Ненаглядная красота

ил-был старик. У него было три сына. Два умных да хозяйственных. А младший сын — Иван-дурак — ничего не делал, на печи сидел, в потолок плевал.

Вот заболел старик, стал умирать и говорит:

— Сыны мои милые, как я умру, вы каждый в свой черёд приходите на могилу ко мне — одну ночь переспать, обо мне погоревать.

Сказал это и умер.

Похоронили старика.

Приходит первая ночь. Надо старшему брату ночевать на могиле. А ему и лень, и страх берёт. Он и говорит Ивану-дураку:

— Иван-дурак, поди-ка ты к отцу на могилу, поночуй за меня. Я тебе за это пряник дам.

Ну, Иван-дурак собрался, пошёл на могилу, завернулся в кафтанишко, да лёг. В полночь вдруг могила раскрылась. Встал старик из могилы и спрашивает:

— Кто тут? Ты, старший сын?

— Нет, батюшка, я — Иван-дурак.

— Что же старший сын не пришёл?

— То ли боится, то ли ленится.

— Ну, — говорит старик, — твоё счастье.

И лёг отец снова в могилу.

Тут и рассветать стало.

Ну, Иван пришёл домой, получил пряник, на печь залез.

— А что, Ванька, — спрашивает старший брат, — хорошо ли на могиле ночевал? Чего-нибудь на могиле видал?

— Хорошо, — говорит, — ночевал, ничего не видал.

Ну, вторая ночь подошла. Средний брат говорит:

— Ванька, сходи за меня на могилу, я тебе пирога дам.

— Ладно, — говорит.

Слез с печи, пошёл на могилу.

В полночь могила раскрылась. Отец встал.

— Кто тут? Ты ли, мой средний сын?

— Нет, я — Иван-дурак.

— А что же средний сын не пришёл?

— То ли боится, то ли ленится.

— Ну, — говорит старик, — твоё счастье.

И лёг отец снова в могилу. Тут и рассветать стало.

Ну, Иван пришёл домой, получил пирог, на печь залез.

— А что, Ванька, — спрашивает средний брат, — хорошо ли ты на могиле ночевал? Чего-нибудь на могиле не видал?

— Хорошо, — говорит, — ночевал, ничего не видал.

Вот и третья ночь пришла. Надо Ване за себя идти. Братья над ним смеются:

— Сегодня, Ванька, никто тебе пирога не даст.

— Ничего, — говорит, — я и без пирога переночую.

Пришёл Иван на могилу, спать лёг.

Открылась могила, вышел старик.

— Кто тут?

— Да я же, батюшка, — Иван-дурак.

— Ну, Ванюшка, ты добрый сын! Пойдём со мной в чисто поле.

Вышли они в чисто поле. Старик крикнул по-звериному, свистнул по-змеиному. Прибежал конь богатырский. Бежит — земля дрожит, из ноздрей пламя пышет, из ушей дым валит.

Крикнул коню старик:

— Стань передо мной, как лист перед травой!

Конь перед стариком на колени пал.

Старик говорит:

— Сивка-Бурка, вещий каурка, служи сыну моему, как мне служил!

Потом старик велел Ивану в правое ухо коню влезть, в левое вылезть. Послушался Иван: влез коню в правое ухо, в левое вылез и стал таким молодцом, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

— Ну, — говорит старик, — больше ко мне на могилу не ходите.

И пропал с глаз.

Иван в левое ухо коню влез, в правое вылез, стал снова дураком. Коня отпустил, домой пришёл, на печь завалился.

— Что, Ванька, — братья спрашивают, — никого на могиле не видал, ничего на могиле не слыхал?

— Нет, — говорит, — ничего.

Вот живут-поживают. Вдруг от царя приказ. Была у царя дочка-красавица, какой на свете не сыскать, а всё никак не могла себе жениха по сердцу найти.

Вот царь и приказывает:

— Посажу я дочку в высокий дворец, у окошка решётчатого. Кто на коне до окна допрыгнет, царевну поцелует, — за тем ей и замужем быть.

Стали со всех сторон собираться молодцы на добрых конях — за царевной прыгать. Старшие братья тоже собираются, а Иван-дурак с печи ноги спустил да и просит:

— Дайте и мне, братцы, коня, я тоже поеду — счастья попытаю.

Братья над ним смеются:

— Сиди дома, дурак! Туда же! За соколами — курица.

Стал Иван горько плакать, горько рыдать. Вывели они ему шелудивую лошадёнку.

— Езжай, дурак! Людей смеши.

Лошадёнка на ногах шатается, на каждом шагу спотыкается. Люди над дураком смеются.

Выехал Иван в чисто поле, в широкое раздолье, свистнул молодецким посвистом:

— Сивка-Бурка, вещий каурка!

Вот Сивка бежит — земля дрожит, из очей пламя пышет, из ноздрей дым валит.

Иван-дурак в одно ухо влез, в другое вылез, стал молодцом, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Поскакал во дворец. Народ на него смотрит — любуется.

Во дворце, в башне бревенчатой царевна сидит — раскрасавица!

Разогнал Иван коня, прыгнул, — три бревна не допрыгнул.

Народ охнул. Иван крякнул. Завернул коня в чисто поле, да как мимо братьев ехал, плёткой их протянул.

Вот прискакал в чисто поле, коню в одно ухо влез, в другое вылез, стал дураком, домой пошёл, на печь завалился.

Братья приезжают, рассказывают:

— Ну, Ванька, какой богатырь был — мы такого и сроду не видывали. Только три бревна не допрыгнул. Видел народ, откуда приехал, да не видал, куда уехал.

Иван-дурак сидит на печи и спрашивает:

— Братья, а не я ли это был?

— Да ты что, дурак! Сиди на печи да утирай нос.

Вот на другой день братья стали снова собираться.

А Иван-дурак говорит:

— Братья! Дайте и мне коня.

— Ну, возьми хромую кобылёнку.

Поехал Иван на хромой кобылёнке. Народ над ним смеётся, пальцем показывает. А Иван выехал в чисто поле, посвистал Сивку-Бурку, сделался молодцом, поскакал во дворец, разогнал Сивку-Бурку, прыгнул — одно бревно не допрыгнул.

Поскакал назад, братьев плёткой протянул, в чисто поле прискакал, дураком сделался. Сивку-Бурку отпустил, домой пошёл, на печь залез.

Приехали братья, стали рассказывать:

— Снова был молодец, снова прыгал, одно бревно не допрыгнул.

А Иван-дурак с печи:

— Это не я ли, братцы, был?

— Да ты что, дурак! Совсем ума лишился?! Сиди на печи да утирай нос.

Ну, и на третий день стали братья собираться. А Иван с печи просит:

— Дайте, братья, и мне коня.

— Куда тебе, дурак! Сиди на печи. Ведь ни разу и до города не доехал.

Стал Иван громко плакать, горько рыдать.

— Ну, возьми одноглазого жеребёнка.

Потрусил Иван-дурак на одноглазом жеребёнке. Народ над ним смеётся, хохочет, пальцами показывает.

Свернул Иван в чисто поле. Сивку-Бурку крикнул, добрым молодцем стал, ко дворцу поскакал, разогнал коня, в самое небо взвился, царевну поцеловал да из рук у неё узорчатый платок выхватил. Повернул коня, поскакал назад, братьев плёткой по щекам хлестнул, в чисто поле прискакал, дураком сделался, Сивку-Бурку отпустил, домой пришёл, на печь залез.

Приехали братья, стали рассказывать:

— Снова был добрый молодец, до царевны доскакал, царевну поцеловал, шитый платочек из рук вырвал, а сам прочь повернул.

А Иван-дурак сидит за трубой да и спрашивает:

— Братья, а это не я ли был?

— Да ты что, дурак! Последний ум потерял.

На другой день царь большой пир созвал. Всем молодцам велел на этот пир прийти.

Собралось народу видимо-невидимо, а богатыря нет как нет.

Приплёлся и Иванушка на хромой кобылёнке.

Стала царевна всех мёдом обносить. Каждому ковш подаст, поклонится, а сама поглядывает, не утёрся ли кто платком вышитым, — это и есть её суженый. Только суженого нет как нет.

Взглянула царевна на печку, а там Иван-дурак сидит. Кафтанишка на нём худой, а рожа вся в саже, волосы дыбом, рот до ушей. Подала ему царевна ковшик с мёдом, поклонилась.

А братья друг друга подталкивают:

— Ишь, царевна-то! Дураку мёду поднесла.

А Иван-дурак мёд выпил, узорчатым платком утёрся.

Увидала это царевна, побелела вся.

Взяла Ивана-дурака за руку, с печи свела, к царю подвела.

— Вот, — говорит, — батюшка, кто мой суженый.

Царь ахнул, заплакал, а царевна говорит:

— Не давши слово — крепись, а давши — держись. Знать, у меня судьба такова.

Ну, Иван-дурак и говорит:

— За твою правду, царевна, не будешь ты дураком обижена.

Выбежал в чисто поле, выкликнул Сивку-Бурку, стал молодцом — лучше в свете нет, во дворец поехал, узорчатым платком утирается.

— Вот, царевна, кто тебе суженый.

Ну, честным пирком да за свадебку.

А старших братьев Иванушка на конюшню послал ходить за шелудивой лошадёнкой, за хромой кобылёнкой да за одноглазым жеребёнком.

Тут-то братья узнали, что значит отцовский завет держать.