Номах. Искры большого пожара

Номах и Соловьёв

Номах выбежал из ледяной речки и упал на горячий песок.

Снега сошли совсем недавно, но солнце пекло уже так, что оставаться рядом с рекой, пусть ещё высокой и мутной от паводков, и не искупаться, было совершенно невозможно.

– Что, прохладно? – спросил уже лежащий тут Щусь.

– Сердце сейчас вырвется! – ответил Номах. – Бьётся, будто рыба в сети. Но вода хороша. Как заново родился.

– Благодать! – ответил, покрытый крупными мурашками, Щусь, вытягиваясь во весь рост. Некоторое время они молчали, сосредоточенно согреваясь весенним теплом южно-русского солнца. На незагорелых с зимы телах искрились и высыхали капли воды.

– Батька… – послышалось рядом.

– Какого ещё ляда нужно? – отозвался Номах, не открывая глаз.

– Соловьёв нашёлся. Нашли, вернее.

– Да ладно! – вскинулся Нестор. – Живой? Где он?

– Хлопцы привели.

– Давай его сюда.

И заплясал на песке, пытаясь попасть ногой в штанину.

– Вести что ль? – переспросил боец.

– Да, да, – нетерпеливо отозвался Номах, застёгивая штаны и натягивая рубаху.

Привели Соловьёва. Номах поздоровался, практически вложив свою руку в ладонь бывшего солдата.

– Ну, ты как?

Блаженный молчал, обратясь к Номаху своим большим и почти лишённым выражения, как дорожная карта, лицом.

Номах нетерпеливо встряхнул головой, не зная как вести разговор со своим бывшим бойцом.

– Как жизнь идёт? – спросил снова, уже догадываясь, что вопросы тут бесполезны.

– Он, батька, умом, похоже, тронулся. Такие дела… – подал голос боец, приведший Соловьёва.

– Вижу, – раздражённо отозвался Номах и, опустив голову, сказал.

– С людьми совсем разговаривать не желает, – продолжил боец, – только если с умирающими.

А так, по слухам, всё больше с животными, да с деревьями.

– Хороший ты был боец Соловьёв, – помолчав, сказал Номах.

Он говорил так, как разговаривают с давно умершими родственниками, когда приходят помянуть их на кладбище на Пасху.

– Сейчас таких уже редко встретишь.

Блаженный смотрел на него всё так же внимательно и безучастно.

Номах, не зная, как закончить этот так и не начавшийся разговор, и оттого досадуя, бросил:

– Тебе, может, надо чего? Из одежды, обуви. Ты скажи.

Соловьёв впервые за время разговора мыкнул, отрицательно качнув головой.

– Как знаешь. Прощай тогда.

И сказал бойцу:

– Отведи на кухню, пусть покормят. И с собой дадут чего на дорогу.

Щусь недоверчиво смотрел вслед уходящему Соловьёву.

– Всё понимает. Всё до точки.

– Ну и что?

– Не боишься, что он теперь в шпионы переметнулся? В красные ли, в белые, один чёрт.

– Не боюсь, – недовольно отозвался Номах.

– Что так?

– По нему видно. Ему теперь все наши дела, как мурашиная возня под ногами. Без интереса.

– Может и так, а может и не так… Только, будь моя воля, пристрелил бы я его. Так, на всякий случай. Не тот он, кем кажется. Не люблю таких.

– Когда ж ты, Щусь, повзрослеешь? Чисто ребёнок. Те, бывало, жуков просто так давят, сами не знают зачем, а ты людей.