Ненаглядная красота

некотором царстве в давние времена жили-были в маленькой избушке дед да баба, да дочка Василисушка. Жили они хорошо, светло, да и на них горе пришло. Заболела матушка родимая. Чует — смерть близка. Позвала она Василисушку и дала ей маленькую куколку.

— Слушай, — говорит, — доченька, береги эту куколку и никому не показывай. Если случится с тобой беда, дай ей покушать и спроси у неё совета. Поест куколка и поможет твоему горю, доченька.

Поцеловала мать Василисушку и умерла.

Потужил старик, потужил, да и женился на другой. Думал дать Василисе матушку, а дал ей злую мачеху.

Были у мачехи две дочери: злые, дурные, привередливые. Мачеха их любила, ласкала, а Василису поедом ела. Плохо стало жить Василисушке. Мачеха и сёстры всё злятся, бранятся, работой девицу изводят, чтобы она от тяжёлого труда похудела, от ветра и солнца почернела. Только целый день и слышно:

— Василиса, Васка, Василиска! Обед свари, избу убери, принеси дров, подои коров, да работай живей, да смотри веселей!

А Василиса всё делает, всем угождает, всю работу справляет. И с каждым днём Василиса хорошеет. Красавица! Ни в сказке сказать, ни пером описать. Это всё куколка Василисе помогает.

Утром раненько надоит Василиса молока, запрётся в чуланчике, потчует куколку молоком да приговаривает:

— Ну-ка, куколка, покушай, моего горя послушай.

Куколка покушает и утешит Василису, и всю работу за неё сделает. Сидит девушка в холодочке да рвёт цветочки, а у неё уж и грядки выполоты, и вода наношена, и печь истоплена, и капуста полита. Куколка ей ещё травку от загара укажет. Станет Василиса ещё краше прежнего.

Вот раз уехал отец надолго из дому.

Сидит мачеха с дочками в избе, за окнами темень, дождь, ветер воет, осень поздняя. Кругом избы лес дремучий, а в лесу Баба-яга живёт, людей, как цыплят, жрёт.

Вот мачеха раздала девицам работу: одной кружева плести, другой чулки вязать, а Василисе прясть. Во всём доме огонь погасила, одну лучинку оставила, где девушки работали, и спать легла.

Трещала, трещала лучина берёзовая, да и загасла.

— Что тут делать? — говорят мачехины дочки. — Огня во всём доме нет, работать надо. Придётся за огнём к Бабе-яге идти.

— Я не пойду, — говорит старшая. — Я кружева вяжу, мне от крючка светло.

— И я не пойду, — говорит средняя, — я чулок вяжу, мне от спиц светло.

Да как закричат обе:

— Василисе, Василисе за огнём идти! Ступай к Бабе-яге!

И вытолкнули Василису из избы.

Кругом ночь чёрная, лес густой, ветер злой. Заплакала Василиса, вынула из кармана куколку.

— Куколка моя милая, посылают меня к Бабе-яге за огнём. Баба-яга людей ест-жуёт, только косточки похрустывают.

— Ничего, — говорит куколка, — со мною ничего тебе не станется! Пока я с тобой — беды не будет.

— Спасибо тебе, куколка, на добром слове, — сказала Василиса и в путь отправилась.

Вокруг лес стеной стоит, на небе звезда не блестит, светлый месяц не выходит. Идёт девушка, дрожит, куколку к себе прижимает.

Вдруг скачет мимо неё всадник — сам белый, на коне белом, сбруя на коне ясная.

Стало рассветать.

Идёт девушка дальше, спотыкается, о пни-колоды ушибается. Роса косу покрыла, руки заледенила.

Вдруг скачет другой всадник — сам красный, на коне красном, сбруя на коне красная.

Взошло солнце. Приласкало Василису, обогрело девушку и росу на косе высушило.

Целый день шла Василисушка. К вечеру вышла на полянку. Смотрит — изба стоит. Забор вокруг избы из людских костей. На заборе черепа человеческие, вместо ворот — ноги человечьи, вместо запоров — руки, вместо замка — острые зубы.

Обомлела девушка, встала, как вкопанная. Вдруг едет всадник чёрный, на коне чёрном, сбруя на коне чёрная. Доскакал до ворот и пропал, как сквозь землю провалился.

Ночь настала.

Тут у всех черепов на заборе глаза загорелись, стало на поляне светло, как днём.

Задрожала Василиса от страха. Ноги не идут, от страшного места не несут.

Вдруг слышит Василиса — земля дрожит, ходуном ходит. Это Баба-яга в ступе летит, пестом погоняет, помелом след заметает. Подъехала к воротам да как закричит:

— Фу-фу-фу, русским духом пахнет! Кто здесь есть?

Подошла Василиса к Бабе-яге, поклонилась ей низёхонько, говорит ей скромнёхонько:

— Это я, бабушка, меня мачехины дочки к тебе за огнём прислали.

— Так, — говорит Баба-яга, — твоя мачеха мне родня. Ну, что ж! Поживи у меня, поработай, а там видно будет.

А потом как крикнет громким голосом:

— Эй, запоры мои крепкие, отомкнитесь, ворота мои широкие, отворитесь!

Отворились ворота. Баба-яга въехала, Василиса вслед вошла. У ворот растёт берёзка, ладит девушку исхлестать.

— Не хлещи, берёзка, девушку! Это я её привела, — говорит Баба-яга.

У дверей лежит собака, ладит девушку искусать.

— Не тронь её, это я её привела, — говорит Баба-яга.

В сенях кот-воркот, ладит девушку исцарапать.

— Не тронь её, кот-воркот, это я её привела, — говорит Баба-яга.

— Видишь, Василиса, от меня нелегко выбраться: кот исцарапает, собака искусает, берёза глаза выбьет, ворота не откроются.

Зашла Баба-яга в избу, на лавке растянулась.

— Эй, девка-чернавка, подавай еду!

Выскочила девка-чернавка, стала Бабу-ягу кормить: котёл борща, да ведро молока, да двадцать цыплят, да сорок утят, да полбыка, да два пирога, да квасу, мёду, браги без счёту. Всё съела Баба-яга. Василисе только краюшку хлеба дала.

— Ну, — говорит, — Василиса, возьми вот мешок пшена да по зёрнышку перебери, да всю чернушку выбери, а не сделаешь, — я тебя съем.

Тут Баба-яга и захрапела.