглядел паб:

— Здорово. Стильно так. Так вот где ты обитаешь?

— Обитала. Мне здесь нравилось.

Он снова пожал плечами.

— А те парни знают, где ты живешь?

Она вздохнула:

— Да. Подождешь внизу, пока я соберу вещи?

— Чтобы меня арестовали за то, что пью в неурочное время? Нет уж. Тебе придется доверять мне в своей спальне.

Она слегка улыбнулась и провела его наверх.

Пакуя чемодан, она заметила:

— С тобой эта комната стала казаться меньше.

— Извини.

— Весь мир стал казаться меньше.

— Не надо, Стречи.

Она поймала его взгляд:

— Прости.

— За что?

— За все.

Он оглядел ее маленькую комнатку.

— Выходит, — осторожно спросил он, — ты снова спишь в одиночестве?

Она что-то пробормотала про себя.

— А что сталось с Клайвом?

— Да где-то поблизости ошивается.

Микки кивнул.

— Он приехал из Америки вместе с тобой?

— Просто приехал.

— А-а.

— Но когда я попала в беду, я позвонила тебе.

Микки отвернулся.

— Только чемодан — и все?

— Я путешествую налегке.

На ее руке висели плащ и пальто. Автоматически она сунула ему чемодан. Он спросил:

— Что это?

— Мой чемодан.

— Я что-то слышал.

Она помедлила.

— Но ведь мы не одни в пабе.

— Это снаружи. Вроде машина.

Они прислушались. Тихо.

— Ты чего-то боишься, Микки?

Он заставлял бояться и ее. Но она не подала виду.

— Ведь сам же сказал, что сто лет не был за городом.

На полпути вниз по лестнице он вновь замер:

— А это что было?

— Дверь, по-моему. Пошли.

Они продолжали спускаться по ступенькам. Но только они оказались внизу, как над их головами раздался голос:

— Кто там? Эй!

Зажегся свет.

— Что происходит?

На лестницу выскочил человек. Это был бармен в наспех завязанном халате.

— Стречи?

Люк уставился на Микки Старра.

Она ответила:

— Мне очень жаль, но теперь мне надо уезжать.

Тот бросил взгляд на запястье, но часов на нем не было. Она спросила:

— Я не вас не разбудила?

— Кто это с вами?

Микки молчал.

— Друг, — ответила она.

— Очередной? Кто на сей раз — Князь Тьмы?

Момент — и Стречи уже улыбалась:

— Нет, они же не все лорды. Этот — особенный.

— Счастливец.

Бармен спустился по лестнице. Она сказала:

— Нет, я вовсе не собиралась удирать ночью, при лунном свете…

— Потому что сегодня нет луны? Ну, вы ведь заплатили вперед, так что в любом случае это не бегство. — Он не спускал глаз с Микки. — Могу я взглянуть, что в этой сумке?

— Это мой чемодан, — быстро сказала Стречи. — Не думаете же вы, что мы — воры.

— Уж не знаю, что и думать. Когда поздней ночью встречаешь постороннего мужчину с большой и тяжелой сумкой, разве думаешь, что он — вор?

Она ответила:

— Открой чемодан, Микки.

Помедлив, он повиновался. Он пристроил чемодан на ближайший столик, открыл его и продемонстрировал содержимое. Люк подошел поближе, чтобы лучше рассмотреть.

— Спасибо, Микки.

Он зашел по другую сторону стола. Люк тоже был не субтильного телосложения, но до Микки ему было далеко. К тому же он был неглуп. Спросив:

— Вы позволите? — он принялся перебирать вещи.

Микки быстро взглянул на Стречи. Та откликнулась:

— Конечно позволю.

Очень быстро Люк убедился, что фамильного серебра в ее багаже нет.

— Даже бутылки виски нет. Что ж, я должен был проверить.

— Понимаю. Должно быть, все это выглядит весьма подозрительно.

— Что — это? Полночь, тяжелый чемодан и тому подобное? Нет, вовсе нет. Хотя ближайший автобус будет в четверг.

— Срочные дела.

— Я так и догадался.

— Что же. — Она беспомощно пожала плечами. — Похоже, нам пора.

— Похоже на то. Ну, Стречи, вы были хорошей гостьей — но не затруднит ли вас оставить адрес? Хотя не думаю — даже лорду Эском! — Он пристально посмотрел на нее. — Кому-либо из лордов Эском.

Она улыбнулась:

— А он только один.

Он тихо пропел:

— То-олько один лорд Эском.

— Приятно было познакомиться, — буркнул Микки. — И голос у тебя ничего. Только не звони нам — мы сами тебя найдем, если что.

Как только они выехали с парковки, Микки сказал:

— Похоже, у тебя есть что мне рассказать.

— Это долгая и запутанная история.

— Я готов ее выслушать.

Над дорогой нависали кусты живой изгороди — в свете фар они казались грязно-желтыми. Дорогу перебежал кролик.

Она спросила:

— Ты ведь не знаком с Клайвом?

— А-а, так это из-за твоего бойфренда..?

— Он задумал аферу. Купил, значит, титул давно почивших лордов поместья — слышал, они продаются? Потом обманом продал его дюжине американцев — по заоблачной цене.

— Ты умеешь выбирать мужчин.

Она пропустила эту реплику мимо ушей.

— Вообще-то это не противозаконно…

— Просто-напросто афера.

— Титулы эти можно купить на специальном аукционе — они проводятся раз-два в году. Так вот, Клайв купил два титула — один для себя (он теперь Клайв, лорд Лоуэр-Марш), а со вторым приехал в Америку и представил его как нечто грандиозное.

— Старая история — как про шляпника.

— Про какого шляпника?

Микки не отрывал взгляда от дороги, ибо та была узкой и ограниченной с обеих сторон:

— В витрине одного шляпника были выставлены шляпы с табличкой: «Дешевые шляпы — всего пять фунтов штука». Но никто не желал их покупать. Тогда он убрал из витрины все шляпы, оставив лишь одну — он водрузил ее на возвышение и вывесил этикетку: «Эксклюзивная модель — сорок девять фунтов девяносто пять шиллингов». Он распродал всё.

Она улыбнулась:

— Примерно так же поступил и Клайв. Подобные титулы могут стоить и сотни тысяч фунтов, но самые дешевые уходят меньше чем за десять. Но Америка далеко, и тамошние жители об этом не знают. А те, кто знает, не стали бы ничего покупать у Клайва.

— Ну… каждую минуту рождается по дураку.

Микки закусил губу. Стречи показалось, что он снова стал избегать смотреть на нее. Она спросила:

— Вот влипла, правда?

Он ответил не сразу.

— Да уж.

Она вздохнула:

— Мне опять стало скучно. Знаешь — жизнь идет своим чередом, солнышко светит, каждый день так похож на остальные… Мне просто надоело. Захотелось приключений. Это моя слабость — а ведь жизнь только из них и состоит, верно?

— Я помню, когда в твоей жизни светило солнце. — Он устремил свой взгляд в ночную темень. — Наверное, увлекательно было, когда этот «лорд Клайв» стал подбивать к тебе клинья?

— Чтобы произвести на меня впечатление, нужно больше, чем громкий титул.

— Тогда чем же? Глупый вопрос. Забудь, что я спрашивал. А сейчас где он?

— Бог его знает.

Он покосился на нее:

— А поподробней?

Она коснулась его руки, что держала руль.

— Он бросил меня — убежал с одной блондинкой. Но хуже всего то, что он оставил меня с младенцем на руках.

Он резко обернулся:

— С младенцем?

— В переносном смысле, разумеется. — Она не спешила убирать руку. — Так случилось, что по всем документам владелица фирмы-продавца — я. Я-то думала, что мы продаем лишь один титул — купили за пять тысяч, а продали за сто — неплохой куш, правда? Я же не знала, что титул будет продаваться столько раз! Я ждала прибытия только одного лорда Эском, а их прилетел целый самолет!

— Очевидная уловка.

— Со стороны-то все виднее, так? Клайв надул их, а заодно и меня. Но даже он не ожидал, что в Англию пожелают приехать все покупатели. Он-то думал, что эта покупка — дань тщеславию, и они будут сидеть дома и чахнуть над своими пергаментами, а потом уж приедут в страну — причем по очереди.

— А он — такой тонкий знаток человеческой натуры?

— Ты относишься к нему с предубеждением, Микки. — Еще бы это было не так. Она легонько сжала его руку. — В любом случае, четыре лорда уже прибыли, и это еще не все! Я же даже толком не знаю, сколько титулов продал Клайв! Может, скоро приедут все.

— Но тебя, чтобы встретить их, не будет.

— Господи, нет.

Он помедлил:

— А где ты будешь?

Она убрала руку:

— Не знаю, Микки. Где-нибудь далеко, где я смогу спокойно зализывать раны.

— Ну а сейчас — сейчас ты куда?

Она вздохнула:

— У меня и дома-то больше нет. Все, что у меня есть, умещается в этом чемодане.

— Тогда нам надо найти Клайва.

— Я не имею понятия, где он. Возможно, уже улетел в Америку с Глорией. Да и плевать на него. Мне бы смыться. И забыть про все это.

— Полагаю, лучше все-таки найти его.

— Пусть себе горит в аду. Я пас.

— Ты можешь пожить у меня, — наугад сказал он. — Пока все не утрясется.

— Я недолго. — На мгновение она закрыла глаза, потом обернулась к нему: — Должно быть, ты ненавидишь меня, Микки. Такую обманщицу…

— Ненавидеть тебя? — Он горько усмехнулся. — Спал бы тогда себе и спал.

Она придвинулась к нему и обняла его за плечи:

— Мне очень жаль. Серьезно… ой, у тебя новый лосьон после бритья?

— Бритья? — Он провел пальцем по щеке. — Я не брился вот уже… двадцать часов. Нет, это мой запах.

— Не угадал, ублюдок, — это мой запах.

Голос раздался так внезапно, что машина едва не съехала в кювет. Он раздался сзади — из крохотного пространства за их головами. Микки лишь искоса взглянул через плечо — но Стречи резко обернулась и очутилась лицом к лицу с Фрэнки ди Стефано и его пистолетом.

— Вы хорошо сказали, мистер, — спали бы и спали.

Дуло пистолета уперлось в челюсть Микки. Стречи небрежно потянулась было к оружию, но Фрэнки мигом перевел пушку на нее.

— Это касается вас обоих.

Стречи обозрела его:

— В меня не стреляйте — если хотите найти Клайва.

— Я спрашивал — и ты только что сказала, что не знаешь, где он.

— Тогда ладно. Вас где высадить?

— Убери свою хорошенькую мордашку. Смотри вперед.

Помедлив, она повиновалась. Фрэнки сообщил:

— На случай если кому интересно: я отправил своего приятеля в ближайший травмпункт. На моей машине.

Стречи ответила:

— Я так за него испугалась! Он будет жить?

Фрэнки усмехнулся:

— Будет, будет — куда он денется. — Он потрепал Микки по щеке. — Обрати особое внимание — полагаю, ты сломал ему нос. В «Холидей Инн».

— А где это? — спросил Микки.

— Объясни ему, Стречи.

Она округлила глаза:

— Откуда мне знать? Машину вел Микки. Да я вообще не имею понятия, где мы.

Микки притормозил.

Фрэнки сказал:

— Ну что, большой мальчик, — вылезай.

Микки выдержал его взгляд.

— Чтобы получить пулю?

— Вылезай!

— Нет уж, стреляй прямо тут. Убирать-то тебе.

— Страна идиотов, — рявкнул Фрэнки. — Послушай, у меня была трудная ночь. Я зол как черт. Вылезай, кому говорят.

Микки нахмурился и посмотрел на него. Стречи догадалась, что́ он собирается делать: он уже проделывал это однажды на ее глазах. Он подался вперед и сказал:

— О'кей. Только ответь мне на один вопрос.

У него сделался озадаченный вид. Свои большие руки он держал на заднем сиденье. Не успел Фрэнки ответить, как Микки выбросил вперед руку и схватил его пистолет. Завязалась борьба. Тут Фрэнки нечаянно нажал на курок. Грохот был такой, будто кто-то взорвал прямо в машине ручную гранату. Даже стекла задрожали. Но не успело смолкнуть эхо выстрела, как пушка уже была в руках Микки.

— Ты в порядке, Стречи?

— Д-да. — Голос ее дрожал. — Но в крыше дыра.

Глаза Фрэнки сверкали гневом:

— Я убью тебя!

— Ты немного опоздал, сынок. А теперь твоя очередь. Вылезай из машины. Пойдешь пешком.

Фрэнки уставился на него.

— Ты — покойник!

— А пушка-то у меня.

— В следующий раз…

— А что, будет следующий раз?

Вмешалась Стречи:

— Прекратите вести себя как первоклассники! Никто не собирается никого убивать. Это всего-навсего деньги, Фрэнки.

— И гордость! — возразил он.

И покосился на Микки. Но тот кивнул:

— Согласен. Но тогда тебе нужен этот… лорд Клайв.

— А вы не знаете, где он, — я это понял, спрятавшись в салоне и подслушивая ваши разговоры. Но все, что у меня есть, — вы двое.

— Нас у тебя нет. Выходи из машины.

Фрэнки уселся на заднее сиденье:

— Решили помыть машину?

Стречи тихо сказала:

— Мне очень не хочется в этом признаваться, Микки, — но я так глубоко во всем этом завязла, что уже не смогу убежать.

— От этого типа? Мне вовсе не надо убивать его, Стречи. Я высажу его прямо здесь, на обочине. К тому времени, как он доберется до дома, ты будешь за сотни миль отсюда. А если полетишь на самолете — то и за тысячи.

— Он — только один из покупателей.

— А что — они все такие?

— Моя компания должна каждому из них по сто тысяч. Я не знаю, сколько всего было покупателей, но даже если десять — это уже миллион долларов. Не могу же я просто улететь на какой-нибудь пляж и спрятать там голову в песок?

Фрэнки тихо сидел и слушал разговор.

Микки сказал:

— У тебя нет выбора, Стречи. А таких денег — тем более. Останешься здесь — загремишь в тюрьму.

— Что никому не поможет, — вздохнула она. И, обернувшись к Фрэнки: — Правда ведь?

Фрэнки поежился:

— О, я уже все прекрасно понял. Что я хочу сказать — то, что у нас с вами общая цель.

— У всех у нас общая цель.

— У кого это — у всех? Вы имеете в виду остальных? Чем эти придурки могут нам пригодиться? Послушайте, когда мы найдем этого чертова Клайва, я на все сто уверен, что всех денег у него нет. Что у него их полно, это точно. По крайней мере, моя сотня у него есть.

— Вы этого хотите?

Фрэнки злобно покосился на них:

— Я хочу все его деньги. До последнего пенни. И еще я хочу вырвать ему глотку. А ты, Стречи, — какую часть его тела хочешь вырвать ты?

Загрузка...