Несгибаемый

Глава 30

Клэр не представляла, как у неё после случившегося остались еще какие-то силы, но её пальцы лениво перебирали влажные волосы Эрика, пока он обнимал её, уткнувшись ей в шею. У неё сжалось сердце, когда она повернула голову и посмотрела на него. Сейчас он показался ей таким ранимым, что ей захотелось защитить его от всего мира. Теперь он принадлежал ей. Боже, теперь он полностью и безоговорочно принадлежал ей! Как и она ему. До конца жизни. И это уже ничего не изменит. Глаза его были закрыты, он дышал так часто, что жар его дыхания мог опалить ей кожу, но она не возражала. Бескрайняя любовь охватила ее так, что Клэр улыбнулась ему и снова погладила его по голове, ощущая на своей груди удары его сердца.

— Я люблю тебя, — прошептала она, не в силах перестать дотрагиваться до него. — Я люблю тебя всем сердцем и душой.

Сладкая волна от пережитого до сих пор бродила по телу, словно старинное вино, не желая отпускать ее. Бесконечно благодарная ему за то, что он отыскал ее и спас от погибели ее сердце, Клэр потянулась к нему и осторожно коснулась его чуть кривоватого носа, боясь разбудить его, потому что казалось, будто он спит.

Но он не спал. Ленивая, почти самодовольная улыбка тронула его красивые губы, и Эрик медленно открыл глаза.

Как он мог не открыть, когда она вернула ему слова, которые когда-то глубоко ранили его?

— Ты решила снова соблазнить меня, жена моя?

Клэр счастливо улыбнулась ему в ответ, быстро поцеловав его в губы.

— Мне нравится, как ты теперь называешь меня.

Глаза ее, эти потрясающие огромные золотистые глаза сияли таким счастьем, что невозможно было спокойно смотреть в них. Его жена, его Клэр… Которая подарила ему самое чарующее наслаждение в ее жизни, когда всё это было почти невозможно для него. Подняв отяжелевшую руку, Эрик погладил ее по румяной щеке, все еще лежа на ней, всё еще находясь в ней. Боже, она была слишком большим искушением, чтобы отпустить ее сейчас! Он был уверен, что до конца жизни не перестанет желать ее.

— Жена моя, — шепнул он, потянувшись к ней, и сам поцеловал ее улыбающиеся, невероятно сладкие губы.

— А ты — мой муж, — торжественно заявила она с блеском в глазах. — Только мой.

Он улыбнулся ей в ответ.

— Только твой.

Обняв ее за талию, Эрик перекатился на спину и увлёк жену за собой так, что мягко устроил ее в своих объятиях и положил златовласую голову к себе на плечо. А потом вздохнул. Глубоко, очень глубоко, и, закрыв глаза, Эрик, наконец, позволил своему сердцу биться спокойнее, так, как оно прежде никогда не билось. Так, как не забилось бы, если бы не Клэр… Если бы не ее любовь, которая оказалась мудрее и сильнее его.

— Знаешь, о чем я подумала, едва увидела тебя тогда на музыкальном вечере моего дяди, когда ты только пришёл?

Ласковый голос Клэр вывел его из задумчивости. Опустив голову, Эрик посмотрел на нее.

— О чем, жена моя?

Она тоже подняла к нему свое лицо. И улыбнулась. Без тени печали или боли. Почти так же, как тогда на прогулке в Гайд-парке. За исключением того, что теперь глаза ее сверкали от самого настоящего счастья, которое сумел подарить ей он. Надо же, его заветная мечта исполнилась: теперь он знал, как сделать ее счастливой.

— Мне действительно нравится, как ты называешь меня.

Убрав прядь золотистых волос за ухо, он коснулся пальцем ее носика.

— Тогда я буду называть тебя так до конца жизни.

— И это мне нравится.

Эрик не смог не улыбнуться ей в ответ.

— Так о чем ты подумала, когда увидела меня?

— Я… — Ее щеки вдруг порозовели, и она опустила свой взор на его грудь. — Я подумала, а не подбил ли ты свой сюртук ватой, чтобы казаться… сильным.

Не ожидая услышать ничего подобного, Эрик вдруг обнаружил, что довольно улыбается, будто бы заново открывая для себя их общее прошлое.

— Ты действительно так подумала?

Она тут же кивнула.

— Да.

— Удивительно, я думал, ты не заметишь меня и не запомнишь…

— Не запомню? — Легкое возмущение сквозило в глубинах золотистых глаза. — Как можно было не запомнить человека, который не знал, кто такой Бетховен!

Глаза его сверкали, Эрик не переставал улыбаться, но его вопрос был полон другого смысла.

— Правда ты запомнила меня?

Он действительно выглядел удивленным, будто не ожидал, что может производить на нее такое неизгладимое впечатление. Это ранило, потому что было очевидно, что сомнения прошлого не до конца отпустили его. Клэр хотела бы развеять все до единого и сгладить каждую недосказанность. Она непременно должна придумать, как это сделать, а пока… Ей было ужасно приятно прижиматься к его теплому, сильному телу, но даже это не помешало ей притворно нахмуриться и упереть в него свой грозный взгляд.

— А ты думаешь, я с каждым своим кавалером тут же иду танцевать, едва знакомясь? И что на прогулку бегу, очертя голову, когда он на следующее же утро приглашает меня пойти с ним в Гайд-парк? Или что еще хуже, позволяю видеть, как уплетаю пирожные с заварным кремом и глазурью?

Эрик был поражен в самое сердце, потому что оказывается и он не до конца хорошо знал ее. Коснувшись ее лица, он мягко погладил по румяной щеке, впитывая в себя волшебство ее признания.

— Знаешь, почему я тогда пригласил тебя на танец?

— Почему? — жадно спросила она, ловя каждое его слово.

— Я хотел убедиться, что ты не видение, и что такое же счастье обнимать тебя, как тогда, когда в комнате моего отца ты упала на меня. Хотел убедиться, что я всё еще могу чувствовать. Чувствовать тебя.

Да, теперь она знала, что для него значили прикосновения. Ее прикосновения. Опустив голову ему на плечо, она закрыла глаза, вдохнув до боли любимый запах.

Невероятно, еще вчера она полагала, что жизнь кончена, еще вчера она с содроганием ложилась в кровать, думая о том, что у нее не хватит сил проснуться утром, а сегодня, сейчас ее обнимал тот, кого она навеки считала потерянным для себя.

Сумрак ночи окутал спальню приглушенным светом, но пламя от камина отбрасывало достаточно бликов, чтобы видеть шрамы на его груди. По одному из них она провела пальцем, зная совершенно точно, что никогда не забудет его горячей исповеди.

— Я думала, ты скажешь, что тебя покорила моя красота.

Коснувшись ее подбородка, он заставил ее посмотреть на себя.

— Ты невероятно красива, любовь моя, но, если помнишь, в тот день я тебя плохо видел, потому что у меня болели глаза.

Да, она знала, что на самом деле было с его глазами, но Клэр не хотела больше мрака. Ему следовало помнить всё хорошее, чтобы забыть всё плохое.

— Да, но когда я упала на тебя… Признайся, что именно тогда и сразила тебя моя красота.

Эрик мягко покачал головой, едва сдерживая улыбку. Едва сдерживая рвущуюся наружу любовь, которая требовала, чтобы он немедленно поцеловал ее.

— Тогда я был потрясен тем, что ты прижималась ко мне, и я мог чувствовать тебя, а не отвращение. Прости меня, но даже тогда твоя красота не имела надо мной той власти, какую имела ты сама.

Нахмурившись, она опустила голову и коснулась губами его груди. Эрик вздрогнул, ощутив очередную вспышку желания. Почти такую же сильную, как и минуту назад. Словно одного поцелуя было мала, она стала покрывать поцелуями его грудь, обжигая жаром своих губ настолько, что он глухо застонал и потянулся к ней.

Боже, было так приятно целовать его атласную кожу, что она могла бы вечно это делать! И теперь понимала, какое удовольствие испытывал Эрик, изучая ее собственное тело. Его кожа была горячей и такой… терпкой, что она не могла перестать целовать его грудь, плечи, приподнялась и зацеловала каждый дюйм его шеи, уделив достаточно внимания его подрагивающему кадыку. Он дернулся и застонал, сомкнув вокруг нее дрожащие руки. Поглаживая мягкие завитки волос на его груди, дразня и распаляя его еще больше, ощущая под пальцами напряженные мышцы, Клэр, прикусив губу, приподнялась и, взглянув на него, склонила голову к плечу, сверкая своими восхитительными глазами так, что у него дрогнуло сердце, будто он впервые видел ее. Так, что заново влюбился в нее по уши.

— Но она… моя красота хоть бы раз… действовала на тебя?

Он прижал палец к ее восхитительным губам.

— Прямо сейчас, кажется, я заново влюбляюсь в тебя.

Ее улыбка стала такой лучистой и широкой, что Эрик не смог сдержаться. Окутанная копной золотистых блестящих волос, прижимаясь к нему своим нагим телом так, что он чувствовал на своей груди тяжесть ее груди, она являла собой слишком соблазнительное видение, чтобы устоять перед ней. Эрик осторожно перевернул ее на спину, желая ее сейчас, возможно, даже больше, чем в первый раз.

— Мне и это нравится, — глухо молвила она, уже прекрасно зная, почему его глаза темнеют и сверкают таким таинственным обещанием.

Он поцеловал ее, осторожно погладив ее по лицу, затем рука его спустилась вниз, и пока губы его увлекали ее в тот самый чувственный мир, откуда не было возврата кроме как рухнуть с небес на землю, Эрик накрыл ладонью ее полную грудь. Клэр задрожала. Пульсирующее напряжение вновь стало нарастать, обещая превратиться в чудо блаженства, в которое она хотела окунуться всем сердцем. Томительный стон сорвался с губ. Обхватив его шею, она притянула его к себе, но он не торопился подчиниться, дразня, захватывая, воспаляя и одурманивая ее одновременно.

Он целовал ее с такой мучительной неторопливостью, что от упоения у нее зашумело в ушах. Не переставая ласкать ее руками, Эрик незаметно сбросил с себя панталоны и пронзительно обнаженный опустился на неё, раздвигая бедром ее колени. Клэр замерла, вспомнив то удивительное мгновение единения, с которым он сливался с ней в первый раз. Она хотела этого, хотела так сильно, что заныло сердце. Ее тело так остро реагировало на его ласки, что она боялась не сдержаться и умереть от сладости, когда он снова не окажется в ней.

Милостиво отпустив ее губы, Эрик заглянул в ее затуманенные золотистые глаза, в которых видел отражение собственного желания. Осторожно опустившись на ней, он убрал с ее лица шелковистую прядь.

— Тебе не было больно в первый раз?

Едва понимая, о чем он говорит, Клэр попыталась сосредоточиться на его словах.

— Больно? — спросила она, нахмурившись.

Эрик порадовался тому, что смог любить ее, не причинив ей еще больше боли, но он чувствовал сопротивление ее тела в первый раз и почему-то боялся, что теперь, когда волнение немного стихло, боль может вернуться.

— Я буду осторожен, — шепнул он, медленно проникая в нее, чувствуя, как испарина на этот раз покрывает всю его спину от едва сдерживаемого желания, от оглушительной потребности в ней. — Если почувствуешь боль, скажи мне, и я тут же остановлюсь.

Клэр не могла понять, как он может еще что-то говорить, потрясенная пронзительностью этого момента. И снова часть его, неведомая и почти непонятная, стала заполнять ее, выдавливая из нее весь воздух. Замерев, Клэр принимала его, поражаясь тому, как легко и мягко он это делает, как ее тело с готовностью может позволить это. Плавное скольжение приносило ей такое острое упоение, что когда он оказался полностью в ней, Клэр беспомощно выгнулась и обхватила его голову дрожащими руками, боясь задохнуться от переполнявших ее ощущений.

— Я так сильно люблю тебя, — пробормотала она, едва дыша.

Прижавшись губами к ее подбородку, Эрик снова начал знакомый ритм, то полностью уходя назад, то приближаясь, так что внутри не оставалось ничего, кроме него. И в этом не было ни капельки боли, лишь до одури пронзительное наслаждение, на волнах которого они взбирались всё выше и выше. Чувственные движения и будоражащие ласки его рук творили с ней невероятные вещи, заставляя стремиться ему навстречу и желая большего. И она знала, что будет большее. И она шла за ним, готовая принять всё то, что он посчитает нужным дать ей. И давала в ответ то, что могло подарить ему такой же восторг, который кружил голову ей.

Она желала вновь испытать те головокружительные мгновения, когда внезапный взрыв отделяет душу от тела и на короткое мгновение не остаётся ничего, кроме стремительного полета, жара ее мужа и ослепительного света его любви, которая возродила ее и переменила жизнь так, что она никогда не будет прежней. Любовь, готовая на немыслимые жертвы, ставя ее сердце выше собственного, любовь, прошедшая невероятные испытания. Любовь, которая, в конце концов, досталась ей!

Убыстряя толчки, Эрик снова накрыл ее губы своими, боясь не вынести бесконечное удовольствие, какое дарила ему его ослепительная в своей страсти жена. Боже, он никогда не думал, что найдет подобное счастье, но это… Это превзошло все его ожидания, потому что никогда прежде он не купался в любви. Он почти захлебывался от ее любви, от той безграничной нежности, с которой она ласкала его плечи, спину, руки. Когда она, выдохнув снова его имя, прижала губы к его шее, к его кадыку, Эрик был уверен, что у него должно было остановиться сердце. Зарычав, он сжал ей ногу, заставляя согнуться в колени так, чтобы еще больше раскрыться ему, чтобы еще глубже проникнуть в нее. Он прижался к ней, доводя обоих до исступления, и когда она содрогнулась, сжав его бедрами и руками, он задрожал сам, шепча ее имя, пока его жизнь сливалась с ее жизнью так, что невозможно было понять, где заканчивается она и начинается он.

За это он был готов отдать сотни жизней, всё, что попросят, лишь бы никогда больше не испытать ужас того, что Клэр ушла из его жизни.

Долгие дни без сна сказались на нем. И на ней тоже. Истощенные, но безмерно счастливые, они крепко обняли друг друга, даже боясь дышать друг без друга. Эрик укрыл их одеялом. Свет в камине стал совсем слабым, но он видел сонное лицо своей жены. И снова подумал о том, что она самое красивое создание на всем белом свете. И она принадлежит ему. Без остатка.

Эрик был уверен, что она уснула, но в тишине комнаты раздался ее тихий, почти сонный голос:

— Кажется, теперь лазать по деревьям — не самое мое любимое занятие.

Он не смог сдержать улыбки. Чувствуя, как грудь наполняет бесконечная нежность к ней, Эрик прижался губами к ее лбу.

— И что же самое любимое теперь, жена моя?

Услышав его последние слова, она с такой сонной очаровательностью улыбнулась ему, что болезненно ёкнуло сердце.

— Теперь самое мое любимое занятие — любить тебя, муж мой.

Эрик до этого мгновения и думать не смел, что испытает ещё больше счастья, когда впервые услышал ее слова любви, но сейчас счастье буквально разрывало его изнутри.

Улыбаясь друг другу, счастливые супруги мгновенно уснули.

Еще только занимался рассвет, когда, проснувшись, Клэр с облегчением обнаружила, что Эрик был рядом с ней. Было невероятно неловко просыпаться в объятиях мужчины, да еще и абсолютно голого. Да и на ней не было ни лоскуточка. Но это вновь напомнило о том, что было вчера. Через что им прошлось пройти, чтобы заполучить право вчерашней ночи. Клэр содрогнулась от ужаса, подумав о том, что этого могло бы и не быть, если бы он не приехал, но она быстро успокоила себя.

Эрик нашел бы ее. Непременно.

Эрик…

Осторожно повернувшись в его объятиях, она посмотрела на его лицо. Он все еще спал, не подозревая о том, что его бессовестно разглядывают. И она разглядывала его с такой жадностью, будто видела его впервые в жизни. Конечно, не впервые, но такого расслабленного и спокойного, когда он казался моложе своих лет, разумеется, впервые. Черты его лица разгладились, уголки красиво очерченных губ были слегка приподняты и казалось, будто он улыбается даже во сне. Как ему шла улыбка! Как же ему шло быть счастливым!

Как можно было не сразу догадаться, что он покорил ее глупое, упрямое сердце? Как можно было не сразу понять, что она любила его? Любить его было так просто, так легко, так мучительно приятно. То, что он делал с ней ночью, то, что позволил ощутить, открывая ей чувственное таинство между супругами, которое отныне станет частью их жизни, было верхом совершенства. Пределом мечтаний.

Но Клэр чувствовала себя не до конца счастливой. Кое-что всё же омрачало внезапно обретенный покой. Потому что одно обстоятельство укрепило ее мнение сделать то, что пришло ей в голову много дней назад. Собственно на эту мысль натолкнула оранжерея Алекс, когда Клэр впервые вошла туда, разумеется после того, как Эрик проснулся после долгой горячки.

В тот день было солнечно, почти так же, каким обещал быть сегодняшний день. Алекс ухаживала за горшком с ландышами. Глухая тоска и болезненная горечь охватили ее, когда Клэр увидела свои любимые цветы, однако голос Алекс тут же отвлек ее. Ее старшая дочь Джейн, двойняшка Джеймса, которая родилась на десять минут позже брата, очень любила ландыши и просила мать сделать так, чтобы эти цветы радовали глаз круглый год. Обожая дочь, Алекс не смогла не внять просьбе дочери, периодически пересаживая ростки, состоящие из отрезка корневища с корнями и верхушечной почкой всякий раз, когда нужно было возродить к жизни очередную порцию любимых цветов Джейн. Так получалось, что у Алекс всегда в любое время года можно было насладиться видом и ароматом этих удивительных цветов. А вчера, сидя в маленькой часовне и глядя на высокие сводчатые потолки, мысль сформировалась окончательно, не давая ей покоя.

Ночью же, когда Эрик удивленно смотрел на нее, узнавая, что с первой встречи запал ей в душу, подтолкнули Клэр совершить то, что она была обязана сделать. Она должна была раз и навсегда дать ему понять, что ее сердце до конца жизни будет принадлежать ему. И что сомневаться в том, что с первой минуты знакомства он стал значить для нее гораздо больше, чем она могла себе тогда представить, ему больше никогда не придётся.

Он лежал на левом боку, перекинув ей через талию свою тяжелую руку. Рука с перевязкой. Прикусив губу, Клэр осторожно коснулась пальцами уже потемневших бинтов, которые никто, вероятно, так и не сменил. Должно быть так и есть, пока он скакал по всей стране, разыскивая ее. Она была рада, что ему удалось избавиться от той страшной отметины с виселицей, которая безобразно портила его кожу.

До сих пор ей не верилось, что он бросился в дом Клиффорда, чтоб только забрать ее. И скакал даже по ночам. Метался так, что стал похож на привидение, когда она увидела его вчера, промокшего до нитки. Сейчас он больше не походил на того разбитого и объятого горем человека, который с оглушительной виной смотрел на нее, а потом обнимал и просил прощения. Она не хотела больше видеть его таким. И глядя на него сейчас, еще больше убеждалась в том, что ей следует обязательно сделать то, что она задумала.

Занятая своими мыслями, она не сразу заметила, как руки Эрика пришли в движение, смыкаясь вокруг ее тоненькой талии. Когда же она почувствовала легкое щекотание, она резко посмотрела ему в лицо. И тут же столкнулась с мерцающими смешинками и лукавством сонными серо-голубыми глазами.

— И давно ты меня разглядываешь, жена моя?

Клэр вздрогнула и завизжала, когда он стал щекотать ее так, что она изогнулась и стала вырываться. Но он так крепко держал ее, что она не смогла далеко убежать от его рук. Задыхаясь, она не могла побороть улыбку, когда увидела, как радостно улыбается Эрик.

— О, Эрик, прошу тебя, прекрати!

Сжалившись, он прекратил щекотать ее и медленно прижал к своему большому, теплому, обнаженному телу. Клэр прильнула к нему, положив ладони ему на грудь, и тут же замерла, когда ощутила, как сильно он напряжен. Почти как ночью, когда мучительно долгое время не давал ей покоя. Желание погрузиться в этот чарующий мир и на какое-то время позабыть о реальности было так велико, что пронзительная дрожь прокатилась по всему телу, заставив потемнеть глаза.

Подняв руку от ее талии, Эрик запустил пальцы в ее роскошные волосы. Она была такой теплой, такой прелестной и соблазнительной, что он стремительно стал терять голову, едва проснувшись и обнаружив ее в своих объятиях. До сих пор не веря, что это на самом деле происходит с ним, Эрик погладил ее по щеке, чувствуя давление ее ноги, которую она незаметно закинула ему на бедро. Желание стрельнуло в нем с такой молниеносной силой, что было уже бесполезно бороться с этим. И он знал, что снова займется с ней любовью, так, как только можно было мечтать. И до конца жизни будет любить ее без преград и без малейшего повода сдержаться.

— Тебе удалось поспать? — спросил он, потянувшись к ней, и коснулся губами нежной кожи ее шеи.

Она встрепенулась и задержала дыхание, закрыв глаза.

— Да, кажется…

— Кажется? — Приподнявшись на локте, он посмотрел на нее сверху вниз, видя разметающиеся по белоснежной подушке золотистые блестящие волосы. — Как твой муж, должен сказать, что забочусь не только о твоем хорошем самочувствии, но и твоем здоровом сне.

Нежная улыбка тронула ее припухшие губы, к которым он так отчаянно хотел прижаться. Подняв руку, она погладила его по голове, перебирая пальцами пряди черных волосы. Улыбка такая ласковая, что у него перехватило дыхание. Улыбка, которая могла покорять его вновь и вновь.

— По-моему, сон был нужен тебе больше, чем мне.

Забота в ее голосе тронула его до глубины души. Она знала, что он скакал почти всю неделю, не сомкнув глаз, вернее, иногда подрёмывая в седле лошади, которая должна была привести его к ней.

— Когда ты так близко, мне хочется делать всё, что угодно, но только не спать.

Продолжая так же ласково улыбаться, она приподнялась и накрыла его губы таким мучительно сладким поцелуем, что у него растаяло сердце.

— Я знаю, — шепнула она, чувствуя, как он прижимается к ней, опустив ее ногу на матрас.

От ее шепота волосы у него на затылке зашевелились. Опираясь о локоть, он опустил вниз свободную руку и мягко раскрыл ее ноги, устраиваясь между ними. Эрик не переставал смотреть ей в глаза, когда приблизился к ней настолько, что отпали любые сомнения в том, что он намерен сделать. В очередной раз. А потом еще раз. И еще… и еще, до тех пор, пока у него на это хватит дыхания.

Опустив голову, Эрик снова завладел ее губами, но в поцелуе не было того агонизирующего голода, которое он испытывал вчера. Того отчаяния, когда он мог потерять драгоценное время, потому что боялся, что она исчезнет. Она больше никогда не исчезнет. И сознание этого факта делало его желание еще более глубоким и волнительным, чем вчера.

Было такое невероятное удовольствие целовать его, что Клэр могла бы делать это вечно, если бы не стала задыхаться. Неторопливые ласки вместе с почти лениво-страстными, продолжительно-пламенными поцелуями кружили голову так, что она не могла больше сдержаться. Едва живая, она оторвалась от его губ и опустила голову на подушку, заглянув в его пронзительные серо-голубые глаза. Коснувшись пальцами его руки там, где была повязка, она невольно посмотрела туда.

— Тебе удалось вывести татуировку?

Голова туманилась от желания, но Эрик смог сосредоточиться на разговоре, прижавшись губами ее подбородка.

— Краска не слишком глубоко впиталась, поэтому да, мастеру удалось вывести рисунок. Но даже если бы и не получилось…

Его губы прошлись по линии скулы и прижались к уху, сжав мочку так, что Клэр вздрогнула. Проглотив ком в горле, она запустила пальцы ему в волосы и приподняла его голову так, чтобы видеть его.

— Что бы ты сделал в противном случае?

Озорные искорки вновь появились в его глазах. Клэр было так непривычно видеть его таким, таким свободным от самоконтроля и темных чувств, что она едва узнавала его. Эрик улыбнулся и, приблизив к ней свое красивое лицо, тихо шепнул:

— На случай, если бы не получилось вывести татуировку, я собирался попросить мастера сделать новый рисунок поверх нее.

Глаза Клэр сузились.

— Новый?

— У меня с собой был твой стебелек ландыша, помнишь?

Клэр вдруг глухо рассмеялась, обняв его за плечи.

— Ты бы вывел на своей руке рисунок ландыша?

— Да.

Она покачала головой.

— Какое счастье, что ты этого не сделал.

Эрик удивленно смотрел на нее.

— Почему?

Внезапно подавшись вперед, она уткнулась ему в шею и так мягко провела губами по его кадыку, что Эрик задрожал и закрыл глаза, дрожа от переполнявшего его желания.

— Обожаю твой кадык, — шепнула она, увлеченно лаская его.

— Клэр! — беспомощно выдохнул Эрик, едва сдерживая себя.

— Потому что мне пришлось бы сделать ответный рисунок листочка клевера на своей руке.

Глухо рассмеявшись, Эрик опустил голову и, когда, найдя ее губы, прильнул к ней, ему не составило труда с такой же медлительностью скользнуть в нее. Клэр издала протяжный стон и крепче обняла его, сжав своими бедрами его бедра. Оглушительная волна удовольствия охватило его так, что из горла вырвался хриплый стон.

— Боже! — прошептал он, прижавшись щекой к ее щеке, и замер в ней, не предпринимая никаких попыток двигаться. Эрик боялся, что если она пошевелиться, это непременно убьет его. — Не шевелись.

— П-почему? — дрожащим шепотом промолвила Клэр, зажмурив глаза от пронзительного чувства наполненности и единения с ним.

— Если ты это сделаешь, у меня остановится сердце.

Как бы ни было удивительно лежать вот так с ним, было просто невозможно терпеть нарастающее напряжение оттого, что он все же не двигается.

— Рано или поздно кому-то из нас придется пошевелиться.

Простыня скользнула по его спине, усиливая возбуждение так, что напряглись мышцы. Эрик задрожал, а потом понял, что попытка продлить чарующее мгновение действительно может стоить ему жизни. Он пока не был готов к подобным экспериментам. Возможно позже, лет через пятьдесят, когда страсть будет не так сильно туманить сознание… Но он тут же покачал головой, уверенный, что так будет всегда. А потом стал медленно двигаться в ней, ловя губами каждый ее вдох, каждый стон, который наполнял его еще большим жаром, еще большим огнем.

Клэр качалась с ним на волнах почти непереносимого удовольствия, уверенная, что на этот раз огонь поглотит ее полностью. Каждый его толчок, каждое едва уловимое движение заставляло ее задыхаться и захлебываться в море пронзительного наслаждения, от которого трепетала каждая клеточка ее тела. Такого дивного ощущения предельной наполненности и чарующего блаженства никогда в жизни она не переживала. И знала, что такое в его объятиях она могла познать всю глубину мирского счастья. Только он мог одним своим взглядом заставить ее сердце замереть или лопнуть от стремительного бега.

— Я никогда не перестану любить тебя, — молвила она, обнимая его еще крепче, когда напряжение, сковавшее ее, стало просто невыносимым. Она закрыла глаза, а потом с очередным его стремительным проникновением почувствовала, как из самых недр ее существа взметается буря удовольствия, опаляя ее всю таким пронзительным светом, что она чуть было не ослепла. — Эрик!

Приникнув к ее губам, Эрик сотрясался вместе с ней, такой удивительный и уязвимый одновременно. Почти те же самые волны омывали его тело, заставляя испытывать тот же дивно-чарующий, почти удушающий восторг, который действительно чуть не убил его. Когда все стихло, он осторожно уложил ее на подушки и опустил голову ей на плечо, позволяя ей обнимать себя до тех пор, пока их сердца не успокоились.

Ранние яркие лучи солнца пробрались в комнату, освещая пушистый обюссонский ковер, но не доходили до большой кровати, где лежали супруги, будто не осмеливались потревожить их. Взглянув в окно, Клэр впервые в жизни ощутила безграничную прелесть пробудившегося утра. Новый день ее новой жизни, который она не променяла бы ни на какие сокровища мира. Лениво поглаживая мягкие волосы Эрика, она посмотрела на него и тихо попросила:

— Приходи после завтрака в часовню.

Нахмурившись, Эрик с трудом поднял голову. Он не хотел шевелиться, хотел лежать вот так и обнимать ее до конца жизни, но ее слова удивили ее.

— В часовню?

— Да, часовня, которая в миле отсюда.

Он покачал головой.

— Зачем?

Ее нежная улыбка, появившаяся на покрасневших от долгих поцелуев губах, могла заставить его отправиться даже на край света.

— Я хочу тебе кое-что показать.

Удивленный еще больше, Эрик всё же признал, что не сможет не выполнить ее просьбу.

— А это не может подождать?

Она коснулась пальцем его носа и покачала головой.

— Уже нет.

Был уже полдень, когда, прогуливаясь по любимым местам, Эрик всё же приблизился к высоким дверям небольшой деревянной часовни. Солнце светило так ярко, что порой даже ослепляло. Эрик чувствовал себя еще более уставшим, когда теплые лучи солнца разморили его настолько, что он снова мечтал оказаться в постели. Вместе со своей очаровательной женой. Но она просила его прийти сюда, сама исчезнув сразу же, как только поднялась с кровати. Он же лежал на матрасе, закинув руки за голову, и с улыбкой наблюдал, как его покрасневшая от смущения жена, кутаясь в длинной простыне, которая еще больше подчеркивала соблазнительные изгибы ее стройного тела, уходит в гардеробную, чтобы одеться.

Когда-то он искренне верил в то, что ему не нужно счастье. Когда-то он полагал, что не способен испытать это странное и такое переменчивое чувство, но сегодня сердце билось иначе. Ему казалось, будто даже ноги не касаются земли. Будто это был сон, дивный сон, от которого не хотелось просыпаться.

Когда Эрик открыл двери часовни, у него перехватило дыхание от изумления. Клэр хотела ему что-то показать, но он даже не думал, что его ждет… такое!

Все внутреннее убранство маленькой симпатичной часовни было украшено букетами ландышей. Горшки с цветами стояли на всех скамейках, которые двумя ровными рядами уходили от скромного алтаря, где стоял преподобный Роберт с раскрытой библией в руках, во всем своем праздничном облачении, и с улыбкой смотрел на него. Будто ждал именно его!

Сердце Эрика чуть не остановилось, когда он понял, что всё это значит. Едва видя что-либо перед собой, он шагнул вперед, не до конца веря в то, что всё это устроила Клэр. Его Клэр, которая однажды с удрученным видом призналась, что не заметила церемонию их свадьбы, потому что он заставил ее выйти за него замуж. Но это… Это превзошло все его ожидания. От дивного благоухания цветов кружилась голова. Эрик гадал, откуда она привезла так много ландышей ведь сейчас была середина июня.

Дойдя до преподобного, Эрик с трудом заговорил.

— Добрый д-день, Роберт.

Улыбка не сходила с лица темноволосого мужчины, когда он тоже кивнул.

— Милорд, счастлив видеть вас в добром здравии. Добро пожаловать домой.

Эрик всё никак не мог привыкнуть к тому, что действительно вернулся домой. Оглядевшись по сторонам, он тихо спросил:

— А где моя жена? Это ведь она устроила?

Улыбка преподобного стала шире. Лучи солнца, проникающие сквозь красивые витражные окна, плясали на золотистых нитях его рясы.

— А вот и она, милорд.

Кивком головы он указал на входную дверь, в которую вошла Клэр.

Обернувшись, Эрик потрясенно замер на месте, не смея даже дышать. Потому что к нему приближалось самое прекрасное видение, какое он когда-либо видел.

В белоснежно муслиновом платье с округлым вырезом, прошитым тончайшим кружевом, который подчеркивал невинный и пугающе прелестный вид невесты. Широкие юбки, скрывая стройные ножки, собирались на тоненькой талии и облаком ниспадали вниз, а короткие рукава подчеркивали изящество тонких рук. Золотистые волосы, заплетенные и уложенные мягкими прядями, казались королевской короной, в которую вплели множество хрупких стебельков ландышей. Она была так прекрасна, что невозможно было спокойно смотреть на нее. Золотистые глаза сверкали таким невероятным блеском, что пронзили его сердце той любовью и счастьем, которые таились в них. Которыми она собиралась поделиться с ним и этим особенным утром.

Улыбаясь и прижимая к груди небольшой хрупкий букет ландышей, она приближалась, нет, почти плыла к нему, глядя прямо ему в глаза.

Когда, оказавшись рядом, она встала подле него, Эрик не смог сдержать стон потрясения.

— Боже, какая ты красивая!

Если бы не преподобный, он бы непременно заключил ее в свои объятия и целовал до тех пор, пока мог дышать. И она это прекрасно понимала, судя по озорному блеску изумительных глаз.

— Тебе нравится?

Она еще спрашивала?

— Где ты нашла столько ландышей?

— Я написала в Пембертон и попросила привезти сюда все эти горшки. Алекс сейчас в отъезде, но она оставила четкие распоряжения о том, чтобы выполнили мою просьбу, когда бы я ни написала. — Прикусив нижнюю губу, она чуть тише добавила: — Ты помнишь, какой сегодня день?

Она спросила это с таким видом, будто действительно думала, что он забыл.

— 19-ое июня 1832 года.

Улыбка ее стала шире.

— Кажется, теперь тебе придется запоминать еще больше дат.

Оглушительная нежность стиснула ему грудь.

— Я не против.

Она склонила голову к плечу.

— Так какой сегодня день?

— Ровно месяц назад мы венчались с тобой в Лондоне. — Ее улыбка вдруг померкла, глаза заволокло печалью, будто эта мысль причиняла ей боль. Позабыв о преподобном, он шагнул к ней и коснулся ее румяной щеки. — Я был таким глупцом… Прости меня за то, что я заставил тебя… За то, что так спешил…

Она быстро покачала головой, накрыв его руку своей. Этот день должен был стать триумфом, а не горьким напоминанием того, что когда-то было.

— Не проси у меня больше прощения, потому что я так же виновата перед тобой. — Сделав глубокий вдох, Клэр снова улыбнулась, покорив его той своей смелостью, с которой собиралась бороться с плохими воспоминаниями, заменяя их хорошими. — Надеюсь, ты не против еще одного венчания? Это конечно не официально, но я рассказала преподобному, что в тот первый раз я… — Она смущенно опустила голову, впервые в жизни солгав священнослужителю. — Тогда я была так сильно больна, что почти ничего не запомнила, и он согласился повторить торжество, чтобы я больше ничего не забывала.

Сердце снова сжалось от мучительной любви к ней, потому что он знал, для чего она это делает. Но Клэр не знала, что ей ничего не нужно делать, чтобы он поверил в ее любовь. Только Эрик ничего не сказал, чтобы не испортить этот дивный момент. Он умирал от желания поцеловать ее, но понимал, что пока этого не следует делать. Быстро взглянув на преподобного, Эрик снова посмотрел на свою жену.

— Я безмерно благодарен ему за то, что он согласился это сделать, но ты… Любовь моя, можешь поскорее обвенчаться со мной, иначе я не смогу удержаться и украду тебя из этой часовни прямо сейчас?

Глаза ее заволокла предательская влага. Судорожно кивнув, она шмыгнула носом и протянула ему руку.

— Вот, возьми. Это тебе пригодится.

В ладошке она держала то самое кольцо, которое он когда-то надел ей на палец. Эрик был уверен, что невозможно любить ее еще больше, но в это самое мгновение мог просто взорваться от переполнявших его чувств.

Кольцо, которое, как он когда-то полагал, ей будет не нужно. Кольцо, которое она сберегла и просила заново надеть себе на палец.

Осторожно взяв его, Эрик кивнул преподобному, который начал символическое венчание, еще больше сближавшее супругов. Эрик повторял слова отца Роберта, готовый даже на большее, чтобы любить, боготворить и умереть ради той, кто воскресила его из мира мертвых и привела к этому солнечному, счастливому дню, который навсегда останется в его памяти.

Когда же он надел ей на палец кольцо, Клэр не смогла сдержать слезинку и хрипло молвила:

— Я боялась, что ты больше никогда не захочешь надеть это кольцо мне на палец.

Потрясенный болью, которая прозвучала в ее голосе, Эрик, уже получивший все права от отца Роберта, который улыбнулся супругам и оставил их одних, скрывшись за маленькой дверью позади алтаря, обхватил тоненькую талию и прижал к себе жену, заглянув в ее мерцающие глаза.

— Невозможно, — прошептал он, осторожно смахнув с ее щеки капельку слезы. — Ты решила устроить эту церемонию, чтобы доказать мне свою любовь. Позволь и мне тогда устроить тебя в своих объятиях и доказать, насколько безгранична моя любовь к тебе.

Когда она, со слезами на глазах, обняла его за шею и, привстав на цыпочки, крепко поцеловала его, Эрик, застонав, схватил ее и, оторвав от пола, стал кружить у алтаря маленькой часовни, с обожанием взирая на свою смеющуюся жену.

— В качестве твоей жены я могу попросить о подарке?

— О чем угодно, жена моя.

Улыбка сбежала с ее лица.

— Где мои билеты в Вену?

Эрик застыл, но не отпустил жену.

— Боже, ты действительно слышала наш разговор!

Она с улыбкой взъерошила его густые черные волосы.

— Слышала. И теперь требую свой законный подарок.

Эрик улыбнулся ей в ответ.

— Обязательно подарю, но только потом… — И снова закружил ее. — Боже, я самый счастливый человек на свете, потому что сегодня снова моя брачная ночь!

И лишь заливистый, счастливый смех наполнял небольшую часовню, напоминая о том, что в этой жизни всё возможно. Даже невозможное.