Утро выдалось на редкость солнечным и безмятежным. Я проснулась с ощущением странного покоя на душе. Словно все тревоги и сомнения остались где-то позади, а впереди ждало только хорошее.
Макс, как обычно, уже возился на кухне — жарил яичницу, варил кофе. При виде меня он лишь кивнул и бросил короткое "Доброе". Никаких улыбок, никакого тепла во взгляде. Только вежливая отстраненность и холодная собранность.
— Макс, — позвала я, подходя ближе. Тяжело сглотнула, пытаясь унять невесть откуда взявшееся волнение. — Слушай, у меня сегодня УЗИ. Хочешь со мной?
Волков застыл, так и не донеся лопатку до тарелки. Медленно обернулся, в упор глядя на меня. В серых глазах промелькнуло что-то странное, неуловимое. Не то удивление, не то досада.
— Хочу ли я пойти с тобой? — переспросил он, чеканя слова. — Ника, ты сама-то как считаешь? Это же мой ребенок. По крайней мере, ты меня в этом уверяешь. Так какие могут быть вопросы?
Я невольно поежилась от холода в его голосе. Опустила глаза, пряча обиду и горечь. Ну вот, опять! Опять эти намеки, опять сомнения в отцовстве. Как же это утомляет! Неужели Макс никогда мне не поверит?
— Я просто подумала… — начала было я, но Волков жестом оборвал меня.
— Думай поменьше. Одевайся, поехали. Не хочу опаздывать на такое важное мероприятие.
И отвернулся к плите, всем своим видом давая понять, что разговор окончен. Мне ничего не оставалось, как поплестись в спальню — с тяжелым сердцем и комом в горле. Господи, ну почему все так сложно? Почему нельзя просто быть счастливыми, верить друг другу?
Всю дорогу до клиники мы молчали. Макс сосредоточенно смотрел на дорогу, барабаня пальцами по рулю. Я искоса разглядывала его точеный профиль, волевой подбородок. Хотелось дотронуться, разгладить суровую складку меж бровей. Но я не решалась. Слишком уж колючим и неприступным он казался.
Кабинет УЗИ встретил нас уютным полумраком и мерным гудением аппаратуры. Я легла на кушетку, задрала футболку. Доктор деловито нанесла на живот прохладный гель и стала водить датчиком.
— Так-так, посмотрим, что тут у нас, — приговаривала она, всматриваясь в монитор. — О, вижу ваше сокровище! Крепенький такой малыш, активный. Сердечко хорошо прослушивается.
Мы с Максом, затаив дыхание, уставились на экран. Там, среди черно-белых теней и бликов, угадывались крошечные ручки и ножки. У меня слезы брызнули из глаз. Надо же, какое чудо! Как подумаю, что это плод нашей с Максом любви — так сердце замирает.
Украдкой бросила взгляд на Волкова. Тот сидел, вцепившись побелевшими пальцами в край кушетки. Лицо застыло непроницаемой маской, только желваки ходили на скулах. Смотрел на экран не мигая, даже не дыша. Проследил каждое движение крохи, каждый трепет.
А потом вдруг резко поднялся и вышел, хлопнув дверью. Мы с доктором застыли, ошеломленно переглянулись. Что это с ним? Неужели малыш ему совсем не понравился? Или опять накрутил себя, засомневался в отцовстве?
Наспех вытерев живот, я кое-как оделась и выскочила в коридор. Макс стоял у окна, отвернувшись. Плечи напряжены, руки сжаты в кулаки. Кажется, он едва сдерживался, чтобы не ударить что-нибудь.
— Макс? — тихонько позвала я, подходя ближе. — Что случилось? Почему ты так резко ушел?
Волков передернул плечами. Медленно развернулся, сверля меня нечитаемым взглядом. В глазах — целый океан противоречивых эмоций. Ярость, боль, смятение, затаенная надежда.
— Это точно мой ребенок, Ника? — глухо спросил он, делая шаг мне навстречу. Взял за плечи, почти до боли стискивая пальцы. — Только не ври мне сейчас. Я должен знать правду. Должен быть уверен.
У меня во рту пересохло от волнения и обиды. Ну сколько можно, а? Почему он никак не может поверить, довериться мне? Ведь клялся же, что примет малыша как своего, даже если вдруг окажется не отцом!
— Это наш ребенок, Макс, — твердо произнесла я, глядя ему в глаза. — Твой и мой. Поверь, я чувствую это каждой клеточкой. И плевать, что скажет ДНК. Мы будем любить его, растить вместе. Ты же обещал…
Несколько бесконечных секунд Макс молчал, прожигая меня испытующим взором. А потом вдруг притянул к себе — порывисто, почти грубо. Впился в губы жестким, требовательным поцелуем.
Я охнула, вцепилась в его плечи. Ответила с готовностью и жаром, упиваясь вкусом, жесткостью щетины. Господи, как же этого не хватало! Его напора, его хищной, необузданной страсти.
— Будь моей, — хрипло выдохнул Макс, оторвавшись от моих губ. Заглянул в глаза — пронзительно, жарко. — Насовсем, Ника. Без фокусов и недомолвок. Ты нужна мне. Ты и наш ребенок.
Я всхлипнула, захлебываясь нахлынувшими эмоциями. Неужели не сон? Неужели Макс и правда хочет быть со мной, создать настоящую семью?
— Да, — выпалила, сияя сквозь слезы. — Да, Макс, я согласна! Я люблю тебя. И хочу родить тебе сына. Или дочь. Или сразу обоих.
В этот миг лицо Волкова озарила такая неподдельная, мальчишеская улыбка, что у меня екнуло сердце. Вот он какой, оказывается! Не хмурый бизнесмен, не брошенный любовник. А настоящий, живой мужчина. Который умеет радоваться, ждать, надеяться.
— Обоих, значит? — хмыкнул он и снова припал к моим губам. Целовал жадно, самозабвенно. Не прилюдно, наплевав на случайных свидетелей. — Ничего, я же говорил — мы справимся. Хоть с тройней или четверней. Я на все ради тебя готов, Ника.
Он тискал меня, сминая одежду, шарил руками по телу. А я смеялась сквозь слезы и обнимала его, чувствуя, как тает последний лед. Растворяется без следа стена отчуждения, оттаивает замерзшая душа.
Домой мы ехали, не размыкая рук. Макс одной ладонью сжимал руль, второй — мои пальцы. Я жалась к его плечу, слушая сбивчивый шепот, горячие признания.
По дороге Волков тормознул у гигантского торгового центра. Глаза блестели азартом и предвкушением.
— Подожди-ка минутку, — бросил он, выскакивая из машины. — Надо кое-что купить для малышей. Или малышек. В общем, для нашей семьи.
И умчался — стремительный, решительный. А я осталась сидеть, млея от тепла и тихой радости. Поглаживая живот, мечтала о будущем — светлом, полном любви и надежд.
Макс отсутствовал минут сорок. За это время я успела извести себя мыслями — куда он запропастился, что ему взбрело в голову? Но когда Волков появился на парковке, груженый пакетами и коробками, у меня отвисла челюсть.
— Это что? — ахнула я, когда он начал запихивать покупки в багажник. — Ты, часом, не половину "Детского мира" прихватил? Макс, зачем столько вещей?
— Так, самое необходимое! — отмахнулся Волков, пыхтя от усердия. Распрямился, утирая пот со лба. — Коляска, кроватка, комбинезоны всех цветов. Ника, ребенку нужно много всего! А если их двое или трое…
Я всплеснула руками, качая головой. Нет, ну надо же! Деловой костюм, хищный прищур — и вдруг такой трогательный энтузиазм. Но, черт подери, как же это мило! До чего же я люблю его, оказывается. Сурового и ранимого, жесткого и нежного. Всякого.
— Ладно, отец года, поехали домой, — засмеялась я. — Пора уже в детскую кроватку укладывать. В смысле, твою.
Макс сверкнул глазами и подхватил меня на руки. Закружил по парковке, не обращая внимания на вытаращенные глаза прохожих.
— Укладывать в мою кроватку? Вот это другой разговор! — прорычал он, впиваясь в мои губы поцелуем. — Готовься, женщина. Сегодня тебя ждет незабываемая ночь.
Мы уже подъезжали к дому, когда Макс вдруг хлопнул себя по лбу:
— Вот я олух! Совсем забыл про главное. Ника, нам же нужно сделать ремонт в детской! Прямо сейчас и займемся. Закажем дизайн-проект, выберем мебель и декор…
Договорить он не успел. Резко затормозил, уставившись на что-то за лобовым стеклом. Я проследила за его взглядом и похолодела. У нашего подъезда стоял Леша — помятый, взъерошенный. И, судя по решительному виду, явно поджидал нас.
— Ника, это то, о чем я думаю? — сипло спросил Макс. Глаза сузились, на скулах заиграли желваки. У меня по спине пробежал холодок. Так, кажется предстоит неприятный разговор…
Внутренне подобравшись, я отстегнула ремень и вылезла из машины. Леша шагнул навстречу, жадно оглядывая мой округлившийся живот.
— Ника, нам надо поговорить, — хрипло выдохнул он. — Я должен знать… этот ребенок — он от меня?