Николай I Освободитель // Книга 8

Интерлюдия 5

Николай Михайлович Муравьев, слегка прихрамывая, шел по длинному и пустому сейчас коридору. У детей как раз было время занятий на улице, поэтому привычные в этих стенах шум и гам временно сменились тишиной и спокойствием. Ненадолго, через час учащиеся вернуться, поужинают и наступит время вечерней самоподготовки. Это тоже как бы не предполагает большой громкости, но дети есть дети, за всем и уследить просто невозможно.

- Добрый день господа, - отставной штабс-капитан, получивший при переходе на гражданскую службу чин восьмого класса, окинул собравшихся быстрым взглядом и проследовал на свое законное место во главе стола. Сидящие за здесь же члены педагогического совета при появлении начальства мгновенно поднялись на ноги и сели обратно только после директора. Немалую часть воспитателей набирали из бывших подофицеров-сверхсрочников, поэтому понимание дисциплины там было вбито на уровне подсознания. – Что у нас сегодня по основным вопросам? Игнатий Львович?

- Еще партию беспризорников доставили, - тут же откликнулся заместитель директора по воспитательной работе. – Пять человек. Мы их обиходили как полагается и пока на карантин посадили, пускай отъедятся несколько дней, глядишь поспокойнее станут, а то ну чисто зверьки маленькие.

- Ну, это как водится, - согласился Муравьев и повернулся к завхозу - места у нас еще есть?

- Нужно новую группу формировать, - лысоватый мужчина лет пятидесяти покачал головой. – Открывать дальний флигель и там кровати начинать ставить.

- И сколько там поместится учеников?

- Десятка три, не больше. И на этом все, мест больше нет, - завхоз развел руками как бы говоря, что новых помещений под жилье учащихся он при всем желании не нарисует.

- Понятно, я подниму этот вопрос. Там, - директор поднял глаза в гору, имея ввиду свое министерское начальство. – Что у нас еще?

Из армии Муравьеву пришлось уйти по причине ранения. Шальная пуля, попавшая в левую ногу уже в самом конце недавней войны – это случилось уже тогда, когда армии стояли на Рейне, и как таковых боевых действий фактически не велось, отчего было обидно вдвойне – стоила ему карьеры. Врачам ногу удалось спасти, но полностью восстановить функции конечности у них не получилось, так что хромать ему теперь до конца жизни. Будь Николай генералом, это не было большой проблемой, но офицер был всего лишь командиром уланского эскадрона и подобное ранение ставило на возможности дальнейшей службы жирный крест.

Пришлось выходить в отставку и искать себя на гражданском поприще, благо молодой штабс-капитан имел немалые связи в столице, так что с дальнейшим назначением проблем не возникло. Для кого-то другого само обретение чина коллежского асессора могло вполне сойти за цель всей жизни, но Муравьев, получивший данный чин всего в двадцать три года, мог считать его только трамплином наверх. С другой стороны это не помешало ему подойти к своему послевоенному назначению со всем усердием, которое зачастую заменяло отсутствующий пока опыт гражданского управления. Молодой человек прекрасно понимал, что данное назначение по большей части было сделано авансом и горел желанием доказать, что оно не было ошибкой.

- Государь император предаёт этому делу большое значение, - напутствовал его тогда дядя. Уж кому как не ему было знать такие подробности, ведь он уже двадцать лет бессменно возглавлял секретариат нынешнего императора. – Николай Павлович говорит, что дети – это наше будущее, и именно по отношению к детям можно понять, что будет с государством через двадцать лет. Так что цель твоя – показать результат. Продемонстрируй, что можешь руководить одним приютом, и продвинешься наверх.

Вообще Суворовские училища – кто их так назвал, Бог весть, официально в документах Минпроса они обзывались «Училищами для сирот и трудных детей» - концептуально отличались от уже существующих России «Воспитательных домов», находящихся под покровительством императрицы Александры Федоровны.

Тут, наверное, имеет смысл сделать отступление и рассказать немного о тех самых воспитательных домах. Первое такое заведение открылось в Питере еще в середине 18 века по велению Екатерины. «Великая» императрица, как и многие другие свои дела, начатые исходя из лучших соображений, до ума довести не сумела. В столичный воспитательный дом принимались только сироты возрастом до двух лет, коих в столице было всегда огромное количество. Оторванные от корней крестьяне, ищущие в городах лучшей доли, зачастую не имели за душой вообще ничего, но размножаться при этом не переставали. В результате новорожденных – не имея возможности прокормить даже себя, про детей и говорить нечего - либо просто оставляли «полежать на морозе», либо сдавали в воспитательный дом.

При этом нормального финансирования от казны учреждению положено не было, воспитательный дом жил на пожертвования, страдал от постоянного безденежья и был рассадником всяческих болезней, что в итоге приводило к гибели 85% всех подопечных. Короче говоря - страх и ужас.

В более-менее нормальное заведение воспитательный дом превратился при императоре Павле Петровиче, когда его отдали под крыло Марии Федоровны. Пошло финансирование, дети перестали мереть как мухи, был налажен относительно приличный быт и образовательный процесс. После событий 1815 года патронаж над подобными заведениями отошел Елизавете Алексеевне – жене Александра, принявшей на себя обязанности старшей женщины в семье, – а после ее смерти – жене Николая Павловича.

За последние двадцать лет подобных воспитательных домов в империи было открыто несколько десятков, по полдесятка штук в столицах и почти в каждом губернском городе. Ежегодно из них выпускалось порядка 3-3,5 тысяч человек, а всего одновременно в них содержалось около 65 тысяч детей.

Суворовские же училища, которые начали появляться уже после окончания Царьградской войны и одним из которых – столичным и самым, соответственно, крупным – был поставлен управлять Муравьев, были ориентированы совсем на другой контингент. Сюда попадали дети-сироты, беспризорники и малолетние преступники, которые до этого так или иначе были замечены имперской административной и судебной системами. То есть тут детей предполагалось не просто учить и воспитывать, а перевоспитывать, тем самым снижая уровень детской преступности, захлестнувшей последние годы самые крупные города империи.

Отмена крепостного права, бурный рост городов, массовая миграция туда вчерашних крестьян, военная мобилизация, а потом и тяжелый неурожай 1839 года – все это стало факторами, из-за которых к началу 1840-х детская и подростковая преступность в России стали реальной проблемой, которую нужно было как-то решать.

Согласно принятому еще перед войной уложению о наказаниях, возрастом, с которого наступала уголовная ответственность в империи считался 8 лет. С 8 до 17 – именно в этом возрасте наступало совершеннолетие по российским законам – малолетство могло быть смягчающим обстоятельством при вынесении приговора, а после 17 лет уже наступала полная ответственность.

Собственно, именно детей от 8 и до 17 – на практике до 14, потому что считалось, что после уже перевоспитывать поздно – пойманных на совершении мелких или средней тяжести уголовных деликтов и отправляли в Суворовские училища. Идея была проста – жесточайшей дисциплиной привить детям понимание порядка, дать какое-никакое образование и способствовать тому, чтобы выпускник в дальнейшей жизни избегал кривой дорожки. Ведь, если разобраться, большинство подростков совершали преступления не оттого, что были какими-то плохими или испорченными – впрочем, на практике разного рода моральные уроды тоже встречались регулярно – а потому что им нечего было есть, нечего надеть и негде спать. И выбор тут зачастую невелик – либо украсть краюху хлеба, либо умереть с голоду. Про то, как добывали себе пропитание беспризорницы женского пола, даже говорить не нужно – и так понятно.

- Что Голубев? – Большая часть поступающих в приют подростков не имела никаких документов, а соответственно и фамилий. У некоторых даже имен-то не было одни клички, как у животных, поэтому их приходилось придумывать – вместе с датой рождения, которая была необходима для выправки документов - на месте. Так уж сложилось что в этом училище в ходу были «птичьи» фамилии. Соколов, Орлов, Голубев, Цаплин. Перепелкина и Сорокина. Иронично, что больше всего проблем администрации доставлял парень получивший максимально «мирную» фамилию.

- Голубев сидит в карцере, Николай Михайлович. Вернее лежит, сидеть ему в ближайшие дни будет сложно, - хмыкнул в усы заместитель директора по воспитательной работе, ответственный в том числе и непосредственно за телесные наказания подопечных.

Муравьев внутренне поморщился. Он считал себя человеком просвещенным и подобные методы воспитания – розгами то есть – считал дикостью и варварством. У себя в эскадроне он за два года войны ни разу никого не ударил. Пару раз вешал мародеров, один раз отдал под суд – с последующим непременным расстрелом – дезертира, но вот именно чтобы в рыло кому-то дать, этого не было. А вот тут оказалось, что дети еще более сложный контингент нежели призванные по мобилизации запасники.

- Ладно, Голубев понятно, я поставлю вопрос о переводе его по взрослой норме, - при поступлении в Суворовское училище всем подросткам сразу объяснялось, что в случае систематического ими нарушения дисциплины и принятых тут норм, их могут очень быстро признать неспособными к исправлению и просто отправить за совершенное ранее преступление на каторгу, лишив таким образом «детской поблажки». Что касается Голубева, то он, пойманный на попытке проникновения в один из богатых домов столицы, вполне рисковал уехать на добычу угля лет эдак на пять-семь. - Другие инциденты были? Василий Степанович, что у вас случилось?

- Сорвали мне урок, маленькие сволочи, - преподаватель русской словесности был возмущен случившимся до глубины души.

- Ну-ну, Василий Степанович, не нужно так нервничать, - попытался немного остудить вдвое старшего учителя Муравьев. Русист от негодования пыхтел как самовар, а цветом напоминал спелую летнюю клубнику. – А то удар схватит, нам посреди учебного года придется вам замену искать, такая морока, вы себе даже не представляете. Опять же подопечные ваши только обрадуются выпавшим урокам, не стоит им такое удовольствие предоставлять.

По кабинету прокатилась волна смешков, работа в «суворовских училищах» была далеко не самой престижной или высокооплачиваемой, да и положенный местным преподавателям чин десятого класса табели тоже выглядел совсем не «сладкой морковкой». В тех же гимназиях и тезнических училищах обычной гражданской, а не «пенитенциарной» направленности платили больше, а нервов на учеников тратилось меньше. Поэтому и попадали сюда на работу отнюдь не лучшие педагогические кадры. Но что сделаешь, не Боги горшки обжигают, как говорится.

- Принесли на урок дохлую кошку, - русиста переполняли эмоции, и он явно не желал себя сдерживать. – И принялись ею кидаться. Во-первых, это омерзительно! А во-вторых, как вообще до этого можно было додуматься.

- А уж какой там запах в кабинете стоял… - Поддакнул один из воспитателей, - закачаешься.

- Маленькие отродья…

После завершения Царьградской войны правительство во главе с Императором взяло курс на борьбу с бродяжничеством как первопричиной роста преступности. В городах начали проходить облавы, всех не имеющих определенного места жительства и стабильного заработка бродяг, уличных проституток и прочий сомнительный элемент активно сгребали и пачками отправляли в колонии. В частности, в полученную по Мюнхенскому мирному договору Русскую – теперь уже русскую – Гвиану. Там из-за ухода французов и отмены рабства имелась постоянная нехватка рабочих рук, так что буквально каждый человек – а уж с белой кожей и подавно – был в тех местах буквально на вес золота.

Ну и малолетние преступники, которые с одной стороны не заслужили каторги, а с другой упорно не желали вливаться в спокойную училищную жизнь тоже подпали под программу переселения. Только их не в Южную Америку отправляли, а в Северную, благо там было столько свободного места, что можно было переселить всех сирот империи примерно раз сто, и еще осталось бы.

Там, кстати, имелся забавный момент, когда по итогу оказалось, что большая часть «трудных» подростков не доезжала до Калифорнии – место, где как раз в это время активнейшим образом добывалось золото, и куда народ валил просто нескончаемым потоком – а оседала у казаков в Никарагуа. Воздух свободы тут оказывался сильнее желания стабильности.

Ради справедливости, большая часть подростков на подобные перемены в жизни – в смысле на помещение в закрытое учреждение для сирот и трудных детей – реагировали сугубо положительно. Тут кормили может не слишком разнообразно, но сытно, выдавали совершенно бесплатно красивую и удобную форму, о которой дети на улицах могли только мечтать. На каждого воспитанника имелось собственное спальное место с чистой – порой относительно, что в любом случае лучше какого-то топчана в ночлежке – постелью, плюс регулярные медицинские осмотры и конечно же учеба.

В конце концов спустя несколько лет подростки, оказавшиеся на улице или просто в трудной ситуации, стали нередко приходить к воротам Суворовских училищ по всей империи самостоятельно, что само по себе являлось высшей оценкой деятельности местных педагогов и воспитателей.

Ну и третьим способом борьбы с ничейными детьми стало движение за усыновление. Началось все как обычно с газет, где принялись активно писать статьи насчет необходимости сохранения детских жизней, что привлекло внимание общественности активизацию благотворительности в этом направлении. Вот новость о том, что один Московский промышленник средней руки усыновил сразу десяток детей, за что получил за то памятную медаль от императора; а вот еще новость о некой мещанской семье из города Курска, которая взяла под крыло целый выводок – семеро детей оставшихся враз сиротами после одномоментной гибели в пожаре родителей – и направленном им личном письме-благодарности от императора с небольшим денежным пансионом «на поддержание штанов».

- А что там наш поезд счастья? Как у них дела?

- Добрались уже до Харькова. Два десятка детей осталось, - отозвался заместитель Муравьева, который непосредственно курировал данное начинание. – Боюсь, есть дети, которых совершенно точно не заберут, придется их возвращать.

- Ничего, глядишь, среди нашего контингента они точно не затеряются, - проворчал все еще нахмуренный Василий Степанович.

- Нет, нужно обязательно пристроить всех, - покачал головой директор. – Представляете, какой это будет удар по ребенку, если несколько сотен душ удастся пристроить, а именно его – нет. Страшно даже представить.

«Поезда счастья» - пока еще только первый поезд, если быть честным – являлись личным проектом Муравьева, с помощью которого он хотел засветиться перед высоким начальством. Это был способ решить еще одну проблему, о которой по началу никто почему-то не подумал. Новорожденные младенцы и дети двух лет попадали в воспитательные дома, дети от 8 лет – в суворовские училища. А куда отправлять детей от 2 до 8 лет? Никто не знал, и их начали сначала перебрасывать с из одного учреждения в другое, а потом такие «отказники» стали оседать в тех же суворовских училищах, где им – среди весьма сложного контингента – было явно не место.

Идея же с поездами была проста как мычание. Это в городе ребенок – нахлебник и лишний рот, который до весьма солидного возраста не способен сам себя обеспечить. А в сельской местности даже в пять лет ребенок – это помощник и дополнительные руки в хозяйстве. Конечно, далеко не каждая семья может принять детеныша со стороны, но Россия большая, а сёл в ней много, куда больше, чем сирот и беспризорников в городах, что и показал опыт запущенного поезда. Из столицы на юг выехало чуть ли не полтысячи собранных по всем приютам детей, в Москве добавилось не многим меньше, а глядишь ты, разбирают всех. Сначала, конечно, старшеньких – они уже считай полноценные работники, может это немного цинично, но такова жизнь, ничего не поделаешь, крестьяне привыкли смотреть на любой вопрос под углом практичности – а потом и младших тоже удалось раздать.

- Пристроят, пока до Крыма доберутся, всех раздадут, уверен на сто процентов. Уж на нынешних-то условиях…

А в середине 1842 года императором был подписан указ о введении небольшой – 10 рублей в год, не Бог весть что, но, скажем, для сельской местности вполне приличные деньги – пенсии для усыновителей детей-сирот. И это способствовало резкому снижению остроты проблемы по всей империи. Опять же далеко не все усыновители хорошо справлялись со своими обязанностями, всякое случалось, откровенно говоря, но в большинстве случаев – особенно когда со временем контроль за жизнью таких бывших беспризорников возложили на земства – участь их была куда лучше нежели голодная смерть под каким-нибудь забором в большом городе.

Усилия правительства в итоге дали свои плоды и уже в середине 1850-х в центральной России проблема массовой детской преступности и бродяжничества среди малолетних потеряла остроту и практически сошла на нет.

___________________________________

Кто-то шарит за теорию градостроения. Мне пришла в голову идея и я не могу понять она гениальная или тупая. Вот все строят города квадратами, что создает проблему перемещения по диагонали, приходится даже кое-где - ну как в Барселоне например - пробивать диагональные проспекты, чтобы буквой Г не ездить. А если строить не квадратами а треугольниками равносторонними. Улицы будут, получается, ориентированы на три стороны света. Делать треугольник, например со стороной в километр, на пересечениях площади с круговым движением, внутри треугольника улицы не транзитные, типа микрорайона отдельного. Есть в этом смысл или нет?