(Не) в кадре

Глава 20

В такси меня трясет как припадочную. Не могу усмирить бушующую внутри бурю. Не могу найти себе места, суетливо дергаясь на заднем сиденье. Не могу сконцентрироваться ни на одной связной мысли. Не могу понять, как оказалась в ситуации, которую даже в самом жутком кошмаре представить не могла.

Последние семь лет я жила без особых потрясений. Как и абсолютно всех людей на планете меня периодически штормило и случилась проблемы, требующие экстренного вмешательства, но они были решаемы и понятны, и не разносили мою нервную систему в щепки.

Я всегда понимала, что делать дальше, какие совершить действия, чтобы исправить нестабильное положение и разумным путем найти выход из кризиса. Я гордилась своей обретенной выдержкой и способностью аналитически мыслить и прогнозировать жизнь на годы вперед. Я считала, что у меня получается соблюдать идеальный баланс между построением карьеры и поддержанием экологичной атмосферы внутри семьи. Я была уверена, что никто и ничто не сможет пошатнуть мой с таким трудом выстроенный понятный и уютный мирок. Боже, да я даже с Грудиниными долгие годы умудрялась сосуществовать без острых конфликтов, засунув свое обострённое чувство справедливости куда подальше. И все ради того, чтобы удержать этот самый баланс и оградить мою семью от лишних встрясок и выяснений отношений.

А что теперь?

Что, черт возьми, мне делать теперь?

Как найти пресловутый правильный выход, если я сама себя не контролирую, не узнаю и не понимаю.

С меня словно сняли кожу и сорвали защитные шоры с глаз, показав реальность, о существовании которой я давно забыла. И не хотела вспоминать. Клянусь, это правда. Какой-то месяц назад меня целиком и полностью устраивала моя устоявшаяся размеренная жизнь. Я чувствовала себя счастливой матерью, заботливой женой и успешной женщиной, которая много добилась своим физическим и интеллектуальным трудом.

Меня устраивало всё, абсолютно всё, что я имею. Боже, это же так легко понять и настолько очевидно, что нелепо даже объяснять. Многие, кто имел за плечами слепую сумасшедшую любовь и взрывные отношения, отставившие выжженную дыру в сердце, навсегда закрывают в себе тягу к подобным встряскам. Это своего рода выработанный иммунитет, инстинкт самосохранения и потребность в тихой гавани, где редко случающиеся шторма набирают не больше трех баллов.

Вы спросите, как меня такую практичную, разумную и осознанную угораздило проснуться в постели с любовником, лоб в лоб столкнуться с его женой, испытать при этом ни стыд, ни желание провалиться под землю и побежать в церковь замаливать грехи, а жгучее желание вцепиться в ее светлые ухоженные космы и расцарапать кукольно-красивое лицо?

Так вот — у меня нет ответа на этот вопрос, как нет и объяснения тому, что в моей голове не зародилось ни малейшего желания попросить прощения у женщины, мужа которой я незаконно и нечестно присвоила себе на целую неделю. В моем перекошенном представлении подлая разлучница не я, а щипаная выдра, занявшая в жизни Красавина мое место. Мое!

Разве это не абсурд? Не безумие? Драться за женатого мужчину, имея при этом законного мужа? Да, до драки дело не дошло. Макс удержал взбешенную Киру, не позволив ей начать потасовку, но я была готова…

Я, черт возьми, хотела надрать ей зад и проредить белокурую шевелюру. Господи, откуда во мне взялось столько животной кровожадности?

Где та стабильная целеустремлённая и уравновешенная Варя, которой я была на протяжении многих лет?

Как ее вернуть?

И нужно ли возвращать?

— Вам плохо? — вежливо интересуется таксист, заметив мое взвинченное состояние.

Прозвучавший вопрос точь-в-точь повторяет другой, заданный другим таксистом и в другом такси. Без малого девять лет назад. Тогда я тоже уезжала от Макса с разбитым сердцем, оплакивая свои мечты о белобрысом принце, не подобравшем глупой Золушке ни одной роли в придуманной мной сказке.

Удивительно, но я слово в слово помню, что ответила в тот самый страшный день своей жизни.

«Я умираю, но это пройдет. Когда-нибудь обязательно пройдет.»

В тех моих словах была доля правда. Прошло многое: острая боль, разочарование, чувство потери и горькая обида… Но не всё. Осталось главное — то, что не могли стереть ни годы, ни устаканившаяся ровная жизнь, ни построенная на уважении любовь к мужу и безусловная — к сыну.

Часть моего сердца по-прежнему принадлежит моему белобрысому принцу, и я вряд ли когда-нибудь смогу выдрать его оттуда.

— У вас что-то болит? Тут недалеко больница. Могу отвезти, — не дождавшись ответа, беспокоится неравнодушный таксист.

— То, что у меня болит, не вылечит ни один врач, — с вымученной улыбкой отзываюсь я, внезапно словив необъяснимое облегчение.

Говорят, что признание проблемы — первый шаг к ее решению. Значит, пришло время второго шага.

Опоздала. Понимаю это еще до того, как открыла дверь и переступила порог квартиры. Уже потом замечаю обилие обуви в прихожей и верхней одежды на вешалках. С кухни тянет запахами приготовленной еды, в одной из комнат раздаётся смех Ильи и звучный голос Сергея.

Несмотря на отсутствие звонков от матери, морально я была готова к подобному повороту событий, но почему-то все равно веду себя максимально тихо, старясь не шуметь, чтобы отсрочить неловкий момент.

Сняв кроссовки, беззвучно крадусь в сторону комнаты, откуда раздается шум. Мне жизненно необходимо подхватить на руки Илюшу, крепко прижать к себе и вдохнуть его обожаемый запах.

Уверена, одно это придаст мне сил, чтобы справиться со всем дерьмом, что польется на меня в ближайшее время. Я не имею в виду маму и Сергея, на их счет я более-менее спокойна. Они не станут лезть в мою жизнь со своим авторитарным мнением, в грубой форме навязывая свою точку зрения.

— Пришла? Зайди-ка на кухню, — мамин голос застает меня врасплох, заставив подскочить на месте. Похоже, не только я тут умею бесшумно перемещаться.

— Садись за стол, кормить буду, — плотно прикрыв за мной дверь, командует мама.

Пока я мою руки в раковине, она накладывает мне целую тарелку свежеприготовленного пюре с мясной подливкой. Пахнет и выглядит — просто божественно. Когда папа был жив мама очень любила готовить и делала это виртуозно. Хорошо, что старые навыки и таланты удалось восстановить после длительной алкогольной зависимости.

— Мое любимое блюдо, — признаюсь я, усаживаясь на стул. — Вкус детства. Ничего лучше не ела.

— Вот еще сливовый компот, — поставив передо мной кружку, мама снимает фартук и занимает стул напротив. Выражение лица обеспокоенное и напряженное. Меня ждут вопросы. Много вопросов.

Вооружившись ложкой, с жадностью набрасываюсь на еду. У кого-то от стресса кусок в горле не лезет, а у меня сегодня все с точностью до наоборот. Голодная как волк.

Пока я утоляю аппетит, мама не сводит с меня пристального взгляда, периодически покачивая головой и горестно вздыхая. Она терпеливо дожидается, когда я закончу с припозднившимся завтраком и только потом переходит к допросу.

— А теперь рассказывай, Варь.

Вопрос отнюдь не риторический. Отвечать придется в любом случае, но как же хочется хоть на минутку оттянуть надвигающийся Армагеддон. Всегда ведь можно соврать, что вышла с утра на прогулку или в аптеку, например, решила сходить.

— У меня роман с женатым мужчиной, мам, — в лоб выдаю я.

Фух, а это оказывается не так сложно — говорить правду близкому человеку, глядя ему в глаза. Ощущение словно камень с плеч упал. Вот бы сохранить этот настрой до откровенного разговора с Владом. Эх, вряд ли получится. Сейчас это так — репетиция перед главным сражением. Сердце болезненно сжимается, отрицая сам факт, что сражаться все же придется. Хотелось бы иначе, но…

— Давно? — тяжело вздохнув, уточняет мама. Слава Богу, я не вижу в ее глазах ни осуждения, ни упрека. Растерянность, беспокойство — да. И это утешает, придает сил.

— Несколько дней, — отвечаю, не отводя взгляд.

— Это тот мужчина, с которым ты обнималась на парковке?

Я обречено киваю. А смысл лукавить? Она еще тогда все поняла. Мамы они такие — всегда чувствуют, когда с их чадом что-то не так.

— И это снова Максим Красавин… — качнув головой, задумчиво произносит мама. О чем я и говорила. Мне даже подсказывать не пришлось.

— Да.

— И что у вас? Все серьезно или …? — с высоты прожитых лет мама зрит прямо в корень проблемы.

— Не знаю, — не кривая душой, отвечаю я. — Мы ничего толком не обсуждали.

— Ясно, — в голосе матери слышится заметное облегчение. — Это хорошо, что не обсуждали. Значит, все зашло не слишком далеко. Владу об этом твоем романе знать не нужно, Варь. Я знаю, что ты у меня девочка неглупая и сама понимаешь, что рушить семью ради минутной страсти — огромная глупость. У вас с Владом сын, стабильный брак, общее нажитое имущество…

— Мам, ты не поняла, — перебиваю, тряхнув головой. — Я его больше не люблю.

— И что, Варь? Многие семьи так живут, причем до глубокой старости. Кому, вообще, сдалась эта любовь? Что от нее хорошего? Одна маета, да и только.

— Тебе нужна, — мягко говорю я. — Ты же любишь Сергея?

— Милая моя, это совсем другое! В наши годы…

— Да не важно, мам, какие годы! — Горячо оспариваю я, для пущей убедительности приложив ладонь к груди. — Любовь она и в восемьдесят лет любовь. А если ее нет, то зачем, вообще, жить?

— Ради сына, — тут же отвечает мама. — Ради семьи, которая уже есть. Илья любит отца, Варь. Его дом тут, рядом с вами. Ты представь на минутку, что с ним будет, когда вы начнете скандалить, выяснять отношения, имущество делить, определять место жительства ребенка?

— Люди по-разному расстаются, мам. И не всегда дети страдают, когда родители разводятся. Он маленький еще, многое не запомнит, в более взрослом возрасте было бы сложнее. Намного сложнее. А я… я постараюсь максимально смягчить удар.

— То есть ты всерьез надумала разводиться? — теперь и мама хватается за сердце.

— Сначала я хочу поговорить с Владом, — тихо отвечаю я, чувствуя, как тяжелый груз снова начинает давить на плечи. Во рту собирается горечь, вымещая приятный сливовый вкус.

— Когда?

— Сегодня поеду.

— Варь, подожди хотя бы до выписки, — упрашивает мама.

— Не хочу тянуть. Не могу. Пусть Влад узнает от меня, чем как-то иначе… — перед глазами всплывает перекошенное бледное лицо Киры Красавиной, и я понимаю, что приняла самое верное решение.

— Ты сейчас на эмоциях, Варюш. Эта эйфория, гормоны, любовная горячка, но они пройдут, и наступит протрезвление, а потом осознание. И в конечном итоге — сожаление.

— Мама, я люблю Максима с восемнадцати лет. Это не пройдет. Я пыталась его забыть, — схватив стакан, допиваю остатки компота и перевожу дыхание. — Не вышло.

— Но он же не свободен, Варь, — взмахнув руками, восклицает мать. — Рушить семью ради женатого мужика? Ты в своем уме?

— Не ради него. А ради себя, и, как ни странно, ради Влада. Он тоже имеет право на счастье с женщиной, которая его полюбит. Нечестно и подло его этого лишать.

— Ты же не думаешь, что Влад спокойно отойдет в сторону и позволит тебе привести сюда другого мужика? — мамино лицо омрачает выражение огромного сожаления… и опасения. Она, как и я, понимает, что просто не будет. Меня ждет моральная мясорубка и море слез.

— Ты меня не слышишь. Я не собираюсь никого никуда приводить.

— Тогда зачем разводиться?

— Чтобы не жить во лжи и без настоящих чувств. Лучше одной, чем так. Даже если Влад простит и предложит сохранить брак, я не смогу. Не смогу, понимаешь?

Слова идут из самого сердца, на глаза наворачиваются слезы, а на душе так пасмурно и мрачно, что хочется взвыть в голос. И червячок сомнений начинает потихоньку грызть изнутри, но я знаю — это банальный страх перед прыжком в неизвестность. Мой рациональный разум врубает сигнальные огни и требует повернуть назад — туда, где еще недавно было хорошо и уютно, но тускло… так невыносимо тускло.

— Варь, я в любом случае тебя поддержу, — двинувшись ко мне вместе со стулом, мама заключает меня в крепкие объятия. — И осуждать и читать морали не стану. Не с моим багажом тебя чему-то учить. Если совсем никак — разводись. Поддержу и одну не оставлю.

— Спасибо, мам, — расчувствовавшись шепчу я, уронив голову на ее покатое плечо.

— Варь, только ты должна понимать, что разводиться тебе придется не только с Владом, но и его родителями. Они не простые люди, и имеют на него влияние. Это сразу видно. Не скажу, что это плохо. Дети должны ценить и уважать родителей, но ситуация складывается очень сложная, Варюш. У вас сын, а они бабушка и дедушка. Будут наговаривать и настраивать ребенка, а потом еще начнутся суды…

— Я понимаю, мам, — бормочу сквозь слезы.

— Сгоряча Влад может к ним прислушаться и тогда судиться придется долго.

— Знаю, — киваю я, хлюпнув носом.

Примерно через два часа решительно захожу в здание больницы, но до палаты ползу, словно черепаха, снова и снова прокручивая в голове подготовленную речь. Когда до знакомой двери остаются считаные шаги, моя память превращается в один сплошной чистый лист.

Сердце стучит с перебоями, в висках грохочет пульс, ладони потеют, блузка на спине мокнет от напряжения, но нервный мандраж только внутри, а внешне я сама невозмутимость. По крайней мере мне хочется в это верить. Глубоко дышу носом, пытаясь расслабиться. Минуту, две, три… Из-за двери доносятся разговоры и смех, которые немного приводят меня в чувство.

Тихо открыв дверь, застаю своего мужа любезничающим с молоденькой медсестрой. Высокой, стройной и наверняка хорошенькой. Привалившись к подоконнику, он внимательно слушает ее звонкий голосок, а она стоит напротив, заслоняя собой обзор на дверь и, следовательно, меня. Девушка с ним явно флиртует, а Влад в ответ обаятельно ей улыбается, открыто получая удовольствие от женского внимания.

Раньше я бы возмутилась, а сейчас нахожу в увиденном некое успокоение. Для меня никогда не было секретом, что Влад — привлекательный мужчина и нравится представительницам противоположного пола, но он всегда был так зациклен на мне, что приступы ревности с моей стороны случились крайне редко. В отличие от него. И кажется, теперь я понимаю почему. Почему ревновал он, и почему была так уверенна в нем я.

Боже, все настолько прозрачно и просто, но мне и в голову не приходило заглянуть глубже. Увидеть то, что открылось только сейчас.

— Ой, — смущенно восклицает медсестра, заметив, наконец, мое присутствие. — Здравствуйте. Я тут лекарства принесла… — лепечет она, заливаясь румянцем. — Пойду к следующему пациенту.

Девушка обходит меня бочком и, бросив на Влада прощальный взгляд, быстрехонько исчезает за дверью.

— Симпатичная, — без всякого ехидства замечаю я.

— Не заметил, — Влад с деланным равнодушием пожимает плечами.

Несмотря на то, что вчера я сделала, как он просил, и устроила нам вечерний видеосозвон из нашей квартиры, муж по-прежнему выглядит обиженным и раздраженным. Это плохо. Очень-очень плохо. Боюсь, малой кровью отделаться не получится. И честность мою никто не оценит. Грядет взрыв планетарного масштаба…

— Ты вроде сегодня собиралась Илью куда-то сводить, — нахмурившись, он зачем-то достает телефон из кармана спортивных брюк и смотрит на экран.

До моего охваченного паникой сознания не сразу доходит, что Влад ищет в нашей переписке подтверждение своим словам. Господи, зачем? Хочет меня подловить на лжи или что?

— Как ты себя чувствуешь? — начинаю с формального вопроса.

Как говорится, от лёгкого к сложному. Выглядит он отлично, посвежел, побрился и синяки начали потихоньку желтеть.

— Нормально, Варь. Хоть сейчас домой.

— А что говорят врачи?

— Завтра контрольное МРТ и, если все в норме, в среду выпишут.

— А разве можно так часто? Я про МРТ.

— В моем случае — нужно, — коротко отвечает Влад. — С кем Илья, Варь? — смотрит на меня исподлобья.

Брови сведены, кадык нервно двигается вверх-вниз. Я многое знаю о женской интуиции, а о мужской ничего. И все же мне думается, что он тоже что-то чувствует или догадывается, но пока держит свои мысли при себе.

— С мамой и Сергеем в «Городе мечты», — выдыхаю я и тяжело опускаюсь на кровать. Он подозрительно прищуривается, но оставляет мои слова без комментариев. — Нам нужно поговорить, Влад.

Вот и настал момент икс. Боже, как же тяжело на душе. И горло дерет, словно битых стекол наелась. Я ведь никогда не хотела причинить ему боль, да и, вообще, никому. А сегодня придется… самому близкому и родному человеку. Шесть лет он был рядом, окружал заботой и любовью, стал отцом нашему прекрасному сыну, в котором мы оба души не чаем. Что же я, бляха-муха, натворила? Как мне пережить этот день и завтра ни о чем не пожалеть?

— Говори, — в голосе мужа звучит металл.

— Я тебе изменила и хочу развестись, — выдаю все и сразу, остервенело сминая пальцами наброшенное на больничную койку покрывало.

Влад молчит, препарируя меня свинцовым взглядом. И чем дольше он молчит, тем труднее мне дышать. Мысли мечутся в голове, по спине струится холодный пот. Боже, пусть хоть что-то скажет… Накричит, оскорбит, потребует объяснений, обвинит во всех грехах… Я на все согласна, только не эта зловещая тишина, от которой леденеет кровь и сдают нервы.

— С ним? — слова слетают с его губ как пуля.

Понуро киваю. Трясусь. Задыхаюсь. Воздух словно пропитан смертельно-опасным ядом. В груди тесно, перед глазами плывут круги, к горлу подступает тошнота. Не стоило мне налегать на завтрак…

— И как? Хорошо было?

Теперь молчу я. Стыд заливает с головой, сердце вырывается из груди. Во мне столько сожаления и вины, что ими можно захлебнуться.

— Лучше, чем со мной, Варь? У него длиннее, больше или он управляется с ним как-то иначе?

— Перестань, пожалуйста, — жалобно умоляю я, прижав ледяные ладони к пылающим щекам. — Дело не в нем. Точнее, не только в нем.

— Да что ты? — вскинув брови, Влад отрывается от подоконника, но не делает ни шага, чтобы подойти ближе. — А в ком тогда? Во мне? Шесть лет тебя все устраивало, а сейчас вдруг резко опротивел так, что решила развестись?

— Ну что ты такое говоришь, — сипло восклицаю я. — Конечно, ты мне не опротивел.

— И именно поэтому ты прыгнула под левого мужика, пока твой муж восстанавливал здоровье в больнице после тяжелой травмы.

— Ты бы не оказался здесь…

— Рот закрой, — разъяренно рявкает Влад. — Только попробуй свалить свое блядство на мой единственный косяк.

— Я очень перед тобой виновата, мне нет оправдания, но, прошу, давай поговорим, как цивилизованные взрослые люди. Все же можно решить без скандалов и поливания друг друга грязью. У нас сын. Прежде всего мы должны думать о нем.

— Надо же, о сыне вспомнила, — скрестив руки на груди, презрительно ухмыляется Влад. — Надо было думать о нем, когда трахалась со своим ебарем.

— Прости меня, пожалуйста, — закусив губу, шепчу я, не зная, что еще можно сказать, чтобы не привести его в большую ярость.

— Простить?

Его лицо внезапно каменеет, крылья носа яростно раздуваются, пальцы сжимаются в кулаки. Мне становится по-настоящему страшно, когда он пресекает разделяющее нас расстояние и, грубо схватив за плечи, рывком поднимает на ноги. В глазах вспыхивает бешеный огонь и лютая ненависть, а еще боль… отчаянная, черная боль.

— Ты серьезно, Варь? — свирепо шипит он, встряхивая меня как тряпичную куклу. — Вот так просто взять и простить? Отпустить на все четыре стороны и пожелать счастья с твоим новым кобелём, который будет растить моего сына? Ни до хуя ли ты захотела, любимая?

— Он женат, — шепчу онемевшими губами. — Я хочу развестись не из-за него. И не для того, чтобы быть с ним.

— Женат? — отшвырнув меня в сторону, Влад срывается на обозлённый смех. — Ты совсем ебанулась, Варь? Или всегда была такой, а я просто не замечал?

Рухнув обратно на узкую койку, я ударяюсь затылком о бетонную стену, но физической боли не чувствую. Та, что разрывает сердце и барабанит в висках, в стократ сильнее.

— Я не изменила бы тебе, если бы у нас с тобой было все хорошо, — говорю срывающимся голосом.

— Так ты таким образом тестировала наши отношения? Очень интересный метод. Оригинальный, блядь. Расскажешь, кто тебя на него надоумил? Уж ни твоя ли шлюховатая подруженция? Тоже захотела, как она? Стелиться под чужого мужа и болтаться по клубам, словно последняя блядь?

— Я думала вы с Мариной большие друзья, а ты, оказывается, считаешь ее шлюхой, — холодно замечаю я, ощутив приступ острого гнева. Не из-за Грызловой, конечно. Хотя его слова о Маринке меня тоже сильно покоробили. Я понимаю, что сейчас ему очень больно, и он выплёскивает свою ярость на меня, как на очевидную виновницу. Но втаптывать себя в грязь и мешать с дерьмом я ему не позволю.

— Она такая и есть, — с отвращением выплевывает Влад. — Знаешь, сколько раз твоя подружка пыталась залезть мне в штаны?

— Догадывалась, — вскинув голову, запальчиво отвечаю я. — У нее особый пунктик — залезать на чужих мужчин, но я тебе доверяла, Влад, и только поэтому пускала ее в наш дом.

— Я тоже думал, что могу тебе доверять, — болезненно кривится он.

— Не думал. Ты ревновал меня к каждому столбу.

— Потому что, сука, знал, что ты рано или поздно вильнешь своим ебучим хвостом налево. И оказался прав, — яростно бросает Влад.

Я поднимаюсь с кровати и с отчаянной смелостью встаю напротив взбешённого мужа.

— Ты прав. Я предательница и дрянь. Так отпусти меня, Влад. Найди себе достойную женщину, которую полюбишь и ты, и твои родители, — собрав оставшиеся силы в кулак, выпаливаю я.

— Найду, даже не сомневайся, — взъерошив волосы, криво ухмыляется муж. — Но и тебе спокойной жизни не дам, — мрачно обещает он.

По спине пробегает холодок, в памяти воскресают мамины предупреждения. Похоже, все ее самые худшие опасения имеют все шансы сбыться. Влад будет мстить пока не утихнет боль.

— Я не хочу войны, — протянув руку, я касаюсь его каменного плеча, но тут же одергиваю пальцы. — Ради Ильи давай попробуем решить ситуацию миром.

— Мне глубоко похуй чего ты хочешь. И срать я хотел на твои мировые соглашения. Я заберу у тебя ровно то, что мне полагается. Ты наплевала мне в душу после всего, что я для тебя сделал. Так что не надейся, никаких благородных отступных и поблажек не будет. Я буду настаивать, чтобы Илья проживал со мной. Тебе его некуда привести. И с бизнесом у тебя скоро возникнут большие проблемы. — заметив, как стремительно бледнеет мое лицо, Влад триумфально улыбается. — А ты как думала, Варь? Сделаешь из меня рогоносца, а я красиво уйду с дороги?

— В тебе сейчас говорят злость и обида. Я понимаю, Влад. Правда, — задушив бушующие эмоции, перехожу на дипломатический тон.

Кусать его в ответ и бесконечно защищаться — заведомо проигрышная позиция. Кто-то из нас должен включить голову и начать мыслить объективно и рационально, не скатываясь в истерику. Пусть это буду я. А Влад… он — пострадавшая сторона.

— Мне безумно жаль, что я разочаровала тебя и причинила боль. Прошу, постарайся успокоиться и подумать, как мы будем дальше выстраивать наши отношения, исходя из интересов Ильи. Я сейчас уйду, потому что в текущем состоянии ты не способен вести конструктивный диалог. Как только будешь готов, позвони мне, и мы поговорим.

— Не о чем говорить, Варь, — язвительно огрызается Влад. Но сам факт, что он выслушал мою речь, не перебивая, внушает шаткую надежду на возможный компромисс в будущем.

Мой муж — неплохой человек, но в последнее время он открывается мне совершенно с иной, незнакомой стороны, но я все-таки верю, что Влад поступит разумно…, когда немного остынет.

— Давай мы вернемся к этому вопросу завтра, — сдержанно произношу я, направляясь к выходу из палаты.

— У тебя есть два дня, чтобы собрать свои вещи и свалить туда, откуда я тебя подобрал, — летит мне в спину.

На секунду остановившись, закрываю глаза, чтобы потушить полыхнувший в груди гнев. Щеки пылают, словно меня отхлестали по лицу. Словами тоже можно бить. Словами можно уничтожить. За годы брака Влад хорошо изучил мои болевые точки, и сейчас прицельно по ним стреляет.

— Хорошо. Если ты этого хочешь, мы с Ильей переедем к маме, — тихо говорю я и выхожу из палаты.

До дома доезжаю на автопилоте, совершая стандартные механические действия. Навалившиеся опустошение и апатия вымещают эмоциональный винегрет, и, наверное, это к лучшему. Я не плачу, не трясусь в истерике, заставив себя сконцентрироваться на поэтапном решении задач. Припарковаться, поставить машину на сигнализацию, зайти в подъезд, поздороваться с консьержкой, поднятия на свой этаж, отпереть дверь в квартиру, начать собираться вещи… Ни реветь, ни сомневаться, ни жалеть себя.

За два дня найти съемное жилье, полностью соответствующее моим запросам — нереально. Поэтому придется какое-то время перекантоваться у мамы в Щелково. Дорога до детского сада станет съедать у меня полтора часа лишнего времени, но я как-нибудь справлюсь. Буду вставать раньше и раньше уезжать из офиса. Не смертельно. Тем более это ненадолго. А еще нужно собрать горы документов, найти толкового адвоката и подать заявление на развод в районный суд.

Понятия не имею, как мы будем с Владом делить совместное имущество, учитывая то, что у каждого из нас есть свой бизнес. Сейчас для меня это не самое главное. Куда важнее другое — не травмируя детскую психику, объяснить Илье, почему папа больше не будет жить с нами, и почему мы должны переехать из квартиры, которую он считает своим домом. На первых порах можно сказать, что бабушка пригласила нас погостить, но потом от этого вопроса все равно никуда не деться.

Телефон бесконечно звонит и пиликает входящими сообщениями. Возможно, это мама волнуется, чем закончился мой разговоров с мужем, или Влад решил, что вылил на меня недостаточно грязи. А, может, Грудинины спешат начать долгожданную экзекуцию, получив от сына полный карт-бланш на мое моральное уничтожение. Или Максим, успокоив жену, вспомнил о моем существовании. Зря… с ним я не скоро решусь поговорить.

Игнорируя все звонки, я даже телефон в руки не беру, забросив на комод в прихожей. Мой лимит слов на сегодня полностью исчерпан. Я не в состоянии связать ни одной цельной фразы. Мне нужна полная тишина… хотя бы на несколько часов. Мама с Ильей и Сергеем вернутся не раньше шести вечера, а значит запас времени на восстановление душевных сил у меня есть.

Но к тому моменту, как я заканчиваю заполнять вещами второй чемодан, раздается еще один звонок, на этот раз в дверь. Вспоминаю, что заказывала доставку упаковочных коробок, и иду открывать.

— Еще раз здравствуй, Варвара, — вместо курьера у порога стоит Кира Красавина. Выглядит иначе, чем утром. Более собранная и спокойная, но взгляд колючий и острый. — Я войду, не возражаешь?