Непотерянный рай

XXII

Какой же на самом деле этот знаменитый, фестивальный Канн.

У него ничего нет общего с тихим французским городком, какой раскинулся возле их гостиницы «Амироут».

На бульваре Круазетт совсем иной мир… Многоязычное людское море заполняло кафе, рестораны, сверкающие никелем бары, изысканные приморские бистро, пространные террасы роскошных отелей, полукольцом окружающие пляж. В баснословно дорогих апартаментах гостиницы «Карлтон» или «Рояль», «Маджестик», «Мартинез», «Мирамар» гнездились миллионеры, промышленники, пластиночные, кассетные магнаты, агенты, импресарио, различного рода аферисты, мошенники, сводники и дешевые репортеры.

Жили там и мировые знаменитости, певицы и певцы, осажденные со всех сторон истеричными охотниками за автографами. Они рвали друг у друга воздушные шарики с фамилиями звезд, листовки, фотографии королей песни, разбрасываемые агентами, рекламирующими своего фестивального божка. А сам он стоял в машине, в ореоле успеха, словно глава государства, прибывший с визитом в дружественную страну.

Рядом с этими звездами, сотворенными и рекламируемыми различными фирмами, бродили из бара в бар или красовались под зонтиками неизвестные, буквально «почкующиеся на глазах», как говорил Якуб, певицы. Они пробовали подцепить какого-нибудь ловкача импресарио или продюсера, дешевым кокетством привлекая внимание, а иногда откровенно давая понять, что пойдут в постель с каждым, кто устроит карьеру.

Вечером в фестивальном дворце, перед которым целыми днями стояла толпа зевак, происходил парад всей этой надменной, чванливой и богатой «шайки».

Кого здесь только не было? Владельцы крупнейших музыкальных фирм и кинопродюсеры с лицами удельных князей, постоянно держащих при себе экстракуртизанок в вечерних — розовых, желтых, как мимоза, или голубых — мехах. Были артисты в диковинных шляпах, в серебряных смокингах, в цветных фраках или в кожухах и сермягах, подпоясанных цепями.

Были облысевшие меломаны и их любовницы — дамочки со всего света. Изредка мелькали богатые вдовы или брошенные миллионерами сильно постаревшие прелестницы, с кожей словно печеное яблоко, появляющиеся чаще всего в обществе молодых пройдох. Они демонстрировали все, что имели: ожерелья, веснушчатые бюсты, дряблую кожу и старое золото, коллекции тяжелых браслетов и перстней. Они стремились выглядеть женщинами легкого поведения, потому что для них, кроме купленных развлечений, ничего иного в жизни существовать не могло.

Вся эта ярмарка развлекательного бизнеса, поскольку здесь больше ничего не принималось во внимание, только деньги, сделанные на песне, ежедневно переживала три стадии, и происходили они в трех пунктах, именно там разворачивались основные баталии и переговоры. В первой половине дня в секциях фирм, в торговых залах или в барах музыкальной биржи заключались сделки. Вечером весь этот «балаган» перебирался в концертные залы, где ничего не решалось, ибо дельцы от музыки заранее знали, что пойдет, а что нет. Обычно в зале было шумно, звучали приветствия, вспышки, трещали камеры, гремели аплодисменты, время которых считалось на секундомерах. Однако сделка на каждую песню или певицу, которым предсказывали успех, уже давно была совершена.

Поздним вечером распахивались ворота третьего, можно сказать самого престижного, места действий и сделок, распахивались двери банкетных залов, арендуемых крупными фирмами.

Одной из таких важных и богатых встреч фестиваля должен был стать прием бразильских фирм, выпускающих пластинки и кассеты главным образом с народной музыкой. Прибывший из Рио-де-Жанейро негритянский ансамбль «О Глобо» на предварительных пробах имел огромный успех.

Эва с интересом наблюдала за всем происходящим. И все язвительные замечания Анджея и Якуба считала позой и желанием умерить ее изумление. Для нее Канн, фестиваль… казались фантастическим миром сказки.

В таком восторженном состоянии шла она с Анджеем и Якубом по бульвару к зданию казино на этот бразильский раут. Казино во время фестиваля становилось культурно-развлекательным центром Канна. В нем размещались местный театр, администрация, выставочный зал и прежде всего, что с культурой имело мало общего, игорный дом в баккара и рулетку. Каннское казино последнее время считалось более модным, чем легендарное казино в Монте-Карло или Ницце.

Анджей и Якуб долго и восторженно говорили о Ницце. Эва слушала вполуха. Ницца не произвела на нее такого впечатления, как Канн. Впрочем, что она могла за полдня там увидеть. Анджей выбрался в Ниццу по служебным делам. Они осмотрели выставку иллюстраций, а потом более двух часов Эва ждала в кафе, когда он вернется с конференции. Поэтому на следующий день она попросила Анджея отправиться в Ниццу без нее, сказав, что, пока его не будет, она погуляет по улочкам вокруг «Амироут», заглянет в торговый центр на аллее Антиб.

Сейчас она прислушивалась к разговору мужчин о фестивале, но в душе была с ними не согласна. «Пусть говорят, что хотят, биржа — не биржа, интересы, сделки, но здесь прекрасно, это действительно иной мир».

Если бы ее спросили, что означают слова «иной мир», она, пожалуй, не смогла бы объяснить, сказала бы только, что иной мир — значит яркий, ослепительно яркий и все.

Свет фонарей отражался на темной поверхности залива, голубыми и розовыми пучками ложился на парковую аллею, на агавы и пальмы вокруг казино. Пальмы стояли неподвижными шеренгами, и только их огромные листья слегка колыхались, напоминая крылья сказочных птиц. Сквозь зелень пальм просвечивалось казино, а на его фоне чернели уходящие в небо стройные пики кипарисов.

— Как здесь красиво! Сколько света! — Эва от восторга стиснула руку Анджея. — Можно позавидовать тем, кто бывает здесь часто.

Анджей не успел ей ответить, как Якуб пренебрежительно махнул рукой, словно одним движением хотел погасить блеск прожекторов.

— Часто здесь бывают только дельцы. Фестиваль — это их хлеб. Красоты они не чувствуют. Они вообще не знают, что такое красота, и не восхищаться природой сюда приезжают.

— Ты права, Эва, здесь прекрасно. — Анджей пытался маневрировать между Эвой и Якубом. — Но большинство людей, которых мы здесь видим, действительно ничем не интересуются. Они являются на фестиваль из-за моды, со скуки или по делам. Они не похожи на нас, романтиков, ты сама в этом убедишься.

— Вы много видели в жизни, а я нет, только в кино, поэтому не портите мне настроение сразу.

Они поднимались по ступенькам казино. Эва украдкой рассматривала выходящих из автомобилей разодетых дам, изнеженных, холеных щеголих с фарфоровыми лицами.

— Большинство из них похожи на кукол с мертвыми улыбками, — шепнула она Анджею, отдавая ему пальто.

— Ты права, — согласился он, радуясь, что у нее появляется критическое восприятие окружающего и она уже не чувствует себя такой затерянной. Сколько ему стоило труда уговорить Эву надеть вечернее платье, привезенное из Варшавы.

Когда цветные меха спадали с плеч, участницы раута смотрелись куда менее эффектно, и Эва почувствовала себя уверенней. А все зеркала укрепляли ее веру в себя, на фоне мозаики дамских нарядов, розовых мраморных колонн в искрящемся свете канделябров ее лиловое платье очаровывало элегантной простотой. Скромная девичья прическа отличала ее от окружающих и подчеркивала естественное обаяние молодости.

Эва заметила на себе несколько мимолетных, изучающих взглядов, и в эту минуту Анджей шепнул ей на ухо:

— Прекрасно выглядишь. А ты боялась. Нос выше, любимая!

Она была счастлива.

Толпа гостей поднималась вверх. Эва взяла Анджея под руку, и они вошли в банкетный зал.