Картина им открылась хрестоматийная — на горе хвороста и дров, привязанная к столбу стояла ведьма (к ней мы еще вернемся) и вопила. Перед горой дров расположился отряд бравых солдат (рож в восемь), носатый чернявый десяцкий, плотный деревенский староста в новом беличьем жилете, его толстощекая чернобровая жена и мужичок в дырявых портках и с факелом.
Надобно сказать про ведьму… Бытуют народные суеверия, что, дескать, бабы, склонные к волшбе, имеют одинаковую наружность. Худоба там (чтоб сподручнее летать на метле), чернявость (очевидно, чтоб сливаться с ночным мраком), пронзительный роковой взгляд, коим они завораживают неосторожных человеков. Ну и краса, конешна, неземная.
У дамочки, привязанной к столбу и дико вопящей, все было с точностью наоборот. Это была пухлая белобрысая девица с отупевшим от ужаса взглядом, курносая и щекастая. И напоминала она не роковую чаровницу, а обычную сельскую девку, кои сотнями теряют невинность на сеновалах в майские полнолуния.
— Мда, — констатировал упырь.
И сим возгласом отвлек бравую компанию от чтения какого-то длинного и на редкость нудного текста.
Носатый десяцкий смерил Алекса и его спутника цепким хищным взглядом и направился к ним. От группы отделилось еще четверо солдат…
— Ну что, святоша… — процедил сквозь зубы вампир. — Самое время грешить, то бишь, врать! Говорить буду я, ты поддакивай.
Побледневший Михась понимающе угукнул в ответ, как лесной филин.
— Кто такие? — пролаял десяцкий. — Куда направляйтесь?!
— Разрешите представиться, сударь! — эрул учтиво склонил голову. — Я имею честь именоваться ярлом Сигурдом из Ульвмаркта. А этот юноша — мой племянник, сын моей покойной сестрицы Хельги, да помилует ее Один, все асы и валькирии, кои во множестве летают по небу в эти осенние дни…
Десяцкий и солдаты задрали бошки к осеннему небу и, не узрев там ничего, окромя нескольких галок, зло уставились на вампира и монаха.
— Ладно! — вновь прогавкал командир. — Путь-то ваш куды?
Алекс горестно вздохнул и положил руку на грудь:
— Сердце мое разбито, друзья! Ибо этого паскуду племянника выгнали из монастыря, и я по крайне неспокойным дорогам препровождаю его в другую обитель. Только ради памяти любимой сестрицы, которая так любила купаться в нашем пруду голышом, я отправился в этот опасный путь!!!
Солдатня залыбилась.
— А за чаво его из обители-то вытурили? Крал, что ль? — подал голос один из солдат.
— Нет, мой друг! — опять горько вздохнул упырь. — За онанизм! Публичный!!!
На полянке грохнул и раскатился веселый хохот. Не смешно было одной ведьме на горе хвороста.
Михась выпучил глаза на эрула. Тот отвесил ему звонкий подзатыльник:
— Посмотри еще тут на меня!!! Видели, как смотрит?! — обратился он к зрителям. — Это же готовый убийца, пырнет меня ночью шампуром и поминай как звали!
— Да, оставила тебе дитятко сестричка, неча сказать! — весело сказал десяцкий, просмеиваясь. — Ну, господа, отнюдь, не мешайте нам, ведьму надобно сжечь. Дело уж к обеду, а у нас конь не валялся.
Услышав это, белобрысая чаровница тоненько заскулила.
— Хорошо, мы просто посмотрим, никогда такого не видывал, — кивнул Алекс. — А вина-то какая на ней?
— А вина на ней, господин, великая! — звонко воскликнула жена старосты, бренча латунными серьгами. — Мово сынку Яшека приворожить хотела, паскудина такая!!! У самой голая жопа неприкрытая и туды же, любовничать с моим сынком вздумала!!!
— Не виноватая я!!! — возопила со своего хвороста ведьма.
— Молчи, Люсьенка, проблядь сатанинская! Вона свидетель стоит!!! — старостиха ткнула пальцем в неказистого мужичка с факелом. — Все он показал! И как ты Яшеку на шею вешалася и как кровь свою месячну капала сыночке в пиво!!!
— Фуууу!!! — в ужасе воскликнул Михась.
— Кровь в пиво?! — воскликнул вампир. — Воистину, какое злодейское преступление! Исказнить ее за это надобно самыми изощренными способами!
— Да сожжем просто и делов-то! — весело отозвался десяцкий. — Эй, Потап, поджигай! — скомандовал он дырявопорточному факельщику.
— Стойте! — крикнул Алекс.
Факельщик заморгал на него пьяненькими глазками.
— Чаво еще?! — удивился десяцкий.
— Отпустите девку! — скомандовал вампир.
Глаза десяцкого округлились:
— Это с хера ли?!
— Да какая она ведьма! Вы посмотрите на нее!!! — эрул махнул рукой в сторону несчастной Люсьенки. — Обычная влюбленная дурочка!! Некрасивая, причем! Разве такие ведьмы бывают?! Вы эдаким образом всех девок переведете. Да и хворост не дармовой! Отпустите девку, я ее заберу с собой!
— Сударь, миленький, возьмите меня с собой!!! Спасите!!! — захлебывалась слезами девица. — Я все умею!!! И стирать и печь! И ласковая! Служить вам буду!!!
— Ох, не соблазняй! — хохотнул вампир.
— Отпустить тебя??!! — взвизгнула старостиха, выхватывая факел у малахольного Потапа. — Да ты мово сынку чуть не охмурила, тварь!!! Гори, суккубиха!!! — и осатаневшая старостиха кинула факел на хворост. Хворост затрещал и занялся.
— Прелюдия закончилась, очевидно… — пробормотал Алекс, спешившись и обнажая меч. — Михась, режь веревки у девки, раскидывай хворост!
— Ну что, друзья, девку отпускаем или дело примет противный оборот? — еще раз уточнил вампир у солдатни.
— Ах ты, урод заморский!!! — пролаял десяцкий, доставая секиру. — Выродок сраный, в пирог тебя покрошим!!! Парни, убейте его и его выблядка племянничка!!!
И он кинулся на вампира.
Алекс отскочил от тяжелой секиры, та увлекла за собой десяцкого.
Вампир развернулся и хрустнул мечом по спине носатого, рассекая позвоночник.
Свился пружиной почти до земли.
Солдатня бросилась на него.
Пружина, в которой едва угадывалось тело вампира, со свистом и шипением начала разворачиваться.
Меч описывал восьмерки, кроша лица, руки, вываливая дымящиеся внутренности.
На одной ноте завизжала старостиха.
Потом развернулась и опрометью кинулась куда-то, очевидно, в деревню. За ней подорвался муженек и затрусил малахольный разжалованный факельщик.
Алекс, разрубив последнего солдата, кинулся вслед.
Ткнул малахольного клинком в спину. Тот упал, сохранив глуповато-удивленное выражение на лице.
Одним прыжком настиг старостиху и с наслаждением впился клыками ей в горло.
Старостиха завыла, засучив ногами и похабно извиваясь.
— Сука! — отшвырнул вампир корчащееся тело и оборотил лицо, с которого капала кровь, к остолбеневшему старосте.
— Господин… сударь… за… забирайте ведьму на здоровье… Пожалейте… господин. Жена меня науськала … Го… господин… отпустите меня…
— Жилетка у тебя хорошая, — заметил эрул, стирая кровь старостихи с лица.
Вернулся он к Михасю и к белобрысой девке через пару минут, кинув отрубленную старостину голову на тлеющий хворост.
Освобожденная недоведьма сидела на жопе, с ужасом разглядывая кровавое месиво на месте ее предполагаемой казни.
Икнула. Заревела, пуская радужные пузыри из носа.
— Все, привал окончен, дамочка! — обратился к девице Алекс. — Быстро поднимай задницу, лезь на любого солдафонского коня и усвистываем отсюда со скоростью весеннего зефира! Михась!!! Уезжаем!!! Да не на мула, тупиздень!!! У него пузо по дороге волочится! Бери клячу десяцкого и поехали!!!
Михась, одуревший от зрелища «спасения первого попавшегося на дороге», неловкой ногой сунулся в стремя, вскарабкался на чужого пахучего коня и дал ему пятками в бока.
Они вылетели на песчаную дорогу и понеслись на юг, каждую минуту ожидая встречи с новым карательным отрядом благородной королевы Изабеллы, да продлят, блядь, боги ее дни…