Неправильная леди

Глава 5

Утро выдаётся солнечным, но о надоедливом дожде, всю ночь шуршавшим за стеклом, напоминают зеркальные лужи. Я смотрю в окно, почти не обращая внимания на маму. Завтрак проходит в густой предгрозовой атмосфере. Или мне только кажется? Меня не отпускает мысль, что Геранд так или иначе навредит мне в ближайшее время, а я не могу предотвратить беду. До того, как найду способ ускользнуть из заготовленного отцом капкана, не могу поговорить с градоправителем откровенно.

– Тяжело без мужчины в доме…, – тянет мама и обмакивает в персиковое варенье наколотый на вилку кусочек творожной запеканки.

– Тяжело без ума в голове, – в тон отзываюсь я, откладываю приборы и поднимаюсь из-за стола.

Аппетита нет.

– Иветт?

– Я навещу детей. Как обычно.

Мама подозрительно щурится, но быстро сдаётся.

Я торопливо выхожу, чтобы скрыть, как меняется выражение моего лица. Мама никогда не давала себе труда задуматься, откуда я беру деньги на жизнь, на благотворительность, на варенье, и начинать задумываться она явно не собирается. Легче вздыхать о тяжкой вдовьей доли.

Элька высовывается с кухни, чтобы подать верхнюю одежду, но я жестом отсылаю Эльку обратно. Справлюсь сама. Тем более приличествующая аристократке вельветовая накидка останется в шкафу. Я натягиваю тёмное пальто крестьянского фасона. Оно старит меня лет на пять, зато оно тёплое и не продуваемое, в нём никакие морозы мне не грозят. Обуваюсь в широкие башмаки с тупыми носами. И выхожу в осень.

Солнце прыгает по лужам, отражается яркими бликами. Я поднимаю лицо к безоблачному небу. Тревога разжимает свои когти, и я ловлю принесённый ветром ярко-красный кленовый лист. Стараясь огибать лужи, я дохожу до начала Второй улицы, перехожу проспект, разграничивающий Верхний и Средний город. Встрепенувшись, извозчик приглашающе махнул рукой, но я отрицательно качаю головой и сворачиваю в проулок. Мне не далеко, пешком дойду.

Дело даже не в расстоянии.

Я останавливаюсь между двух «слепых» стен соседних зданий, смотрю вперед, потом оборачиваюсь, убеждаюсь, что никто меня не видит. Как всегда, впрочем. В проулок редко кто суётся.

Я быстро открываю сумку, вынимаю тёмно-серый, почти чёрный рулон ткани. Один взмах, и свёрток раскрывается в лёгкий плащ. Я закутываюсь, надвигаю на лицо глубокий капюшон. Готово – теперь меня выдают только башмаки. Но кто станет приглядываться? Кому какое дело?

Леди Иветта на время исчезает, появляется Иви.

Коротким путём между домов я быстро выбираюсь к парковой окраине Среднего города. Деревья готовятся к зиме, стоят полуголые, полысевшие. Листва укрывает землю и уже успела подгнить. Я перешагиваю через низкую изгородь. Ей-ей, не тащиться же к воротам, тем более вход в парк свободный. Тропинку через кусты я давно протоптала, и она выводит меня на парковую дорожку, а та – к открытому пространству, на котором свободно растут семь священных дубов.

Парк вовсе и не парк. Точнее, и парк тоже, но давным давно, когда ещё не было ни нашего королевства, ни тем более городка, здесь простирались бескрайние эльфийские леса. Позднее леса погибли в Страшном пожаре. Если верить легендам, горел буквально весь мир. Территории отошли людям, но эльфы ещё оставались в родных краях.

Сколько лет дубам, я не знаю. Может быть, тысяча, а может быть не исполнилось и ста. Как не знаю, и другое – сколько лет сердцу парка – эльвийскому святилищу.

Я поднимаюсь по пологим ступенькам бокового крыльца, прохожу через узкий коридорчик в комнату. В святилище прохладно, но я всё равно стаскиваю плащ, пальто, разуваюсь и в носках добегаю до очага, засыпаю уголь в жаровню, разжигаю.

Минут пять я грею руки над огнём, а затем подтаскиваю к жаровне низкую скамеечку, на которую кладу стопку одежды. И начинаю переодеваться. Шерстяное платье горожанки – долой. Как и нижнее бельё. Переступив босыми пятками по ворсистому ковру, я быстро провожу по телу влажным полотенцем. Вообще-то перед облачением в жреческую одежду следует уделить время омовению, но… Если последователи юпранства строго соблюдают правила, то для приверженцев эльвийской веры здравый смысл первостепенен.

Шёлк скользит по коже. Я надеваю нижнюю тунику и сразу же, чтобы не замёрзнуть, сорочку из более плотной грубой ткани. Наряд у эльвийских жрецов многослойный. За сорочкой следуют нижнее и верхнее платья, тоже белые. Первый цветной элемент – расшитый крупными цветами зелёный жилет. Последний штрих – я обуваюсь в туфли и оборачиваю вокруг талии широкий пояс.

Именно пояс и обувь показывают статус жреца. Я младшая жрица, не прошедшая посвящения.

Время поджимает. Я обхожу основные помещения, разжигаю жаровни, чтобы в святилище потеплело, а затем выхожу в главный зал «Обители семи дубов», оглядываюсь. На алтаре лежат подношения, но пища уже заветрилась – убрать. Плошку с водой – тоже убрать. Воду выплеснуть, плошку помыть и поставить сушиться до следующего раза. Надо бы подмести, но уже не успею.

Я приношу из хранилища другую, чистую, плошку и кувшин с ритуальным нектаром, сажусь перед алтарём на колени.

– Те, кто ушли, и те, кто никогда не жили, души и духи, тени и светы, с добрыми намерениями я делю с вами Дом.

Красный нектар льётся в плошку, и я ставлю её на алтарь.

Эльвийские святилища — это прежде всего приюты. Не важно, кто ты и каким богам молишься, во что веришь. Пока у тебя на сердце добро ты можешь свободно войти и найти ночлег. Точно также в святилище приходят духи и находят кров, пищу.

Короткого приветствия достаточно, я поднимаюсь, уношу кувшин обратно в хранилище.

Возвращаюсь в зал, присаживаюсь перед алтарём.

– Десять тысяч северных душ, тридцать тысяч хранителей востока, семь тысяч южан, сто тысяч духов запада! Я пришла говорить!

Я поджигаю толстую свечу, и сочные ярко-оранжевые языки пламени взвиваются к потолку. Я замираю, глядя на огонь, не моргая слежу за его пляской, и вскоре зрение начинает «плыть». Я полностью отрешаюсь от окружающего мира, приподнимаюсь над ним.

Захватывающее ощущение. Я словно возношусь ввысь вместе с пламенем.

Можно забыть обо всём на свете, но я держу в уме цель, концентрируюсь.

Огонь в моём воображении превращается в красный лист бумаги. Я мысленно представляю зависшую в воздухе чернильницу с золотой краской, длинную кисть. Я представляю, как кисть приходит в движение, управляемая лишь одной моей волей, подхватывает каплю краски и начинает выводить на живом полотне руну со значением удачи.

– Духи удачи, придите! – зову я. – Придите же!

Что-то меняется. Я ловлю перемены чутьём.

Руна удачи вычерчена идеально, и отклик приходит.

Но прежде, чем я успеваю завершить ритуал, пламя темнеет, слизывает края руны, искажает картинку.

Я пытаюсь бороться, восстановить руну, но линии искривляются.

Я моргаю, и вместо красного полотна передо мной оранжевый огонь свечи, а в нём проступает знак беды.

Концентрация потеряна, но ещё не поздно вернуть над ритуалом контроль.

– О чём вы предупреждаете меня, невидимые гости?

Духи не предсказывают, они предостерегают. И если понять, откуда идёт несчастье, всё можно исправить. Беда может грозить мне, святилищу, кому-то из прихожан. Да кому угодно! Даже никак не связанному со мной родственнику заглянувшей на огонёк души.

Пламя тревожно потрескивает.

– О чём вы предупреждаете меня? – повышаю я голос. – Духи удачи, придите!

Предвестие беды начинает обретать чёткость, линии наливаются пульсирующей чернотой. Я задерживаю дыхание.

– Иви!

Со спины на меня кто-то налетает, запрыгивает чуть ли не на шею. И вышибает из и без того зыбкого транса. Я растерянно оборачиваюсь, а свеча сама собой гаснет, и к потолку поднимается струйка тёмного дыма. Плохого дыма.