Нет примирения!

XIX

…Илья Фомич полулежал на горячем песке. Прикрыв глаза козырьком серой кепки, смотрел на ослепительную, словно маслом залитую реку. Шумно резвились вокруг купальщики. Смельчаки заплывали подальше — головы их прыгали на воде, как мячики.

Илья Фомич ушел от своих родичей, с которыми приехал сюда провести выходной — ведь того и гляди опять начнут выпытывать внучки: почему деда сделался такой кислый?

А что он может ответить им, если выбил его сейчас из колеи Григорий Свиридин? Прощевайте, дескать, Илья Фомич, официально заявляю, ставьте резолюцию.

Вчера еще можно было Илье Фомичу раздумывать, не решая, и вот пришло время решать!

По-разному еще может повернуть мастер. Стоит только захотеть да начальству доказать, что без Свиридина, как без рук, убедить, как убеждал уже не раз, фактиками, что хорошо работает человек… Ведь по его рекомендации и на Доске почета висит… И уважат Свиридина! А крикунов попридержат, поукротят их аппетиты. И пойдет все по-прежнему.

Может, и ненадолго, конечно… Потом снова забунтуют эти ребята. Но оттянуть можно. И чует про это Свиридин. Потому и заговорил хитровато — дескать, много лет вместе крутили, а попробуйте без меня… Питает надежду, что не решится его отпустить мастер, а начнет опять завлекать выгодой, Ведь куда легче Илье Фомичу по старинке вступить в сговор со Свиридиным, чем ломать привычное, заведенное, как хотят эти ребята!

Ну, а если все-таки ломать? И коль захотел уходить, так уходи! Да, да… Вот тебе и вся резолюция, товарищ Свиридин: уходи на здоровье!

Илья Фомич повернулся погреть спину и увидел: идет по песку в одних трусиках, босиком, с махровым полотенцем через плечо, с бельем под мышкой и сандалиями в руках парторг Кропотов. Мокрые волосы у него спутаны, капает с них вода. От воды блестит и лысина. А руки от загара черные только до середины — до локтей.

— Что же это вы, Илья Фомич, в одиночестве? — весело спросил Кропотов.

Прыгая на одной ноге, он стал надевать брюки и добавил по-мальчишески задорно, словно похвастался:

— От своих убежал! Пятый раз купаться зовут, а я уже в лес за грибами хочу!

Илья Фомич поднялся и, подождав, пока парторг оденется, сказал:

— Такое дело, Федор Иванович… Велели зайти мне?

— Просил, Илья Фомич.

— Ну, просили. Так дело такое. Хочу сказать вам.

Кропотов рассмеялся:

— Дела на лоне природы? А может, Илья Фомич, ради выходного не будем сегодня? Может, лучше пивка выпьем?

— Не пью я.

— Зря. Пивком прохладиться иногда полезно. Ну, а у вас неотложное что-нибудь?

Они шли уже рядом, взобравшись на косогор, по траве.

— Да вот, — начал Илья Фомич. — Свиридин уходить заявил. Резолюцию ждет. Так я думаю — пускай идет. Обойдемся.

Кропотов посмотрел сбоку.

— Вам виднее. Работник он, конечно, отменный. Руки золотые.

Второй раз за сегодняшнее утро услышал Илья Фомич такую оценку Свиридина. И удивительно, что одинаковыми словами отозвались о нем столь разные люди…

Но разве в одних руках дело?

— Руки! — проворчал Илья Фомич. — К золотым-то рукам еще голову золотую надо.

— И сердце! — добавил Кропотов и опять скосил глаза, будто прицеливаясь.

И стало ясно, что про руки Свиридина он упомянул нарочно — словно бы хотел проверить, как Илья Фомич разбирается в человеке.

— Федор Иванович! Товарищ Кропотов! — донеслось от реки.

У воды, около лодки, окрашенной в голубой цвет, шумной гурьбой стояли цеховые ребята. Илья Фомич увидел бригадира Боброва и его друзей. И белокурый вождь Минаева, как всегда, с ними. И долговязый новичок Салимжан в тюбетейке — в обнимку с волейбольным мячом. Тоже крикун хороший…

Размахивая руками, они звали парторга к себе.

— Пойдемте, — мигнул Кропотов и, поддерживая Илью Фомича, легко скользнул первым по косогору на прибрежную полосу песка.

Илья Фомич не успел возразить, как оказался тоже у лодки.

— Кататься с нами, кататься! — наперебой принялись приглашать ребята, освобождая сиденья и уже протягивая руки, чтобы помочь усесться.

— Нет, нет, — замотал головой Илья Фомич, отступая. — Не буду!

— Сердится на нас мастер! — с улыбкой заметил Павлик.

— Ничего, — сказал Кропотов тоже с улыбкой. — Он уже становится добрым. С завтрашнего дня всех вас на монтаж поставит.

— И меня тоже? — высунулся вперед Салимжан.

— А ты при чем? — нахмурился Илья Фомич.

— А я с ними согласный! И тоже хочу.

— Верно, Тамерланович! — поддержал Максим Академик. — Ох, извини, имя у тебя есть.

— Ладно уж! — сказал Салимжан с притворной строгостью. — Не то главное, как зовут, а то главное, зачем зовут!

— Глядите! — воскликнул Максим. — Афоризмами заговорил, словно какой-нибудь выдающийся!

— И притом не в пример тебе — собственными! — вставил Сергей. — Когда ты-то с чужих на свои перейдешь?

— Когда там будем! — показал Максим на середину реки. — Не желаю философствовать на мелком месте!

— Садитесь, садитесь! — снова стали все приглашать Кропотова и мастера.

Но парторг тоже отказался.

— Спасибо. Нам с Ильей Фомичом надо тут еще кое о чем поговорить… насчет Свиридина.

— А что такое? — насторожился Александр.

— Он же уходить с завода собрался, — сказал кто-то.

— Вот-вот, мы и думаем, как лучше отпустить его, — пояснил Кропотов. — Сразу или немного погодя.

— Ну нет! — решительно заявил Александр. — Отпускать его никуда нельзя!

— Конечно, нельзя! — поддержал бригадира Максим Академик.

— Не справитесь, что ли, без него? — как бы с удивлением опросил Кропотов.

— Да не в этом дело! — заволновался Сергей. — Неужели непонятно? Мы его здесь раскусили. Спуску не даем! Он у нас вот где теперь зажат. А на новом месте? Пока до него докопаются — снова всем навредить успеет?

— Вот именно, — сказал Максим. — Здесь стало плохо, он деру дает, а мы ему ручкой: дескать, счастливый путь? Неправильно это!

Парторг улыбнулся:

— А что же с ним делать? Перевоспитывать?

— Посмотрим, — ответил Александр. — Во всяком случае, пакостить больше не дадим! За это ручаюсь!

— Факт! — подтвердил Салимжан. — Сто-ноль не в Гришкину пользу!

Парторг повернулся к мастеру:

— Слышите, Илья Фомич? Опять дельное говорят. А мы с вами, видать, не учли ситуацию…

Он сказал «мы с вами», но Илья Фомич понял, что сам парторг давным-давно все учел и сказал сейчас так только для того, чтобы не обидеть старого мастера при молодых…

А все ясно: преподали молодые ему еще один урок.

И ведь как это у них получилось? Работали до сих пор потихоньку у верстаков, делали скромно свое дело, да вдруг словно взбунтовались: против всякой фальши-обмана идут напролом, его, Илью Фомича, на сделке со Свиридиным ловят, в ученики записываются, со штурмовщиной воевать надумали… Словно вдруг выросли сразу и стоят теперь не вровень с ним, с мастером, плечом к плечу, а много выше — на горке или крутояре, откуда открылся им ясный и широкий простор-горизонт.

И парторг им вполне сочувствует. Не похоже, что сговорился заранее, а подошел и с ходу затеял с ними беседу — лишь направил ее в подходящее русло вроде бы пустяковыми вопросиками… Значит, надеялся, что повернут ребята именно так: со Свиридиным да без него! Не отпускать и не отступаться.

Можно, конечно, и так… Только ведь какие заботы!

Немалые…

И, отвечая собственным мыслям, Илья Фомич проговорил:

— Многое ломать придется.

Его, видимо, хорошо поняли. Бригадир Бобров сразу ответил:

— Сломаем, что надо!

— Да ведь не все от нас с тобой зависит. В совнархозе решают!

— А мы до всех дойдем, от кого зависит! И в совнархоз нам путь не закрыт.

Заулыбался парторг — тоже согласен с этим.

А что, спрашивается, ему-то надо? План завод выполняет, станки заведенным порядком из месяца в месяц выпускаются… Так не терпится Кропотову, как и мальчишкам этим, наводить новый порядок!..

— Оно конечно, — опять высказал вслух свои мысли Илья Фомич. — Можно и так… — И с сомнением качнул головой: не останется, поди, Григорий Свиридин в цехе, если не умаслишь его, не посулишь сохранить за ним выгоду…

— Не удержим… Заявление-бумажку подаст — и с концом. По собственному желанию через две недели — закон!

— Точно, точно! — воскликнул Павлик. — Обставит всех и уйдет! Бойкот ему объявили, а дальше что? Вот ты, — накинулся он на бригадира, — допытывался у нас, а теперь я тебя спрашиваю: что дальше с сестрой думаешь?

— И я интересуюсь! — вставила Минаева. — Отхлестали — и в сторону? Свадьба свадьбой, а теперь что предпринимать?

— Факт! — сказал и Салимжан. — Татарская пословица есть: после свадьбы музыка лишняя.

— Пословица, правда, не к месту, — заметил Максим.

— Почему это не к месту, почему? Хоть и очкастая твоя голова, а совсем плохо соображает! Если на свадьбу не пошли, так и после свадьбы не пойдем? И говорить с ней не будем?

— Да что говорить, что? — рассердился Александр. — Обговорено обо всем!

— Как же ты можешь так? — опять налетела на бригадира Минаева. — Без поддержки оставлять человека? Да если она не на ту дорогу свернула, догони да верни! В этом тоже наша задача!

Илья Фомич слушал, как спорят ребята, и чувствовал, что есть у них еще такие заботы, о которых он даже не подозревал. Он не знал, о чем они говорят, но видел, как дружно все убеждают бригадира… И особенно эта горластая… Боевая… Напористая. И всегда, что бы ни затеяла, наседает вот так, шумно, уверенно. Тоже сила в ней какая-то неугомонная! А бригадир вроде не желает чего-то сделать, словно бросает на полдороге взятую на себя ношу. Но сброшенный до срока груз, не донесенный до места, двойной тяжестью ложится на плечи.

И обидно сделалось Илье Фомичу, что именно бригадир Александр Бобров отказывается сейчас от чего-то, что для всех кажется важным. По-прежнему не зная и не догадываясь, о чем толковали ребята, Илья Фомич, сердито зашевелив усами, неожиданно громко закричал — впервые в жизни, на удивление всем окружающим:

— Не след отступаться, дорогуша, не след! Других учишь, а сам…

И пошел, ни с кем не прощаясь, словно бы и на остальных рассердившись.

…Александр смотрел на спину мастера, медленно удаляющегося по песчаной отмели, и было ему не по себе от неожиданного, даже вроде совсем непонятного стариковского выговора.

Но засмеялся стоявший рядом парторг:

— Поделом получил, бригадир! Растревожили человека, так теперь уж сами не проявляйте слабину. Загорелись, вот и маните своим светом других!

Манить светом?

Парторг словно прознал о давнишней, с детства памятной Александру сказке-мечте, в которой шел и шел вперед от домика к домику с золотыми окнами настойчивый мальчик… Он вырос и стал большим, этот мальчик, и шел сегодня не в сказке, а наяву, и уже не один — с ним друзья и товарищи, с каждым днем их становится больше! И что-то им уже удалось, недаром парторг добавил:

— Вы по-настоящему молодцы!

Но того, кто не верит ни в сказку, ни в нашу явь, чем его манить за собой? Как оживить мечты у тех, кого тронуло обидным холодком случайное разочарование?

— Хорошо, — сказал Кропотов. — Свиридина мы задержим. И с женой его, с твоей сестрой, Александр, я поговорю. А теперь плывите!

Он оттолкнул от берега лодку, и она заскользила, слегка покачиваясь.

— Так держать! — задорно крикнул Кропотов.

Павлик включил мотор. Он затарахтел.

За кормой забурлила вода. Лодка рывком подалась вперед и пошла быстрее. Зарываясь носом в солнечные блики, игривыми рыбками прыгающие по волнам, она вынеслась на середину речного разлива.

Александр оглянулся. Кропотов, прощаясь, махал руками…

— Запевай, Павлик! — крикнула Лена и первая начала:

Подхватило сразу несколько голосов:

Весело рокотал мотор, шелестел за бортом пенистый вал, неслась лодка, и росла, крепла, вздымалась все выше песня о реке, по которой можно мчаться навстречу простору и ветру безгранично далеко — через глухой кедрач и седую тундру, хоть до самого океана…

И залился смехом сидящий на руках у Нади маленький Димка. А Лена поднялась во весь рост, подставив ветру лицо… Развевались ее светлые кудри, она пела со счастливой улыбкой, и Сергей, заботливо поддерживая девушку за локоть, тоже улыбался: вот уж когда действительно захватывает дух от восторга!

— Смотри, Саша! — вдруг схватила Александра за руку Надя.

Вдали под лучами солнца ярко сверкали стекла больших белых зданий — одного из бесчисленных рабочих поселков, разбросанных по высокому берегу в густой зелени бора…

— Горят! — воскликнула Надя и засмеялась, подумав, должно быть, о том же, о чем подумал и Александр. — Не вы ли уже зажгли их по-настоящему?

Но Александр ответил со смущенной улыбкой:

— Что ты, Надюша! Ведь у нас это только начало…