Новая Хроника

55. КАК ПРОСТОЙ НАРОД БРЮГГЕ ВОССТАЛ ПРОТИВ ФРАНЦУЗСКОГО КОРОЛЯ И ПЕРЕБИЛ ФРАНЦУЗОВ

Мы уже говорили в одной из глав, что французский король стал полновластным господином Фландрии, в 1299 году заточил в тюрьму графа и двух его сыновей, поместил в стране свои гарнизоны и подчинил ее своим судьям. Младшие ремесленники Брюгге — ткачи, сукновалы, мясники, сапожники и прочие — обратились к королю за справедливостью и поднесли ему прошение, чтобы их работа оплачивалась сполна, а непомерные налоги были снижены. Но требования коммуны Брюгге не были выслушаны, а вместо того королевские судьи, подкупленные богатыми бюргерами, посадили в тюрьму вожаков ремесленников и простонародья, главными из которых были ткач Пьер Леруа и мясник Джамбрида и еще три десятка цеховых и ремесленных старшин. Пьер Леруа был предводителем и зачинщиком всех дел коммуны и за смелость его прозвали Ле Руа, по-фламандски — Коникруа, то есть Пьер Король. Был он бедным ткачом, росту небольшого, невзрачного вида, кривой на один глаз и лет имел уже за шестьдесят. Он не знал ни французского языка, ни латыни, зато на родном фламандском говорил горячо и искренне — так, что во всей Фландрии никто не мог с ним сравниться. Своими речами он побудил всю страну к великим свершениям, поэтому и заслуживает быть упомянутым. Из-за ареста его и его товарищей тощий народ взбунтовался и захватил предместье, то есть замок, где находились заключенные и правители города, перебил многих горожан и силой освободил своих вождей. После этого горожане заключили между собой перемирие и обратились к королю в Париж. Их тяжбу разбирали целый год, но в конце концов, благодаря деньгам, истраченным богатыми фламандскими бюргерами при королевском дворе, был вынесен приговор против простого народа. Когда известие об этом достигло Брюгге, коммуна вооружилась и подняла мятеж, но, опасаясь королевских отрядов и крупных буржуа, восставшие покинули город и отправились в Дамм в трех верстах от Брюгге, где убили королевских служителей и судью, а также ограбили и перебили богатых горожан. Потом эта разъяренная толпа отчаявшихся людей перешла в Андибург и устроила там подобную же расправу и наконец они добрались до графского замка под названием Мала, в трех верстах от Брюгге. Эта крепость, в которой находился судья Брюгге с шестьюдесятью королевскими солдатами, была взята приступом и все французы беспощадно истреблены. Эти события и растущая сила простонародья так напугали брюггских бюргеров, что они послали за помощью во Францию, и король немедленно отправил к ним мессера Жака де Сен-Поля, главного судью Фландрии, с полутора тысячами французских рыцарей и множеством пеших солдат. В Брюгге они заняли дворцы коммуны Алла и все городские укрепления, расставив повсюду свои гарнизоны, так что в городе царили беспокойство и тревога. Силы и отвага простого народа беспрестанно возрастали, и по Божьему произволению пришло время наказать гордыню и алчность богатых бюргеров и сокрушить высокомерие французов. Остававшиеся в Брюгге ремесленники и простолюдины устроили заговор и поклялись друг другу положить все силы, чтобы уничтожить французов и крупных буржуа. Они послали своих гонцов к беглецам в Дамм и Андибург, возглавляемым Пьером Леруа и Джамбридой, и призвали их в Брюгге. А те, распаленные своими победами и убийствами французов, развернули знамена и в ночь на (...), как было условлено, привели свое войско, состоящее из мужчин и женщин, в Брюгге. Тем легче было это сделать, что король приказал засыпать рвы и снести городские ворота. Войдя в город, они снеслись с теми, кто был внутри, и, восклицая на своем языке, непонятном для французов: "Да здравствует коммуна, смерть французам!", перегородили улицы. Тут началось поголовное истребление французов, и у кого из фламандцев в доме они были на постое, те их убивали или вели на площадь Алла, где собрались вооруженные защитники коммуны. Там пленников ожидала такая же участь — их рубили на куски. Французы, которые в поднявшейся суматохе пытались вооружиться, обнаруживали, что хозяева попрятали их уздечки и седла. Кому удавалось сесть на коня, те не могли проехать по перегороженным улицам, из окон в них кидали камни и многие были перебиты на улице. Женщины при этом проявляли больше усердия, чем мужчины. Побоище продолжалось целый день и всего погибло от меча, камней и выброшенными из окон башен и дворцов Алла, где стоял гарнизон, больше тысячи двухсот французских кавалеристов и две тысячи пеших солдат. Все улицы и площади Брюгге были залиты кровью и усеяны трупами французов, которые не убрали и за три дня, свозя их в телегах за город и сбрасывая в ямы, выкопанные в полях. Много было истреблено и богатых бюргеров, дома которых подверглись разграблению. Мессер Жак де Сен Поль с немногими людьми бежал из города и спасся, благодаря тому, что жил недалеко от выхода. Приключилась эта напасть в (...) месяце 1301 года[509].

56. ОБ ОГРОМНОМ И ТЯЖКОМ ПОРАЖЕНИИ, КОТОРОЕ ФЛАМАНДЦЫ НАНЕСЛИ ФРАНЦУЗАМ ПРИ КУРТРЕ

После восстания в Брюгге и избиения французов вожди и капитаны Брюггской коммуны задумались о том, что, затеяв столь великое дело и выступив против короля Франции и его подданных, они навряд ли смогут сами справиться с такой ношей, не имея единого правителя и не ожидая помощи ниоткуда. Поэтому они призвали из Брабанта молодого Гийома де Жюльера, брата другого мессера Гийома де Жюльера, погибшего в тюрьме графа Артуа после поражения при Форне в Аррасе, о чем мы уже упоминали. Матерью Гийома была дочь старого графа Ги Фландрского, а отцом — граф Жюльер де Вальдерен, сам же он был духовным лицом. Как только его пригласили в Брюгге, чтобы отомстить французам за брата, он тотчас же оставил свою должность и прибыл во Фландрию. В Брюгге его приняли с почетом и сделали правителем города. Без промедления он выступил в поход на город Гент, занятый королем, но нападение было безуспешным, так как это место — одно из самых укрепленных в мире благодаря своему расположению, стенам, рвам, окружающим его рекам и болотам. Тогда войско отошло на свободные земли Брюгге на побережье Фландрии и почти все их заняло без труда: Слюйс, Ньевпорт, Берг, Форн, Гравелинген и другие. За счет этого силы Брюгге значительно увеличились. Узнав об этом, молодой Ги, сын графа Фландрского от второй жены, графини Намюрской, прибыл во Фландрию и соединился с Гийомом де Жюльером, своим племянником, и они совместно возглавили восставший против французского короля народ Фландрии. Возвращаясь с побережья, они договорились о сдаче Гвидендаля, богатого владения графа, где находилось пятьсот французов. Затем мессер Ги с пятнадцатью тысячами пеших фламандцев напал на Куртре и занял весь город, за исключением королевского замка, сильно укрепленного и обороняемого французской пехотой и конницей. Гийом де Жюльер с частью войска отправился осаждать замок Кассель, а тем временем жители городов Ипра и Кана добровольно сдались мессеру Ги Фландрскому, и благодаря этому силы фламандцев увеличились, а войско в Куртре выросло. Королевский гарнизон в замке храбро защищался и с помощью своих машин и камнеметных орудий разрушил и сжег немалую часть города, но из-за внезапного нападения фламандцев он не успел запастись продовольствием, поэтому французы просили короля как можно скорее прислать подмогу. Король нимало не медля отправил туда доброго графа Артуа, своего дядю и члена французского дома, с семью тысячами благородных рыцарей, графами, герцогами, владельцами замков, носителями перевязей (о самых главных мы упомянем), а также с сорока тысячами пеших солдат, в том числе десятью тысячами арбалетчиков. Добравшись до холма напротив Куртре по дороге в Турнэ, это войско разбило там лагерь на расстоянии полуверсты от замка. Для покрытия расходов на начатую во Фландрии войну французский король, вняв дурному совету мессера Биччо и Мушьятто Франчези, жителей нашего контадо, прибег к порче и подделке своей монеты и получил большие доходы, постепенно доведя ее реальную стоимость до трети прежней. Все христиане бранили и проклинали его затею, а более всего наши многочисленные купцы и заимодавцы, находившиеся со своими деньгами во Франции и из-за этого разорившиеся. Достойный и мужественный юноша, мессер Ги, при приближении пешего и конного французского войска понял, что сражения не избежать, ибо, бросив осаду замка, покинув Куртре и вернувшись с народом в Брюгге, он пошел бы навстречу неминуемой гибели. Поэтому он послал сказать мессеру Гийому де Жюльеру, чтобы тот перестал осаждать Кассель и подошел со своим войском к нему. Всего у них насчитывалось двадцать тысяч пехотинцев, а лошадей имели только знатные господа. Решив во имя Божье и мессера святого Георгия принять бой, фламандцы вышли из Куртре и сняли свой лагерь по ту сторону реки Ли. Они перебрались на равнину перед городом, где проходит дорога на Гент, и здесь построились в боевые порядки. Преимущество этого мудрого решения заключалось в том, что через всю равнину проходит ров, отводящий стекающиеся в него воды в реку Ли. В ширину этот ров имеет более пяти локтей, в глубину — три локтя, и нет насыпи, которая была бы видна издалека, так что он становится заметен не прежде, чем к нему подъедешь. По свою сторону рва фламандцы выстроились вдоль него в виде полумесяца, повторяя его изгиб. Все они спешились, в том числе и дворяне и рыцари, которые, как и простой народ, приготовились защищать свои ряды от прорыва французской конницы. Кто обзавелся копьем (копья у них окованные железом с острием наподобие тех, что используются при охоте на дикого кабана), кто — суковатыми дубинами величиной с древко копья с большим заостренным железным наконечником и железным кольцом. Это грубое и варварское орудие, позволяющее бить и колоть, они называют "годендак", то есть по-нашему "добрый день". Так они встали плечом к плечу, не располагая другим наступательным или оборонительным оружием, будучи людьми бедными и неопытными в ратном деле, но отчаявшимися в спасении. Видя мощь своих врагов, они предпочитали пасть в бою, чем бежать, сдаться в плен и умереть в мучениях. Перед строем прошел священник в полном облачении с телом Христовым, которое все могли видеть, но вместо причастия каждый положил в рот немного земли. Мессер Ги Фландрский и мессер Гийом де Жюльер проехали по рядам, призывая ополченцев храбро сражаться против спесивых и надменных французов, причинивших столько обид им и их государям. Также они напомнили о том, что станет с побежденными, если верх одержат французы, говорили, что фламандцы сражаются за правое дело, защищая свою жизнь и своих детей. Еще военачальники наставляли прежде всего поражать и ранить рыцарских коней. Мессер Ги произвел на поле сражения собственной рукой в рыцари доблестного Пьера Леруа и сорок других членов коммуны, обещая после победы обеспечить каждого из них рыцарским состоянием. Граф Артуа, капитан и полководец французского войска, видя, что фламандцы построились к бою, развернул свои полки и спустился на равнину, ближе к противнику. Он построил свое войско в десять рядов: во главе авангарда стоял мессер Жан де Берле с тысячью четырьмястами наемных конников — провансальцев, гасконцев, наваррцев, испанцев и ломбардцев — все опытных воинов. Вторым отрядом, числом в пятьсот всадников, командовал мессер Ринальдо д'Итрия, доблестный рыцарь. Капитаном третьего отряда, числом в семьсот человек, был мессер Рауль де Нель, коннетабль Франции. В четвертом отряде, числом восемьсот рыцарей, командиром был мессер Луи де Клермон, член французского дома. В пятом — генерал-капитан граф Артуа, с тысячей рыцарей, в шестом — граф де Сен-Поль, с семьюстами рыцарей. В седьмом находились граф д'Омаль, граф де Дю и камергер Франкавилль с тысячью рыцарей. Восьмую шеренгу вели мессер Фер, сын герцога Лотарингского и граф де Суассон, в ней было восемьсот рыцарей. В девятой, насчитывавшей пятьсот брабантских и эноских рыцарей, находились мессер Готтфрид, брат герцога Брабантского, и мессер Жан, сын графа Эно. Десятый эшелон состоял из двухсот рыцарей и десяти тысяч арбалетчиков, подчинявшихся мессеру Жаку де Сен-Полю. Вместе с ним были мессер Симоне из Пьемонта и Бонифацио из Мантуи, имевшие в своем распоряжении еще тридцать тысяч вооруженных пехотинцев: ломбардцев, французов, провансальцев, наваррцев, называемых "бидали" — метальщики дротиков. Это было самое славное войско, которое когда-либо собирал правивший тогда французский король и в котором собрался весь цвет рыцарства и баронов королевства Франции, Брабанта, Эно и Рейнской долины. Когда оба войска выстроились друг перед другом для битвы, мессер Жан де Берле, мессер Симоне из Пьемонта, Бонифацио, капитаны чужеземных солдат и арбалетчиков, весьма умудренные и опытные воины, предстали перед коннетаблем и обратились к нему с такой речью: "Сир, ради Бога, пускай победа останется за этими отчаянными фламандскими простолюдинами и не будем подвергать опасности цвет мирового рыцарства. Мы хорошо знаем повадки фламандцев — лишившись всякой надежды на спасение, они вышли из Куртре, чтобы сразиться или бежать, лагерь они разбили снаружи, а в городе оставили свой скудный скарб и пищу. Вы построите кавалерию, а мы с нашими солдатами, привычными к вылазкам и набегам, с нашими арбалетчиками и другими пехотинцами, которых у нас вдвое больше, чем их всех, вклинимся между ними и городом, атакуем их с разных сторон и будем беспокоить целый день мелкими схватками и стычками. Фламандцы любят поесть и вечно заняты едой и питьем, так что если мы заставим их поголодать и попоститься, они быстро утомятся и растратят силы, потому что не смогут подкрепиться. Тогда они расстроят свои ряды и покинут поле боя, а вы, увидев это, навалитесь на них со своей конницей и без потерь одержите победу". Так оно и случилось бы, но кого Бог хочет погубить, того он лишает ума, а правосудие Божье карает за грехи. В числе же прочих прегрешений графа Артуа было то, что он пренебрег грамотами папы Бонифация и со всеми печатями бросил их в огонь[510].

Совет военачальников очень понравился коннетаблю, так что он отправился вместе с ними к графу Артуа и пересказал ему их предложение, как мог лучше. Но тот ответил ему с упреком: "Plus diable; ces sont des conseilles des Lombards, et vous connetable avez en encore du poil de loup"[511]. Этим он хотел сказать, что коннетабль не был верен королю, потому что его дочь была замужем за мессером Вильгельмом Фландрским. Тогда коннетабль, взбешенный этим упреком, сказал графу: "Sire, si vous verrez ou j'irai, vouz irez bien avant"[512] — и очертя голову бросился на верную смерть. Развернув свои знамена, он храбро напал на врага, не зная о преграждавшем дорогу рве, о котором мы упоминали выше. Когда рыцари достигли рва, фламандцы атаковали их с обеих сторон, поражая своими дубинками-годендаками головы их коней, отчего те становились на дыбы и поворачивали обратно. Порыв коннетабля и его людей увлек за собой графа Артуа и другие отряды французов, которые, пришпоривая лошадей, последовали за ним один за другим, в надежде пробить и рассеять фламандскую шеренгу грудью своих аргамаков. Но случилось обратное: из-за напора задних рядов отряды коннетабля и графа Артуа попали в ров и столпились около него. Поднялась такая пыль, что сзади ничего не было видно, а шум сражения и крики мешали нападающим узнать о допущенной оплошности и о несчастье, случившемся с их передовым отрядом. Напротив, они рвались вперед, подгоняя коней, которые падали и вставали на дыбы, так что всадники сталкивались друг с другом, тонули и гибли во множестве, или почти все, не получив даже удара копьем или мечом. Фламандцы, стоявшие сомкнутым строем на краю рва, только наблюдали, как французы заполняют его, и им оставалось лишь приканчивать всадников и оглушать или вспарывать брюхо коням. Через малое время ров не только был полон, но над ним выросла целая гора трупов. В этом побоище французы не могли достать неприятеля, а в производимой ими давке сталкивались и убивали друг друга, хотя стремились своим натиском сокрушить фламандцев. Когда почти все французские ряды столпились в замешательстве, не имея другого выхода, как падать в ров или оставаться в неподвижной тесноте, потому что пути ни вперед, ни назад не было, сохранившие силы фламандцы тронули с места свои почти свежие фланги. Одним из них командовал мессер Ги Фландрский, другим — мессер Гийом де Жюльер, которые совершили в этот день чудеса храбрости. Пешие фламандцы перешли ров и окружили французов, так что один грубый мужик свободно мог перерезать горло нескольким дворянам. Так французы потерпели поражение и были перебиты — из всего знатного рыцарства спаслись только мессер Луи де Клермон, граф де Сен-Поль и граф Булонский с немногими другими — говорят, потому, что не рвались в бой, и за это во Франции их потом осуждали и презирали. Все прочие герцоги, графы, бароны и кавалеры пали на поле битвы, а некоторые при отступлении погибли во рвах и топях. Всего французы потеряли убитыми более шести тысяч рыцарей и бессчетное множество пехотинцев, в плен же никого не брали. Это тяжкое и злосчастное поражение потерпели они в день Святого Бенедикта, 21 марта 1302 года, и само по себе оно столь невиданно, что тут следует видеть глубокую причину и кару Божью. Сюда подходят слова, сказанные Богом народу Израиля, когда на него напали вражеские полчища, во много раз превышавшие его силы и весьма его устрашившие: "Храбро сражайтесь, ибо сила брани не только во множестве людей, но в моей деснице, потому что я бог Саваоф, то есть бог рати"[513]. После этого разгрома честь и слава старинной знатности и отваги французов сильно приуменьшились, ибо цвет мирового рыцарства был разбит и унижен своими же подданными, самыми худородными людьми на свете — ткачами, сукновалами, работниками низких ремесел и занятий. Они были столь чужды воинскому делу, что из презрения к их малодушию другие народы мира называли фламандцев "жирными кроликами". Но после этих побед уважение к ним стало так высоко, что один пеший фламандец с годендаком в руке стоил двух французских рыцарей[514].

62. О НАЧАЛЕ ВРАЖДЫ И РАСПРИ МЕЖДУ ПАПОЙ БОНИФАЦИЕМ И КОРОЛЕМ ФИЛИППОМ ФРАНЦУЗСКИМ

Французский король питал неприязнь к папе Бонифацию еще задолго до битвы при Куртре, потому что тот обещал королю и его брату, мессеру Карлу Валуа, посылая за этим последним, сделать его императором, но по какой-то причине не сдержал своего слова, а в том же году утвердил в сане римского короля Альберта Австрийского, сына короля Рудольфа. Вследствие этого обмана французский король затаил обиду на папу и в отместку окружил почетом его врага Стефано делла Колонна, находившегося во Франции и старавшегося подлить масла в огонь, в то время как король благоволил ему и его сторонникам. Кроме того, Филипп приказал схватить епископа Памье близ Каркассона, обвинив его в катарской ереси; он пользовался доходами со всех вакантных епископств королевства и хотел присвоить себе право инвеституры. Папа Бонифаций, отличавшийся гордыней и надменностью и склонный к смелым поступкам, не только считал себя в достаточной степени великим и могущественным властелином, но и был таковым, чтобы из досады и злых побуждений сделаться заклятым врагом короля Франции и не спускать ему обид. Прежде всего, чтобы оправдать свое поведение, он призвал к своему двору всех видных прелатов Франции, но король запретил им ехать в Рим, чем еще больше разгневал папу, который на основании своих прав и декретов определил, что французский король, как и все остальные христианские государи, должен признать главенство апостольского престола, как в светских, так и в духовных делах. Он отправил во Францию своим легатом одного римского прелата, архидиакона Нарбоннского, чтобы тот под угрозой отлучения от церкви заставил короля подчиниться и признать папскую власть, в противном случае он предавал его проклятию и накладывал интердикт. Когда легат прибыл в Париж, король запретил ему обнародовать полученные от папы грамоты и привилегии и даже отнял у него все бумаги и изгнал из пределов королевства. Папские бумаги принесли королю и его баронам, собравшимся в Тампле, и граф Артуа, в ту пору еще целый и невредимый, с презрением бросил их в огонь, за что и подвергся вскоре Божьей каре. Король же приказал охранять все подступы к стране, чтобы туда не смогли проникнуть гонцы с письмами папы. Узнав обо всем этом, папа Бонифаций отлучил своим приговором Филиппа Французского от церкви, а король в свое оправдание и обжалование приговора созвал в Париже многочисленный собор из своих клириков, прелатов и баронов, который обелил его и возвел на папу Бонифация всевозможные обвинения — в ереси, симонии, душегубстве и прочих позорных грехах, из которых следовало, что папу необходимо низложить[515]. Но аббат Сито не согласился с королевским оправданием, покинул собор и возвратился в Бургундию, впав в немилость у своего государя. Так началась распря между папой Бонифацием и французским королем, которая привела потом к плачевному концу, ибо разрослась в великую вражду и принесла много зла, как мы увидим ниже.

В это время во Флоренции произошел примечательный случай. Папа Бонифаций подарил коммуне великолепного молодого льва, которого привязали на цепь во дворе дворца приоров. Мимо вели осла, нагруженного дровами, который, увидев льва, то ли от страха, то ли благодаря чуду с яростью напал на него и залягал до смерти, причем никто не мог его удержать. Это сочли предзнаменованием великих перемен, которые действительно произошли с нашим городом. Но некоторые ученые люди говорили, что исполняется пророчество Сивиллы, гласившее: "Когда смирное животное покусится на царя зверей, тогда церковь придет в расстройство". Это и сбылось при папе Бонифации как мы увидим в следующей главе.

63. КАК ФРАНЦУЗСКИЙ КОРОЛЬ ПРИКАЗАЛ ШАРРЕ ДЕЛЛА КОЛОННА СХВАТИТЬ В АНАНЬИ ПАПУ БОНИФАЦИЯ, КОТОРЫЙ ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ СКОНЧАЛСЯ

После того как между папой и королем Филиппом Французским возник упомянутый раскол, каждый из них старался сокрушить другого всеми доступными способами: папа осыпал французского короля проклятьями и отлучил его от церкви, чтобы лишить королевства; он стал благоволить к восставшим против него фламандцам и заключил союз с германским королем Альбертом, усиленно приглашая его в Рим и обещая благословить на императорский престол с тем, чтобы лишить владений короля Карла, родича Филиппа, а против самого французского короля начать войну со стороны немецкой границы. В свою очередь король Франции тоже не дремал, но, благодаря стараниям и советам Стефано делла Колонна и других умудренных опытом итальянцев и своих соотечественников, послал некоего мессера Гийома де Ногаре из Прованса[516], мудрого и хитроумного священнослужителя, вместе с мессером Мушьятто Францези в Тоскану, снабдив их большим количеством наличных денег и распоряжением в компанию Перуцци, в то время королевских банкиров, которым не сообщили о целях этой траты[517], выдать необходимые сверх того суммы. Обосновавшись в замке Стаджа, принадлежавшем мессеру Мушьятто, они принялись рассылать гонцов с письмами и тайком принимали у себя разных лиц, причем наружно речь шла о подготовке соглашения между папой и французским королем, на что и должны были расходоваться полученные деньги; но под этим предлогом они вынашивали тайный план захватить в Ананьи папу Бонифация и тратили огромные средства для подкупа местных баронов и горожан. Эти замыслы были осуществлены в сентябре 1303 г., когда папа Бонифаций со своим двором и кардиналами находился в Ананьи, в Кампании, откуда он был родом и где имел свою резиденцию. Он и в мыслях не имел принять предосторожности, то ли не подозревая о готовящемся заговоре, то ли (если до него дошли какие-то слухи) по благодушию не придавая им значения, то ли по изволению Господа, отвернувшегося от великого грешника. Ранним утром Шарра делла Колонна с тремястами всадниками и достаточным числом пехотинцев из союзников, нанятых на деньги французского короля, с людьми синьоров Чеккано и Супино, а также других баронов Кампании и сыновей мессера Маффио д'Ананья и, говорят, с согласия некоторых кардиналов, участвовавших в заговоре[518], вступил в Ананьи с развернутыми знаменами и штандартами французского короля с кличем: "Смерть папе Бонифацию!" и "Да здравствует король Франции!". Заговорщики не встретили никакого сопротивления, напротив, неблагодарный народ Ананьи почти весь примкнул к мятежу и встал под их знамена. Достигнув папского дворца, они беспрепятственно проникли внутрь и заняли его, так как папа и его советники не ожидали нападения и не приняли мер к обороне. Заслышав шум, папа Бонифаций, покинутый всеми кардиналами, в страхе бежавшими и попрятавшимися, и почти всеми служителями, понял, что враги захватили город и его дворец, и уверился в своей гибели, но как человек мужественный и сильный духом заявил: "Раз я должен пасть жертвой предательства, подобно Иисусу Христу, и меня ожидает смерть, по крайней мере я умру, как приличествует папе"[519]. Он приказал тотчас же подать себе мантию святого Петра, возложил на голову Константинову тиару и, взявши в руки крест и ключи, воссел на папский трон. Шарра и прочие недруги, вошедшие к нему, осыпали папу оскорблениями и заключили его вместе с остававшимися при нем домашними под стражу. Среди прочей брани мессер Гийом де Ногаре, подстрекавший заговорщиков именем французского короля, стал угрожать папе, что его свезут в оковах в Лион, что на Роне, где он будет лишен собором своего звания и осужден. Тот бесстрашно отвечал ему, что будет рад, если его сместят и приговорят такие же еретики, мессер Гийом, отца и мать которого сожгли за ересь; эта отповедь повергла обидчика в замешательство. Затем, так как Богу было угодно охранить священное папское достоинство, никто не покусился на папу и не дерзнул поднять на него руку[520]. Оставив его в полном облачении под присмотром стражи, мятежники принялись расхищать церковные и папские сокровища. В этих мучениях, позоре и горе папа Бонифаций мужественно провел три дня узником своих врагов. И как на третий день свершилось воскресение Христа, так его соизволением папа Бонифаций был освобожден, потому что народ Ананьи, без всякого стороннего вмешательства[521], а только по предначертанию свыше, раскаявшись в недавнем заблуждении и прозрев от слепой неблагодарности, взялся за оружие и с возгласами: "Да здравствует папа и его дом, смерть предателям!" — изгнал из города Шарру делла Колонна с приспешниками, которые понесли потери ранеными и убитыми, и освободил папу с его придворными. Освобождение и изгнание врагов мало обрадовали папу Бонифация, в душу которого запала боль пережитого несчастья; он тотчас же удалился из Ананьи со всем двором в Рим, к святому Петру, чтобы созвать собор и отомстить французскому королю за нанесенную ему и Святой Церкви обиду. Однако, по воле Божьей, горечь, поселившаяся в сердце папы Бонифация после испытанного им поношения, причинила ему удивительный недуг, от которого он исходил злобой, как бешеный, и так отошел в лучший мир 12 октября 1303 года. Он был похоронен с большими почестями при входе в церковь святого Петра, в богатой часовне, выстроенной им при жизни.

64. ЕЩЕ О НРАВСТВЕННЫХ КАЧЕСТВАХ ПАПЫ БОНИФАЦИЯ

Папа Бонифаций от природы был одарен замечательным умом и весьма сведущ в Писании, сметлив и опытен в житейских делах, имел глубокие познания и замечательную память. Он отличался высокомерием и гордыней, жестокостью по отношению к врагам и соперникам, был велик и приводил окружающих в трепет. Он возвысил и обогатил Святую Церковь, приблизил к себе лучших знатоков декреталий и законоведов: Гульельмо да Бергамо и мессера Риччардо ди Сиена, кардиналов, и мессера Дино Розони из Муджелло; и вместе с ними, будучи сам ученым богословом и юристом, составил шестую книгу декреталий, которая явилась настоящим светочем всех законов и декретов. Папа был щедр и великодушен в отношении тех, кого любил и людей достойных, но он был чрезмерно привязан к мирским почестям, доставляемым его саном, и жаден до денег, не брезгуя никакой наживой ради возвышения церкви и своих непотов[522]. В свое время он сделал кардиналами немало друзей и доверенных лиц, в том числе двух своих довольно юных племянников и дядю по матери. Родственников и друзей из маленького городка Ананьи он одарил двумя десятками богатых епископств и архиепископств, а еще одному племяннику и его сыновьям, носившим, как мы уже упомянули, графский титул, оставил несметные сокровища. После смерти своего дяди, папы Бонифация, они жили привольно и отличились на войне, мстя всем врагам и соседям, предавшим и оскорбившим папу. На это они не жалели затрат и наняли на свой счет триста добрых каталонских рыцарей, с помощью которых усмирили почти всю Кампанью и Римскую область. Знай папа Бонифаций при жизни, что они такие бравые воины и храбрецы, наверняка сделал бы их королями и великими государями. Примечательно, что, когда папу арестовали, это известие доставили французскому королю его гонцы за несколько дней, чтобы поскорее обрадовать его. И когда первые посланцы достигли Сиона, перевалив через Бригские горы, тамошний епископ, человек достойной и святой жизни, был ошеломлен этой новостью и некоторое время молча простоял в раздумьи, пораженный пленением папы. Придя в себя, он сказал, обращаясь прямо к присутствующим: "Короля Франции сильно обрадует эта весть, но божественное вдохновение подсказывает мне, что за этот грех его постигнет Божья кара, в ближайшее время случатся многие беды и несчастья, которые навлекут позор на него и на его род, так что он и его потомки лишатся королевства". Мы узнали об этих словах от лиц, достойных доверия, проезжая вскорости через Сион, а те слышали их собственными ушами. Это предсказание было пророческим и полностью сбылось, как мы узнаем в свое время из рассказа об этом короле и его сыновьях. И неудивительно, что свершился суд Божий, ибо, хотя папа Бонифаций, вопреки своему сану, был чрезмерно привержен мирским делам и помыслам и совершил немало богопротивных поступков, за что Господь наказал его вышеописанным образом, но был наказан и его обидчик, не столько за оскорбление, нанесенное папе Бонифацию, сколько за прегрешение против величия Божия, олицетворяемого папой на земле. Оставим теперь этот предмет, сим исчерпанный, и вернемся немного назад, чтобы рассказать о важных происшествиях, случившихся за это время во Флоренции и в Тоскане.

68. КАК РЕВИЗИЯ СРЕДСТВ КОММУНЫ ПРИВЕЛА К ВЕЛИКИМ ПЕРЕМЕНАМ И ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ ВО ФЛОРЕНЦИИ

В феврале 1303 года среди флорентийцев вспыхнула ссора, вызванная тем, что мессер Корсо Донати был недоволен своим, как ему казалось, недостаточно высоким в сравнении с его заслугами положением в коммуне, в то время как другие влиятельные гранды и пополаны из партии черных забрали в свои руки чрезмерную, по его мнению, власть. Затаив на них злобу — из зависти, высокомерия или властолюбия, он объединился с Кавальканти, в большинстве своем белыми, и заявил, что необходимо потребовать отчет в использовании общественных средств у тех, кто располагал финансами коммуны и занимал должности. Во главе этой новой партии стоял епископ Флоренции, мессер Лоттьери, из младших делла Тоза белой ветви, а также кое-кто из грандов, враждебных народу и приорату. В городе образовались несколько группировок, сражавшихся между собой много дней; противники, как в старину, засели в башнях и укреплениях, чтобы обстреливать и забрасывать друг друга камнями. На башне епископства установили баллисту, засыпавшую снарядами неприятелей по соседству. Приоры собрали отряды в городе и в контадо и храбро защищали свой дворец, подвергшийся многочисленным покушениям и атакам. Вместе с народом сражался дом Герардини, которым помогали их приверженцы из контадо, дом Пацци, Спини и мессер Тегьяйо Фрескобальди с другими членами своей ветви этого рода. Все они явились сильной опорой для народа, а мессер Лоттеринго Герардини погиб за него, пораженный стрелой в бою у ворот Святой Марии. Больше никто из грандов не поддерживал народ, кто был на стороне епископа, кто — мессера Корсо, а их противники ни к кому не примкнули. Из-за этой распри и гражданской войны в городе и контадо случилось много убийств, пожаров и грабежей, ибо во Флоренции царили расстройство и беспорядок, должностные лица были беспомощны и свое право диктовал сильнейший. Весь город наполнился ранее изгнанными, пришлыми, жителями контадо, вокруг каждой семьи сплотились ее сторонники, и дело шло к полному краху, если бы Флоренцию не спасли горожане Лукки, которые прибыли сюда по просьбе коммуны с большим числом рыцарей и народа и взяли на себя умиротворение и защиту города. В силу необходимости им была вручена полная власть и шестнадцать дней они свободно распоряжались во Флоренции, объявляя людей вне закона от своего имени. И поскольку такие объявления производились по городу от имени коммуны Лукки, многим флорентийцам это показалось оскорбительным злоупотреблением, а некий Пончардо де'Пончи из Ваккереччи даже ранил мечом в лицо глашатая из Лукки. После этого лукканцы перестали выносить приговоры от своего имени, но в конце концов все же сумели прекратить беспорядки, разоружить оба лагеря и успокоить город, призвав новых беспристрастных приоров и сохранив свободу и народовластие. Никто не понес наказания за проступки, так что пострадали только ограбленные. Вдобавок к этой напасти в том же году настал голод, и полный четверик зерна[523] стоил больше двадцати шести сольди при том, что золотой флорин равнялся пятидесяти двум сольди. Если бы коммуна и городские власти не побеспокоились заранее и не ввезли через посредничество генуэзцев из Апулии и Сицилии двадцать шесть тысяч четвертей хлеба, горожане и жители контадо не спаслись бы от голода. Закупки зерна наряду с другими были одной из причин, которые привели к ревизии коммунальных финансов, ибо было истрачено много денег, и по этому поводу подверглись обвинению и клевете правые и виноватые. Но это пагубное для нашего города несчастье обрушилось на него не без попущения суда Божьего, за многочисленные грехи, содеянные тогдашними нашими согражданами, управлявшими Флоренцией, из-за их гордыни, завистливости и корыстолюбия[524]. Велики были провинности как стоявших у кормила власти, так и мятежников, и тем дело не кончилось, как мы узнаем в свое время.

84. КАК В ЛОМБАРДИИ ПОДНЯЛ ВОССТАНИЕ ФРА ДОЛЬЧИНО, СОЖЖЕННЫЙ СО МНОГИМИ ЕРЕТИКАМИ

В 1305 году в контадо Новары, в Ломбардии, жил некий фра Дольчино, монашек, не принадлежавший ни к какому ордену[525]. Его заблуждение разделили многочисленные еретики обоего пола — бедные крестьяне и горцы, которым он проповедовал, что он истинный апостол Христа, что все имущество должно принадлежать общему братству и что женщины тоже должны быть общими, и это не помешает жить с ними, не опасаясь греха. Его ересь включала и другие мерзкие статьи, кроме того фра Дольчино утверждал, что папа, кардиналы и другие вожди церкви не исполняют свой долг и не соблюдают правил евангельской жизни, а он-де был бы достойным папой. За ним последовали более трех тысяч мужчин и женщин, которые удалились в горы и жили там сообща, наподобие зверей. Когда у них кончалась пища, они брали и захватывали ее, где находили, и так фра Дольчино царствовал два года. Под конец его приверженцы раскаялись в своей беспутной жизни и секта обезлюдела. Под конец у них вышли припасы, к тому же выпало много снега, и тогда новарцы схватили фра Дольчино и сожгли его вместе с его подругой Маргаритой и многими другими мужчинами и женщинами, разделявшими его заблуждение[526].

92. КАК И КАКИМ ОБРАЗОМ СТАРАНИЯМИ КОРОЛЯ ФРАНЦИИ ПРИШЕЛ В УПАДОК ОРДЕН ИЕРУСАЛИМСКОГО ХРАМА

В 1307 году, перед тем как французский король выехал от папского[527] двора в Пуатье, по наущению своих советников и подстрекаемый жаждой наживы, он обвинил перед папой магистра тамплиеров и весь орден в некоторых ошибках и преступлениях, о которых ему донесли. Началось все с одного настоятеля из Монфокона в Тулузе, члена ордена, человека дурного и еретика, которого магистр за его пороки присудил в Париже к вечному заточению. В тюрьме он сошелся с неким Ноффо Деи, из наших флорентийцев, закоренелым преступником, и оба они, как люди отчаянные, потерявшие надежду, злодеи и негодяи, измыслили это ложное обвинение, дабы с помощью короля выйти из тюрьмы и разбогатеть. Оба они, правда, плохо кончили: Ноффо в скором времени попал на виселицу, а настоятеля зарезали. Выгоды этого предприятия для короля они обрисовали перед чиновниками, а те донесли Филиппу и он из жадности дал делу ход и тайно поручился перед папой, что расправится с орденом тамплиеров, обвинив их по многим статьям в ереси. Утверждают, однако, что в действительности это было сделано из корыстолюбия и из ненависти к ордену и магистру храма. Чтобы отделаться от французского короля, требовавшего осуждения папы Бонифация, о чем мы упоминали[528], Климент решил удовлетворить его, не вникая в истинность или ложность возводимых им обвинений. После своего отъезда король разослал приказы и в один прекрасный день, назначенный им, были произведены аресты тамплиеров в разных странах, их церкви были закрыты, на их дома и владения, где хранились несметные богатства, был наложен запрет[529]. Во Франции все имущество тамплиеров было опечатано королем, а в Париже схвачен магистр храма, по имени брат Жак, из синьоров де Моле в Бургундии, и еще шестьдесят братьев, рыцарей и дворян. Им было предъявлено обвинение в ереси и в некоторых преступлениях против естества, вошедших у них в обычай — что, присягая ордену, они клялись служить ему в делах правых и неправых, что они были идолопоклонниками и плевали на крест, что посвящение их магистра проходило скрытно и втайне, неведомым для посторонних образом, и, наконец, что из-за измены их предшественников была потеряна Святая Земля и захвачены в плен при Мансуре король Людовик и его воины. По всем этим пунктам король привел некоторые доказательства и велел добиться признания обвиняемых под пытками, но никто из них ни в чем не сознался. Продержав их в тюрьме долгое время и не зная, как покончить с этим делом, король велел огородить в парижском предместье Сент-Антуан и в городе Санлисе большие площади деревянной стеной и привязать внутри них к столбам пятьдесят шесть из тамплиеров. Эти столбы стали поджигать снизу по очереди, предупредив узников, что тот, кто признается в своих заблуждениях и грехах, спасет свою жизнь. При этом родные и друзья уговаривали их сознаться, чтобы не погибнуть такой бесславной смертью, но никто не пожелал этого сделать. Напротив, со слезами и воплями они клялись в своей невиновности, призывая Христа, Деву Марию и других святых, и так мученически простились с жизнью на костре[530]. Остававшиеся в живых магистр, брат дофина Овернского[531], брат Уго де Перодо и еще один из сановников ордена, должностные лица и казначеи французского короля, были привезены к папе в Пуатье, где в присутствии короля им было обещано помилование, если они сознаются в своих грехах и заблуждениях, и говорят, что они частично покаялись. По возвращении их в Париж, туда прибыли два кардинала-легата, чтобы по их признаниям вынести приговор, осудить орден и установить наказание для магистра и его товарищей. Напротив собора Парижской Богоматери, на широком помосте, был зачитан приговор и тогда магистр храма поднялся и громко потребовал, чтобы его выслушали. Когда народ притих, он отказался от своих прежних речей и заявил, что приписанные им грехи и ересь — чистые выдумки и что орден тамплиеров всегда был святым, праведным и благочестивым, но сам он заслуживает смерти, которую и хотел бы спокойно перенести, ибо из страха перед пытками и поддавшись уговорам короля и папы сделал признание, уступив их обману. Речь его была прервана и, не объявив приговора до конца, кардиналы и прочие прелаты удалились. Они посовещались с королем, и затем магистра и его товарищей предали мученической смерти на Парижском острове, перед королевским дворцом, так же как и остальных братьев. Подвергаясь медленной пытке огнем и препоручив себя Богу и Деве Марии, магистр повторял, что его орден был истинно верующим и святым. Так же себя вел и брат дофина[532]. Брат Уго де Перодо и другой, убоявшись мучений, сознались и подтвердили свои прежние слова, сказанные перед папой и королем. Так они избежали казни, но вскоре умерли бесславной смертью. Очень многие утверждали, что тамплиеров погубили несправедливо, чтобы завладеть их имуществом, которое впоследствии папа изъял своей властью и передал ордену госпитальеров, но пришлось его выкупать у французского короля и у других государей. На это, считая выплату процентов, ушло столько денег, что орден госпитальеров остался еще беднее, чем был прежде, владея только своим. Возможно, тут следует видеть перст Божий. Как мы покажем ниже, французский король и его сыновья подверглись великому позору и несчастьям, как за это прегрешение, так и за пленение папы Бонифация. Примечательно, что в ночь после мученической кончины магистра и его товарища братия и духовные лица собрали их останки, как святые реликвии, и поместили их в священном месте. Так в 1310 году[533] был сокрушен и уничтожен богатый и могущественный орден Иерусалимского храма. Перейдем теперь от событий, случившихся во Франции, к нашей Италии.

96. О СМЕРТИ ВЫДАЮЩЕГОСЯ И ЗНАТНОГО ГРАЖДАНИНА ФЛОРЕНЦИИ МЕССЕРА КОРСО ДОНАТИ

В том же 1308 году во Флоренции вспыхнула ссора среди нобилей и влиятельных пополанов партии черных, управлявших городом, из-за притязаний на государственную власть, подобно тому, как это было во время упоминавшихся споров о финансах коммуны. Плоды взаимных подозрений были плачевными, ибо снедаемые гордыней, завистью и корыстолюбием[534], равно как и другими процветавшими среди граждан пороками, они разделились на партии. Во главе одной был мессер Корсо деи Донати, за которым шли отдельные нобили и кое-кто из пополанов, в том числе из рода Бордони; а во второй верховодили мессер Россо делла Тоза, мессер Джери Спини, мессер Паццино деи Пацци и мессер Бетто Брунеллески со своей родней, с людьми Кавиччули и других домов грандов и пополанов. В эту партию входило большинство достойных граждан, занимавших посты в городском управлении и в органах коммуны. Мессер Корсо и его сторонники считали себя обойденными в должностях и званиях, на которые они претендовали как гонители белых и главная опора власти черных; противная же партия утверждала, что мессер Корсо стремится к единоличной власти и не желает ее ни с кем разделять. Было ли так на самом деле или это был вымышленный предлог, но верхи народа ненавидели и опасались мессера Корсо, тем более что он породнился с врагом флорентийцев и гибеллином Угуччоне делла Фаджола[535]; боялись также, как бы огромное честолюбие мессера Корсо не побудило его, воспользовавшись своим влиянием и поддержкой друзей, совершить государственный переворот и изгнать из города противников; особенно настораживало, что он заключил союз с упомянутым Угуччоне делла Фаджола, своим тестем, и призвал его на помощь. Когда их сговор открылся, недоверие прорвалось наружу, в городе поднялась тревога, приоры ударили в набат и все вооружились: народ, гранды, пешие, конные, в том числе и каталонские отряды[536] во главе с королевским маршалом, подчинявшимся городскому правительству. Тут же, как и было задумано властями, началось расследование и перед подеста, в ту пору мессером Пьеро делла Бранка да Губбио, было выдвинуто обвинение против мессера Корсо в том, что он намеревался предать народ и с помощью Угуччоне да Фаджола, гибеллинов и врагов коммуны силой взять власть в свои руки. Вызов в суд был предъявлен, обвинительный акт зачитан и приговор оглашен; так что не прошло и часу, как безо всякого судебного разбирательства мессер Корсо был осужден как мятежник и государственный изменник. Для исполнения приговора из дворца приоров без промедления было вынесено знамя правосудия, и подеста, капитан, судебный исполнитель со своими служителями и знаменами компаний вместе с вооруженными пополанами и конными отрядами двинулись под крики народа к дому, где жил мессер Корсо, в Сан Пьеро Маджоре. Узнав о воздвигнутом на него гонении (а по другим известиям, чтобы лучше приготовиться к исполнению своих планов в ожидании Угуччоне делла Фаджола, с большим войском уже достигшего Ремоле), мессер Корсо закрепился в предместье Сан Пьеро Маджоре, у подножия башен Чичино, на улице Торчикода и у выхода в сторону Стинке, а также на улице Сан Броколо, где он воздвиг мощные заграждения и расставил множество вооруженных арбалетами людей из своих родственников и друзей, которые затворились с ним в укреплении. Народ со всех сторон напал на укрепления, стойко обороняемые мессером Корсо и его людьми в течение многих часов, и если бы подкрепление Угуччоне и других союзников, призванных мессером Корсо из контадо, подоспело вовремя, то народу Флоренции, при всей его многочисленности, пришлось бы туго, ибо между нападающими было мало порядка и согласия и некоторые шли на приступ неохотно. Но войско Угуччоне, узнав о том, что мессер Корсо осажден народом, повернуло назад, а оборонявшиеся начали понемногу покидать укрепление, так что число их стало таять. В это время пополаны пробили стену сада напротив Стинке и большими силами ворвались внутрь. После этого мессер Корсо и его соратники, поняв, что помощь Угуччоне и союзников опоздала и надеяться не на что, бросили свои дома на разграбление и бежали из города, преследуемые верховыми из горожан и каталонцами, посланными в погоню. Боккаччо Кавиччули настиг Герардо Бордони у ручья Африко, убил его, отсек руку, привез на Корсо Адимари и прибил к дверям мессера Тедичи дельи Адимари, своего родича, с которым он был в ссоре[537]. Мессер Корсо, спасавшийся в одиночку, был схвачен каталонскими конниками, догнавшими его у Ровеццано. По дороге во Флоренцию, когда они проезжали около аббатства Сан Сальви, пленник стал проситься на свободу, обещая конвойным щедро заплатить, если они его отпустят, но те не согласились и хотели доставить его в город, как им было приказано. От страха попасть в руки врагов и подвергнуться народной расправе у мессера Корсо начался приступ подагры, которая свела ему руки и ноги, и он упал с лошади. Увидев это, один из каталонцев нанес ему смертельный удар копьем в горло и они оставили его, считая мертвым. Монахи этого аббатства отнесли его в обитель, и кто утверждает, что он к этому времени уже скончался, а кто — что перед смертью он успел исповедаться у них в монастыре; на следующее утро он был похоронен в Сан Сальви без почестей и при малом стечении народа, опасавшегося мести коммуны. Мессер Корсо Донати отличался большой мудростью и достоинствами, красноречием, опытом и известностью; его великие замыслы и деяния прославились во всей Италии; он был также красивым и любезным кавалером, однако тщеславие побуждало его без конца затевать заговоры и распри ради власти и влияния в государстве. Мы так подробно рассказали о его кончине, потому что с ней связаны великие перемены во Флоренции и его гибель повлекла за собой многие другие происшествия, как поймет из дальнейшего вдумчивый читатель, оценив ее поучительность для потомков.

121. О ДИКОВИННЫХ ЛЮДЯХ, БИЧЕВАВШИХ СЕБЯ В ИТАЛИИ

В этом же году произошли необыкновенные вещи. Началось это в Пьемонте, распространилось по Ломбардии и генуэзскому побережью, потом в Тоскане и наконец почти во всей Италии. Бесчисленное множество простых людей — мужчины, женщины и дети — забросили свои заботы и ремесла и бродили с места на место, неся перед собой изображения креста. При этом они бичевали себя, взывали к милосердию, и благодаря им многие примирились друг с другом, а иные обратились к покаянию[538]. Флорентийцы и жители некоторых других городов не впустили их к себе и прогнали прочь, говоря, что они приносят с собой беду. В это самое время, 12 мая, французский король сжег на костре в Париже магистра храма и пятьдесят четыре брата из самых старших членов ордена, обвинив их в ереси. Однако все склонялись к тому, что их осудили безвинно, желая отнять у них имущество, ибо перед смертью они исповедались и вели себя как истинные христиане.