Не та профессия-3

Глава 32

— Что случилось? — спрашиваем синхронно с Алтынай уже в шатре, переводя взгляд с сотника на Актара.

— Пропал один из наших сразу после того, как отошёл в пуштунскую часть лагеря, — коротко докладывает человек Алтынай. — Ушёл договориться о порядке прохождения конных часовых на дальних подступах, после чего не вернулся. Пашто говорят, от них ушёл обратно.

— Мы ничего ему не делали, — торопится выпалить Актар. — Я уже проверил. Он действительно был у нас, обо всём договорились. Решали, что ночные смены сейчас ваши, так как ваши кони на открытом пространстве чуют лучше. Между собой люди не ссорились, не враждовали. Кроме того, я сам переговорил с каждым из наших, — старик многозначительно опускает веки, намекая на то, что соврать ему не получится. — А ещё у нас тоже человек пропал. Пошёл за вашим вдогонку, что-то переспросить. Обратно не вернулся.

— Давайте честно. До пропавшего пуштуна нам дела нет, тем более что исчез он в очень интересный момент. Кони, кстати, все на месте… Нашего человека скорее всего уже нет в живых, — после паузы роняет сотник Алтынай. — Ну или куда бы он делся? Средь бела дня, внутри лагеря. Мы не обвиняем пашто, но у всего должно быть своё объяснение. И его нужно найти, потому что в противном случае… — он недоговаривает, но всё понятно и так.

Распри между народами могут вспыхнуть с новой силой и в любой момент.

— Я не знаю, как доказать, что мы ни при чём, — упрямо бычится Актар. — Если бы Разия была вашей, она могла бы прочесть каждого из нашего отряда, во всех подробностях. В вашу пользу. Но поскольку она — персиянка, ближе к нам, и вообще принята в мой род, то и насчёт её слов у туркан могут возникнуть подозрения на ровном месте. Даже если она будет говорит чистую правду, вы ей всё равно можете не поверить.

— Во-первых, опросить каждого из твоих людей могу и я сама, — начинает рассуждать вслух Алтынай, напоминая о встроенном «детекторе лжи» почти у каждого вождя здесь. — Во-вторых, есть мнение, что доказывать надо вину, а не невиновность. — Она при этом весело смотрит на меня, несмотря на остроту момента.

Ну да. Мы с ней это обсуждали. Презумпция невиновности как-то слёту и моментально осела ей в мозги, уж не знаю, по каким соображениям.

— А никаких свидетельств вины пашто лично я пока не вижу, — веско подытоживает Алтынай. — Только туманные подозрения, основывающиеся большей частью на межплеменной розни.

— Ты мудра не по годам. Я рад, что у туркан есть такой вождь, — серьёзно кивает Актар, выдыхая с облегчением. — Но теперь понять бы, что делать дальше? Сегодня ваш человек пропал. Это очень плохо. Завтра, если не найдётся и наш, это будет уже гораздо хуже.

— То понятно, — подаю голос со своего места. — Что делать — тоже понятно. Пойдём искать. Не может быть, чтоб днём, да внутри лагеря, никто ничего не увидел.

_________

Единый на первый взгляд, большой лагерь, при ближайшем рассмотрении, на самом деле представлял собой совокупность трёх поменьше. Ближе к долине, в которой велись тренировки, стояли шатры туркан — их коням требовалось больше пространства вокруг. Ближе к взгорку, вплотную к скальным обломкам, остановились пашто. А чуть дальше, как будто образуя третью вершину треугольника, стояли куффары, старший из которых явно был давним и большим другом Атарбая.

Когда Актар, Алтынай, сам Атарбай вышли из ханского шатра, абсолютно все участники похода отложили свои занятия, ожидая развития событий: конфликт между туркан и пашто буквально висел в воздухе.

Отчасти разрядила обстановку сама Алтынай, по-свойски обнимающая Актара за плечо (вопреки всем пуштунским обычаям; но у дочери Степного Хана свои представления о верном). Заодно она что-то втолковывала старику на ходу, активно размахивая второй рукой. Предводители похода ссориться явно не собирались, что тут же благотворно отразилось на всех простых людях.

Пашто выдохнули с облегчением, особенно с учётом своего численного меньшинства.

Туркан же скорее заинтересовались, что будет дальше: Атарбай, явно с ведома обоих вождей, своей ставшей уже привычной неторопливой рысью сбегал за Разиёй и теперь шёл с ней по лагерю, от шатра к шатру, не упуская никого и о чём-то активно споря на фарси.

Способности новой «родственницы» Актара, по большому счёту, ни для кого секретом не были (в Степи ничего не утаишь), но всем было интересно: а что дальше? Положа руку на сердце, сами туркан не сильно верили в причастность пуштунов к пропаже своего человека. Но и не назначить виновного было никак невозможно. Оставалась, правда, ещё та часть лагеря, где жили куффары, однако пашто в роли обвиняемых и подозреваемых выглядели предпочтительнее и привычнее.

Атарбай тем временем вместе с Разиёй прошли в течение часа весь лагерь, останавливаясь то тут, то там, о чём-то шёпотом споря. По крайней мере, со стороны всё выглядело именно так.

Ничего интересного не происходило. Видимо, что-то в замысле здоровяка и персиянки пошло не так, поскольку они повернули на второй круг.

Лагерь достаточно быстро вернулся к обычным занятиям, поскольку, зная Атарбая, все понимали: таким образом он может бродить и час, и два, и три, выискивая что-то, понятное только ему. Разия же, будучи женщиной и чуточку чужой, наверняка не могла прямо отказать брату дочери Хана и вынуждена была сопровождать его, если он её об этом в лоб попросил.

Лагерь пошептался и успокоился: ну мало ли, а вдруг за этим что-то стоит. Пусть ищут. Хуже всё равно уже не будет.

Ещё через два прохода вдоль шатров здоровяк с персиянкой уверенно свернули к палаткам куффаров. Чуть не доходя до стоянки чужеземцев, Атарбай принялся быстро откидывать запоры и заглядывать в ящики, содержавшие груз, что прибыл на корабле.

Всё происходило на виду у лагеря, потому смотрелось обыденно и обычно. Открыв очередной ящик, Атарбай переглянулся с Разиёй, тут же прикрывшей рот краем платка и удивлённо раскрывшей миндалевидные глаза ещё шире.

Затем здоровяк почесал затылок, свёл руки в замок за затылком же и переливисто затейливо просвистел какой-то непонятный сигнал.

Через пару мгновений из шатра куффаров (одного из) высунулся старик, друг Атарбая.

Здоровяк поманил того пальцем и взглядом указал на содержимое ящика.

Вообще-то, все присутствовавшие свято почитали дисциплину в походе. Но происходящее было слишком интересным, чтоб сидеть сложа руки; да и запрета на какие-то действия никто никому не давал.

Через некоторое время вокруг необычного ящика стояли и туркан, и пашто, с удивлением наблюдая расчленённые фрагменты двух тел.

В четырёх ногах, четырёх руках, двух головах и двух «коробках», ранее бывших туловищами, угадывались те самые двое пропавших, туркан и пашто.

— Иманды болсын, — туркан, не сговариваясь, принялись вскидывать руки в ритуальном жесте. (прим. Соболезнование по факту утраты и по случаю смерти).

Пашто, закаменев лицами, отзеркалили жест, лишь беззвучно шевеля губами.

— Вот и оба нашлись, — выждав паузу, обронил Атарбай, не впечатлившись увиденным, в отличие от многих.

Актар и Алтынай, подошедшие мало не последними, были скорее удивлены, чем напуганы или раздосадованы. Старик-вазири собирался что-то сказать и уже открыл для этого рот, но дочь Хана коротко хлопнула его ладонью по спине и, наклонив за шею к себе, что-то ожесточённо зашептала на ухо.

Актар, по мере слов Алтынай, из хмурого состояния перетёк в удивлённое, потом — в задумчивое. Пуштуны давно заметили: дочь Степного Хана, формально принадлежа к слабому полу, от пуштунских женщин отличалась разительно. Мало того, что она позволяла себе изрядно (по меркам более чем консервативных пашто) — например, касаться чужих ей мужчин руками при всех. Но ещё у неё было какое-то необъяснимое влияние на Актара. Если честно, в своей среде старик имел репутацию достаточно твердолобого, прямолинейного и уж никак не компромиссного человека. Быстро принимая решения, вынося суждения и тут же вспыхивая, подобно хворосту, старейшина каррани очень неохотно не то что менял своё мнение, а и даже прислушивался к чьему-то ещё.

Кроме Алтынай. Девочка имела какое-то необъяснимое для пашто сродство душ со стариком, подчиняясь коему, Актар порой менялся до неузнаваемости.

Вот и сейчас. Выслушав Алтынай, он лишь коротко кивнул ей. Затем перебросился парой слов с Разиёй, после чего жестом указал дочери Хана, что идёт к себе. Вытянув вверх два пальца, Актар жестом пояснил ей (и всем присутствующим), что он пьёт чай возле своей палатки и ждёт её там же, приглашая присоединиться. Когда она сможет.

Алтынай повела бровями, глядя старику в глаза и как будто что-то сообщая, затем громко объявила вслух:

— Разбираться будет Атарбай! В вопросе гибели двух наших людей, он является рукой и голосом Ханского Шатра! Актар, подожди, я с тобой…

— Разбираться будет Атарбай. Если потребуется, помогать ему во всём, — хмуро продублировал на пушту старик и позволил дочери Хана подхватить себя под руку и увлечь к площадке перед собственным шатром.

Ещё через некоторое время девочка со стариком безмятежно (на вид) пили чай перед входом в палатку Актара, перебрасываясь короткими фразами и будто бы спокойно ожидая результатов действий Атарбая.

Атарбай тем временем о чём-то попросил Разию. Та сходила к себе, чтоб тут же вернуться с Мазияром — своим младшим «братом», которого она взяла на воспитание у его родни ещё в Бамиане. Малец путешествовал с ней, но настолько не привлекал ничьего внимания, что его и не замечали до этого момента.

Мазияр, серьёзно выслушав Разию, уверенно кивнул насчёт каких-то растений (в которых слышавшие опознали те самые травы, что на фарси и дари называются по-разному). Несколько раз переспросив «старшую сестру», он поправил её на свой лад (не заметив её мягкой улыбки) и буквально через четверть часа уже разводил подобие костра, запихивая в него какие-то ободранные в округе кусты.

Все присутствовавшие правоверные, с одной стороны, искренне беспокоились о надлежащем погребении поруганных тел погибших. До заката оставалось хоть и порядком, но всё же не так, чтоб слишком много. С другой стороны, Атарбай, назначенный главным сразу двумя непререкаемыми в этом походе вождями, явно знал, что делал. Выкладывая из фрагментов тел на земле подобия того, чем они были при жизни. Правоверные роптали, но не спорили: у всех на слуху был ещё не забывшийся случай со старухой Нигорой, которую Атарбай на пару с почтенным Файзуллой неподобающе разоблачили при всём городе. А потом спасли ей жизнь, вытянув бабку, почитай, с того края кромки.

Разия, периодически вдыхая дым раскуриваемых Мазияром трав, выглядела всё отрешённее. На каком-то этапе Атарбай вопросительно посмотрел на неё, сказав одно-единственное непонятное слово:

— Резонанс?

Персиянка кивнула в ответ и прикрыла глаза.

Мазияр моментально отскочил шагов на пять и прижался к подошедшему Актару.

Атарбай тем временем, тоже прикрыв глаза, водил рукой над останками погибшего туркан.

— Ворожба и глумление над телами есть харам, — раздался хмурый голос одного из соплеменников Алтынай, дед коего был известным в округе бием.

— Не мешай. Резонанс, — повторил непонятное слово Атарбай, не открывая глаз. — Алтынай, уйми своего человека.

— Он потом всё пояснит, — мягко обозначила Алтынай, дико сверкая при этом глазами и с силой впечатывая небольшой кулак в бок разговорчивому земляку.

Тот только охнул от боли.

— Разия, говори, что видишь. Актар тут, я чувствую, — скомандовал тем временем на фарси здоровяк, чуть поворачиваясь к Разие и не открывая глаз.

Актар, коршуном глядя на происходящее, моментально переложил услышанное свистящим шёпотом на туркан, чтоб было понятно всем без исключения.

— Куффар. Странный амулет. Можно говорить далеко. Видел раньше во дворце наместника. Почему? Разве можно? Запрет. Подойти спросить. Удар. За что? — отстранённо произнесла в тягучей тишине Разия, после чего раскрыла глаза, резко выдохнула и, уподобившись Алтынай, хлопнула Атарбая ладонью по груди. — Дальше чернота. Видимо, умер. Устала, не могу пока! Давай отдохнём.

— Давай, — медленно выпустил воздух сквозь плотно сжатые губы Атарбай и тоже раскрыл глаза.

Из присутствовавших, с полуслова понял происходящее только Актар. Он что-то шепнул Мазияру, затем — Алтынай (которая тоже оторвалась от чая и подошла), потом спросил Разию на фарси:

— Ты сама-то уверена? Всё точно?

Та лишь молча кивнула, зачем-то коснувшись пальцами своих глаз.

— Атарбай, твои гости понимают по-нашему? — продолжил старик уже на пушту, причём на диалекте вазири, старательно коверкая слова и делая свою речь почти неразличимой для того, кто не жил в Вазиристане.

— Нет, но переживать не нужно. Я разберусь, в вашем присутствии. — Уверенно кивнул брат дочери Хана. — Поверь. Кто сделал это, мне тоже не друг. Но мы ещё не закончили.

— А чего ждём? — буднично поинтересовался Актар, предусмотрительно не позволяя себе даже намёка на любопытный взгляд в сторону куффаров.

— Пока Разия отдохнёт. У меня резерв больше, я дольше могу держать концентрацию, — непонятно для окружающих пробормотал Атарбай. Затем добавил. — Это был туркан. Ещё с вашим пашто надо разобраться.

К удивлению многих, Актар его почему-то понял (видимо, потому, что давно жил):

— Ты смотришь в его душу, а она «читает» тебя? — уверенно хмыкнул старик, явно скорее утверждая, чем задавая вопрос.

— Угу. Только так и возможно. — Пробормотал Атарбай, думая о чём-то своём.

— Я раньше слышал, это всё можно делать в одиночку, — задумчиво продолжил Актар.

— Не мне. Я слишком молод и слаб. Не умею и половины того, что Разия.

— Я не вижу мёртвых, — добавила персиянка на фарси. Затем перешла на туркан. — Алтынай, распорядись, пожалуйста, чтоб никого из куффаров из лагеря не выпускали?

— Сделано, — вернулась через двадцать ударов сердца от своих дочь Хана.