Не верь тишине

35

Направляясь в Загорье, Добровольский имел лишь один адрес: Гребенщикова Ивана Поликарповича, но его дома не оказалось, и штабс-капитану стоило большого труда доказать жене Гребенщикова, суровой и подозрительной, свои благие намерения. Наконец она объяснила, куда идти, предупредив:

— Прямиком по деревне не идите, чужого сразу заприметят.

Он поблагодарил и околицей добрался до нужного дома.

Иван Поликарпович отворил дверь не сразу. Добровольский повернул назад, когда его окликнули… Несмотря на полдень, занавески на окнах были наглухо задернуты. Гребенщиков, торопливо задвигая засов, объяснил штабс-капитану, что дом этот — свата, который подался в город, а сам он отсиживается здесь.

— Мы тут продотрядников малость пощипали. Небось слыхали? Ну вот… а как приспела к ним помощь, начали нас трусить — и пошло и поехало, люди наши кто где по углам попрятались. Через пару дней краснопузые ушли. Правда, несколько осталось, ну да это не беда. — И, посмотрев на Добровольского, спросил без обиняков: — А вы к нам на помощь или, может, наоборот, в нас нужда оказалась?

— Да, Иван Поликарпович, — начал горячо Александр, — мы все нужны друг другу в такой час. И я надеюсь, я верю, что вы, как истинный патриот отчизны…

— Ну нет! — оборвал Гребенщиков. — Вы эти шуточки бросьте! Одни словеса! Не люблю, не понимаю и не признаю!

Он забегал по горнице, маленький, толстый, с багровым лицом, приглушенно выкрикивая:

— Слыхали и про отчизну, и про патриотов! Бабьи сказки! Думаете, мы продотрядников били за свободу? Пустое! За себя, за свой карман и жизнь свою! А вы за отчизну хотите совдеповцам хребет переломить? Ерунда, за свое добро бьетесь! Потому что свобода — это деньги, а без денег кому нужна свобода!

— Пусть так, — с трудом остановил его Добровольский, — пусть так! И хотя я с вами не согласен, в данном случае важно другое…

— Все, что вы скажете, я знаю наперед, — тяжело дыша произнес Иван Поликарпович, зло поглядывая на штабс-капитана. — Вы будете призывать меня подняться против большевиков. Но уговаривать меня не надо, я и сам… того…

— Вот и прекрасно!

— Прекрасного-то мало. Не пойдут за вами наши люди, веры вам мало. Мы уж как-нибудь сами.

— Но это же самоубийство! — начал волноваться штабс-капитан. — Мы хотим совместных действий.

— А оружие у вас есть? — спросил вдруг совсем другим тоном Гребенщиков.

— Оно, можно считать, на полпути к вам, — быстро ответил Добровольский.

— Да ну! — удивился Иван Поликарпович. — Стало быть, ехали сюда в уверенности…

— Пусть будет так, — ответил Александр, чуть заметно улыбнувшись.

— Так, да не так, — не поддержал Гребенщиков. — Народ у нас кондовый, объяснять что — живот надорвешь.

— Попробуйте, Иван Поликарпович, вас послушают.

— Может, послушают, может, нет, — уклончиво ответил тот.

Продолжать разговор становилось бессмысленным, и Добровольский, обещав вернуться к ночи, отправился в лесную сторожку.

Если бы несколько месяцев назад Александру Сергеевичу сказали, что он сумеет за один день отмерить столько верст, скрываясь от людей, штабс-капитан счел бы это нелепой шуткой. Но сейчас, возбужденный предстоящими событиями, в которых ему отведена далеко не последняя роль, он уверенно шагал по тропе, чутко вслушиваясь в ласковый лесной гомон.

Тропа крутила меж деревьев. В некоторых местах сосны, высокие и безукоризненно стройные, так переплелись кронами, что лучи солнца едва просачивались сквозь живую крышу. Легкий сумрак напоминал о доме, отце с матерью. Вспомнилась Лиза. Ясная прежде судьба ее вырисовывалась теперь в беспокойно-тревожном, свете. Многое испытала она, но предстояло несравненно больше. Подумалось: не напрасно ли кладет на ее плечи такую тяжесть, выдержит ли?..

Потом начало подкрадываться беспокойство. По подсчетам он должен был уже выйти к сторожке, но лес шел сплошным массивом, не виднелся ни густой березняк, ни сцепившийся ветвями ельник.

Постояв минуту в раздумье, Добровольский вернулся немного назад, к теряющему силы после ухода вешних вод лесному ручью, что бежал близ засохшей сосны, от которой надо было взять круто влево.

Увидев умершее дерево, штабс-капитан решил хоть чуточку передохнуть, но, услышав пофыркивание лошади, спрятался в густом кустарнике, приготовив оружие.

Всадник ехал спокойно. Что-то в его молодом лице показалось знакомым. «Вроде бы Карпа Данилыча сын? Не начал бы палить с испугу».

Но штабс-капитан плохо знал Митрюшина. Услышав предупреждающее покашливание, Миша повернулся к Добровольскому и выжидающе посмотрел, стараясь вспомнить, где встречал этого исхудалого, почерневшего, в пропыленной офицерской форме человека.

Добровольский назвался, и Митрюшин усмехнулся:

— Так это вы сын отца Сергия. А меня откуда знаете?

— Наслышан…

— А караулите кого?

— Не вас. Но рад, что именно вас встретил. Не удивляйтесь, моя радость эгоистична: по-моему, наши пути идут в одном направлении и вы не откажетесь подвезти усталого попутчика.

— Ловки, — ответил Митрюшин. — Да что там, — продолжил он после короткого раздумья, — коли так, садитесь.

Ехать вдвоем было неудобно, но штабс-капитану эти последние версты показались самыми удачными.

Дорогой молчали. Но в сторожке, где их встретил Карп Данилыч, Миша не выдержал:

— Не возьму я в толк: чего вы добиваетесь?! Поднимете народ, постреляете, в вас постреляют, а вдруг все останется на месте?

Добровольский посмотрел на Карпа Данилыча, ожидая от него ответ на вопрос сына, нравоучений, но получилось наоборот.

— Не надо было допускать столпотворения в октябре, — сказал Митрюшин-старший с сожалением и болью, — не ломали б теперь головы.

— Не сидеть же сложа руки!

— Абсолютно с вами согласен! — живо подхватил штабс-капитан слова Михаила. — Нельзя давать большевикам ни минуты передышки. И это одна сторона. Другая — заставить тех, кто стоит в стороне, взять оружие и встать в наши ряды.

— А кто не пожелает? — спросил Митрюшин-младший, но Добровольскому показалось, что вопрос задал Карп Данилыч, и он повернулся к нему.

— Значит, превратиться во врага… Со всеми вытекающими последствиями.

— Но ведь мы, люди, с которыми я связан, не в ваших рядах, — отвлекая внимание от отца, произнес Михаил, все сразу поняв и оценив в отношениях Карпа Данилыча и штабс-капитана. — Нам все едино. Ваня Трифоновский, к примеру, что при царе дела свои делал, что при Советах, и плевать ему на политику! И мне тоже.

— Ни Трифоновский, ни вы сами даже не догадываетесь, что давно помогаете нам, — со снисходительной усмешкой ответил Добровольский. — Вот мы сейчас с вами вместе ехали к вашему батюшке. На одной лошади. И заметьте, хоть ехать нам вдвоем было не очень удобно и мы предполагали это, но я к вам попросился, а вы не отказали, ибо и цель и дорога у нас были общие… Может быть, по форме пример и не очень удачный, но по содержанию…

— Чего уж там, — проворчал Карп Данилыч, — яснее ясного.

— Да, господа, — с пафосом произнес Добровольский, — все мы воюем против Советов, и в этой борьбе не должно быть разногласия из-за причин, заставивших взяться за оружие! И вот я обращаюсь к вам, Михаил Карпович: если мне понадобится помощь, могу я на вас рассчитывать?

— Смотря какая помощь, — уклончиво ответил Миша, перехватив предостерегающий взгляд отца.

— Для вас несложная, — успокоил штабс-капитан. — Мне необходимо увидеть Трифоновского.

— Это можно, — согласился Митрюшин. — Не знаю только, необходимо ли это Ване…

В версте от лагеря Трифоновского их окликнули. Михаил выехал вперед, что-то объяснил двум охранникам.

Трифоновский встретил гостя равнодушно. Лишь на секунду в прищуренных глазах появилось любопытство, сменившееся настороженностью, и взгляд опять стал безразличным.

Добровольский, бегло оглядев просторную, но сумрачную избушку, хотел назвать себя, но не успел.

— Не трать попусту время, — произнес Трифоновский, лениво растягивая слова, — я тебя знаю. Говори, что надо.

Штабс-капитана от такого обращения покоробило, но он сдержался, благоразумно решив, что ничего хорошего ссора ему не сулит. Мягко, но с достоинством ответил:

— То, что вы меня знаете, неудивительно. Удивительно то, что вы не догадываетесь, почему я здесь.

— Уж, конечно, не затем, чтобы вступить в мою банду. — Он так и сказал «банду», хотя обычно этого слова никогда не употреблял.

— Разумеется, нет, — быстро ответил Добровольский, — однако помощь ваша нужна.

— Пошел нарасхват Трифоновский, — засмеялся Ваня. — Всем нужен!

— Не знаю, кого или что вы имеете в виду, однако хотел бы надеяться, что вы…

— Красиво говоришь, — перебил Трифоновский, — но все вокруг да около, а ты мне точно скажи: в чем помощь?

— Не мне лично, нашему делу!

— Э, нет! — повысил голос Иван. — В политику меня не путай. Я сам по себе, с вами идти резону мало, одни убытки. В прошлый раз из-за поганой кучи торфа двоих потерял. А на кой ляд, спрашивается, мне нужен был ваш пожар! Так что хватит!

— Но послушайте, — не сдавался Добровольский, — нельзя же безвылазно сидеть в этой избушке на курьих ножках и ждать удачу!

— Это не твоя забота!.. Так ты скажешь, наконец, что за дело?!

— Надо твоим людям пример показать, чтобы народ поднять против этих… — штабс-капитан неопределенно мотнул головой. — Где и когда, я объясню.

— Шум большой будет? Убивать придется? Да говори ты, что мнешься?

— В общем да… В некоторых случаях, — ответил Добровольский, с неприязнью подумав: «Наверное, хочет под этот шум карманы набить! Ладно, придет время и до тебя доберемся, бандитская морда», — и отвел взгляд, с неприятным холодком заметив улыбку, тронувшую тонкие губы Трифоновского.