Ночная вахта

Глава 4 Весла и револьверы

Меня разбудил дождь и вопли.

— И этот сдох! Точно вам говорю — вон, скорчился весь в грязи.

Орал-надрывался Сэлби. Видимо, в лагере что-то случилось.

— Спокойнее, мой друг, — призвал солдата сдержанный доктор. — Если взглянуть на всех нас, то сдается, мы тоже не по Гайд-парку гуляли. Не к чему раньше времени нервничать. Энди болен и обессилен, возможно, он просто в забытье…

— Да плевать мне на Энди, дохлый он или еще не совсем, я не собираюсь приближаться к его грибной заразе! Ему и оставалось-то от силы пару дней дышать и охать. Я вам про другое толкую: Болота нас подлавливают. Подкрадываются и душат по одному. Клянусь, я на посту и глаза не сомкнул, а лейтенанта-то… Сами видели!

— Чего ж не видеть, — сумрачно согласился шкипер. — Я же люк каюты и вскрывал. И видел, и записал в вахтенный журнал: скоропостижно испустил дух наш лейтенант Келлог. Отдал богу душу как истинный джентльмен — чинно, в своей собственной постели.

— Где чинно⁈ Где⁈ Да он грязью и тиной захлебнулся! — взвизгнул Сэлби. — Причем помер в совершенно сухенькой, запертой каюте. Дьявольщина, я как увидел его, так мороз по коже. И эти его гляделки вылупленные… Ты записал в свой журнал, старый пердун, что лейтенант наглотался ила по самое горло?

— Я все записал! — взревел мистер Магнус. — И как он выглядел, и что малость обделался перед смертью. Не тебе меня учить заполнять вахтенный журнал, жирный недоносок! Поживи с мое…

— Спокойнее, джентльмены! — встрял Док. — Утро выдалось не из лучших, но проявим британское мужество и здравомыслие. Раз мы еще живы…

— Я тоже еще жив, — счел уместным вставить я. — А что случилось?

— Значит, этот еще разговаривает, — пробормотал Сэлби. — Ладно, черт с ним. Вернемся к катеру. Как бы там волонтеры глупостей не натворили.

— Но что случилось? — спросил я, силясь приподняться на локте.

— Позже, Энди, — пообещал Док. — Я принесу чай и все растолкую. Пока нам нужно уладить кое-какие дела и принять план действий.

Чавкающие шаги удалились, от катера донесся невнятные, но громкие голоса. Что-то мои спутники не на шутку разнервничались.

По листве и воде шуршали струи дождя, сильного, но, к счастью, не слишком холодного. Я попытался закутаться в промокшее насквозь одеяло и с удивлением сообразил, что вполне осведомлен о причинах волнения в лагере. Да, смерть лейтенанта — немаловажное событие и я о нем кое-что знаю.

Мой взгляд упирался во тьму, задница мокла в расширяющейся луже, торопиться было некуда. Вышеперечисленные обстоятельства располагали к неспешному логическому анализу и осмыслению сложившейся ситуации. Во-первых, я, несомненно, убийца. Никакого раскаяния и угрызений совести я не испытывал: придушить Келлога мне сейчас казалось делом гадким, но естественным. По сути, палить из ружей по зайцу-кочковику, не сделавшему нам ничего дурного, куда как омерзительнее. Ладно бы мы болотного прыгуна в пищу употребили или сделали из его шкуры башмаки…

В общем, гордиться убийством лейтенанта я не собирался, но определенное трудовое удовлетворение чувствовал. Хуже было то, что теперь меня повесят. Ночью мне здорово повезло, но я был уверен, что оставил следы. Возможно не явные — я старался как мог — но для слепца многие действия становятся непреодолимо сложными. Сейчас в лагере разберутся, что к чему и вернутся сюда с веревкой. Ха, не об этой ли милости я грезил вечером?

Самое странное, что теперь умирать мне абсолютно не хотелось. Ну, разве что самую капельку — из-за проклятой лужи подо мной. Я заворочался, пытаясь нащупать бугорок повыше, свернулся плотнее и задремал…

Меня разбудил Док:

— Эй, Энди, ты в сознании?

— Кажется, да, — сипло ответил я.

Мне в руку вложили пару галет, сунули кружку с порядком остывшим чаем.

— Итак, мой юный друг, эта ночь стала последней для еще одного члена нашей злосчастной экспедиции, — с некоторой осторожностью, как истинно тяжелобольному начал Док.

— Я понял. Лейтенант Келлог отправился на небеса или куда там его определили, — пробормотал я, размачивая фанерную галету.

— Именно. Причем наш командир оставил нас при весьма загадочных обстоятельствах. Можешь что-то сказать по этому поводу?

Голос доктора звучал ровно. Даже слишком ровно. Возможно, мне так кажется или слепота добавила чуткости моему слуху?

— Сэр, вряд ли я могу сказать что-то дельное. Да и что толку в разговорах? Что с лейтенантом, что без него, выкрутиться из нынешнего паршивого положения нам будет непросто. Или вы считаете, что со смертью Келлога мы потеряли последние шансы?

Доктор молчал. Весьма долго. Я чувствовал его взгляд. Плевать, догадывается он или нет, мне терять нечего. Наконец, Крафф принялся чиркать фосфорными спичками, раскуривая свою трубку. Потом он задумчиво сказал:

— У лейтенанта Келлога имелось свое собственное видение ситуации. Сугубо военное и весьма прямолинейное. Возможно, из-за этого он и умер. Полагаю, высший суд разберется с этим вопросом. В свое время. А пока мы в тупике и недурно бы найти достойный выход. Кстати, дождь закончился. Дай-ка я осмотрю твои глаза.

— Есть ли смысл, сэр? — вздохнул я, покорно подставляя голову.

У меня имелись веские подозрения, что Доку куда интереснее посмотреть на саму повязку, чем на мои никчемные органы зрения. Снимал ли я бинты и могу ли я видеть на самом деле — вот какой вопрос всерьез волнует доктора.

— Ну-ну, Энди, не отчаивайся. Глаз — весьма тонкий и малоизученный орган. Сейчас ты во тьме, а завтра, кто знает… Современная наука далеко не все способна объяснить.

Когда он снял тампоны с моих глазниц, я судорожно вздрогнул — боль никуда не ушла, меня снова прожигало и высверливало огненными бурами до самых глубин мозга.

— Сейчас наложу новую мазь и закрою, — заверил Док. — Что, так больно?

— Откровенно говоря, да, — признался я, стискивая зубы. — Словно каленым железом выжигает. А вы-то что скажете? У меня еще есть глаза-то?

— Несомненно. Красноты чуть меньше, воспаление явно идет на убыль. Меня немного беспокоят зрачки…

— Что с ними такое?

— Сложно сказать. Энди, ты слишком многого требуешь от такого доктора как я. По сути, я весьма далек от профессиональной офтальмологии.

— Понятно. Что ж, буду ждать специалиста, — вздохнул я, чувствуя как медленно отступает боль — на глаза легла вата с мазью, голову начали стягивать привычные витки повязки. — В любом случае, спасибо, сэр. Без вас я бы уже околел. Даже не успев обделаться.

Доктор только хмыкнул.

Чрезвычайно бережно дожевывая вторую галету, я думал о том, что ко мне начинает возвращаться аппетит, и слушал шум, доносящийся из лагеря. Разборчиво оттуда доносились лишь ругательства, но было вполне очевидно, что оставшиеся в живых имеют очевидные разногласия и спор затягивается. При живом лейтенанте лагерь вел себя куда спокойнее — на сквернословие и крик сохранялась офицерская монополия.

О чем они там спорят? Мне-то все равно. Они остались по одну сторону границы бытия, мы с моим дорогим другом Келлогом и остальными сгинувшими спутниками, числимся по другую.

Тут отсутствие боли в голове и остатки здравого смысла подсказали, что в моих рассуждениях зияет явное противоречие. Если я умер и все мирское мне безразлично, отчего мои помыслы все время возвращаются к съеденным галетам? Да еще с такой настойчивостью возвращаются, что слюну не успеваю сглатывать. Нет, нужно поразмыслить о ближайшем будущем. Раз я все равно никуда не тороплюсь.

Я представил игровой стол, расстановку шаров, заставил себя забыть об отыгранных, сбитых в лузы людях…

Скверно. Ситуация выглядела так, что я попросту не находил приличных комбинаций для продолжения игры…

Кто-то шел через кусты. Судя по осторожному шлепанью босых ступней, кто-то из волонтеров. Особо сообразительный гребец решился позаимствовать у беспомощного умирающего одеяло? Инвалид будет возражать.

— Эй, Энди, жив ещех? — вежливо поинтересовался гость.

— Жив, — заверил я. — Хотя и не в лучшей форме. Гуляешь, Сан?

— Та нахтут гулять, жопкругом, бятот остров. Можнох присесть нах?

— Присаживайся, тут, насколько я помню, места хватает. Есть что сказать?

Гребец, посапывая, присел рядом. От него пахло тем горьковатым жиром, что неизменно использовали в своих ритуалах волонтеры. Не особо приятно, но можно привыкнуть. Я чувствовал нерешительность гребца.

— Так что там, Сан? Уже решили, что нужно делать?

— Вот и я о том, нах, — сердито фыркнул волонтер. — Сэр Сэлби требует идти на ялике. Нах, точнее: им идти, нам оставаться. Их трое, им одного гребца не хватает, блнах. А вы и я остаемся, охраняем катер до прибытия нахпомощи. Вы выздоравливаете и нами, двоими, командуете.

Я не выдержал и засмеялся. План был довольно предсказуем, как раз в духе Сэлби, но вот то, что я остаюсь не подыхать, а командовать, мне не позволила сообразить природная скромность.

— Отличный план! Главное, нам с тобой работать и грести не нужно.

— Ну, нах. И у нас будет отличный склеп с каютами, мля его, — согласился волонтер. — Околеем с удобством.

— Они тоже околеют. Дойти на ялике до полкового лагеря, все равно что на пеликане туда пытаться долететь.

— Сэр-шкипер так нах и говорит, — прошептал Сан. — Отказывается уходить. Говоритх, «только катер спасет», мляего.

— Разумно. Я бы с ним согласился. А что говорит Док?

— Молчит онх, — мрачно пояснил гребец. — Сэр Сэлбих говорит, что уже принял решенье. Пока вода высокая нахеб.

— Слушай, а почему Сэлби — определенно сэр, а шкипер и доктор не особенно поднялись? — на всякий случай уточнил я, в общих чертах уже понимая, что произошло.

— У Сэлби револьвер лейтенантах. И ключи от ящика с патронами, мляего. Говорит, в револьвере шесть особых офицерских зарядов — осечек, нах, не будет.

— Решительный человек, — согласился я. — И стойкий. Такому можно доверять. Уйдет, дойдет, сразу вернется с помощью. Если о нас вообще еще будет помнить, когда доплывет до соседней протоки.

— Я о том же, — печально пробормотал гребец, даже забыв добавить свое молитвенное «х». — Он, сука, труслив как крыса.

— Но ялик может и не уйти в этот поход, — ободрил я. — Не все согласны. Кстати, а что говорят твои сородичи?

— Они… — Сан звучно сплюнул. — Думают, нах, что кто-то из них гребцом пойдет. Они с виду, мля, крепкие. Надеются, бнахе.

— Думаю, нам тоже стоит надеяться и уповать. Не на них, конечно, надеяться, и не на здравомыслие револьверного сэра Сэлби. Просто сама лодка может не уйти. Мы же на Болотах, тут всякое случается.

Гребец задумался. Мы сидели в тишине — в лагере тоже стало потише, должно быть спорщики охрипли и решили выпить чаю. Сан тронул меня за плечо:

— Полдник хочешь?

— Что? — удивился я.

— Полдник. Малый перекус. Нам в детсаду давалинах, — он тяжко вздохнул и сунул мне что-то в руку.

Смысла его слов я наполовину не понял, да и догадаться, что такое полумягкое и корявое мне даровали не смог. Но пахло съестным. Помяв крошечное угощение я, наконец, уразумел — лягушачья лапа.

— Съедобно, я нах проверял. Нормальная лягуха. Животный белок, хоть и мелкийх, — заверил гребец.

— Спасибо, — искренне поблагодарил я. — Съем попозже. Пока, вернемся к лодке и храброму сэру Сэлби. Я вот подумал: часового у нас нынче нет, в лагере беспорядок и мало людей, занятых делом. Что-то может потеряться или сломаться.

— На компасе и стволах он, мляегонах, сидит. А лодку портить рискованно, — прошептал недурно, хотя и медленно соображающий волонтер. — Ялик — нахшанс. Пусть и мизерный. Жаль ялик.

— Это верно, добротный ялик. Как можно его портить⁈ Ни в коем случае, это ж имущество Ее Величества! Да и солдат за лодкой особенно внимательно бдит. Но наш сэр Сэлби — солдат и герой. То есть, человек сухопутный и может упустить из вида, что лодки сами по себе не плавают. Весла хранятся там же?

— Мля! — дошло до славного волонтера.

Весла, во избежание глупостей и искушений, способных овладеть волонтерами во время их безнадзорных ночлегов на ялике, убирались на катер. Сегодня утро выдалось нервное, ялик никуда не ходил, следовательно, весла не доставали…

— Скорее всего, они в угольном бункере, — прошептал я. — Дверь там на простой задвижке, считай, открыта. Достаточно убрать пару весел и на оставшейся паре двинуться они не рискнут. Не выноси, а задвинь поглубже за паропровод и присыпь углем. Знаешь, что такое «паропровод»?

— А то, нах, — обиделся соучастник.

— Отлично. Сразу не догадаются, а чуть позже в планах на кампанию что-нибудь может измениться. Попробуешь?

— Ну, что жх ещех делатьнах, — заколебался Сан. — Проскочить мне на борт нахтрудновато.

— Отвлеку, — пообещал я. — Обойди с противоположной стороны, минут через десять я начну. Представляешь что такое «минута»?

— И минуту, и секунду. Хоть временную, хоть метрическую, нах, — угрюмо заверил Сан. — Я тупое, но образованное, мляменянах…

Поразмышляв о том, почему мне вообще почти ничего неизвестно о волонтерах, и о том, где и для каких целей их вообще вербовали, я решил что, возможно, они тоже настоящие шары в игре. Малой ценности, но тем не менее. Если у Сана получится, можно будет разыгрывать комбинации посложнее.

Выждав, я пополз к лагерю, на этот раз не скрываясь, хрустя ветвями и издавая душераздирающие стоны. Ближе к берегу я надрывно закричал:

— Есть ли тут кто⁈ Бога ради! Люди, люди⁈

Отозвался шкипер, потом меня обозвал «визгливым дьяволом» новоявленный сэр Сэлби. Стоя на четвереньках, я водил головой, подставлял звукам ухо и гнусил как умалишенный «Вы здесь? Вы все здесь?». Проклятье, самому себя слышать было противно. Меня хорошенько облаял новый командир, потом подхватила рука Дока и помогла встать. Мистер Крафф вел меня к моей «палате», я спотыкался и на всякий случай отчаянно вскрикивал, чтобы меня слышали в лагере.

Док посадил меня на одеяло.

— Это что было за представление, а, Энди?

— Приступ невыносимого отчаяния, сэр, — тихо пояснил я. — Мне вдруг приснилось, что я остался в полном одиночестве. Я вскочил, упал, пополз… Виноват, сэр. Запаниковал. С кем не бывает.

— Энди, если бы я точно не знал, что ты слеп, у меня появилось бы подозрение, что кто-то нагло дерзит и нарывается на грубость.

— Док, пожалуй, вы единственный, кого я уважал на борту «Ноль-Двенадцатого». Это правда. Могу еще раз извиниться. Но хочу напомнить, что больным свойственно делать глупости.

— Темнишь, парень. Ладно, я попробую догадаться, зачем ты это делал.

— Док, а я вот не могу догадаться, отчего вы выдерживаете нейтралитет. Так будет прогулка на ялике или вы не рискнете?

— Я не идиот, чтобы умирать от изнеможения и голода на веслах. Но Сэлби сейчас ведет себя примерно так же, как некто, вопивший «люди, вы где⁈». Пусть успокоится. Хорошо вооруженный умалишенный нам сейчас нужен меньше всего.

— Умалишенный может потерять револьвер.

— Этой ночью лейтенант потерял револьвер. Но нам пока это не особо помогло, — проворчал Док. — Кстати, Энди, ты думал над тем, что будет, если мы каким-то чудом все же вернемся в гарнизонный лагерь, но среди нас не окажется ни солдат, ни офицеров?

— Да, скорее всего нас станут крепко подозревать в дурных вещах. Но лучше вернуться в тюрьму, чем превратиться в здешний ил.

— Не уверен. Уж в тюрьму-то нас в любом случае не вернут. Ты и сам это понимаешь. В тюрьмах есть уши, а мы можем наболтать лишнего. Пожалуй, нам стоит в будущем держать на уме иной курс. Компас-то у нас определенно имеется. В отличие от катера. Поразмысли над этим.

— Много ли толку от размышлений слепца?

— Не болтай. Если ты пережил эту ночь, значит, кризис миновал, и дело повернуло на поправку. С тобой явно что-то происходит, но я бы не назвал это процесс «ухудшением».

— Буду надеяться, сэр.

Док двинулся к лагерю, а я спросил вслед:

— Так лейтенант потерял револьвер или нет?

— И да, и нет. Полагаю, в нужный момент лейтенант Келлог не смог добраться до своего оружия. Не знаю, отчего ему взбрело в голову вынуть «веблей» из кобуры и сунуть под подушку. Наверное, хотел, чтобы оружие было поближе, под рукой. Никогда не изменяй своим привычкам, Энди. И помни, что наш новый командир не так бесполезен как кажется. Он — свидетельство нашей честности и пропуск в Англию. Не будем с ним ссориться. Пока, по крайней мере.

— И в мыслях не имел ссориться с этим здоровяком, — заверил я.

Доктор ушел, а я сунул в рот лягушачью лапку и задумался. Впрочем, от расстановки шаров меня отвлекала лягушатина — лапа оказалась на диво вкусной, косточки почти таяли на языке. Вот только соли было маловато.