Невеста по контракту

2

Удивительно, но на сей раз, хоть и состояние мое хуже не придумаешь, в голове незамедлительно выстраивается упорядоченный список пунктов, по которым я хотела бы побеседовать с автором. Слава богу! А то мне уже начинало казаться, что вся проблема во мне, что мои редакторские способности ни на что не годны.

Во-первых, Браунинг развивает массу сюжетных линий, но добрая треть из них просто-напросто обрывается, отчего кажется, что ты блуждаешь по лабиринту. Во-вторых, текст изобилует иностранными словечками, многие из которых (мне пришлось поработать со словарями) содержат в себе ошибки, поэтому смазывается смысл. В-третьих, на мой взгляд, Браунинг слишком увлекается описанием драк, и все они до нудного похожи одна на другую. Наконец, нередко сталкиваешься с тем, что герой надевает рубашку, а через страницу оправляет футболку, и прочими подобными ошибками, к тому же на каждом шагу натыкаешься на искаженные фразеологические обороты и неточные цитаты.

Вздыхаю с облегчением. Теперь будет легче написать отчет, хоть меня и не покидает чувство неловкости, оттого что в некотором смысле придется выступить в роли выскочки и всезнайки.

Черт! Все идет наперекосяк. Личная жизнь рухнула, работа больше изматывает, нежели приносит удовлетворение. Я надеялась, что к концу года стану редактором, но у Дженнингса, в подчинении которого я нахожусь, как видно, в отношении меня совсем иные планы. Ему удобно держать меня в помощницах. Он сваливает на мои бедные плечи всю самую хлопотливую и неинтересную работу, а сам занимается с авторами посильнее и поярче. Его вполне устраивает нынешний расклад и совершенно не прельщает перспектива обзаводиться новым помощником, к которому придется вновь приспосабливаться и который, не исключено, окажется смелее и требовательнее, чем я.

В какое-то мгновение мне кажется, что, если я немедленно не устрою себе отдых и не вырвусь из гнетущей повседневности, стрясется что-то непоправимое. Я в испуге вцепляюсь в распечатку, но тут мое внимание переключается на балкон другого соседа, и жажда сию секунду что-то изменить ослабевает.

Нейл Барлоу живет в здании, которое стоит под прямым углом почти вплотную к нашему. Поскольку все дома в этом комплексе похожи как братья-близнецы, мой балкон и балкон Барлоу совершенно одинаковы и расположены на одном уровне. Однако, так как я сижу, а он выходит немного боком, потому что увлеченно болтает по телефону, ему меня не видно. Надо бы кашлянуть или чем-нибудь стукнуть, чтобы он знал, что его беседу слышат, но у меня под руками нет ничего подходящего, а кашля Барлоу не услышит — слишком громко говорит.

— Да, я все понимаю. Да, верно: я должен приехать. Но она, скорее всего, не сможет составить мне компанию, потому что у нее каждый вечер спектакли. — Он мгновение молчит и отвечает на вопрос. — Как это где? Я же говорил. Она танцовщица, выступает в театре на Бродвее. — Снова секундное молчание. — Да нет же, никакая она не стриптизерша. Танцовщица. Тан-цов-щица!

Мне бы встать и уйти, но больно уж интересно узнать, с кем так взволнованно и нетерпеливо разговаривает знаменитый на всю округу женолюб Барлоу, а главное — о какой такой танцовщице ведет речь.

Не подумайте, будто я им хоть самую малость интересуюсь. Совсем нет. У него масса странностей: одержимая увлеченность спортом и работой и при этом вагон женщин. Маркус со своей Абигейл по сравнению с Барлоу кажется самой невинностью. Просто мой сосед слишком заметная и таинственная личность, а мне сейчас очень на пользу отвлечься на что угодно, пусть даже на столь неприглядное занятие, как подслушивание.

Барлоу вселился в наш комплекс года три назад, а спустя несколько месяцев я случайно узнала, что он начальник отдела продаж на фирме, в которой работает одна моя знакомая. Эвелин — так зовут знакомую — не без удовольствия поведала мне о соседе массу любопытного, и я, хоть и не принадлежу к категории любительниц посплетничать, тоже не без странного удовольствия ее выслушала и даже почти все запомнила.

Барлоу до комичного строг и сдержан с сотрудницами, смотрит на них — даже на самых хорошеньких — так, будто видит перед собой бесполые и безликие существа, а на заигрывания отвечает холодностью и презрением. И при этом нередко уезжает с работы с женщинами, причем едва ли не каждый раз с новой. Те поджидают его прямо в вестибюле офиса, в кафе через дорогу или даже напротив входа в машине. Словом, это человек-загадка, и, если видишь его или слышишь о нем, хочешь не хочешь, а возгораешься желанием выведать его тайну. Впрочем, для чего это нужно, к примеру, лично мне, не имею представления.

— Хорошо, я с ней поговорю, — произносит Барлоу, и я понимаю по его тону, что он готов пообещать что угодно, лишь бы скорее закончить беседу. — Да-да, может, что-нибудь придумаем. Я же сказал, постараюсь. До скорого.

Он опускает руку с телефоном и поворачивает голову. Застигнутая врасплох, я не придумываю ничего более умного и с большим опозданием кашляю. Потом поднимаю распечатку — сама не зная для чего, то ли, чтобы ее заметил Барлоу и понял, что я не просто подслушиваю, а занята делом, то ли, чтобы притвориться, будто я все это время была погружена в чтение и не уловила смысла того, о чем он с таким чувством говорил.

Происходит нечто невероятное. Нейл Барлоу, этот накачанный и уверенный в себе гордец, краснеет, как стеснительный мальчишка, и в первые мгновения молчит, часто моргая.

— Привет, — первой нахожусь я.

— Привет, — бормочет Барлоу, и на его лице отчетливо отражаются мысли: ладно, будь что будет. Немного оплошал — ну и черт с ним!

Надо бы как-нибудь скрасить его неловкость, быстро соображаю я. Сделать так, чтобы он подумал, будто я в его разговоре не услышала ничего странного. По сути, беседа и правда была из обыкновенных — ведь он не описывал интимные подробности своих несчетных свиданий и не сыпал ругательными словечками.

— Чудесный вечер, — говорю насколько могу беспечно. — Всех тянет на улицу, ну или хотя бы на балкон. — Смеясь пошлепываю рукой по распечатке. — Я даже поработать решила на свежем воздухе.

Смущение Барлоу как будто прошло, но он смотрит на листы с текстом Браунинга с чересчур сосредоточенным видом, отчего возникает ощущение, будто его мысли совершенно о другом.

— М-да, вечер чудный. — Он поднимает на меня глаза и немного сжимает губы, словно собираясь о чем-то спросить, но ничего не добавляет.

Почему-то чувствую себя не в своей тарелке. Вообще-то нам нечего обсуждать, мы знакомы на уровне «привет, как дела?». Более того, за все эти три года сталкивались, как теперь, на балконах, от силы раз пять, причем так, что не было нужды выдумывать, о чем друг у друга спросить. Барлоу редко бывает дома, а я до недавних пор если не редактировала тексты, то придумывала, как угодить Маркусу.

Барлоу немного сдвигает брови и с большим интересом смотрит на распечатку в моих руках.

— А где ты работаешь?

— В издательстве, — отвечаю я, радуясь, что он затронул тему, говорить на которую я могу битый час. — Помощником редактора. — Улыбаюсь. — Дел бывает столько, что восьми часов рабочего дня катастрофически не хватает. Приходится пахать по вечерам и даже в выходные.

Барлоу понимающе кивает.

— Мне это прекрасно знакомо. — Он в некоторой нерешительности трет переносицу и испытующе смотрит мне в глаза. — Послушай… а у тебя есть планы на вечер? Куда-нибудь идешь со своим парнем?

Проклятье! Мне впервые за несколько дней удалось на минутку забыть о Маркусе — и на тебе! Растягиваю губы в улыбке, хоть к горлу и подступает ком.

— У меня больше нет парня.

— Нет? — переспрашивает Барлоу, сильнее хмурясь, но, удивительно, я вижу в его взгляде проблеск сбивающей с толку радости. — Вы… разошлись?

Киваю. На ум приходит мысль: не поделиться ли своим несчастьем с ним, чтобы хоть чуточку облегчить груз на сердце, но я тут же сознаю, что эта идея совершенно безумна, и отмахиваюсь от нее.

— Надеюсь, ты не сильно страдаешь, — бормочет Барлоу. — То есть я хочу сказать…

— Все в порядке, — спешу уверить его я, поражаясь этому желанию поддержать меня.

— Так, значит, ты сегодня… свободна? — спрашивает Барлоу.

— Свободна как птица, — мрачно усмехаясь и кивая на пролетающего мимо голубя, говорю я. Тут в моей голове возникает вопрос: а с чего это он интересуется, есть ли у меня планы? Не задумал ли поразвлечься и со мной, как с прочими своими подружками, на один вечер?

Чувствую, как против моей воли напрягаются губы, лоб, а потом и все лицо. Под глазом дергается мускул, чуть расширяются ноздри. Замечательно! Меня только-только бросили, а теперь желают использовать в качестве симпатичной игрушки, которая надоест за считанные часы.

— Может, тогда… — несмело начинает Барлоу, но я его перебиваю.

— Послушай, если ты не понимаешь, скажу открытым текстом: я не из тех, с кем ты привык общаться! — Сжимаю в руках стопку листов и шлепаю ими по коленям.

Барлоу удивленно приподнимает брови и немного наклоняет назад голову, на мгновение задумывается и усмехается.

— Да нет, я и не собирался звать тебя на… свидание.

Странно, но мне становится досадно. Видимо, я совершенно не в его вкусе. Не то чтобы это меня задевало, потому что никаких чувств я, слава богу, к нему не питаю, но в любом случае не слишком приятно, когда тебе говорят, что о свидании с тобой не может быть и речи.

— Что-то я не пойму… — мямлю я.

— Я хотел всего лишь пригласить тебя на… гм… — Барлоу на миг умолкает, очевидно пытаясь вспомнить, что у него есть в холодильнике. — Бутылочку пива… ну или чашку кофе.

Настороженно прищуриваюсь.

— А почему ты не в спортзале, не на работе или не на встрече с какой-нибудь красоткой? — Последние слова я невольно произношу с легкой насмешкой, но Барлоу то ли не обращает на это внимания, то ли ему все равно.

— Потому что в спортклубе, в который я езжу, прорвало трубу и сегодня он, как назло, закрыт.

— Как назло? — переспрашиваю я.

— Если бы я преспокойно упражнялся со штангой, не услышал бы звонка, — объясняет Барлоу, кивая на сотовый в руке.

Во мне с новой силой разгорается любопытство, которое, казалось, благополучно умолкло. Отворачиваюсь, придаю себе скучающий вид и спрашиваю, будто из чистого желания поддержать разговор:

— Звонок был от человека, с которым нет особого желания общаться?

Барлоу ухмыляется.

— От родной матери.

Резко поворачиваю голову.

— Что?!

— Да, представь себе. Вконец измучила меня своими… — Он умолкает на полуслове и пристальнее смотрит на меня, будто пытается определить, можно ли мне доверять. — Так как насчет пива?

Признаться, пиво я почти не пью. И не люблю этот обманчивый дух пивного товарищества. Посидим, попьем пивка! От обилия пива растет живот и дурно пахнет изо рта. Впрочем, сейчас определенно не тот случай.

Киваю.

— Да, можно.

Барлоу оживляется и, явно о чем-то размышляя, смотрит в пространство между нашими балконами.

— Гм… Перелезть, конечно, можно, но это небезопасно. Лучше спуститься и подняться ко мне на лифте. Времени потратишь больше, зато останешься цела и невредима.

Встаю с кресла и смотрю вниз, во двор. У нас пятый этаж. Шлепнешься, потом не соберешь костей. К тому же я вообще с детства боюсь высоты. Наверное, это с тех пор, когда я пятилетней крохой упала с качелей. Ежусь.

— Да уж, лучше пусть будет дольше, но безопаснее.

Вбегаю в комнату и бросаю роман Браунинга на первый попавшийся предмет — кушетку у окна. С работой я разобраться успею, а столь редкой возможности отвлечься от дум про Маркуса — хотя бы притвориться, что я о нем не помню, — в ближайшие дни может больше не выдаться.

Наспех поправляю перед зеркалом волосы, окидываю беглым взглядом весь свой вид и киваю. Сойдет. Обольщать Нейла Барлоу я не намерена, поэтому могу смело заявиться к нему в домашней джинсовой юбочке на лямках и давно не новом топе.

О том, зачем я ему так внезапно понадобилась, стараюсь не задумываться, чтобы не плюнуть на эту затею и не остаться дома тет-а-тет со своим несчастьем и бесконечными напоминаниями о Маркусе. Я не кинулась уничтожать наши совместные фотографии и его подарки — все стоит и висит на своих местах, травя душу. Может, было бы мудрее убрать хотя бы половину, но у меня все не поднимается рука.

Когда я спускаюсь вниз и поворачиваю к подъезду Барлоу, меня начинают одолевать сомнения. Что ему от меня нужно? Не опасно ли идти в дом к человеку, с которым едва знакома? В противовес этим мыслям приходит новая: ты знаешь о нем больше, чем о многих других соседях. Останавливаюсь у лифта, какое-то время медлю и все же нажимаю на кнопку вызова.

Барлоу, к моему немалому удивлению, встречает меня весьма и весьма радушно: на площадке у лифта, распахнув настежь квартирную дверь.

— Добро пожаловать! — полушутливым тоном произносит он, протягивая мне запотевшую бутылочку пива.

Беру бутылку и не знаю, как себя вести. Свободно и по возможности раскрепощенно или, напротив, сдержанно? Выбираю первое. Естественность и непринужденность всегда надежнее, да и приятнее.

— Холодное. — Вдеваю палец в колечко на крышке, открываю бутылку и делаю первый глоток — больше для храбрости. Пиво разливается по моему нутру, даря неожиданно приятное успокоение. — Вот, оказывается, чего мне целый день так не хватало!

Смеемся. Барлоу взмахом руки приглашает меня войти. Киваю и делаю шаг внутрь.

Никогда бы не подумала, что у парня типа Барлоу может быть такой дом. Если бы у меня спросили, каким я представляю его жилище, в моем воображении возникло бы нечто, изобилующее новомодными приспособлениями и дорогой мебелью и не блещущее чистотой, ибо мне казалось, что холостяки все как один страдают нелюбовью к порядку. У Барлоу же очень светло, просторно и, я бы даже сказала, уютно. Присутствия женщин в доме, как ни странно, совершенно не чувствуется, и вместе с тем все кругом благоустроено и пропитано не свойственной холостякам теплотой.

— Садись куда хочешь, — предлагает Барлоу, проводя меня в гостиную и обводя ее рукой.

Киваю, опускаюсь на стул с обтянутым кремовой кожей сиденьем и внимательнее осматриваюсь вокруг. Стены розово-персиковые, очень светлые и прекрасно сочетаются с чуть более темными полупрозрачными занавесками. Нигде нет ни фотографий с изображением женщин, ни постеров, ни пестрящих непристойными картинками журналов. Впрочем, журналы, пока я шла, Барлоу мог и спрятать, но вот поснимать со стен рамки со снимками вряд ли успел бы, да и это было бы ни к чему. Я же не свататься к нему пришла. Словом, их нет и, вне сомнения, не было.

— У меня к тебе разговор, — посерьезневшим тоном произносит он, садясь напротив меня и упираясь локтями в колени.

Перевожу на него взгляд и изумленно округляю глаза.

— Разговор? О чем?

Барлоу отпивает из бутылки пива, ставит ее на пол и выпрямляет спину.

— У меня есть предложение слетать вместе в Англию. Только не подумай, будто я сумасшедший, — торопливо просит он.

Едва сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Должно быть, сумасшедшая я, во всяком случае с нормальными людьми не приключается настолько странных историй. Качаю головой и куда более громко, чем требуется, переспрашиваю:

— Слетать вместе в Англию? Зачем? С какой стати? Ты уверен, что ни с кем меня не путаешь?

— Уверен, — с торжественной мрачностью произносит Барлоу.

Я складываю губы трубочкой, намереваясь разразиться тирадой о том, что он меня явно неправильно понял. Я не из тех, с кем ему так приятно убивать драгоценное время! И далеко не столь легкомысленна, чтобы по первому зову лететь бог знает с кем через Атлантику. Но Барлоу вытягивает вперед руку, прося меня помолчать.

— Только не подумай ничего плохого, — поспешно и с той же необъяснимой серьезностью говорит он. — Сейчас я все объясню. Я не клеюсь к тебе и не делаю грязных намеков. Это предложение, можно сказать, деловое. Если хочешь, заключим договор и заранее обсудим условия.

— Условия чего? — силясь что-нибудь понять, но лишь все больше и больше недоумевая, спрашиваю я.

— Сделки, если, конечно, ты согласишься ее заключить, — произносит Барлоу, поднимаясь и засовывая руки в карманы брюк. — Она будет очень и очень необычная… — задумчиво бормочет он, принимаясь ходить взад-вперед у окна. — Я вынужден прибегнуть к крайним мерам, потому что иного выхода у меня нет.

Я только хлопаю ресницами. Что бы он ни задумал, я вряд ли отвечу согласием. А если и отвечу, то, безусловно, только в том случае, если сделка будет оформлена по всем правилам. Неприятностей мне хватает с лихвой.

— Понимаешь, — продолжает Барлоу, — я в семье единственный ребенок. Родители мечтали завести штук пять детей, но первые и единственные роды мама перенесла чересчур тяжело и врачи настоятельно посоветовали ей на этом и остановиться.

Смотрю на него, как на инопланетянина. Во-первых, ума не приложу, в чем состоит суть его сделки. Во-вторых, дико и неожиданно слышать из уст такого, как он, рассказы о матери и отсутствии братьев и сестер.

— Сама, наверное, догадываешься, — без остановки говорит Барлоу — что родители готовы молиться на меня и возлагают кучу надежд. Отчасти я их осуществил — не в угоду маме с папой, а в основном для себя, — но главного дать не могу.

Он резко останавливается прямо напротив меня и пасмурно смотрит мне в глаза. Теряюсь в догадках и, боясь показаться беспросветно глупой, не смею высказать ни одной из них.

— Мои старики до умопомешательства хотят внуков, — произносит Барлоу.

Бутылка выскальзывает у меня из пальцев, но он, проявляя невиданную ловкость, успевает ее поймать.

— Ты что… п-предлагаешь мне стать мамой своего потомства? — заикаясь от изумления, спрашиваю я. Ничего более нелепого невозможно себе представить.

Барлоу нахмуривается, ударяет себя рукой по темени и смеется.

— Черт! Конечно нет. Не с того я начал. И, наверное, здорово тебя напугал! — Снова покатывается со смеху. Ловлю себя на том, что и сама вот-вот расхохочусь. Губы растягиваются в улыбке, и вот мы смеемся вместе, продолжительно и от всей души.

— «Напугал» не то слово, — выдавливаю я из себя. — Почти незнакомый парень случайно замечает меня на балконе и предлагает нарожать внуков его мамаше! В какое-то мгновение у меня возникло чувство, будто я в сумасшедшем доме.

Барлоу кивает.

— Могу себе представить.

Еще какое-то время смеемся и одновременно успокаиваемся. Его лицо вновь делается серьезным.

— Нет, все гораздо проще. И не повлечет за собой столь глобальных последствий. Дело в том, что, дабы мама меня не слишком доставала и сама жила поспокойнее, я с полгода назад прибег к маленькой хитрости: сказал родителям, что у меня есть постоянная подруга и что у нас любовь.

Делаю жест руками, безмолвно говоря: неужто ты не мог втолковать родителям, что, независимо от их желаний, твоя личная жизнь никого не касается? Забавно, но Барлоу тотчас меня понимает.

— Да, поначалу я тоже чихать хотел на их мечты и напрасные ожидания, но ты не знаешь мою маму. Она никогда не устраивает скандалов, однако в совершенстве владеет искусством допекать тебя иными способами: притворяется, что больна, рассказывает, какие ее мучают предчувствия и кошмары, приводит примеры из жизни других людей. В итоге ты чувствуешь себя кругом виноватым, более того — обязанным делать все, что в твоих силах, чтобы облегчить ее участь. Отец действует иначе, но и его бесконечные намеки почти невозможно выносить.

Он в отчаянии вздыхает. Смотрю на него, и мне с трудом верится, что передо мной тот самый Нейл Барлоу. Может, это я с кем-то его путаю?

— Раньше было проще, — продолжает он. — Я гнул свою линию и уверял себя, что поступаю правильно. Но маман с некоторых пор затянула песню о том, что скоро умрет и что, если прежде ей не удастся взглянуть на моего первенца, — боже, какая нелепость! — она не найдет покоя на том свете.

Мне становится жутковато, и в каком-то смысле я начинаю понимать, каково ему. Моим родителям, кажется, почти безразлично, будут ли они когда-нибудь бабушкой и дедушкой, хоть я у них тоже одна. Их основное и любимое занятие — выяснять отношения между собой.

— Это еще не все, — говорит Барлоу, снова расхаживая передо мной взад-вперед. — Моя обожаемая мать обзвонила моих бывших одноклассниц, которые в тот или иной период мне нравились, и нарассказывала им про меня каких-то небылиц. В результате две из них — одна старая дева, вторая разведенная — очень мною заинтересовались. Мама поспешила встретиться с ними и показать мои нынешние фотографии, но, самое смешное, пригласила обеих на грандиозное торжество, которое моя бабушка устраивает в Лондоне по поводу своего восьмидесятилетия.

Качаю головой.

— Постой-постой, я что-то совсем запуталась.

— Я непонятно объясняю? — спрашивает Барлоу.

— Нет, просто все это слишком неожиданно и странно… А у меня сейчас своих проблем хватает. И потом я никак не возьму в толк, какую услугу в состоянии оказать тебе я? Хочешь, чтобы я позвонила твоей матери? Или встретилась с бабушкой? Или, может, с этой самой старой девой? — Снова морщу лоб, но приказываю себе немедленно его расправить. Даже если меня поджидает та же самая участь, что его эту одноклассницу, выглядеть свежей и молодой, а не сморщенным печеным яблоком всегда будет нелишним.

Барлоу на миг закрывает глаза.

— Нет, никаких бесед ни с кем проводить не нужно. Они не помогут. Ты сейчас все поймешь. Главное, выслушай до конца и не перебивай меня. Если, конечно, я не успел тебе надоесть и у тебя есть еще немного свободного времени, — спохватывается он. — В его взгляде мелькает подобие мольбы, а я представляю себе, что сейчас же прекращаю немыслимый разговор и возвращаюсь в свой наполненный тоской дом, и хочется взвыть.

— Надоесть ты мне пока не успел, и у меня еще есть немного времени, — говорю я, хоть и свободна весь вечер.

— Отлично. — Барлоу обрадованно кивает. — Я постараюсь покороче. В общем, у мамы это вроде легкого умопомешательства. Она даже не сознает, что ведет себя смешно. Впрочем, может, и сознает, но свято верит, что творить все эти безумства ее святой долг. Когда она сообщила, что аж за полгода пригласила на бабушкин день рождения Белинду и Джанетт, мне и пришло на ум солгать, будто у меня есть невеста.

— И что сказала мама? — интересуюсь я, вживаясь в нелепую историю и уже прикидывая, как бы на месте Барлоу поступила я.

— Обрадовалась, — говорит он.

— А как же с Белиндой и Джанетт? Твоя мама наврала им, что торжество отменяется?

Барлоу пожимает плечами.

— Не знаю. По-моему, они до сих пор приглашены. — Усмехается. — Скорее всего, маман решила, что до праздника я успею десять раз расстаться со своей подругой, тогда эти двое все равно окажутся кстати. — Его губы искривляет улыбочка. — Воображаю, какими они стали. — Он округляет руки и расставляет их в районе пояса. — Скорее всего, раздались в талиях. Мне тридцать четыре года. Им, разумеется, тоже.

Улыбаясь киваю.

— Далеко не всякий может заставить себя каждый божий день изматываться в спортклубе.

Барлоу смотрит на меня с легким подозрением.

— Имеешь в виду — так, как я?

— Угадал.

Он прищуривает глаз.

— А откуда тебе известно, что я езжу в спортклуб? По-моему, мы никогда об этом не разговаривали.

Слегка краснею, но, чтобы не выглядеть круглой дурой, стараюсь не опускать голову и не сутулить спину.

— По-моему, до сегодняшнего дня мы вообще ни о чем не разговаривали.

— То-то и оно, — с той же настороженностью произносит Барлоу.

— Во-первых, — как можно более непринужденно и бойко говорю я, — нетрудно догадаться, что ты помешан на тренировках. Достаточно один раз взглянуть на твои плечи.

Барлоу поворачивает голову, смотрит на свою бугристую руку и кивает.

— Во-вторых, — продолжаю я, — у нас есть общая знакомая. Она работает в твоей фирме и как-то раз мельком упомянула про тебя. — Решаю, что, если он спросит, как зовут эту знакомую, я, чтобы не подводить Эвелин под монастырь, назову вымышленное имя — Натали там или Анджелика Питт. Но Барлоу выглядит так, будто ему совершенно безразлично, кто из его сотрудниц болтает о нем с его соседями.

— Кстати, как тебя зовут? — внезапно спрашивает он.

Приехали! Мистер Силач три года живет со мной чуть ли не бок о бок и при всей своей любви к женщинам ни разу за все это время не попытался узнать моего имени. По-видимому, я совершенно не в его вкусе. Меня эта мысль почему-то сильно огорчает. Может потому, что я не успела прийти в себя от расставания с Маркусом и после его ухода утратила былую уверенность в своей привлекательности.

— Меня зовут Сиара, — стараясь не казаться расстроенной, произношу я. — Сиара Купер.

Барлоу подходит ко мне, как перед ребенком присаживается передо мной на корточки и жмет мне руку.

— Очень приятно, Сиара Купер. Смешно, так долго живем рядом, а знакомимся по-настоящему только теперь.

— Верно, Нейл Барлоу, — отчетливо произнося его имя и фамилию, отвечаю я.

Он смеется.

— Ты меня, оказывается, знаешь гораздо лучше.

— Не гораздо, — с безразличным видом поправляю его я. — А самую малость. И потом отнюдь не потому, что ты меня интересуешь, а просто потому, что так вышло. Случайно.

Барлоу натянуто улыбается.

— Спасибо.

— Пожалуйста.

Он на мгновение-другое задумывается и усмехается.

— Что ж, так для моего дела даже лучше.

— Скорее говори, что от меня потребуется, и я прикину, смогу ли принять твое бизнес-предложение.

Барлоу со вздохом кивает.

— От тебя потребуется съездить на день рождения к моей бабуле и просто поприсутствовать там рядом со мной. Можешь никому ничего не говорить, не держать меня под руку, даже не улыбаться, если тебе не захочется улыбаться. Главное, чтобы все увидели, что я приехал с женщиной, что в помощи со стороны не нуждаюсь, и наконец отвязались от меня.