Новая Хроника

1. ЗДЕСЬ НАЧИНАЕТСЯ ОДИННАДЦАТАЯ КНИГА. МЫ ОТКРЫВАЕМ ЕЕ ОПИСАНИЕМ ВЕЛИЧАЙШЕГО НАВОДНЕНИЯ, ОБРУШИВШЕГОСЯ НА ФЛОРЕНЦИЮ И ПОЧТИ НА ВСЮ ТОСКАНУ

1 ноября 1333 года, когда Флоренция достигла невиданного с 1300 года процветания, могущества и благополучия, по словам Христовым, сказанным в его Евангелии: "Бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа суда Божьего"[708], Господу угодно было подвергнуть наш город испытанию; и вот в этот день, на праздник Всех святых, пошел обильный дождь во Флоренции и окрест ее, в горах и на холмах, и продолжался он без перерыва четыре дня и четыре ночи, все время усиливаясь до невиданных размеров, так что казалось, будто разверзлись хляби небесные; дождь сопровождался частым и устрашающе сильным громом, вспышками молний; на людей напал великий ужас, колокола в церквах звонили без конца, пока вода не поднялась; в каждом доме выставляли все тазы и котлы; повсюду слышались крики попавших в беду: "Спасите!"; жители перебегали из дома в дом и с крыши на крышу, сооружая мостки между домами; поднялся такой шум и суматоха, что удары грома были едва слышны. От ливня уровень воды в Арно поднялся настолько, что уже в том месте, где он низвергается с гор Альп с великим натиском и порывом, были затоплены большая часть равнины Казентино, вся равнина Ареццо и верхняя часть долины Вальдарно; вода покрыла и залила всю почву, уничтожила посевы, сломала и вырвала с корнем деревья, разрушила все мельницы и сукновальни, находившиеся на Арно, а также все дома и строения, стоявшие вдоль реки, если они не выдерживали ее напора; при этом погибло много народу. Затем на спуске к нашей флорентийской равнине в Арно несла свои воды река Сьеве, точно так же разлившаяся и вышедшая из берегов и затопившая всю равнину Муджелло; не говоря уже о том, что каждая впадавшая в Арно канава казалась рекой; поэтому в девятом часу 4 ноября, в четверг, потоп принес в город столько воды, что покрыл полностью лежащие в стороне от его обычного пути равнины Сан Сальви и Бизарно, поднявшись в полях где на шесть, где на восемь, где на десять локтей. Тут напор воды еще усилился, ибо русло Арно в городской черте не могло ее вместить, и некоторые мельничные запруды в городе не выдержали, так что вода стала на семь локтей выше старого русла, а у ворот Делла Кроче по горло, у ворот же Ренайо — на шесть с половиной локтей; у первых она высадила наружную дверь, а затем вышибла и опрокинула на землю те и другие ворота. В ту ночь в час первого сна[709] образовалась брешь в городской стене над Корсо Тинтори, против входа в опочивальню обители братьев-миноритов, шириной сто тридцать локтей, отчего воды Арно в таком количестве нахлынули внутрь, что опустошили сначала жилище братьев-миноритов, а потом все кварталы по эту сторону Арно; все улицы были более или менее затоплены, но сильнее всего наводнение затронуло сестьеру Сан Пьеро Скераджо, район ворот Сан Пьеро и Соборных ворот, и чтобы будущий читатель мог лучше постичь его размеры, опишем их подробнее. В церкви и соборе Сан Джованни вода поднялась выше алтаря и больше чем наполовину закрыла порфиритовые колонны у входа, а в Санта Репарата дошла до арок старых сводов под хорами и снесла колонну святого Зиновия с крестом, стоявшую на площади. Во дворце народа, где заседают приоры, волны достигли первой ступени входной лестницы напротив улицы Ваккеречча, то есть в одном из самых возвышенных мест Флоренции. Во Дворце коммуны, где помещался подеста, вода на шесть локтей залила внутренний двор, в котором вершилось правосудие. Во флорентийском Аббатстве вода стала у подножия главного алтаря, то же самое в Санта Кроче у братьев-миноритов, у основания главного алтаря; в Орто Сан Микеле и на Новом рынке она поднялась на два локтя, на Старом рынке также на два локтя, как во всем городе. В заречье вода сильно залила улицы вдоль Арно, особенно со стороны Сан Никколо, в предместьях Пидильозо, Сан Фриано, в Камальдоли, причем сильно пострадали ютившиеся там бедняки. Площадь была затоплена до идущей поперек улицы, а Виа Маджо почти до Сан Феличе. В тот же четверг, во время вечерни, под бешеным напором Арно прорвалась запруда Всех святых и обрушилась городская стена напротив и позади борго Сан Фриано, в двух местах, на протяжении более пятисот локтей. Караульная башня на верху этой стены почти рассыпалась от ударов двух молний. Хлынувший от плотины Всех святых поток свалил мост в Каррайе, кроме двух пролетов на этой стороне. Тотчас же за тем обрушился мост у церкви Санта Тринита, где устояла одна опора и одна арка возле храма; на Старом же мосту, куда Арно нес свою добычу, скопилось множество деревянных обломков, преградивших дорогу реке, отчего она перехлестнула через перекрытие моста, смыв находившиеся наверху дома и лавки и сметая все на своем пути, так что уцелели только две средние опоры. Через мост Рубаконте волны прорвались сбоку, частью осадив берега, и бушевали во многих местах, повергнув на землю дворец замка Альтафронте и значительную часть домов коммуны над Арно от замка до Старого моста. В реку низринулась также статуя Марса, покоившаяся на столбе у подножия названного моста с этой стороны. На этот счет следует заметить, что древние предвещали и записали для памяти, что если статуя Марса упадет или будет сдвинута, Флоренцию ожидают великие опасности и треволнения. И так говорили не без оснований, как показал опыт, отмеченный в нашей хронике. После низвержения Марса в развалины обратились все жилища от Старого моста до моста Каррайя, вдоль Арно до канала и в предместье Сан Якопо, все улицы по обе стороны реки; повсюду воцарился ужасный хаос и во многих концах города обвалились непрочные дома. Если бы наступившей ночью не рухнула городская стена у луга Оньиссанти на участке в четыреста пятьдесят локтей, не выдержавшая напора воды, и туда не устремился бы все возраставший поток, город оказался бы под угрозой гибели, потому что вода прибыла бы вдвое; но через упомянутый прорыв она стала быстро возвращаться обратно в Арно и спадать; и в пятницу в девятом часу вошла внутри городской черты в речное русло. Весь город, улицы, дома, лавки, подвалы (которых во Флоренции было множество) остались заполненными водой, смешанной с вонючей грязью, от которой нельзя было избавиться полгода; почти все колодцы были испорчены и из-за понижения уровня воды в Арно их пришлось прорывать заново. Наводнение наступало от города на запад; река залила в большей или меньшей степени равнины Леньяйя, Оньяно, Сеттимо, Орманноро, Кампи, Броцци, Самморо, Перетола, Миччоле до Синьи и часть контадо Прато, обрушилась на поля и виноградники, унося дома, мельницы, хозяйственный скарб, множество людей и почти всех животных; за Монтелупо и Капрайей к Арно присоединились многие реки, впадающие в него под Флоренцией, все они бешено бурлили и сносили все мосты по дороге. Таким же образом река затопила нижнее Вальдарно, Понтормо, Эмполи, Санта Кроче и Кастельфранко, разрушив в основном стены этих городов, затем равнину Сан Миньято, Фучеккьо, Монтетополи и Марти в Понтедере. Пиза утонула бы полностью, если бы Арно не повернул к каналу Арнонико и к пруду Капанне, через который излился в море, образовав новый канал; с другой стороны города река потекла в каналы Озоли и сбросила воды в реку Серкьо; при всем том Пиза была затоплена и наводнение нанесло огромный ущерб, вся долина Вальдисеркьо и окрестности города были опустошены, хотя кое-где, на радость этого края, выдавались многочисленные островки суши до двух локтей. Потоп причинил Флоренции бесчисленные убытки в городе и в контадо: погибло около трехсот человек взрослых и детей обоего пола — сперва считали более трех тысяч; погибло также огромное количество скота; не сосчитать разрушенных мостов, домов, мельниц, сукновален, ибо в контадо не осталось ни одного целого моста над рекой или каналом; погибло множество товара, шерстяных тканей в контадо у шерстяников, орудий и утвари, вина, уносившегося бочками; то же самое относится к зерну и хлебу, хранившимся в домах, не говоря о посевах и об опустошении полей и угодий, ибо если равнины полностью скрылись под водой, то горные склоны были истерзаны волнами, а плодородный слой почвы смыло водой. Будучи свидетелем несчастья, я не смог бы даже приблизительно оценить в деньгах убытки, которые потерпели флорентийцы, но только стоимость восстановления мостов, городских стен и улиц составила больше ста пятидесяти тысяч золотых флоринов.

Ущерб понесли не только Флоренция и ее округа, хотя им пришлось тяжелее всего, ибо Арно обрушил сюда невиданные массы воды; но реки и ручьи Тосканы и Романьи повсеместно разлились и вышли из берегов, опрокидывая свои мосты (а больше всех Тибр), и все тамошние равнины были затоплены, что нанесло великий урон контадо Борго Сан Сеполькро, Кастелло, Перуджи, Тоди, Орвьето и Рима; а контадо Сиены, Ареццо и Мареммы подверглись серьезным опустошениям. Следует заметить, что во время наводнения и после него во Флоренции недоставало муки и хлеба вследствие гибели мельниц и пекарен, но жители Пистойи, Прато, Колле и Поджибонси, а также других городов контадо и окрестностей подвезли большое количество хлеба и муки, столь необходимого для Флоренции. У городских старожилов, хорошо помнивших еще потоп 1269 года[710], спрашивали, какое бедствие было сильнее. Большинство пришло к выводу, что во время первого наводнения воды было почти столько же, но из-за недальновидности коммуны, позволившей владельцам мельниц на Арно устроить высокие запруды, уровень реки поднялся на семь с лишним локтей по сравнению с прежним, поэтому город теперь был больше затоплен и получил более серьезные повреждения; ведь кого Бог желает погубить, того он лишает разума. По поводу этих запруд коммуна Флоренции издала тотчас же указ, что между мостами запрещается строить мельницы и запруживать воду, то же самое выше Рубаконте на расстоянии двух тысяч локтей и ниже моста Каррайя на расстоянии четырех тысяч локтей; нарушителям грозила строгая кара. Коммуна также распорядилась восстановить мосты и рухнувшие стены, для чего были назначены должностные лица. Возвращаясь к сравнению двух наводнений, мы полагаем, что новое было несравненно сильнее первого, потому что его питали не только осадки, но и землетрясение. Нет сомнений, что повсюду струями била подпочвенная вода; мы видели это в разных местах и даже в горах. Мы подробнее описали и запечатлели в нашей хронике на вечную память этот необыкновенный потоп, поскольку Флоренция впервые претерпевала такое несчастье и напасть со времен, когда она была разрушена Тотилой, бичом Божьим.

16. КАК ФЛОРЕНТИЙЦЫ НАЗНАЧИЛИ СЕМЬ БЛЮСТИТЕЛЕЙ ПОРЯДКА В ГОРОДЕ

1 ноября этого же года правители Флоренции учредили новые должности, а именно: семь капитанов для охраны города — и дали каждому из них по двадцать пять вооруженных солдат. На каждую сестьеру приходилось по одному, а на сестьеру Ольтрарно — два капитана, день и ночь следивших за порядком в городе. Они должны были усмирять ссоры, драки и вооруженные стычки, задерживать объявленных вне закона и игроков. Каждый из них назывался "барджелло". Предлог для учреждения этих должностей был благовидный и необходимый, но правители города руководствовались скорее желанием упрочить свое положение и обеспечить себе надежную защиту, потому что беспокоились за исход январских выборов нового приората. Эти выборы могли быть опротестованы, потому что в них не участвовали некоторые достойные быть приорами пополаны, исключенные из-за партийных пристрастий. Указанные должности капитанов просуществовали не более года, пока не прошли выборы, затем вместо них создали другую должность, хранителя мира, располагавшего большими полномочиями. Об этом мы скажем ниже.

39. КАК ФЛОРЕНТИЙЦЫ УЧРЕДИЛИ НОВУЮ ДОЛЖНОСТЬ ХРАНИТЕЛЯ МИРА И ЧТО ИЗ ЭТОГО ВОСПОСЛЕДОВАЛО

1 ноября 1335 года правители Флоренции создали новую государственную должность, которую назвали капитаном охраны и хранителем мира в городе. Первым эту должность занял мессер Якопо Габриэли да Губбио, который вступил в нее указанного числа и получил в распоряжение пятьдесят всадников и сто пехотинцев. Ему положили жалованье в десять тысяч золотых флоринов ежегодно и предоставили большие полномочия по отношению к объявленным вне закона. Под видом заботы о порядке он всеми правдами и неправдами распространял свою власть над другими чиновниками наподобие барджелло и по собственному произволу, не глядя на законы, вершил суд и расправу. Он вернулся во дворец младших Петри[711], за церковью Сан Пьеро Скераджо, купленный тогда коммуной Флоренции у кредиторов компании Скали за семь тысяч золотых флоринов. Должность хранителя мира установили пополаны, правившие городом, чтобы усилить свою власть, и из боязни ее лишиться, то есть из тех же соображений, что и год назад, когда были назначены, как мы говорили, семь капитанов охраны порядка. Мессер Якопо пробыл у власти один год и распоряжался весьма сурово, так что нагнал страху и на пополанов, и на грандов. Высланные почти исчезли из города и из контадо, потому что, захватив Россо, сына Герардуччо де'Буондельмонти, заочно приговоренного к казни не за убийство или нарушение закона, а за участие наряду с другими в набеге на Монтальчино на службе у сиенского рода Толомеи, хранитель велел обезглавить его, вопреки желанию большинства флорентийцев, потому что тот не нанес обиды кому-либо из граждан или жителей дистретто. Но казнь была произведена для устрашения, ибо кто наказывает одного, предостерегает многих. Потом он присудил к смерти немало других, обвинив почти все коммуны и пополанов контадо (не разбирая правого и виноватого), что они держат у себя ссыльных. Так жестоко и беспощадно исправляя свою должность, он допустил во Флоренции много беззаконных и недозволенных поступков по желанию тех, кто поставил его у власти и держал бразды правления, а также за деньги. По истечении года он отправился в Губбио, наполнив карманы. На его место 1 ноября 1336 года вступил мессер Аккорримбоно да Толентино которому уже исполнилось более семидесяти пяти лет. В свое время он был во Флоренции подеста и хорошо справлялся со своими обязанностями. Поначалу он вел себя достойно, но затем стал превышать свои полномочия, встревая даже в мелочные дрязги, чтобы заработать и дать нажиться своим людям. Во время его деятельности, 13 июля 1337 года, взбунтовался простой люд, из-за того, что некий мессер Никола делла Серра да Губбио, бывший подеста Флоренции, как выяснилось при проверке, нарушил закон, а исполнитель установлений правосудия, его родственник из контадо Губбио, с ведома мессера Аккорримбоно и нового подеста, племянника последнего, помешал уполномоченным ревизорам наказать его. Вследствие того, что подеста и его приближенные оказались недосягаемыми для закона, народ собрался на площади Синьории, камнями прогнал чиновников и многих ранил. Некоторые люди приоров, а также мессера Аккорримбоно, были убиты и волнение охватило весь город. Мессер Аккорримбоно хотел наказать кое-кого из арестованных во время беспорядков, но не решился посягнуть на них, опасаясь простого народа, да разгневанные пополаны и не дали бы совершиться казни. Ему пришлось ограничиться присуждением штрафа прежнему подеста и некоторым из зачинщиков бунта. Из-за этих событий был издан указ, что в течение десяти лет ни один уроженец Губбио и его контадо не сможет занимать правительственные должности во Флоренции. В довершение своих ошибок мессер Аккорримбоно, из партийного пристрастия, по наущению некоторых из правителей города, в сентябре объявил расследование по делу мессера Пино делла Тоза, скончавшегося в июне и обвиненного в том, что вместе с Фео ди мессер Одальдо делла Тоза и Магинардо дельи Убальдини он вступил в переговоры с мессером Мастино делла Скала[712] и хотел изменить Флоренции. Сын мессера Пино под пыткой был принужден признаться в этом, как и другие флорентийские дворяне, друзья мессера Пино. Затеяно это было из зависти, а кое-кто говорил, что происками некоторых родственников мессера Пино. Обвинение было, как и следовало полагать, беспочвенным, сам Магинардо лично явился, чтобы отвести его. Правда, мессер Пино, по поручению короля Роберта, от имени которого он управлял Луккой, действительно стремился к заключению соглашения между мессером Мастино и нашей коммуной, чтобы к ней перешел город Лукка. Но мессер Аккорримбоно, который иначе воспринял все это дело, когда оно вскрылось, присудил разрушить часть дома мессера Пино за то, что он вступил в переговоры без разрешения приоров, а Фео осудил за неявку в суд. Большинство граждан порицало этот приговор, потому что мессер Пино был достойнейшим и самым доблестным кавалером Флоренции, как никто преданным гвельфской партии, народу и коммуне, хотя он и затевал многие большие предприятия, чтобы выдвинуться еще выше. После всех этих событий должность капитана и хранителя мира вызывала такой ужас у граждан Флоренции, что городская верхушка никакими силами не могла добиться согласия на утверждение на этом посту снова мессера Аккорримбоно или кого-либо другого. Так эта должность, которая олицетворяла произвол и беззаконие, была уничтожена. Она была учреждена безо всякого устава и узаконения для того, чтобы с ее помощью городские заправилы могли сокрушать и изгонять неугодных им лиц, то есть ее назначение состояло в том, чтобы держать граждан в страхе. Мы столь подробно рассказали об этом учреждении и о его истории затем, чтобы оно послужило уроком для будущих поколений: никогда не учреждать государственных должностей, не ограниченных законом, какие бы предлоги с точки зрения общего блага не выдвигались для этого, потому что конец их бывает всегда плачевным для коммуны и из них рождается тираническая власть.

42. О СРАЖЕНИИ В ПИЗЕ И ОБ ИЗГНАНИИ ОТТУДА ОДНОЙ ИЗ ПАРТИЙ

В это время Пиза была раздираема партийной междоусобицей: одну партию составлял граф Фацио, поддерживаемый большинством пополанов, занимавших городские должности, а вторая — находилась в оппозиции, ее возглавляли мессер Бенедетто и мессер Чео Маккайони де'Гваланди, кое-кто из Ланфранки и прочих грандов, Кола ди Пьеро Бонконти и другие пополаны, тайно замыслившие сбросить власть графа и его приспешников в Пизе. Они сговорились с мессером Мастино делла Скала, которому пообещали власть над Пизой, а он должен был прислать им на подмогу свою конницу из Лукки. Из этого заговора возник мятеж и гражданская война, ибо 11 ноября этого[713] года Гваланди и их сторонники с оружием в руках напали на подеста Пизы, ограбили и изгнали его из города, сожгли все акты и документы коммуны, разбили тюрьмы и освободили заключенных. На площади Сан Систи старейшины вместе с графом и народом, с оружием в руках собравшимся на площади, целый день сражались с мятежниками. В конце концов под натиском народа те дрогнули и вечером отступили на мост на Спине, у ворот делле Пьядже, где построили баррикаду и стали ожидать помощи из Лукки, от мессера Пьеро Россо, пославшего к ним четыреста рыцарей и много пехоты. Эти войска были уже на подступах к замку Ашано, известие об их приближении заставило народ и графа возобновить битву ночью — они зажгли огонь, осыпали восставших тучей стрел и пообещали своим немецким и итальянским наемникам двойную плату. Те спешились и отчаянно бросились на приступ, благодаря чему той же ночью мятежники были изгнаны из города. Если бы народ не ударил в набат или промедлил до утра, подкрепление из Лукки достигло бы Пизы и восставшие могли одержать верх, тогда Пиза доставалась мессеру Мастино. Когда известие о мятеже дошло до Флоренции, ее горожане отправили на помощь графу и пизанским старейшинам триста всадников из своих сил в Монтетополи, но бунт был скоро подавлен так что они не понадобились. Пизанские послы много благодарили флорентийцев за помощь, хотя потом пизанцы в силу своей неблагодарности скоро забыли об этой услуге, как мы увидим ниже. 15 декабря пизанцы избрали графа Фацио капитаном войны, увеличили силы по охране города до полутора тысяч пехотинцев, а изгнанников, бежавших в Лукку, объявили мятежниками и своими врагами и конфисковали их имущество. Пизанцы укрепили также рвами и палисадами Кинцику и борго Сан Марко, а ворота аллей Пьядже и мост на Спине перегородили цепями. Дорога на Лукку была отрезана, на ней соорудили караульные вышки и подъемные мосты.

44. О ТОМ, КАК МЕССЕР МАСТИНО ДЕЛЛА СКАЛА, ОБЕЩАВШИЙ ОТДАТЬ ФЛОРЕНТИЙЦАМ ЛУККУ, ПРЕДАТЕЛЬСКИ ОБМАНУЛ ИХ

Флорентийцам казалось, что мессер Мастино и Альберто делла Скала затягивают выполнение договора и соглашения, по которому, как мы уже говорили, Лукка переходила к Флоренции, и водят за нос послов и синдиков флорентийской коммуны, обманывая их пустыми надеждами. Поэтому 1 декабря того же года было решено отправить в Верону новое великое посольство, в составе шести самых именитых граждан, пополанов и грандов, дабы выяснить истинные намерения веронских тиранов. В ходе переговоров с ними и другими ломбардскими государями, с которыми флорентийцы заключили союз, послы требовали передачи Лукки и соблюдения договоренности, но делла Скала со дня на день откладывали ответ, отговариваясь высокопарными речами и ложными обещаниями. В конце концов через Орландо Россо из Пармы они запросили за Лукку большую сумму денег, утверждая, что понесли большие затраты и еще должны были заплатить королю Иоанну Богемскому, чтобы получить его согласие на передачу Лукки. Послы сообщили об этом во Флоренцию и флорентийцы решили, что, поскольку другим способом получить Лукку невозможно, то не стоит отказываться от нее из-за денег и поручили послам договориться о сумме. После долгих разговоров пришли к соглашению (которого мессер Мастино и мессер Альберто не собирались придерживаться) о том, что им будет выплачено триста шестьдесят тысяч золотых флоринов, частью наличными, а частью в рассрочку с обеспечением в банках Венеции. Обрати внимание, читатель, на неразумие и оплошность флорентийцев, которые в 1329 году могли овладеть Луккой с помощью наемников из Черрульо за восемьдесят тысяч золотых флоринов, а в 1330 году — по договоренности с ее жителями и мессером Герардино Спинолой — за меньшую сумму, как мы упоминали выше, но истратили и собирались тратить еще огромное количество денег. Я полагаю, что Господь допустил это, чтобы покарать за грехи и неправедные доходы жителей Флоренции и Лукки, а также и Ломбардии. Вернемся к нашему рассказу: когда было принято решение, найдены деньги и назначены флорентийские уполномоченные, вероломный предатель Мастино изменил свои планы — по наущению маркиза Спинетты и других гибеллинов, а равно и происками правителя Милана и других ломбардских синьоров, стремившихся поссорить его с коммуной Флоренции, ибо им казалось, что он чересчур возвысился среди них. Они пытались соблазнить его тщетной надеждой, что, имея в руках Лукку, он легко завладеет Пизой, воспользовавшись ее внутренними раздорами, кроме того, в его распоряжении было Ареццо, так что с этими силами нетрудно было бы утвердиться в Болонье и в Романье, вследствие царивших там после изгнания и отъезда легата смут и разногласий. После этого флорентийцам тяжело было бы противостоять ему, они бы оказались в окружении и в осаде, так что из-за усобиц во Флоренции между пополанами, грандами и простым народом, недовольным чрезмерными поборами, а также бездеятельности должностных лиц в городе, говорили ему, он без труда подчинит себе Флоренцию, а затем и всю Тоскану, и так далее. Предатель Мастино, незрелый годами, а еще более умом, склонный к коварству, бессовестный и возгордившийся высоким положением, на которое его вознесла изменчивая фортуна, как и всякий тиран, жаждал захватывать новые города и владения и мечтал сделаться королем Ломбардии и Тосканы. Поэтому, невзирая на клятвенные обещания, данные им флорентийцам, и не думая о том, что всемогущество Божие превыше сил человеческих, выдвинул иное требование к послам, заявив им: "Нам не нужны деньги за Лукку, ибо их у нас предостаточно, но если флорентийцы хотят получить ее, пусть помогут нам своим войском в приобретении Болоньи или хотя бы пускай не чинят в этом препятствий в соответствии с тем, что они обещали при вступлении в лигу, когда Болоньей правил легат". Услышав эти слова, флорентийцы убедились, хотя и слишком поздно, в предательских намерениях Мастино и в том, что требование Болоньи было его новой уловкой. Поскольку они своими силами разгромили войско легата в Ферраре и болонцы после этого прогнали легата и снова вступили в союз с флорентийцами и ломбардцами, как мы рассказывали выше[714], коммуна предпочла потерю Лукки ссоре с Болоньей. Все же нашим послам было приказано высказать свой протест и повторить перед Мастино требования Флоренции, а затем покинуть его. Послы возвратились домой 23 февраля этого[715] года. Но прежде, чем они достигли Флоренции, вернее, сразу после их отъезда из Вероны, Мастино приступил к исполнению своих гнусных намерений. 14 февраля его отряды, находившиеся в Лукке, без объявления войны вторглись в Вальдиньеволе и нижнее Вальдарно, владения флорентийцев, и собрали там богатую добычу. В эти же дни его войска из Модены совершили нападение на контадо Болоньи.

45. О МЕРАХ, ПРИНЯТЫХ ФЛОРЕНТИЙЦАМИ ДЛЯ ОТРАЖЕНИЯ МАСТИНО

Когда флорентийские послы вернулись из Вероны, граждане, убедившиеся, что Мастино жестоко обманул и предал Флоренцию, единодушно избрали шесть именитейших горожан, по одному от каждой сестьеры: двух грандов и четверых пополанов для ведения войны против Мастино. Четырнадцать пополанов были назначены, чтобы собирать средства, причем получили широчайшие полномочия. Обе коллегии были избраны сроком на год и эти меры спасли город, ибо помогли дать отпор тиранам делла Скала и вести с ними войну, как вы увидите ниже. Ведь Мастино угрожал, что в середине мая будет у ворот Флоренции с четырьмя тысячами всадников в полном вооружении и сокрушит гордыню флорентийцев, и это была не пустая угроза, потому что он владел Вероной, Падуей, Виченцей, Тревизо, Брешией, Фельтро, Чивита Беллуно, Пармой, Моденой и Луккой, и ежегодный доход и налоги с этих городов и их замков составлял более семисот тысяч золотых флоринов. Такого дохода не имеет никто среди христианских государей, не считая разве короля Франции; кроме того, у Мастино были многочисленные союзники-гибеллины, так что ни один итальянский тиран до тех пор не обладал таким могуществом. Флорентийцы знали, что им придется туго, но каждый из них ощутил горечь обиды из-за измены Мастино, поэтому все они храбро и решительно приступили к исполнению своего предприятия. В дальнейшем флорентийцы, по Божьему произволению, неоднократно наносили чувствительные удары своему противнику, и спустя немного времени доходили даже до Вероны, совершив, как мы увидим, чудеса храбрости в борьбе против этих тиранов. Через несколько дней они уже подняли бы с помощью своих денег против Мастино город Модену, ибо гарнизон предлагал сдать ее, но этого не пожелали болонцы, исходя из интересов своих друзей, маркизов Феррарских, которым Модена принадлежала по соглашениям лиги. Через своих послов флорентийцы высказали всем остальным ломбардским союзникам свое недовольство изменой тиранов делла Скала и просили у них помощи, так что была создана новая лига с участием короля Роберта, перуджинцев, сиенцев и других гвельфов Тосканы, а также болонцев и романских гвельфов. Были объявлены новые меры по ее упрочению. Оставим теперь на время войну с Мастино и расскажем о других событиях, случившихся тогда же, а затем вернемся к ней, ибо с этой войной связано много удивительных и почти невероятных происшествий, как можно будет прочитать в соответствующих главах.

49. КАК ФЛОРЕНТИЙЦЫ ВСТУПИЛИ В СОЮЗ С КОММУНОЙ ВЕНЕЦИИ И ОБ УСЛОВИЯХ ЕГО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

Флорентийские мудрецы, управлявшие городом, понимали, что начавшаяся война влечет за собой весьма серьезные последствия, ибо она не могла ограничиться спором с веронскими тиранами делла Скала из-за одной Лукки. Сама Флоренция без помощи и поддержки каких-либо ломбардских государей или коммун, враждебных Мастино, мало что могла сделать, разве что напасть на Лукку. Поэтому, чтобы отвести военные действия подальше от своей территории, флорентийцы вступили в переговоры с государем Милана и другими ломбардскими тиранами и грандами. Зная, что коммуна Венеции поссорилась с Мастино из-за захваченных им солеварен от Кьоджи до Падуи и из-за торговых запретов, введенных им против венецианской вольности в области Падуи и Тревизо, через наших купцов, имеющих связи с Венецией, стали искать союза в борьбе против тиранов делла Скала. Флорентийцы применили много ухищрений, чтобы втянуть Венецию в такой союз, и венецианцы склонились к соглашению с ними. Флорентийская коммуна направила в Венецию благоразумных доверенных лиц, и они подписали там договор нижеследующего характера.

50. ЛИГА МЕЖДУ КОММУНАМИ ВЕНЕЦИИ И ФЛОРЕНЦИИ

21 июня 4 индикта 1336 года уполномоченными венецианской и флорентийской коммуны был заключен союз на следующих условиях. Прежде всего они объявили о создании лиги и о своем соединении сроком от этого дня до праздника Святого Михаила в сентябре этого года и еще в течение года после этого праздника. Обе коммуны нанимали две тысячи рыцарей и две тысячи пехотинцев для ведения войны в областях Тревизо и Вероны, а в случае необходимости обязывались набрать большее число солдат. Затраты на лошадей и все необходимые расходы они брались оплачивать совместно, а также совместно нанять капитана войны. Флорентийская коммуна должна была прислать одного-двух граждан в Венецию, чтобы они вместе с лицами, назначенными венецианской коммуной, находясь в Венеции или другом месте, распоряжались по своему усмотрению численностью солдат и расходами на устройство восстаний в городах, подвластных делла Скала. Обе коммуны имели право назначить двух граждан для ведения войны под своими знаменами, по своему усмотрению. Капитану войны предоставлялась полная власть. Каждые три месяца на протяжении всего существования лиги послы обеих коммун должны были собираться и решать, продлевать ли ее далее. Коммуне Флоренции поручалось вести войну с городом Луккой, а в случае ее захвата, с Пармой. Обе коммуны и их представители не имели права заключать мир, перемирие и вести переговоры с семьей делла Скала, кроме как по решению и одобрению каждой из них. Содержание этого договора мы почерпнули из актов нашей коммуны. Об основании лиги было объявлено одновременно в Венеции и во Флоренции, 15 июля названного индикта, на многолюдных и торжественных собраниях жителей обоих городов. Заметь, читатель, что это было величайшее предприятие из всех, когда-либо затевавшихся коммуной Флоренции, как можно будет убедиться ниже, хотя соединение венецианской и флорентийской коммун и было тогда в диковинку по многим соображениям. Во-первых, коммуна Венеции никогда не вступала в союз ни с кем из государей или коммун, по своему великому могуществу и превосходству, если не считать завоевания Константинополя и Ромеи[716] в старину. С другой стороны, венецианцы по своей природе стояли за империю и гибеллинов, а флорентийцы — за Святую Церковь и гвельфов. Кроме того, флорентийцы сражались на стороне церкви против венецианцев в 1308 году, когда те были разбиты под Феррарой. Отсюда явственно следует, что их союз был заключен по милости Божией для того, чтобы сокрушить тиранию и гордыню рода делла Скала, самыми бесстыдными негодяями в котором были два брата, Альберто и Мастино, порочнейшие люди во всей Италии. Обманчивая и лживая мирская удача стремительно вознесла их на высочайший трон и дала им огромную власть и владения, которых они не были достойны ни по уму, ни по заслугам, так что на их примере оправдались слова Святого Евангелия, высказанные Святым Духом и устами Богородицы: "Fecit potentiam in brachio suo, despersit superbos mente cordis sui. Deposuit potentes de sede, et exaltavit humiles"[717]. Так оно и произошло, как мы увидим в дальнейшем. По обнародовании лиги венецианцы приступили к тем военным приготовлениям, которые посчитали нужными, а флорентийцы избрали десять мудрых граждан из купечества и крупнейших компаний Флоренции и дали им все полномочия на сбор средств и ведение войны. Им назначили триста тысяч золотых флоринов в год из некоторых налоговых поступлений, причем значительная часть налогов была удвоена. Поскольку наша коммуна в это время, вследствие прежних войн и трат задолжала уже будущие налоги и доходы на сумму более ста тысяч золотых флоринов, а для нового предприятия требовались огромные деньги, то комиссия десяти по делам Венеции, посоветовавшись с другими умудренными опытом купцами, среди которых были и мы, нашла такой способ, по которому тяжесть расходов вплоть до окончания войны ложилась на торговцев и компании Флоренции. Объявлялся сбор суммы в сто тысяч золотых флоринов, из которых треть должны были внести в казну коммуны вышеназванные компании, а остальные две трети распределялись между прочими состоятельными семьями и гражданами, одалживавшими деньги в счет будущих налогов, кто на год, кто на еще больший срок, в зависимости от назначенного обложения. Кто давал в долг коммуне, тому полагалось вознаграждение — независимо от срока, на который одалживали — в размере пятнадцати процентов в год. Тот, кто не доверял коммуне в счет ее поступлений, мог получить обеспечение и свободное обязательство от купцов и компаний, при вознаграждении в размере восьми процентов в год, а поручители получали за это пять процентов. Если кто-то из граждан не имел недвижимого имущества и средств и не мог участвовать в займе ни непосредственно, выплачивая коммуне, ни через компании, он поручал это сделать кому-то другому и тот обеспечивался двадцатью процентами. Таким образом, все были охвачены займом, а коммуна нашла достойный способ покрыть свои расходы. Когда сто тысяч золотых флоринов были истрачены, объявили новый подобный же сбор и в Венецию ежемесячно высылали средства, необходимые для оплаты конницы и пехоты, которые вели войну. Там непрерывно находились два благоразумных доверенных гражданина для организации этих выплат и найма солдат, то же было и со стороны венецианцев. Кроме того, при доже Венеции и его совете состояли два посла, один рыцарь и один судья, определявшие ведение войны. Обе коммуны держали еще по два рыцаря в войске, и эти военные составляли совет капитана. Таковы в общих чертах распоряжения лиги, которые и соблюдались в ходе войны. Они получили одобрение мудрых людей. Тотчас по обнародовании лиги из Флоренции выступила тысяча пехотинцев в белых плащах с изображением символа святого Марка и алой лилии[718], а из Романьи в Венецию отправилась наша кавалерия, охранявшая, как уже говорилось, тамошние проходы. В ней насчитывалось около шестисот рыцарей во главе с капитаном, мессером Пино делла Тоза[719], и мессером Джероццо де'Барди. В Венеции на службу обеих коммун были наняты полторы тысячи немцев и других заальпийских воинов, а также множество пехотинцев. Все они двинулись в Тревизскую область, чтобы начать военные действия. В эти дни род да Комино взбунтовал против делла Скала замок Овреджо, где не было ни наших сил, ни порядочного войска, ни командира. Из Тревизо туда немедленно прискакал мессер Альберто делла Скала с тысячью рыцарей и с боем снова захватил замок, нанеся большие потери восставшим. Оставим теперь Тревизскую область и расскажем о событиях, последовавших за объявлением войны в Тоскане.

52. КАК СЕМЕЙСТВО РОССИ ИЗ ПАРМЫ ВЕРНУЛОСЬ К СОЮЗУ С ФЛОРЕНТИЙЦАМИ И КАК МЕССЕР ПЬЕРО РОССО РАЗБИЛ МАРШАЛА МЕССЕРА МАСТИНО ДЕЛЛА СКАЛА ПОД ЧЕРРУЛЬО

Выше мы обещали рассказать о необыкновенных и неожиданных происшествиях, связанных с войной, и теперь мы увидим, как враги становятся друзьями, а друзья врагами. Мы уже упоминали о том, что мессер Мастино был ревностным союзником нашей коммуны, но из-за своей порочности и вероломства предал ее в случае с Луккой и стал злейшим нашим врагом. Сейчас мы опишем, как обратное произошло с пармским родом Росси, в то время нашими соперниками и врагами, которые очень скоро вступили с нами в теснейший союз, ибо в мирских делах, а особенно в войнах, ни в ком нельзя быть твердо уверенным, потому что нанесенные обиды часто превращают друга во врага, и наоборот — противник становится другом в силу нужды или из благодарности за услугу, а то и из надежды ее получить. Мессер Пьеро, мессер Марсилио и Орландо Росси из Пармы со своими родственниками очень много способствовали тому, что мессер Мастино заполучил Парму и Лукку, но мессер Мастино, по наущению семейства Корреджо из Пармы, своих двоюродных братьев, врагов Росси, а скорее просто по обычаю тиранов, выполняющих свои обещания только когда им это выгодно, предал и обманул семью Росси, отнял у них все владения и крепости в Ломбардии и осадил в замке Понтремоли, где они укрылись со своими женами и слугами. Гонимые мессером Мастино, Росси не в состоянии были сами защититься от него, не опираясь на чужую поддержку, поэтому они вступили в союз с коммуной Флоренции, которая приняла их, как море принимает в себя все реки, оставив обиды, нанесенные ей мессером Пьеро Росси в его бытность правителем Лукки, и памятуя больше о старинной дружбе с мессером Уголино Россо, некогда нашим подеста и вождем нашего войска в сражении при Чертомондо против аретинцев. 23 августа этого года мессер Пьеро лично приехал во Флоренцию, где был с почетом встречен и назначен капитаном войны. Как доблестный рыцарь, 30 августа он совершил успешный набег на окрестности Лукки, чтобы разорить тамошние виноградники и снять осаду с Понтремоли. У него было восемьсот рыцарей и наемная пехота на флорентийской службе. В первый день мессер Пьеро остановился в Капанноле и опустошил его округу на шесть верст, затем он обошел Лукку и встал на мосту в Сан Кирико. Тут он пробыл три дня, беспрепятственно подъезжая каждый день к воротам Лукки. Гарнизон Лукки в количестве шестисот рыцарей и многочисленной пехоты, предводительствуемый маршалом мессера Мастино, из разумных тактических соображений целиком покинул город и отошел к Черрульо, чтобы помешать подвозу продовольствия и возвращению нашего войска. Чтобы не быть застигнутым врасплох, мессер Пьеро двинулся обратно в полном боевом порядке и, сметая все на своем пути, подступил к Черрульо в том месте, где был ров, выкопанный мессером Рамондо ди Кардона, когда он потерпел с нашим войском поражение при Альтопашо, о котором мы рассказывали выше. Противник восстановил этот ров и поставил на нем рыцарей и пеший народ под восемью знаменами мессера Мастино, чтобы преградить путь мессеру Пьеро. Наш передовой отряд в числе полутораста рыцарей вступил в сражение и разбил неприятеля, который отступил к замку Черрульо. Наши вознамерились взять замок, вопреки желанию мессера Пьеро, который, опасаясь засады, велел призвать их и трубить отход. Однако наши воины, руководствуясь больше жаждой победы, чем воинской опытностью, бросились на приступ. Среди них находился немец мессер Герхард фон Веримберг со знаменем авангарда нашей коммуны. Он безрассудно ворвался в ворота Черрульо, но враги, устроившие и снаружи и внутри засаду, повергли и убили его, и вместе с ним все наши, вошедшие в Черрульо, были истреблены и разбиты. Четверо коннетаблей и многие другие попали в плен. Одержав эту победу, маршал мессера Мастино отважился спуститься со всем своим отрядом с холма, преследуя наших. Мессер Пьеро, будучи умным и смелым военачальником, не потерял присутствия духа, построил свой отряд и собрал его в кулак, призывая воинов храбро встретить противника, вдохновленного успехом и обрушившегося на них сверху. Сначала наши ряды были отброшены назад, но благодаря умелому командованию мессера Пьеро и отваге его людей, отряд выдержал натиск неприятеля и вскоре войско мессера Мастино было разбито. На поле битвы оно оставило множество убитых, в плен попали тринадцать коннетаблей и немало рыцарей. Маршала мессера Мастино со штандартом и других пленных привели во Флоренцию. Битва состоялась 5 сентября 1336 года. После ее завершения мессер Пьеро собрал своих людей, до поздней ночи на поле боя трубили трубы и горели факелы. Ночь он провел в Галлиене, а на следующий день с великими почестями возвратился в Фучеккьо. Эта глава получилась столь обширной из-за того, что всего за один день произошло целых три крупных столкновения упомянутых войск, и славная победа была одержана благодаря мужеству мессера Пьеро Россо. Спустя немного времени мессер Пьеро отбыл из Фучеккьо и с небольшой свитой внезапно приехал во Флоренцию, отказавшись от победного триумфа. По просьбе венецианцев он должен был отправиться в Венецию, чтобы командовать войском лиги в Тревизской области, и на исходе сентября выехал туда, где и совершил немало подвигов в войне против мессера Мастино, как можно будет прочитать ниже. Его брат Орландо Россо остался во Флоренции на посту капитана войны.

55. О НАЧАЛЕ ВЕЛИКОЙ ВОЙНЫ МЕЖДУ ФРАНЦУЗСКИМ И АНГЛИЙСКИМ КОРОЛЯМИ

В том же 1336 году началась большая война[720] между королем Франции Филиппом Валуа и Эдуардом III, королем Англии, из-за раздоров, восходящих еще к их отцам и предшественникам, в частности из-за того, что названный Эдуард, молодой английский король, потребовал у короля Франции вернуть графство Аженэ в Гаскони, силой и обманом отнятое у Эдуарда II, отца нынешнего, мессером Карлом Валуа, отцом короля Филиппа и братом короля Филиппа Красивого. Предлогом для мессера Карла служила тогда необходимость возмещения за отказ английского короля принести вассальную присягу королю Франции в качестве владетеля Гаскони. Но скорее тут было замешано желание французского дома захватить и подчинить себе герцогство Гасконь, отняв его у английской династии; но еще Карл младший, воцарившись во Франции, обещал возвратить графство Аженэ английскому монарху. Не дождавшись обещанного, молодой Эдуард склонялся к тому, чтобы оставить графство в приданое за своей сестрой, выдав ее замуж за сына короля Филиппа Валуа, но тот не согласился и женил его на дочери короля Иоанна Богемского, отчего взаимное раздражение еще возросло. Ко всему прочему французский король принял к себе Давида, бывшего короля Шотландии и Эдуардова мятежника; поэтому король Эдуард стал поддерживать мессера Робера Артуа из французского дома, врага Филиппа, поднявшего против него мятеж. Тогда король Франции разгневался настолько, что отставил свое клятвенное обещание совершить святой поход за море и открыл большие военные действия против англичан в Гаскони; возобновилась также война в Шотландии и на море с помощью нанятых у генуэзцев галер, грабивших все английские и гасконские суда и вообще всех, кто плыл в Англию или оттуда. За это король подвергся порицанию и осуждению со стороны папы, римской церкви и всех христиан, ибо он отказался от столь славного предприятия, как святой поход, и не выполнил обещание, чтобы начать неправую войну против своих ближних, подданных ему христиан. По этой причине папа лишил его пособия в виде христианской десятины, ранее королю дарованной, и помешал ее выплате повсюду, кроме Франции, где тот полновластно распоряжался. Опасность не устрашила мужественного Эдуарда, и он приготовился храбро обороняться, вступив в союз с Баварцем, германским королем, пожелавшим к этому времени примириться с папой и пославшим к нему своих представителей, чтобы искупить вину и приобрести расположение церкви, которая поручила ему совершить поход для обретения заморских земель и привести к повиновению церковные владения: Сицилию, вотчину святого Петра, герцогство Сполето и Анконскую марку, Романью, а там уж и Флоренцию с ее дистретто. Король Франции направил свое посольство с письмом к папе, чтобы помешать заключению договора, ибо он хотел получить королевство Арелат и Вьенна для брата; возмущенный этим Баварец примкнул к английскому королю вместе со своим двоюродным братом, герцогом Брабантским, а также с графом Эно, с мессером Джованни д'Эно, сеньором де Бомон, дядей графа; со своими свояками герцогом Гельдрским и маркизом Жюльером; с сиром Фалькамонте и многими другими германскими баронами. Эдуард потребовал у Филиппа Валуа все французское королевство, которое, по его словам, должно было перейти к нему по линии матери, приходившейся дочерью королю Филиппу Красивому французскому и оставшейся после него единственной прямой наследницей из членов королевского дома. То есть королевство должно было достаться ему из тех же соображений[721], по которым сам Филипп присудил Артуа графине, дочери графа Артуа, чтобы оно перешло к французской короне как наследство ее дочерей, выданных за членов королевского дома, и отнял графство у мессера Робера, внука графа Артуа, ибо его отец, мессер Филипп Артуа, брат названной графини, умер прежде своего отца — поэтому король лишил титула его сына Робера. Эти притязания Эдуарда сильно задели французского короля, еще более распалив его негодование и ужесточив войну. Король же Эдуард со своими союзниками стал беспощадно сражаться против короля Франции на суше и на море, о чем можно будет прочесть ниже. Мы же на некоторое время оставим происходившее за рубежом и расскажем о ходе нашей войны с Мастино Веронским.

56. КАК МЕССЕР МАСТИНО ОТНЯЛ У СЕМЬИ РОССИ ИЗ ПАРМЫ ЗАМОК ПОНТРЕМОЛИ

Замок Понтремоли, которым владели Росси из Пармы, находился в тесном кольце осады, окруженный силами Лукки и маркизов Малиспини вместе с войсками мессера Мастино. 17 ноября этого года Орландо Россо с флорентийскими наемниками и кавалерией, в количестве тысячи трехсот конных и трех тысяч пеших, которыми он командовал, выступил к Лукке, чтобы помочь Понтремоли и снять с него осаду. Однако было уже поздно, защитники Понтремоли, испытывая сильные лишения, сдали замок на условиях сохранения их жизни и имущества. Поэтому, причинив небольшой вред Лукке, войско 25 ноября вернулось в Фучеккьо. Жены и домочадцы семейства Росси, покинувшие Понтремоли, прибыли во Флоренцию, где нашли дружелюбный прием.

57. КАК ВЕНЕЦИАНЦЫ ОТНЯЛИ ПАДУАНСКИЕ СОЛЕВАРНИ У МЕССЕРА МАСТИНО ДЕЛЛА СКАЛА

Наше и венецианское войско, разбившее лагерь у нового бастиона близ города Боволенто, достигло численности в три тысячи пятьсот рыцарей, в основном немцев на службе обеих коммун, и более пяти тысяч пехотинцев. В этом же году венецианцы отправили свое войско с большим флотом, лодками и осадными машинами из Кьоджи к падуанским солеварням, занятым мессером Мастино. Он построил там два деревянных укрепления или бастиона размером почти что с замки, снабженных гарнизонами и всем необходимым для защиты. Узнав о нападении, мессер Мастино и мессер Альберто, находившиеся в Падуе с тремя тысячами рыцарей и множеством пехоты, выступили оттуда для обороны своих владений. Мессер Пьеро Россо со всем нашим войском и с венецианцами вышел им навстречу в боевом порядке, чтобы дать битву. Все ожидали, что состоится сражение, и в течение трех дней во Флоренции и Венеции устраивали торжественные процессии, вознося Богу молитвы о даровании победы. Мастино не решился вступить в бой и тогда венецианцы, стремившиеся отвоевать солеварни, из-за которых и был предпринят поход, храбро напали на упомянутые бастионы и 22 ноября этого года взяли их приступом. Эта победа поубавила надменности у мессера Мастино и его приспешников. К тому же 17 декабря четыреста рыцарей мессера Мастино, направлявшиеся в Монселиче, встретились с нашим отрядом, вышедшим из Боволенто и были им разгромлены.

62. КАК МЕССЕР МАСТИНО, ЧТОБЫ РАЗБИТЬ ВОЙСКА ЛИГИ, ЗАМЫСЛИЛ ПОКУШЕНИЕ НА МЕССЕРА ПЬЕРО РОССО

На исходе марта 1337 года, когда мессер Пьеро Россо, капитан флорентийского и венецианского войска, осаждал Падую в Боволенто, мессер Мастино подговорил нескольких немецких коннетаблей из нашего войска предать и убить командующего. Но по Божьему произволению заговор раскрылся и его зачинщики, раздосадованные неудачей, подожгли лагерь и покинули его. Этот пожар посеял большое смятение в нашем войске. Однако храбрый мессер Пьеро, ничуть не поколебленный ударами судьбы, 5 апреля сделал набег с тремя тысячами рыцарей до ворот Тревизо и захватил много добычи и пленных. В лагере у Боволенто в это время оставалась тысяча рыцарей. Примечательно, что во время осады Падуи на службе у флорентийцев и венецианцев было пять тысяч всадников со шлемами, не считая великого множества пехоты и того войска, которое коммуна Флоренции тогда снарядила под Лукку, о чем будет рассказано в следующей главе. Учитывая тогдашнее положение Италии, Флоренция в ту пору продемонстрировала большое могущество. 14 мая был подтвержден союз между нами, венецианцами и другими ломбардцами против мессера Мастино. Адвокат, правящий в Тревизо, поднял мятеж в своем форте Кастельнуово из-за чинимых мессером Мастино притеснений. Этот правитель Тревизо лично прибыл в Венецию, чтобы вступить в лигу.

64. КАК ВОЙСКО ЛИГИ ВЫСТУПИЛО НА ВЕРОНУ, А ЗАТЕМ БЕССЛАВНО ВЕРНУЛОСЬ

Возвратимся к повествованию о нашей войне с мессером Мастино. По договоренности с союзниками, наше собственное войско, как мы уже упоминали, находилось у Лукки, а мессер Марсилио Росси, человек великого разума и доблести, 9 июня названного года вышел из лагеря Боволенто с двумя тысячами четырьмястами наших и венецианских рыцарей, оставив в нем мессера Пьеро Россо с тысячью шестистами рыцарями и многочисленной пехотой. Мессер Марсилио отправился в Мантую, чтобы начать поход против Вероны, а 20 июня в Мантую прибыл мессер Лукино Висконти из Милана с прочими ломбардскими союзниками. Вместе с ними, с маркизами д'Эсте, с мантуанскими Гонзага и с нашими и венецианскими рыцарями в войске насчитывалось больше четырех тысяч рыцарей. Главнокомандующим был назначен мессер Лукино и все силы без промедления двинулись к Вероне. Со своим отрядом подошел из Каринтии мессер Карл, сын короля Иоанна, участвовавший в нашей ломбардской лиге против мессера Мастино. По пути он овладел городами Беллуно и Фельтро, занятыми мессером Мастино. Тиран мессер Мастино, видя себя со всех сторон затравленным силами лиги, совершил отчаянный поступок и выступил из Вероны с тремя тысячами рыцарей и многочисленной пехотой, бросая вызов мессеру Лукино и его союзникам. Неизвестно по какой причине, то ли, как говорили, из-за трусости мессера Лукино, то ли из вероломства, а может, из-за того, что один тиран не желает окончательной гибели другого, но в ночь 27 июня, когда мессер Мастино вышел в поле, чтобы дать сражение, войско нашей лиги рассыпалось и постыдным образом разбрелось в разные стороны, за что мессер Лукино удостоился всеобщего презрения. Одержав верх в этом столкновении, мессер Мастино воспрянул духом и, оставив в Вероне гарнизон, взял две с половиной тысячи рыцарей и беспрепятственно дошел с ними за семь верст до Мантуи. Узнав о замыслах падуанцев, мессер Мастино внезапно выступил 1 июля в путь, чтобы мессер Пьеро и мессер Марсилио не смогли соединить свою кавалерию в лагере Боволенто, и за два дня добрался до канала между Боволенто и Кьоджей, так что он отрезал доставку провианта и припасов в лагерь Боволенто как из Венеции, так и из Кьоджи и преграждал путь мессеру Марсилио. Тот со своей конницей и пехотой был в пяти верстах, но из-за неожиданного появления мессера Мастино не мог продвинуться вперед, не подвергаясь великой опасности. Всему нашему войску угрожала гибель от мессера Мастино, если бы не предусмотрительность мессера Пьеро Россо, стоявшего в лагере Боволенто. Он знал, что в той местности, где разбил свой стан мессер Мастино, единственным источником воды является канал. Поэтому он приказал сбрасывать туда весь мусор из лагеря Боволенто, а кроме того велел наемникам своего войска собрать травы под названием цикута, растущей в этих местах. Сок ее ядовит, поэтому собранную траву нарезали, растолкли и тоже спустили в канал. Вода, поступавшая в лагерь мессера Мастино, находившийся в трех милях оттуда, оказалась испорченной и негодной для питья, ибо человеку или животному, употреблявшему эту воду, грозила смерть. Итак, мессеру Мастино со своим войском пришлось уйти и 13 июля он возвратился в Верону. На следующий день там прошел мессер Марсилио Россо со своей конницей. Заметь, читатель, сколь причудлива и переменчива мирская судьба, особенно на поле брани — за несколько дней в противоборстве между нами и мессером Мастино обе стороны побывали на грани поражения и разгрома, как мы описывали выше.

66. КАК ПОГИБ ДОБЛЕСТНЫЙ КАПИТАН МЕССЕР ПЬЕРО РОССО, А ВСЛЕД ЗА НИМ ЕГО БРАТ, МЕССЕР МАРСИЛИО

После падения Падуи и захвата мессера Альберто делла Скала, его советников и друзей, могущество мессера Мастино и его лагеря было заметно подорвано, а силы флорентийцев, венецианцев и других участников ломбардской лиги возросли. Особенно семейство Росси из Пармы, столь успешно отомстившее мессеру Мастино и мессеру Альберто делла Скала, возымело надежду одержать победу и вернуть себе власть в своей родной Парме. И эта надежда не была беспочвенной, учитывая могущество и поддержку флорентийцев, венецианцев и других членов лиги. Но обманчивая судьба мирских предприятий, в большинстве случаев поманив легким успехом и счастьем, часто обращает их к печальному и скорбному исходу. Так случилось и теперь, когда мессер Пьеро выступил после взятия Падуи против укрепленного и хорошо снаряженного замка мессера Мастино Монселиче. Кавалерия и пехота мессера Пьеро беспрестанно атаковали со всех сторон нижние предместья и преодолели часть рвов и палисадов. Чтобы побыстрее овладеть этими предместьями, мессер Пьеро решил сам ободрить своих солдат и наравне с прочими рыцарями спешился. Этот поступок капитана заслуживал уже порицания, а не похвалы. И вот, когда мессер Пьеро сражался за предвратное укрепление, в него попало короткое метательное копье, пробившее соединение его панцыря и вонзившееся в бок. Храбрый капитан, не колеблясь, вырвал обломок из раны и бросился в ров, чтобы войти в город, который считал уже захваченным. Вода попала в рану и разбередила ее и от нестерпимой боли и потери крови доблестный полководец потерял сознание. Приближенные погрузили его на лодку и отвели ее по каналу в Падую, где он и скончался 7 августа 1337 года. Смерть его нанесла тяжелейший удар лиге, ибо он был самым умелым и мудрым военачальником необыкновенной отваги, так что с ним никто не мог сравниться не только в Ломбардии, но и во всей Италии. Мессера Пьеро с великим плачем похоронили в падуанской церкви Сан Франческо, отдав его телу высочайшие почести. Во Флоренции и в Венеции известие о его смерти вызвало глубокую скорбь. Устроив торжественную службу за упокой души брата, мессер Марсилио, утомленный непосильными трудами во время кавалерийских набегов еще при жизни брата, заболел сам. К этому добавилась печаль из-за кончины брата, поразившая его сердце, и по воле Божьей 17 августа этого года он простился с жизнью и был похоронен с большими почестями в Падуе, рядом с братом. Мессер Марсилио был одним из самых мудрых и доблестных рыцарей в Ломбардии и отличался редким благоразумием. Так накануне своего торжества, за несколько дней почти вовсе угас дом Росси из Пармы. Оставим теперь события в Ломбардии и расскажем о других новостях этого времени.

72. О ТОМ, КАК ФРАНЦУЗСКИЙ КОРОЛЬ АРЕСТОВАЛ ВСЕХ ИТАЛЬЯНЦЕВ, НАХОДИВШИХСЯ В ЕГО СТРАНЕ, И СТАЛ ЧЕКАНИТЬ ПЛОХУЮ МОНЕТУ; И О ТОМ, КАК АРМИЯ АНГЛИЙСКОГО КОРОЛЯ ВСТУПИЛА ВО ФЛАНДРИЮ

В 1337 году король Франции Филипп Валуа, забыв, как мы уже упоминали, о своем добром намерении и о принесенной им священной присяге идти за море, стал громоздить одно зло за другим, чтобы без ущерба для своей казны продолжать начатую войну с английским королем. В один прекрасный день, 10 апреля, он приказал внезапно схватить всех итальянцев, находившихся в его королевстве, в том числе купцов и банкиров из Флоренции и других мест, обвинив их в ростовщичестве, и заставил платить выкуп, причем каждому был назначен высокий штраф, который пришлось внести. Кроме того, он велел чеканить новую золотую монету, называвшуюся золотой экю. Количество ценного металла в ней уменьшилось на двадцать пять долей из ста, и так же поступили с серебряной монетой. Еще он выпустил другую золотую монету, под названием лев, и третью — под названием "шатер"[722]. Если раньше наш флорин, устойчивая и полновесная монета из золота высокой пробы в переводе на прежние хорошие деньги стоила десять парижских сольди, то перед 1339 годом за один золотой флорин во Франции давали двадцать четыре парижских сольди и шесть данари, а в турских пикколи[723] — на четверть больше. Но в 1340 году король стал чеканить еще одну золотую монету, называвшуюся "ангел"[724]. Качество ее, а также серебряных и мелких денег, настолько ухудшилось, что наш флорин стал равен тридцати парижским сольди. Оставим теперь вопрос о порче французской монеты и вернемся к рассказу о ходе войны. В июле, накануне праздника святой Марии Магдалины, в Кельн прибыл Баварец, самозваный император, как было сговорено между участниками лиги против французского короля. Должен был присутствовать и король Англии, но важные заботы на острове и война в Гаскони помешали ему явиться. В Кельн съехались герцоги Брабантский и Жюльер, граф Эно, прочие союзники и послы английского короля; они подтвердили свое участие в лиге. Послы короля Англии от его имени обещали денежные пособия немцам и другим своим сторонникам и передали, что осенью он прибудет лично. С тем Баварец и прочие обратились к французскому королю и послали ему вызов: они заявили, что обоснуются в городе Камбрэ, на границе Франции, чтобы напасть на его королевство и сразиться с ним самим. Самолюбие короля было ущемлено и он начал усиленно готовиться к войне, собирая средства, а также рыцарей и пехоту. Английский король так и не смог перебраться через море, как он обещал, ибо близилась зима и к тому же он был занят другими делами. Зато он решил прислать обещанную помощь и отправил триста коггов и сто двадцать вооруженных гребных судов, с которыми прибыли высокопоставленные лица: епископ Линкольнский, графы Монтэгю и Суффолк, мессер Джон д'Арес. Прибыло много других опытных воинов, доставили большую сумму денег и двенадцать тысяч мешков шерсти от короля — всего более, чем на шестьсот тысяч золотых флоринов. В начале ноября флот вошел в устье Соммы и остановился у острова Кадзанд, близ порта, называемого Шлюзы (Эклюз)[725]. Часть людей спустилась на берег и вступила в бой с фламандцами, подданными французского короля, предводимыми незаконнорожденным братом графа Фландрского. Высадившиеся на остров англичане не ожидали отпора и сперва понесли большие потери. Но узнав о сопротивлении, основные силы прислали подкрепление, которое перебило всех встреченных фламандцев и взяло в плен графского брата, а остров предало огню. Из-за противодействия фламандцев, подчинявшихся графу и французскому королю, флот не решался подойти к Шлюзам и удалился в Дордрехт, в Голландию. Здесь войско высадилось на берег и двинулось в Брабант, где союзники собрались на переговоры и объявили о начале войны. Узнав о ней, папа Бенедикт и его кардиналы направили двух легатов к французскому королю, чтобы склонить его к миру. Пробыв длительное время в Париже, кардиналы-посланники покинули короля Франции и 27 ноября пересекли пролив, но и в Англии не смогли ничего добиться. Перейдем теперь снова от этой войны, которая вскоре вспыхнула с большой силой, к нашей — с ломбардским Мастино.

73. КАК ГОРОД БРЕШИЯ ВОССТАЛ ПРОТИВ МЕССЕРА МАСТИНО И ВМЕСТЕ С ДРУГИМИ ЗАМКАМИ СДАЛСЯ НАШЕЙ ЛИГЕ

В начале сентября этого года нашей лиге сдались замки Местри, Орчи и Каннето в окрестностях Брешии. 8 октября жители самой Брешии ударили в набат и захватили часть старого города, сговорившись с лигой, потому что они были недовольны тиранией мессера Мастино и тем, что при нем потеряли свое влияние, владения и названные замки. Капитаном мессера Мастино в Брешии был некий мессер Бенедетто (...) с шестьюстами немецких рыцарей. Он отошел в новую часть города, простирающуюся в сторону Вероны, и послал за помощью к мессеру Мастино. Граждане Брешии из числа самых знатных и влиятельных, находившиеся как почетные заложники в Вероне, по предварительному уговору тайно выехали оттуда разными путями, в тот же самый день, что вспыхнуло восстание в Брешии, и прибыли домой. Совершив эти шаги и опасаясь мессера Мастино, жители Брешии призвали к себе войска лиги. Туда немедленно отправились тысяча пятьсот рыцарей, как и было условлено, и перед ними открыли ворота Сан Джованни. Войдя в город, они тотчас же подожгли ворота Сан Джустино, чтобы напасть на людей мессера Мастино в новом городе. Оказавшись в опасности и под угрозой нападения превосходящих сил нашей конницы, вошедшей в Брешию, мессер Бенедетто покинул город через ворота Торральта и ушел в Верону. Члены лиги, по желанию и настоянию недальновидных флорентийцев, преобладавших в совете, вручили власть в Брешии мессеру Аццо Висконти, правителю Милана, хотя между ломбардцами разгорелся из-за того горячий спор, ибо все они заявляли свои притязания. И конечно, именно флорентийцам следовало добиваться подобной милости для мессера Аццо, ведь он разгромил нас вместе с Каструччо при Альтопашо, а затем подступил к воротам Флоренции. После пленения брата, потери Падуи, а затем и Брешии и других городов, о чем мы упоминали, а также лишившись своей казны, мессер Мастино устрашился и в декабре отправил послов в Венецию благодаря стараниям мессера Альберто, находившегося там в плену. Они пытались заключить с венецианцами договор без ведома лиги. У флорентийцев и других союзников это вызвало серьезные подозрения. Венецианцы отговаривались тем, что действовали в интересах лиги, однако они потребовали таких больших уступок, что мессер Мастино не пожелал удовлетворить их, и война вспыхнула с новой силой. В начале марта наша конница беспрепятственно вторглась в окрестности Вероны, переправилась через реку Адидже и разорила шестнадцать крупных имений, нанеся значительный ущерб.

82. СНОВА О ВОЙНЕ ЛИГИ ПРОТИВ МЕССЕРА МАСТИНО ДЕЛЛА СКАЛА

В этом же 1338 году, когда наше и венецианское войско, как мы уже упоминали, вернулось в замок Лунгара, мессер Мастино пришел со своими силами, чтобы отвоевать замок Монтеккьо, полагая, что после внезапного восстания его не успели как следует снабдить, а также опасаясь за судьбу Виченцы, пока наше войско в Лунгаре удерживает Монтеккьо[726]. Чтобы помочь и укрепить Монтеккьо, 15 июня две тысячи рыцарей и пехота из наших людей, захватив припасы, вышли из Лунгары и в боевом порядке двинулись навстречу мессеру Мастино, у которого было тысяча двести рыцарей. Однако мессер Мастино не стал их дожидаться и не принял сражения, а вместо того снялся с лагеря с позором и ущербом, нанесенным ему защитниками замка. Он удалился еще до подхода наших войск и впопыхах оставил всю лагерную утварь. Подоспевшие наши люди щедро снабдили Монтеккьо всеми припасами.

Отойдя от Монтеккьо, мессер Мастино 17 июня направился прямо в Лунгару, надеясь захватить ее, ибо полагал, что весь ее гарнизон ушел в Монтеккьо. Но в замке оставалось еще пятьсот наших и венецианских рыцарей, которые защитили город с потерями для мессера Мастино. Оставив Лунгару, он бесславно вернулся в Верону и часть сохранившейся у него кавалерии отправил охранять свои города, а сам с немногочисленными всадниками расположился в Вероне. Триста наших рыцарей из Лунгары беспрепятственно подошли к воротам Вероны, настолько ослабло могущество Мастино. В это время, 19 августа, падуанцам сдался замок Монселиче, кроме цитадели, которая 25 ноября, из-за отсутствия продовольствия, принуждена была открыть ворота, на условиях выхода защитников. 26 сентября этого года мессер Мастино, который через маркиза Спинетту и двух его приближенных, подкупленных лигой, был втянут в ложные переговоры о сдаче ему замка Монтаньяна, отправил туда маркиза с пятьюстами рыцарями и полутора тысячами пехотинцев. Об этом узнал мессер Убертино да Каррара и сообщил нашим людям в Лунгаре, чтобы они приготовились к защите Монтаньяны. Наши, которые подстроили эти обманные переговоры, вышли из лагеря в Лунгаре числом в пятьсот рыцарей и тайно перебрались в Монтаньяну, куда подошли и двести рыцарей из Падуи. Когда войско мессера Мастино приближалось к Монтаньяне, наши напали на него из засады и обратили в бегство. Он потерял утонувшими и убитыми три сотни пеших и конных воинов, а пленными двадцать два коннетабля пехоты и конницы, в том числе лучших военачальников из служивших мессеру Мастино итальянцев, двенадцать из них из Корреджо, Фольяно и других благородных ломбардцев. Это было тяжелое поражение мессера Мастино, пошатнувшее его власть. Прервем теперь рассказ о нашей войне с Мастино, о которой остается сообщить, чем она окончилась в недалеком будущем, и вернемся назад, чтобы описать военные действия между французским и английским королями, их союзниками и фламандцами.

86. КАК ФРАНЦУЗСКИЙ КОРОЛЬ ВЫСТУПИЛ СО СВОИМ ВОЙСКОМ ПРОТИВ АНГЛИЙСКОГО

Узнав о приходе короля Эдуарда в Брабант и о разорении союзниками Камбрэ[727], французский король немедленно приступил к действиям. Еще раньше он призвал на помощь всех баронов королевства, своего кузена короля Наваррского, короля Иоанна Богемского, графа Савойского и дофина Вьеннского, и все они прибыли к нему с конницей и пехотой. Филипп не ожидал, что его противники дерзнут вторгнуться в пределы королевства, но, убедившись в своей ошибке, тотчас же выступил из Парижа. Не останавливаясь и не дожидаясь прибытия пополнений, он дошел до Компьеня, а оттуда отправился в Перонну, в Вермандуа. Здесь у него собралось вместе с баронами и другими вышеназванными сеньорами двадцать пять тысяч отборных всадников и бесчисленное количество пехоты. Выйдя из Перонны, король разбил лагерь на берегу реки Уазы, напротив английского войска, стоявшего в полутора лигах от Уазы. Так они провели несколько дней.

87. КАК АРМИИ КОРОЛЯ ФРАНЦУЗСКОГО И КОРОЛЯ АНГЛИЙСКОГО ВСТРЕТИЛИСЬ, А ПОТОМ РАЗОШЛИСЬ БЕЗ БОЯ

Из двух противостоявших армий, каждая из которых со своими людьми, лошадьми, вьючными животными и обозом растянулась не меньше, чем на полторы лиги, труднее пришлось английской. Англичане разорили и опустошили весь этот край, так что припасы доставлялись к ним издалека под многочисленным конвоем, а каравай хлеба в лагере стоил турский серебряный грош. Поэтому король Англии и его союзники вызвали французского короля на битву и 22 октября 1338 года, в субботу, тот принял перчатку. Обе армии вооружились и построились в боевые порядки. Английский король привел свое войско в условленное место и пробыл там до сумерек. Что до короля Франции и его воинов, то они тоже приготовились к битве, но не выступили из лагеря, а прибегли к военной хитрости и попытались одержать победу обманом. Король послал отряд из трех тысяч рыцарей и достаточного количества пехоты, чтобы отрезать брод, по которому к английскому войску доставлялся провиант. Но английский король и его союзники своевременно позаботились о защите этой переправы. Тем не менее положение с продовольствием все обострялось, а французский король не вступал в битву, поэтому английская армия под звуки труб снялась и ушла в Авен в области Тьерраш, затем в Мобеж в Эно, а оттуда в Брюссель. Посовещавшись, союзники договорились весной устроить сбор в Брабанте. Они отпустили всех немцев, обогатившихся благодаря жалованию английского короля и грабежам во Франции. Французский король вернулся в Париж целым и невредимым, хотя и не стяжал славы, и тоже распростился со своими людьми, приказав им собраться весной. Мы так подробно рассказали об этой бескровной встрече двух армий, потому что давно не собиралось для сражения столько знати, сколько было там: можно сказать, лучшие силы и цвет христианского рыцарства. Нет сомнения, что битва, в которой могло пролиться столько христианской крови, не состоялась по воле и милости Божьей, хотя и изъявленной через малодушие короля Франции и французов[728]. Дядя Филиппа, король Роберт, слал ему из Неаполя депешу за депешей, убеждая его не вступать в сражение с брабантцами, немцами и фламандцами, людьми отчаянными и свирепыми. Говорили, что французский король опасался измены и поэтому уклонился от боя, но в любом случае для него это было лучшее и безопаснейшее решение. Оставим на время войну между королями, которые вскоре озаботились стягиванием еще больших сил, о чем мы расскажем, и опишем ход и завершение нашей войны с Мастино, как и другие новые события, случившиеся тем временем во Флоренции, Италии и иных землях.

88. О ПЛАЧЕВНЫХ ПОСЛЕДСТВИЯХ ВОЙНЫ ДЛЯ КОМПАНИЙ БАРДИ И ПЕРУЦЦИ, КАК И ДЛЯ ВСЕЙ ФЛОРЕНЦИИ

Во время войны между французским и английским королями банкирами последнего были флорентийские компании Барди и Перуцци. Через их руки проходили все доходы короля Англии — деньгами, натурой и шерстью, а они оплачивали все его расходы, выдачу жалования и прочие необходимые затраты. Эти нужды стали столь велики, что, когда король вернулся с войны, сумма его долга компании Барди в виде капитала, вознаграждения и процентов, и за вычетом полученных от него доходов и вещей, достигла более чем ста восьмидесяти тысяч фунтов стерлингов. Компании Перуцци он задолжал сто тридцать пять тысяч фунтов стерлингов с лишком, а так как один фунт стерлингов стоил больше четырех золотых флоринов с третью, весь долг был равен миллиону тремстам шестидесяти пяти тысячам золотых флоринов, что составляло несметное богатство. Правда, сюда входили вознаграждения, дарованные королем за прошлые годы, но как бы то ни было, только безумие и безумная жажда наживы побудили их предоставить такие крупные суммы своих и чужих денег одному-единственному суверену. Большая часть этих средств принадлежала сторонним вкладчикам, флорентийцам и чужестранцам. Тут крылась великая опасность как для них, так и для нашего города, в чем читатель убедится немного ниже. Дело в том, что эти две компании не смогли расплатиться по вкладам в Англии, Франции и других странах, потеряли кредит и обанкротились, в большей степени Перуцци, хотя им удалось избежать полного разорения благодаря своим владениям во Флоренции и контадо, а также своему весу и влиянию в коммуне. Но крах этих компаний и огромные траты коммуны на войну в Ломбардии очень ослабили положение и влияние купечества во Флоренции и во всей коммуне. Торговля и дела всех цехов пришли в упадок, как мы увидим, ибо банкротство таких двух столпов мировой торговли, как эти две компании, обеспечивавшие своими товарами большую часть торговых сделок христиан, подорвало доверие ко всем остальным купцам. По этой и по другим причинам, через некоторое время, как будет сказано ниже, на Флоренцию обрушились великие тяготы и невзгоды. В довершение плачевной участи указанных компаний, французский король приказал задержать в Париже и во всем королевстве их агентов, а также наложить арест на их товары и имущество. Было арестовано много флорентийцев, замешанных в банкротстве и особенно подозрительных потому, что коммуна сделала принудительный заем крупных сумм у граждан для войны в Ломбардии и Лукке. В результате этих неблагоприятных событий и падения кредита вскоре разорились многие мелкие компании Флоренции, о чем мы еще расскажем. А теперь вернемся к мирному договору с Мастино делла Скала.

89. КАК НАШИ И ВЕНЕЦИАНСКИЕ ВОЙСКА ЗАНЯЛИ ПРЕДМЕСТЬЯ ВИЧЕНЦЫ

Возвращаясь к нашему повествованию о войне с Мастино, силы которого заметно поубавились, сообщим, что 16 октября 1338 года мессер Мастино отправил на помощь Виченце, стянутой тугим кольцом осады, сто пятьдесят рыцарей с многочисленными припасами, но по пути эти рыцари были разбиты нашими людьми из Монтеккьо. Пять коннетаблей и большая часть отряда попали в плен. Как было условлено, наше конное войско тотчас же, 18 октября, вошло в три предместья Виченцы и заняло почти весь город, за исключением замка и его окрестностей. Но и эта часть не могла долго держаться, потеряв всякую надежду на помощь.

90. КАК ВЕНЕЦИАНЦЫ ПРЕДАЛИ ФЛОРЕНТИЙЦЕВ, ЗАКЛЮЧИВ МИР С МЕССЕРОМ МАСТИНО, ТАК ЧТО НАШЕЙ КОММУНЕ ПРИШЛОСЬ ПОСЛЕДОВАТЬ ИХ ПРИМЕРУ

Мессер Мастино видел, что Виченца вот-вот сдастся, и тогда он подвергнется осаде в Вероне, поэтому он вступил в тайные переговоры о мире с венецианцами, без ведома флорентийцев. Его поверенные в Венеции истратили немало денег на подкуп кое-кого из влиятельнейших граждан, пользовавшихся властью и авторитетом в коммуне, и убедили их от имени мессера Мастино, что он полностью вверяет им свою судьбу и просит не погубить его окончательно, ибо в противном случае они причинили бы великий урон партии империи и гибеллинов в Италии, а венецианцы исстари склонялись к ней по своей природе. Мир сулил им большие выгоды, к нему призывали подкупленные граждане, и кроме того, пизанцы и занимавшие Лукку гибеллины, которые в своих письмах и через тайных послов настойчиво просили венецианцев ради Бога и своей партии не допустить, чтобы флорентийцы завладели Луккой и договорились с мессером Мастино. По этим причинам венецианцы обманули и предали флорентийцев и других союзников, присягнувших не заключать никаких соглашений, если они не угодны всем участникам лиги, пока флорентийцы не получат в свое распоряжение Лукку и ее дистретто. Венецианцы же нарушили это условие и заключили договор по своему усмотрению 2 декабря, выговорив себе Тревизо, Кастельфранко и Башано — земли, завоеванные совместно нашими и их силами. После этого, 18 декабря, во Флоренцию прибыли их послы, поставившие флорентийцев перед свершившимся фактом и предложившие нам присоединиться к миру с мессером Мастино. Они брались уговорить мессера Мастино и коммуну Лукки уступить нам завоеванные в тех краях города и замки: Фучеккьо, Кастельфранко, Санта Кроче, Санта Мария-а-Монте, Монтетополи в Вальдарно, Монтекатини, Монтесоммано, Монтеветтолино, Массу, Тоцциле, Уццано в Вальдиньеволе, Авеллано, Бурано, Сорану, Кастельвеккьо в Вальдилуне, и добавить к ним ради мирного соглашения замок Пешу, замок Буджано и их окрестности, а также Альтопашо. Если же это не подходило флорентийцам, то венецианцы, мол, заключили мир и будут его соблюдать, а флорентийцы с мессером Мастино пусть поступают, как хотят. Все эти новости пришлись совсем не по душе флорентийцам, потому что они уповали на венецианцев, как на самих себя и думали, что те их не покинут. Наши граждане твердо были убеждены, что им достанется Лукка, как поклялись венецианцы, а остальные ломбардские союзники должны были получить Парму. Во Флоренции долго обсуждали втайне, взвешивая все за и против, принимать или нет этот мир. Многие из граждан, возмущенные изменой венецианцев, указывали на опасность примирения с враждебным тираном, силы которого остаются поблизости от нас в Лукке, поэтому, остерегаясь его коварства, они отвергали мир и говорили, что лучше и спокойнее оставаться в открытой войне с ним. Другие же советовали, памятуя об огромных военных расходах коммуны, которая задолжала гражданам четыреста пятьдесят тысяч золотых флоринов из своих доходов и налоговых поступлений на шесть лет вперед, избрать из двух зол меньшее и отправить в Венецию торжественное посольство, чтобы просить тамошнюю коммуну соблюдать принятый под присягой устав лиги или предложить более выгодные условия. В случае же неудачи втайне им было бы велено не покидать торгов, не придя к благоприятному для нашей коммуны соглашению, чтобы она могла передохнуть, расплатиться с долгами и, овладев замками, находящимися в сердце Лукки, при необходимости защититься и дать отпор тирану. Такое решение и было принято 11 января. В Венецию отправились мессер Франческо и мессер Паццино де'Пацци, судья мессер Алессо Ринуччи, Якопо дельи Альберти и синдик со всеми полномочиями. Несколько дней они пытались добиться от венецианцев более выгодных условий. Но вероломные потомки Антенора, предавшего свою родную Трою, упорствовали в своих намерениях и не хотели уступить ни на шаг. Единственное, что они прибавили, это Аччано и Колле за Буджано, которые не могли удерживать за собой, передав нам Буджано. Итак, 24 января 1338 года[729] послы Флоренции и мессера Мастино скрепили в Венеции этот вынужденный и нежеланный мир. Мессера Альберто и других узников, находившихся с ним в Венеции, отпустили из плена. Единственным залогом соблюдения договора положили штраф в сто тысяч золотых флоринов в случае, если кто его нарушит. Мятежным гвельфам из Лукки разрешено было вернуться на родину и вступить во владение своим имуществом, за исключением тридцати зачинщиков, остававшихся в ссылке. Но мало кто из гвельфов после этого замирения отважился возвратиться в Лукку. Когда наше посольство вернулось домой, 7 февраля флорентийцам были переданы вышеназванные замки. 11 февраля был объявлен мир, но в Лукку нельзя было поехать без разрешения. И пусть читающие эти строки знают и запомнят на вечные времена, как венецианцы совершили подлое предательство по отношению к нашей коммуне. Мы положили столько трудов и средств, за тридцать один с половиной месяц истратили более шестисот тысяч золотых флоринов — и все для того, чтобы с пылом и рвением послужить их возвеличению и сокрушить гордыню соседствующего с ним враждебного тирана. Вдобавок к своему предательству вместо причитающихся им двадцати пяти тысяч (и даже менее) золотых флоринов по выплате остатков жалованья нашим рыцарям и за снаряжение для войска, выданных ими вперед, потому что наши деньги иногда поступали в Венецию с задержкой, венецианцы запросили тридцать шесть тысяч, хотя на самом деле из всей суммы налогов, займов и пошлин, учрежденных ими для оплаты своих и наших рыцарей и пехотинцев, они выдали им лишь четвертую часть. Притом они не пожелали освободить нас от расходов по взятию Местри и моста Прато, которые приносят большой доход с проезжающих. Наша коммуна хотела произвести с ними совместные подсчеты и заплатить им, что следовало, но они не пожелали доверить этого ни нашим послам, ни общим друзьям вне Венеции, поступая по правилу: "Ego volo, ego jubeo"[730], то есть, так хочет мессер дож и коммуна Венеции. После этого они издали суровые и несправедливые законы, направленные против флорентийцев, так что все флорентийцы в конце января 1339 года[731] выехали оттуда. Такие же и даже более жестокие законы были приняты против венецианцев во Флоренции, а также против флорентийцев, которые жили или имели дела в Венеции. Таковы были последствия вероломного поступка венецианской коммуны против нашей.

91. О ВЛАДЕНИЯХ И ДОХОДАХ ФЛОРЕНТИЙСКОЙ КОММУНЫ ТОГО ВРЕМЕНИ

Чтобы нашим потомкам легче было представить положение нашей флорентийской коммуны в эти годы и понять, как покрывались расходы на войну с Мастино, мы перечислим вкратце владения нашей коммуны, а также сообщим о ее доходах и расходах с 1336 по 1338 год, пока длилась война с мессером Мастино. На войну в месяц затрачивалось двадцать пять тысяч золотых флоринов, уходивших в Венецию, кроме того наша коммуна была вынуждена содержать более тысячи рыцарей здесь[732], помимо тех, что в Ломбардии, и еще гарнизоны занимаемых ею городов и замков. В то время ей подчинялись Ареццо со своим контадо, Пистойя и контадо, Колле ди Вальдельса с округой — в каждой из этих областей было построено по замку. В контадо и дистретто Лукки у флорентийской коммуны было восемнадцать городков, обнесенных стенами, а в наших контадо и дистретто сорок шесть городков и замков, не считая принадлежащих отдельным жителям, и великое множество не огражденных стенами деревень и городов.

92. ДОХОДЫ ФЛОРЕНТИЙСКОЙ КОММУНЫ ТОГО ВРЕМЕНИ

Как мы увидим, коммуна Флоренции получала небольшую твердую ренту, и в описываемое время источником ее силы были налоги. В необходимых случаях, подобных тому, о котором мы рассказывали в связи с началом войны против мессера Мастино, она обращалась к ссудам и обложению имущества купцов и других частных лиц, получавших за это налоговые послабления. Мы тщательно ознакомились с записанными в коммунальных регистрах тех лет поступлениями, достигавшими трехсот тысяч золотых флоринов в год — иногда больше, иногда меньше — что само по себе составляло несметное богатство. Примечательно, что ни у короля Роберта не было таких доходов, ни в Сицилии, ни в Арагоне, ведь только пошлины на ввоз и вывоз товаров, провизии и прочего через городские ворота сдавались на откуп за девяносто тысяч двести золотых флоринов, налог на розничную продажу вина оценивался в пятьдесят восемь тысяч триста золотых флоринов; на недвижимость в контадо — из расчета десять сольди за лиру — в тридцать тысяч сто золотых флоринов; налог на продажу соли составлял четырнадцать тысяч четыреста пятьдесят золотых флоринов, причем горожанам четверик соли стоил сорок сольди пиччоли, а крестьянам — двадцать сольди пиччоли. Эти четыре суммы расходовались на войну с Ломбардией. Имущество объявленных вне закона и осужденных мятежников приносило ежегодно семь тысяч золотых флоринов, а налог на ростовщиков и заимодавцев — три тысячи золотых флоринов. Нобили контадо выплачивали две тысячи золотых флоринов в год. Налог на сделки давал двадцать тысяч золотых флоринов, на скот и на бойни в городе пятнадцать тысяч, а в контадо — четыре тысячи четыреста золотых флоринов. Налоги по найму помещений составляли четыре тысячи сто пятьдесят золотых флоринов в год, налог на помол муки — четыре тысячи двести пятьдесят золотых флоринов. Граждане, занимавшие государственные должности вне города, уплачивали в год до трех тысяч пятисот золотых флоринов. Налоги на судебные издержки равнялись тысяче четыремстам золотым флоринам. Доход от чеканки золотой монеты, за вычетом производственных затрат, достигал двух тысяч трехсот золотых флоринов, а от чеканки мелких монет кваттрини[733] и пиччоли — тысячи пятисот золотых флоринов, не считая платы за работу. Собственность коммуны и транзитные пошлины доставляли ежегодно тысячу шестьсот золотых флоринов. Сделки по продаже скота давали две тысячи золотых флоринов, налоги на удостоверение правильности мер и весов, скрепление мировых и закладных — шестьсот золотых флоринов. Налог в виде отходов зерна Орто Сан Микеле и за пользование чанами составлял в год семьсот пятьдесят золотых флоринов[734]. Налоги в контадо приносили: за аренду помещений — пятьсот пятьдесят золотых флоринов, на рынки — две тысячи золотых флоринов. По штрафам поступало примерно двадцать тысяч золотых флоринов, а часто и намного больше. Выручка от недокомплектования конными и пешими солдатами, кроме бывших в Ломбардии, равнялась семи тысячам золотых флоринов в год[735]. За выступающие окна домов взималось семь тысяч золотых флоринов в год, с торговцев зеленью и фруктами брали четыреста пятьдесят золотых флоринов, за разрешение носить оружие — тысячу триста золотых флоринов или двадцать сольди пиччоли с каждого. С тюрем получали тысячу золотых флоринов, от рассыльных — сто, с плотов, сплавляющих лес по Арно — пятьдесят. Налог на скрепление поручительств приносил двести пятьдесят золотых флоринов каждый год. Из налога на отзыв цеховых консулов на долю коммуны приходилось триста флоринов золотом в год. С имений в контадо (...) золотых флоринов. Штрафы за рукоприкладство (...) золотых флоринов в год[736]. Налог на тех, у кого нет домов во Флоренции, с имуществом от тысячи флоринов и выше (...) золотых флоринов в год. Налог на мельницы и пруды (...) золотых флоринов. Всего триста тысяч золотых флоринов с лишком. О флорентийские синьоры, сколь непредусмотрительно и преступно умножать доходы коммуны ради выполнения безумных затей, непомерными налогами разоряя граждан и лишая их насущного! Разве вам неведомо, что чем огромнее море, тем сильнее шторм, чем обширнее доходы, тем легче их расточить? Умерьте, дражайшие, несообразные аппетиты: вы угодите Господу и не обремените ни в чем неповинный народ.

93. О РАСХОДАХ ФЛОРЕНТЙСКОЙ КОММУНЫ В ТО ВРЕМЯ

Постоянные расходы на ежегодные нужды коммуны из расчета: три лиры и два сольди — золотой флорин. Жалованье подеста и его штату составляет пятнадцать тысяч двести сорок лир пиччоли ежегодно. Жалованье капитану народа и его штату — пять тысяч восемьсот восемьдесят лир пиччоли. Жалованье исполнителю установлений правосудия против грандов и его помощникам — четыре тысячи девятьсот лир пиччоли. Жалованье блюстителю народа, следящему за исполнением законов об изгнании, и его пятидесяти рыцарям и ста пехотинцам — восемь тысяч четыреста золотых флоринов в год (это временная должность, замещаемая в случае необходимости). Апелляционный судья по приговорам коммуны — тысяча сто лир пиччоли. Чиновник, отвечающий за соблюдение запретов, в том числе относительно женских украшений — тысяча лир пиччоли. Чиновник на площади Орто Сан Микеле и Аббатства — тысяча триста лир пиччоли. Уполномоченный по найму солдат и его вестовые — тысяча лир пиччоли. Чиновники, нотариусы и рассыльные по вопросам недокомплектования солдатами — двести пятьдесят лир пиччоли. Казначеи коммунальной палаты, их чиновники и помощники, нотариусы и братья — хранители дел коммуны — тысяча четыреста лир пиччоли. Контролеры собственных доходов коммуны — двести лир пиччоли. Начальники и охрана тюрем — восемьсот лир пиччоли. На вино и снедь для синьоров приоров и их штата тратится ежегодно три тысячи шестьсот лир пиччоли. Жалованье пажей и служителей коммуны, а также звонарей двух башен: приоров и подеста — пятьсот пятьдесят лир. Капитан и шестьдесят солдат для охраны и услуг синьоров приоров — пять тысяч двести лир пиччоли. Чужеземный нотариус для ведения протоколов с товарищем — четыреста пятьдесят лир пиччоли. Канцлер коммуны с товарищем — четыреста пятьдесят лир пиччоли в год. Корм для львов[737], факелы, свечи и светильники для приоров — две тысячи четыреста лир пиччоли. Нотариус, регистрирующий дела коммуны во дворце приоров — сто лир пиччоли. Рассыльные для всех учреждений, на их жалованье — тысяча пятьсот лир пиччоли в год. Трубачи, шесть глашатаев коммуны, барабанщики, сигнальщик побудки, волынщики, десять горнистов с серебряными трубами — тысяча лир жалованья в год. Пожертвования духовенству и больницам — две тысячи лир пиччоли в год. Бархатный палио (призовое знамя), разыгрываемое на святого Иоанна, и два шелковых на святого Варнаву и святую Репарату — сто золотых флоринов ежегодно. Расходы на сыщиков и гонцов, выезжающих за пределы коммуны — тысяча двести лир пиччоли в год. На послов коммуны — в год примерно пять тысяч золотых флоринов и более. На комендантов и гарнизоны замков, удерживаемых флорентийской коммуной — четыре тысячи золотых флоринов. На снабжение палаты арбалетами, стрелами и щитами — тысяча пятьсот золотых флоринов. Сумма соответствующих расходов, не считая пеших и конных солдат — сорок тысяч и более золотых флоринов в год. Солдат нанималось неопределенное количество ежегодно, иногда больше, иногда меньше, в зависимости от потребностей коммуны. Можно подсчитать постоянное число в мирное время, не считая сражающихся в Ломбардии — от семисот до тысячи конных и столько же пеших. Мы не учитываем расходов на стены и мосты, перестройку святой Репараты[738] и прочие общественные работы, которые не входят в перечень постоянных затрат.

94. ЕЩЕ О РАЗМЕРАХ, ПОЛОЖЕНИИ И ВЕЛИКОЛЕПИИ ФЛОРЕНТИЙСКОЙ КОММУНЫ

После перечисления доходов и затрат коммуны Флоренции того времени мне кажется уместным продолжить рассказ о нашем достославном городе, чтобы в будущем наши преемники могли судить о росте или ослаблении его могущества. Тогда, опираясь на уроки этой хроники, мудрые и достойные граждане, которые встанут у кормила власти, сумеют приумножить его силу и процветание. По нашим тщательным изысканиям, в то время во Флоренции насчитывалось около двадцати пяти тысяч граждан в возрасте от пятнадцати до семидесяти лет, способных носить оружие, в том числе тысяча пятьсот знатных и влиятельных граждан, поручительствовавших друг за друга как гранды[739]. В городе было тогда около семидесяти пяти рыцарей, посвященных по всем правилам. Правда, до установления второго народного правления, действующего поныне, рыцарей считалось более двухсот пятидесяти, но в народной коммуне власть и влияние грандов уменьшились, поэтому мало кто хотел стать рыцарем. По оценке, во Флоренции жило примерно девяносто тысяч человек: мужчин, женщин и детей, исходя из расчета постоянного потребления хлеба на душу. Предполагалось, что в городе постоянно находятся полторы тысячи чужеземцев, приезжих и солдат, не считая духовных лиц, монахов и монахинь, о чем мы скажем отдельно. В контадо и дистретто Флоренции в то время насчитывалось около восьмидесяти тысяч мужчин[740]. По сведениям приходского священника, крестившего новорожденных (для учета он откладывал при крещении каждого мальчика черный боб, а при крещении девочки — белый), в год рождалось от пятидесяти пяти до шестидесяти сотен детей, причем мальчиков на триста-пятьсот больше, чем девочек[741]. Детей, умеющих читать, было восемь-десять тысяч. Мальчиков, изучавших в шести школах устный и цифровой счет, насчитывалось тысяча-тысяча двести. В четырех больших школах грамматику и логику изучали пятьсот пятьдесят — шестьсот детей. Во Флоренции и в пригородах имеется сто десять церквей, включая аббатства и храмы духовных орденов. Среди них: пятьдесят семь приходских церквей, пять аббатств с двумя настоятелями и примерно восемьюдесятью монахами, двадцать четыре женских обители с пятьюстами монахинями, десять монашеских братств, тридцать приютов на тысячу с лишним мест для приема бедных и больных, двести пятьдесят — триста капелланов. К цеху шерстяников было приписано двести или больше лавок, производивших от семидесяти до восьмидесяти тысяч кусков ткани[742] на сумму миллион двести тысяч золотых флоринов, треть которой выплачивалась в городе за работу, не считая дохода, получаемого шерстяниками с этой работы, и тут кормилось больше тридцати тысяч человек. Тридцать лет назад, правда, насчитывалось около трехсот лавок, выпускавших в год более ста тысяч кусков сукна, но оно было грубее и ценилось вполовину, потому что тогда не было ввоза и не умели обрабатывать английскую шерсть, как научились позже. Французские и заморские сукна поступали на двадцать подворий цеха Калимала в количестве десяти тысяч кусков в год. Они оценивались в триста тысяч золотых флоринов и полностью продавались во Флоренции, а были еще и вывозившиеся из Флоренции. Меняльных лавок было около восьмидесяти. В год чеканилось от трехсот пятидесяти до четырехсот тысяч золотых флоринов и данари по четыре пиччоли на сумму около двадцати тысяч лир. В коллегии судей было восемьдесят человек, в коллегии нотариусов — шестьсот, у врачей и хирургов — шестьдесят; аптекарских лавок насчитывалось около ста. Очень много было купцов и торговцев; сапожников, башмачников и обувщиков не сосчитать, больше трехсот человек торговали вне Флоренции, и имелось множество мастеров всяких ремесел, в том числе каменщиков и плотников. В городе было сто сорок шесть пекарен и, судя по налогу на мукомольни и пекарни, в день город потреблял сто сорок четвертей[743] зерна, откуда можно рассчитать ежегодное потребление, не считая того, что основная часть богатых, знатных и зажиточных горожан с семьями проводили четыре и более месяца в году в контадо. В 1280 году, когда город процветал, в неделю расходовалось восемьсот четвертей зерна. По налогам на ввоз через городские ворота мы определяем, что во Флоренцию ежегодно ввозилось пятьдесят пять тысяч коньо[744] вина, а в изобильные годы на десять тысяч коньо больше. Каждый год в городе забивали четыре тысячи быков и телок, шестьдесят тысяч овец и валухов, двадцать тысяч козлов и коз, тридцать тысяч свиней. В июле через ворота Сан Фриано провозили четыре тысячи вьюков с дынями, раскупавшимися в городе. В это время во Флоренции были следующие приглашенные извне чины, вершившие правосудие и применявшие пытку на дыбе: подеста, капитан и защитник народа и цехов, исполнитель установлений правосудия, капитан стражи или блюститель народа, который имел больше полномочий, чем остальные. Все эти должности давали право казнить. Не следует упускать из виду примечательные для потомков звания судьи по приговорам и апелляциям, налогового судьи, уполномоченного следить за исполнением закона о женских украшениях, уполномоченного по торговле, чиновника цеха шерстяников, церковных чиновников, придворных при епископах Флоренции и Фьезоле, инквизитора ересей и другие звания и титулы нашего города. Он отличался выгодным расположением улиц, украшенных многими замечательными домами, постоянно возводились новые постройки, все более богатые и пышные, по самым новейшим чужеземным образцам. Соборы и церкви, монастыри разных орденов поражали великолепием, и не было горожанина, пополана или гранда, который не имел или не строил бы в контадо богатую виллу — более роскошную и просторную, чем в городе. Старания их переходили пределы разумного и на эти цели тратились бешеные деньги. Все это производило столь сильное впечатление, что впервые приехавшие во Флоренцию путешественники, глядя на прекрасные сооружения и дворцы, окружавшие ее на расстоянии трех миль, относили их по примеру Рима к самому городу. Но и на большем расстоянии по пути то и дело встречались богатые дворцы, башни, дворы и сады, обнесенные стенами, так что в другом месте их назвали бы замками. В общем, считается, что в полосе на шесть миль вокруг Флоренции находилось вдвое больше превосходных и роскошных жилых зданий, чем в городе. Но теперь довольно о Флоренции.

114. О ВЕЛИКОМ МОРОВОМ ПОВЕТРИИ И ГОЛОДЕ ВО ФЛОРЕНЦИИ И ЕЕ ОКРЕСТНОСТЯХ И О ПОЯВИВШЕЙСЯ НА НЕБЕ КОМЕТЕ

В конце марта этого года в восточной части неба появилась комета в конце созвездия Девы и в начале Весов. Это были знаки, возвещающие людям телесную гибель и разрушение, о чем мы сейчас расскажем. Комета была видна недолго, но принесла множество бед, которые разразились во Флоренции. Сразу начался великий мор и почти все, кто заразился, умирали. Население уменьшилось более, чем на шестую часть и каждая семья потеряла одного, а то и двух, трех человек, притом самых любимых и дорогих домочадцев, мужчин и женщин. Чума свирепствовала до наступления зимы. Только во Флоренции было погребено больше пятнадцати тысяч взрослых и детей, повсюду слышались стенания и плач и главной заботой жителей стало хоронить мертвых. Издали указ, что когда покойника вносят в церковь, люди должны удаляться, потому что раньше они выстаивали все отпевание, а также в особо важных случаях проповедь и торжественную панихиду. Еще было решено не возглашать о смертях всенародно. Контадо не понесло такого урона, но и здесь было много жертв. За чумой следовали голод и дороговизна, усугубившие неурожай прошлого года. Несмотря на уменьшение количества душ, четверик зерна стал стоить тридцать сольди с лишком, и это еще благодаря тому, что коммуна обеспечила подвоз зерна с Островов[745]. Тут явилось новое знамение: 16 мая этого года, в полдень, во Флоренции и ее окрестностях выпал крупный и твердый град, покрывший сплошь улицы, пустыри и крыши. Он лежал целыми сугробами и побил почти все фруктовые деревья. По совету епископа и духовных лиц ради отвращения погибели 18 июня в городе была устроена грандиозная процессия, на которую собрались почти все жители обоего пола. Они пронесли по всей Флоренции реликвию тела Христова, хранящуюся в Сант'Амброджо[746], и сто пятьдесят горящих факелов. Процессия закончилась в девятом часу. Вскоре дурные предзнаменования умножились. Утром на святого Иоанна синьоры монетного двора[747] водрузили громадную и богатую свечу на огромную роскошно убранную повозку, чтобы пожертвовать ее святому. Повозка покачнулась и упала на крыльцо дворца приоров, свеча разбилась на куски. Это предвещало падение стоимости флорентийской монеты и крах компаний, что вскоре за тем и последовало к великому убытку для флорентийцев. В то же самое утро, на святого Иоанна, обрушился помост, сколоченный для хора вместе со всеми певцами, участвовавшими в церковном празднике, и многие получили повреждения. Так одно несчастье опережало другое: 20 июля загорелось в Парионе, и ночью пожар перекинулся на улицу святого Панкратия, где располагался цех шерстяников. Огонь добрался до церкви, вокруг которой сгорели сорок четыре дома, погибло множество товара, сукон, шерсти, жилых и торговых помещений и прочего добра. Никогда еще флорентийцы не переживали такого упадка в торговле, как теперь, когда они испытывали робость и страх из-за упомянутых знамений и урона, нанесенного цехам и их товарам. По увещанию духовных лиц правители коммуны прибегли к милосердию: они приказали вернуть из ссылки ряд изгнанников, если те уплатят определенный штраф, и отдать конфискованное коммуной имущество мятежников вдовам и сиротам, которым оно причиталось по наследству. Но это богоугодное благочестие и милосердие были неполными, ибо сначала вдовы и сироты должны были возвратить выкуп, уплаченный им в свое время по постановлению коммуны — и ничего не вышло. Поэтому наши бедствия не прекратились, а еще приумножились по нашим грехам, о чем можно будет прочитать ниже. И не раз во время невиданных несчастий, обрушившихся на наш город, живым приходилось завидовать мертвецам. Оставим теперь на некоторое время дела Флоренции и расскажем о том, что творилось вне ее, а затем вернемся к повествованию о горестных днях нашего города.

115. КАК ЖИТЕЛИ СПОЛЕТО РАЗБИЛИ И ЗАСТАВИЛИ ОТСТУПИТЬ ВОЙСКО РИЕТИ

В 1340 году, на исходе июня, жители Сполето пришли на подмогу замку Луко, осажденному графом Тривенти из королевства Апулии, наместником короля Роберта в городе Риети, который привел туда из Риети войско. Войско Сполето разбило графа и жителей Риети и нанесло им большие потери убитыми и пленными.

116. КАК МЕССЕР ОТТАВИАНО ДИ БЕЛЬФОРТЕ ОВЛАДЕЛ ВОЛЬТЕРРОЙ

8 сентября того же года в городе Вольтерра начались беспорядки и вооруженные столкновения между гражданами. Одну из партий возглавлял мессер Оттавиано ди Бельфорте, желавший стать правителем города, а другую — епископ, его племянник по женской линии, и некоторые пополаны, предпочитавшие сохранить вольность. Однако тирания, благодаря помощи приглашенных мессером Оттавиано сил со стороны, одержала верх, епископ и его сторонники были изгнаны и укрылись в епископском замке Бериньоне, а мессер Оттавиано завладел властью. Он продолжил преследование своих противников и это повело к великим бедствиям. Мессер Оттавиано приказал предательски умертвить двух братьев епископа, которых заверил в неприкосновенности, потому что думал таким способом заставить епископа сдать замок, но тот предпочел снести смерть своих родных, чем сдаться.

117. КАК ГЕНУЭЗСКИЕ ГАЛЕРЫ НАНЕСЛИ ТУРКАМ ПОРАЖЕНИЕ НА МОРЕ

В этом же году двенадцать генуэзских галер, которые шли в Ромею с торговым грузом, столкнулись в Великом море за Константинополем с турецким флотом, состоявшим из полутораста крупных и мелких вооруженных судов. Генуэзцы храбро напали на них и обратили в бегство. Погибло и утонуло в море более шести тысяч турок, генуэзцы захватили много денег и имущества. В том же году еще шесть генуэзских галер, направлявшихся во Фландрию, были захвачены английским флотом в Санмари в Бретани. При этом был нанесен убыток на двести тысяч золотых флоринов, таково изменчивое счастье морских войн.

118. КАК ВО ФЛОРЕНЦИИ СОСТАВИЛСЯ ОБШИРНЫЙ ЗАГОВОР И ВСПЫХНУЛИ ВОЛНЕНИЯ

С глубоким беспокойством перехожу я снова к своему повествованию о несчастьях, случившихся в то время с нашей Флоренцией по вине дурных правителей, ибо опасаюсь еще худшего в будущем. Похоже, что ни небесные знамения, ни ужасный потоп, ни мор, ни глад не пробуждают в гражданах страха Божия и не заставляют их покаяться в своих грехах и пороках. Они вовсе позабыли о священном милосердии и человечности и дали волю мошенничеству и тирании, управляя республикой с великим корыстолюбием. Все это наводит меня на мысли о каре Господней. Для того, чтобы лучше объяснить побудительные причины раздоров и возникших смут, а равно и в поучение грядущим поколениям, чтобы они усвоили этот урок и остерегались повторения подобных случаев, мы коротко расскажем о недостатках тогдашнего дурного правления Флоренцией и о его плачевных последствиях, хотя и не собираемся оправдывать этими недостатками злоумышленников против коммуны. По вине дурных чиновников и правителей во Флоренции на протяжении некоторого времени хозяйничали по два из самых именитых и влиятельных жирных пополанов от каждой сестьеры. На все городские должности: в компании, в приорат и другие они допускали только угодных им лиц, выполнявших их волю, и исключали из них гораздо более разумных и достойных людей, чем они сами. Ни гранды, ни средние сословия, ни младшие не имели доступа к власти, как следовало бы при правильном руководстве коммуной. К тому же им было мало власти подеста, капитана народа и исполнителя установлений правосудия против грандов и влиятельных лиц, хотя уже эти должности были бы излишними при хорошем управлении коммуной, и они назначили еще капитана охраны. Для этого во Флоренцию снова призвали мессера Якопо де`Габриеле да Губбио, человека жестокого и скорого на расправу. Ему дали сто всадников и двести пеших солдат и положили большое жалованье из средств коммуны, чтобы он повиновался во всем правителям. Этот мессер Якопо на манер тирана и палача решал все гражданские и уголовные дела по своему произволу, с благословения тогдашних правителей, не обращая внимания на законы и постановления, приговорил много невиновных к наказаниям и штрафами держал всех граждан, от мала до велика, в постоянном страхе. Исключение составляли только властители, с помощью его дубинки расправлявшиеся с неугодными, притеснявшие и грабившие население. В своем ослеплении флорентийцы забыли о том зле, которое причинили на этой должности мессер Якопо в 1335 году, а позже мессер Аккорримбоно, и теперь они получили возможность о нем вспомнить, хотя установили запрет на десять лет, и вот теперь его нарушили. Эти негодные порядки и злоупотребления вызвали недовольство у большинства граждан, особенно у знатных и влиятельных, поэтому некоторые гранды попытались организовать в городе заговор против мессера Якопо и поддерживающих его правителей. К этому их подтолкнуло еще и присуждение мессером Якопо мессера Пьеро Барди к уплате шести тысяч лир, за обиду, нанесенную одному из его подданных в Вернио, который жил за пределами флорентийского дистретто, поэтому приговор показался мессеру Пьеро несправедливым. А мессер Андреа Барди был вынужден вернуть коммуне купленный им замок Мангона. Эти Барди были одними из самых могущественных и богатых граждан Флоренции, и на свои деньги они приобрели у дочери графа Альберто Вернио и Мангону, а также замок Поццо у графов да Порчано, что очень не понравилось народу Флоренции, ибо на них претендовала коммуна, как мы уже упоминали. Нечто подобное случилось и с семейством Фрескобальди, потому что мессер Бальдо Фрескобальди был приговорен к уплате трех тысяч семисот лир за приход Сан Винченцо, как говорили, несправедливо. Итак, гордыня и негодование поставили их во главе этого заговора, хотя он зародился, как мы сказали, гораздо раньше, вследствие дурного правительства. Вместе с Барди в нем участвовали Фрескобальди, Росси и вообще большинство семейств грандов, а также некоторые влиятельные пополаны, жившие по эту сторону Арно. На их стороне был граф Марковальдо, многие его родственники из графов Гвиди, Тарлати из Ареццо, Пацци из Вальдарно, Убертини, Убальдини, Гваццалотти из Прато, Бельфорти из Вольтерры и немало других. Каждый из них должен был подойти с большим числом пеших и конных, и все эти отряды следовало отправить в ночь на Всех святых. На следующее утро, когда жители сойдутся на поминовение усопших, заговорщики собирались ворваться в город и поднять мятеж, убить мессера Якопо Габриэли и вождей правительства, упразднить приорат и совершить переворот. Утверждали, что они хотели покончить с народным правлением. У участников заговора было достаточно сил и сторонников, чтобы привести свои намерения в исполнение, но им помешал тот же мессер Андреа Барди то ли из угрызений совести, то ли по другой причине или размолвке со своими родственниками открывший тайну заговора Якопо дельи Альберти, одному из вождей правительства. Тот немедленно сообщил обо всем приорам и другим своим сотоварищам, которые тут же собрали людей и вооружились. Город был объят страхом и подозрением, но ни одна из сторон не решалась выступить. Но поскольку к заговорщикам могло подоспеть подкрепление, во время вечерни праздника Всех святых 1340 года, вожди правящей верхушки взошла во дворец приората и почти насильно заставили ударить в набат. Кое-кто из приоров, друзья Барди, протестовали, это были мессер Франческо Сальвиати и Тальдо Валори, один из них приор, а другой гонфалоньер справедливости из сестьеры ворот Сан Пьеро. За это они подверглись упрекам в самоволии и пособничестве заговору. Когда зазвонил колокол, весь город бросился к оружию, граждане верхами и пешком стекались на Площадь синьории со знаменами компаний, восклицая: "Да здравствует народ и смерть предателям!". Городские ворота были немедленно закрыты, чтобы союзники и подкрепления заговорщиков не смогли проникнуть внутрь, а они уже приближались к Флоренции с большими силами, чтобы войти туда ночью. Увидев, что заговор раскрыт и подмоги ждать неоткуда, ибо почти никто из их сообщников по эту сторону Арно не решился присоединиться к ним в открытую из страха перед разъяренным народом, заговорщики сочли себя погибшими и стали думать только о защите и спасении. Все семейства грандов Ольтрарно попытались оборонять предмостные укрепления, обстреливая и убивая всех, кто пытался пройти через них. Они подожгли два деревянных моста[748], один из которых находился напротив домов Каниджани, а другой — Фрескобальди, чтобы народ не перебрался через них, и думали продержаться до подхода подкреплений в сестьере Ольтрарно. Но их замыслы были разрушены пополанами Ольтрарно, которые храбро отразили их и оттеснили от мостов с помощью народа из остальных пяти сестьер, подошедшего к ним через мост Каррайя. Капитан мессер Якопо Габриэли со своими конниками в полном вооружении стоял на площади, от страха и нерешительности он не принял никаких мер, как подобало бы мудрому и отважному военачальнику, и пробыл там целый день, словно парализованный, за что подвергся сильному порицанию. Но тогдашний флорентийский подеста, мессер Маффео да Понте Кареди, со своим конным отрядом смело перешел через мост Рубаконте с большой опасностью для жизни и обратился к заговорщикам с разумными словами, показав им всю невыгодность их положения. Он убедил их покинуть город ночью, доверяя его поручительству и честному слову, и они вышли через ворота Сан Джорджо, благодаря чему удалось избежать новых беспорядков, кровопролития, пожаров и грабежей. Мессер Маффео удостоился великих похвал, ибо он отвел от Флоренции огромную опасность. После ухода заговорщиков народ успокоился и на следующий день, после вынесения им приговора, пополаны разоружились и каждый вернулся к своим мирным занятиям. Так невзирая на наши грехи и дурное управление коммуной Бог избавил наш город от великой опасности. Но это благодеяние не привело граждан к сознанию своей вины, так что последствия заговора навлекли на Флоренцию множество горестей и бед, о чем речь пойдет ниже.

119. О ТЕХ, КТО БЫЛИ ОСУЖДЕНЫ КАК ЗАГОВОРЩИКИ

На следующий день после ухода заговорщиков собрался совет, чтобы решить, как поступить с ними. Для блага коммуны постановили не предъявлять слишком много обвинений, потому что тогда пришлось бы осудить массу граждан, готовившихся участвовать в заговоре и снаряжавших для этого коней и доспехи, но не примкнувших к нему в открытую. Обвинение было предъявлено только тем, кто с оружием в руках участвовал в мятеже, и так как вызванные граждане не явились в суд, их заочно приговорили к наказаниям и лишению имущества, как изменников и бунтовщиков против коммуны. На первый раз это были следующие лица: мессер Пьеро ди мессер Гвальтеротто де'Барди, его брат Аджинольфо, Андреа и Франческо и Гвальтеротто ди Филиппуццо де'Барди, Биндо д'Андреа ди мессер Гвальтеротто; мессер Непо и Пьеро ди Кампи, его племянник; мессер Джероццо ди мессер Франческо, Бартоломмео и Анджело, его братья; мессер Якопо ди мессер Гвидо Аккольти де'Барди, мессер Симоне ди Джероццо (вина которого не была доказана), Симоне и Чиприано ди Джери, Биндо ди Бенги — все из рода Барди. Мессер Якопо, настоятель Сан Якопо, мессер Альбано, мессер Аньоло Джирамонте и его племянник Лапо, мессер Бальдо ди Ламберто, Никколо и Фрескобальдо ди Гвидо, Джованни и Бартоло ди мессер Фреско Россо ди Гвидо, Якопо ди Биндо и Джери ди Бонагвида, Манджери ди мессер Лапо — все из дома Фрескобальди. Андреа и Убертино и Джованни де'Нерли, сер Томаньо дельи Анджольери, капеллан настоятеля Сан Якопо, Сальвестрино и Роберто ди мессер Бароне де'Росси — прочие их родичи не участвовали явно в заговоре. По эту сторону реки никто в открытую к мятежникам не примкнул. Их дома и имения в городе и в контадо были публично подкопаны и срыты До основания. Было решено, чтобы все соседние гвельфские города, а также города Ломбардской лиги не принимали к себе этих новых смутьянов. Но эта мера повела к еще худшему, потому что большинство из них отправилось в Пизу, а настоятель Сан Якопо ко двору папы, где он постарался на словах и на деле как можно больше навредить флорентийской коммуне. В честь счастливого избавления нашего города от опасности 26 ноября коммуна устроила пышную процессию поднесения даров святому Иоанну и все цехи постановили ежегодно в день Всех святых производить такое подношение. Решили также вернуть из ссылки объявленных вне закона, при условии уплаты ими налога на укрепление власти народа. Но это привело к великому злу, потому что в городе появились многие преступники и негодяи. Для того, чтобы угодить Господу, потребны были иные средства, а именно: воздать ему благодарностью и насаждать любовь к ближнему среди граждан. Думали же о другом: о том, чтобы каждый состоятельный пополан вооружился панцырем и шлемом, как у фламандцев, — таковых насчитали шесть тысяч и много вооруженных арбалетами, все это служило к упрочению народовластия. В январе коммуна купила у мессера Андреа де'Барди замок Мангону за семь тысяч семьсот золотых флоринов, с вычетом тысячи семисот флоринов, истраченных коммуной на его ремонт перед возвращением мессеру Бенуччо Салимбене, мужу графини Мангона. Замок Верния сдался флорентийской коммуне за четыре тысячи девятьсот золотых флоринов, выплаченных осажденному в нем мессеру Пьеро де'Барди. Коммуна издала указ, что гражданам запрещается иметь и приобретать замки ближе, чем за двадцать миль от нашего контадо и дистретто. В январе же были осуждены девять графов Гвиди, участвовавшие в заговоре и почти все входившие в число его вождей, кроме графа Симоне и его племянника Гвидо да Баттифолле, не согласившихся примкнуть к нему. Умные люди весьма порицали правителей города, которые не тронули наших граждан, виновных в том же проступке, что и графы Гвиди, но вынесли приговор нашим могущественным соседям и превратили их в открытых врагов, готовых со своими подданными выступить в поход на Флоренцию с оружием в руках. Через год с небольшим был обнаружен новый заговор тех же мятежников, арестовали его зачинщика, Скьятту ди Фрескобальдо де'Фрескобальди, и отрубили ему голову. Паничча ди Бернардино и Якопо де'Фрескобальди, а также Бьордо ди мессер Вьери и Джованни Рикки де'Барди, Антонио дельи Адимари и Биндо де'Пацци были осуждены как бунтовщики. Прервем теперь рассказ о событиях во Флоренции, о которых мы долго говорили на этот раз, и сделаем отступление относительно других происшествий в мире за это время, но вскоре вернемся к нашему повествованию, ибо нам будет о чем рассказать.

124. КАК ГОРОД ЛУККА ЗАХОТЕЛ ОТЛОЖИТЬСЯ ОТ МЕССЕРА МАСТИНО ДЕЛЛА СКАЛА

В феврале этого года мессер Франческо Кастракани дельи Интерминелли из Лукки замыслил отнять Лукку у мессера Мастино с помощью пизанцев и заговорщиков в самом городе. Он собирался подступить к Лукке с пешим и конным войском, но наместник мессера Мастино, Гульельмо Каначчи, раскрыл заговор. Участвовавшие в нем Ритрилла дельи Уберти и еще тринадцать горожан были схвачены, а защита города усилена. Богу угодно было сохранить Лукку для великого посрамления и позора флорентийцев, как можно будет видеть немного спустя. Гульельмо двинулся в Гарфаньяну и отобрал у мессера Франческо Кастракани его земли.

127. КАК ВОССТАЛ МЕССЕР АЦЦО ДА КОРРЕДЖО И ОТНЯЛ ПАРМУ У МЕССЕРА МАСТИНО

В том же 1341 году из Неаполя, от короля Роберта, возвратился мессер Аццо да Корреджо из Пармы, который заключил с королем и с послами мессера Лукино Висконти, находившимися в Неаполе, союз для возбуждения в Парме мятежа против мессера Мастино. Он тайно проезжал через Флоренцию и на восемь дней остановился в Скарперии, что в Муджелло, не желая быть узнанным. Во время своего пребывания он вел переговоры с нашими верхами о том, чтобы поднять восстание и отобрать Парму у мессера Мастино, его племянника и благодетеля, желая стать ее полновластным господином. Мессер Мастино отнял ее у рода Росси и у Джанни Кирико и поместил в ней своего дядю да Корреджо, но тот хотел править Пармой независимо. Флорентийцы благосклонно отнеслись к заговору и оказали ему содействие в надежде на то что, когда мессер Мастино потеряет Парму, они легко сумеют овладеть Луккой. Но мессер Аццо предал и обманул нас, как мы увидим из его поступков. Будучи в Ломбардии, он исполнил свое намерение с помощью семьи Гонзага, синьоров Мантуи и Реджо, врагов рода делла Скала. 22 мая перед ним открыли городские ворота и при поддержке своих сообщников внутри Пармы мессер Аццо захватил город и предательски изгнал оттуда людей мессера Мастино, не ожидавших опасности с его стороны, так что он легко завладел властью. Этот переворот в Парме обрекал Лукку на поражение и, можно сказать, что она была потеряна для мессера Мастино. Флорентийцы возликовали, но они и не подозревали, что случится в ближайшее время. Утратив Парму, мессер Мастино, для которого она открывала путь в Тоскану и позволяла удерживать Лукку, понял, что сохранить последнюю за собой в дальнейшем будет стоить неимоверных затрат и риска. Поэтому он попытался тут же продать Лукку на выгодных и приемлемых для себя условиях флорентийцам или пизанцам, наперебой стремившихся стать ее хозяевами, и вступил в переговоры и с теми, и с другими. Пизанцы опасались будущего соседства, которое служило бы угрозой для их города, окажись Лукка в руках Флоренции. Поэтому сначала они хотели разделить ее с флорентийцами, но вели себя, как вероломные обманщики. Узнав об этих переговорах, мессер Лукино Висконти, правитель Милана и враг мессера Мастино, предложил флорентийцам, если они пожелают осадить Лукку и отнять ее у мессера Мастино силой, свою помощь, предоставив им тысячу рыцарей, при условии уплаты некоторой суммы за эту услугу. Это было весьма заманчивое предложение, сулившее возможность отомстить Мастино за его предательство, и оно могло быть исполнено с малыми трудами и затратами, по сравнению с тем, что последовало в дальнейшем. Но флорентийцы не доверяли мессеру Лукино, своему давнему неприятелю, и не пожелали вступить с ним в соглашение, а вернее сказать, этого не позволили судьба или божественное провидение. Флорентийцы захотели распорядиться по — своему, как вальяжные, щедрые и уверенные в себе купцы, хотя и разбирались лучше в торговых делах, чем в военных. Так же предпочли поступить и пизанцы и это навлекло много бед на обе коммуны, но больше на флорентийцев, над которыми они разразились уже в этом и в следующем году. Скоро мы расскажем об этом, отдав должное прочим новостям того времени.

130. КАК ФЛОРЕНТИЙЦЫ ДОГОВОРИЛИСЬ С МЕССЕРОМ МАСТИНО О ПОКУПКЕ ЛУККИ И ОТПРАВИЛИ СВОИХ ЗАЛОЖНИКОВ В ФЕРРАРУ

Возвращаясь к нашему предмету, я должен рассказать о безумной затее флорентийской коммуны в отношении Лукки, о чем мы начали говорить за три главы от этой[749]. Правители Флоренции вели переговоры с мессером Мастино делла Скала о покупке у него города Лукки с округой, которую он хотел сбыть с рук, как мы упоминали, торгуясь одновременно с пизанцами и с нашей коммуной, чтобы получить желаемое от кого-либо из них. Для ведения этих переговоров в июле 1341 года флорентийцы образовали комиссию из двадцати граждан со всеми необходимыми полномочиями: собирать для коммуны денежные средства по своему усмотрению, объявлять войну, заключать мир и союзы, устраивать кавалерийские набеги и объединяться с кем им будет угодно. Комиссию избрали на один год и ее деятельность не подлежала обсуждению. Как мы увидим по поступкам ее членов, здесь таился источник больших неприятностей для нашей коммуны. Имен этих двадцати граждан мы не приводим, ибо они не заслужили упоминания ни своей доблестью, ни деяниями на благо коммуны, а как мы убедимся, совсем напротив — доказывают своим примером нашим потомкам, что не следует предоставлять согражданам таких обширных полномочий на длительный срок. И в прошлом, и в наше время, судя по опыту, подобные порядки были губительны и вредоносны для коммуны, ведь при них никто из граждан, особенно стоящих у власти, не помышлял о пользе республики. Забыв о вере и милосердии, каждый старался всячески угодить своим друзьям и думал только о себе. От этого и начался упадок нашей коммуны, вступившей на путь римлян, которые некогда перестали заботиться об общем благе и обратились к своим частным интересам. Причина понятна, ведь зачинщиками и исполнителями этой затеи были самые главные и влиятельные пополаны Флоренции, избранные в указанную комиссию. Говорят, правда, что некоторые из них были невиновны. Комиссия была утверждена советами магистратов и тотчас же заключила договор с мессером Мастино. Чтобы обмануть или обойти пизанцев, его поверенным было обещано и подтверждено, что в несколько приемов будет уплачено двести пятьдесят тысяч золотых флоринов. В 1329 году наша коммуна могла получить Лукку от немцев из Черрульо, как было сказано, за восемьдесят тысяч, что было бы разумно, теперь же, когда ее долг достигал четырехсот с лишком тысяч золотых флоринов, полученных от граждан на войну с Мастино, это была более чем сумасшедшая затея, ибо покупку Лукки оспаривали пизанцы, а сама она была разорена и находилась на осадном положении. Как было условлено с мессером Мастино, 9 августа 1341 года в Феррару послали пятьдесят граждан в качестве гарантов договора, под надзор друзей и посредников нашей коммуны, маркизов[750]. В числе этих пятидесяти двое входили в комиссию двадцати, восемнадцать были сыновьями, братьями или племянниками остальных двадцати, и еще к ним добавили тридцать горожан. Семеро носили звание рыцаря, десять человек — пажа, будучи выходцами из самых знатных домов Флоренции, а остальные принадлежали к наиболее богатым и влиятельным пополанам и купцам нашего города. Мы (автор этой книги) также вошли в состав пятидесяти от сестьеры Порта Сан Пьеро, хотя это нам не подобало и было противно нашему желанию (...) Поездка выглядела достаточно пышно, у нас было сто пятьдесят лошадей, слуги в ливреях, и мы пробыли в Ферраре два с половиной месяца в надежде на великий успех, неизменно получая лестные приглашения к столу господ маркизов. Мессер Мастино отправил туда своего побочного сына с шестьюдесятью дворянами или сыновьями дворян из Вероны, Виченцы и ее окрестностей как заложников, но они не могли равняться блеском и великолепием с флорентийцами в Ферраре. После этого комиссия двадцати пустилась на непомерные затраты, обременяя граждан принудительными займами и налогами, чтобы получить средства на обострившуюся из-за приобретения Лукки войну с пизанцами и набрать множество конницы и пехоты. Ежемесячно тратилось тридцать тысяч золотых флоринов с лишком. Обратились за помощью к соседям и союзникам. Так вот, читатель, при том, что мессер Мастино мудро сумел отомстить флорентийцам за войну и за покушение на его владычество в Лукке, заломив за нее неслыханную цену, он еще и заставил их добиваться получения города у третьих лиц. Ведь Лукка находилась в осаде и в состоянии войны с пизанцами и их соседями, а также с врагами мессера Мастино в Ломбардии, о чем мы еще расскажем, а теперь вернемся немного назад.

137. КАК КОРОЛЬ РОБЕРТ ПОТРЕБОВАЛ У ФЛОРЕНТИЙЦЕВ ВЛАСТЬ В ЛУККЕ, ОБЕЩАЯ ИМ ПОМОЧЬ В ВОЙНЕ, И КАК ОН ПОЛУЧИЛ ЖЕЛАЕМОЕ

Наша коммуна в своих посланиях, а также через компанию Перуцци и других торговцев наших компаний, окружавших короля Роберта, непрерывно осаждала его просьбами послать одного из своих племянников с войском на помощь силам нашей коммуны, которые она собиралась отрядить против пизанцев, чтобы снять их осаду с Лукки[751]. По своей великой скупости король не хотел затевать этого похода, но и честь не позволяла ему отказать нашей коммуне в поддержке. Тогда он прибег к хитрой уловке и в ноябре отправил во Флоренцию пышное посольство: знаменитого магистра епископа Груфо, мессера Джанни Бариле с именитейшими гражданами Неаполя и Никколо дельи Аччайуоли с большой свитой. Через этих послов при большом стечении народа он запросил передачи ему во власть и владение города Лукки, как ему подданного и принадлежащего, ибо он был отнят у него коммуной Пизы и Угуччоне делла Фаджола, как мы когда-то упоминали. В этом случае он обещал двинуть против пизанцев все свои силы на море и на суше, отомстить за наши обиды и снять пизанскую осаду с Лукки. Король был уверен, что флорентийцы после всех обид, позора и убытков, понесенных ради захвата Лукки, из гордости откажут ему и тогда у него было бы справедливое основание в свою очередь отказать в помощи нашей коммуне. Заблаговременно упредившие такое развитие событий флорентийцы по здравом размышлении дали послам утвердительный ответ и на том же собрании, в их присутствии, утвердили решение о передаче Лукки королю или его поверенным. Были избраны уполномоченные, которые вместе с послами отправились в Лукку и там ввели их во владение, вручив скрепленные печатями грамоты. После этого послы короля Роберта приехали в Пизу и от его имени торжественно потребовали у пизанцев снять с Лукки осаду. Пизанцы сочли, что это требование было хитростью, подстроенной флорентийцами, хотя на самом деле было не так. Во всяком случае, они не желали навлечь на себя гнев короля, но в то же время и не собирались покидать Лукку, поэтому ответили уклончиво, что-де обратятся к королю через своих послов и, действительно, попытались протянуть время и отвлечь короля Роберта пустыми речами, а сами в конце концов ничего и не подумали выполнять. Напротив, они все туже стягивали кольцо осады с помощью мессера Лукино Висконти и других ломбардских тиранов, стоявших на стороне империи. Близость Лукки позволяла пизанцам все более усиливать войско, ее осаждавшее.

138. КАК ФЛОРЕНТИЙЦЫ ПОСЛАЛИ ЗА ПОМОЩЬЮ К КОРОЛЮ РОБЕРТУ И НЕ ПОЛУЧИЛИ ЕЕ И О ТОМ, ЧТО ИЗ ЭТОГО ВЫШЛО

Видя, что их водят за нос, флорентийцы отправили в Неаполь своих послов просить короля Роберта о помощи, чтобы он сделал их капитаном одного из своих племянников и выполнил условия, объявленные его послами, когда Лукка передавалась в его распоряжение, о чем мы упоминали. Королевские послы со всей охотой присоединились к их прошению, но это нисколько не помогло, и король даже не подумал что-либо предпринять. Он снова стал торговаться, предлагая снарядить герцога Афинского с шестьюстами рыцарями, которым половину заплатит флорентийская коммуна, а другую половину — сам король. За неимением лучшего и это предложение было принято, но король и его не выполнил. О скупость, губительная для королевского достоинства и великодушия, как чужда ты всем благим и доблестным поступкам! Ведь если бы король Роберт не отказался от обещания, объявленного нашей коммуне через его послов, и отправил к флорентийскому войску одного из своих племянников с тысячью рыцарей (половина жалования которых пошла бы за наш счет), а также двенадцать вооруженных галер, чтобы оттеснить пизанцев от входа в порт (а это все исполнить королю было нетрудно), то, учитывая силы, собранные флорентийцами, пизанцы со всеми подкреплениями мессера Лукино Миланского и других ломбардцев не могли бы противостоять им на поле брани и продолжать осаду Лукки. Из-за такого поведения короля Роберта возникло много неприятностей, опасностей и бед к стыду для короля и для нашей коммуны, как вскоре будет ясно. Флорентийцы были вынуждены снарядить войско сами и прислать на помощь Лукке четыре тысячи рыцарей со множеством пехоты, о чем мы расскажем в следующей главе, но этим они снискали много убытков и мало чести. Не это, однако, повлекло за собой главную опасность не только для нашей коммуны, но для всей гвельфской партии и церкви во всей Италии, и даже для короля Роберта и всех его владений, а то, что, исполнившись негодования против короля Роберта за его полное бездействие, некоторые правители нашей коммуны по наущению мессера Мастино делла Скала тайно отправили двух пополанов из глав правительства Флоренции вместе с послами мессера Мастино в Тренто, что на границе Германии, куда по своим делам приехал Баварец, самовольно взявший титул императора. Они действовали таким образом, что Баварец прислал во Флоренцию, а затем к нашему войску своих баронов с полсотней рыцарей, по большей части из свиты. Среди них были герцог Текки и хранитель большой печати Баварца, гофмейстер, а также граф Поркаро. От его имени они обещали, что если наша коммуна примет в качестве его наместника герцога Текки с обширными полномочиями, то они заставят всех немцев покинуть пизанский лагерь, для чего достаточно будет показать им печать Баварца, и тогда их войско распадется, а лучшие отряды перейдут на сторону Флоренции. Так бы и случилось, но наши правители, посоветовавшись втайне с некоторыми мудрыми гражданами преданными гвельфской и церковной партии и имевшими больший вес в государственных делах, чем те, кто вел переговоры, нашли, что здесь кроется опасность вскоре снова допустить к власти во Флоренции и во всей Тоскане сторонников гибеллинов и империи. Поэтому они почли за лучшее отказаться от соглашения и самим сражаться с пизанцами. Так и сделали, и бароны вернулись в Германию. Однако их приезд вызвал у короля Роберта такие подозрения, что он не знал, что предпринять, опасаясь, как бы у флорентийцев не взяли верх приверженцы империи и гибеллинской партии. Многие из его баронов и прелатов и другие богатые жители королевства, имевшие денежные вклады у торговцев и компаний Флоренции, возымели такое беспокойство, что потребовали их выплаты. Этим был подорван кредит во Флоренции, как и везде, где имели дела указанные вкладчики, вследствие чего немного спустя из-за поборов коммуны и падения Лукки обанкротились многие солидные флорентийские компании, а именно: Перуцци, Аччайуоли (хотя тогда они не прекратили операций, благодаря своему огромному влиянию в коммуне, но потерпели крах чуть позже); объявили себя несостоятельными и Барди (они не могли уплатить своим заимодавцам и обанкротились); Бонаккорси, Кокки, Антеллези, да Уццано, Корсини, Кастеллани, Перондоли и многие другие отдельные купцы и ремесленники мелких компаний. Это было великое бедствие и разорение флорентийских торговцев и граждан, которое причинило коммуне больший ущерб, чем разгром и потеря Лукки. Примечательно, что из-за банкротства компаний во Флоренции пропали наличные деньги, которые едва-едва можно было отыскать. Владения, находившиеся в городе, продавались за полцены, и покупателя невозможно было найти, а в контадо — за треть, и даже еще дешевле. Оставим теперь этот предмет и расскажем о великом войске, собранном флорентийцами для неудавшегося избавления Лукки от пизанской осады.

139. О ВЕЛИКОМ И СЛАВНОМ ВОЙСКЕ, СНАРЯЖЕННОМ ФЛОРЕНТИЙЦАМИ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ СНЯТЬ ОСАДУ С ГОРОДА ЛУККИ

Флорентийцы желали исполнить свою безумную затею и набрать войско, чтобы освободить Лукку от пизанцев. Зная, что в осажденном городе кончаются припасы, они наняли две с лишним тысячи заальпийских рыцарей, отборных воинов, и прибавили к ним сорок всадников из граждан с шестью советниками капитана. Это были плохие распоряжения, ибо правители Флоренции забыли слова Лукана о Цезаре — о том, что, когда тот готовился к войне, он не говорил войску: "Ступайте", он говорил: "Придите". Благодаря этому римляне всегда выходили победителями. С теми же государями и правителями коммун, которые не становятся сами во главе своего войска, происходит обратное, так как они вверяют свою судьбу чужим солдатам. Довольно сказать, что опыт подтверждает такое правило. Мессер Мастино прислал нам на помощь пятьсот рыцарей, правитель Болоньи — тоже пятьсот, маркиз Феррарский — четыреста, гвельфские города Романьи — двести, сиенцы — триста; от перуджинцев прибыло сто пятьдесят рыцарей, от других окрестных городов и от гвельфов графов Гвиди — десять тысяч наемных пехотинцев и арбалетчиков, не считая горожан и жителей дистретто. Знамена были вручены в Вербное воскресенье, 24 марта, и на праздник Богородицы 1342 года войско выступило в Вальдиньеволе. Это была шестая ошибка и серьезная оплошность двадцати уполномоченных, руководивших войной и городским управлением. Ведь если бы войско двинулось на Пизу и обложило ее осадой, война была бы выиграна и Лукка освобождена. Но Господь не позволил этого по нашим грехам и проступкам, дабы приумножить наши испытания, расточить средства и посрамить наш город, собравший такое огромное и доблестное войско, которого хватило бы на целое королевство. Большая доля вины ложится и на наших сограждан, заправлявших в Лукке, которые без конца донимали Флоренцию письмами: "Помогите, помогите, в городе осталось запасов на месяц" (хотя их хватило бы на три). Как и предвидели умные люди, все вело к военному проигрышу. 27 марта войско покинуло Пешу и Вальдиньеволе, остановилось на холме Гриньяно и на Колле делле Донне (там же, где в прошлый раз[752]) и разбило там лагерь. Наш капитан, мессер Малатеста да Римини, продержал там войско полтора месяца, безуспешно пытаясь подкупить пизанских солдат, хотя, имея такую отличную пехоту и конницу, ему следовало испытать военное счастье. Но мессер Малатеста нашел себе достойного соперника в лице капитана пизанского войска, которым был его родственник Нольфо, сын графа Федериго да Монтефельтро, который знал толк в романских увертках и водил мессера Малатесту за нос не хуже, чем он сам. Из-за длительного бездействия войска многие граждане заподозрили обман и измену, потому что уходило драгоценное время. Мессер Малатеста подвергся суровому порицанию и из Флоренции вместе с упреками к нему пришел приказ, как можно скорее вести войско на врага, что бы ни случилось в дальнейшем. Пизанцы и их союзники тем временем не дремали и прошел слух, что Тарлати из Ареццо собираются поднять там бунт против нашей коммуны. Гульельмо дельи Альтовити, капитан охраны Ареццо, велел схватить мессера Пьеро Сакконе, мессера Ридольфо, мессера Луццо и Гвидо Тарлати и отправил их во Флоренцию. Здесь они содержались в заключении в башне Дворца синьории, некоторые считали их виновными, другие — нет, но дальнейший ход событий доказал их виновность. Несколько раз в совете обсуждали вопрос об их казни, но приговор не был вынесен и гражданам пришлось потом пожалеть об этой ошибке. В Лукке был арестован мессер Тарлато, которого поместили под домашним арестом. Вскоре во время прогулки с мессером Джованни Медичи за воротами города он бежал в стан пизанцев. Из-за остальных Тарлати восстали многие из принадлежавших им городов и замков, а также контадо Ареццо. Убальдини подняли мятеж против нашей коммуны с помощью гибеллинов Романьи и нескольких конных отрядов мессера Лукино из Милана, они осадили Фиренцуолу, а когда туда отправился наш отряд из Муджелло, предводимый одним из Медичи, противник устроил засаду в Рифредо и, застигнув отряд врасплох, разгромил его. Через несколько дней мятежники взяли Фиренцуолу благодаря измене находившихся в городе своих людей. Они разрушили и сожгли весь город, отошли к Монтеколорето и укрепили его. Затем они с помощью предательства завладели замком Тирли, который, к позору для нашей коммуны, не был защищен. Убертини и Пацци из Вальдарно восстали в своем замке Кастильоне, в Камподжалло и Треджайе, так что, пока наше войско находилось в окрестностях Лукки, в нашем собственном контадо началось сильное брожение.

140. КАК ФЛОРЕНТИЙСКОЕ ВОЙСКО БЕЗУСПЕШНО ПОПЫТАЛОСЬ СНАБДИТЬ ЛУККУ И КАК ВСЛЕДСТВИЕ ОТСУТСТВИЯ ПРИПАСОВ ЛУККА СДАЛАСЬ ПИЗАНЦАМ

9 мая мессер Малатеста вывел наше войско из Гриньяно. Участвовавшие в походе немцы, недовольные своим положением, ограбили наш лагерь, спустились на равнину и разбили свой стан в Сан Пьеро ин Кампо, на берегу реки Серкьо, на расстоянии двух верст от противника. В этот день к нашему войску прибыли герцог Текки, хранитель печати и граф Поркаро. Они проехали через Болонью и Пистойю в сопровождении баронов Баварца, пятидесяти всадников в полном вооружении и двадцати пяти рыцарей с золотыми шпорами. Каждый имел могучего коня, и все они были отменными воинами. Как мы говорили выше, с ними были наши послы, которые договаривались с Баварцем в Тренто, на германской границе. В этот же день в войско из Флоренции прибыл и герцог Афинский, которого сопровождали мессер Угуччоне де'Бондельмонти, мессер Манно де'Донати и французские рыцари на нашей службе, сражавшиеся под знаменем герцога. Утром 10 мая войско двинулось в боевом порядке из Сан Пьеро ин Кампо и за полторы версты от противника приготовилось к бою, но тот благоразумно уклонился от сражения. Не дождавшись врага, наше войско переправилось через два рукава реки Серкьо, третий же из-за дождей и запруды, устроенной неприятелем, сильно разлился, поэтому вечером не удалось его перейти. Ночь наши простояли на острове под ударами врагов, лишенные продовольствия и всего необходимого, и за эту ночь построили большой деревянный мост, чтобы преодолеть этот рукав Серкьо. На следующий день вся армия перешла реку и поднялась на холм Сан Кирико, где стояло сильное укрепление, предназначенное пизанцами для охраны холма и моста в Сан Кирико. Увидев, что наши перешли реку, пизанцы стали опасаться потерять крепость Сан Кирико и выслали туда подкрепление. Между нашими людьми и пизанцами завязались стычки, в которых перевес был на нашей стороне. Утверждали наверное, что, если бы наш капитан двинул войско на крепость, пизанцы оставили бы ее и мы выиграли бы проход, потому что силы противника не могли идти в сравнение с нашими и одни пешие наемники и легковооруженные челядинцы могли захватить мост и бастион, забросав их камнями. Поведение же мессера Малатесты сочли весьма предосудительным, ибо он повел армию дальше и расположился на холме напротив Луккского луга, оставив крепость и бастион Сан Кирико позади. Если бы капитан хотя бы спустился на равнину, что напротив луга, то можно было силой пробиться в Лукку, а пизанцам оставалось бы отступить, так как они не успели построить с этой стороны никакого укрепления или ограды. Помимо того наши люди из Лукки, мужчины, женщины и дети, убедившись в превосходстве нашего войска, с оружием и безоружные беспрепятственно выходили на равнину. Но наш капитан пожелал в этот день разбить лагерь на холме, а ночью пошел ливень, несмотря на который пизанцы продолжали укреплять бастион Сан Кирико и строить заграждение на лугу около Серкьо, чтобы наши не смогли его преодолеть. Пизанцы вывели на луг все свои отряды, чтобы преградить нам путь, и наше войско простояло там в бездействии четыре дня по причине плохой погоды, страдая от нехватки продовольствия, и цены на каравай хлеба поднимались до трех сольди. Наконец 15 мая установилась хорошая погода. Некий немец мессер Брускино со своим отрядом под знаменем в час вечерни переправился через Серкьо и вступил в схватку с противником. За ним последовал герцог Афинский со своими людьми, так что стычка превратилась в настоящий бой, в котором участвовали полторы тысячи рыцарей и множество наших пехотинцев, форсировавших Серкьо. Они пробились через палисад и обратили противника в бегство, и если бы за ними последовали остальные и на следующий день наши воины оставались бы на лугу, то победа была бы за нами, а так ночью им пришлось вернуться назад. За ночь пизанцы с большим рвением и усердием восстановили еще более глубокие рвы и крепкие палисады, чем раньше, но снова пошел дождь и река разлилась. Переправиться или перейти вброд в этом месте было невозможно, столько промахов и неприятностей доставило нашему войску плохое командование. Убедившись, что пизанцы укрепили свой лагерь и что снабдить Лукку провиантом нельзя, наш капитан к стыду нашей коммуны, ее союзников и своему собственному в воскресенье, 19 мая, приказал отступить и вернулся на эту сторону Серкьо, к исходному пункту. Войско перешло реку через Альтопашо, 21 мая попыталось взять Черрульо, но безуспешно. Затем оно возвратилось в Вальдарно с великим позором и потерями для флорентийцев. 9 июня из Фучеккьо выступили две тысячи рыцарей и немало пехоты, совершившие удачный набег на пизанское контадо. Пятьсот пизанских рыцарей, направлявшиеся в Марти, попали к нам в плен. Но возможность подвоза припасов через контадо Пизы запоздала. Гарнизон Лукки, увидев, что столь сильное войско покинуло его на произвол судьбы, вступил в переговоры с пизанцами и 6 июля 1342 года сдал им город на условиях выхода людей с тем имуществом, которое они пожелают вынести. Примечательно, что вначале, когда наше войско стояло в Гриньяно, пизанцы хотели заключить мир и предлагали нашей коммуне за Лукку сто восемьдесят тысяч золотых флоринов с выплатой в течение шести лет за выкуп, обещанный мессеру Мастино. Кроме того, они собирались ежегодно подносить нашей коммуне на праздник Святого Иоанна десять тысяч золотых флоринов, палио и коня, покрытого пурпурной попоной стоимостью двести золотых флоринов. Большинство флорентийцев было за то, чтобы принять эти условия и избежать расходов и войны. Но Ченни ди Наддо дельи Ручеллаи, один из приоров, сын которого находился в Лукке, человек весьма надменный, воспротивился этому и настоял со своими сторонниками на войне, так что было принято наихудшее решение, как обычно у нас и ведется. Описанные события очень ослабили Флоренцию, ибо, имея четыре тысячи с лишком хорошей конницы и бесчисленное множество пехоты, она проиграла в этом соперничестве из-за неправильного руководства, плохой организации войска и дурного командования. Но скорее в этом виден перст Божий, покаравший гордыню и алчную неблагодарность флорентийцев и их правителей. Прервем теперь рассказ о наших делах, о которых на сей раз говорено достаточно, и сообщим о происшествиях того времени в других краях. Нельзя, однако, не упомянуть о пророчестве или предсказании, которое прислал нам из Парижа мудрый и достойный магистр Диониджо даль Борго относительно наших притязаний на Лукку. Мы упоминали о нем в главе, в которой говорилось о смерти Каструччо, и теперь видим, что оно исполнилось. Тот, от кого мы получили власть в Лукке, синдик мессера Мастино, был Гульельмо Сканначчи дельи Сканнабекки из Болоньи, у которого герб, как и говорилось в предсказании, был красного и черного цвета, то есть изображал черного козла на красном поле. А то, что это приобретение обернулось к несчастью, убыткам и позору для нашей коммуны, ясно для каждого, кто внимательно прочитал о его последствиях, запечатленных нами со всей правдивостью на вечные времена.