Николай I Освободитель // Книга 8

Глава 15

Путешествие на юг осенью 1842 года получилось крайне насыщенным.

Первая большая остановка была в Москве, где я поучаствовал в открытии музея русского искусства в Царицынском дворце. В прошлой жизни в этом месте мне побывать не довелось, здесь тоже очень долго руки не доходили, поэтому впервые в Царицыне я оказался только в середине 1830-х и очень удивился тому, как столь красивое здание, построенное именно в той стилистике, которая мне нравилась больше всего, могло дойти до подобного плачевного состояния.

По правде говоря, весь дворцово-парковый ансамбль больше напоминал живописные руины, чем «живую» постройку, поэтому на его реставрацию – фактически перестройку процентов эдак на 80 – ушло больше восьми лет. Ну и из-за войны работы тоже затянулись, не без того.

Поскольку как дворец – именно как место для проживания – здание меня совершенно не интересовало, было решено устроить тут общественное место, а парк открыть для горожан и сформировать таким образом место для гуляний и проведения досуга.

Весь комплекс после реставрации и приведения в порядок был передан из удельного ведомства на баланс Московской городской думе и, надо признать, местное купечество, которое фактически и заправляло в этом представительском органе, не ударило в грязь лицом. В кратчайшие сроки была сформирована богатейшая музейная коллекция, представляющая русское искусство от самой древности, времен Руси и до современных скульпторов и живописцев.

Центральной же экспозицией, имеющей правде более научно-историческое нежели общественно-познавательное значение, стала выставка старинных текстов, собранных по всей Первопрестольной.

Москва – старый город, некоторые фамилии тут живут столетиями, и нет ничего удивительного, что у многих в закромах сохранилось немало разной ценности текстов, часть из которых пережили даже Давлетовский пожар 16 века. В моей истории очень много письменных памятников старины погибла в пожаре 1812 года, здесь же историческую память, воплощенную в письменных носителях, удалось сохранить, консолидировать и организовать в такой форме, чтобы и потомки тоже могли приобщиться.

Центральным экспонатом тут было «Слово о полку Игореве», в этом варианте истории сохранившееся в целости и сохранности. Учитывая не слишком большое количество написанных предками текстов, дошедших до нас из тьмы веков, переоценить значение этого исторического памятника было просто невозможно.

В целом же, продолжающаяся перестройка древней столицы явно пошла городу на пользу. Центр Москвы приобрел какой-то узнаваемый стиль, окраины активно строились и расширялись за счет промышленных районов, превращение в важнейший железнодорожный и логистический узел – а без этого обойтись никак бы не получилось – вдохнуло в ранее медленный и патриархальный город новую жизнь. Общее население уже перевалило за 750 тысяч человек, и было понятно, что до середины столетия Москва вслед за Питером вполне может перешагнуть отметку в миллион человек.

Следующую остановку я сделал в Курске, где как раз строился большой патронный завод, чья продукция должна была в теории закрыть потребности армии в боеприпасах к ручному оружию. Царьградская война показала, что расход патронов уже в эти времена начал зашкаливать, и было очевидно – во всяком случае мне так точно, – что далее ситуация будет только усугубляться.

А если мы хотим подсадить на свое оружие еще и союзников, потребность в боеприпасах к винтовкам и барабанникам перейдет из миллионной разрядности в миллиардную. И это я даже пока про пулеметы не вспоминал, пусть даже механические, с ними расход боеприпасов и вовсе улетает в космос.

Дальше с остановками в Харькове и Екатеринославе – на Днепре я успел поучаствовать в закладке строительства здания нового Политехнического института – императорский поезд наконец прибыл в Николаев.

Здесь на месте будущей столицы развернулась громадная стройка, «сожравшая» уже половину существовавшего на этой территории ранее населенного пункта. Оставшиеся же еще в целости дома были выкуплены в казну для заселения туда рабочих и инженеров, участвующих в возведении нового города.

Пока никакой красоты – нарисованной архитекторами на утвержденных мною эскизах – в реальности не просматривалось. Работа пока в основном шла на «нулевом уровне»: выравнивались площадки, рылись котлованы, укладывались трубы водопровода и канализации, готовилось место под фундаменты будущих правительственных знаний. Немного в стороне от города с учетом розы ветров готовилась к постройке угольная электростанция мощностью в целый мегаватт! Ее должно было хватить для оборудования уличного освещения, работы водяных насосов и проведения электричества с жилые дома, что глобально укладывалось в концепцию создания настоящего города будущего.

В процессе обсуждения концепта будущего города - в том числе и для того, чтобы придать ему совершенно уникальную узнаваемость - стандартная прямоугольная планировка была заменена на треугольную. То есть кварталы-микрорайоны образовывались не пересечением двух улиц под углом 90 градусов, а пересечением трех под углом шестьдесят. Это позволяло отказаться от костылей в виде диагональных проспектов, но в будущем потенциально могло усложнить трафик на "тяжелых" многонаправленных перекрестках. Поэтому там заранее предполагалось делать площади с кольцевым движением, что теоретически должно было решать проблему. При этом проспекты сразу закладывались такой ширины, чтобы вместить в себя и трамвайные линии и полосы для общественного транспорта и возможно в далеком будущем всякие, прости Господи, велосипедные дорожки, благо Николаев располагался на весьма плоской местности и с рельефом тут воевать не нужно было. А уж как метро под такими проспектами удобно будет строить, - просто рой прямые тоннели и делай пересадки на кольцах. Там же и место под станцию фактически зарезервировано с самого начала- красота!

Ну а остальная концепция оставалась в итоге неизменной. Микрорайоны шли в переменном - назвать его шахматным, учитывая конфигурацию улиц, теперь было сложно, но основная идея осталась той же - порядке, чередуя условно частную застройку и общественные пространства. Под последним подразумевались не только парки и скверы, хотя деревьев предполагалось в ближайшие пять лет высадить в городе и вокруг него около миллиона штук, но и всякие театры, храмы, стадионы, школы, ипподромы вокзалы и прочие подобные места.

Сама стройка при этом на данном этапе выглядела весьма уныло, учитывая еще и время года, когда мы с семьей добрались до Николаева. Конец осени на северном берегу Черного моря – это постоянные дожди и холодный влажный ветер и средняя температура в 5-6 градусов. Гораздо приятнее, чем в Питере, - среднегодовая температура Николаева выше на целых 4,5 градуса, что достаточно много - но тоже далеко не Сейшельские острова.

- А здесь у нас казарма и чуть дальше склад боеприпасов, - командующий стройкой инженер-полковник был очевидно не рад появлению высоких гостей, но экскурсию проводил со всем тщанием.

- А скажите, Павел Степанович, почему орудия этой батареи стоят на открытой площадке без всякого, по сути, прикрытия? Неужели нельзя было сделать какие-нибудь щиты или вообще колпак из бетона соорудить, чтобы совсем исключить любую опасность ответного обстрела с моря?

- Хм… Ваше императорское величество… Но так никто не делает…

Я мысленно погасил вспышку раздражения и пожал плечами. Апелляция к этому аргументу, она только для человека из будущего кажется откровенно глупой, на практике же это фактически отсылка к опыту предыдущих войн, который был наработан большой кровью. Способностью же смотреть шире в такой ситуацию обладают только отдельные избранные гении, коих во все времена было совсем не много.

- Никто не делает пока. А если мы покажем пример – сразу начнут копировать. Считайте это приказом – нужно доработать проект, улучшить защиту батареи и повысить ее устойчивость к огню корабельной артиллерии.

- Есть, переделать проект, ваше императорское величество, - полковник вытянулся по стойке смирно хоть в глазах его можно было легко прочитать все, что он думает о самодурстве начальства, которое приперлось и начинает раздавать советы, хоть и ничего не понимает в военном деле.

В январе 1843 года я совершенно случайно оказался на Галлиполийском полуострове, где продолжались работы по превращению его в одну большую, фактически, крепость. Вообще активно застраивалась вся зона проливов: за прошедшие три с половиной года сюда на берег Мраморного моря было переселено около ста пятидесяти тысяч человек по целевой программе, еще под двести тысяч русских подданных переехали самостоятельно.

В большинстве своем это были столичные вельможи и просто богатые люди – а таких в империи было не мало - которые торопились прикупить себе недвижимость в потенциально самом лакомом уголке империи. Активно начала застраиваться береговая линия, как грибы после дождя тут стали расти разного рода дворцы, загородные виллы и прочие места отдохновения. Вместе с ними появилась и соответствующая инфраструктура обслуживания, создавать которую приходилось, по сути, с нуля, поскольку живущие тут ранее мусульмане уже в массе своей были выселены на азиатский берег пролива.

В самом Царьграде на улицы древнего города тоже очень быстро вернулась жизнь. Сюда был переведен штаб Черноморского флота со всеми положенными ему службами, которые к тому же были еще и существенно расширены. Просто, потому что теперь зона оперирования этого морского соединения не замыкалась только одним водоемом, а увеличилась до размера всего Средиземного моря и выходила в Атлантический океан. Активно перестраивались доставшиеся от турок в наследство верфи, строились новые промышленные предприятия. Население города, упавшее было до ста пятидесяти тысяч человек резко отыграло обратно и всего за три года достигло трехсот тысяч душ.

Что касается меня, то для императора был построен новый небольшой дворец на берегу Золотого рога, во внешнем виде которого достаточно гармонично соединились русские и османские архитектурные традиции. Некоторые горячие головы прилагали вовсе снести Топкапы и построить новое здание на том же месте, однако от такого варварства был уже не в восторге я. В бывшем дворце турецкого султана предполагалось обустроить большой музей истории Ромейской империи, наследниками которой уже совершенно официально стали Романовы.

Ну а что касается береговых батарей, обустраиваемых на месте старых турецких укреплений, то от их посещения у меня остались очень двойственные впечатления. С одной стороны, по сравнению тем, что было – земляные валы и бронзовые дульнозарядные пушки – новые батареи выглядели гораздо более солидно. Обильное использование железобетона разделенные под каждое отдельное орудие дворики, вынесенные вперед пункты наблюдения, связанные с батареями телеграфными машинами, большие прожекторы способные и ночью подсвечивать цели в проливе, утопленные в землю склады и казармы для личного состава. Сразу виден прогресс.

С другой – непонятно что мешало посмотреть еще чуть дальше. Добавить орудиям стальные противоосколочные щиты как минимум, а лучше закрыть их бетонные казематы. А то и полноценную орудийную башню изобразить. В конце концов на суше нет никакого смысла бороться за экономию веса, как на кораблях, можно сделать тяжелую многотонную башенную конструкцию, которой хоть как-то навредить с воды будет невозможно еще лет тридцать. До начала внедрения действительно мощной корабельной артиллерии, или вообще до по появления авианосцев и возможности бомбить спрятанные в глубине суши и прикрытые неровностями рельефа местности стальные конструкции.

В общем, наши генералы как это обычно бывает, готовились к прошлой войне и совсем не торопились внедрять какие-нибудь действительно полезные новинки. Я же со своей стороны взял вопрос на контроль и отдал приказание военному министру начать разработку универсальной башенной береговой батареи, которую предполагалась вооружить в будущем двумя перспективными 150-мм орудиями. Идея заключалась в том, чтобы на серийной конструкции, предполагающей наличие снарядного погреба и лифта для подачи снарядов, действующего от собственной паровой машины, изрядно сэкономить. Длина побережья империи, которое так или иначе нуждается в защите, составляет многие тысячи километров, а потенциальное количество необходимых для этого батарей исчисляется сотнями. Глупо каждый раз выдумывать что-то новое, проще и дешевле изобразить стандартную конструкцию и размножить ее в необходимом количестве.

В результате всего вышеперечисленного уже в следующем 1844 году была принята большая программа по укреплению береговой линии, включающая в себя постройку двух сотен береговых батарей нескольких позиционных районах. В Эгейском море, на Балтике, на севере и на Тихом океане.

Весной 1843 года стартовала очередная стадия налоговой реформы, которая растянулась уже фактически на полтора десятилетия.

Продолжая основную канву предыдущих преобразований, в результате которых значительная часть налогового бремени была переложена с самых бедных слоев населения, на более обеспеченные, на этот раз был отменен солевой сбор и еще кое-какие мелкие прямые и косвенные налоги, от которых вреда было существенно больше, чем пользы.

Так, например, можно рассмотреть поближе налог, собираемый с солеторговцев. Ежегодно в империи производилось примерно 160-200 тысяч тонн соли, при этом сбор – немного отличавшийся от губернии к губернии – в среднем составлял 80-100 рублей с тонны. То есть весь налог давал в казну около 15 миллионов рублей, а в реальности примерно на 30% меньше. Далеко не все можно было собрать на практике, да и администрирование этого налога также обходилось в изрядную копеечку.

При этом нужно понимать, что Россия, не смотря на все преобразования последних десятилетий, оставалась страной аграрной и достаточно бедной. Соль же, кроме того, что это крайне необходимое для самого функционирования организма химическое соединение, еще и зачастую самый доступный консервант, с помощью которого крестьяне делали запасы на зиму. Без соли или при невозможности ее купить из-за высокой цены, крестьянина может ждать совсем невеселое голодное существеннее в холодную часть года.

Не зря еще в середине 17 века при попытке ввести налог на соль по стране прокатилась волна бунтов, важность этого продукта объяснять никому было не нужно уже тогда. Поэтому отмена солевого налога была встречена в стране с большим энтузиазмом и вызвала резкий рост ее производства в том числе и с целью экспорта заграницу. К началу 1850 добыча соли достигла 300 тысяч тонн в год, а еще через десятилетие утроилась и доросла до миллиона тонн, что в итоге практически нивелировало убытки казны за счет таможенных и других поступлений, связанных с солевой промышленностью.

Тут я лично тоже, нужно признать, приложил свою руку. То, что в районе Бахмута имеются громадные залежи этого ценного сырья, я знал из прошлой жизни – по узнаваемости с бело-синей 1,5 килограммовой бумажной пачкой соли из Артёмовска могла, наверное, сравниться только бело-оранжевая пачка соды из Стерлитамака, – поэтому начать там добычу было фактически делом техники.

Вместо старых налогов для замещения выпадающих из бюджета доходов был введен новый, пока только один, но и его оказалось достаточно, чтобы устроить очередную волну недовольства в высшем свете. Согласно принятой норме налогом облагалось наследуемое имущество стоимостью от 1000 рублей, поэтому большая часть крестьянства опять же фактически от него была освобождена. Кроме того тут, второй раз в российской практике была применена прогрессивная ставка налогообложения. Чем дороже было наследуемое имущество, тем налог выше. Плюс учитывалась еще степень родства между умершим и наследником – если при родстве первой степени налог был минимальным, то с увеличением этого показателя, мог вырасти более чем в два раза.

Если же суммировать все переменные, учтенные в этом налоге, то его ставка могла колебаться от 0 до 15%. Последнее было, с какой стороны не посмотри, весьма весомым обременением. С другой стороны, администрирование нового налога на наследство было не в пример проще, а значит и более выгодным для государства.

Главной же внешнеполитической новостью в эти месяцы стало подписание договора о свободной торговле между Австрией, Баварией и той частью швейцарских протестантских кантонов, которые совсем недавно проиграли войну за объединение страны в полноценную федерацию.

Лично для меня, ничего подобного в оригинальной истории не помнившего, это стало настоящим громом среди ясного неба, тем более, что и разведка полностью упустила эти интеграционные движения на юге Германии. Впрочем, СИБовцев тут упрекать сложно, их основные усилия в этот момент были направлены совсем на другие направления. Англия, Франция, Северная Америка и даже Китай были куда более приоритетными целями по сравнению с окончательно потерявшей всякий политический вес Австрией или никогда его особо и не имевшей Баварией.

С другой стороны, если посмотреть чуть глубже, такой политический выверт был более чем логичным. Вену и Мюнхен объединяло то, что они как бы не входили ни в один из сформировавшихся на континенте экономических блоков. При этом с запада южные немцы упирались во Францию с сателлитами, с востока – в Русско-Прусский таможенный союз, выход к Северному морю был окончательно утрачен после последней войны, не удивительно, что обе монархии стали искать возможности как-то ускорить экономическое развитие.

Ну и плюсом тут шла языковая общность. Если Берлин окончательно отказался от использования «немецкого» языка и перешел на «прусский», Берг и Вюртемберг под французским протекторатом и вовсе стремительно галлизировались, внутри этих двух стран тоже появился немалый запрос на оформление собственной идентичности. Было бы странно не найти эту идентичность в «отдельном от общенемецкого» Австро-Баварском языке. Можно сказать, что Вена и Мюнхен всего лишь поддержали уже сформировавшийся тренд, причем сформировался он отнюдь не без помощи из России.

Тут, конечно, в очередной раз показала себя вся "полезность" династических уз. Казалось бы Анна Павловна стала полноправной регентшей в Вене и начала активно влиять на все процессы в стране. Куда она будет поворачивать государственный корабль? В сторону России, своей родины? Как бы не так - наоборот от нас. Если даже кровные родственники так себя ведут, то чего ожидать от совсем уж ни к чему не обязывающих брачных союзов.

Как потом выяснилось, изначально речь шла даже о более широком союзе с подключением в него Сардинского королевства, однако тут кроме языкового вопроса нашелся еще и геополитический. Милан с большим интересом наблюдал за развитием ситуации на юге итальянского сапога, где продолжалась вялотекущая война между континентальным Неаполем и отделившейся от него Сицилией. Война, как это часто бывает, резко ослабила все стороны конфликта, и сардинцы вполне резонно рассчитывали в будущем поживиться за счет южных соседей и закончить таким образом объединение Италии под одним скипетром.

Пока Милан после последней революции и последующей за ней неудачной войной с Францией на новые военные авантюры был просто не способен, но и от своего интереса в расширении за счет остальных итальянских государств тоже не отказывался. Тем более ситуация там тоже складывалась, как сказали бы в будущем, «революционная».

Перманентно кипела Папская область. Теократическое государство по самую макушку погрязло в коррупции, при этом напрочь игнорируя идущие вокруг процессы, связанные с индустриализацией и модернизацией. Фактически Папская область оставалась отсталым феодальным образованием, чей государственный долг к тому же рос от года к году и хоть как-то перекрывался только внешними поступлениями от расположенных в других странах епархий. Здесь регулярно случались крестьянские восстания, а часть территорий уже пару раз открыто заявляла о желании отложиться и «уйти» к Сардинскому королевству. От полного разложения эту страну спасало только покровительство Парижа и лично молодого императора французов, который видел во влиянии на папу еще один способ легитимизации собственной власти. Если бы не французы, вероятность того, что Сардинцы бы уже сожрали Папскую область, была крайне велика.