Поздоровавшись с консьержем, я захожу в лифт и поднимаюсь на одиннадцатый этаж. В большом зеркале в серебристой раме на меня смотрит слегка уставшая девушка с собранными в хвост волосами, бегающим взглядом и далеко неидеальным образом.
Сегодня последний день маминого пребывания здесь.
Время пролетело молниеносно — я даже моргнуть не успела, как бабушкин дом с третьей попытки нашёл новых владельцев. Хотя мне хотелось бы, чтобы этот период длился чуть дольше.
Почему с третьей? История сложная: проблемы с документами, покупателями и ещё кучей всякой ерунды. Но в итоге всё завершилось благополучно.
Когда лифт останавливается на нужном этаже, я выхожу на площадку и выглядываю в окно, чтобы проверить, насколько ровно припаркован мой «Мерс». Не удержавшись, делаю фото — похвастаюсь потом перед Асланом.
Почему бы и нет? Ровно, чётко под бордюром. Пусть и со второго раза.
Посмотрев на время, я ускоряю шаг. В руках — два ванильных рафа и пончики с шоколадной глазурью. Впереди ещё куча дел, я умираю от голода, а времени, как всегда, в обрез.
Никогда бы не подумала, что декабрь может быть таким сумасшедшим!
Я разрываюсь между учёбой, подготовкой к сдаче академической разницы, мамой и Асланом. Так уж вышло, что их отлёты совпадают в один день. Я ещё не придумала, как буду справляться с этим, но на душе почему-то тяжело.
Наверное, потому что два важных человека исчезают из моей жизни на долгое-долгое время. Это определённо оставит за собой чувство пустоты и беспомощности.
Достав из сумки связку ключей, я сворачиваю налево и ищу глазами квартиру девятьсот девять. Новый день начался в привычной суматохе — так проходят уже последние десять. Я проспала и проснулась в комнате Аслана. Чтобы выйти оттуда незамеченной, пришлось придумывать хитроумный план по отвлечению Дины.
Затем была совместная пробежка по припорошенному снегом лесу, завтрак, планы и неловкие шутки. Каждый момент требовал неимоверных усилий и концентрации, чтобы сохранить спокойствие и убедительно изображать, будто я впервые за утро вижу своего сводного брата.
— Что за ерунда?..
Я останавливаюсь у двери, замечая, что она приоткрыта. Ничего не понимая, захожу внутрь и сразу натыкаюсь взглядом на ботинки отца.
Мои глаза широко округляются.
Сколько раз я просила его хотя бы ответить на мамины сообщения или звонки — уже не сосчитать. Но всё без толку. Последнее время он был каким-то дёрганным и злым. Удивительно, что теперь соизволил приехать лично.
— Как прошла сделка? — доносится из кухни голос папы. — Довольна результатом, Рит?
Я пытаюсь вспомнить, когда родители в последний раз встречались и спокойно разговаривали. И не могу.
Примерно это было около трёх лет назад. Поэтому от их общения у меня возникает странное чувство диссонанса, и я почему-то не тороплюсь раздеваться и вмешиваться.
— Не совсем, Миш. Планировалось, что сумма выручки будет гораздо выше, но в процессе всё пошло не так…
Раздаётся цокот чашек и шум льющейся воды. На миг я переношусь в прошлое: мне десять, я возвращаюсь из школы, и такие бытовые мелочи кажутся чем-то абсолютно обыденным. Приходится избавиться от возникших мурашек, разгоняя их по предплечьям.
— Я хотел поговорить, — откашливается отец, скрипнув стулом.
— О переводе в другой вуз, да. Только денег на первый семестр у меня, увы, нет. Я знаю, что уже обещала Алине, но, как всегда, забыла о других предстоящих растратах…
— Нет, я немного о другом. У меня есть просьба, Марго.
Я не понимаю, почему не захожу в квартиру и не даю родителям знать, что уже здесь. Подсознание настойчиво твердит, что это неправильно — меня с детства учили, что подслушивать нехорошо. Тем более, это не в первый раз: я однажды точно так же стояла, застыв, когда случайно застала отца вместе с Диной. Тогда мне потребовалось много времени, сил и часов работы с психологом, чтобы справиться с потрясением.
— Давай, Миш, — вздыхает мама. — Вряд ли я чем-то помогу, но…
— Забери Алинку к себе. Ненадолго. Хотя бы до лета — пока я не разберусь со своими проблемами и не налажу финансовую сторону…
Слышится недовольное хмыканье. Мои пальцы, сжимающие коробку с пончиками, начинают неметь. О варианте пожить с мамой я боялась даже мечтать, хотя это определённо неплохая идея.
Когда родители разводились, такой выбор ни разу не обсуждался. Я априори оставалась с папой, а к маме изредка летала в гости. Никогда — надолго.
— Миш, нет. Извини, но не могу. Я сейчас живу у Ника. У него своих двое, которыми я периодически занимаюсь, а Аля, хоть и выросла, — но это лишние заботы. Да и вообще… У меня молодой муж, и я бы не хотела, чтобы присутствие Алины создавало неловкость или какие-то неправильные ситуации. Я не знаю, что у тебя происходит, но мне это определённо не по душе.
— Дочь была бы рада.
— Перестань давить мне на жалость. Сам говорил, что я отвратительная мать: не умею справляться с простудами и отравлениями, не пою колыбельных и не разговариваю с ребёнком по душам.
— Говорил.
— И что изменилось?
— Я же тебе отвечал, Марго: у меня проблемы, — давит отец. — Думал, всё быстро уляжется, но ситуация только набирает обороты. Вопрос с вузом я тоже пока ставлю на паузу, но хотел, чтобы Алина не нервничала, предложить ей пожить у тебя где-то до лета. А там, может, всё наладится, будет затишье и стабильность.
— У меня напрочь атрофирован материнский инстинкт, — сбавляет тон до шёпота мама. — Пусто, понимаешь? Я вообще не хотела её рожать. Вспомни, сколько раз ты отменял записи на аборт? А сколько забирал меня из женской консультации в слезах и соплях?
— Я ни о чем не жалею, Рит… Спасибо, что решилась.
— А я жалею. Это ты тогда настоял, наплевав на мои доводы, так что дальше, будь так добр, разбирайся сам…
У меня в ушах поднимается гул. Я отступаю назад, ощущая, как прихожая начинает расплываться перед глазами. Мне не десять, но я хочу плакать: сильно, горько, до сорванного голоса и хрипа.
— Ясно, Рит. Тебя, как тогда, так и сейчас, интересуют только гульки, алкоголь и мужики. Я надеялся, что ты хоть немного остепенилась, но единственная разница — это то, что ты просто время от времени меняешь один хуй на другой.
— Сам же захотел взять такую неправильную замуж.
— Не дай бог дочь будет в тебя… Всё время этого боюсь, поэтому максимально держу в ежовых рукавицах…
— Не дай бог, конечно. Не дай бог… Но злишься ты, потому что выбрал правильную домашнюю клушу, предал друга, а теперь мучаешься, осознавая, что где-то просчитался. И потому что я предпочла твой хуй другим.
Раздаётся медленный цокот каблуков. Кажется, мать встаёт из-за стола и отходит от барной стойки. Я толкаю дверь спиной и почти вываливаюсь в коридор, смаргивая непрошенные слёзы.
Последнее, что я успеваю услышать, прежде чем сорваться к лифту, — папино: «Стерва», низкий кокетливый смех и приглушенный стон. Всё остальное мой мозг категорически отказывается воспринимать.