Глава 4

Владелец повозки оказался человеком жалостливым.

Увидев мое перепуганное лицо с синяком на виске, мою растрепанную одежду, он взял меня к себе на воз без лишних вопросов.

Наверное, подумал, что на меня разбойники напали.

Да так оно и было.

От удара камнем в висок я стала редкостной красавицей.

И без зеркала можно было оценить масштаб бедствия.

Вся левая половина лица налилась болью, веко нависло над глазом. Наверное, еще и посинело.

Щека и губы распухли.

Я даже плакать не могла, потому что было больно.

— А есть ли поблизости место, — прошепелявила я, — где можно на работу устроиться? Мне любая работа сгодится. Жить-то на что-то надо…

Возница оглянулся на меня, зарывшуюся в его сено, перевел взгляд на мою курицу, торчащую из свертка из шали.

— Вероятно, — неуверенно произнес он, — если ты в птицах разбираешься, тебя на фермах могли бы принять…

— На фермах? Что за фермы?

Возница снова с любопытством на меня глянул.

— Ты издалека, наверное?

— Да, так и есть, — легко согласилась я. — Из далекого… далека.

— Фермы мамаши Ферро, — охотно пояснил возница. Он не прочь был поболтать. — Там всегда нужны рабочие руки. Только… выдюжишь ли?

Он окинул меня недоверчивым взглядом.

— Больно уж тощая, — поделился возница своими соображениями. — А работа там не сахар.

— Ничего, выдержу, — я сжала зубы, чтоб не разреветься. Работенка, на которую меня подряжала маман, была еще тяжелее. И мамаша о моей хрупкости не заботилась.

— Ну, так тому и быть, — ответил возница.

Мы ехали долго, несмотря на его уверения, что фермы матушки Ферро где-то рядом.

Когда начало темнеть, он высадил меня в поле.

За длинной оградой виднелся маленький покосившийся домик. Огороды простирались до самого горизонта.

— Ну, вот, — он указал на эту хижину. — Это дом работников. Поди туда, спроси, не нужны ли им помощники.

На прощание он сунул мне в руки узелок с остатками его обеда. Хлеб, немного сыра, три вареных яйца.

Пару медяков выудил из кармана.

И, подстегнув лошадку, поехал по своим делам дальше.

А я осталась стоять на дороге.

В горле у меня стоял ком.

Этот незнакомый человек сделал для меня больше родной матери. И дал больше нее. Практически все, что у него было.

Впрочем, горевать было некогда. И я двинула по направлению к домику.

Дом показался мне запущенным, грязным и необитаемым.

Хотя вокруг него огороды были ухожены, лишней травинки не росло.

А в жилище темнота, паутина.

Печь давно погасла, и, кажется, не топилась много дней.

Три дощатых лежанки. Только на одной подобие матраса, тонкого, драного. Остальные пустые.

Нехитрая мебель — стол и лавка. Деревянное ведро в углу, да метла за дверью.

И все.

Если раньше я тревожилась, а пустят ли меня на ночлег, то теперь все сомнения улетучились.

Видно было, что живут тут люди совсем не чванливые. Точнее, один человек.

«Вернется с работы голодный, — размышляла я, стряхивая пыль и крошки со стола, — а я ему ужин… Вот и сговоримся».

Становилось все темнее, а работничек все не шел.

Я успела и воды принести — колодец был рядом с домом, под старой кривой яблоней, — и отмыть стол с лавкой, и нарезать тонкими ломтиками хлеб и сыр.

Зажгла огарочек свечи, чтоб было хоть немного светлее.

А все никого не было.

Я уж начала сомневаться, а живет ли тут кто вообще. Проглядела все глаза в окошко.

Но никого не увидела.

Устав, я уселась за стол, привалилась плечом к стене.

И начала уж задремывать, как вдруг по двору прошелестели быстрые шаги и вслед за этим стукнула дверь.

Я подскочила, протирая сонные глаза.

На пороге, таращась на меня, стояла девчонка с корзинкой.

Совсем еще маленькая, лет десяти, двенадцати. Тощенькая, серенькая. В огромном сером переднике и с такой же огромной серой блинообразной шляпой на голове.

Наверное, когда-то эта шляпа была высоким чепцом. Но потом передумала.

— Здра-а-а… — протянула девчонка, в испуге прижимая к груди корзинку и пятясь к дверям.

Ее мордашка была заревана.

Она перестала плакать, наверное, чтоб испугаться меня. Еще бы, такую-то рожу! Наверное, я наполовину лица синяя была. Редкостное косорылое чудовище.

— Нет-нет-нет! — я выставила руки вперед. — Только не бойся меня. Я ничего дурного не сделаю! Я пришла спросить… то есть, узнать… Можно ли на работу устроиться?

Мой голос прозвучал почти робко, и девчонка передумала рыдать и пугаться.

— Куда на работу? — мрачно спросила она. — К матушке Ферро, на фермы?

— Ну да, — кивнула я. — Ты же тут работаешь?

— Да, — слабо вздохнула она. — Но тут получить денег почти невозможно. Так что подумай сто раз, прежде чем проситься в работники.

Она всхлипнула и прошла к столу.

С отчаянием бухнула свою корзинку на лавку.

Оттуда с тревожным писком вылезли пять желтеньких гусиных головок.

Крохотные гусята. Сколько им, день, два?

— Ой, хорошенькие какие, — умилилась я.

— Хорошенькие, — мрачно буркнула девчонка. Она терла глаза грязными кулаками и готова была разрыдаться. — Это погибель моя!

— Почему? — удивилась я.

— Маленькие они-и-и, — провыла девчонка, уже не сдерживаясь. — Гусышку недоглядели, остались они без мамки. Вот мне их отдали и велели выкормить.

— Ну так что с того? — удивилась я.

— Да как же я их выкормлю, — с отчаянием выкрикнула девчонка, — если на мне огород?! А эти еще сами есть не умеют, бестолковые! Да и без мамки орут! С ними целый день надо возиться! А если сдохнет хоть один, с меня шкуру спустят! Итак штрафов в счет жалования мне приписали!

Она жалобно всхлипывала.

— Я в последний раз жалование получала в позапрошлом месяце, — убито сообщила она мне.

— Как же так?! — поразилась я, припоминая ухоженный образцовый огород.

— Ну вот так. По мелочи набегает… То недогляжу рассаду, то не полью, то перелью… Дома у меня грязно, не успеваю я убраться. На мне же двадцать шагов города!

— Двадцать шагов! — ахнула я. По местным меркам, это было очень много. На такую маленькую девчонку… — Да где же тебе все успеть?!

— А никого это не волнует. Должна, раз подрядилась на работу. Теперь еще и гуси! Они знаешь, какие дорогие? Сдохнут — до нового года бесплатно буду работать! Так что ты подумай как следует, прежде чем наниматься к матушке Ферро. Она найдет способ, как отнять у тебя то, что тебе причитается. Бесплатно будешь работать. За кров и ложку каши.

— Что же ты ешь? — ахнула я. — Во что одеваешься?

Она снова всхлипнула и грустно повесила голову.

Ее странный чепец унылым блином сполз на сторону.

— Вот, — пробормотала она, вытаскивая из-под гусят холщовый мешочек с крупой, — этим пшена дали. Велели варить и их кормить. Если они сдохнут, то мне как раз на неделю хватит…

От этих откровений у меня здорово поугас энтузиазм.

Да уж, положение…

Меж тем гусята разпищались. Они тянули шеи и орали до хрипоты.

— Есть хотят, — прошептала девчонка.

— Так, не реветь! — тут же скомандовала я. — Ты знаешь что? Садись-ка, поешь. А я их покормлю.

— Чем? — удивилась девчонка.

Но ее взгляд уже был прикован к столу. Нехитрое угощение — сын и хлеб, — захватили ее внимание целиком. Она живенько уселась к столу и жадно ухватила краюшку хлеба. Я же подступила к гусятам.

Желтенькие пуховички, как же мне их было жаль!

Пока они верещали, я покрошила все три яйца в мелкую крошку и положила перед гусятами на тарелке.

Но гусята не понимали, что надо делать.

Шлепали лапами, затаптывая еду.

— Тьфу ты, грех, — расстроилась я. — Впрочем…

О курице-то я о своей забыла!

А та, закатанная в шаль, так и спала в узелке у давно погасшей печи.

Я ее вытряхнула и поставила перед блюдцем с рубленным яйцом.

Лысая, полусонная, она тотчас сообразила, что от нее требуется.

Есть! Пить!

Работая острым клювом, она принялась клевать яйцо, и гусята не сразу, но все же последовали ее примеру.

— О, едят! — радостно прокричала девчонка, набивая рот очередным куском хлеба. — Едят!

Тут мне пришлось оттянуть мою пернатую помощницу за лысую гузку, ибо она уж сильно увлеклась. А пятеро желтеньких крох уже достаточно поняли, что от них требуется.

В глубокую миску мы налили воды, и малютки принялись пить. И купаться пробовали.

— Ах, замерзнут! — сокрушалась девчонка, оттаскивая намокших птенцов от плошки. — Простынут и помрут! Где мы их сушить станем?

— Может, слегка подтопить печку? — спросила я.

— Ага, а дров где возьмем?

— А чем же ты топишь зимой?

— Зимой дают по пять поленьев на день, — серьезно проговорила она. — И по четверть ведра угля. Если мы сейчас это сожжем, то зимой придется в холоде сидеть.

— Значит, пусть сами себя греют, — ответила я.

В корзинку я постелила свою шаль, усадила на нее гусят. Они сбились в кучу, тревожно попискивая. Я аккуратно укутала их, и постепенно они затихли, пригревшись.

— Завтра твоей шали конец, — заметила девчонка.

— Ничего. Постираем, повесим сушиться. К вечеру она будет как новая. Ты наелась?

Девчонка, хоть и была голодна, а все же пару кусочков хлеба мне оставила. Самых маленьких, но все же.

— Да, — прошептала она, совершенно счастливая.

— Ну, будем знакомы? Меня Эстелла зовут, — сказала я.

— Анника, — представилась она.

Загрузка...