Долго ли, коротко ли они ехали, — настигла их тёмная ночь; раскинули они белый шатёр. Ненаглядная Красота в шатре легла, Иван-царевич у порога спит. Булат-молодец на карауле стоит.
Ополночь прилетели двенадцать голубиц, ударили крыло в крыло и закричали громким голосом:
— Ну, Булат-молодец да Иван-царевич! Убили вы нашего брата, увезли нашу невестушку; не будет и вам добра: как приедет Иван-царевич домой, велит вывести свою собаку любимую, — она вырвется у псаря и разорвёт царевича. А кто это слышит да ему скажет, станет по колено каменный.
Только прокричали и прочь улетели, — налетели двенадцать воронов.
— Не будет вам, молодцы, добра: как приедет Иван-царевич домой, велит вывести своего любимого коня, — и убьёт конь царевича до смерти. А кто это слышит да ему скажет, тот будет по пояс каменный.
Только прокричали, — наползли шипучие гады.
— Погладит царевич любимую корову, а та его забодает, убьёт до смерти. А кто это слышит да царевичу скажет, тот весь будет каменный.
Уползли гады восвояси, а Булат-молодец стоит и горькие слёзы льёт.
Утром-светом поехали дальше.
Долго ли, коротко ли, — приехал царевич домой и женился на Ненаглядной Красоте.
Вот неделя прошла; говорит царевич молодой жене:
— Покажу я тебе мою любимую собаку.
Булат-молодец взял свою саблю и стал у крыльца. Вот ведут собаку: она вырвалась у псаря, прямо на крыльцо бежит, а Булат махнул саблей, разрубил собаку пополам. Иван-царевич на него разгневался, да за старую службу промолчал — ничего не сказал.
На другой день приказал царевич вывести своего любимого коня. Конь перервал аркан, вырвался у конюха, поскакал прямо к золотому крыльцу. Тут Булат-молодец выхватил саблю острую, отрубил коню голову. Тут Иван-царевич сильно разгневался, приказал было схватить его и повесить, а Ненаглядная Красота не дала.
— Старую службу вовек не забудь. Кабы не он, ты бы меня никогда не достал.
На третий день приказал Иван-царевич привести любимую корову, а Булат-молодец и ей голову срубил.
Тут Иван-царевич так разгневался, что никого и слушать не стал, позвал палача срубить голову Булату-молодцу.
— Ах, Иван-царевич! Иван-царевич! Коли ты хочешь меня казнить, так лучше я сам помру. Позволь только три речи сказать.
Рассказал Булат-молодец, как прилетели двенадцать голубиц и что ему говорили, — и окаменел по колено… Рассказал про двенадцать воронов, — окаменел по пояс… Рассказал про двенадцать гадов, — стал белым камнем горючим.
Горько плакал Иван-царевич, лила слёзы Ненаглядная Красота. Поставили они белый камень в особой горнице, каждый день ходили туда и горько плакали.
Много прошло годов.
Как-то плакал Иван-царевич над белым камнем горючим и вдруг слышит из камня голос:
— Что ты плачешь, рыдаешь?! Мне и так тяжело.
— Как мне не плакать! Верного друга я сгубил.
— Можешь, Иван-царевич, меня спасти: есть у тебя двое любимых детей, отведи их в лес дремучий лютым зверям на съедение.
Закручинился Иван-царевич. Рассказал он обо всём, что слышал, Ненаглядной Красоте; потужили они, погоревали, горько поплакали, завели своих милых детушек в дремучий лес, там оставили. Приехали домой, и видят: стоит перед ними Булат-молодец краше прежнего. Обнимают его муж с женой, радуются, а сами горькие слёзы роняют.
— Что? Аль жалко любимых детушек?
— Жаль, Булат-молодец, да перед тобой душа чиста.
— Не горюйте, — говорит Булат-богатырь, — раньше времени. Пойдём-ка в лес, поглядим, что там с детками делается.
Пошли они в лес и видят — спят ребята под кустиком, а матушка-медведица их тёплым мхом укрывает, а лиса от них мух отгоняет. Живы-здоровы детки любимые!
Ох, и был тут пир на весь мир; три дня, три недели, три месяца.