Не верь тишине

52

Ждать больше не было возможности. Время близилось к полудню, а Миша все не появлялся. Карп Данилыч, когда Трифоновский вернулся один, сразу почувствовал неладное.

— Дурак твой Мишка, — с раздражением сказал Ваня. — Коли с ним что и произойдет, то только по его собственной глупости!

Хозяин лесной сторожки глянул на обоих из-под насупленных лохматых бровей и ушел.

Карп Данилыч, наблюдая за приготовлениями Трифоновского, не выдержал:

— Пусть он дурной, так почему ты, умный, позволил ему ехать в город?

— Коли он отца не слушает, станет он слушать меня!

— Что же мне теперь делать? — беспомощно спросил Карп Данилыч.

— Это твое дело. Хочешь — жди, хочешь, — в город поезжай, сам знаешь куда, а я здесь больше задерживаться не могу, у меня свои дела! — Он посмотрел на Митрюшина, осунувшегося, растерянного, неопрятного, потерявшего все свое степенство, но ни искры жалости или сочувствия не кольнуло сердце.

— Может, где скрывается? — предположил Карп Данилыч, с надеждой заглядывая в глаза Трифоновского. Он забыл о ненависти и презрении, которые всегда испытывал к этому человеку.

— Все может быть, — ответил Иван, вскочив на коня. — Передай сынку, если увидишь, прощальный привет… А еще, Карп Данилыч, может, сам, может, через кого, но обязательно верни Лузгину Тимофею Силычу вот этот рубль серебряный. Так, мол, и так, Ваня Трифоновский должок просил передать! Он поймет!.. Прощай, Карп Данилыч, не поминай лихом!

Через минуту он был на лесной тропе, которая, огибая болото, вела к широкой просеке — прямой дороге к той вросшей в землю баньке. Не рискуя свернуть на открытую просеку, поехал в обход.

Пять верст по чащобе дались с трудом, и Иван с облегчением вздохнул и ласково похлопал по шее коня, когда подъехал к заветной поляне.

Прислушался. Тишиной и покоем дышало некогда бражное пристанище. Спрыгнул на землю. Постоял еще немного, вышел из кустов и заспешил к баньке.

Открыл дверь, пригнувшись, шагнул в полумрак. Дохнуло гнилью и сыростью. Подошел к покрытому плесенью пологу. Доска нижней ступени поддалась хотя и с трудом, но без скрипа. Рука торопливо скользнула в черный провал. Холодный увесистый сверток плотно лег в широкую ладонь. Когда он вышел из баньки, из-за угла кто-то выскочил и сгреб его в охапку. Трифоновский метнулся, вырываясь, но тяжелый удар по голове опрокинул на землю.

Очнулся быстро. Пеньковая веревка крепко врезалась в грудь, туго прижимая к спине руки. Голова гудела.

— Вот так, Ваня, отстрелялся!

«Яшка!» — Иван открыл глаза. Яша Тимонин и Евстигней Тряпицын с удивлением рассматривали играющие на солнце драгоценности.