Ночное дежурство

Глава пятнадцатая

Джил

– Мамочка, тебе обязательно работать всю ночь?

– Не переживай, Бриони. Со мной все будет отлично. Я поспала, пока ты была в школе.

– Но ты в самом деле, правда-правда, должна идти?

– Мы все работаем. У нас завтра комиссия, я ведь тебе говорила, такое бывает и у вас в школе. И ты же знаешь, как стараются ваши учителя, чтобы все выглядело как можно лучше. И это хорошо, если только не просто показуха, как ты считаешь?

– Я думала, ты захочешь помочь мне с заданием для школы. Я люблю, когда ты подсказываешь мне удачные слова.

– И я помогу. Честно слово, милая, я же ненадолго, и ты знаешь, что я недалеко. В чем же проблема?

– Я люблю, когда ты читаешь мне перед сном.

– А разве ты не любишь, когда тебе читает папа? Раньше любила.

– И до сих пор люблю. Но тебе приходится работать, потому что он дает нам слишком мало денег?

– Бриони, не знаю, достаточно ли ты взрослая, чтобы это понять…

– Достаточно! Мисс Диккенс говорит, я очень взрослая для своего возраста.

– Что ж, хорошо, тогда попытайся понять: я больше не хочу зависеть от твоего отца или от кого-то еще, если только у меня не будет иного выбора. Чем больше я зарабатываю сама, тем я счастливее.

– Я хочу, чтобы ты была счастлива.

– Как ты сама понимаешь, я хочу для тебя того же, и так и будет, если я смогу покупать нам больше разных вещей, правда? Чем лучше я работаю, тем скорее получу повышение. Так уж устроен мир.

– Это ты мне говорила.

– Хочешь поговорить о чем-то еще, пока не пришел отец? Что тебя тревожит на самом деле?

– А вдруг я не смогу уснуть.

– Почему это? Может, есть какая-то другая причина, почему ты не хочешь ночевать у отца? Если так, мне нужно знать, а тебе не нужно бояться сказать мне. Есть что-то еще, Бриони?

– Вдруг мне приснится сон.

– Почему ты так думаешь? И почему именно там?

– Мне снился вчера.

– И ты проснулась? Прости, Бриони, должно быть, я слишком крепко спала и не услышала. Что тебе снилось, милая?

– Мы с папой не могли найти тебя в магазине.

– Может, у меня был выходной?

– Нет, это была сегодняшняя ночь, и я волновалась за тебя, потому что было темно.

– Темно не будет. В магазине всегда горит свет, и, если помнишь, на улице перед ним еще есть прожекторы.

– Мы ничего не видели. Я уверена, там было темно. Я слышала, как ты зовешь на помощь, но не могла до тебя добраться, а потом я не могла найти и папу тоже.

– Может быть, из-за тумана? Должно быть, ты запомнила туман. Думаю, папа тебя нашел, и я тоже, просто ты проснулась раньше, чем это случилось.

– Нет, он искал другую женщину.

– Какую другую?

– Ту, которая одевается в кожу.

– Ты говоришь о Конни? А что ты о ней знаешь?

– Я слышала, как она говорила с папой в тот день, когда в магазине проводили викторину.

– А после ты где-нибудь ее встречала?

– Нет, мамочка. Только тогда.

– Интересно, откуда тогда такое впечатление, – произносит Джил, и дверной звонок словно вторит ей, отрывистый, как ругательство.

Бриони свешивает со скрипучего ротангового дивана босые ноги и спрыгивает на пол.

– Я просто в туалет, – говорит она, как говорит всегда перед неизбежным выходом из дома, и бежит наверх.

Джил хочется оттянуть момент, когда придется открыть дверь в ответ на звонок, который прозвучал неоправданно властно, на что не имеет никакого права, однако ей нужно перемолвиться с Джефом парой слов наедине. Она быстро проходит через короткий коридор, украшенный акварельными и карандашными рисунками Бриони: девочки верхом на пони, – хотя она постоянно уверяет Джил, что вовсе не хочет пони, даже если бы они могли себе его позволить, ни в собственность, ни напрокат. Джил поворачивает замок, входная дверь по обыкновению застревает на полпути, цепляясь за какое-то непонятное препятствие, затем широко распахивается, и она видит, как Джеф наклоняется, чтобы выдернуть пучок одуванчиков из трещины в дорожном покрытии.

– Это необязательно, – произносит она.

– Из-за них дорожка выглядит неопрятно.

– Да оставь. Бриони любит разбрасывать семена. – Брови у Джефа шевелятся, и этого достаточно, чтобы она невольно прибавила: – Думается, тебе такое не чуждо.

– Даже не думал, что тебя до сих пор волнует, где и что я сею.

– Хочешь сказать, волноваться надо было, пока мы жили вместе? Не отвечай. Я не хочу знать, – говорит Джил и раздражается еще сильнее из-за попытки сдержаться. – Только если это не кто-то, кого я знаю.

– Почему тебе это пришло в голову, Джил? Ты говоришь так, словно я нарочно хочу тебя задеть.

В его глубоких карих глазах отражается легкая обида, однако это больше на нее не действует.

– Бриони, похоже, уверена, что это кто-то из наших общих знакомых.

– Она сильно заблуждается. И ты же не думаешь, что я стал бы знакомить ее с кем-то из… – В его взгляде отражается какая-то мысль, которую он старается скрыть. – Я сделал все возможное, чтобы она ничего не знала о моей личной жизни, – заверяет он.

– Какой в этом смысл, если ты ведешь эту самую жизнь там, где я работаю, да еще и в присутствии Бриони.

– Но я же не знал, понимаешь. В смысле, ничего же не было. И я теперь даже близко не подойду к магазину, если тебе от этого легче.

– Хочешь сказать, все случилось уже после и меня это никак не касается.

– Не совсем так, но в целом, да.

– Интересно, ты хотя бы немного понимаешь, насколько усложняешь мне жизнь? Судя по всему, нет, но я не склонна считать это оправданием.

– Не знаю, не вижу никакой проблемы. Мы же взрослые люди, и мне казалось, мы в состоянии вести себя соответственно.

– Может, начнешь прямо с этой минуты? – В Джил остается еще столько не выплеснутого гнева, что она выпаливает: – Жаль, что мои родители не приедут на зимние каникулы. Я бы лучше оставила Бриони с ними.

Наверху сливается вода в унитазе, словно смывая последнее замечание Джил. Джеф, судя по его виду, готов одарить ее понимающим взглядом, отчего она злится еще сильнее. Ее так и подмывает запретить ему появляться на рождественском спектакле Бриони – и пригрозить, что сама уйдет из зала, если он не послушается. Но вместо того она кричит:

– Бриони, поторопись! Я хочу поставить дом на сигнализацию.

Ей становится стыдно за такой резкий тон, когда появляется Бриони с рюкзачком своих вещей, из которого торчит потертая голова плюшевого мишки, желающего знать, куда его несут, чтобы согревать хозяйке постель. Бриони ждет вместе с отцом на дорожке, пока Джил вводит цифры, обозначающие дату их с Джефом расставания. Не успевает Джил запереть дверь, как Бриони роняет свой рюкзак и кидается к ней, обнимает с такой силой, словно желает, чтобы они обе пустили корни на этой дорожке.

– Все будет отлично. Настоящее приключение, – говорит Джил и гладит Бриони по голове, пока ее объятия не слабеют настолько, чтобы она могла высвободиться. – Увидимся завтра после уроков.

Бриони стоит рядом с «гольфом», где уже сидит Джеф, дожидаясь, пока Джил заведет свою «нову». Когда машина Джил отъезжает от тротуара, Бриони вскидывает свободную руку в робком прощальном жесте, и Джил старается убедить себя, что это вовсе не безнадежная попытка ее остановить. Должно быть, Бриони гораздо острее воспринимает каждое напоминание, что родители больше не вместе, чем думала Джил. Когда они вернутся домой и Джил отоспится после ночной работы в магазине, надо будет обстоятельно поговорить.

Ночь прозрачная, словно тончайший лед. Вдоль всей их улицы, не говоря уже о центральных проспектах, окна домов превратились в святилища деревьев. Разноцветные гирлянды расцветают на ветвях или вьются по оконным рамам, в одном из палисадников несколько гномов стоят в окружении фонариков, которые раскрашивают их в зеленые оттенки мха, или покрывают синяками, или даже обдирают до красного мяса. Обычно в конце года в мысленном списке покупок Джил есть елка. Сейчас она не вспоминает о ней, видимо потому, что в «Текстах» почти не ощущается приближение Рождества. Она ожидала, что Вуди захочет выжать побольше из грядущего сезона праздников, но магазин словно застрял в октябре, когда их впервые окутало туманом.

За десять минут Джил проезжает через Бери и выруливает на скоростную трассу. Она быстро минует несколько съездов, а потом движение застопоривается. В конце концов она взбирается на возвышенную часть шоссе, откуда вдалеке виден участок дороги рядом с Заболоченными Лугами. Если здесь туман лишь слегка отливает красным, то туда тянется блестящая рана – тормозные огни сотен еле-еле ползущих автомобилей. Джил включает приемник и настраивает на местную волну. Несколько минут «нова» ползет под аккомпанемент народной песни о единственном воине, уцелевшем в битве, после чего приемник выдает обстановку на дорогах:

– Трасса М62 к востоку от пересечения с Одиннадцатым шоссе закрыта из-за аварии с участием нескольких автомобилей. Полиция сообщает, что в ближайшие несколько часов трасса открыта не будет. Водителей просят пользоваться объездными маршрутами.

Как раз там расположены Заболоченные Луга. Очень хочется воспользоваться новостью как оправданием, чтобы не ехать в «Тексты» на ночь и сообщить об этом Бриони, но это несправедливо по отношению к остальным работникам. Подъехав к следующему съезду с трассы, она направляется на шоссе Ист-Ланкастер, чтобы подъехать к торговому комплексу с тыла. Проходит меньше десяти минут, и она оказывается на шоссе с двусторонним движением, но пропускает поворот на Заболоченные Луга. Если там и есть указатели, они как-то не бросаются в глаза. Как только на разделительной полосе впереди показывается зазор, она поворачивает обратно, чтобы съехать на первую же боковую дорогу, которую она замечает только благодаря освещенной автобусной остановке. Похоже, этот участок дороги даже не имеет названия.

Но все же это путь к Заболоченным Лугам. И уже скоро это становится ясно по сгустившемуся туману. Высокие живые изгороди с шипами поблескивают в свете фар, отчего их верхушки кажутся еще более заостренными; они не просто вырисовываются в полумраке, а как будто вытекают из него. Время от времени по черным ветвям прокатывается дрожь, и они сбрасывают с себя серость, похожую на клочки паутины. Должно быть, там ветер, потому что туман все живее сгущается и перед машиной, и позади нее. К тому моменту, когда «нова» Джил проходит все повороты и изгибы узкой дороги, ей уже безмерно хочется добраться до Заболоченных Лугов. Она облегченно выдыхает, и ее дыхание на миг зависает в воздухе, когда бесцветная стена, обрамленная живыми изгородями, оказывается чем-то более плотным, чем туман.

Это задняя стена супермаркета «Фруго». Джил проезжает мимо магазинов, некоторые из которых уже заперты на ночь. Отсветы их витрин лежат недвижимыми пятнами во мгле, которая словно цепляется за мертвенно-синие граффити, намалеванные на пустующих строениях. В «Текстах» нет даже намека на Рождество. Лучи света от задних фар «новы» собираются в белое пятно, которое поглощает стена. Джил запирает машину и, когда умолкает звяканье ключей, ловит себя на том, что старается задержать дыхание.

Почему же в торговом комплексе так тихо? Кажется, это туман поглотил все звуки, но затем она понимает, чего не хватает: гула скоростной трассы. Когда она направляется ко входу в магазин, звук шагов кажется каким-то глухим в своем одиночестве, но при этом слишком громким. Легко представить себе, как какая-то мелюзга несется за ней по проулку – конечно, это эхо ее шагов. Она рада выбраться из тусклого прохода, но в следующий миг она видит в витрине Конни.

У ног Конни лежат три фотографии Броуди Оутса. Джил не жалко оформления – наверное, оно не нужно теперь, когда автор уже побывал в магазине, – и она не позволит себе сосредоточиться на впечатлении, будто Конни вытирает туфли о ее собственное лицо. Она торопливо проходит мимо охранника Фрэнка, который, похоже, озабочен видом тумана, когда Конни окликает ее:

– Джил, я сложу все это тебе на тележку.

Джил хочется сделать вид, что она не услышала. Она никак не ожидала, что при звуках голоса Конни все ее тело оцепенеет, словно усохшее и искалеченное, а во рту появится совершенно омерзительный привкус. Она оборачивается и видит, что Конни указывает на книги, вынутые из витрины.

– Как это мило с твоей стороны, – произносит Джил приторным голоском, но даже это не помогает перебить привкус во рту.

– А недурно получилось, правда? Ты можешь поставить их вместе с подписанными экземплярами на край стеллажа. Может, они разойдутся быстрее, если люди смогут пощупать их.

– Хочешь сказать, что-то еще осталось после вашего представления? Неужели все прошло не настолько удачно, как планировалось?

Конни размыкает пухлые розовые губы, чтобы подозвать Джил. От этого движения ту слегка тошнит, но она невольно подходит, чтобы расслышать шепот Конни:

– Не настолько удачно, как должно было, о чем нам всю дорогу твердила наша звезда. Он обвинил всех, кроме тумана и собственной книги. Боюсь, досталось и твоей витрине.

– Ах, простите. Придется мне стараться еще больше.

– Джил, я тебя не критикую. Я просто передаю его слова. Сомневаюсь, что мы могли сделать для него больше, чем уже сделали, – все мы.

– Что ж, ладно, – бормочет Джил вполголоса и уже собирается пройти в комнату для персонала, когда Конни прибавляет:

– Так ты готова к марафону?

– Полагаю, готова, как и все остальные.

– Кто-то согласился посидеть с твоей дочкой, Бриони, кажется, ее зовут? Значит, кто-то о ней позаботится.

– Ее отец. – Джил словно выплевывает затхлый привкус с этой фразой, и тут же прибавляет: – Он очень хорошо заботится о других, если недолго.

Конни либо нечего на это ответить, либо возможные слова не кажутся ей нужными, однако вид ее сомкнувшихся губ и отсутствующее выражение лица подталкивают Джил к вопросу:

– Можно спросить, откуда ты знаешь имя моей дочери?

– Да вроде бы слышала в тот день, когда ты приводила ее сюда.

Джил не помнит, было ли такое. Но она знает точно, что Конни ее переиграла. Когда она отворачивается, рот наполняется горькими словами и их вкусом, и она слышит обещание Конни:

– Когда спустишься, они будут тебя ждать.

Она имеет в виду книги – лишние экземпляры, которые она заказала и спихнула теперь на Джил. Двое мужчин, которые сидят в креслах с незапамятных, как кажется Джил, времен, провожают ее взглядами. Она прикладывает свой пропуск к пластине в стене и едва не дает двери пинка. Наконец та открывается, и она следует за своими короткими выдохами наверх, в комнату для персонала.

У разных концов стола сидят Росс и Мэд, между ними – Агнес. Она чопорно хмурит брови, словно негодующая дуэнья, и все трое дружно молчат. И все они, похоже, рады видеть Джил хотя бы потому, что можно перевести на нее взгляд. Когда она проводит своей карточкой через прорезь под часами, из своей берлоги выскакивает Вуди.

– Вот и ты. Я уж думал, мы потеряли еще одного члена команды.

Джил не знает, то ли улыбка и красные глаза делают его слова настолько бездумными, то ли он просто слишком вымотался, чтобы думать. Росс цепенеет, чтобы не передернуться от отвращения, и Агнес раскрывает рот вместо него, тогда как у Мэд такое лицо, словно она похлопала бы его по плечу, если бы смогла дотянуться. Джил пытается хотя бы немного снять напряжение словами:

– Скоростная трасса закрыта. Мне пришлось добираться по старой дороге.

– Конни мне сказала, – отзывается Вуди, вероятно, имя в виду трассу, а от звука имени у Джил сводит скулы. – Хотите узнать хорошую новость?

Он улыбается так неистово, что напрягаются все его слушатели. Отзывается Росс:

– Если таковые еще существуют.

– Эгей, а что это я не вижу вокруг улыбок? Что у нас тут, поминки? – Когда все, кроме Агнес, выдавливают из себя улыбки, чтобы утихомирить его, Вуди продолжает: – Так вот, хорошая новость. Вы только что ее слышали. Ваша скоростная трасса заблокирована.

Недоуменное молчание нарушает Мэд:

– И это хорошо?

– На данный момент, да. Единственный раз, когда мы вполне обойдемся без покупателей, которые приходят в магазин и нарушают порядок на полках. Подозреваю, раньше следующего утра нам не опустошить хранилище. Сегодня днем пришла большая партия товара, а у нас на одного человека меньше.

– Вы все время об этом упоминаете, – возмущается Агнес. – Неужели вы не понимаете, что Росс…

– Божечки, прошу прощения, я ведь еще не сказал вам. Нам пришлось избавиться от Уилфа.

– Уилфа? – повторяет Агнес, едва не срываясь на крик. – Что вы имеете в виду – «избавиться»?

– Выбыл. Ушел. Уволен.

– Как это? Он говорил на похоронах, извини, Росс, что будет сегодня в магазине.

– И он уж точно здесь отметился. Именно по этой причине больше его здесь нет.

– Но нельзя же уволить человека просто так. Что же он такое сделал?

– Напал на посетителя и пытался его удушить. Полагаю, вы бы тоже не стали держать на работе парня, который так поступил.

– А кто подтвердит, что Уилф сделал то, о чем вы говорите? – вмешивается Мэд.

– Я. И все, кто был здесь, когда наш автор раздавал автографы. Кроме того, имеется запись с камеры наблюдения.

– Я хочу посмотреть, – произносит Агнес.

– Когда у тебя будет доступ, тогда посмотришь. Если к тому времени записи не устареют и их не сотрут.

Агнес раскрывает рот, но тут в качестве чревовещателя вступает Ангус:

– Директор, перезвоните, пожалуйста, на тринадцатый телефон. Директор, на тринадцатый телефон.

– Я упорядочил всё на полках в хранилище, так что можете сразу отправляться туда. Первым делом расставляете свои книги, а потом решим, кто возьмет на себя стеллажи Уилфа, – приказывает Вуди и молнией летит в кабинет.

Агнес с грохотом опускает локти на стол.

– Не понимаю, чего он от нас вообще ожидает, когда разговаривает с нами в подобном тоне.

– Мне не кажется, что он сказал что-то обидное, – возражает Мэд.

– А, значит, мы команда только до тех пор, пока это нас устраивает? – она так испепеляет взглядом всех по очереди, что никто не решается ответить, а затем продолжает: – Не понимаю, почему мы должны и дальше здесь работать, если он ни с того ни с сего может вышвырнуть, кого пожелает и когда пожелает.

– Но тут все не так просто, – отзывается Росс. – Похоже, у него действительно был повод.

– Ты-то точно последний человек на свете, который пожелал бы, чтобы мы лишились кого-то еще. Что скажут остальные?

Джил приходится справиться с потрясением, которое вызвали слова Агнес, обращенные к Россу, прежде чем она может ответить:

– Мы ведь уже здесь. Ты говоришь, мы команда. Значит, не захочешь нас подводить.

Она понизила голос. Сначала ей кажется, она пытается сохранить их разговор в тайне от Вуди, но он вряд ли слышит их, потому что повторяет в телефон: «Кто говорит»? Однако у Джил мгновенно возникает ощущение, что их спор подслушивает кто-то из хранилища, ей даже кажется, она слышит, как кто-то прислоняется щекой к двери, вот только шорох раздается где-то рядом с полом, значит, этот некто должен был встать на четвереньки. Она вздрагивает, когда кто-то входит в комнату, но это всего лишь Рей выглянул из своего кабинета.

– Джил права, – бормочет он негромко. – Давайте переживем эту ночь, покажем начальству, какие мы надежные работники, а уж потом я поговорю с Вуди обо всем, о чем вы только пожелаете, даю слово. Если хотите, я даже переговорю с американцами, пока они здесь, но это если представится возможность.

– Это было бы неплохо, правда? – Мэд обращается к Агнес, но та смотрит на нее так, словно у Мэд вообще нет права голоса. Джил готова согласиться с Мэд, по большей части из-за ощущения, что они по уши увязли в трясине застоявшихся переживаний, когда по воздуху разносится голос Конни.

– Джил, к витрине, пожалуйста. Джил, к витрине.

Это напоминает Джил, что стены здесь, наверху, лишены окон. Ничего удивительного, что она почти задыхается. Она с облегчением покидает комнату, хоть в конце пути ее и ждет Конни. Конни стоит перед витриной, барабаня ногтями одной руки по тележке в ритме какой-то детской песенки, заглушенной Вивальди из-под потолка.

– Я думала, ты уже успела спуститься, – произносит она. – Лучше пока сложи эти книги на пол на краю стеллажа. Сегодня ночью нам понадобятся все тележки до единой.

«Какая жалость, что тебе пришлось дожидаться меня ради такого дела», – Джил уже готова сказать что-то подобное вслух, когда Конни спрашивает:

– Не хочешь забрать?

Она указывает на три версии Броуди Оутса носком своей дорогущей разноцветной кроссовки.

– Оставляю за тобой право решать, куда их следует повесить, – отвечает Джил с самой сладкой своей улыбкой.

Секунду она ждет, что голос Вуди похвалит ее за подобное выражение лица, но тут ее отвлекает какое-то пятно с той стороны витринного стекла. Чем-то провезли по стеклу на уровне колена, наверняка какой-то ребенок постарался, оставив серый след, похожий на слизь чудовищной улитки. Неровная полоса испещрена отметинами, которые напоминают отпечатки поцелуев огромного слюнявого рта. Она не сбирается привлекать к пятну внимание Конни – Конни может отправить ее вытирать его. Пока Джил выгружает Оутса из тележки на край стеллажа, Конни отлепляет его изображения от ковролина и с видимым удовольствием комкает, прежде чем изящно закинуть в мусорную корзину за прилавком. Она потирает руки, то ли стряхивая пыль, то ли торжествуя победу, когда через весь магазин разносится телефонный звонок.

Конни ближе к аппарату, чем Джил. Джил старательно расставляет книги, пока Конни не снимает трубку. Когда она произносит: «Прошу прощения?», а потом повторяет слова через паузу, Джил поднимает голову, встречаясь с ней взглядом. В ее взгляде нечто весьма похожее на веселье, и она протягивает трубку Джил.

– Не знаю, может, это тебя?

Если и так, Джил возмущает подобный способ приглашать ее к телефону. Она едва не выхватывает трубку, однако дожидается, пока Конни двинется в сторону хранилища, прежде чем произнести:

– Алло?

Поначалу не слышно ничего. Она уже готова положить трубку на место, когда из путаницы помех как будто прорывается голос. Он то ли пытается сообщить ей, что ему нужно, то ли же утверждает, что кто-то или что-то, маленькое… Пока Джил напрягает слух, пытаясь разобрать вялое бормотанье, кажется, что оно приближается. Оно повторяется, словно песенный рефрен, и уши у нее уже начинают болеть от напряжения, но она все равно не уверена, что может означать подобное сообщение. «Крошки» или, может, «крошка»? Голос как будто идет со старой затертой записи, которая крутится все медленнее. Должно быть, это розыгрыш, но только кто и кого пытается разыграть? Она все больше сердится на себя за то, что до сих пор слушает, целиком сосредоточившись, словно это хоть что-то значит.

– Алло? – повторяет она. – Кто там на самом деле?

Песенный рефрен как будто распадается, снова погружаясь в пучину статического электричества. Слова звучат мягче, полупереваренные помехами.

– Если я не услышу ничего осмысленного прямо сейчас, я вешаю трубку, – грозит она, словно обращаясь к ребенку, к маленькому ребенку. Когда ее угроза не приносит заметного результата, она машет трубкой Ангусу, вызывая его из-за прилавка. – Что ты слышишь?

– Не знаю. – Послушав еще несколько секунд, он выдает: – Почти ничего.

Она забирает у него трубку, и там нет ничего, кроме шипения, которое можно было бы счесть голосом, только если бы издающий его рот прямо сейчас растекался, превращаясь в жидкость.

– Может, стоит хоть иногда проявлять решимость, – бросает она Ангусу, положив трубку на рычаг.

Он не тот человек, на которого нужно злиться. Джил спешит наверх и перехватывает Конни, когда та вкатывает тележку в хранилище – лифт явно не торопился.

– Почему ты передала трубку мне? – Джил твердо намерена добиться ответа на свой вопрос.

– Росс, хватай тележку, пока она никому не нужна. – Когда он забирает ее, Конни разворачивается к Джил. – Мне показалось, там какой-то ребенок.

– Я здесь не единственная, у кого есть дети.

– Не нужно так на меня смотреть.

– И не думала. Ты пока еще не объяснила, почему передала трубку именно мне.

– Предположим, какой-то ребенок нехорошо поступил, что с того? Твоя разве никогда не озорничает? Надо же, какой ангелочек.

– Разумеется, иногда озорничает. Разве не все мы такие, Конни? Но это не значит, что телефонный звонок как-то с ней связан. Ты не имеешь никакого права утверждать обратное.

– Ладно-ладно, может, это те дети, с которыми у нас были проблемы во время викторины. Ты же не станешь отрицать, что имела к ней отношение.

– И Мэд тоже, и Уилф.

– Их не было поблизости. А ты была. Ты не смогла договориться со звонившим? Я не подумала, что мне нужно остаться на случай, если ты не справишься.

– Там не с чем было справляться, когда ты отдала трубку мне. И сомневаюсь, что было с самого начала. Это просто глупая бессмысленная шутка.

Не похоже ли, что она обвиняет Конни? А она ведь просто пытается убедить себя. То ли из-за звонка, то ли из-за Конни, то ли из-за обоих, но Джил беспокоится за Бриони, и все сильнее, потому что не может назвать причину. Пока она соображает, как уйти от спора, слышно, что заговорил лифт. Звук как будто идет откуда-то ниже уровня шахты – такой далекий, что слова, мурашками поднимающиеся по спине, очень похожи на фразу, которую она услышала по телефону. Какая детская мысль, но разве ссора не была тоже детской?

– Давай сейчас обе остановимся, – предлагает она. – Мы ведем себя как детишки в песочнице.

Губы Конни вытягиваются в прямую тонкую ниточку, прежде чем она отвечает.

– Я буду вести себя, как полагается менеджеру. Может быть, ты вспомнишь, как полагается вести себя работнику.

Лифт сообщает, что открывается, после чего подтверждает свои слова, предъявляя пустую тележку.

– Загрузи все книги, которые поместятся, оставь их рядом с полками, для которых они предназначены, и передай тележку кому-нибудь еще, – велит Конни и широким шагом удаляется в кабинет.

Джил выхватывает тележку, когда лифт начинает смыкать дверцы. Она рысцой бежит к хранилищу, воображая, как совершенно случайно врезается в Конни, однако в помещении пусто. Одинокая книжка сваливается с какой-то из куч на сетчатой полке, после чего повисает неподвижная, густая тишина. Наверняка это упала книга, но звук был какой-то странно мягкий и при этом объемистый. Неудивительно, что ее тревоги искажают восприятие, ведь она переживает из-за Бриони. Джил до отказа загружает тележку стопками романов и катит ее к лифту, который открывается сразу после скрипучего предупреждения. Вталкивает тележку внутрь и нажимает кнопку, затем выныривает обратно и бежит вниз, к телефону у ниши в отделе для подростков. На какой-то миг – боже, как долго! – в том месте ее разума, где должен храниться номер Джефа, находится только бесформенная дыра, но затем она набирает номер.

– «Всем привет. Джеф здесь или не здесь, потому вы и слушаете эту запись. Чем бы я ни занимался, надеюсь, вы проводите время так же хорошо, как и я. Скажите мне всё, что пожелаете, не забудьте назвать свое имя и уточните, как с вами связаться».

– Это Джил. Бриони, это мама, если ты слышишь, – прибавляет Джил, но и тогда никто не снимает трубку. – Мне казалось, вы оба уже должны быть дома. Надеюсь, вы отправились куда-нибудь поужинать, да? Не обязательно сообщать мне, какая я глупая, если задаю вопросы, когда вы не можете ответить. Я просто хотела сказать, что я в магазине, и все отлично, Бриони, поэтому спи спокойно. Если захочешь пожелать спокойной ночи, ты всегда можешь позвонить по этому номеру, – она предлагает это от отчаяния и диктует номер с пластмассовой консоли. – Джеф, если бы ты оставил на автоответчике свой мобильный номер, я смогла бы поговорить с тобой прямо сейчас.

Эти слова предназначены не только для его ушей. Конни успела прикатить в торговый зал гору книг и теперь с каменным терпением ждет, чтобы ее заметили. Когда Джил, договорив, разворачивается к ней, Конни указывает на тележку.

– Это я нашла в лифте. Ты считаешь, на этом работа закончена?

– Разумеется, нет. Я как раз возвращалась за своими книгами. Просто хотела сказать дочери пару слов. Но, как ты, наверное, слышала, мне не удалось.

– Не понимаю, с чего ты решила, что мне это важно.

Она прекрасно понимает, именно поэтому вслух утверждает обратное. И только страх за Бриони вынуждает Джил спросить:

– У тебя ведь есть номер мобильника Джефа, так? У меня был, только он недавно его поменял.

– Возможно, где-то и есть.

– В таком случае, не могла бы ты сказать мне?

– Это вряд ли.

Просьба Джил звучит так же по-детски, как, по ее мнению, ведет себя Конни.

– Почему нет?

– Ты сама должна понимать.

– Потому что тебе доставляет удовольствие отказывать мне.

– Нет, Джил, – произносит она натянуто, и Джил почти верит, что она говорит правду. – Потому что никому не разрешено вести личные разговоры, за исключением экстренных случаев, а мне не показалось, что сейчас именно такой случай, не говоря уже о том, что разговоры по мобильнику ужасно дорогие. Меня удивляет, почему приходится объяснять это тебе, но ты ведь не думала, что я промолчу, правда? Ты же всего несколько минут назад хотела, чтобы я вела себя как менеджер.

– Я точно не думала, что ты примешь к сведению мои пожелания.

– Верно, но этого хочет магазин, и я надеюсь, что все мы.

Прежде чем Джил успевает придумать в ответ какую-нибудь колкость или сформулировать свою мольбу так, чтобы непременно достучаться до Конни, на них сверху обрушивается голос Вуди.

– Эгей, нам нужны улыбки. Нет причин, чтобы не повеселиться сегодня ночью.

– Хочешь ему возразить? – спрашивает Конни, выдавая улыбку, предназначенную, как уверена Джил, исключительно для камер. – Просто на короткое время забудь о своей дочери. Как ты сама говорила раньше, за ней есть кому присмотреть.

Она чуть пододвигает тележку к Джил, а сама разворачивается. Слова готовы хлынуть изо рта Джил, но она удерживается от крика, что в один прекрасный день Конни наверняка узнает, каково быть матерью. Вместо того она катит тележку к своим стеллажам.

Книги с тем же успехом могли бы быть коробками с бесполезными вещами или даже вовсе пустыми. Вот как мало они значат, когда она расставляет их по алфавиту, предварительно выложив перед соответствующими полками. Откуда у нее такое чувство, ведь она любит книги и на работу в «Тексты» устроилась по этой самой причине? Возможно, роман Броуди Оутса отвратил ее от чтения, впрочем, она и так читает не часто с тех пор, как начала работать в книжном магазине, – на самом деле она не помнит, чтобы и ее коллеги много читали. В данный момент это просто странность, обдумывать которую нет времени, поскольку она понимает, что встало между ней и всеми этими книгами: недобрые предчувствия, связанные с Бриони. Когда она возвращается, оставив тележку у лифта, то замечает, что туман под прожекторами тяжелый, словно сопревший бархат, гигантская выцветшая занавеска, которая вяло сползает со стекла при ее приближении. А вдруг случится что-то экстренное? Сколько времени уйдет на то, чтобы добраться сквозь эту мглу к Бриони? Нужно верить, что с Бриони все хорошо, что нет причин подозревать иное. Джил ставит книги на стеллажи, двигает их вдоль полок и с полки на полку, чтобы поставить еще книги, которые опускаются со шлепками, такими же вялыми и повторяющимися, как и ее мысли. Вуди разгрузил тележку в секции Уилфа и расставляет книги со стремительной точностью и равномерным постукиванием, которое она невольно воспринимает как бесконечные слова критики в свой адрес. Бриони уже скоро должна быть дома – в смысле, у Джефа, – и когда они прослушают сообщение Джил, наверняка позвонят. И всё же, когда какая-то машина выныривает из тумана и останавливается перед входом в магазин, она надеется, что это они.

Но это вовсе не «гольф». Это «пассат», и с пассажирского сиденья выбирается Джейк. Все остальные работники тоже подъезжают: вот Грэг проходит мимо испачканной витрины. Джил подозревает, это из-за него Джейк наклоняется, чтобы обнять мужчину на водительском сиденье. Грэг разворачивается всем корпусом, спасаясь от этого зрелища, и тут же натыкается на неодобрительный взгляд Джил с другой стороны стекла.

Грэг доходит аж до охранных рамок и останавливается между ними, словно желает укрепить собой сторожевой пост. Джейк еще не успевает дойти до входа, когда Грэг произносит:

– Нет оправдания поведению, которое другим может показаться оскорбительным.

– Кого ты причисляешь к этим другим, кроме себя, Грэг?

Охранник Фрэнк с угрюмым видом выходит из секции «Эротика».

– Например, меня.

Джил не любит, когда силы неравны, будь то на школьном дворе или в любом другом месте.

– Может, однажды вы оба узнаете, на что это похоже, – обращается Джейк к Фрэнку и Грэгу. – Может, однажды ночью вас даже застукают на месте преступления, так что не зарекайтесь.

В этом заявлении больше агрессии, чем хотелось бы Джил. Она ограничивается тем, что улыбается ему, когда он отправляется в сторону комнаты для персонала, прежде помахав на прощание автомобилю. Грэг с Фрэнком, переглянувшись, негодующе качают головами, после чего Грэг удаляется вслед за Джейком. Джил сомневается, сознает ли он, как это выглядит в свете только что сказанного, и ей приходится подавить смешок. Миг спустя веселье проходит, и она остается один на один со своим сонмом книг.

Уж не начинается ли у нее простуда? Либо книги, которые она поднимает, либо ее руки становятся всё тяжелее, пока она находит место для очередного тома, очередного тома, очередного тома. Невообразимо и невыносимо, однако Вуди уже покончил со своими полками и отправился искать новые. Она же не в состоянии определить, жарко ей или холодно, или все попеременно; может быть, это воздействие тумана, который, должно быть, незаметно прокрался в открытые двери. Нельзя ли уехать под предлогом этих гриппозных ощущений? Неужели она встревожена настолько, что готова отправиться на квартиру к Джефу и ждать под дверью, если там никого не окажется? Да о чем тут, черт побери, переживать, кроме состояния собственного разума? Но все, что она знает: когда раздается трель телефонного звонка, звук ощущается как крючок, который впивается ей глубоко в мозг. Она срывается с места, чтобы схватить трубку аппарата у информационного терминала раньше, чем подойдет кто-то другой.

– Алло? – выражает она вслух свою надежду.

– Кто говорит?

Ей хочется верить, что размытый голос принадлежит Джефу, но нет смысла дурачить себя.

– Джил, – отвечает она, после чего прибавляет: – Джил из «Текстов» в Заболоченных Лугах.

– Привет, Джил. – За этим следует подавленный зевок, означающий, что ее собеседнику нет необходимости представляться. – Это Гэвин.

– А ты где? Звук какой-то странный.

Если быть точной, голос у него звучит так, словно его захлестывает шипение статического электричества. И ей даже кажется, что уже захлестнуло, пока он не отзывается:

– Не знаю. Потому и звоню.

– Ты не знаешь, где ты? Боже, Гэвин. – Она давно подозревала, что он принимает наркотики, и вот теперь она испытывает острую материнскую жалость к нему. – Что ты с собой сделал?

– Ничего. Это все туман. – Его голос садится, и она уже не уверена, правильно ли услышала его. – Нет, хуже тумана.

Она все еще считает, что тут замешаны наркотики.

– Гэвин, ты должен собраться и сказать, откуда звонишь.

– Я звоню по мобильному.

Обиженные интонации сменяются зевком, из-за которого он наверняка вдохнул полные легкие тумана.

– Но как ты попал туда, где сейчас находишься? – настаивает она.

– Сел на автобус, вышел на обычную дорогу, только шел я гораздо дольше, чем всегда. Должно быть, сбился где-то на боковую дорогу и не заметил. Ничего удивительного, когда тут такое творится.

– Хочешь, кто-нибудь поедет и попробует тебя отыскать?

– Не лучшая идея в этой мерзости. Но все равно спасибо. Я поворачиваю обратно, надеюсь, найду дорогу. Просто я понятия не имею, на сколько опоздаю.

– Мне передать Вуди?

– Я бы не прочь переговорить с ним лично.

Джил приходится напомнить себе, какую кнопку нажимать, чтобы удержать звонок Гэвина на линии и обратиться по громкой связи.

– Вуди, к двенадцатому аппарату, пожалуйста. Вуди…

Ее тут же прерывает голос из трубки.

– Эгей, я подскакиваю к телефону почти так же быстро, как ты, Джил. Что случилось?

– Гэвин где-то заблудился и не знает, когда доберется сюда.

– Вот уж точно, нашли мы на кого надеяться. Он что, не рискнул сказать об этом мне лично?

– Он как раз хочет. Он на линии.

– Ладно, переключай.

Вуди, судя по тону, готов обвинить Гэвина не только в отсутствии, но и в том, что он уже третий. Джил бросилась бы на защиту, если бы придумала как, но раньше, чем она находит какие-то слова, телефон уже исключает ее из разговора. Книги на полках взывают к ней, вынуждая вернуться к работе. Почти все ее коллеги заняты у своих стеллажей, единственные посторонние в магазине – двое совершенно лысых мужчин в креслах; они сжимают детские книжки с картинками так, словно, как и полагается детям, боятся, чтобы никто не отнял у них их сокровища, хотя вроде бы ни один из них не пытается читать. Когда Джил возвращается к своему занятию, она кажется себе частью механизма размером с магазин, частью механизма, обязанного производить удар за ударом, от которых, очень может быть, из книг выбиваются все знания, в них заключенные. Наверное, она слишком подавлена, если в голову лезут подобные мысли, – ее сознание точно похоже на серое болото. Может, это новое проявление того, что бросает ее то в жар, то в холод и тянет вниз руки, даже в те короткие мгновения, когда в них нет книг. Но все же она не настолько подавлена, чтобы не кинуться к информационному терминалу, когда телефоны трезвонят хором.

– Алло? – выдыхает она.

– Это опять я.

– О, Гэвин. – Она старается скрыть свое разочарование. – Тебе нужен Вуди?

– Нет, не надо. Ты подойдешь.

Она ответила бы с наигранным негодованием или даже не вполне наигранным, если бы его голос не казался таким далеким и готовым кануть в небытие.

– Для чего именно?

– Я уже пытался объяснить ему. Мне кажется, хоть кто-то должен меня выслушать.

– Я могу, но к чему ты клонишь?

– Я сам до конца не понимаю. Потому и решил, что лучше позвонить, пока еще есть возможность. Туман не идет на пользу моему аккумулятору.

– Так, может, поэкономить заряд, вдруг понадобится, когда тебя будут искать?

– Не представляю себе, кто смог бы меня здесь найти. – Джил кажется, нарастающая волна помех уже унесла прочь его голос, пока он не произносит: – Что это?

Она предполагает, что этот вопрос он задал самому себе, но все равно успевает выпалить:

– Что там, Гэвин?

– Я подойду посмотреть. Слушай, пока иду, расскажу тебе… – Он подавляет зевок или же судорожно вдыхает. – Не вешай трубку.

– Так я и не вешаю.

– То ли я почти дошел, то ли это автобусная остановка. Там свет, только какой-то странный.

– Чем именно?

– Он не должен быть таким. В общем, когда утром я вернулся домой, я начал смотреть…

– Алло? Гэвин? Алло?

Только шум помех. Крепче прижав трубку к уху, Джил вроде бы улавливает слабый звук его голоса, только теперь он уже разговаривает не с ней. Это всё, что она понимает по интонации, прежде чем голос еще глубже погружается в шипение помех, и она почти видит, как они вздымаются торжествующей волной. А потом телефон превращается в мертвый кусок пластмассы, и она уже опускает трубку, но Вуди успевает подключиться, чтобы узнать:

– Это был покупатель?

– Нет, снова Гэвин.

– Неудивительно, что ты не улыбалась. Что у него на этот раз?

– Он все еще пытается добраться сюда. – От наблюдательности Вуди Джил неуютно, но это не удерживает ее от замечания: – Он сказал, вы с ним говорили о чем-то, что он видел сегодня утром.

– Так он видел, как я привел в порядок магазин, дожидаясь, пока подтянутся все остальные.

– Вы уверены, что речь только об этом? Мне показалось, там что-то необычное.

– Что же, по-твоему?

– Понятия не имею. Я подумала, вы знаете.

– Я только высказал свою версию. Может быть, имеет смысл поверить мне на слово, а? Не позволяй мне отвлекать тебя от работы, если только у тебя не осталось других вопросов.

Джил представляет себе, как он всматривается в ее лицо на мониторе системы безопасности, пока она кладет трубку. И еще она представляет, как он улыбается ей сверху вниз, хотя на самом деле он улыбается, глядя снизу вверх, в любом случае от этой мысли у нее немеют губы. У нее такое ощущение, будто Вуди незримо парит над ней, пока она возвращается к своей секции. Шумно опуская стопки книг на полки, она то и дело поглядывает в окно, но Гэвина по-прежнему не видно. Что-то вроде бы приближается, затем отдаляется, но это, должно быть, клочья тумана, а вовсе не фигуры, которые подглядывают за ней, прикрываясь им. Джил остается лишь сделать вывод, что Гэвин увидел впереди автобусную остановку, а если свет действительно двигался, то это свет автомобильных фар на шоссе, от которого он начал свой поход. Но когда телефоны снова звонят, ей кажется, у нее имеется лишний повод кинуться к ближайшему.

– Джил, – выдыхает она в трубку. – Джил из Заболоченных Лугов.

– Это я, мамочка.

Конечно же, Джил испытывает облегчение. Она старается не ощущать даже намека на разочарование, потому что это не Гэвин спешит заверить ее, что он в полной безопасности, и ответить на тот вопрос, который она очень хочет задать снова.

– Ты дома у папы, Бриони? – спрашивает она вместо этого.

– Да, мы только что вернулись. Отлично поужинали.

– Очень рада. А что вы ели?

– Бургеры. У меня был просто гигантский, и папе пришлось помогать мне его доесть.

– Надеюсь, это не помешает тебе заснуть. Ты ведь должна выспаться перед школой.

– Я уже ложусь. Только хотела пожелать тебе спокойной ночи, как ты и говорила. Мне кажется, я хорошо буду спать.

– Именно это я и хотела услышать.

Джил улыбается, но затем ее лицо искажается, стоит подумать, что Вуди может счесть ее улыбку своей заслугой.

– У вас там много народу? – спрашивает Бриони.

– Почти все, кто собирался.

– Папа сказал, что много. Когда все вместе, ты будешь там в безопасности.

Едва ли это вопрос, скорее утверждение. Наверное, Джил надеется, что все-таки вопрос, поскольку не желает, чтобы бывший муж говорил за нее.

– Уверена, мы все тут в полной безопасности, – отвечает она. – Ты сладко поспишь, и уже завтра мы увидимся.

– Спокойной ночи, только у тебя ведь ее не будет, верно?

– Потому что у меня будет сразу доброе утро, ты хочешь сказать. Так и есть, и будет, можешь сразу меня разбудить, когда завтра вернешься из школы.

– Я разбужу очень осторожно.

– Знаю.

Похоже, у них закончились темы для беседы. И Джил тут же пугается, вдруг Бриони предложит передать трубку отцу, однако она этого не делает.

– Что ж, спокойной ночи, Спокойной ночи, – произносит она и резко опускает трубку, чтобы не повторить фразу еще раз, ощутив себя уже совершенной дурой. И тут же телефон требует от нее отчета.

– Это снова был наш заплутавший?

– Нет, моя дочь проверяла, все ли у меня в порядке.

– Но она же не собирается звонить всю ночь?

– Полагаю, что нет. Она уже идет спать.

– Очень хорошо, пусть спит. Если все дружно не оставят нас в покое, мы даже за ночь не управимся.

На это Джил нечего ответить. Она кладет трубку на рычаг и возвращается к привычной работе у стеллажей. Книги ждут, ее руки как будто уже нагружены ими. По крайней мере, она уверена, что с Бриони все в порядке. Наверняка ей должно полегчать, однако на какой-то момент, пока не удается отделаться от непрошеной мысли: ей кажется, что Бриони только что лишила ее последнего предлога, чтобы улизнуть.