Карл, герцог Калабрии и первородный сын Роберта, короля Иерусалима и Сицилии, вступил во Флоренцию в среду, в полдень 30 июля 1326 года в сопровождении своей жены, герцогини и дочери мессера Карла Валуа Французского и нижеперечисленных сеньоров и баронов: мессера Джанни, брата короля Роберта и князя Мореи, с супругой; мессера Филиппа, деспота Ромеи, сына князя Таранто и племянника короля; графа Сквиллачи; мессера Томмазо ди Марцано; графа Сансеверино; графа Клермона; графа Катандзаро и Санджинето в Калабрии; графа д'Армана; графа Романо из Нолы; графа Фонди, племянника папы Бонифация; графа Минербино; мессера Гийома л'Этандара, мессера Амелио де Бо, сеньора Берри и Мерло; мессера Жоффре де Жанвилля; мессера Джакомо де Кастельно; Карла д'Артюс из Прованса; сеньора Сангвино; мессера Берардо де'Синьори Гори из Аквино; мессера Гульельмо, сеньора д'Эболе и многих других сеньоров, рыцарей и баронов из Франции, Прованса, Каталонии, королевства и Неаполя. Было их, считая с провансальцами, приехавшими морем, около полутора тысяч рыцарей, кроме свиты герцога Афинского, с которым было четыреста человек. Среди всей этой толпы насчитывалось сотни две кавалеров с золотыми шпорами, великолепных и высокородных дворян, отменных воинов и всадников, богато снаряженных, так что их переметные сумы везли полторы тысячи мулов с бубенчиками. Флорентийцы встретили герцога с великим почетом и пышной процессией. Он остановился во Дворце коммуны за аббатством, где была резиденция подеста, а Синьория и судебная палата переехали в Орто Сан Микеле, в бывшие дома Маччи. Примечательна эта грандиозная затея флорентийцев, которые, потерпев такие убытки и лишения и такое поражение, менее чем за год сумели приложить столько стараний и средств, чтобы пригласить к себе этого повелителя, окруженного рыцарями и баронами, и еще легата папы. Итальянцы дивились этой новости, о которой узнал весь мир. Пробыв во Флоренции несколько дней, герцог послал за союзниками. Сиенцы отправили к нему триста пятьдесят рыцарей, перуджинцы — триста, болонцы — двести, орбитанцы — сто, синьоры Манфреди из Фаэнцы — сто, граф Руджеро — триста пехотинцев, граф Уго прибыл лично с тремястами пехотинцами, и отборная пехота пришла из нашего контадо. Общее мнение было, что войско выступит в поход, приготовления велись большие, герцог велел обложить богатых горожан налогом в шестьдесят тысяч золотых флоринов. Но, как бы там ни было, поход не состоялся. Говорили, что король — отец не пожелал этого, узнав, что все тираны Ломбардии и Тосканы собирались на помощь Каструччо против герцога. По другим слухам, герцог отдал приказ о сборе войск и прочих приготовлениях, но флорентийцы, уставшие от множества расходов, не справились с необходимыми затратами. Кое-кто утверждал, что Каструччо вел мирные переговоры с легатом и герцогом, а сам тем временем воспользовался ими для упрочения связи с гибеллинской лигой в Ломбардии[593] и снарядил свое войско; таким образом он обманул герцога и сорвал его поход. Последнему мы склонны верить более всего, поскольку сами были очевидцами событий, хотя многие говорили, что будь герцог отважным государем, с такими баронами и рыцарями он выступил бы на Лукку, не задерживаясь ни в Сиене, ни во Флоренции, и пока Каструччо был мучим сильным недугом, донимавшим его в июле и августе, одержал бы верную победу.
29 августа герцог пожелал оговорить с флорентийцами свои полномочия и дополнить заключенные условия, в частности, получить право свободного выбора приоров по своему усмотрению, а равно и прочих должностных лиц, представителей власти, блюстителей порядка в городе и в контадо, и наместников в замках. Кроме того, он хотел пользоваться правом войны и мира, помилования осужденных и ссыльных, невзирая на существующие установления, и добился утверждения своего правления на десять лет, начиная с первого сентября 1326 года. Эти нововведения вызвали во Флоренции ропот, потому что гранды и могущественные граждане замыслили упразднить народные установления правосудия и вручить герцогу бессрочную и безоговорочную власть. При этом они были движимы не преданностью и любовью к герцогу и не приверженностью к неограниченной власти, но исключительно ненавистью к народу и его установлениям. Герцог склонился к благоразумному решению и принял сторону народа, который вручил ему бразды правления, так что город успокоился, но среди грандов царило недовольство.
30 августа, убедившись, что Каструччо и епископ Ареццо только на словах стремятся к соглашению и обещают подчиниться, кардинал-легат обнародовал на площади Санта Кроче, в присутствии герцога, его свиты, флорентийцев и вышеупомянутых иноземцев суровый приговор Каструччо, как неоднократно отлученному от церкви, схизматику и пособнику еретиков, гонителю церкви, объявив, что он лишается всех достоинств, что всякий может без греха нанести урон ему и его людям лично, а также их имуществу, а помогающие ему отлучаются от церкви. Подобным же образом был проклят и лишен духовной и светской власти епископ Ареццо Тарлати.
4 августа потерпела крах компания Скали, Амьери и сыновей Петри во Флоренции, существовавшая более ста двадцати лет.[594] Она задолжала горожанам и иностранцам четыреста с лишним тысяч золотых флоринов. Это для флорентийцев было сильнейшим ударом, чем поражение при Альтопашо, если не говорить о погибших, ибо все их кредиторы во Флоренции лишились своих денег. Так в этом году на флорентийцев со всех сторон обрушились бедствия: поражения, мор, пожары и грабежи, растраты. Многие другие известные компании Флоренции потерпели большие убытки, попав под подозрение в связи с банкротством Скали.
В начале октября упомянутого года герцог Калабрии, он же сеньор Флоренции, и Марчезе Спинетта Маласпина договорились о том, что последний отправится в свои земли Луниджану[595], чтобы оттуда напасть на Каструччо. С этой целью он завербовал для него в Ломбардии 300 всадников, кроме того легат дал ему 200 из церковного войска, и 100 привёл он из Вероны из войска мессера Кане, правителя Вероны. Таким образом Марчезе выступил из альпийской Пармы (Parma l’Alpi), вошёл в свои земли и приступил к осаде замка Веррука Буози (Verruca Buosi), который отнял у него Каструччо. Одновременно с этим, по просьбе герцога, но без ведома или совета кого-либо из флорентийцев, изгнанники из Пистойи привели в горах своего родного города два замка, Равиньяно (Ravignano) и Маммиано (Mammiano), к отпадению от Каструччо. Увидев себя подверженным такого рода нападению, последний, несмотря на то, что ещё в августе перед тем по причине больной ноги он находился при смерти, немедленно с большой энергией и осмотрительностью приступил к сопротивлению, окружил без колебаний оба замка сильно укреплённым и окопанным лагерем и сам поспешил с большей частью своей кавалерии к Пистойе, чтобы тут сформировать своё войско и отсюда стеснять герцога и флорентийцев, дабы они не могли прийти на помощь обоим замкам. Герцог и его советники, хоть и понимали, в какое невыгодное предприятие они ввязались, но, поскольку помощь крепостям уже была обещана, послали войско из немцев, бывших в числе 200 всадников на службе у флорентийцев, кроме того 100 других наёмников и 500 пехотинцев под верховным командованием их капитана мессера Бьяджо Торнаквинчи (Biaggio Tornaquinci) из Флоренции. Они поднялись в горы, однако из-за трудностей пути и большого количества снега, выпавшего в те дни, не отважились на спуск, чтобы снять осаду с замков. Когда до герцога дошли известия, что воинство Каструччо проводит осаду с большим рвением, он приказал почти всему своему войску, общей численностью примерно 2000 всадников вместе с многочисленной пехотой выступить в направлении Прато, где мессер[596] Томмазо, граф Сквиллаче с 300 отборными рыцарями и мессер Америго Донати и мессер Гианноццо Кавальканти (Gianozzo Cavalcanti) с 1000 пехотинцами отделились от основных сил и сообща двинулись в горы, чтобы атаковать противника и силой освободить оба замка от осады. Остальная конница и прочее войско, которое осталось в Прато, выступили оттуда к воротам Пистойи и разбили лагерь под стенами замка Монтале, где они и пребывали в течение трёх дней.
Однако как раз в это время разыгралась такая непогода с дождями и ураганным ветром, а в горах начался такой сильный снегопад, о каких не помнили уже с давних времён. При таких обстоятельствах разбившие лагерь у Монтале осознали невозможность в нём более находиться и приняли решение оставить его и вернуться в Прато. Таким образом, снявшись с лагеря, они стали отступать, но в таком беспорядке, что если бы Каструччо был в то время в Пистойе, они попали бы тяжёлое положение. То же наше войско, которое отправилось в горы, едва могло выжить при таком холоде и количестве снега, кроме того и провиант у них закончился, так что они вынуждены были отказаться от своего предприятия, тем более и потому, что Каструччо со всеми своими людьми двинулся туда из Пистойи, усилил осадное войско и перекрыл все горные перевалы, ведущие к обоим замкам, так что люди герцога уже не видели никакой возможности освободить замки от осады, более того, со своей стороны подвергались опасности быть отрезанными; и если бы они ещё немного промедлили, пока войско Каструччо получило бы подкрепления и заняло бы позиции над горными перевалами, то ни один из них бы оттуда не выбрался. Они и так должны были преодолеть достаточно трудностей и оставили в горах множество павших от истощения коней и вьючных животных. Несмотря на это, они решили отступать с боем через область Болоньи. Когда таким образом войско герцога отступило, осаждённые обоих замков совершили ночью попытку бежать, но были в большинстве своём пойманы и перебиты. Итак 20 октября наши со стыдом и позором возвратились во Флоренцию.
Каструччо же, после того как оба замка оказались в его власти, не вернулся в Пистойю, также не направился он и в Лукку, взамен этого, как осмотрительный и отважный военачальник, он пересёк горные ландшафты Гарфаньяны (Garfagnana)[597] и Луниджаны, чтобы отрезать Спинетте пути для снабжения и оступления. Когда Спинетта узнал о приближении Каструччо и о том, что он захватил оба замка, а также, как неверно ему донесли разведчики, что войско герцога погибло в горах, он со своими людьми отступил, перешёл горы и снова вернулся в Парму. И действительно, если бы он промедлил ещё хоть немного, то был бы взят в плен со всем своим войском. Так закончилось первое предприятие герцога, по причине того, что оно не было достаточно продумано, безрезультатно и позорно.
Каструччо же приказал разрушить большинство крепостей в Луниджане, чтобы они не могли отпасть от него, и с триумфом возвратился в Лукку, после чего приказал сжечь свой замок Монтефальконе[598] на Гвишиане (Guisciana) и крепость Монтале у Пистойи, чтобы уменьшить количество крепостей, которые ему нужно оборонять, и чтобы войско герцога не могло отнять их у него.]
Как мы уже рассказывали выше, случилось так, что королева Изабелла Английская, сестра французского короля, приехала со своим старшим сыном во Францию, чтобы завершить миром войну в Гаскони между ее мужем и французским королем. Добившись своей цели, она высказала своему брату-королю и другим родственникам жалобы на дурное и недостойное поведение мужа, короля Англии Эдуарда II, оставившего ее и самым постыдным образом проводившего время в разврате и супружеских изменах. Все это случилось вследствие происков некоего мессера Хьюго Диспенсера, барона и правителя королевства, который предоставил королю свою жену, приходившуюся Эдуарду племянницей, и других женщин, так что он не удостаивал и взглядом королеву, хоть она и была одной из первых красавиц на свете. Этот мессер Хьюго всячески поощрял в нем тягу к такому жалкому образу жизни и начисто лишил собственной воли и власти в королевстве, поставив всюду своих сородичей и других знатных баронов, а королеву с сыном ввергнув в ничтожество. Происходил мессер Хьюго из мелкого английского рода, получившего прозвание Диспенсер, поскольку его дед был интендантом короля Генриха Английского, а отец, мессер Хьюго старший, интендантом короля Эдуарда I, отца нынешнего короля; но получив высокую должность и пользуясь испорченностью короля, мессер Хьюго стал важным сеньором с годовым доходом в тридцать тысяч фунтов стерлингов, женился на королевской племяннице, дочери государевой сестры, и забрал в свои руки всю власть над страной. Непомерная дерзость и гордыня внушили ему, что он равен королю и может полновластно распоряжаться, не обращая внимания на супругу и детей короля. Поэтому она не хотела возвращаться в Англию, пока Эдуард не отстранит от управления мессера Хьюго Диспенсера и его ставленников, с чем и было отправлено посольство короля Франции, доставившее от нее письмо; но она ничего не добилась, ибо мессер Хьюго так приворожил английского короля своими советами, что тот и слышать не хотел о жене и сыне. Тогда доблестная королева, выдав за сына дочь графа Эно, на деньги своего брата, французского короля, и прочих своих друзей снарядила в Голландии, в земле этого графа Эно, флот из восьмидесяти трех больших и малых кораблей и коггов и навербовала здесь, в Брабанте и Фландрии, восемьсот рыцарей. Погрузив их на суда и поставив во главе войска мессера Жана, брата графа Эно, она вместе с сыном и армией выступила из Голландии в сентябре 1326 года, бросив вызов мужу и его приверженцам и объявив в Англии, что она заодно с шотландцами и вообще врагами короля и что местом своей стоянки и встречи с союзниками она изберет рубеж между Англией и Шотландией.
Узнав о том, что его жена и сын снарядили флот и рыцарское войско, король Эдуард, по совету мессера Хьюго, двинулся со своими полками к шотландской границе, чтобы занять военные проходы и помешать противникам высадиться. Но по решению умелого военачальника противника его армия не пошла к месту сбора, а 15 октября 1326 года остановилась у Ипсвича, в семидесяти верстах от Лондона. Как только войско оказалось на суше, в Лондоне ударили в набат и народ высыпал на улицы с криками: "Да здравствуют королева и молодой король! Смерть Диспенсерам и их приспешникам!". Епископ Чичестерский, ставленник мессера Хьюго, был захвачен и обезглавлен; все сторонники и слуги Диспенсеров, какие оказались в наличии, убиты; дома их банкиров, компании Барди, разграблены и сожжены; беспорядки и вооруженные погромы во городе продолжались до приезда королевы и на ее сторону перекинулись, оставив короля, почти все английские бароны. По прибытии в Лондон королева была встречена с великими почестями и по наведении порядка в городе речь шла только о преследовании Диспенсеров и короля. В том же месяце был схвачен мессер Хьюго старший, отец младшего Хьюго Диспенсера, королевского любимца; его протащили в доспехах по городу и повесили. Затем королева и ее сын, преследуя короля и мессера Хьюго в Уэльсе, долгое время осаждали замок Карфайл, укрытый дремучими лесами и защищенный водными преградами. Наконец король, поклявшийся никогда не расставаться с мессером Хьюго, договорился с ним спустить на воду корабль, на котором они ночью и отплыли из замка, чтобы бежать в Ирландию вместе с одним из своих прихлебателей, по имени Бальдок, попом и сводником, и с другими слугами. Но по воле Божией не отошли они от берега и на двадцать миль, как поднявшийся ветер и штормовые волны прибили их обратно к земле, что повторилось несколько раз, так что убедившись в невозможности отплытия, они сошли на берег в глухом месте Уэльса, чтобы чащей пробраться в замок Карфайл, где оставался с небольшим числом чужих ему людей сын мессера Хьюго. Кузен короля, граф Ланкастер, брата которого тот обезглавил наряду с прочими баронами, о чем мы рассказывали в другом месте, снарядил погоню за королем и мессером Хьюго, и их застигли около Ниса в Уэльсе. Король спросил преследователей, с дружбой ли они пришли, на что те отвечали утвердительно и сказали, что признают его своим господином, но просят выдать им мессера Хьюго. Тогда король сказал: "Раз вы против него, значит, и против меня", — и после этого не отступал от мессера Хьюго ни на шаг, обняв его за шею, так что никто не решался захватить его силой. Однако хитроумный предводитель этих людей попросил короля ради собственного великого блага выслушать его наедине, и когда король отошел от мессера Хьюго для этой беседы, один из оставшихся предложил последнему, если он желает спастись, следовать за ним, что он и сделал. Проводник завел его уэльскими чащобами за тридцать верст оттуда, и когда король заметил обман, то весьма огорчился, но не мог ничего поделать, ибо с ним обходились учтиво, как и с Бальдоком и с прочими, взятыми вместе с ним. Узнав о пленении короля и его спутников, граф прискакал на это место, и видя, что мессера Хьюго с ними нет, поехал к дому его провожатого, но тот его увел; тогда граф через сотоварищей уэльсца нашел его жену и детей и пригрозил их убить, если ему не укажут, у кого спрятан мессер Хьюго. Тут уэльсец пошел на мировую и запросил тысячу фунтов стерлингов; граф велел немедленно заплатить, и тогда были выданы мессер Хьюго, его поп Бальдок и Сэм из Рединга. С великой хулой и поношением их доставили к королеве в Херифорд, а мессера Хьюго, нацепив на него доспехи, проволокли за ноги, отсекли ему голову и четвертовали, причем отдельные части тела выслали в разные концы королевства, где их повесили, а внутренности сожгли. Это произошло 24 ноября 1326 года. Так доблестная королева отомстила своему врагу, губившему короля, ее мужа, и все королевство. Граф Ланкастер привез короля в Вудсток, где он находился в почетном плену; бароны собрали парламент и потребовали от короля, чтобы он простил королеву, своего сына и всех своих гонителей, а также обещал под присягой управлять страной по советам своих баронов, в противном же случае они поставят королем его сына Эдуарда. Король, подавленный пережитым позором, ни за что не хотел видеть ни жену, ни сына и простить им нанесенную ему обиду, предпочитая сложить с себя власть и остаться под стражей. Поэтому бароны короновали его сына, Эдуарда III, в Сретение 1326 года. Убедившись, что король не простит ее и не вернется на трон, королева осталась безутешной и сожалела о своем поступке; она предалась печали, как подобает вдове. Король Эдуард, находясь в заключении, от горя заболел и умер в сентябре 1327 года; многие утверждали, что он скончался насильственной смертью, и это очень похоже на правду[599]. Так гнусные пороки, следуя которым человек отвращается от Бога, дурны в своем начале и в своем продолжении и ведут к гибельному концу. Оставим теперь Англию, о событиях в которой мы рассказали достаточно, и обратимся к нашим итальянским и флорентийским делам.
1 октября года 1326 коммуна Пармы передала сеньорию папскому кардиналу-легату мессеру Рамондо[600] дель Пожетто (Ramondo del Pogetto), который находился в Ломбардии по делам церкви. После этого он некоторое время вместе с сопровождавшими его пребывал в Парме; под своей командой имел он конницу из войск церкви, числом до 300 человек, происхождением преимущественно из местностей по ту сторону Альп, отборное войско, которое впрочем при завоевании земель или нанесении ущерба врагам и восставшим против церкви доставляло немного чести и уважения и святой церкви, и её партии. Однако вину за это возлагали целиком на легата, так как несмотря на то, что папа посылал ему неисчислимые суммы денег, это войско оплачивалось настолько плохо, что и не могло совершить ничего путного. – Подобным способом болонцы позднее передали по причине их внутренних разногласий синьорию над своим городом церкви и легату, который впоследствии сам прибыл в Болонью.]
В декабре этого года[601] король Роберт заявил флорентийской коммуне, что кроме прежнего соглашения, заключенного с ней герцогом, он хотел, чтобы флорентийцы уплатили за службу восьмистам заальпийским рыцарям, вызванным из Прованса, Валентинуа, Франции, а также от союзных городов Тосканы — Сиены, Перуджи и прочих соседних земель, дабы увеличить войско герцога. В случае отказа флорентийцев, он повелевал герцогу покинуть Флоренцию и вернуться в Неаполь. Это требование привело флорентийцев в смятение, ибо, по их мнению, они несли достаточные расходы и полагали по всей справедливости, что таким образом король нарушал заключенное соглашение. Отпустить герцога из Флоренции им было не с руки, но соседние города не изъявляли желания разделить с ними бремя затрат, так что основной груз ложился на флорентийскую коммуну. Избрав наименьшее зло, флорентийцы договорились с герцогом, что дадут ему тридцать тысяч золотых флоринов на уплату рыцарям; частично им помогли сиенцы вместе с мелкими окрестными городами, перуджинцы же не захотели внести свою долю. Но независимо от этой выплаты за год, проведенный герцогом во Флоренции, оказалось, что на его содержание и другие необходимые расходы, понесенные городом по его милости, коммуна затратила более четырехсот пятидесяти тысяч золотых флоринов, собранных из налогов, пошлин, податей и прочих коммунальных доходов. Такие невиданные траты привели флорентийцев в уныние. Кроме того, по наущению своих советников, самых мудрых жителей королевства Апулии, герцог вникал во все городские дела, как крупные, так и мелкие, и роль приоров оказалась такой ничтожной, что они сами по себе не осмеливались предпринять незначительнейшие вещи, даже позвать посыльного. При них неизменно находился один из мудрецов герцога, так что гражданам, привычным управлять городом, приходилось испытывать великое унижение. Но перст Божий был в том, чтобы вследствие прежних раздоров их права и власть уничтожились и перешли к недостойным и малосведущим людям.
В декабре 1326 года по просьбе женщин Флоренции, обратившихся к герцогине, супруге правителя, тот отменил запрет на ношение неприличного и отвратительного убора в виде толстой косы из желтого и белого шелка, которую они заплетали спереди вместо косы из собственных волос. Это непристойное и противоестественное украшение флорентийцы запретили носить своим женщинам и издали постановления против этого и других излишеств, как мы говорили выше[602], однако неумеренные желания женщин берут верх над мужским здравомыслием.
В декабре месяце этого года папа Иоанн назначил одного из Убертини (Ubertini)[603], могущественной аристократической фамилии из области Ареццо, епископом этого города, чтобы он вместе со своей партией мог противостоять смещённому папой с поста епископа Ареццо Гвидо Тарлати (Guido Tarlati). Однако пользы от этой меры было немного, поскольку новоизбранный, несмотря на поддержку папы и кардинала-легата во Флоренции, не получил ни пфеннинга из соответствующих доходов, так как Гвидо Тарлати как духовную должность, так и всё, чем владело епископство Ареццо, насильственно оставил за собой, и распоряжался тут суверенно как владетель и неограниченный повелитель.
5 января 1326[604] решил Каструччо, сеньор Лукки, так как он был противником правителей Пизы, отнять у пизанцев замок Викопизано (Vicopisano)[605] и послал туда мессера Бенедетто Маккайоне Ланфранчи (Benedetto Maccaione Lanfranchi), изгнанного пизанца, с 150 всадников из своих людей, в то время как сам Каструччо с сильным войском выступил к Альтопашо (Altopascio)[606], на тот случай, если понадобится выступить посланному на помощь. Мессеру Бенедетто удалось ранним утром в результате предательства захватить замок, который он подверг разграблению, однако населявшие замок не потерпели этого, взялись за оружие, стали защищаться и силой прогнали мессера Бенедетто и солдат Каструччо, из которых более пятидесяти остались там убитыми или взятыми в плен. Пизанцы же из-за этих событий стали относиться к Каструччо ещё более враждебно.
В январе и феврале этого года жители Прато, Сан Миниато (San Miniato), Сан Джиминьяно (San Gimignano) и Колле (Colle) перешли под сеньорию герцога Калабрии, сына короля Роберта, на ограниченный срок и на основании определённых соглашений; одни только жители Прато, по причине их внутренних раздоров, перешли под власть герцога и его наследников на вечные времена.
21 января этого года граф Новелло (Novello) главе войска герцога в числе 800 отборных всадников совершил поход до самых ворот Пистойи, где они разбили внешние ворота и опустошили и сожгли всю долину Буры, а также разрушили мельницы и захватили у жителей Пистойи богатую добычу.]
В апреле 1327 года во Флоренции по приказу герцога была устроена новая перепись имущества, проводившаяся в каждой сестьере особым иногородним судьей путем тайного опроса семи свидетелей из соседей; оценивались размеры всего движимого и недвижимого имущества и дохода и каждый выплачивал определенный процент со своей движимости, недвижимости, заработка и дохода. Поначалу опись велась как полагается, но потом подкупленные судьи некоторых облагали по справедливости, а кое-кого — нет, поэтому во Флоренции поднялся ропот; и при этом неправильном налогообложении было собрано восемьдесят тысяч золотых флоринов.
В январе 1326 года по случаю прихода во Флоренцию герцога Калабрии гибеллины и тираны Тосканы и Ломбардии, поддерживавшие империю, отправили послов в Германию, чтобы побудить к действию герцога Людовика Баварского, избранного римским королем, для противостояния упомянутому герцогу Калабрийскому и сторонникам церкви в Ломбардии[607]. Привлеченный их обещаниями, Людовик с небольшой свитой прибыл в Тренто на границе с Германией, за Вероной, для переговоров с герцогом Каринтии; в них участвовали также синьор Вероны, мессер Кане, в сопровождении восьмисот рыцарей (он взял столько охраны, остерегаясь герцога Каринтии, с которым был в ссоре из-за Падуи); мессер Пассерино, сеньор Мантуи; один из маркизов д'Эсте; мессер Аццо и мессер Марко Висконти из Милана; еще там были Гвидо де'Тарлати, прозывавшийся епископом Ареццо, послы Каструччо, пизанцев, люди от изгнанников из Генуи и дона Федерико из Сицилии, и от всех вождей гибеллинов и сторонников империи в Италии. На переговорах прежде всего было заключено перемирие между герцогом Каринтии и мессером Кане из Вероны. Затем, 16 февраля, новоизбранный римский король, которого те, кто не хотел отлучения, звали попросту Баварцем, обещал и поклялся прийти в Италию и не возвращаться на родину до тех пор, пока не вступит в Рим, а вышеупомянутые тираны и посланцы римских гибеллинов обязались выдать ему сто пятьдесят тысяч золотых флоринов, когда он будет в Милане, но к этой лиге не примкнули пизанцы, постаравшиеся ублаготворить его денежными суммами, чтобы он обошел их город стороной. На этом съезде герцог непочтительно объявил папу еретиком, недостойным своего звания, выставив против него шестнадцать статей по совету епископов и других прелатов, доминиканцев, францисканцев и августинцев, всех схизматиков и бунтовщиков против Святой Церкви по разным мотивам; с ними был магистр Тевтонского ордена и все скопище раскольников и отступников христианства. Среди прочих статей самым главным обвинением против папы снова был вопрос, поднятый еще в курии, что у Христа не было собственности, а папа и церковники любили ее и отвергали святую нищету Христову; к этому добавлялись другие статьи, сеявшие смуту; отлученный вместе со своими прелатами герцог велел непрестанно отправлять богослужение и предавать анафеме папу, которого они в насмешку звали попом Иоанном, и все это вызвало великий соблазн в христианстве. Затем 13 марта герцог выехал из Тренто, нуждаясь в деньгах и с небольшим числом людей, не составлявших и шестисот рыцарей; перевалив через горы, он прибыл в Комо, а затем вошел в Милан; это было в 1327 году.
13 мая 1327 года, в день Пятидесятницы, в девять часов, Баварец короновался в Милане в соборе Сант'Амброджо железной короной, возложенной на него Гвидо Тарлати, смещенным епископом Ареццо, и (...) из дома Маджо, смещенным епископом Брешии, отлученными от церкви. Архиепископ же Миланский, которому надлежало исполнять эту церемонию, не пожелал находиться при этом в Милане. На коронации присутствовали мессер Кане, правитель Вероны, с семьюстами рыцарями, маркизы д'Эсте, восставшие против церкви, с тремястами рыцарями, сын мессера Пассерино, синьора Мантуи, с тремястами рыцарями и многие другие вожди имперской и гибеллинской партии в Италии, но празднование было не очень удачным. Баварец оставался в Милане до 12 августа, чтобы запастись деньгами и войском. Прервем рассказ о нем, чтобы проследить за событиями, вызванными его приходом в Италию.
Вследствие появления Баварца, избранного римским королем, почти вся Италия одновременно всколыхнулась, римляне взбунтовались и учредили народное правление, потому что в городе не было ни папского, ни императорского двора. Они отняли у римских нобилей и грандов власть и замки, а некоторых выслали за пределы города: это были мессер Наполеоне Орсини и мессер Стефано делла Колонна, которых недавно король Роберт произвел в Неаполе в рыцари, и народ опасался, чтобы они не вручили власть над Римом королю Апулии Роберту. Капитаном римского народа назначили Шарру делла Колонна, который должен был управлять городом совместно с советом из пятидесяти двух пополанов, по четыре на район. В прованский Авиньон, к папе Иоанну, направили послов с просьбой вернуться со всей курией в Рим, где ему и следует по справедливости находиться, в противном случае народ собирался признать своим господином римского короля, Людовика Баварца. Равным образом они снарядили посольство и к Людовику, но это они сделали нарочно, чтобы привлечь назад папскую курию и извлекать доход из ее пребывания, как велось издавна. Однако это повлекло за собой серьезные последствия, как мы увидим ниже. Папа ответил римлянам через своих послов, предостерегая, чтобы они не признавали своим королем Баварца, отлученного еретика и гонителя Святой Церкви. Он также объявил, что, когда придет время — и довольно скоро — приедет в Рим. Однако римляне не оставили своих заблуждений и продолжали переговоры и с папой, и с Баварцем, и с королем Робертом, давая понять каждому из них, что сохранят город для него. На деле власть принадлежала народному правительству, которое по видимости стало на сторону гибеллинов и империи.
Прослышав о вступлении Баварца в Ломбардию, король Роберт отправил своего брата, мессера Джанни, князя Морейского, с тысячью всадников в Аквилу, чтобы обеспечить за собой земли, по которым можно пройти к рубежам королевства, и тот поместил свой гарнизон в Норче, что в герцогстве Сполето; в Риети, где он оставил герцога Афинского с вооруженным отрядом; а также во всех городах Кампании, где были размещены войска церкви и люди короля, под командованием наместника папы. Князь думал с помощью нобилей войти в Рим, но горожане не пожелали принять его. Тогда он разбил свой лагерь у стен Витербо, разорил его окрестности и занял большую часть контадо, ибо город отказался сдаться. И пока князь Мореи воевал в римских владениях, король Роберт направил в Сицилию против дона Федерико семьдесят галер с пятьюстами рыцарями; этот флот отплыл из Неаполя 8 июля 1327 года и нанес большой урон во многих частях острова Сицилия, захватив несколько вражеских кораблей. Тем временем пять генуэзских галер по приказу короля Роберта перекрыли устье Тибра, чтобы отрезать подвоз продовольствия и припасов по морю в Рим; галеры заняли цитадель Остии 5 августа этого года и всю разорили. Взбешенный этим римский народ толпой двинулся в Остию, и при штурме города многие были убиты и ранены стрелами из генуэзских арбалетов, так что осаждающим пришлось вернуться в Рим. Затем генуэзцы подожгли город и, покинув его, вернулись на свои галеры; за это римский народ был очень разгневан на короля Роберта и разорвал некоторые заключенные с ним договоры[608]. Тогда папский легат из Флоренции отправился в Рим 30 августа того же года, чтобы примирить римлян с королем Робертом, и хотел войти в город вместе с князем Мореи мессером Джанни и изгнанными римскими нобилями, но народ не желал о том и слышать. Видя, что добром войти в город невозможно, сторонники короля решили пробиться туда обманом или силой, и вот в понедельник 28 сентября, ночью, князь, легат — кардинал Орсини и мессер Наполеоне Орсини приказали пробить брешь в саду Сан Пьеро со стороны города Льва и вошли в Рим с пятьюстами рыцарями и таким же количеством пехоты; мессер Стефано делла Колонна не пожелал присоединиться к ним. Они захватили церковь святого Петра, площадь и предместье старьевщиков, перебив всех охранявших это место римлян, и укрепились в названном предместье со стороны замка Сантанджело. Но когда рассвело, оказалось, что те римляне, которые пообещали выступить на стороне Орсини, ничего не сделали, и точно так же люди князя и легата вместо поддержки в городе встретили сопротивление. Ночью римский народ поднялся по тревоге и под звон набатного колокола на Капитолии напал на князя, легата и их людей; у сооруженных укреплений завязался серьезный бой, в котором пал один из нобилей Аннибальди и много других римлян, но в конце концов народ стал одерживать верх, получая со всех сторон подкрепления, так что отряд князя, насчитывавший около ста рыцарей и достаточное для обороны количество пехотинцев, был разбит; тут погиб мессер Жоффруа де Жанвиль и еще около двадцати рыцарей и множество пехотинцев. Узнав об этом разгроме, князь и легат, построившие остальную конницу на площади святого Петра, велели поджечь названное предместье, чтобы народ не навалился на них, в противном случае им угрожали смерть и плен. Затем они выбрались в безопасное место, удалившись из Рима с потерями и с позором, и вернулись в Орте 28 сентября. Оставим теперь короля Роберта, князя и римлян и вернемся к повествованию о событиях во Флоренции, Тоскане и Ломбардии, связанных с приходом Баварца.
4 июня этого года народонаселение города Модены, с согласия легата Ломбардии, возмутилось с громогласными требованиями мира, прогнало сеньорию и наёмников, пребывавших на службе мессера Пассарино, властителя Мантуи, объявило о своём присоединении к легату и приняло его власть, хотя гибеллины и остались на руководящих позициях. Своим изгнанникам из партии гвельфов, из которых впрочем некоторые вожди должны были остаться в изгнании, они возвратили их имущество и теперь имели с церковью общих врагов и общих друзей. Об этом соглашении однако рассказывали ещё, что церковь выплатила некоторым горожанам 15000 золотых гульденов. Так, посредством благоразумия, а также и денег, жители Модены достигли спокойствия и мира, после того как они так много принуждены были вытерпеть из-за осады, войны и тиранического правления.
Когда в обозначенное время, в начале июня, известие о коронации Баварца в Милане достигло Пизы, в ней были зажжены торжественные костры и проводились празднования, инициированные некоторыми беженцами из Флоренции и других городов, а также некоторыми из простого люда Пизы, которые проходили по улицам с кличем: «Смерть папе, королю Роберту и флорентийцам, и да здравствует Император!» Как следствие этого тогдашние правители Пизы, бывшие самыми знатными, могущественными и богатыми пополанами, принадлежавшие к партии противников Каструччо и не желавшие прихода Баварца, напротив, всё время состоявшие в переговорах с папой и королём Робертом, изгнали из Пизы всех чужеродных беженцев; также изгнали они и некоторых подозрительных горожан из числа аристократов, которые с благосклонностью смотрели на приход Баварца и правление Каструччо. Также выслали они и всех своих немецких наёмников, коварно отобрав у них всех лошадей, и более склонялись теперь к власти церкви, чем партии гибеллинов, что позднее, по приходе Баварца, как мы ещё услышим, привело к большому перевороту.
В вышеуказанном году герцог Калабрии, он же сеньор Флоренции, достиг тайного соглашения с некоторыми представителями дома Квартиджани (Quartigiani) из Лукки, которые были готовы вместе со своими людьми привести город Лукку к отпадению от Каструччо, а именно по причине невыносимых притеснений, создававшихся его тираническим правлением. Весомую роль сыграли тут также и большие денежные суммы, выплаченные для этой цели герцогом и коммуной Флоренции. Договоренность по этому делу была однако такова, что конница герцога должна была вступить в область Пистойи, а когда вследствие этого Каструччо со своей конницей покинет Лукку, чтобы поспешить к Пистойе, тогда заговорщики должны были вывесить флаги и гербы церкви и герцога, тайно присланные им из Флоренции, в как можно большем числе мест города. Когда же из-за этого в Лукке возникнут волнения и будут заняты какие-нибудь из городских ворот, тогда войска герцога и флорентийцев, в хорошем числе имеющиеся у Фучеккьо (Fucecchio) и в населённых пунктах долины Арно, должны немедленно по поданному сигналу поспешить к Лукке и захватить этот город.
И так всё и произошло бы в действительности, если бы выступление герцогской армии не задержалось, а между тем некто из того же дома Квартиджани из трусости и страха не выдал бы всё дело Каструччо, который вследствие того неожиданно приказал запереть все ворота Лукки, а своим солдатам галопом проскакать город и схватить двадцатерых из дома Квартиджани, а также многих других. А когда после этого были обнаружены и вражеские регалии, о которых шла речь, повелел он мессера Гуерруччио (Guerruccio) Квартиджани вместе с его тремя сыновьями повесить с этими гербами на ногах, других из них он приказал закопать живьём, а всех прочих представителей дома Квартиджани, числом более 100 человек, повелел изгнать из Лукки и её окрестностей.
Это произошло 12 июня указанного года, и в этих событиях проявился великий суд и приговор божий, по которому представители дома Квартиджани, поначалу принадлежавшие к гвельфам, а затем ставшие подстрекателями к тому, чтобы передать сам город и власть над Луккой в руки Каструччо и предать таким образом гвельфов, теперь, вследствие подобного же предательства, были перебиты и разорены тем же самым Каструччо. Теперь, когда Каструччо открылось это предательство, в котором похоже было замешано столь значительное количество влиятельных горожан Лукки и её окрестностей, он не осмелился далее расследовать это дело, однако жил отныне в таком страхе и беспокойстве, что не решался более покидать город. И, вследствие недоброжелательства собственных сограждан и силы герцога и флорентийцев, он несомненно лишился бы своего города, если бы не получил вскоре поддержку от прибытия Баварца, как будет нами показано ниже.
В праздник св. Иоанна в июне указанного года 1327[609] кардинал мессер Джианни Гуатини Орсини (Gianni Guatini Orsini), папский легат в Тоскане, обнародовал на площади святого Иоанна (Piazza San Giovanni) во Флоренции новые процессы, направленные папой против герцога Людвига Баварского, избранного римским королём; после этого легат лишь короткое время оставался во Флоренции, а затем отправился в Рим, чтобы завоевать обратно римлян, как мы рассказывали выше.
25 июля войска, снаряжённые герцогом и коммуной Флоренции, выступили из Флоренции. Впрочем их собрали и подвергли смотру конницы на площади Санта Кроче, и войско герцога исчислено было в 1300 всадников, флорентийское же в 100 капоралов (Caporali), и при каждом по два или три сопровождающих, благородное воинство, безупречно вооружённое и сплошь состоящее из всадников. Пешие воины собрались на острове позади Санта Кроче, их было более 8000. И после того, как легат благословил их, а герцог передал им штандарты, двинулись они в путь, и, промаршировав целый вечер, разбили лагерь у Сигны на Омброне[610]. Здесь оставались они три дня, так что никто не знал, куда направится этот поход, что вызвало у флорентийцев немалое удивление. Всё однако было сделано так из предусмотрительности, дабы Каструччо там, куда направлялся поход, будь то Пистойя или область Лукки, не смог бы принять мер предосторожности, скорее же был принужден разделить своё войско на две части.
По истечении же указанного времени, они внезапно выступили под покровом ночи, оставив однако все палатки стоять до утреннего времени терцы[611], чтобы враги не могли догадаться, что они уже на марше.
Они проскакали всю ночь напролёт по дороге Монтелупо (Montelupo)[612], пересекли на следующий день перед ноной[613] Гвисчиану (Guisciana) по мосту, наведённому ночью у перевала Розайоло (Rosaiuolo), после чего 400 всадников, располагавшихся лагерем в долине Арно, неожиданно атаковали крепость Санта Мария а Монте. После этого с упомянутым войском соединился мессер Верджу Ланди (Vergiu Landi) с 350 всадниками, посланными коммуной Болоньи, легатом и другими союзниками, так что на следующий день там собралось в совокупности около 2500 всадников и более 12000 пехотинцев. Этими силами командовал граф Новелло (Novello) из Монте Шеггьозо (Monte Scheggioso) и Андри, так как герцог, поскольку это не был всеобщий военный поход, да и осаждать такую маленькую крепость не соответствовало его герцогской чести, с 500 рыцарями оставался во Флоренции. Замок был однако хорошо защищён, вследствие того что располагался на скале и его окружали три стены, так же не испытывал он и недостатка в съестных припасах, однако гарнизон его насчитывал всего 500 человек, поскольку Каструччо, опасаясь, что вражеский поход может направиться на Карминьяно (Carmignano)[614], послал туда 200 пехотинцев, обычно располагавшихся в Санта Мария а Монте.
После того, как гарнизону крепости было названо время, до которого они должны были сдаться, однако сдачи крепости не последовало, осаждающие в воскресенье, 2 августа, с разных направлений приступили к штурму внешнего кольца стен, окружавшего пригороды, причём самые влиятельные бароны и рыцари со стороны осаждающих спешились и, со своими большими щитами в руках и со шлемами на головах, приступили к стенам, наведя на них штурмовые лестницы прямо через крепостные рвы. Увидев такое, пехота показала чудеса отваги в бою, который вёлся с обеих сторон с крайним ожесточением, как вследствие стрельбы генуэзских метательных машин, принимавших участие в осаде, так и действий флорентийцев, и натиска всех прочих, так что в итоге осаждённые уже не могли больше держаться. Один провансальский оруженосец первым преодолел стену со знаменем в руках, за что герцог посвятил его в рыцари и пожаловал владения на его родине. За ним однако сразу же последовали и другие. Увидев это, осаждённые оставили внешние укрепления и отступили за второе кольцо стен. Но как только флорентийцы и люди герцога оказались за первым кольцом стен, они сразу же, не дав себе никакого времени для отдыха, немедленно атаковали и второе кольцо, которое им при помощи лестниц, а также огня и удалось взять ещё в тот же день.
Всё население, которое они здесь обнаружили, они поголовно предали мечу, за исключением тех, кому удалось спастись на вершине скалы. Замок однако, подожженный нашими во время боя, был со всех сторон охвачен пожаром, после чего наши разграбили его полностью. По причине же того, что французские рыцари отнимали у наших добычу, последние, дабы тем ничего из неё не досталось, поджигали и дома, и само разграбляемое имущество. И так не осталось там ни одного дома, ни большого, ни малого, который не сгорел бы дотла, жители же, мужчины, женщины и дети, которым поначалу удалось уцелеть и спрятаться, не смогли спастись от пламени, так что после обнаружено было много сгоревших мертвецов. Это всё однако явилось проявлением могущественного суда Божьего и произошло не без причины, ведь когда населявшие Санта Мария а Монте стояли на стороне гвельфов, несмотря на это они предательски отдали это место во власть Каструччо, вследствие чего изгнанники из Лукки и многие другие из их партии и высокоуважаемые люди, находившиеся в замке, попали Каструччо в руки. Кроме того, после того как замок подчинился власти Каструччо, он стал исходным пунктом всех разбойных нападений, убийств и захватов людей, которые происходили в долине Арно и в окрестных землях во время войны.
После того, как наше войско захватило замок, крепость на скале держалась ещё восемь дней, надеясь на освобождение от осады со стороны Каструччо, который, однако, со своим воинством так и не решился покинуть Вивинайю (Vivinaia)[615], где стоял лагерем. 10 августа крепость сдалась, и гарнизон её получил право свободного выхода. После того, как крепость на скале сдалась, наше войско ещё десять дней стояло у неё лагерем, чтобы отремонтировать укрепления и восстановить зубцы стен, башни и разрушенные дома. Затем они ушли, оставив там гарнизон в числе 100 всадников и 500 пехотинцев. Мы потому настолько подробно описали взятие этой крепости, что она была самым сильным и лучше всего оснащённым замком Тосканы, и взята была вследствие неутомимой отваги отличного войска, сражавшегося с нашей стороны. Не вспомнить другого подобного славного деяния, из тех что видела Тоскана в те времена. Каструччо же и его воины испытали такой ужас, что нигде не отваживались ни на какие вылазки, чтобы не войти в соприкосновение с нашими и людьми герцога.
После того, как войска флорентийцев взяли замок Санта Мария а Монте, они выступили оттуда 18 августа, перешли Гвисчиану (Guisciana) и разбили лагерь под Фучеккьо (Fucecchio), где и оставались два дня, чтобы Каструччо не мог предвидеть, где он встретится в ними, в области Лукки или Пистойи. Затем они однако снова перешли Гвисчиану и разбили лагерь под Черрульо (Cerruglio)[616] поблизости от Вивинайи (Vivinaia). Здесь и в Галлене (Gallena)[617] оставались они в течение трёх дней, выстроившись в боевой порядок, трубя в трубы и вызывая Каструччо, стоявшего в Черрульо и Монтекьяро (Montechiaro) c 800 всадниками и с более чем 10000 пехотинцами, вступить в сражение. И они наверняка принялись бы пролагать себе с боем путь на Лукку, если б их не устрашили большие расходы на ведение этой войны и если бы сверх того они не получили бы известие, что Баварец, который велел именовать себя римским королём, скоро появится в Тоскане, так что они сочли благоразумным отойти от Гвисчианы.
Вслед за этим, не дав себе времени на отдых, они перешли Монте Альбано и стали лагерем перед замком Артимино[618], который Каструччо обнёс новыми стенами, сильно укрепил и обильно снабдил продовольствием и защитниками. Три дня вели они осаду; на третий день предприняли они со всех сторон самый яростный штурм из всех, каким подвергалась какая-либо крепость, а именно силами отборнейших рыцарей войска. С полудня до вечерних колоколов продолжался бой, в ходе которого были подожжены палисады и ворота замка. От этого защитники настолько пали духом, что, после того как большинство из них было переранено выстрелами метательных машин и стрелами, запросили пощады и согласились сдаться при условии сохранения им жизни. Так и произошло, и утром 27 августа они вышли из крепости и сдали её, впрочем, несмотря на все договоренности, по уходе эскортировавших их всадников, многие из них были убиты. Войско собиралось развивать достигнутый им успех и атаковать Кармиджано и Тиццано (Tizzano), которыми они безо всяких сомнений овладели бы вследствие ужаса в рядах врагов, вызванного боями у Санта Мария а Монте и Артимино.
Но герцог обладал надёжными сведениями, что Баварец со своим войском уже стоит у Понтремоли (Pontremoli), и, не желая открытого боя, приказал посланному им войску возвращаться назад. Таким образом оно, по счастливом завершёнии всех своих предприятий, 28 августа вернулось во Флоренцию. Надо однако принять во внимание, что с того времени, как герцог появился во Флоренции, а это произошло 31 июля 1326 года, до возвращения того войска, то есть за период немногим более одного года, коммуна Флоренции потратила на выплаты герцогу более 500000 золотых гульденов, сумму, которая даже в богатом королевстве расценивалась бы как очень значительная. И вся она была заплачена из флорентийских кошельков, так что каждый отдельный горожанин чувствовал себя весьма обременённым.]
После своей коронации в Милане, о которой мы упоминали, римский король Баварец оставался в городе, чтобы получить деньги, обещанные ему на съезде в Тренто. Правитель Милана Галеаццо Висконти, в своей заносчивости и спеси считавший себя более могущественным владыкой в Милане, чем Баварец, ибо имел у себя на службе добрых двенадцать сотен немецких наемных рыцарей, на вопрос о деньгах дерзко ответил государю, что он соберет их, когда найдет нужным. Побудило же его к такому ответу то, что все миланские нобили, даже его брат, мессер Марко и другие родичи, а также почти весь народ Милана ненавидели его тираническое правление за чрезмерные налоги и притеснения, ибо он старался выжать все до капли. Поэтому он не осмеливался объявить новые поборы, а если бы и пошел на это, никто не подчинился бы ему. Уже многие влиятельные лица жаловались на его злоупотребления Баварцу, и тот призвал своего маршала и людей, отправившихся на подмогу Вогьере, и вступил в переговоры с немецкими военачальниками мессера Галеаццо, которые тайно присягнули Баварцу. Когда прибыл маршал, Людовик собрал большой совет, на котором присутствовали Галеаццо, его родственники и вся миланская знать. Огласив жалобы на Галеаццо и его сородичей, он заставил того отречься от власти, а потом приказал своему маршалу арестовать Галеаццо и его сына Аццо, а также его братьев Марко и Лукино. Это произошло 6 июля 1327 года, к великой радости и ликованию миланских нобилей и народа. Затем он преобразовал правительство под началом наместника, одного из своих баронов, которому придал совет двадцати четырех именитых миланских граждан. Правители тотчас же объявили новый налог и собрали для Баварца пятьдесят тысяч золотых флоринов. Таким образом Божья Церковь была отомщена, и гордыня ее врагов Висконти была наказана через посредство ее же гонителя, Людовика Баварского. Исполнились слова Христовы из святого Евангелия: "Я истреблю врага своего руками врага своего и т.д."[619]
Заточения Галеаццо и его родичей повергло у смятение и ужас всех тиранических правителей Ломбардии и Тосканы, ведь Баварец именно вследствие усилий, денежных инвестиций и влияния Галеаццо, а также по его прямому совету покинул Германию, чтобы направиться в Ломбардию, теперь же именно тот и стал первым, которого Людовик лишил власти и заточил в тюрьму. По этой причине Баварец решил устроить в крепости Ордзи (Orzi)[620] у Брешии всеобщее собрание, призвав туда всех лидеров императорской партии в Ломбардии и Тоскане. Галеаццо он как пленника послал в крепость Монца (Monza); Марко он отпустил, не обнаружив за ним никакой вины; Лукино и Аццо (Azzone) же он приговорил заплатить за себя выкуп в размере 25000 золотых гульденов, из которых они заплатили 16000, после чего он их, под лёгкой стражей, взял с собой на собрание. После этого он 12 августа покинул Милан. На собрании присутствовали мессер Кане делла Скала, властитель Вероны, мессер Пассерино, властитель Мантуи, Ринальдо, маркграф д’Эсте, Гвидо Тарлати, смещённый епископ Ареццо, посланцы Каструччо, а также всех городов, которые принадлежали к партии императора. На этом собрании Баварец, чтобы объяснить причины ареста Галеаццо, обнародовал направленную против него договорённость, пересланную Галеаццо папскому легату. Одни утверждали, этот документ подлинный, другие же, что это подделка. На этом же собрании Людовик назначил, в противовес решению церкви, трёх епископов, одного в Кремоне, одного в Комо и одного – из дома Тарлати – в Читта ди Кастелло (Citta di Castello). Затем он двинулся в Тоскану. Стало известно, что он к тому времени получил от миланцев, гибеллинских властителей и городов Италии 200000 золотых гульденов; они однако были ему необходимы по причине того, что он и его люди испытывали большой недостаток средств.
Когда собрание разъехалось, Марко, Лукино и Аццо Висконти удалось бежать, после чего они направились в крепость Лизео (Liseo) и оттуда стали вести против Милана войну. А Баварец тем временем достиг Кремоны, затем 23 августа в год 1327 от рождества Христова перешёл по мосту По и достиг Борго Сан Доннино (Borgo San Donnino) со своими собственными 1500 всадниками – включая и тех, которых он нашёл в Милане – а также 250 всадниками мессера Кане из Вероны, 150 мессера Пассерино и 100 маркграфа д’Эсте. Не встречая сопротивления, он пересёк область Пармы, перешёл Апеннины и 1 сентября того же года достиг Понтремоли. Папский легат в Ломбардии, у которого было более 3000 конных наёмников, не двинулся с места, чтобы напасть на него, что можно было бы без труда осуществить на узких горных перевалах, так что приверженцы церкви в Тоскане говорили даже о предательстве, в то время как он извинял себя тем, что не получил от папы денег для оплаты наёмников, и потому не мог отдать им приказ о выступлении.
Когда Баварец и его супруга, дочь графа Голландии[621], пересекли границу Тосканы, Каструччо с большим количеством своих людей, богатыми подарками и изобильными запасами продовольствия поспешил ему навстречу к Понтремоли и оттуда он сопровождал их на протяжении многих дневных переходов до Пьетразанты (Pietrasanta) в области Лукки. Однако здесь он остановился и отказался вступать в Лукку, пока не овладеет городом Пизой, тогдашние правители которой, являвшиеся самыми богатыми и влиятельными гражданами своего города и принадлежавшие к партии противников Каструччо, из страха перед последним и перед той обременительной ценой, которую придётся за это заплатить, попросту не пожелали подчиниться Баварцу, отговариваясь тем, что не хотят действовать против церкви, ведь Баварец экскоммуницирован и следовательно в понимании церкви не является императором. Кроме того пизанцы не хотели нарушать мира с королём Робертом и флорентийцами. И когда Баварец направил к ним послов, они их не впустили, а вместо этого оснастились солдатами и продовольствием, укрепили город и прогнали всех немецких наёмников, которые у них были, отобрав у них предварительно лошадей. Баварец посчитал себя вследствие всего этого немало оскорблённым и принял решение ничего не предпринимать до тех пор, пока не покорит Пизу.
Тут в дело вмешался смещённый епископ Ареццо, Гвидо Тарлати, прибыл в Рипафратту (Ripafratta)[622] и призвал пизанцев прислать к нему своих послов. Пизанцы прислали троих из своих самых влиятельных граждан, мессера Леммо Гвиницелли Сисмонди (Lemmo Guinnizzelli Sismondi), мессера Альбиццо да Вико (Albizzo da Vico) и сера Якопо да Калчи (Jacopo da Calci). После нескольких дней переговоров стороны пришли к соглашению, что пизанцы должны будут заплатить Баварцу 60000 золотых гульденов при условии, что он отправится своей дорогой и не будет вступать в Пизу. Он же сам был не согласен на такое ни при каких обстоятельствах. После того как посланцы, вследствие прекращения переговоров, отправились в обратный путь, Каструччо перешёл со своими вооружёнными людьми Серкио и захватил их в плен. Сразу же выступил и Баварец, в то время как маршал с другим войском поспешил на соединение с ним из Лукки, таким образом и началась 6 сентября 1327 года осада Пизы. Сам же властитель стал лагерем у Сан Микеле Скальци (San Michele degli Scalzi).
Когда пизанцы увидели, что они таким коварным образом преданы, а Баварец и Каструччо стремительно приближаются, чтобы осадить город, это повергло их в немалое смятение, ведь если бы они предвидели такое развитие событий, то разумеется сперва послали бы за помощью пехотой и конницей во Флоренцию к герцогу Калабрии, хоть они и состояли в переговорах с ним только для виду, и могли бы в изобилии получить от флорентийцев оружие и метательные машины. Но поскольку теперь они видели себя подвергнутыми открытому нападению, это вернуло им мужество, и они с большой предусмотрительностью обратились к защите города, замуровали все ворота и выставили на всех стенах стражу.
На второй день Баварец перешёл Арно и разбил лагерь в пригороде Марка, в то время как Каструччо со своим воинством оставался с той стороны города, что в направлении на Лукку; позднее однако он заблокировал ворота Сан Доннино (San Donino) и Делла Легациа (Della Legazia), не встретив при этом никакого сопротивления. Через несколько дней осаждающие навели деревянный мост из пригорода Марка на Сан Микеле деи Прати (San Michele die Prati), и ещё один они соорудили при помощи барок из-под Легации, так что по истечении немногих дней полностью окружили город. Армия Баварца составляла, включая его собственных солдат, солдат Каструччо и прочих гибеллинов Тосканы и Ломбардии, 3000 всадников или более, которые впрочем имели неважных лошадей; кроме того там было неисчислимое множество пехоты из графств Лукки, самой Пизы, а также Луни и области Генуи. Немедленно взяли они Порто Пизано, после чего Баварец разослал во всех направлениях отряды во главе с главами пизанских изгнанников, и они за несколько дней заняли все замки и населённые пункты, принадлежавшие Пизе, известие о чём вызвало у пизанцев внутри городских стен изрядную досаду.
Несмотря на это они всё же не посылали к герцогу за помощью, только за деньгами для оплаты наёмников, которые несли стражу в городе, поскольку власти Пизы не решались возложить это на граждан из опасения, что простой народ восстанет против них. Герцог посылал им деньги посредством векселей на находившиеся в Пизе флорентийские банковские компании, и послал бы ещё больше, если бы не узнал, что они ведут переговоры с Баварцем, хотя они всё ещё единодушно и энергично были готовы к обороне. Баварец же многократно атаковал ворота, приказал делать подкопы под стены и соорудить множество причудливых машин для штурма; однако всё было бесполезно, потому что город был сильно укреплён и хорошо оснащён. Так Баварец вёл осаду более месяца, с великими трудностями и ещё большими лишениями.
Но в конце концов, так как Божья воля была покарать пизанцев за грехи их, среди властителей Пизы возникли разногласия, причём первыми высказались за заключение мира граф Бонифацио (Bonifacio), сын графа Гаддо (Gaddo), ещё молодой человек, и Бандо Бандуччо Буонконти (Bando Banduccio Buonconti), которых Каструччо расположил к себе письмами и обещаниями, после чего и прочие, их соправители, из страха, поддержали это решение. Они избрали парламентёров, которые должны были предложить сдать город Баварцу и выплатить ему 60000 золотых гульденов; город однако должен был сохранить свою конституцию и независимость, и ни Каструччо, ни изгнанные не должны были иметь права вступать в него без воли его правителей. После того, как этот обманчивый договор был принят и клятвенно заверен Баварцем, они сдали ему город 8 октября года 1327 от вочеловечивания Христова по нашему исчислению[623], и в воскресенье 11 октября Баварец со своей супругой и всем своим войском мирно вступил в город, ничем не нарушив договора; Каструччо со своими людьми и изгнанники принуждены были согласно ему остаться за городскими стенами. Но три дня спустя сами пизанцы, чтобы услужить новому господину и из страха перед простым народом, сожгли этот договор, после чего добровольно и единодушно заново передали Баварцу синьорию над городом и призвали вернуться Каструччо и изгнанников, которые сразу же и появились в городе.
Но и это не принесло никаких изменений, за исключением того, что некий сер Гульельмо да Колонната (Guiglielmo da Colonnata), бывший капитан пизанской милиции, которого одним из военачальников Баварца вёл к последнему, был убит прямо на площади в присутствии самого Баварца, когда на пути через город за ними увязалась толпа вопящего народа. Убийца, немец по имени Куррадо делла Скала (Currado della Scala), думал заработать таким образом благоволение своего господина; тот же, чтобы показать справедливость, велел его схватить и отрубить ему голову.
Также он объявил, что людям всякого рода разрешается безо всякого для себя вреда вступать в Пизу и область её, равно как и покидать их, при условии, что они заплатят налог по восемь денаров за каждый фунт товара. Так он однако распорядился с той целью, чтобы торговые люди не покидали Пизу, и чтобы получить ещё большую прибыль, если пизанцы будут получать доходы. После этого он наложил на пизанцев налог в 60000 золотых гульденов для оплаты своих всадников, и только они начали его выплачивать, как он ещё добавил сверх того 100000 золотых гульденов для своего марша на Рим; вследствие чего пизанцы оказались в полном разорении, особенно если учесть, что их состояния и так уже изрядно пострадали после утраты Сардинии и расходов на эту войну. И все в Пизе, кто лишился всего, тяжело раскаялись в заключении этого договора, ведь если бы они продержались ещё лишь один второй месяц, что было вполне им по силам, то без сомнения и они, и вся Италия были бы освобождены от Баварца; но после того, как всё уже свершилось, поняли они с глубоким сожалением и отчаянием, какую совершили ошибку. Этот же договор пизанцев с Баварцем сильно опечалил флорентийцев и всех тех, кто держал сторону церкви, ведь в то время как Баварец начинал уже изнуряться осадой, пизанское предприятие привело к тому, что он в итоге приобрёл могущество и все трепетали перед ним.]
В том же году правитель Ареццо Гвидо Тарлати, низложенный епископ, отбыл от Баварца из Пизы весьма недовольный из-за грубостей и упреков, которыми его осыпал Каструччо в присутствии государя. Наряду с прочим, Каструччо обвинил его в предательстве, ссылаясь на то, что если бы епископ Ареццо выступил со своими силами через Вальдарно на Флоренцию, когда Каструччо разбил флорентийцев при Альтопашо и пришел вместе с Аццо Висконти в Перетолу, то Флоренция не смогла бы держаться, и это было отчасти похоже на правду. Епископ, в свою очередь, называл предателем Каструччо за то, что он изгнал из Пизы и Лукки Угуччоне да Фаджола и всех лукканских гибеллинов из грандов, которые привели его к власти, а он расправился с ними, как тиран. Кроме того Каструччо, по словам епископа, не должен был нарушать мир с флорентийцами, пока они сами не пошли на это, и не посылай он денег и рыцарей к Каструччо, тот не смог бы набрать войско и не одержал бы победы. Но Баварец не уважил доводы епископа и не осудил Каструччо, так что епископ, обозленный, покинул Пизу. Проезжая Маремму, он занемог в замке Монтенеро и 21 октября расстался с жизнью. Перед кончиной — то ли от досады, то ли от угрызений совести — он признал в присутствии многих монахов, клириков и мирян, что заблуждался перед папой и Святой Церковью, что папа Иоанн истинно справедливый и святой государь, а что Баварец, присвоивший сан императора, — еретик и пособник еретиков, покровитель тиранов и к тому же недостойный и неправый властитель. Умирающий поклялся (и письменно засвидетельствовал с помощью нескольких нотариусов), что, если Бог ниспошлет ему выздоровление, он будет всегда покорен папе и Святой Церкви и враждебен их мятежникам. Со слезами раскаяния просил он милости, причастился таинств Святой Церкви и так, в сокрушении, скончался. Об этом было много толков в Тоскане. Тело покойного его приближенные отвезли в Ареццо и там похоронили с большими почестями за то, что при нем город и епископство весьма возвысились. Войско аретинцев и жителей Кастелло, осаждавшее со своих форпостов замок Монте Санта Мария, узнав о кончине епископа, поспешно возвратилось в Ареццо, как после поражения. Горожане избрали на один год правителями Ареццо Дольфо и Пьеро Сакконе из Пьетрамалы.
20 октября 1327 года папа Иоанн предал в Авиньоне окончательному проклятию Баварца, как гонителя Святой Церкви и пособника еретиков, и лишил его всех светских и духовных званий.
4 ноября этого года Баварец отправился в Лукку вместе с Каструччо, чтобы вознаградить его за взятие Пизы, которым он был обязан его мудрости и доблести, и встретил в Лукке почетный и праздничный прием. Затем Каструччо повез его в Пистойю, чтобы показать Флоренцию и ее контадо из этого пограничного города, ибо они собирались идти на Флоренцию. По возвращении в Лукку на праздник Святого Мартина Баварец в торжественной обстановке назначил Каструччо герцогом города и дистретто Лукки, а также епископства Луни, города и епископства Пистойи и Вольтерры. Он изменил герб Каструччо, оставив в нем знак дома Интерминелли с изображенным наверху псом, и прибавил к нему коня в полном убранстве и знамена, как надлежит герцогу, а также свой собственный герб, то есть золотое поле, пересеченное свисающей лентой с шахматными клетками серебряного и лазоревого цветов, наподобие баварского герцогского герба. Отпраздновав это событие, оба 18 ноября возвратились в Пизу. За короткое время, что прошло с момента ее взятия, Баварец собрал в городе и в контадо, путем прямого и косвенного обложения, сто пятьдесят тысяч золотых флоринов, а с духовенства этого диоцеза — двадцать тысяч золотых флоринов, к великому ущербу и прискорбию пизанцев. Это — не считая полученного от Каструччо при его возведении в сан герцога, что составило, по слухам, пятьдесят тысяч золотых флоринов. Прервем теперь рассказ о Баварце, пока он отдыхает в Пизе и в Лукке и собирает деньги на дорогу в Рим, и обратимся к событиям во Флоренции и других краях за это время, а потом вернемся к нашему повествованию, чтобы проследить за поступками Баварца.
16 сентября этого года[624] по приказу инквизитора патаренов во Флоренции был сожжен некий магистр Чекко д'Асколи, который был астрологом у герцога и с помощью астрономической науки, или некромантии, открывал и предсказывал будущие события и поступки Баварца, Каструччо и герцога, происходившие потом в действительности. Он был приговорен к костру, потому что в Болонье сочинил трактат о сфере, где говорилось, что в небесных сферах обитают поколения злых духов, которых с помощью заклинаний можно заставить, при известном расположении звезд, творить чудеса. Еще в этом трактате говорилось о неодолимом влиянии небесных тел и о том, что Христос сошел на землю не только по воле Божьей, но и вследствие астрономического порядка вещей, что он жил и странствовал с учениками, как ничтожная пешка, подчиняясь своему гороскопу, предопределившему и смерть, коею он умер; и что Антихрист, согласно указаниям планет, явится в обличье богатого и могущественного властелина, и еще там было много других суетных и противных вере рассуждений. Эта книжка подверглась осуждению в Болонье, и автору было запрещено инквизицией пользоваться ею, но во Флоренции ему вменялось в вину ее употребление, чего он, как говорят, никак не хотел признать, а утверждал в свое оправдание, что после предупреждения, полученного в Болонье, никогда к ней не обращался, однако герцогский канцлер, минорит и епископ Аверский, донес на него, не стерпев присутствия астролога при дворе герцога. Этот астролог, хотя и знаменитый в своей науке, был человеком тщеславным и преданным мирской суете; его дерзостные занятия увлекли его на стезю запрещенного и ложного знания, ибо влияние звезд не создает необходимости, оно не может пересилить свободную волю человеческой души, а тем более божественное предопределение, которое руководит, управляет и располагает всем по своему усмотрению.
Тогда же, 30 сентября, во Флоренции скончался магистр Дино дель Гарбо, высокоученый знаток физики и других естественных и философских наук, который был лучшим и непревзойденным врачом Италии своего времени и написал несколько замечательных книг, посвященных королю Роберту и по его заказу. Магистр Дино был главным виновником гибели упомянутого магистра Чекко, ибо он объявил лживой его книгу, читанную им в Болонье; многие утверждали, что он сделал это из зависти.
Третьего декабря этого года по приказу Баварца пизанцы передали герцогу Каструччо за его заслуги крепости Сарцана (Sarzana) (восточнее Ла Специи) и Ротина (Rotina) в Версилии (Versilia) (местность северо-восточнее Пьетразанты), далее Монтекальволи (Montecalvoli) (поблизости от Кастельфранко в долине Арно) и Пьетракасса (Pietracassa), что сами пизанцы восприняли с большим неудовольствием.]
7 декабря герцог вынес приговор о наказании и лишении имущества одного флорентийского пополана по имени Джанни Альфани, который осмелился противоречить ему на совете относительно помощи королю Роберту, которую тот запросил через своих послов. Хотя этот Джанни за свои негодные поступки заслуживал даже худшего наказания, все пополаны Флоренции были недовольны этим образчиком герцогского правосудия, тем более, что Джанни защищал интересы коммуны и рассуждал разумно, разве только с излишней дерзостью и самонадеянностью, забывая, что спорит с государем. Мы упомянули об этом происшествии не столько из-за самого Джанни, который не заслуживает места в хронике, но в поучение, потому что флорентийцам показалось, что они слишком преданы своему владыке, а тот решил их наставить на путь истинный, ибо кто наказывает одного, предостерегает многих.
Во время своего пребывания в Пизе после её взятия Баварец совершенно не помышлял о том, чтобы напасть на флорентийцев и их сеньора герцога, а лишь о том, как собрать побольше денег для своего марша на Рим; и, начиная с октября, когда взял город, до своего выступления оттуда, он получил от пизанцев из выплат и налогов, а также из доходов и пошлин, включая и те 20000 гульденов, выплату которых он возложил на пизанский клир, 200000 золотых гульденов, к великому страданию пизанцев, которые в своё время не отважились собрать с города 50000 для обороны от Баварца. Наконец 15 декабря 1327 он со своим войском, насчитывавшим 3000 всадников, и ведя с собой взятые в Пизе 10000 голов скота, выступил из города и разбил лагерь в трёх милях от него у аббатства Сан Ремедио (San Remedio); оттуда послал он по дороге через Маремму (Maremma) под командой своего маршала, вместе с графом Санта Флора (Santa Flora) и с Уголинуччо да Баскио (Ugolinuccio da Baschio), 600 всадников и 2000 пехотинцев, которые должны были занять перевалы через Маремму и позаботиться о снабжении войска на марше провиантом. Сам же Баварец шесть дней оставался в лагере, дожидаясь Каструччо, герцога Лукки, который не испытывал никакого желания сопровождать его в походе на Рим, опасаясь оставить города Лукку и Пистойю без защиты.
В конце концов, безрезультатно прождав Каструччо, он 21 декабря снялся с лагеря, получив множество предостережений через письма и посланцев, что он должен быстрее идти на Рим, если хочет овладеть городом, чтобы партия Орсини и церкви не упредили его, введя в город войска короля Роберта. Рождество он отпраздновал он в Кастильоне делла Пескайа (Castiglione della Pescaia)[625]; затем у Гроссето он с большими трудностями перешёл Омброне, потому что река эта сильно разбухла вследствие обильных дождей, и деревянный мост, наведённый маршалом при помощи жителей Мареммы, рухнул под тяжестью двигавшегося по нему войска, из-за чего многие всадники и лошади утонули, по этой причине было решено, что властитель переправится возле устья при помощи двух галер и многих барок, которые должны были по его приказу прибыть со стороны Пьомбино (Piombino). Если бы герцог Калабрии со своими людьми и при помощи сиенцев захотел воспрепятствовать этому переходу, он мог бы с лёгкостью и безо всякой для себя опасности это осуществить; однако с того времени, как Баварец прибыл в Тоскану, герцог не решался показаться перед ним или его войском, то ли из трусости, то ли исходя из разумного рассуждения, или по приказу своего отца, короля Роберта, не вступать в открытое столкновение с немцами, пришедшими посетить его.
И так Баварец пересёк Маремму, испытывая серьёзные лишения из-за дурной погоды и большой недостаток в провианте, ведь он был вынужден большую часть своего войска содержать в походных лагерях посреди зимы. Спустя несколько дней выступил вслед за ним и Каструччо, с 300 всадниками из лучших, которые у него имелись, и 1000 генуэзских и тосканских лучников, он нагнал Баварца в Витербо (Viterbo). В Лукке, Пистойе и Пизе он оставил около 1000 рыцарей под командой испытанных военачальников. Баварец двинулся в направлении на Санта Флора (Santa Flora)[626], прошёл через Корнето (Corneto)[627] и Тусканию (Tuscania) (западнее Витербо) и достиг 2 января того же года[628] Витербо, жители которого встретили его с величайшим почтением, как своего повелителя, потому что Витербо стоял на стороне Империи. Здесь однако правил как тиран и сеньор один из граждан Витербо Сильвестро Гатти (Silvestro Gatti).]
Когда герцог Калабрии, находившийся во Флоренции, узнал об отъезде Баварца из Пизы и о том, что тот продвинулся в Маремму, он собрал 24 декабря того же года большую сходку во дворце коммуны, где он жил. На ней присутствовали приоры, гонфалоньеры и капитаны гвельфской партии, все комиссии должностных лиц Флоренции и значительная часть почтенных граждан города, как пополанов, так и грандов. Советники герцога в торжественных и красноречивых словах объявили о его отъезде, вызванном необходимостью охранять его королевство и преградить путь силам Баварца. Флорентийцев герцог призывал сохранять верность и преданность Святой Церкви, его отцу и его самому. Своим заместителем и капитаном он назначил мессера Филлипо ди Санджинето, сына графа Катандзаро, что в Калабрии, а в товарищи ему дал мессера Джованни ди Джованнаццо и мессера Джованни да Чивита ди Тиети, умудренных разумом и опытом мужей. С ними оставалось войском числом в тысячу рыцарей, которым следовало платить две тысячи золотых флоринов в год, как и при герцоге. В случае нужды герцог обещал явиться лично или прислать члена своей семьи в сопровождении всего войска, чтобы встать на защиту Флоренции. В ответ на речи и высказывания герцогских мудрецов свои сожаления о расставании с ним, украшенные многочисленными цитатами, высказали флорентийские ораторы. Хотя герцог оказался не столь энергичным правителем и полководцем, как желали бы многие из флорентийцев и как можно было ожидать по имевшимся в его распоряжении силам, все же он был кротким государем, снисходительным к гражданам. За время своего пребывания он искоренил многие беспорядки во Флоренции, упразднил партии между горожанами, но его пребывание дорого обошлось коммуне. За девятнадцать месяцев, что он прожил во Флоренции, было истрачено, считая выплаты войску, более девятисот тысяч золотых флоринов, что я могу засвидетельствовать со всей достоверностью, ибо составлял расчет для коммуны; но правда и то, что многие горожане и ремесленники хорошо заработали благодаря герцогу и его людям. По завершении сходки на следующий после Рождества день герцог пригласил многих достойных граждан и устроил пышный пир, украсив его присутствием большого числа дам, танцами и развлечениями. В понедельник 28 декабря, после трех часов, герцог со своей женой, со всеми баронами и полутора тысячами лучших своих рыцарей покинул Флоренцию и проследовал своим путем, останавливаясь в Сиене, Перудже и Риети. 16 января этого же года он прибыл в Аквилу и остался здесь со своими людьми. Сделаем теперь отступление от рассказа о Баварце и о герцоге и сообщим о других новостях за это время.
В день Богоявления названного года[629] во Флоренции по распоряжению легата Тосканы, кардинала Орсини, который находился в то время в окрестностях Рима, три дня подряд устраивались процессии всех лиц духовного звания, а равно и мирян обоих полов, сколько их пожелали принять участие, чтобы испросить Господа ниспослать помощь церкви для защиты от Баварца, возвратить его к послушанию святой церкви и на мирную стезю. Также он учредил крупные раздачи индульгенций и финансовых льгот.]
В 1327 году, когда Баварец приехал в Витербо, начались великие раздоры в Риме, особенно среди пятидесяти двух добрых мужей, избранных для защиты римского народа по четыре от каждого района. Некоторые из них желали прихода Баварца и признавали его своим государем, другим такое поведение казалось дурным и противоречащим постановлениям Святой Церкви, а третьи хотели бы сделать с ним уговор прежде, чем принимать в Риме. Чтобы удовлетворить народ, для видимости приняли это третье решение и отправили послов для переговоров с Баварцем. Но втайне обманывая народ, три его вождя сговаривались о приглашении Баварца и о его короновании в Риме, ибо они были преданы гибеллинской партии и получили много денег от герцога Лукки Каструччо и от гибеллинов Тосканы и Ломбардии. Этими вождями были Шарра делла Колонна и Якопо Савелли, которым помогал Тибальд из рода ди Санто Стацио; все трое — богатые и знатные римляне, зачинщики возмущения в Риме, изгнавшие оттуда Орсини и мессера Стефано делла Колонна с сыном, хотя он и приходился родным братом Шарре. Но мессер Стефано был рыцарем короля Роберта и придерживался его партии, теперь же все сторонники Роберта из страха покинули Рим, у Орсини отобрали замок Сант'Анджело и весь Рим остался в руках этих трех лиц и их приверженцев, представлявших народную власть. Тотчас же они послали тайных гонцов с письмами к Баварцу в Витербо о том, чтобы он без промедления отправлялся в Рим, невзирая на указания или речи послов римского народа. Прибывшее в Витербо посольство торжественно изложило предложения и условия римского народа, а Баварец поручил дать ответ правителю Лукки, Каструччо, который, как было втайне условлено, приказал трубить в трубы и горны и объявить о запрете кому бы то ни было ехать в Рим. "Таков, — сказал он римским послам, — ответ его величества императора". Послов он оставил под домашним арестом и разослал вперед своих солдат, чтобы они заняли все дороги и перехватывали всех путников и гонцов, направляющихся в Рим. Баварец со своими людьми выступил из Витербо во вторник 5 января и приехал в Рим в четверг 7 января 1327 года[630], в девять часов, в сопровождении четырех тысяч рыцарей. Как и полагали народные вожди, никто не оказал ему противодействия, римляне встретили его дружелюбно, и он остановился во дворце при храме святого Петра, где пробыл четыре дня. Затем Баварец перебрался через Тибр, чтобы поселиться в Санта Мария Маджоре. В понедельник он поднялся на Капитолий, где устроил многолюдную сходку всего римского народа, его поддерживавшего, и других. Тут епископ Эллерский из ордена августинцев произнес речь от имени Баварца, украшенную ссылками на лучшие авторитеты, с благодарностью римскому народу за оказанную честь и с обещаниями блюсти его интересы и возвысить его, а также привести к процветанию, на что римляне, которым речь очень понравилась, отвечали возгласами: "Да здравствует наш государь и король римлян!" На сходке было решено устроить коронацию в ближайшее воскресенье, кроме того Баварца избрали сенатором и капитаном народа на один год. Примечательно, что вместе с Баварцем в Рим приехали многие священники, прелаты и монахи всех орденов, которые стали мятежниками и раскольниками в Святой Церкви, как и все еретическое отребье христианства, назло папе Иоанну. Вследствие этого многие благочестивые клирики и монахи оставили Рим и святой город оказался под интердиктом, так что богослужение и колокольный звон прекратились в нем, за исключением тех церквей, где хозяйничали схизматики и отлученные от церкви причетники. Баварец поручил Шарре делла Колонна заставить благочестивых духовных лиц отправлять священную службу, но те ни за что не хотели подчиниться ему. Плащаницу же Христову[631] спрятал каноник Святого Петра, ее хранитель, ибо он считал раскольников недостойными лицезреть ее. Это вызвало большое волнение в Риме.
В воскресенье 17 января 1327 года[632] Людовик, герцог Баварский, избранный римским королем, с великими почестями и торжеством был коронован у святого Петра в Риме, о чем мы сейчас расскажем. Герцог со своей супругой и со всей вооруженной свитой отправился утром от Санта Мария Маджоре, где он жил, к святому Петру; навстречу ему в рыцарском облачении, на конях, покрытых тафтой, выехали по четыре всадника от каждого римского квартала со знаменами, сопровождаемые множеством приезжих; улицы были чисто выметены и усыпаны миртом и лавром; дома украсили самыми лучшими тканями и драпировками. Ход коронации и участвовавшие в ней лица были следующие: Шарра делла Колонна, капитан народа; Буччо ди Прорессо и Орсино дельи Орсини, сенаторы; Пьетро ди Монтенеро, римский всадник — все в шитых золотом одеждах; вместе с ними в церемонии участвовали пятьдесят два народных представителя, во главе которых выступал, в соответствии со своим титулом, римский префект и упомянутые четыре капитана, сенаторы и всадники, Джакопо Савелли, Тибальдо ди Санто Стацио и многие другие римские бароны помогали ему. Время от времени вперед выходил судейский чиновник, державший в руках извлечения из имперских установлений, которыми герцог и руководствовался при коронации. Поскольку ничего не было упущено, кроме благословления и конфирмации папы, который отсутствовал, как и граф Латеранского дворца, удалившийся из Рима, а он по закону империи должен был поддерживать герцога при миропомазании у главного алтаря святого Петра и принять корону при ее возложении, то перед коронацией этот графский титул был дарован Каструччо, герцогу Луккскому. Но сперва герцог с соблюдением всей обрядности посвятил его в рыцари, собственноручно опоясав мечом и нанеся удар плашмя по шее; затем он произвел в рыцари еще многих, уже только прикасаясь к ним золотым жезлом, и Каструччо вместе с ним посвятил семерых. После того Баварец распорядился, чтобы вместо папы и уполномоченных им кардиналов его вступление на императорский трон освятили схизматики и отлученные от церкви: епископ Венецианский, племянник кардинала да Прато, и епископ Эллерии. Равным образом была возложена корона императрицы на его супругу. Сразу после коронования Баварец приказал зачитать три императорских указа: первый о католической вере, второй о почитании и уважении духовных лиц и третий о защите прав вдов и сирот; это притворное благочестие пришлось римлянам весьма по душе. Затем началось богослужение, а по окончании торжественной церемонии все удалились от святого Петра и направились на площадь Санта Мария Арачели, где были накрыты столы для пиршества, но из — за затянувшейся надолго процедуры коронации за них сели уже поздно вечером, а на ночь остались в Капитолии. На следующее утро Баварец произвел Каструччо, герцога Луккского, в сенаторы и свои наместники и оставил его на Капитолии; сам же с женой выехал в Сан Джованни Латерано. Так народ Рима короновал Людовика Баварца императором и римским королем, к великому позору и досаде папы и римской церкви, без всякого уважения к ее святости. Примечательно, какого самомнения набрался этот окаянный Баварец, ибо ни в одной старой или новой хронике не сыщешь упоминания о христианском императоре, даже враждебном церкви, который был коронован не папой или его легатом, кроме этого Баварца, что в высшей степени удивительно. Покинем его на некоторое время, пока он остался в Риме и приступил к исполнению более грандиозных и невиданных затей. Если бы он после коронации без промедления выступил со своими силами против королевства Апулии, никто не смог бы удержать его и никто не смог бы устоять перед ним, хотя герцог Калабрийский стоял на границе в Аквиле с полутора тысячами рыцарей и располагал вооруженными гарнизонами в Риети, Чепрано, Понтекорво и Сан Джермано, ведь на коронации у Баварца оказались более пяти тысяч германских и латинских рыцарей, отличных воинов, рвущихся в бой. Но кому Бог не желает добра, у того отнимает способность рассуждать здраво, как случилось в дальнейшем и с Баварцем.
В конце января 1327 года[633] случилось так, что мессер Филиппо де Санджинетто (Filippo de Sanginetto), командующий, оставленный герцогом во Флоренции, получил от некоего Бальдо Чеккьо (Baldo Cecchio) и Якопо, сына мессера Браччио Бандини (Braccio Bandini), гвельфов, изгнанных из Пистойи, сведения о том, что он может посредством неожиданного нападения овладеть Пистойей. Он со всеми предосторожностями вступил с ними в соглашение, приказал тайно изготовить в Прато в Кастелло делло Императоре (Castello dello Imperatore) деревянные мосты, лестницы, устройства для разрушения стен и всё прочее, необходимое для штурма крепости, и вслед за этим выступил из Флоренции, заперев её ворота, имея при себе 600 всадников; из флорентийцев он никого не взял с собой, кроме мессера Симоне, сына мессера Россоса делла Тоза (Rossos della Tosa), с которым мессер Филиппо и обустроил всё это дело. Ещё до полуночи отряд достиг Прато, где уже были наготове упомянутые устройства, которые и были забраны оттуда мулами и присланными из Флоренции носильщиками. Так мессер Филиппо и отправился в поход, взяв с собой ещё 2000 пехотинцев, частью из Прадо, частью из флорентийских наёмников, стоявших в Пизе.
Ещё до рассвета они достигли Пистойи со стороны Порта ди Сан Марко (Porta do San Marco), где вода в крепостном рву имела наименьшую глубину, и где местность была наиболее безлюдной и плохо охраняемой. Бальдо и Якопо перешли ров по льду, незамеченными поднялись по лестницам на стену и подняли знамя герцога и флорентийской коммуны. Затем таким же способом в город проникли сто пехотинцев. Когда их увидел проверявший посты офицер, он громким криком поднял тревогу. Он и его люди были немедленно перебиты, но весь город уже взялся за оружие. В этот момент солдаты мессера Филиппо навели мост через ров и с помощью многих приставленных к стенам лестниц проникли в город; городская стена же обрабатывалась таранами изнутри и снаружи до тех пор, пока не обрушилась и не открылся пролом, через который могли проходить и лошади, которых тогда определённое число также удалось ввести под уздцы в город. Также и сам мессер Филиппо с некоторыми из его окружения проник в город. Без промедления на улицах, по которым им в спину могла обрушиться вражеская кавалерия, для воспрепятствования тому были разбросаны железные триболы [чесноки]. Когда достаточное количество солдат оказалось в городе, конница и пехота снаружи, а проникшие за стены изнутри, атаковали башню ворот Сан Марко и зажгли мост и внешние ворота. Воины Каструччо, которых насчитывалось 150 конных и 500 выделенных для охраны города пеших наёмников, не считая горожан, частью мужественно удерживали городской рынок, а частью атаковали проникших в город, повергли их в сильное стеснение, заставив отступать к пролому в стене, и вовсе вышвырнули большинство из них за пределы города. Однако отвага и предусмотрительность мессера Филиппо и его отряда спасла положение. Они, в числе 150 всадников, уже проникли в город, снова сели на коней и с большим неистовством обрушились на врага, а вторым ударом и вовсе его рассеяли. Тем временем загорелись внешние ворота, а внутренние были проломлены изнутри, их защитники были перебиты или обращены в бегство, и в наконец вся конница и пехота, ещё остававшаяся снаружи, с яростной силой, громким криком и с грохотом барабанов и литавр, ворвалась в город.
Увидев это, воины Каструччо взяли двоих малолетних сыновей Каструччо, Арриго (Arrigo) и Галлерано (Gallerano)[634], которые находились в городе, и отступили с ними в Прато[635], в заложенную там Каструччо крепость «Белла Спера», которая хотя и не была ещё окончательно завершена, но уже была укреплена изумительным образом. Охваченные ужасом жители Пистойи, обоих полов, были совершенно застигнуты врасплох взятием города, тем более, что ещё даже не рассвело, и даже не помышляли об обороне города, а только о спасении собственного имущества и как безумные метались по улицам. Конница и пехота герцога, также и флорентийцы и жители Прато большей частью рассеялись для грабежа, так что вместе с командующим и мессером Симоне, которые остались у знамени герцога и коммуны Флоренции, остались едва восемьдесят всадников. Поскольку за спиной у них находились засевшие в Прато враги, то немцы, находившиеся на службе Каструччо, с большой мощью обрушились на командующего и его людей и поставили их многократными атаками в такое тяжёлое положение, что возникла опасность нашим оказаться разгромленными и изгнанными из города, и всё это по причине отвратительной дисциплины бургундских наёмников, которые рассеялись для грабежа по всему городу и оставили без защиты своё знамя и командующего. Однако, поскольку уже светало, они начали собираться к Прато на помощь своему командующему. Как только враги увидели, что наши получают подкрепления, а сами они уже понесли потери убитыми и взятыми в плен, то снова отступили в крепость и употребили все усилия к тому, чтобы с сыновьями Каструччо без промедления спасаться через ворота Луккезе (Lucchese), так что, оставив там большое количество оружия, лошадей, а также пленных и убитых, они бежали в направлении Серравалле (Serravalle).
Но если бы командующий распорядился бы с большим умением, или его всадники лучше бы подчинялись его приказам, так что часть из них выехала бы из ворот Луккезе, то оба сына и всё воинство Каструччо были бы либо перебиты, либо захвачены в плен. Таким образом, в четверг, 28 января пал город Пистойя, и был полностью и беспощадно опустошён и разграблен. А именно, продолжалось это разграбление целых десять дней, и своего имущества лишились как гвельфы, так и гибеллины; на командующего же это промедление навлекло серьёзные неприятности, поскольку если бы он предотвратил это и немедленно выступил бы со своим отрядом и 500 всадниками церкви, которые тогда стояли в Прато, то он мог бы захватить Серравалле, Кармиджано, Монтемурло (Montemurlo) и Тиццано (Tizzano), или по крайней мере одну или другую из этих крепостей. Однако порок стяжательства губителен для любого хорошего плана. По окончании разграбления командующий подчинил город власти короля Роберта и герцога, и оставил там мессера Симоне делла Тоза с 250 наёмными всадниками и 1000 пехотинцами, которых оплачивала Флоренция; сам же он, мессер Филиппо, вернулся 7 февраля во Флоренцию, и был с почётом и триумфом встречен флорентийцами […]
Всё это время Каструччо находился в Риме, со славой и триумфом, как мы уже говорили, в ходе чего он почётнейшим образом был посвящён в рыцари, утверждён герцогом, а также сделан пфальцграфом и сенатором Рима; кроме того, что говорит о ещё большем, был он мажордомом императора, и его боялись и слушались более, чем самого Баварца. Из своей любви к роскоши и расточительности приказал он сшить себе платье из красного бархата, с золотыми буквами на груди, которые утверждали: «Это тот, кого пожелал Господь», и сзади на спине были такого же рода буквы, которые гласили: «И он будет тем, кого Господь впредь пожелает». Так он для себя предсказывал будущие решения Господа. И когда он находился в такой славе, то перво-наперво потерял по Божьей воле город Пистойю, как нами это описано выше. Когда же его люди потеряли Пистойю, они немедленно послали к нему по воде и по земле, в том числе и военные барки, так что известие это достигло его за три дня морем. Каструччо сразу же предстал перед Баварцем, римским королём и так называемым императором, горестно жаловался по поводу потери Пистойи и обвинил его в том, что если бы тот не взял его с собой, он не утратил бы Пистойи. Высказав также терзавшую его озабоченность тем, что в Пизе и Лукке тоже возможны нежелательные для него перемены, немедля истребовал для себя отпуск и 1 февраля выступил со своим войском из Рима. Последнее оставил он однако на марше, сам же с небольшой свитой, подвергаясь серьёзным лишениям и опасностям, поспешил вперёд через перевалы Мареммы и 9 февраля 1327 года прибыл с 12 всадниками в Пизу. Несколько дней спустя прибыло туда и его войско, в числе 500 всадников и 1000 пеших арбалетчиков.
С отъездом Каструччо однако все военные приготовления, которые начал Баварец против Апулии, были сорваны, и, как мы ещё расмкажем ниже, с этого момента его ждали одни неудачи, ведь Каструччо отличался незаурядным умом и был необычайно предприимчив в войне, и его одного король Роберт и герцог Апулии опасались больше, чем Баварца со всей его силой. Поэтому Баварец был принуждён, после того как Каструччо покинул Рим вследствие утраты Пистойи, вскорости отложить военный поход против Апулии, в то время как если бы он повёл его незамедлительно и поддерживаемый предусмотрительностью Каструччо, король Роберт наверняка бы должен был бы употребить чрезвычайные усилия, чтобы защититься, так как он был ещё совсем мало подготовлен к обороне. Когда Каструччо прибыл в Пизу, то сразу полностью присвоил себе сеньорию над городом и все доходы и выплаты пизанцев, сверх того отяготил он их ещё и большими денежными сборами. […]
В начале марта предпринял Каструччо большой конный поход на равнину Пистойи, и явился туда сам, чтобы лично ознакомится с положением в районе города, поскольку все его помыслы и желания направлены были на то, чтобы вновь овладеть им. Распорядившись укрепить Монтемурло, он беспрепятственно возвратился в Лукку, не встретив никакого сопротивления со стороны флорентийцев или герцогского командующего.]
1 февраля 1327 года[636] от мучившей его болезни умер французский король Карл, похороненный с почетом рядом с другими королями в Сен-Дени. У него не было детей, но королева, его супруга, как мы уже говорили, приходившаяся ему двоюродной сестрой, осталась беременной, а правителем королевства стал мессер Филипп Валуа, его кузен, сын покойного мессера Карла Валуа. В положенное время королева разрешилась девочкой, так что у нее не было права на власть в королевстве или оно было спорным, и королем стал мессер Филипп, о котором мы еще расскажем. Король Карл имел немного достоинств и не совершил ничего примечательного в свое правление. На нем пресеклась линия его отца, короля Филиппа, и братьев, которая дала четырех королей вместе с ним: Людовик, его маленький сын Иоанн, родившийся у королевы Клеменции уже после смерти отца — он прожил всего двадцать дней, но числится монархом. После смерти младенца трон наследовал его дядя, король Филипп, а потом Карл, и у обоих не оставалось наследников по мужской линии. Так сбылось предсказание епископа Сионского, упомянутое нами в главе о пленении и кончине папы Бонифация. Из-за прегрешения короля Филиппа он сам и его сыновья пережили великий позор и упадок своего государства и на них закончилась династия, правившая королевством, как и пророчествовал епископ. При жизни короля Филиппа было обнаружено прелюбодеяние трех его невесток, к величайшему позору для королевского дома, и на их мужьях, сыновьях Филиппа, пресекся род, в котором не осталось наследников. Поэтому не следует задевать наместников Христовых и Святую Церковь, даже из справедливых побуждений, ибо, хотя ее пастыри могут быть недостойными и порочными, наносящий им обиду обижает и всемогущего Бога.
В названном году 1327 Баварец, который велел именовать себя императором, оставшись после ухода Каструччо в Риме, послал около 1500 из своих всадников к Витербо и начал тем самым войну с городом Орвието, потому что этот город держал сторону церкви. Люди императора сожгли и опустошили множество деревень и крепостей в области города, и нанесли бы ещё больший ущерб, если бы 4 марта[637] в Риме не возник крупный раздор между римлянами и немцами из-за продовольствия, которое последние взяли, не заплатив за него, в ходе чего многие немцы были перебиты, так как римляне взялись за оружие и укрепились во многих пунктах города. Ввиду этого Баварец, опасаясь предательства, укрепился в замке Ангела, приказал всем своим воинам вернуться обратно и разбить лагерь в местности, называемой Портико ди Сан Пьетро. В том числе он послал и за теми, кто был в походе на Орвието, с приказом вернуться в Рим. В конце концов раздор был улажен и многие римляне осуждены, что впрочем привело лишь к углублению неприязни римлян по отношению к Баварцу и его людям.
В марте этого года, прослышав, что сеньор Витербо владеет значительным сокровищем в виде денег, в которых сам Баварец очень нуждался, послал он своих маршала и канцлера (Альбрехта и Германа Хуммель (Albrecht und Hermann Hummel)) вместе с 1000 всадников в Витербо. Едва прибыв туда, они тут же отстранили от власти Сильвестро Гатти вместе с его сыном, того самого, что был сеньором Витербо и тем человеком, который впустил Баварца в город и подчинил его ему, при этом они обвиняли его в том, что он вступил в переговоры с королём Робертом, чтобы сдать город его войскам. Его также подвергли пыткам, чтобы выдавить из него признание, где хранятся его сокровища, и когда он признался, что они находятся в ризнице церкви миноритов, маршал послал туда людей, и они обнаружили там 30000 золотых гульденов; со всеми этими деньгами люди императора и вернулись в Рим, ведя с собой также Сильвестро вместе с его сыном. Так был мелкий тиран, хоть и без вины в том, в чём его обвиняли, однако всё же по заслугам, тираном более крупным покаран и лишён своей сеньории и сокровищ.
20 марта того же года канцлер Рима, представитель фамилии Орсини, привёл город Астура (Astrura) на побережье, который принадлежал ему, к отпадению от императора и впустил в него войска короля Роберта, чтобы вести оттуда войну против римлян. Ожесточённые этим, римляне бросились к его резиденциям и прекрасной благородной башне, что стояла над форумом у подножия Капитолия и называлась башней Орсини, чтобы не оставить от всего этого камня на камне.
В это самое время взял Баварец с города Рима налог в 30000 золотых гульденов, для утоления огромного денежного голода, терзавшего его, а именно взял он 10000 с евреев, 10000 с лиц духовного звания и 10000 с обычных граждан, что немало обозлило народ, не привыкший к такому обременению, и ожидавшего от прибытия Баварца в Рим выгод, а не расходов. Потому начали расти неприятие и нелюбовь римлян по отношению к Баварцу.]
14 апреля 1328 года Людовик Баварский, принявший титул императора и короля римлян, созвал в Риме, на площади перед собором святого Петра, сходку. На большом помосте, воздвигнутом на ступенях храма, стоял Людовик в императорском облачении, окруженный множеством римских клириков, прелатов и монахов, здесь присутствовали также другие его приверженцы, последовавшие за ним, многочисленные судьи и стряпчие. В присутствии римского народа он велел обнародовать нижеследующие законы, им введенные, существо которых вкратце таково. Любой христианин, уличенный в прегрешении против Бога и оскорблении императорского величества, подлежит смерти, как было по древним законам и ныне подтверждалось еще раз. Выносить и приводить в исполнение такой приговор мог теперь любой признанный судья, невзирая на то, возбуждал ли кто-либо дело против преступника. Виновный в еретическом нечестии или в оскорблении величества должен быть казнен, независимо от законов, изданных предшественниками Людовика, в прочих случаях остающихся действительными. Новый закон распространялся и на прошлое, и на настоящее, на незавершенные и на будущие судебные дела. Было также приказано, чтобы нотариусы на всех составляемых ими документах после года, индикта[638] и даты писали: "Совершено при сиятельном и светлейшем государе нашем Людовике, императоре римлян, в год его правления такой-то и т.д."; иначе документ не имел силы. Далее, чтобы никто не смел помогать и содействовать закоренелым бунтовщикам против священной особы императора и против римского народа под угрозой лишения имущества или иного наказания по усмотрению имперского суда. Эти законы были изданы и обнародованы Баварцем и его бесчестными советниками неспроста, ибо, опираясь на них, он задумал осуществить свои злодейские и преступные замыслы против папы Иоанна и истинной церкви, как мы покажем ниже.
18 апреля того же года, в понедельник, Людовик созвал такую же сходку, на которую собрались как духовные, так и светские лица — весь римский народ. Сам он, облаченный в пурпурные одежды, с императорской короной на голове, золотым скипетром в правой руке и золотым шаром или яблоком в левой, взошел на помост у Святого Петра и уселся на богато украшенный трон, возвышавшийся над площадью, так что все могли видеть его в окружении прелатов, баронов и рыцарей. Сидя на троне, он подал знак к молчанию, и на кафедру поднялся монах из ордена отшельников Никола ди Фаббриано, который возгласил: "Есть ли здесь кто-нибудь, желающий защитить попа Якова из Кагора, именующего себя Иоанном XXII?" Так он прокричал три раза, но никто не отозвался. Тогда на кафедру взошел один ученый аббат из Германии и произнес красивую речь на слова: "Наес est dies boni nuntii"[639]. Затем был прочитан очень длинный приговор, украшенный многочисленными речениями и ложными доводами; суть его в следующем. Во введении говорилось, что присутствующий император, побуждаемый священным стремлением к славе и к возрождению римского народа, покинул Германию, оставив свое королевство и малолетних детей в юношеском возрасте, и без промедления прибыл в Рим, памятуя о том, что это столица мира и христианской веры и что он лишен духовного и светского главы. Находясь в Риме, он узнал, что Иаков Кагорский, незаконно принявший имя папы Иоанна XXII, пожелал перевести коллегию кардиналов из Рима в Авиньон и отказался от этой мысли только из-за протеста кардиналов. Также он услышал, что Иаков Кагорский объявил крестовый поход на римлян, о чем Людовик считает своим долгом сообщить пятидесяти двум правителям римского народа и прочим мудрым людям. Вследствие этого синдики римского духовенства и римского народа, избранные уполномоченными на это лицами, просили у него защиты от названного Иакова Кагорского, как от еретика, и избрания нового святого пастыря, верного христианина, для церкви и римского народа подобно тому, как в свое время поступил император Оттон III. Желая удовлетворить благочестию римлян и святой римской церкви, представляющей весь мир и христианскую веру, Людовик выдвинул обвинение против названного Иакова Кагорского, обнаружив, что он впал в следующую ересь. Прежде всего, когда на королевство Армению напали сарацины и французский король хотел послать туда на помощь вооруженный флот, Иаков обратил эти галеры против христиан, а именно сицилийцев. Далее, когда братья германского ордена Святой Марии просили у него собрать войско против сарацин, он отвечал: "У нас самих в доме сарацины". Кроме того, он утверждал, что у Христа была общая собственность вместе с учениками, хотя на самом деле он был всегда неимущим. За Иаковом числились и другие статьи ереси, в особенности то, что он хотел соединить духовную и светскую власть по совету Иоава[640], то бишь Робера, графа Прованского, вопреки святому Евангелию, в котором сказано, что Христос, желая разделить светское и духовное, говорил: "Id, quod est Caesaris Caesari, et quod est Dei Deo"[641]. И в другом месте Евангелия: "Regnum meum non est de hoc mundo, et si de hoc mundo esset regnum meum, ministri mei etc". И далее: "Regnum meum non est hic"[642]. Итак, Иаков совершил указанные и другие великие и разнообразные грехи, в частности имел дерзость и поползновение против императорского величества, намереваясь низложить и отменить его избрание, каковое является утвержденным уже в силу самого факта и не требует дальнейшего одобрения, ибо император не подчиняется никому, в то время как ему подчиняются все люди и весь мир. Таким образом, поскольку Иаков совершил подобные прегрешения и виновен в ереси и оскорблении величества, невзирая на то что он не был привлечен в суд — чего по новому закону и не требовалось, — по этому самому закону и другим каноническим и гражданским установлениям император снимал с Иакова Кагорского звание папы, а равно и отбирал у него все должности и бенефиции, как духовные, так и светские, отдавая Иакова в руки любого исполнителя светского правосудия, который будет в состоянии наказать его соответствующим образом, как еретика и преступника против императорского величества. Всем королям, князьям, баронам и сообществам запрещалось оказывать ему помощь, содействие и поддержку, а также признавать его папой, под угрозой лишения всех духовных и светских званий и обвинения в потворстве еретику и в оскорблении величества. Выполнение этих наказаний возлагалось, с одной стороны, на имперское правосудие, а с другой — на римский народ. С этого момента всякий, оказывающий Иакову помощь, содействие и поддержку, подлежал этому приговору и располагал возможностью обратиться за прощением к тому, против кого совершил проступок; в Италии в течение месяца, а во всем остальном мире — в течение двух месяцев. Объявив этот приговор, Людовик Баварский сообщил, что через несколько дней назначит нового папу и хорошего пастыря, так что он послужит на благо и утешение римского народа и всех христиан. По его словам, все это было предпринято по совету самых мудрых духовных и светских лиц, верующих христиан, а также его баронов и князей. Умных людей в Риме этот приговор привел в смятение, но простой народ встретил его с восторгом.
После оглашения этого приговора Баварца против папы Иоанна XXII прибыл в Рим Якопо, сын Стефано Колонна, и в районе Сан Марчело (San Marcelo), на площади перед церковью, раскрыл перед 1000 собравшихся римлян приговор, который издал папа Иоанн XII против Баварца, но никто доселе не осмеливался взять и обнародовать в Риме, он же громко зачитал его там собравшимся. Он также сказал, что до римского клира дошли сведения, будто перед Людвигом Баварским, который неправомерно велел именовать себя императором, явился некий синдик с обвинениями против папы Иоанна XXII, и что также выступил ещё и синдик римского народа. Но синдик римского духовенства не выдвигал никаких обвинений, а если некто и выступил в этой роли, то он не мог быть настоящим синдиком, так как клир, а именно настоятели соборов Св. Петра и Св. Иоанна в Латеране и Санта Мария Маджоре, которые являются главами римского духовенства, а также последовавшее за ними духовенство прочих основных церквей, как и монахи, аббаты, минориты и монахи-проповедники и прочие учёные орденов покинули Рим уже несколько месяцев назад в связи с прибытием Отлучённого; и каждый, кто остался там и справлял церковные службы, также считается отлучённым, так что никто не был правомочен избрать синдика. А даже если такой и был избран ранее, то он же, оставшись в Риме, также считается отлучённым.
Поэтому он оспорил утверждаемое императором и объявил, что папа Иоанн есть правоверный и настоящий папа, так как он в установленном порядке был избран кардиналами и святой церковью; тот же, кто именует себя императором, не является оным, а есть еретик и отлучённый, и сенаторы Рима и пятьдесят два предводителя народа а также и все прочие, кто считают себя его приверженцами и предоставили или продолжают предоставлять ему свою помощь, совет или оказывать благосклонность, в не меньшей степени являются еретиками и отлучёнными. И об этом говорил тот Якопо ещё и многие другие слова, подводя подо всё им сказанное должные основания; также вызвался он и с мечом в руках публично защищать истинность своих утверждений. После чего он собственными руками прикрепил письменный экземпляр процесса к вратам церкви Сан Марчелло, не встретив при этом никакого противодействия. Только после этого сел он на своего коня и покинул вместе со своими сопровождающими Рим, отправившись в Палестрину. Действия его послужили поводом для множества толков во всём городе. Когда Баварец, пребывавший в Св. Петра, услышал о происшедшем, он послал своих конных воинов, чтобы напасть на него, но тот был уже слишком далеко. Папа же, узнав об этом отважном и благородном поступке, возвёл Якопо в сан епископа[643] и призвал к себе, после чего Якопо и прибыл в Авиньон.
На следующий день, в субботу, 23 апреля, призвал император сенаторов Рима, пятьдесят двух предводителей народа и глав двадцати пяти, консулов и тринадцать «добрых людей», по одному из каждого округа, и они последовали его призыву. Они долго совещались по поводу описанных деяний мессера Якопо Колонна. В результате этого был разработан и обнародован новый закон о том, что папа, которого собираются избрать император и народ Рима, как и любой иной папа, который когда-либо будет избран, должен пребывать в Риме и не удаляться из него, кроме как на срок три месяца в год; но и тогда не позволяется ему пребывать в большем отдалении от Рима, чем два дня пути, да и то лишь с позволения народа Рима; и если он отсутствует, и народ Рима просит его вернуться, то должен он возвратиться в Рим; если же он после троекратной просьбы не возвращается, то утрачивает звание папы и папой может быть избран другой. После этого Баварец провозгласил амнистию тем римлянам, которые участвовали в избиении его людей у Порте дель’Изола. Этот закон и амнистия были приняты Баварцем для удовлетворения римского народа. Стоит однако обратить внимание на то, до какой степени противоправный и необдуманный акт, творить предписания пастырю святой церкви и распоряжаться его пребыванием и перемещениями, противоречит свободе святой церкви и в каком резком контрасте находится он с той полнотой власти, которой папы должны обладать и всегда обладали.]
12 мая 1328 года, утром, в праздник Вознесения Людовик Баварский, назвавшийся императором, собрал перед собором святого Петра римлян и римлянок, которые пожелали туда прийти, возложил на себя венец и императорские одежды и взошел на кафедру, поставленную на лестнице святого Петра, в окружении множества церковников и духовных лиц, капитанов римского народа и большого числа своих баронов. Он призвал к себе некоего брата Пьетро да Корбара, происходившего из местности между Тиволи и Абруцци, францисканца, известного своей святой и безупречной жизнью, и, поднявшись, пригласил его сесть под балдахином. После этого выступил брат Никола да Фаббриано из ордена отшельников и произнес проповедь на следующие слова: "Reversus Petrus ad se, dixit: venit angelus Domini, et liberavit nos de manu Herodis et de omnibus factionibus Judaeorum"[644]; причем Баварца он представил ангелом, а папу Иоанна — Иродом и по этому поводу сказал длинную речь. По окончании проповеди вперед вышел бывший епископ Венецианский, который трижды громогласно вопросил народ, хотят ли они избрать названного брата Пьетро папой, и хотя те пришли в замешательство, ибо полагали, что один римский папа уже есть, но из страха отвечали утвердительно[645]. Затем встал Баварец и после прочтения епископом надлежащего декрета об утверждении папы объявил последнего Николаем V, вручил ему кольцо, покрыл мантией и посадил рядом с собой, по правую руку. Потом они поднялись и торжественно вошли в храм святого Петра, а после службы отправились пировать. Избрание и утверждение антипапы посеяли глубокое смятение в душах добрых римлян, ибо они считали, что Баварец действует наперекор вере и Святой Церкви. Мы и от собственных его людей слышали, что наиболее мудрые из них не одобряли его поступка, из-за которого многие поколебались в своей верности, особенно выходцы из Нижней Германии.
На следующий день после избрания антипапы четырнадцать хорошо вооружённых галер короля Роберта вошли в Тибр и взяли к большой невыгоде римлян город Остию; некоторые из этих кораблей даже доплыли до Св. Павла, где войска высадились на берег, сожгли дома и дворы и захватили и увели с собой большое количество людей и скота, из-за чего римляне впали в такой страшный гнев, что осыпали императора оскорблениями. По этой причине Людвиг велел 800 своим всадникам вместе с многочисленным римским пешим войском выступить на Остию. Однако в ходе атаки на город многие из них были убиты, и ещё большее количество переранено многочисленными метательными машинами, имевшимися в Остии и на бортах кораблей, так что люди императора принуждены были вернуться с бесчестьем и позором.
15 мая 1328 избранный Людвигом Баварским антипапа назначил семь кардиналов, а именно: смещённого папой Иоанном епископа Венеции, одного из непотов кардинала Прато; аббата Сант’Амброджио (Sant’Ambrogio) в Милане, который также был смещён; одного немецкого аббата, который зачитал приговор против папы Иоанна; брата Никола ди Фабриано (Fabriano) из числа эремитов, который упоминался уже выше, как он проповедовал против папы Иоанна; мессера Пьеро Орриги (Piero Orrighi) и мессера Джанни д’Арлотто (Gianni d’Arlotto), римских пополанов. Также назначил он бывшего архиепископа Модены[646] и ещё некоего римлянина, но они отреклись от такой чести, так как испытывали муки совести, не преступят ли они таким образом против Бога и христианской веры. Все вышеназванные были лишены законным папой Иоанном своих бенефиций, потому что являлись схизматиками и возмутившимися против святой церкви. Но Людвиг подтвердил их в кардинальском звании, как если бы он был императором. Он же снабдил антипапу и кардиналов лошадьми и прочими вещами. И хотя антипапа всё богатство и весь почёт, на которые претендовали настоящий папа и его кардиналы и другие церковные прелаты, в душе своей отвергал и твёрдо придерживался мнения, что Христос был совершенно беден и собственности ни личной, ни общей с другими не имел, и что так же должны поступать и его преемники Св. Петра, всё же он дозволил всё это и требовал вместе со своими кардиналами во владение лошадей, слуг, одетых в свои цвета, а также рыцарей в забралах и оруженосцев, и давал большие обеды, как и другие папы. Также отбирал и раздавал он как папа многие церковные приходы и отнял розданные папой Иоанном, также распределял он обширные привилегии фальшивой буллой и за деньги, так как, хотя Баварец и снабдил его, насколько ему хватило средств, но он сам был так беден деньгами, что при дворе его папы и у кардиналов царила вынужденная бедность, из-за чего папа привилегии, звания и наделы распределял за деньги. После этого Баварец, оставив своего папу во дворце Св. Петра, сам выступил с большей частью своего войска 17 мая из Рима, чтобы двинуться на Тиволи.
В субботу, 21 мая, Баварец вновь покинул Тиволи и прибыл в Сан Лоренцо за пределами городских стен, где он остановился и приказал всем своим людям расположиться лагерем вокруг. Наутро в воскресенье, в день Троицы, он вступил в Рим. Антипапа со своими схизматическими кардиналами вышел ему навстречу до Сан Джованни Латерано. После чего они вместе проехали через Рим и спешились у Св. Петра, где Баварец возложил на голову антипапы пурпурную папскую шапочку. Затем антипапа короновал Людвига Баварского заново и как папа утвердил его законным императором; Баварец же заново подтвердил приговор императора Генриха[647] против короля Роберта, флорентийцев и прочих. В эти дни назначил антипапа маркграфа Анконы, графа Романьи (Romagna), графа Кампании и герцога Сполето; также избрал он для этих местностей и для Ломбардии различных легатов. Затем Баварец выступил из Рима и поехал в Веллетри; в Риме он оставил сенатором сына Угуччоне да Фаджуола (Uguccione da Faggiuola), Риниери, который приказал пытать и сжечь двух отважных людей, одного ломбардца и одного тосканца, из-за того, что они говорили, что брат Пьетро да Корбара не является и не может быть законным папой, потому что таковым является единственно достойный и освящённый Иоанн XXII.
4 июня года 1328, когда 400 всадников, перемещённых из Рима в Веллетри, вместе с 1500 пехотинцами выступили из Тоди, чтобы взять замок Сан Джемини (San Gemini), то жители Сполето, прознав об этом, со своим войском и 200 всадниками из Перуджи, которые, пребывая на службе короля Роберта и совершая марш в Абруццо, в тот момент как раз находились в Сполето, устроили поблизости от Нарни засаду. Тут, поскольку воинство Баварца принялось защищаться, дошло до кровопролитного сражения; однако по причине неблагоприятной местности люди Баварца были разбиты и понесли большие потери убитыми и пленными.
11 июня 1328 сдался римлянам из-за недостатка продовольствия долгое время осаждавшийся ими и воинами Баварца замок Молара, который защищали воины короля Роберта; люди короля однако, в числе 300 всадников и 500 пеших вышли из него в безопасности. Затем Баварец двинулся с упомянутым войском на Чистерну (Cisterna)[648], которая сдалась и была немцами полностью ограблена и сожжена дотла. Но поскольку в лагере Баварца имел место такой недостаток продовольствия, что за фунт хлеба платили восемнадцать перуджийских денаров, и средств ни у кого тоже не было, то все римляне ушли обратно в Рим, в то время как Баварец повернул к Веллетри, жители которого впрочем не впустили его, из опасения, что его люди разграбят и сожгут город так же, как это было с Чистерной. Поэтому он был вынужден с большими неудобствами пребывать в лагере за пределами города. Тем временем войска короля Роберта, находившиеся в Остии, оставили её из опасения, что Баварец поведёт своё войско на них; перед этим они впрочем разграбили город и подожгли его. В то время как Баварец ещё находился в лагере, среди его людей возник раздор, а именно между верхнегерманскими и нижнегерманскими немцами из-за добычи из Чистерны и распределения продовольствия. И обе враждующие стороны в лагере уже взялись за оружие, чтобы напасть друг на друга, так что Баварцу лишь посредством чрезвычайных усилий и многих обещаний удалось развести их, послав нижнегерманских немцев в Рим, в то время как сам он с верхнегерманскими немцами выступил на Тиволи, где он около месяца стоял лагерем, чтобы изыскать пути и средства, как он мог бы совершить нападение на Неаполь. Но ввиду того что у него не было денег, и в стране царила жестокая инфляция, а кроме того герцог Калабрии со своими войсками надёжно занял и охранял перевалы, он так и не решился приступить к решительным действиям, а вернулся 20 июля обратно в Рим.
30 марта этого года папа Иоанн произнёс в Авиньоне отлучение Баварца и его приверженцев, лишил Каструччо герцогства Лукка и Луни, а Пьеро Саккони (Piero Sacconi) – сеньории Ареццо и объявил все пожалованные Баварцем привилегии недействительными.
26 апреля этого года отряд флорентийцев, стоявший у Санта Мария а Монте, взял сильно укреплённый замок Поццо на Гвишиане, в тот самый момент, когда люди Каструччо уже приближались, чтобы освободить его от осады. А именно когда гарнизон выступил навстречу последним, флорентийцам удалось вклиниться между ними и замком, победить их и взять крепость, которую они немедленно разрушили до основания. Этот Поццо был сильно укреплён Каструччо, который рассматривал его как своё персональное владение.
В это же время, в месяце апреле, Каструччо находился ещё в Пизе, был однако недоволен политическим устройством города и желал стать его неограниченным властителем. Дело в том, что некоторые из знатных и пополан в Пизе, которые во время прибытия Баварца стояли на стороне Каструччо, были теперь против него, не желая иметь его своим властителем. Они договорились в Риме с императором о том, что последний передаст сеньорию над городом императрице, чтобы сеньория эта не досталась Каструччо. И Баварец так и поступил, побуждённый к этому денежными суммами, полученными от пизанцев. Императрица послала туда после этого своего губернатора, немецкого графа фон Ортенбург[649], который был с лицемерием принят Каструччо. Однако два дня спустя Каструччо появился со своей конницей и многочисленной пехотой из области Лукки, на конях и пешим, дважды атаковал город Пизу, совершенно не принимая во внимание сеньорию Баварца или его супруги, схватил мессера Бавозоне де Аджобио (Bavosone d’Aggobio)[650], оставленного там Баварцем в качестве наместника, а также мессера Филиппо да Капрона (Filippo da Caprona) и других знатных людей и пополан Пизы, и принудил путём применения силы избрать себя неограниченным властителем города сроком на два года. Это произошло 29 апреля 1328; граф же фон Ортенбург вынужден был с бесчестьем и позором вернуться в Рим. Рассказывали впрочем, что он получил от Каструччо денежное удовлетворение, дабы он не стал жаловаться на последнего императору и его супруге; с определённостью же стало данное событие причиной тому, что Баварец стал про себя питать сильную неприязнь к Каструччо, и это несомненно привело бы ко многим и разнообразным последствиям, проживи Каструччо дольше.
В год 1328 возник между коммуной Флоренции и мессером Филиппо да Санджинето (Filippo da Sangineto), которого герцог Калабрии оставил вместо себя военачальником во Флоренции, крупный раздор, потому что последний потребовал, чтобы кроме 200000 золотых гульденов, которые герцог должен был ежегодно получать за свою сеньорию, и на которые он должен был содержать 1000 всадников (в то время как он тогда содержал только 800), флорентийцы за свой счёт обеспечили защитой Пистойю и Санта Мария а Монте; а именно ему недостаточно было тех расходов, которые несли флорентийцы на оплату наёмников, содержа кроме наёмной конницы ещё 1000 пехотинцев в Пистойе и 500 в замке Санта Мария а Монте, мессер Филиппо требовал сверх того, чтобы они ещё и снабдили эти места за свой счёт продовольствием, в то время как герцог и далее претендовал на неограниченную власть над Пистойей и Санта Мария а Монте и в полной мере пользовался ею. Эти требования вызвали у флорентийских ректоров большое раздражение и негодование на мессера Филиппо и его советников, впрочем, флорентийцы имели законное основание для своего негодования, ведь когда мессер Филиппо захватил город Пистойю, он со своим войском разграбил его и лишил всех средств к существованию, а теперь не хотел даже снабдить продовольствием, а именно из тех денег, которые оставались у него от 200000 золотых гульденов после выплаты жалования его конным наёмникам, хотя он вполне мог бы это осуществить; но он отослал их герцогу. В то время как флорентийцы таким образом пребывали в обозлении и притеснении от этого раздора, беда пришла за бедой, и за позором последовала опасность, как мы ещё расскажем; сперва же Пистойя против тех 4000 золотых гульденов, которые она принесла, стоила флорентийцам более 100000 золотых гульденов, к убытку и бесчестью коммуны Флоренции, а также её сеньора, герцога.
Когда Каструччо узнал об этом раздоре и получил сверх того сведения, что Пистойя снабжена продовольствием только на два месяца, то он, воодушевлённый страстным желанием снова захватить город и отомстить мессеру Филиппо и флорентийцам за позор, который, как ему казалось, нанесла ему потеря Пистойи, направил, как предусмотрительный и отважный властитель, своё войско числом в 1000 всадников и большого количества пехоты для осады города. Это произошло 13 мая 1328 года, в то время как он сам оставался в Пизе, чтобы позаботиться об оснащении и снабжении этого войска. Также послал он втайне и пизанцев с их кароччо, большинство впрочем совершенно против их воли, и наконец прибыл сам со всем своим остальным войском в лагерь осаждающих. Здесь увидел он себя во главе 1700 всадников и бесчисленной пехоты. Город был полностью окружён его людьми, которые соорудили многочисленные укрепления, так что никто не мог ни войти в город, ни покинуть его, потому что он сделал дороги непроходимыми, прорыл рвы и построил укрепления и частоколы с восхитительным умением, чтобы никто не мог уйти из Пистойи, и флорентийцы не могли ни помешать ему, ни атаковать извне с какой-либо стороны его людей.
Начав, как было рассказано, осаду Пистойи, Каструччо предпринимал частые атаки на город, с таранами, стенобитными машинами и деревянными осадными башнями; также в разных местах засыпал он городской ров; однако ему удалось добиться немногого или скорее вообще ничего, потому что город имел очень мощные стены, снабжённые многочисленными башенками и сторожевыми башнями и защищённые двойным рвом; это были укрепления, которые в своё время возведены тут по приказу самого Каструччо. Кроме того внутри находился флорентийский гарнизон из 300 конных и 1000 пеших воинов, отборное войско для охраны и защиты – не считая гвельфов из числа горожан –, которое часто совершало вылазки, нападало на лагерь противника и наносило врагам чувствительные потери. Также и флорентийское войско, стоявшее в Прато, снова и снова нападало на осаждающих, однако немногого могло достичь по причине того, что Каструччо очень сильно укрепил свой лагерь.
Тем временем флорентийцы разрушили башню и стены, все дома и укрепления крепости Санта Мария а Монте, разбив и растащив их кайлами, затем развели огонь и сожгли её дотла, 15 июня этого года, так как у них не было средств оборонять такое множество крепостей, а также из-за споров, которые имели у них место с людьми герцога по поводу охраны крепостей, а также и в надежде, что Каструччо отойдёт от Пистойи или по крайней мере вынужден будет ослабить своё войско, если поспешит на помощь Санта Мария а Монте. Однако тот, как целеустремлённый и отважный герой не двинулся с места от Пистойи, вместо этого проводил осаду только с ещё большим рвением.
Когда флорентийцы поняли, что Пистойя испытывает недостаток в продовольствии, и оно не может быть доставлено туда без сильного войска и без сражения с Каструччо, собрали они всех своих союзников. От легата Ломбардии, находившегося в Болонье они получили 500 всадников, которым должны были заплатить 10000 золотых гульденов, и от болонцев 400 всадников; далее от коммуны Сиены 200 всадников, к тому же пеших сиенских стрелков, и от Вольтерры (Volterra), Сан Джиминьяно (Gimignano), Колле (Colle), Прато, гвельфского графа Гуиди (Guidi) и других союзников в целом около 300 всадников; наконец от мессера Филиппо де Санджинето, герцогского командующего, 800 всадников, в то время как он должен был выставить 1000. Из-за этой недостачи коммуна Флоренции наняла ещё 460, которые выступили под штандартом Флоренции и которыми командовали мессер Гиан ди Бовилла (Gian di Bovilla) из Франции и мессер Верджу ди Ланди (Vergiu di Landi) из Пьяченцы. Когда собралась эта конница, то оказалось её около 2600 всадников, очень солидное и хорошее войско, большей частью французы; с ними была и очень сильная пехота.
После того, как войско на площади Санта Кроче приняло от кардинала-легата церковное знамя и крест, командующий выступил во вторник, 13 июля, со своей частью войск на Прато; на следующий день и на второй день после этого двинулась из Флоренции и остальная конница, сопровождаемая пехотой. В понедельник, 19 июля, всё флорентийское войско выступило из Прато и разбило лагерь по ту сторону моста Аглиана (Agliana)[651]; на следующий день оно заняло позицию у Капаннелле (Capannelle)[652], в непосредственной близости от Каструччо. Однако оба войска сохраняли перемирие, так как Каструччо пообещал и заверил, что выйдет, чтобы принять сражение. На протяжении целого дня флорентийское войско стояло в боевом порядке в поле, готовое к сражению; но Каструччо, видя такое многочисленное, отличное и жаждущее битвы воинство, а также зная, что обладает меньшим количеством конницы, не желал ставить дело в зависимость от случайного исхода одного сражения. Напротив, он с большой предусмотрительностью и тщательнейшим образом лично занимался сооружением вокруг своего войска, в особенности в том месте, где, как он предвидел, флорентийцы займут позицию, засек из поваленных деревьев, а также рвов и частоколов. Когда флорентийцы таким образом осознали тщетность своих ожиданий, так как Каструччо сражения не принимал, они, распустив свой боевой порядок, двинулись правее и стали лагерем у моста Бурра, в то время как если бы они направились левее, к Омброне, то Каструччо был бы вынужден принять сражение; иначе флорентийцы освободили бы Пистойю от осады, заняв позицию между нею и Серравале, откуда войску Каструччо подвозилось продовольствие. Однако кого Господь хочет погубить, того он лишает разума.
Так избрали флорентийцы наименее полезное и сгрудились на холме Ригальта (Rigalta), где особенности местности были на стороне войска Каструччо, и где сверх того последний соорудил большинство своих укреплений и засадил в них для обороны бесчисленное множество пехоты. Там стояли они восемь дней, в течение которых обе враждующие стороны часто заводили мелкие сражения; однако флорентийцы лишь незначительно продвинулись вперёд, так как то, что они завоёвывали днём, ночью у них вновь людьми Каструччо отбиралось и укреплялось засеками. Также немалой помехой предприятию было то обстоятельство, что мессер Филиппо, герцогский командующий, занемог, сверх того он плохо ладил с маршалом, командовавшим конницей церкви и болонцами, из них постоянно один пытался перейти дорогу другому. К тому же многие наёмники церкви были немцами, и они многократно по договоренности ходили в войско Каструччо, так что возникли подозрения, что Каструччо подкупил некоторых немецких командиров церковной милиции. В силу этих причин, а также потому, что легат в Болонье желал получить обратно свои войска для предприятий в Романье, было во Флоренции почтено за наилучшее отозвать войско и отправиться в поход на Пизу, оставив, впрочем, в Прато людей с запасами продовольствия, чтобы, если Каструччо снимет осаду с Пистойи, отсюда снабдить город продовольствием.
Таким образом, лагерь был оставлен; 28 июня флорентийцы выступили, в боевом построении и под звуки барабанов, вызывая Каструччо принять сражение; после того, как он его вновь не принял, они отступили к Прато; одна значительная часть войска поскакала по дороге Сигны в нижнюю долину Арно, делая вид, как будто целью её является перейти Гвишиану и двинуться на Лукку, и часть их действительно перешла реку; маршал церкви же с сильной конницей и пехотой направился на Пизу и взял и сжёг Пондетеру (Pondetera). Затем после жестокого сражения завладел он каналом Арно, в ходе чего он многих перебил или взял в плен. Таким же образом была взята и Кашиана (Casciana), и они дошли далее до Сан Савино (San Savino) и приблизились к пригороду Марка города Пизы, захватив множество пленных и большую добычу, а именно в силу того, что пизанцы позабыли о всякой осторожности; напротив, их заставали пирующими за накрытыми столами, и нигде не было ни конных, ни пеших для защиты, потому что все они находились с войском под Пистойей, так что можно было доехать до самых ворот Пизы, не встретив никакого сопротивления. Однако Каструччо не позволил и этому походу флорентийцев против Лукки или Пизы отвлечь себя от осады Пистойи, так как он заметил, что там уже явственно ощущался недостаток продовольствия. Осаждённые же, которыми руководил мессер Симоне делла Тоза (Simone della Tosa), увидев, что флорентийцы отступают, так и не освободив их от осады, сильно обозлились на них, а поскольку и продовольствие у них закончилось, они вступили в переговоры с Каструччо, чтобы передать ему город при условии, что всякому разрешено будет безо всякой для себя угрозы выйти из города, взяв с собой всё, что он сможет увезти, а тому, кто захочет остаться гражданином Пистойи, разрешено будет в ней остаться. Так и было решено, и утром 3 августа 1328, в среду, Пистойя была передана в руки Каструччо. И читатель, вероятно, представляет себе, какое бесчестье и позор, какие потери и затраты доставило это предприятие флорентийцам; почти невероятным может показаться, что Каструччо с примерно 1600 всадниками удалось поддерживать осаду, а флорентийцы, которые имели в их собственном войске и в Пистойе в целом 3000 или более всадников, отличных воинов, а также огромные массы пехоты, не смогли вытеснить его с занятой позиции. Но то, что предрешено Господом, не могут изменить никакая человеческая сила или разумение!]
Когда Каструччо благодаря своему уму, доблести и усердию, как мы уже говорили, завоевал Пистойю, он снабдил ее людьми и провиантом, впустил туда гибеллинов и, возвращаясь в Лукку, устроил себе славный триумф, на манер императора. Это было время его наивысшего могущества и влияния; во всем ему сопутствовала удача, так что за последние триста лет в хрониках не найдешь такого итальянского государя или тирана, который мог бы сравниться с ним. Каструччо стал властелином Пизы, Лукки, Пистойи, Луниджаны, значительной части Генуэзской Ривьеры на востоке и более трехсот укрепленных замков. Но по воле Божьей, равно заставляющей отдавать дань природе великих и малых, богатых и бедных, из-за чрезмерного напряжения при осаде Пистойи Каструччо, который в полном вооружении, на коне или пешком проверял все караулы и бастионы своего войска, строившего укрепления и завалы, и собственноручно брался иной раз за работу, чтобы в полуденный зной все следовали его примеру, заболел сильной лихорадкой. От этой болезни умерли многие воины Каструччо после выступления из Пистойи, и в том числе, среди прочих известных людей, мессер Галеаццо Висконти из Милана, находившийся на службе у Каструччо. Он занемог в замке Пеша и вскоре бесславно скончался, оставаясь отлученным от церкви. До того как Баварец лишил его власти, он был великим государем и тираном, правителем Милана и семи соседних городов: Павии, Лоди, Кремоны, Комо, Бергамо, Новары и Верчелли. Скончался же он простым солдатом на хлебах у Каструччо. Отсюда следует, что суд Божий рано или поздно настигнет каждого. Еще перед болезнью, когда Каструччо узнал, что Баварец возвращается из Рима, он устрашился, как бы тот не отнял у него власть, как у Галеаццо Миланского, за то, что он, оставаясь в Тоскане, сорвал поход на королевство и завладел Пизой вопреки воле и указаниям Баварца[653]. Поэтому Каструччо стал тайно заигрывать с флорентийцами, но Богу было угодно поразить его недугом, так что он оставил эти помыслы и написал завещание. Герцогом Лукки он назначил своего старшего сына Арриго и наказал ему после своей смерти не предаваться трауру, а без промедления идти с конницей в Пизу, навести в ней порядок и установить свою власть. Засим в субботу 3 сентября 1328 года он простился с жизнью. Каструччо был ладно скроен, высокого роста, довольно привлекательной наружности, крепок, худощав, белокож, даже бледен, имел прямые светлые волосы и весьма красивое лицо. Умер он сорока семи лет от роду. Чувствуя приближение смерти, он сказал ближайшим друзьям: "Вижу, что я умираю, скоро все пойдет вверх дном на ваших глазах", что в переводе с луккского на более понятный диалект означает: "Вы увидите переворот". Как вы убедитесь ниже, его пророчество сбылось. Впоследствии мы узнали от его близких родственников, что он исповедался и благочестиво подвергся соборованию, однако проявил упорство в своем заблуждении, то есть не признал своего проступка перед Богом и Святой Церковью, утверждая, что действовал по справедливости в интересах империи и своей коммуны. Известие о том, что он скончался, держали в тайне до 10 сентября, пока его сын Арриго не навел порядок в Лукке и в Пизе с помощью кавалерии, вступая в бой с пизанским народом повсюду, где встречал его сопротивление. Потом все его люди вернулись в Лукку и одевшись в черное, устроили траурную церемонию, во время которой десять коней, покрытых шелковыми попонами, везли десять знамен. На двух был изображен герб империи, на двух — герб герцогства, на двух — герб самого Каструччо, на одном — герб пизанской коммуны, а также гербы Лукки, Пистойи и Луни. Похоронен он был 14 сентября с большими почестями в Лукке во францисканском монастыре Святого Франциска. Тиран Каструччо был человеком великих помыслов и доблести, мудрым и проницательным, заботливым и усердным, отважным воином, предусмотрительным полководцем. Во всех делах ему везло, окружающие трепетали перед ним, он совершил много прекрасных и славных деяний и был бичом своих сограждан, флорентийцев, пизанцев, пистойцев и всех тосканцев на протяжении пятнадцати лет, что он правил Луккой. По своей жестокости он погубил и замучил множество людей, имел короткую память на полученные в нужде благодеяния, стремился к приобретению новых сторонников и друзей, сильно чванился своей властью и считал себя государем Флоренции и королем Тосканы. Флорентийцы сильно обрадовались и вздохнули с облегчением после его смерти, в которую едва могли поверить. По случаю его кончины надобно упомянуть о происшедшем с автором этого труда. Пребывая в великом огорчении из-за неимоверных гонений, воздвигнутых Каструччо на нашу коммуну, мы пожаловались на них в письме к магистру Дионисию из Борго Сан Сеполькро, нашему другу, благочестивому монаху ордена августинцев, учителю философии и богословия в Париже, и просили его сообщить, когда наступит конец нашим несчастьям. Он ответил мне кратким письмом со следующими словами: "Я вижу смерть Каструччо; в конце войны после великих затрат, трудов и унижений для вашей коммуны вы овладеете Луккой с помощью человека, имеющего красно-черный герб, но пользоваться ею будете недолго". Письмо из Парижа прибыло в те дни, когда Каструччо одержал победу в Пистойе, поэтому мы вторично отписали магистру, что Каструччо достиг небывалых высот и власти, и тот немедленно ответил мне: "Подтверждаю сказанное тебе в предыдущем письме, и если Господь не переменил своего приговора и хода светил, то по мне Каструччо умрет и будет погребен". Получив это письмо, я показал его своим друзьям в коллегии приоров, потому что Каструччо за несколько дней до того скончался и суждение магистра Дионисия оказалось во всем пророческим. Оставим теперь на некоторое время события в Тоскане и сделаем отступление о том, что происходило в других странах и о поступках Баварца, оставшегося в Риме, а потом вернемся к повествованию о Флоренции.
В том же 1328 году папа Иоанн и его кардиналы, находившиеся в прованском городе Авиньоне, где был их двор, канонизировали святого Пьетро ди Мурроне, бывшего папу Целестина V, о котором мы рассказывали в свое время подробно, описывая события 1294 года[654]. Ради спасения своей души он отрекся от папства и вернулся на покаяние в обитель Мурроне. При жизни и после смерти Целестина Господь сотворил ради него много чудес в области Абруцци. Праздник святого был приурочен к 18 мая, а тело его из замка Фумоне в Кампанье с благоговением перенесли в Аквилу.
Когда в начале июня деньги от Авиньонского двора, предназначенные для оплаты войск, которые церковь содержала под командованием своего легата в Ломбардии, в размере 60 000 золотых гульденов в сопровождении 150 конников прибыли в Италию и перевозились через область Павии по эту сторону По, ополчение города Павии, принадлежавшего к возмутившимся против церкви, получив сообщение о прибытии денег, устроило на пути их засаду, и, после того как часть эскорта уже проехала мимо, они обрушились на оставшуюся часть, рассеяли её и таким образом захватили часть денег, 30 000 золотых гульденов, не считая захваченных ими пленных, вьючных животных, лошадей и оружия.
1 августа этого года жители Пармы, с согласия их сеньора, Росси, вывели город Парму из-под власти церкви и прогнали воинов и должностных лиц легата, обвиняя церковь в том, что она их слишком угнетала. И это на самом деле было правдой, хотя с другой стороны люди Пармы в целом не очень были преданы церкви, и при различных обстоятельствах показали себя как плохие гвельфы и ненадёжные сторонники церкви. Таким же образом на следующий день отпал от церкви и Реджио и заключил с мессером Кане, сеньором Вероны, и Каструччо союз, к немалому гневу флорентийцев и других гвельфов Тосканы.
Тем временем Баварец пребывал в Риме в больших денежных затрудениях, потому что сицилийский король Фридрих, люди Савоны, изгнанные генуэзцы и другие гибеллины Италии, со своими контингентами и деньгами, которые они обещали предоставить в нужный момент, оставили его на произвол судьбы; и его войско, вследствие нужды уже терзаемое разногласиями, пользовалось среди римлян дурной репутацией. Так как к тому же теперь и войска короля Роберта уже хозяйничали в Кампании и в Терра ди Рома, то Баварец разсудил, что не может оставаться далее в Риме, не подвергая опасности себя и своих людей. Поэтому он выслал своего маршала с 800 всадниками вперёд себя на Витербо, после чего выступил и сам, вместе со своим антипапой и его кардиналами 4 августа 1328 года и шестого числа того же месяца прибыл в Витербо. Римляне же в день его ухода открыто показали, какую питали к нему привязанность, понося его самого, его войско и антипапу, называя их еретиками и отлучёнными и выкрикивая: «Долой, долой их, да здравствует святая церковь!» Они даже переранили многих уходящих камнями и убили отдельных солдат и преследовали уходящих, издеваясь и высмеивая их самым неблагодарным образом, так что Баварец впал в большой страх и с бесчестьем спасся оттуда едва ли не бегством.
В ночь же после того дня, в который он покинул Рим, туда вступил Бертольдо Орсини (Bertoldo Orsini), непот кардинала-легата, со своими воинами, а на следующее утро мессер Стефано Колонна (Stefano Colonna); оба они были сделаны сенаторами римского народа. 8 августа появились кардинал-легат и мессер Наполеоне Орсини (Napoleone Orsini) с сопровождающими их, и были встречены с великими празднествами и почётом. Они вернули Святой город Рим под власть святой церкви и начали многочисленные расследования против уже проклятого Баварца и лже-папы и приказали сжечь все изданные ими распоряжения и привилегии на площади Капитолия. Даже римские дети отправились на кладбища, где захоронены были тела павших немцев и других, которые были приверженцами Баварца, вытащили их из могил, протащили по Риму и сбросили в Тибр. Эти события принесли по справедливому приговору божьему Баварцу, его антипапе и их сторонникам большое поругание и презрение, и стали знаками их грядущих падения и заката. Как следствие их ухода бежали также из Рима со своими людьми Скиарра Колонна (Sciarra Colonna) и Якопо Савелли (Jacopo Savelli), которые были инициаторами передачи города под власть Баварца; их дворцы и другие принадлежавшие им строения были снесены толпой, а сами они прокляты. Наконец, 18 августа, в Рим вступил мессер Гульельмо д’Эболи с 800 всадниками короля Роберта и сильной пехотой, и был принят с чрезвычайными изъявлениями почёта, так что теперь положение в городе было уже окончательно стабилизировано и он был полностью возвращён к подчинению святой церкви и королю Роберту.
Прибыв в Витербо со своим войском, которое кроме итальянцев включало также более 2500 немецких всадников, Баварец опустошил область Орвието, захватил там множество замков и деревень и в остальном причинил большой ущерб. 10 августа он обложил крепость Больсену, которую непрерывно приказал штурмовать; а остановился он здесь потому, что у него была договоренность с Орвието, согласно которой город должен был быть передан в его руки. [14 августа] А именно, накануне августовского дня Святой Марии, который является главным праздником для жителей Орвието, когда все горожане были бы на мессе, предатели внутри городских стен передали бы ему ворота, выходящие на дорогу из Баньореджио (Bagnoregio). И уже маршал с 1000 всадников был в пути; но по промыслу нашей Госпожи[655] этот заговор и предательство были открыты в самый момент его прибытия, а сами предатели были схвачены и казнены. На следующий день, увидев крушение своего плана, Баварец оставил Больсену и вернулся в Витербо, откуда он выступил 17 августа вместе со своим антипапой, его кардиналами и всем войском.
Он двинулся на Тоди, невзирая на соглашение с его жителями, заплатившими ему 4000 золотых гульденов с условием, что он не вступит в их город. Он однако вошёл в Тоди, наложил на жителей его налог в 10000 золотых гульденов и прогнал гвельфов, в то время как антипапа по недостатку средств отобрал у церкви Санта Фортуната все драгоценности и священный инвентарь, включая серебряные алтарные светильники, очень высокой стоимости. Из Тоди Баварец послал графа фон Оттинген[656] с 500 всадниками в качестве графа Романьи, который, усиленный гибеллинами Романьи, с огнём и мечом прошёл до самых ворот Имолы. В другом направлении он отправил своего маршала с 1000 конных на Фолиньо (Foligno), что надеялся захватить посредством предательства. Но этому Божьим промыслом не суждено было состояться, так что маршал снова вернулся в Тоди, пройдя через герцогство[657] с разрушениями, огнём и грабежами.
В то время как Баварец находился в Тоди и оттуда подвергал столь большим опустошениям всё герцогство, гибеллины, изгнанные из Флоренции, жители Ареццо и другие тосканцы, преданные империи, неоднократно требовали от него, чтобы он выступил в поход на Ареццо, дабы оттуда напасть на Флоренцию, одновременно побудив Каструччо, который тогда ещё был жив и полон воодушевления в результате своей победы над флорентийцами под Пистойей, двинуться со своим войском через равнину на Прато, Убальдини (Ubaldini) же вместе с воинством графа фон Оттингена и гибеллинами Романьи привести к возмущению Мугелло (Mugello)[658], и таким образом окружить флорентийцев со всех сторон. Баварцу доказывали, что он, победив Флоренцию (что никак не являлось для него невозможным), станет хозяином Тусции и Ломбардии, и тогда легко сможет завоевать Апулию и одолеть короля Роберта. Баварец был отнюдь не против, он уже обдумал это дело и распорядился о приготовлениях к походу на Ареццо. Флорентийцы пребывали в великом страхе и замешательстве, ещё и оттого, что было как раз время жатвы, и повсюду царила дороговизна, поэтому если бы Баварец действительно явился к ним и план гибеллинов претворился бы в жизнь, у флорентийцев возникли бы серьёзные затруднения со снабжением их города; потому у них вызывало серьёзную озабоченность видеть себя окружёнными с многих сторон столь значительными вражескими силами. Однако они ни поддались отчаянию, ни повели себя трусливо и жалко, ибо им было известно, что погибнет тот, кто ищет защиты в трусости, и что некоторые трудности могут быть преодолены уже даже малой долей осмотрительности и энергии. Так собрали флорентийцы своё мужество и взялись с большой осмотрительностью и мудрым разумением за укрепление и снабжение продовольствием и всем необходимым для обороны и ведения боевых действий крепостей долины Арно, а именно Монте Варки (Monte Varchi), Кастелло Сан Джованни (Castello San Giovanni), Кастельфранко (Castelfranco) и Л’Анкиза (L’Ancisa). В каждый из этих замков были посланы двое командующих из числа знатных граждан, один из знати, второй из пополан, с отрядом всадников и значительным числом добрых лучников. Так же позаботились они о Прато, Сигне, Артимино и всех замках нижней долины Арно и сверх того распорядились собрать со всей округи всё имевшееся продовольствие и сено и перевезти в город и укреплённые, обнесённые стенами места, чтобы враги не смогли найти там никакой пищи ни для себя, ни для своих животных. Также призвали они всех своих союзников и день и ночь выставляли посты по всему городу, у ворот, на башнях и стенах, и укрепили город во всех местах, которые ещё были плохо защищены. Как люди отважные были они таким образом готовы претерпеть какие угодно лишения, чтобы с Божьей помощью защитить свой город.
Также приняли они решение послать к королю Роберту и герцогу, что они и сделали, а именно просили они, чтобы герцог отложил все дела и лично поспешил со своим войском на защиту города Флоренции; на случай же если же он не появится, коммуна приняла решение те 200000 золотых гульденов, которые она по договору должна была выплатить герцогу, выплатить лишь в размере, необходимом для оплаты всадников, которых держал командующий мессер Филиппо ди Санджинето, что должно было составить самое большее 110000 золотых гульденов за год; остаток коммуна намеревалась истратить на расходы, связанные с войной. Эта просьба пришлась королю и герцогу очень некстати; хотя они и видели, в каком трудном положении оказались флорентийцы, однако не собирались ставить на карту в борьбе против Баварца саму персону герцога, вместо того они решили послать мессера Бетрамоне дель Бальцо (Betramone del Balzo) с 400 всадниками за счёт флорентийцев, для умиротворения последних. Эта помощь пришла впрочем слишком поздно; но Господь, чьё милосердие в бедствиях и несчастьях нашей коммуны никогда не проявлялось столь очевидно, как в то время, освободил нас промыслом своим в кратчайший срок от свирепого тирана Каструччо, который, как мы сообщали, умер, и ниспослал проклятому Баварцу также иные различные неожиданности и случайности, о которых мы ещё вспомним, в результате чего Господь нас не только спас, но и привёл к победе, процветанию и счастью.
14 августа этого года Луиджи Гонзага (Luigi Gonzaga) из Мантуи, по договоренности с мессером Кане, сеньором Вероны и при поддержке его всадников, тайно прибыл в Мантую и, предав мессера Пассарино, проскакал галопом по городу с кличем: «Да здравствует народ, долой мессера Пассарино с его налогами!» Когда они в таком яром ожесточении достигли рынка, они наткнулись там на того самого мессера Пассарино, который, совершенно захваченный врасплох и безоружный выехал галопом навстречу упомянутым всадникам, чтобы узнать, что означает весь этот шум. Луиджи Гонзага однако немедля раскроил ему голову ударом меча, так что Пассарино сразу замертво свалился наземь; после чего Гонзага схватил сына и внука мессера Пассарино и по приказу его этот сын, который был весьма злобным и коварным человеком, был зарублен сыном мессера Франческо делла Мирандула (Francesco della Mirandula), чей отец был предательски и беззаконно убит мессером Пассарино. Затем он сделал себя сеньором города. Так проявил себя приговор Божий согласно словам его Святого Евангелия: «Я убью врага моего через врага моего», ведь один тиран был повергнут другим.
Этот мессер Пассарино происходил из мантуанской семьи Бонаккользи (Bonaccolsi)[659]; предки его были гвельфами; он же, чтобы стать сеньором и тираном, перешёл на сторону гибеллинов и изгнал своих родственников и всех влиятельных граждан Мантуи. Он был небольшого роста, но весьма хитёр и осмотрителен, и к тому же очень богат; долгое время был он сеньором Мантуи, равно как и Модены; он также был тем, кто в году 1325 разбил болонцев, однако с тех пор, как в этой победе он достиг вершины своего владычества, по промыслу Божьему престиж его падал изо дня в день.
В упомянутом месяце августе этого года жители города Фермо захватили при помощи предательства в Марке крепость Сан Эльпидио, на которую они внезапно напали и полностью разграбили; также изгнали они при большом кровопролитии гвельфов, и место это почти полностью было уничтожено.
Не подвергшись в результате прибытия Баварца ни апатии, ни робости, флорентийцы послали в августе на помощь сиенцам 500 всадников под командой мессера Теста Торнаквинчи (Testa Tornaquinci), чтобы защитить их от угрозы со стороны Каструччо, который направил 600 всадников в Маремму (Maremma), пытаясь отвлечь сиенцев от осады крепости Монтемасси. Всадники Каструччо уже захватили, ограбили и сожгли замок Паванико (Pavanico), и без сомнения сиенцы не были бы в состоянии противостоять им, если бы им не пришёл на помощь флорентийский отряд, после чего люди Каструччо вскорости отступили, сиенцы же захватили крепость путём переговоров, так что она 27 августа, получив гарантии безопасности, сдалась флорентийцам.
В месяце августе года 1328 прибыл на помощь Баварцу, так называемому императору, дон Петер, который велел именовать себя королём Пьеро (Piero), сын Фридриха, властителя Сицилии, на 84 кораблях, частью галерах, частью транспортных, наряду с тремя военными кораблями и множеством мелких лодок, которые набраны были частью из Сицилии, частью от изгнанных генуэзцев, живших в Савоне, с 600 рыцарями, а именно каталонцами, сицилийцами и латинцами. И хотя они ввиду ранее заключённых договоренностей и данных обещаний прибыли для его поддержки слишком поздно, они высаживались в различных местах Апулии, сперва в Калабрии, в Ишии (Ischia) и наконец выше Гаеты (Gaeta), просто следуя вдоль берега и, не встречая никакого сопротивления, нападали на города короля Роберта и причиняли им всяческий ущерб. В области Рима взяли они Астуру (Astura) и вошли в устье Тибра, так как они думали, что Баварец находится в Риме; не обнаружив же его там, они опустошили область Орбетелло (Orbetello) и достигли Корнето (Corneto), где узнали, что Баварец пребывает в Тоди. Тогда они направили к нему посланцев и просили его выступить к побережью, чтобы обсудить с ним дальнейшее.
Узнав об этом, Баварец оставил свой план похода против Флоренции через дорогу на Ареццо, покинул 31 августа Тоди вместе со своим антипапой, всем своим двором и войском и двинулся в Витербо, где оставил антипапу, императрицу и большую часть своей армии, в то время как сам направился с 800 всадниками в Корнето к дону Петеру. Там властители сошли на берег и несколько дней вели переговоры при больших разногласиях и обвинениях, что флот не прибыл в оговоренное время. Также Баварец требовал денег, обещанных по договору. Со своей стороны дон Петер и его советники требовали, чтобы Баварец напал на земли короля Роберта, куда направится и Петер морским путём со своим флотом и доставит ему обещанную сумму, составлявшую 20000 унций золота. Среди этих разногласий они узнали из дошедших до них известий и от посланцев из Пизы о том, как Каструччо захватил город и изгнал посаженное там Баварцем правительство; с другой стороны ни Баварец полагал себя в состоянии, ни войско его было готово к походу на Апулию, так как было известно, что перевалы заняты и кругом царит большой недостаток продовольствия.
Потому Баварец принял решение, с императрицей и всей армией двинуться сухим путём на Пизу, куда должен был морем последовать и флот. Так и произошло, и 10 сентября он покинул Корнето. Однако по пути, в Монтальто (Montalto)[660] умер вероломный еретик, главный искуситель Баварца, магистер Марсилиус из Падуи. 15 сентября император и его войско вместе прибыли в Гроссето (Grosseto); тут высадился и дон Петер, который по дороге взял и опустошил Таламоне (Talamone)[661], и осадил город вместе с Баварцем по просьбам изгнанных генуэзцев и графов Санта Фьоре (Santa Fiore), чтобы отнять у флорентийцев, сиенцев и прочих тосканцев, использовавших этот путь в обход Пизы, порт для вывоза их товаров. Осада продолжалась четыре дня; они усиленно обстреливали город при помощи лучников, бывших на кораблях, и многократно поднимались на стены, но каждый раз бывали отбиты и потеряли более 400 убитыми из своих лучших людей. Всё же ввиду их численного превосходства и таких мощных атак город держался с большим трудом. Однако в этот момент Баварцу прибыли известия и посланцы от сочувствовавших императору пизанцев, что Каструччо, сеньор Лукки, мёртв, а его сыновья со своими войсками захватили город, так что упомянутые пизанцы просят императора с Божьей помощью поспешить на Пизу, если он не хочет подвергнуться опасности, что она будет передана флорентийцам.
По этой причине 18 сентября Баварец выступил от Корнето и поспешил как можно было быстрее к Пизе, куда он прибыл 21 числа и был встречен пизанцами с большой радостью, так как они избегли таким образом власти сыновей Каструччо и лукканцев, в то время как сами сыновья Каструччо при известии о его прибытии покинули Пизу и вернулись в Лукку. Тогда Баварец обустроил управление Пизы, подчинив её своей власти; своим губернатором избрал он аретинца Тарлатино Тарлати, которого он посвятил в рыцари и отметил должностью гонфалоньера народа. Пизанцы остались этим очень довольны, так как в сравнении с тиранической властью Каструччо и его сыновей мнили себя обретшими свою былую свободу.
28 сентября, после многих переговоров с Баварцем и союзными гибеллинами, дон Петер Сицилийский покинул со своим флотом Пизу, так же и генуэзские изгнанники. Но дона Петера поджидало несчастье: приближаясь уже со своим флотом к острову Сицилии, он был захвачен врасплох штормом, весь флот его был рассеян и отброшен к берегам Терра ди Рома и Мареммы, так что он подвергся опасности быть разбитым в щепы. Пятнадцать его галер были поглощены морем вместе со всеми их экипажами, многие другие раскололись на части. Сам дон Петер, подвергаясь большим опасностям, всего с четырьмя галерами достиг Мессины; то же, что осталось от прочего флота, в последующие дни достигло различных гаваней Сицилии, недосчитавшись однако большого количества людей и военного снаряжения, так что в целом сицилийцы понесли значительные потери.
Дела города Падуи находились тогда в расстройстве, его сила, влияние и численность населения сократились в весьма значительной степени, и он утратил большую часть своих владений вследствие вражды между партиями своих влиятельных граждан и бурями войны с мессером Кане делла Скала, сеньором Вероны. В конце концов, в году 1328, представители падуанского дома Каррара (Carrara), после того как они изгнали множество своих сограждан и уничтожили собственную партию гвельфов, чтобы самим стать хозяевами города и осуществлять над ним тираническую власть, вынуждены были, поскольку иначе уже не могли отстоять свои позиции в городе, заключить договорённость с мессером Кане, породнились с ним, и 9 сентября года 1328 передали ему сеньорию над Падуей, что уже давно было целью его устремлений. И 10 числа он с большой пышностью вступил в город. Оказавшись в Падуе, он упорядочил и устроил весьма справедливым и подобающим образом пришедшие в расстройство дела города, никому не мстя; также он позволил тем, кто пожелает вернуться в свой город под его власть, возвратиться. [...]
В то время как Баварец пребывал в Пизе, пизанцы укрепляли его в подозрениях, что сыновья Каструччо и их отец к бесчестью короны вели переговоры с флорентийцами, что частью действительно являлось чистейшей правдой. Из-за этого Баварец испытывал по отношению к ним большое негодование, также и вследствие их попытки захватить Пизу и их отказа впустить его войско в Лукку. Прослышав об этом, в Пизу явилась вдова Каструччо, чтобы смягчить его гнев к своим сыновьям, преподнесла ему подарки стоимостью 10000 золотых гульденов, частью деньгами, частью сокровищами и лошадьми в роскошной упряжи, и принесла со стороны себя и своих сыновей изъявления полной ему покорности. И так Баварец, посоветовавшись с пизанцами и некоторыми из лукканцев, отправился 5 октября в Лукку, где был принят с большими почестями. Однако те граждане, которые не желали, чтобы власть осталась за сыновьями Каструччо, будоражили город до тех пор, пока дело не пришло к открытому восстанию, которое стало поводом к тому, что город захватили немцы, после чего Баварец подчинил его своей власти и оставил как сеньорию одному из своих баронов, которого называли «Поркаро» (Porcaro), что у нас означает нечто вроде бургграф[662], но мы его просто называли Поркаро. Далее Баварец наложил на город и на область Лукки выплату 150 000 золотых гульденов, которые должны были быть уплачены в течение одного года, за что он, впрочем, пообещал впредь избавить город от каких-либо поборов. Он также выпустил из тюрьмы мессера Раймондо ди Кардона (Raimondo di Cardona), бывшего флорентийского военачальника, вместе с его сыном, за выкуп в 4000 золотых гульденов, после чего, принеся ему клятву верности, они поступили с сотней всадников на его службу. Это произошло по просьбам короля Арагона. 15 октября он вернулся в Пизу и обложил пизанцев налогом в 100000 золотых гульденов. Эти требования вызвали в Пизе, как и в Лукке, сильную подавленность и большое негодование среди граждан, которые, вследствие дурного положения их дел и истощения их ресурсов в ходе войны, чувствовали себя обременяемыми сверх всякой меры.
В это же время Поркаро, которого Баварец оставил в Лукке, породнился с сыновьями Каструччо и снова допустил их к управлению сеньорией Лукки и её области; похоже, он собирался управлять сеньорией вместе с ними. Вследствие этого некоторые пизанцы и лукканцы заподозрили их в измене, и, озабоченный действиями Поркаро и принимая во внимание дела в Лукке и позицию нижнегерманских немцев, которые отделились от своего властителя и направились в Черрульо (Cerruglio), о чём мы вскоре расскажем ниже, Баварец почувствовал себя вынужденным 8 ноября возвратиться в Лукку, где он отнял сеньорию у Поркаро, после чего последний в озлоблении направился в Ломбардию, и далее в Германию; сыновей же Каструччо он лишил всякого права на герцогское звание и отправил их вместе с их матерью в изгнание в Понтремоли (Pontremoli). Пизанцы однако осудили с одобрения императора сыновей Каструччо и их защитника Ниери Саджина (Nieri Saggina), а также всех флорентийских изгнанников и всех тех, кто стоял на их стороне во враждебных действиях против населения Пизы и их города, и наказали их, либо персонально, либо имущественно.]
В это время среди немцев из Нижней Германии, которые пришли с Баварцем, началось брожение — после того как они поссорились с ним в Чистелене Кампанской, о чем мы уже упоминали[663]. Находясь в Пизе и не получая от Баварца своего жалованья и вознаграждения, они затеяли заговор против него, к которому примкнули около восьмисот всадников из самых лучших в его войске, а также другие дворяне, по бедности оставшиеся без лошадей. 29 октября этого года они покинули Пизу и помышляли поднять мятеж и занять Лукку, чтобы стать ее хозяевами, а это удалось бы им, если бы Баварец спешно не предупредил через своих гонцов, чтобы их не впускали в город. Тогда они остановились в предместьях Лукки, ограбили их вчистую и отправились в Вальдиньеволе. Не имея возможности войти в защищенные стенами крепости, они обосновались в Черрульо, что в горах Вивинайи и Монтекьяро. Эту местность укрепил Каструччо во время войны с флорентийцами, и теперь они еще сильнее защитили его, чтобы сделать своей резиденцией и собирать дань и продовольствие с соседних земель. После этого они попытались договориться с флорентийцами, к которым приехали их предводители герцог Кепеник из Саксонского дома и мессер Арнольд из (...). Но эти переговоры были безуспешными, потому что немцы тогда хотели слишком больших льгот и много денег, а флорентийцы не могли им доверять, ибо знали об их сношениях с Баварцем, с которым они собирались помириться, чтобы получить свое жалованье, и отчасти добились своего — не столько убеждением, сколько угрозой сойтись с флорентийцами. Во время этих переговоров между ними и Баварцем он отправил к ним представлять свои интересы мессера Марко Висконти из Милана, который пообещал им от имени Баварца некоторую сумму за то, что они уйдут оттуда в Ломбардию. Но по прошествии условленного срока деньги не поступили и тогда немцы задержали у себя мессера Марко в качестве заложника обещанных шестидесяти тысяч золотых флоринов. Говорили, что Баварец нарочно послал его туда, зная, что его не отпустят, чтобы избавиться от мессера Марко, потому что не доверял ему после того, как отнял власть в Милане у его брата, мессера Галеаццо. С этим отрядом из Черрульо связаны большие перемены, которые произошли впоследствии в Лукке, о чем мы скажем ниже.
В день Всех Святых года 1328[664] во Флоренцию прибыл мессер Бетрамоне дель Бальцо (Betramone del Balzo) с 500 рыцарями, которых направили король Роберт и его сын, герцог Апулии, на службу флорентийцам за их счёт, для помощи в борьбе с Баварцем. Это было сделано, чтобы по меньшей мере хоть как-то удовлетворить требования флорентийцев, которые хотели, чтобы герцог, согласно принятым обязательствам, явился собственной персоной и защищал город Флоренцию как было оговорено в соглашениях, за те 200000 золотых гульденов, которые от неё получал. Флорентийцы однако были так же удовлетворены прибытием этого конного войска, как если бы герцог явился лично, так как они уже тяготились его правлением и надеялись использовать его отсутствие во Флоренции как повод за этот год вовсе не выплачивать ему упомянутую сумму; однако, как мы сейчас увидим, этот вопрос совсем скоро был разрешён иным путём.]
9 ноября этого года по Божьему произволению в Неаполе покинул этот мир мессер Карл, сын короля Роберта, герцог Калабрии и синьор флорентийцев. Он скончался от лихорадки, которой заболел во время птицеловной забавы в Гуальдо. Его смерть вызвала великую скорбь в Неаполе и во всем королевстве, похоронен он был с королевскими почестями 14 ноября в монастыре святой Клары в Неаполе. 2 декабря во Флоренции, в церкви францисканцев, отслужили панихиду с большим пожертвованием на свечу в его поминовение от коммуны, гвельфской партии и всех цехов. На отпевании присутствовали должностные лица, капитан герцога и все достойные граждане Флоренции (как мужчины, так и женщины), так что их едва вместила площадь Санта Кроче, не говоря о церкви. У герцога не осталось наследников мужского пола, но только две дочери, одна родилась при жизни, другой герцогиня в момент его кончины была беременна. Этим было вызвано великое прискорбие всего королевства и его отца, короля Роберта, у которого не оставалось других сыновей. Герцог Карл был довольно хорошо скроен, скорее полон, но не очень крупного сложения, волосы имел обычно взлохмаченные, изящную наружность, красивое круглое лицо, густую черную бороду. Однако он не обладал такими высокими достоинствами, как можно было ожидать, и не отличался глубокой мудростью. Он был предан утонченным забавам и женщинам, предпочитал праздность ратным трудам, хотя отец, король Роберт, опасался его баловать, ибо он был единственным наследником. Карл был праведен, благочестив и любил справедливость. После его смерти флорентийцы, принадлежавшие к гвельфам, сокрушались о нем из любви к своей партии, но вообще горожане получили облегчение расходов на выплаты герцогу и вернулись к свободе, ибо им уже приелось правление апулийцев, чиновников и наместников Карла, которые только тем и занимались, что следили за поступлением коммунальных средств и урезали права и вольности граждан, присваивая все себе. Так не могло продолжаться долго, и, если бы герцог не умер, флорентийцы восстали бы и свергли его власть.
13 декабря Баварец, который велел именовать себя императором, созвал большое собрание, на которое явились все его бароны, а также выдающиеся пизанцы, как миряне, так и лица духовного звания, принадлежавшие его партии. На этом собрании брат Михаил из Чезены (Cesena), бывший магистром ордена миноритов, выступил с проповедью против папы Иоанна, которого он в числе других сочинённых пунктов и с приведением множества доказательств обвинил в том, что он еретик и недостоин звания папы, после чего Баварец как император огласил приговор о смещении папы Иоанна. Однако одновременно с этим, тоже в месяце декабре, во время кватембера[665], упомянутый папа Иоанн устроил и предал огласке в Авиньоне в консистории со своими кардиналами и высокопоставленным духовенством своего двора процесс против Баварца, где выдвинул против него тяжелейшие обвинения и осудил его как еретика и преследователя святой церкви и её верующих, сместил его и лишил по приговору суда всякого звания, поста и власти и передал его за его еретическое неистовство всем инквизиторам, которые обязаны были выступить против него и всех тех, кто оказал ему помощь, проявил к нему расположение или предоставил утешение.
3 января 1328[666] антипапа, с семью созданными им кардиналами, вступил в Пизу как это сделал бы истинный папа, и был встречен императором и его войском, как и пизанцами, с большими празднованиями и почестями, в ходе чего и белое духовенство, и монахи Пизы, как и миряне наряду с императором вышли ему навстречу большой процессией, на конях и пешими, хоть очевидцы и говорили об этом как о чём-то недостойном и сделанном по принуждению, а благожелательные и разумные люди Пизы были этим неприятно потрясены, так как им казалось неправильным поддерживать такое святотатство. 8 января антипапа проповедовал в Пизе и раздавал, сколько мог, отпущения вины и наказания всем, кто готов был отречься от папы Иоанна, признать антипапу истиным папой и покаяться в своих грехах в течение восьми дней; также подтвердил он приговор, который обнародовал Баварец после проповеди брата Михаила, и о котором мы упоминали.
В то время как Баварец со всем своим войском пребывал в Пизе, мессер Бетрамоне дель Бальцо, командующий вспомогательным отрядом короля Роберта, стоявший со своими людьми и с флорентийским войском, в целом 1000 всадников и многочисленной пехотой, в Сан Минато (San Minato), совершил 10 января поход во владения Пизы, через долину Эры до Понсакко (Ponsacco)[667], захватил большую добычу людьми и скотом и выжег всё на своём пути. Два дня и одну ночь находились они в походе, войско же Баварца не покидало Пизу, чтобы оказать помощь её владениям, так как Баварец объявил пизанцам, что если они хотят, чтобы его люди выступили против врага, они должны заплатить им. Это вызвало множество упрёков и было истолковано тосканскими воинами как трусость. 21 февраля мессер Бетрамоне со своими людьми и флорентийским отрядом повторил свой поход во владения Пизы, и вновь захватил большую добычу, потеряв однако некоторых своих пеших воинов, которые из жадности к добыче слишком далеко углубились во вражеские земли, после чего на обратном пути около 150 из них было перебито или взято в плен.
Около середины января Уголино ди Тано Убальдини (Ugolino di Tano degli Ubaldini) в сообщничестве с разными подчинёнными ему людьми создал во Флоренции предательский заговор. А именно намеревались они тайно ввести 200 человек своей пехоты во Флоренцию и расположить их в пригородах Огниссанти (Ognissanti) и Сан Паоло (San Paolo). После этого в условленную заранее ночь они должны были в разных точках Флоренции, в кварталах Пьеро Шераджио (Piero Scheraggio) и Ольтрарно (Oltrarno), поджечь девять домов, снятых ими и обложенных хворостом, чтобы когда начнётся тушение пожара, названных пехотинцев, которыми, как было задумано, будет руководить испытанный и закалённый воин, Джованни дель Сега (Giovanni del Sega), собрать вместе с прочими сторонниками заговорщиков и гибеллинами на лугу Огниссанти, дабы с криками «Да здравствует император!» перекрыть улицы и взломать ворота Порта дель Прато и Порта делла Мулина. Из Пистойи же должны были поспешить туда, оповещённые сигнальным огнём, в эту ночь 1000 всадников из войска Баварца и 1000 пехотинцев, которых тоже намеревались посадить на лошадей, под командой уже названного Уголино и других флорентийских изгнанников, ворваться в город через Порта дель Прато и штурмовать его. Наконец одновременно должен был в ту же ночь выступить из Пизы маршал Баварца с многочисленным воинством и также поспешить к Флоренции.
Но промыслом Божьим заговор был выдан несколькими сотоварищами Джованни дель Сега, и Господь освободил город Флоренцию от столь великой опасности. Впрочем многие граждане вообще оспаривали возможность осуществления этого заговора, потому что в городе не было влиятельных людей, которые присоединились бы к этому предательскому предприятию. Между тем это не соответствовало действительности; ведь хотя во Флоренции и находилось бесчисленное множество отрядов всадников и пехотинцев для защиты города, и сам он был велик и во многих местах обладал укреплениями и всеми возможными оборонительными средствами; но всё же, если бы дело действительно дошло до исполнения, то могла возникнуть немалая опасность, ввиду того что переворот произошёл бы ночью и совершенно неожиданно, так что граждане оказались бы в немалом замешательстве и испытывали бы недоверие друг к другу из опасения, что масштабы заговора намного более значительны, чем это имело место на самом деле. Ровно столько можно высказать за и против; как бы то ни было, этот Джованни был провезён на телеге через весь город, после чего его подвергли пытке раскалёнными щипцами, которыми ему вырывали из спины куски плоти, и в конце концов вздёрнут, а трое других, замешанных в организации заговора и присоединившихся к нему, были вздёрнуты на лугу Огниссанти; Уголино ди Тано же с многими приспешниками был осуждён как предатель. Напротив, те, кто сообщили о заговоре, получили 2000 золотых гульденов от коммуны наряду с правом постоянно носить для защиты своей персоны любое оружие обороны или нападения. Многие граждане и не граждане впрочем утверждали, что упомянутые организация заговора и переговоры всё же имели место, но совету Баварца показалось невозможным, не подвергаясь значительной опасности, занять и действительно захватить город, в связи с чем они и отказались от этого предприятия; Уголино Убальдини же и его товарищи оправдывались перед множеством своих друзей и родственников во Флоренции, утверждая свою невиновность.
23 января 1328[668] антипапа, по просьбе Баварца и мессера Аццоне Висконти (Azzone Visconti) из Милана, возвёл мессера Джованино, сына мессера Маттео Висконти (Matteo Visconti), в сан своего кардинала и послал его как своего легата в Ломбардию. Сам же Баварец утвердил за мессером Аццоне Висконти сеньорию над Миланом, за что ему мессер Аццоне пообещал к установленным срокам выплатить 125000 золотых гульденов для удовлетворения требований его немецких рыцарей в Черрульо. Поэтому Баварец назначил мессера Марко Висконти (Marco Visconti) их командующим и послал его в Милан. Мессер Аццоне отправился тогда в сопровождении одного из знатных людей Баварца, который звался Поркаро, и некоторых всадников из Черрульо в Ломбардию и прибыл в Милан, где выдал Поркаро 25000 золотых гульденов, с которыми тот поехал в Германию, даже не подумав отчитаться за них перед Баварцем или всадниками из Черрульо. Когда об этом стало известно в Лукке, Баварец стал сетовать на то, что Поркаро и мессер Аццоне обманули его. Всадники же из Черрульо удержали при себе своего командующего мессера Марко Висконти как пленника в залог жалования, обещанного им мессером Аццоне.
Среди таких интриг и блужданий жили в Лукке и Пизе антипапа и тот, кто велел именовать себя императором. В эти же дни города Вольтерра и Джиминьяно заключили тайное перемирие с Баварцем и пизанцами, чтобы они больше не шли на них войной. Это немало раздосадовало флорентийцев, которые тут же направили посланцев, обрушивших на эти города поток обвинений.
2 февраля года 1328[669] папский военачальник, находившийся на территории церковного государства с войском города Орвието, по соглашению с некоторыми гражданами Витербо, похвалявшимися, что смогут обеспечить ему проход в город, вступил в него через одни из ворот, а именно с 300 всадниками и 700 пешими, и они захватили город вплоть до самого рынка. Но вследствие дурного командования начали они рассеиваться по городу для грабежей, так как полагали, что уже являются его хозяевами. Однако с противной стороны сеньоры и многие граждане Витербо уже начали оказывать сопротивление и перекрывать улицы, после чего они напали на тех, кто остался в районе рынка и взяли над ними верх. Так вторгнувшиеся были побеждены и отброшены из города и потеряли убитыми и пленными более чем 100 всадников и 200 пехотинцев. […]]
4 февраля этого года[670], когда римским сенатором был мессер Гульельмо д'Эболи, барон короля Роберта[671], имевший в распоряжении триста рыцарей для охраны города, из-за великого вздорожания припасов, происшедшего по всей Италии, и отсутствия подвоза продовольствия из владений короля Роберта восстал римский народ и с криками "Смерть сенатору!" бросился штурмовать Капитолий. Мессер Гульельмо со своими людьми не смог устоять; он сдался и с великим позором и убытком сложил свою власть; римляне же избрали сенаторами мессера Стефано делла Колонна и мессера Пончелло Орсини, которые наделили народ на площади хлебом из своих запасов и из запасов других влиятельных римлян и успокоили его.
В 1328 году во Флоренции началось великое подорожание хлеба и продовольствия продлившееся до 330 года; стоимость четверика[672] хлеба, составлявшая после сбора урожая восемнадцать сольди, в этом году была двадцать восемь, а потом за несколько дней выросла до тридцати сольди; на будущий 329 год она увеличивалась с каждым днем, так что на Пасху достигла сорока двух сольди и перед новым урожаем во многих местах контадо четверик зерна стоил золотой флорин[673]. Хлеб невозможно было купить, и если богатые люди могли достать его за деньги, то беднота испытывала великие тяготы и нужду. Так было не только во Флоренции, но по всей Тоскане и на большей части Италии; из Перуджи, Сиены, Лукки, Пистойи и других городов Тосканы были изгнаны все, живущие подаянием, ибо стали чрезмерно обременительными. Во Флорентийской коммуне, благодаря ее предусмотрительности и благоразумию, до этого не дошло, но, соблюдая завет божественного милосердия, она давала пропитание большей части нищенствующих в Тоскане, закупив продовольствия на большую сумму денег. Хлеб подвозился из Сицилии по морю через Таламоне в Маремме, а затем по суше с великими затратами и риском во Флоренцию; также его закупали в Романье и в контадо Ареццо, и, несмотря на дороговизну, четверик зерна стоил на рынке не больше половины флорина золотом, хотя и смешанный на четверть с ячменем. При всем том народ был так озлоблен, что в Орто Сан Микеле уполномоченные находились под охраной вооруженных чиновников коммуны, с топором и плахой вершивших суд и расправу и отрубавших провинившимся руки и ноги. За два года флорентийская коммуна истратила на пропитание народа более шестидесяти тысяч золотых флоринов; но это не помогало, и в конце концов власти решили не продавать хлеб на площади, а печь за счет коммуны во всех пекарнях, так что каждое утро в трех-четырех лавках каждой сестьеры продавались хлебцы из смешанной муки весом по шесть унций[674] и стоимостью четыре данари. Это средство помогло усмирить негодование народа и бедняков, ибо никто не был лишен хлеба насущного, зарабатывая восемь-двенадцать данари в день, хотя нельзя было скопить денег на целый четверик. Автор вместе с другими был в то тяжелое время уполномоченным коммуны, хотя и не был достоин этой должности, и с Божьей помощью мы нашли этот выход и такой способ, благодаря которому народная злоба улеглась и нуждающиеся были удовлетворены без споров и беспорядков в городе и в народе. Итак, я истинно свидетельствую, что столь много милостыни для бедных не было собрано благочестивыми и зажиточными горожанами нигде, кроме как во Флоренции в эти трудные голодные годы, поэтому я с уверенностью полагаю, что за это милосердие и заботу о бедных людях Бог сохранил и будет хранить впредь наш город от великих бедствий. Мы так долго распространялись на этот счет ради наставления наших сограждан, которым в случае такого же опасного подорожания хлеба будет легче оказать народу богоугодную и богобоязненную помощь и избежать волнений и бунта. Заметим, что наша Италия и в особенности наш город, Флоренция, всегда будут страдать от голода, пока планета Сатурн перемещается от оконечности созвездия Рака до чрева Льва, ибо считается, что они влияют на урожай. Впрочем, мы не можем признать это непреложным, потому что Бог возвышает ничтожное и низводит высокое по своему произволу, а равно вознаграждая святых угодников и карая за грехи. С точки же зрения природных законов Сатурн, как утверждают поэты и астрологи, — бог работников, а еще вернее, что он воздействует на земледелие и плодородие; и вот когда он находится в противодействующих и враждебных себе домах и созвездиях, каковы Рак и Лев, свойства Сатурна худо влияют на плодородие почвы, ибо он по натуре бесплоден, как бесплодно и созвездие Льва, отсюда неурожаи и дороговизна вместо изобилия и избытка. Это показал опыт прошедшего, и разумеющему этот предмет достаточно знать, что так было и в наше время, так повторяется и каждые тридцать лет, а иногда и по квадрантам[675], в зависимости от благоприятного или вредного расположения планет.
19 февраля 1328[676] антипапа Баварца, чья резиденция находилась в городе Пизе, организовал при открытом собрании и обсуждении, на котором присутствовал и Баварец со всей своей знатью и часть лучших граждан Пизы, судебные процессы и вынес приговор об отлучении от церкви против папы Иоанна, короля Роберта и коммуны Флоренции, а также всех их приверженцев, выдвинув против них фальшивые пункты обвинения. При этом произошло явное, всеми увиденное чудо, а именно, что когда все уже собрались, разразился ужасный град, которого давно уже не бывало в Пизе, сопровождаемый дождём и ураганным ветром. И поскольку многим пизанцам и без того казалось нецелесообразным появляться на этом собрании, а в силу непогоды и вовсе их собралось слишком мало, то Баварец послал своего маршала верхом с вооружёнными воинами и пехотинцами в город, чтобы принудить лучших из горожан явиться; и всё равно, несмотря на эти насильственные действия, пришли лишь немногие. Случилось также и так, что, блуждая по улицам города, маршал простудился. Он приказал, чтобы избавиться от недуга, устроить себе вечером ванну и велел наполнить её брантвайном. Однако когда он принимал эту ванну, брантвайн вспыхнул, и внезапно маршал оказался охваченным в ванне пламенем и так нашёл свою смерть, без того чтобы некто иной причинил ему вред. Этот несчастный случай был истолкован как ясный знак Божий, предвещавший беду Баварцу и антипапе, чьи недостойные процессы были неугодны Богу.
После этого, 23 февраля, Баварец объявил пизанцам, что покидает Тоскану, потому что неотложные обстоятельства призывают его в Ломбардию, новость, которая, вследствие тягот, которым пизанцы подвергались от Баварца, была встречена ими с большой радостью.
8 марта этого года[677] гибеллины Марки, под командованием сицилийского графа Кьерамонте (Chieramonte) и усиленные людьми Баварца, вторглись в пригороды Ези, при помощи и поддержке жителей этого города, с которыми они достигли соглашения. В Ези правил как глава и сеньор Тано, крупный вождь гвельфов, который во всей Марке, которую он давно насильственно подчинил своей власти, вызывал страх и был ненавидим, прежде всего своими согражданами. Когда пригороды были захвачены, началась осада и штурм замка на скале, где находился Тано со своей семьёй; и поскольку Тано непредусмотрительно не подготовился к возможной осаде, он не смог оказать сопротивления и сдался, после чего три дня спустя граф Кьерамонте приказал отрубить ему голову, как врагу и мятежнику. Исповедуясь перед этим, он, как рассказывают, сам добровольно признал свою вину; хоть и не признав выдвинутых против него обвинений, так как он скорее считал заслугой, служа святой Церкви, возмутиться против императора, он однако признал, что в своё время, будучи избранным военачальником флорентийцев и готовясь отправиться во Флоренцию, он по просьбе некоторых знатных флорентийцев, обратившихся к нему из-за внутренних раздоров, выразил свою готовность нарушить наше общественное спокойствие, создать новую партию и в качестве тирана преследовать людей нашего города Флоренции. Этого довольно, мог ли он в действительности совершить это или нет, так или иначе в свой смертный час он покаялся в этом, как в истине, так что милостью Божьей наш город был, посредством козней наших врагов, избавлен от враждебного нам тирана.
Сеньоры Пьетрамала (Pietramala) во владениях Ареццо получили от Баварца титул властителей Ареццо и Китта ди Кастелло (Citta di Castello), которые уже принадлежали им, а также области Борго Сан Сеполькро[678], которая им ещё не подчинялась. Так как они теперь намеревались привести жителей Борго под свою власть, те же, как гвельфы, так и гибеллины, стали сопротивляться этому, желая оставаться свободными, это подало повод упомянутым Тарлати, сеньорам Пьетрамалы, с войском аретинцев и их союзников осадить город Борго Сан Сеполькро, окружённый и защищённый мощными стенами и глубокими рвами. В этой осаде они провели как минимум восемь месяцев, не вступив при этом ни в одно сражение. Есть сведения, что жители Борго направили тем временем посланцев к флорентийцам, чтобы сдаться им безо всяких условий, если те готовы освободить их от осады и защищать от аретинцев; однако флорентийцы решили не вступать в это предприятие, ввиду продолжающегося пребывания Баварца в Пизе, а также в силу того что Борго располагается весьма далеко и вне пределов их области, и невозможно было бы снабжать его провиантом. Когда жители Борго увидели себя таким образом оставленными на произвол судьбы своими друзьями, гвельфами Тосканы, к тому же многие из их самых видных граждан в ходе различных военных предприятий были взяты аретинцами в плен, они наконец сдались около конца марта аретинцам на определённых условиях, а именно, что власть над городом осталась за вышеназванными аретинскими сеньорами Пьетрамала.]
16 марта этого года[679] Баварец выступил из Пизы в Лукку, где разгорелась распря между сторонниками рода Поджинги среди пополанов и грандов и приверженцами семейства Интерминелли и сыновей Каструччо. Обе партии построили баррикады, и так завязалась битва против тиранов, то есть сыновей Каструччо или других Интерминелли. На третий день как приехал Баварец, он приказал своему маршалу навести с помощью кавалерии порядок. В ходе сражения начался пожар, в котором сгорела большая часть домов Поджинги, кварталы Сан Микеле и Филунго до района Бретто, лучшие и самые богатые в городе. Домам и имуществу был нанесен огромный ущерб. В конце концов Поджинги и многие из их сторонников были изгнаны из города, а Баварец установил новые порядки и ни одной из сторон не отдал предпочтения. Его наместником в Лукке стал Франческо Кастракани дельи Интерминелли — за двадцать две тысячи золотых флоринов, частью наличными, частью обещанных. Сыновей Каструччо Баварец отстранил от власти, потому что они, хотя и были родственниками мессера Франческо, ненавидели друг друга и соперничали из-за единоличной власти. Совершив эти преобразования, Баварец 3 апреля 1329 года вернулся в Пизу.
В эти дни в Пистойю вторглись сыновья мессера Филиппо Тедичи с помощью сыновей Каструччо, их свойственников и Серцари Саджины, называвшего себя синьором Альтопашо. Их приверженцы вместе с пешими и конными отрядами своих друзей немцев беспрепятственно прошли по городу с криками: "Да здравствуют молодые герцоги!" (то есть сыновья Каструччо). Они уже праздновали победу, когда семьи Панчатики, Мули, Гвальфредуччи и Верджеллези, старинные гибеллины и враги рода Тедичи, собрав своих союзников и при поддержке наместника Баварца, вооружились и вкупе с народом и своими друзьями из горожан сами вышли на улицы с возгласами: "Да здравствует император!". Тедичи, синьор Альтопашо и их приспешники были разбиты и изгнаны из города, потеряв множество убитых и пленных.
В это время в названном месяце папскому легату, остановившемуся в Болонье, по договоренности должно было быть предоставлено право вступить в город Реджио. Соответственно этому маршал легата с 800 всадниками и многочисленной пехотой отправился туда и достиг уже пригородов, однако он пришёл слишком поздно, когда уже возник предательский заговор. Так подверглись они нападению тех, кто организовал предательство, и были разбиты, церковное войско понесло позорные потери и вынуждено было вернуться в Болонью. А 27 марта подчинились легату в Болонье Форли и Равенна, в соответствии с особым мирным договором.
11 апреля 1329 Людовик Баварский, который велел именовать себя императором, покинул Пизу, чтобы направиться в Ломбардию, потому что Висконти, владевшие сеньорией над Миланом, уклонились от повиновения ему, как из-за упомянутых событий с Марко Висконти, так и вследствие того, что Баварец очевидно намеревался уничтожить могущество сыновей Каструччо, принадлежавших к одной партии с Висконти. Покидая Тоскану, Баварец обнадёжил своих сторонников в Пизе, Лукке и остальной Тоскане, что возвратится в кратчайший срок, хотя пизанцы уже считали, что пришло время ему убираться, по причине невыносимых тягот, которые они принуждены были по его милости сносить, к малой чести для него самого и большому ущербу для пизанцев и лукканцев. Он оставил однако в Пизе как своего представителя мессера Тарлатино из Ареццо с 600 немецкими рыцарями и в Лукке Франческо Кастракане Интерминелли (Francesco Castracane Interminelli) с 400.
Придя в Ломбардию, Баварец созвал всех тиранов и крупную знать страны на собрание в Маркарию (Marcaria)[680], куда и явилась большая их часть, а именно Кане делла Скала, сеньор Мантуи, а также сеньоры Комо и Кремоны; не явились лишь Висконти из Милана.
И в результате заседания, которое длилось со Страстной Пятницы до 26 апреля[681], было принято решение с названными ломбардцами напасть на Милан, потому что мессер Висконти и его родичи не собирались ни подчиняться, ни уступать власть над Миланом. Также по всей вероятности Баварец знал о том, что они ведут мирные переговоры с папой и церковью. Посему Баварец направился в Кремону, чтобы подготовить нападение. Вскоре после этого, в мае, он, поддерживаемый Ломбардской лигой, с 2000 всадников выступил против Милана и занял позицию у Монцы (Monza). Здесь и в графстве Милан он оставался долгое время, в течение которого опустошал страну; однако в области Милана ему не удалось завоевать ни одного города. Лишь городом Павия он смог овладеть в конце июня договорным путём на определённых условиях; затем однако он направился в Кремону, по причине событий, о которых мы ещё упомянем, произошедших не к выгоде легата и церкви в Парме, Реджио и Модене.]
В том же году[682] через четыре дня после отъезда Баварца из Пизы[683], то есть 15 апреля, из Черрульо в Вальдиньеволе выступили взбунтовавшиеся против него немцы, о которых мы упоминали; их отряд насчитывал около шестисот всадников, все людей суровых и опытных в ратном деле. Они договорились кое с кем из флорентийцев, прежде всего с мессером Пино делла Тоза, с епископом флорентийским и другими посвященными в тайну гражданами, которые, когда Баварец был еще в Пизе, от имени коммуны пообещали им хорошо заплатить; также они сговорились с немцами, до этого состоявшими на службе у Каструччо и охранявшими замок Агоста в Лукке, а затем избрали командиром мессера Марко Висконти из Милана, которого держали заложником до уплаты жалованья. Отправившись ночной порой из Вальдиньеволе, они пришли в Лукку и, как было условлено, отряд впустили в замок Агосту, а затем немедля послали за сыном Каструччо Арриго и за его братьями, высланными Баварцем в их замок Монтеджори. По их прибытии и въезде в луккский замок намечалось занять город. Жители Лукки, боясь, что из-за Франческо Интерминелли, наместника Баварца в городе, его предадут грабежу и пожару, сдались и в воскресенье вручили власть над остальной территорией мессеру Марко и его соратникам из Черрульо. Те навели страх на всю округу и как люди свирепые и алчные, живущие насилием, грабили и убивали всех, кто не подчинялся их распоряжениям. 6 мая они подожгли и разграбили Камайоре, жители которого пытались протестовать: четыреста человек убили, а город опустошили и сожгли, потом совершили набег на окрестности Пеши. Пока Лукка подвергалась этим превратностям, мессер Марко и его спутники отправили во Флоренцию братьев-августинцев с поручением потребовать обещанных флорентийцами денег и с предложением очистить замок и сдать Флоренции власть в Лукке. За это коммуна должна была уплатить солдатам их жалованье, что составляло примерно восемьдесят тысяч золотых флоринов, и простить сыновей Каструччо, признав их равноправными гражданами Лукки, хотя и не правителями. На этот счет во Флоренции много судили и рядили, и поскольку благие начинания всегда губит зависть, в городе нашлось немало противников этой затеи — то ли потому, что не настало еще время для его процветания, то ли из добрых побуждений. Главным из возражавших был мессер Симоне делла Тоза, родственник мессера Пино, придерживавшийся враждебной ему партии, а за ним следовали другие гранды и пополаны, весьма убедительно и красноречиво доказывавшие, как опасно доверяться нашим заклятым врагам мессеру Марко и немцам и как постыдно было бы для флорентийской коммуны простить сыновьям Каструччо столь тяжкие обиды, нанесенные их отцом. Так благотворные для коммуны переговоры о приобретении власти над Луккой из-за зависти граждан пошли прахом и восторжествовало ошибочное мнение, повлекшее за собой великие протори и убытки для нашего города, о чем мы в свое время расскажем.
Из-за упомянутого переворота в Лукке вожди гибеллинов, стоявшие у власти в Пистойе, то есть, как мы уже говорили, Панчатики, Мули, Гвальфредуччи и Верджеллези, возымели большие подозрения относительно сыновей Каструччо и их сторонников по причине их родственных связей с мессером Филиппо Тедичи, партия которого была в исконной вражде с этими вождями. Сознавая, что над ними нависла великая опасность и что им не удержать власти в городе без союза с флорентийцами, они стали искать пути к заключению мирного договора с флорентийской коммуной; главной пружиной этих переговоров стал мессер Паццино де'Пацци, родственник Панчатики с гвельфской стороны, а с прочими представителями этой семьи вошли в сношения через их приверженцев, стоявших у власти в Пистойе. Соглашение было вскоре достигнуто, поскольку оно давало выгоду как флорентийцам, так и жителям Пистойи; договор был заключен 24 мая 1329 года следующим образом: Пистойя возвращала Флоренции Монтемурло, заплатив его гарнизону тысячу двести золотых флоринов, а также передавала навсегда Карминьяно, Артимино, Витолино и другие города по горному склону, занятые и находившиеся в руках флорентийцев; было также принято обязательство к определенному сроку вернуть в Пистойю всех гвельфов, кроме Тедичи, и ввести гвельфов в правительство, а также заключить союз со всеми друзьями флорентийской коммуны и расторгнуть связи с ее врагами. В залог жители Пистойи поручили флорентийцам охрану крепости Тициана; они открыли город гвельфам раньше установленного времени и пожелали иметь флорентийский гарнизон для охраны Пистойи: вооруженный отряд во главе с капитаном народа Флоренции, каковые туда и прибыли. Для упрочения мира флорентийцы поручили синдику мессеру Якопо Строцци посвятить в рыцари коммуны двоих из Панчатики, одного из Мули и одного Гвальфредуччи и выдать им две тысячи золотых флоринов; кроме того, они учредили в Пистойе тридцать шесть конных служб на свой счет. Пистойские гибеллины приказали уничтожить все штандарты с орлами, а также значки Баварца, Каструччо и гибеллинской партии и велели украсить свои знамена золотыми раковинами и изображением святого Якова[684]. По случаю мира в Пистойе был устроен большой праздник с турниром и другими играми; во Флоренции в день Вознесения тоже были проведены пышно обставленные состязания на площади Санта Кроче; все три дня держали стол накрытым на шесть рыцарей; состоялись все виды турнирных боев с победителями и побежденными; было нанесено много отличных ударов и много рыцарей повергнуто на землю в присутствии заполнявших балконы прекрасных дам и множества достойных людей.
В конце мая упомянутого года папский кардинал-легат, имевший резиденцию в Болонье, приказал силами более чем 2000 всадников и многочисленной пехоты напасть на города Парма и Реджио, потому что они восстали против церкви и не хотели подчиняться легату. После чего 25 июня, вследствие так называемого мирного договора, заключённого с папой в курии, Парма и Реджио покорились и легат послал туда своих ректоров и должностных лиц с немногочисленным сопровождением, так что реальная власть и решающее влияние остались в обоих городах за их сеньорами. Когда это было достигнуто, церковное войско обратилось 5 июля на Модену, вследствие чего тамошние жители по примеру Пармы и Реджио таким же образом подчинились легату.]
В июне этого года пизанцы, зная, что Баварец в ближайшее время не вернется из Ломбардии в Тоскану, и тяготясь его властью, а также под влиянием событий в Лукке сговорились с графом Фацио младшим изгнать наместника Баварца, мессера Тарлатино из аретинского рода Пьетрамала и его чиновников. Они пригласили из Лукки мессера Марко Висконти с немецкими рыцарями из Черрульо, врагами Баварца, в субботу вечером ударили в набат, вооружили народ и рыцарей мессера Марко и собрались у дома графа Фацио. Мост у Спины был отрезан, новый мост подожжен, а старый — за домом графа — укреплен и перегорожен, чтобы отряды Баварца, располагавшиеся в Пизе, не могли по приказу наместника пройти в квартал Кинцика и напасть на народ и силы графа. Утром в воскресенье 18 июня горожан стало столько, что они хотели перейти старый мост и атаковать дворец наместника, но он посчитал свои силы недостаточными и удалился из Пизы со всеми присными. Его дворец был целиком разграблен, и когда волнение улеглось, власть в городе передали своему подеста, а большую часть людей Баварца выслали.
После переворота, совершившегося в Пизе, как было описано в предыдущей главе, ее жители и граф Фацио щедро вознаградили мессера Марко Висконти за его услугу. Он же не пожелал вернуться в Лукку, где у него были счеты с рыцарями из Черрульо из-за невыплаченного Баварцем жалованья, а обратился с письмом к флорентийской коммуне, чтобы ему по пути в Ломбардию разрешили заехать во Флоренцию для переговоров с приорами и правителями города о возможном приобретении Лукки. Безопасность была ему обещана и 30 июня этого года[685] мессер Марко въехал в город со свитой из тридцати всадников; флорентийцы оказали ему благосклонный и достойный прием; и он, пока жил во Флоренции, содержал на свой счет открытый стол для благородных и достойных людей и во дворце приоров в присутствии городских властей, епископов Флоренции, Фьезоле и Сполето (флорентийца родом), инквизитора и папских легатов, в то время здесь находившихся, изъявил послушание Святой Церкви, обещал воззвать к милосердию легата Ломбардии, а затем папы, и всегда быть сыном и защитником Святой Церкви. Во Флоренции он договорился с рыцарями из Черрульо, занимавшими луккский замок, о передаче его и всего города флорентийской коммуне за восемьдесят тысяч золотых флоринов, для чего их главные командиры и предводители прибыли во Флоренцию, предлагая оставить из своей среды заложников до выполнения обещания. Горожане долго обсуждали этот вопрос и большинство склонялось к соглашению, в особенности нейтральная часть граждан и сторонники мессера Пино делла Тоза, который, как мы упоминали, и затеял переговоры о принятии Лукки от мессера Марко и рыцарей из Черрульо. Другая партия, возглавляемая мессером Симоне делла Тоза, родственником мессера Пино, то ли из зависти, то ли потому, что договор был подготовлен не ими и они не ожидали от него больших почестей и выгод для себя, выступала против, выдвигая всевозможные опасения и сомнения: что деньги могли быть истрачены впустую, а доступ флорентийцам к замку будет закрыт. Итак, из-за малого усердия наших двоедушных сограждан в делах республики, договор не был заключен, а мессер Марко, получив в дар от коммуны тысячу золотых флоринов в возмещение его расходов, оставил Флоренцию 29 июля. Он отправился в Милан, где был встречен с почетом горожанами, проявившими к нему большое расположение, которого не знали ни кто-либо из его братьев, ни его племянник мессер Аццо Висконти, правитель Милана. Такой успех мессера Марко вызвал зависть и подозрения, как бы он, воспользовавшись соглашениями, заключенными во Флоренции с гвельфами, не отнял власть у мессера Аццо, ибо он мог снова войти в милость к папе и стать властителем Милана, только нужно было выждать подходящее для этого время. И вот 4 сентября этого года мессер Аццо устроил большой пир, на который были приглашены мессер Марко, мессер Лукино и мессер Джованнино Висконти, его дядья, а также многие другие Висконти и достойные миланцы. Когда после окончания пиршества мессер Марко и прочие добрые люди отправились домой, мессер Аццо вызвал его обратно во дворец, якобы для тайной беседы с ним и с братьями. Безоружный и беспечный, тот вернулся к ним, и, когда они вместе вошли в комнату, где братоубийцы, подобно Каину, устроили засаду, их вооруженные пособники набросились на мессера Марко, захватили его невредимым и удавили, так что он задохнулся, а тело сбросили из дворцового окна на землю. Бесславная смерть мессера Марко взбудоражила весь Милан, но страх сковал языки. Мессер Марко был превосходным рыцарем и незаурядным человеком, гордым и отважным, смелым воином, как никто в Ломбардии отчаянным в бою. Он не страдал от избытка благоразумия, но, будь он жив, заставил бы Ломбардию и Милан говорить о себе.
Когда теперь, в начале июля, пизанцы услышали о переговорах, которые вёл мессер Марко Висконти с флорентийцами и немецкими всадниками из Черрульо, захватившими Лукку, их объял страх, что если флорентийцы завладеют Луккой, которую они привели бы в лагерь гвельфов, то ещё больше усилятся и станут ещё более близкими их соседями, чем прежде. Поэтому они вмешались в переговоры, пытаясь побудить упомянутых немцев уступить им Лукку за 60000 золотых гульденов. Когда такого рода соглашение было заключено, они выплатили на руки 13000 золотых гульденов, которые они потеряли вследствие своей поспешности, не взяв за них ни заложников, ни поручительств. Произошло это по причине различных переворотов и перемен, происходивших тогда в Лукке.
Когда флорентийцы узнали об этом деле, они пришли в немалое негодование и велели мессеру Бетрамоне дель Бальцо, командующему войском короля Роберта, который наряду с отрядами наёмников на службе флорентийцев стоял в Сан Миниато (San Miniato) с более чем 1000 всадников и многими пехотинцами, выступить на Пизу. Они дошли до пизанского пригорода Марка и до внешних ворот, не встретив никакого сопротивления, опустошая и сжигая, и захватили значительное количество пленников, скота и оружия. Затем они пересекли долину Эра, грабя и испепеляя всё на своём пути. Также взяли они штурмом и разрушили крепости Пратильоне (Pratiglione) и Кампорена (Camporena); последнюю, впрочем, пизанцам удалось удержать за собой. Восставшие против власти Баварца и вообще находившиеся в трудном положении, а ныне ещё и подвергшиеся нашествию флорентийцев, пизанцы стали искать мира с последними, на что и те согласились, чтобы свободнее вести войну против Лукки.
Так 12 августа этого года в Монтополи (Montopoli)[686] был в присутствии синдиков и послов с обеих сторон заключён мир, на основе и условиях прежнего мира, а также на том условии, что пизанцы будут считать Баварца и всех противников флорентийцев своими врагами. В сентябре того же года некоторые пизанские гибеллины, которым мир с флорентийцами был не по душе, попытались в согласии с лукканцами составить предательский заговор, но он был раскрыт, некоторые предатели были схвачены и убиты, многие другие сожжены.]
4 июля этого года мессер Кане делла Скала из Вероны выступил со всеми силами против города Тревизо. У него было две тысячи рыцарей и множество пеших. В Тревизо правила коммуна, но дела вершил тамошний адвокат[687]. Осада длилась пятнадцать дней, затем город сдался на условиях сохранения жизни и имущества горожан, в меру состоятельности каждого. 18-го числа мессер Кане со своим войском вошел в город с большой торжественностью и триумфом, так что исполнилось пророчество магистра Микеле Скотто, что Кане из Вероны будет властелином Падуи и всей Тревизской Марки. Но по Божьему произволению, как бывает, когда Господу угодно оказать свое всемогущество, дабы никто не обольщался человеческим счастьем, после столь великой радости для мессера Кане, желания которого сбылись, настала великая скорбь. После того как он вступил в Тревизо и принял участие в праздничной трапезе, его поразила тяжелая болезнь, и 22 июля, в день святой Магдалины, он скончался в Тревизо. Тело его перевезли для погребения в Верону. У него не было законных детей, а только два побочных сына, но их дяди, братья мессера Кане, изгнали их, чтобы завладеть властью, а одного убили. Примечательно, что это был самый могучий, богатый и жестокий тиран в Ломбардии после Эццелино да Романо. В момент своего величайшего триумфа он лишился и жизни и наследства, и синьорами Вероны после него остались мессер Альберто и мессер Мастино, его племянники.
15 августа этого года легат Ломбардии, пригласивший к себе в Болонью под видом особого доверия сыновей мессера Гиберто да Корреджио (Ghiberto da Correggio) и бывшего сеньора Пармы, Орландо Росси (Orlando Rossi), последнего, из опасения, что он может привести город Парму к отпадению, велел задержать в Болонье и заключить в оковы, под предлогом, что Орландо не хотел ладить с сыновьями Корреджио. Это однако подало повод братьям и сторонникам Орландо, в согласии с гражданами, среди которых последний пользовался большой любовью, вывести город Парму из-под власти легата и церкви, вследствие чего были лишены свободы все должностные лица легата наряду с его солдатами, располагавшимися там. Таким же образом восстали и города Реджио и Модена, опасавшиеся за свой благополучие и исполненные отвращения к обману и предательству, которым подвергся Орландо под видом доверия.
В это время[688] город Лукка находился в состоянии великого смятения и разброда, не имея ни установленного политического устройства, ни узаконенного правления, не говоря уже о том, что он находился в распоряжении командиров немцев из Черрульо, сделавшихся властителями Лукки и обращавшимися с городом как со своей военной добычей. Однако эти немцы состояли в переговорах с различными коммунами и сеньорами, с целью передать им город за деньги, так как по всей вероятности понимали, что со своей стороны не смогут прочно владеть городом. В числе других они снова вступили в контакты с коммуной Флоренции, где, как мы рассказывали в главе о договоре[689], который составил по этому поводу мессер Марко Висконти из Милана, вследствие неодобрения граждан ректоры коммуны ещё не могли прийти в этом деле к единому мнению.
Однако некоторые смелые и богатые граждане Флоренции намеревались на благо коммуны купить город за 80000 золотых гульденов на свой страх и риск, чем полагали доставить коммуне высокую честь, а себе большую прибыль, прибрав к рукам, в обмен на понесённые расходы, согласно определённому договору и соглашению пошлины и доходы Лукки. К тому же с ними вступили в соглашение торговые люди, изгнанные из Лукки, и предоставили 10000 золотых гульденов; от коммуны Флоренции требовалось только добавить 14000 золотых гульденов, после чего она должна была получить гарнизон крепости дель Агоста (dell’Agosta) и двадцать самых знатных предводителей в качестве заложников выполнения договорённостей; также коммуна Флоренции должна были получить первые поступления из доходов; весь же прочий остаток в 56000 золотых гульденов должны были составить добровольные выплаты отдельных граждан Флоренции.
Об этом деле могу я, составитель этой хроники, дать подробнейший отчёт, поскольку сам входил в число этих граждан. Лишь гнусная и чуждая патриотизму нерасположенность граждан Флоренции, в особенности тех, кто стояли тогда у руля, отторгала это соглашение; они однако искали лицемерную отговорку для своей негативной позиции и говорили, что они уже раз использовали в качестве аргумента, придав своим лицам выражение благопристойности, мол тогда весь мир облетит слух, будто флорентийцы из трусливой жажды наживы и страсти к деньгам купили город Лукку. Однако как представляется мне и людям, более мудрым, чем я, которые в последующее время ещё раз проверили и изучили это дело, Флоренция компенсировала бы себе поражения и потери, а также расходы, понесённые коммуной через лукканцев во время войны с Каструччо, и невозможно было помыслить себе более великого дела, и не могла более славная, более похвальная весть обойти мир, как если бы она гласила: торговые и частные люди Флоренции купили на свои деньги город Лукку и его жителей, своих бывших врагов, сделали своими рабами! Но кому Господь не желает благополучия, у того отнимает он рассудок и не позволяет ему принимать правильные решения. […]
После того как переговоры немцев из Лукки с флорентийцами окончились провалом, потому что ректоры флорентийской коммуны не желали их успешного завершения, как рассказывалось в предыдущей главе, напротив же, угрожали наказанием каждому, кто прилагал усилия к заключению договора, а одного, кто всерьёз занялся этим делом, даже бросили в тюрьму, согласия с немцами достиг мессер Герардино Спиноло из Генуи, заплатил им 30000 золотых гульденов и принял тех из них, кто захотел при нём остаться, на свою службу. За это он получил город Лукку, сделал себя его сеньором и крепко натянул поводья власти. 2 сентября он сам прибыл в Лукку, принял сеньорию над город безо всяких ограничений и не встретив никакого сопротивления. Затем привёл он в порядок свои вооружённые силы и предложил флорентийцам мир или перемирие. Однако они и слушать о таком не хотели, даже более того, в начале октября они привели к восстанию замок Коллоди (Collodi) неподалёку от Лукки. Тогда против них выступил мессер Герардино со своим конным войском и лукканской пехотой, и, поскольку обещанная подмога флорентийцев не прибыла своевременно, замок Коллоди сдался 20 октября, к бесчестью Флоренции, мессеру Герардино и коммуне Лукки. Во Флоренции эти события имели следствием, что поношениями и упрёками осыпаны были те, кто расстроили договор с немцами и затем оказались не в состоянии успешно довести до конца борьбу и уже начатое предприятие. А мессер Герардино, вернув в свои руки замок Коллоди, с большим рвением принялся за сбор денег и войск для того, чтобы принудить флорентийцев снять начатую ими осаду крепости Монтекатини (Montecatini) в долине Ниево.]
В сентябре этого года в Авиньоне, где находилась римская курия, миланцы и их государь Аццо Висконти были возвращены в лоно церкви папой Иоанном и в договоре, подписанном с их послами, получили отпущение вины за обиду, нанесенную церкви в лице этого папы. Мессер Джованни, сын покойного мессера Маффео Висконти, получивший кардинальский сан от Баварца через его антипапу, о чем упоминалось выше, отрекся от этого кардинальства. Папа сделал его епископом Новары и снял интердикт с Милана и его контадо. Равным образом папа примирился и отпустил грехи пизанцев за их поступок с антипапой. Граф Фацио да Донератико, их знатный согражданин, по тайной договоренности с Баварцем должен был охранять его антипапу в одном из своих замков в Маремме. Это поручение он получил от Баварца, когда тот покидал Пизу. Однако пизанцы и граф Фацио обманули и предали антипапу и пленным отправили в Авиньон, к папе Иоанну, о чем мы расскажем ниже. Пизанские послы при дворе папы заключили с ним соглашение на очень выгодных условиях для графа Фацио: папа подарил ему замок Монтемасси, принадлежавший архиепископству, дал ему много других щедрых пожалований и церковных бенефициев и так же он поступил с другими именитыми гражданами Пизы, последовавшими примеру графа, и возвел многих из них в звание своих рыцарей, щедро одарив. После того, как послы вернулись в Пизу, в январе на сходке всех жителей были обнародованы этот договор и соглашение и все пизанцы принесли в своем соборе присягу легату папы, заальпийскому клирику, в том, что они будут всегда покорными и верными Святой Церкви и врагами Баварца, как и любого другого государя, который придет в Италию против воли церкви.
В сентябре этого года Сильвестро деи Гатти (Silvestro dei Gatti), который противу церкви насильственно удерживал за собой сеньорию над Витербо, был предательски убит в Витербо сыном префекта[691], после чего убийца захватил город и вернул его под власть церкви. В начале ноября в Витербо явился мессер Джиани Гуатани Орсини (Gianni Guatani degli Orsini), кардинал-легат Тосканы, и обустроил управление этого города, а также всех городов церковного государства в мире и покое, под верховным главенством церкви. И тогда все города марки пришли к спокойствию и вернулись к повиновению церкви, при том что в каждом из них городские партии сохранили свои прежние позиции.
В начале октября 1329 Баварец, который почитал себя императором, выступил из Павии, где он пребывал до этого времени, в Кремону; оттуда он пришёл 17 ноября в Парму, где под его командой оказались всадники, посланные ему наместником в Лукке, а также более 2000 немецких рыцарей, с которыми он намеревался овладеть городом Болоньей, отняв его у папского легата, мессера Бертрандо дель Поджетто (Bertrando del Poggetto), находившегося там по заданию церкви. Он надеялся при этом на договорённость, которую заключил с некоторыми болонцами и прочими; но дело был раскрыто, и некоторые из предателей получили свою плату. Увидев, что его план окончился провалом, Баварец покинул Парму 9 декабря, сопровождаемый посланцами самых влиятельных глав знати Пармы, Реджио и Модены, и отправился в Триент, чтобы с некоторыми представителями немецкой знати, а также тиранами и сеньорами Ломбардии обсудить вопрос о том, что следующей весной ему понадобятся новые войска и средства, чтобы осадить Болонью и отнять у церкви Романью. Однако когда он ещё находился в этом собрании, пришло сообщение из Германии, что герцог Австрийский, некогда избранный немецким королём и бывший его соперником, умер, вследствие чего Баварец оставил все свои итальянские планы и отправился в Германию, чтобы никогда уже больше не переходить Альп.]
В 1330 году войско императора Константинопольского переправилось через устье Авиды в Турцию, чтобы начать там войну. Турки послали за помощью к турецким татарам, те выступили с большим войском, напали на христиан и греков и разбили их, так что лишь немногим удалось спастись от гибели и плена. Татары заняли все земли по ту сторону пролива Святого Георгия, и в дальнейшем греки не пользовались там никакой властью. Кроме того, турки на своих военных судах овладели господством на море и захватили и разграбили большинство островов Архипелага. Вследствие этого влияние и могущество императора Константинопольского пришли в упадок. После этого турки каждый год снаряжали флот в пятьсот-восемьсот больших и малых судов и делали набеги на все острова Архипелага, грабя и опустошая их. Многих женщин и мужчин они уводили в рабство, а остальных делали своими данниками.
В марте того же 1330 года молодой английский король Эдуард велел арестовать своего дядю, графа Кента, родного брата отца, и, обвинив его в заговоре и подстрекательстве острова к мятежу с целью отнять у него корону, приказал отрубить ему голову; за что многие порицали его и называли наказание несправедливым, потому что тот был невиновен. На самом деле, вопрошая прорицателей о своем брате Эдуарде, погибшем английском короле, о котором мы рассказывали в своем месте, граф под их внушением вообразил, что тот цел и невредим, и нарядил розыски, которые встревожили всю страну. Затем в октябре месяце король распорядился под благовидным предлогом схватить Мортимера, управлявшего королевством от имени его матери, когда она воевала с мужем и Диспенсерами; Мортимер был обвинен в измене и повешен, как говорят, безвинно[692]. Так вознаграждаются услуги тех, кто встает между сильными мира сего, и тех, кто впадает в чудовищные грехи: ведь говорят, что этот Мортимер был в связи с королевой-матерью, и после его казни король сильно ограничил ее власть и влияние.
Флорентийские женщины чрезмерно привязались к украшениям в виде золотых и серебряных корон и венков, покрытых жемчугом и драгоценными камнями, цепочек и жемчужных ожерелий и прочих дорогостоящих уборов для волос, а также к платьям с набором из различных тканей и шелковым шитьем, с орнаментом из жемчужин и позолоченных серебряных пуговиц в четыре-шесть рядов, с пряжками на груди, покрытыми жемчугом, драгоценными камнями, знаками и письменами; равным образом они предавались излишествам на свадебных и тому подобных пирах, где подавали множество всяких изысканных блюд. На этот счет властями были сделаны строгие распоряжения о запрещении женщинам носить золотые и серебряные венцы и гирлянды, равно как и сделанные из жемчуга, драгоценных камней, шелка и тому подобного, даже из раскрашенной бумаги; сетки и гребни для волос всякого рода, кроме самых простых; любые платья с наборным рисунком или изображением, если оно не выткано; с каймой и поперечными полосами, кроме простых двухцветных; любые украшения из золота, серебра, шелка, драгоценных камней, даже из стекла и эмали; носить на пальце более двух колец, ремни и пояса толщиной более двенадцати серебряных проволок; с этого времени впредь запрещалось носить бархат, и у кого были такие платья, их следовало учесть, дабы не путать с новыми, незаконно сшитыми; вся одежда из расшитых шелковых тканей упразднялась; никому не разрешалось носить шлейф длиной более двух локтей и вырез у воротника более чем в локоть с четвертью. Равным образом юношам и девушкам воспрещалось носить разноцветные платья и юбки, а всевозможные украшения и особенно мех горностая, дозволялось носить только кавалерам и их дамам; мужчины лишились права носить серебряные пояса и украшения, куртки из тафты, шелка и верблюжьей шерсти. На пирах разрешалось подавать не более трех кушаний, на свадьбах — накрывать стол не более, чем на двадцать пар, а невесту должны были сопровождать не больше шести подруг; на празднествах в честь новопосвященных рыцарей допускалось накрывать на сто пар три смены блюд, при этом запрещалось одевать шутовской наряд для получения подарков, как было в обыкновении ранее. Следить за исполнением этих постановлений был назначен пришлый магистрат, налагавший в случае нарушения высокий штраф на мужчин, женщин и детей. Был также издан приказ, чтобы цехи привели в порядок свои уставы, права исключительной продажи и торговые соглашения для утверждения твердых цен за фунт всякого сорта мяса или рыбы. Благодаря этим мерам Флоренция избавилась от чрезмерных расходов и излишеств в украшениях к великой выгоде граждан, но к значительному ущербу для торговцев шелком и ювелиров, выдумывавших и изобретавших каждый день новые и разнообразные предметы роскоши ради своего прибытка. Этот запрет хвалили и одобряли все итальянцы, и женщинам, привыкшим к роскошным нарядам, пришлось вернуться к умеренности; так что хотя они и возроптали, суровые меры принудили всех оставить злоупотребления. Не имея теперь возможности получить изукрашенные ткани, они захотели приобрести как можно больше чужеземных тканей необычной расцветки и невзирая на цены заказывали их в Брабанте и Фландрии. Но все же сокращение неумеренных расходов на женские наряды, свадьбы и пиры было очень полезным для всех граждан, так что большинство одобряло новые указы, называя их правильными и уместными. Многие города Тосканы и всей Италии взяли за образец флорентийские законы и ввели их у себя дома.
В начале июля того же года король Филипп Французский прибыл в Прованс под предлогом совершения паломничества к святой Марии Вальверде и в Марсель к мощам святого Людовика, покойного епископа Тулузского, сына короля Карла II; его сопровождала небольшая свита, одни домочадцы. По окончании паломничества он приехал в Авиньон и восемь дней тайно совещался наедине с папой о вещах, которые не были преданы гласности. В ходе дальнейших событий открылось, что речь шла о задуманном им походе за море и других затеях в Италии[693], о чем мы еще упомянем. Затем король без промедления вернулся во Францию.
В сентябре того года во Флоренции умер бездетным один из небогатых граждан, отказавший все, что имел, на богоугодные дела, и среди прочего он распорядился выдать каждому бедняку Флоренции, просящему милостыню, по шесть данари. Его душеприказчики объявили, чтобы в главных церквах всех сестьер в определенное утро собрались все нищие, но при раздаче церкви должны быть закрыты и переходить из одной в другую нельзя. Всякому выходившему за подаянием вручали шесть данари, и оказалось, что были истрачены четыреста тридцать лир пиччоли, что соответствует более, чем семнадцати тысячам мужчин, женщин и детей. Сюда не вошли неимущие, постыдившиеся принять эту милостыню, а также бедные из приютов, тюрем и нищенствующие братья, получившие по двенадцать данари, — их число составило более четырех тысяч. Все это вызвало большие толки, в частности, об огромном числе убогих, но тут нечему удивляться, потому что слух о раздаче денег привлек их со всей Тосканы и из мест, весьма удаленных от Флоренции. Мы упомянули об этом событии потому, что о нем много говорили в то время, и для поучения тем, кто захочет сделать душеспасительное пожертвование Христовым нищим.
10 сентября этого года, после того как мессер Герардино Спиноли, правитель Лукки[694], снова впустил туда членов рода Квартиджани, Поджинги, Авогади и других, как было условлено между ними, когда он получал власть (все они были изгнаны Каструччо и его родней, как мы упоминали в свое время), подозревая их, он прочесал город своей конницей и приказал арестовать мессера Пагано Квартиджани, его племянника и других, обвиняя их в сношениях с синьором Альтопашо и флорентийцами с целью уступить им город. Флорентийцы на самом деле посылали им знамена и вступали в переговоры, за что заговорщикам отрубили головы. Затем, 19 сентября, жители замка на Буджано, замыслившие измену, восстали против флорентийцев и схватили их подеста, которым был Теггья ди мессер Биндо Буондельмонти. Его отправили в Лукку. Через два дня туда пришла конница из Лукки и напала на предместья Буджано, где стояли флорентийские гарнизоны. Отряды флорентийцев вышли ей навстречу, сразились с луккским войском, разбили его и отбросили в замок. Обеспокоенные этим мятежом флорентийцы решили идти в поход на Лукку, о чем мы подробно рассказываем ниже.
Когда флорентийцы потеряли замок Буджано, они решили выступить против Лукки, зная, что она очень ослаблена. Их отряды выступили из Пистойи и Вальдиньеволе, поднялись ночью на холм Черрульо и, попытавшись взять его приступом, принудили заключить соглашение о сдаче 5 октября этого года. Таким же образом они заняли замки Вивинайя, Монтекьяро, Сан Мартино ин Колле и Поркари. 8 октября флорентийцы спустились на равнину и разбили лагерь в Лунате, а 10 октября приступили к осаде, расположившись в полумиле от города и заняв пространство от дороги на Пистойю до той, что ведет в Альтопашо. Здесь они выкопали рвы, возвели палисады с бойницами и воротами и построили дощатые дома, покрытые тесом и черепицей, пригодные для зимовки. Капитаном этого войска сначала был мессер Аламанно дельи Обицци, выходец из Лукки, имевший шесть советников, рыцарей из Флоренции. В это время на службе у флорентийцев было одиннадцать сотен конных солдат, а в Лукке не насчитывалось и пятисот рыцарей. Потом к флорентийцам подошли люди короля Роберта, а также из Сиены и Перуджи, всего около четырехсот рыцарей и множество пеших. 12 октября флорентийцы разыграли три палио в отместку за те, что разыгрывал Каструччо во Флоренции. Призом на конных состязаниях был гранат, укрепленный на пике, а внутри его помещались двадцать пять новых золотых флоринов. Другое палио, кроваво-красного цвета, было наградой в беге пехотинцев, и третье, из хлопчатобумажного баркана, служило призом в бегах непотребных женщин, бывших при войске. Все три палио установили недалеко от ворот Лукки, на расстоянии выстрела из арбалета, все войско вооружилось, а в Лукку послали объявить, что тем, кто пожелает выйти и участвовать в соревнованиях или быть зрителем, обещан безопасный проход, поэтому многие вышли, чтобы присутствовать на празднике. Среди прочих из Лукки явился вооруженный отряд из двухсот немецких рыцарей, покинувший Монтекатини во время осады[695]. Эти рыцари договорились с флорентийцами и остались у них на службе, в лагере. Во главе их стоял немец Гоббель, впоследствии причинивший защитникам Лукки много неприятностей. Уход этих двухсот рыцарей привел жителей Лукки в смятение и весьма усилил флорентийцев. Но никуда не годное командование их войском привело к тому, что капитан и его советники не разрешили причинить никакого вреда окрестностям Лукки, а вместо того позволили засеять поля за шесть верст от города, чтобы убедить ее жителей в мягком отношении и в выгодности сдачи. На самом деле капитан и другие выходцы из Лукки нажились на этом, собирая выкуп с жителей контадо, отчего начался беспорядок и разложение в войске. Тогда флорентийцы избрали капитаном Кантуччо ди мессер Бино де'Габбриели да Губбио, но этот выбор был продиктован партийным пристрастием, иначе неопытного в ратном деле оруженосца не поставили бы командовать столькими дворянами, рыцарями и баронами[696]. Это повело к большим бедствиям, и если командование мессера Аламанно дельи Обицци было неудачным, то еще худшим было командование Кантуччо, однако его недостатки выражались в другой форме и оказались еще опаснее, как мы увидим ниже. Прервем теперь на некоторое время рассказ об осаде Лукки, продлившейся несколько месяцев, и перейдем к другим событиям, случившимся за это время, а затем вернемся к нашему повествованию и сообщим о том, как закончился этот поход.
В середине января этого года архиепископ Пизы, флорентиец, епископы Флоренции, Фьезоле и Сполето (последний также флорентиец) вместе с флорентийскими канониками и со многими клириками и прелатами вскрыли алтарь святого Зиновия под сводами святой Репараты, чтобы отыскать тело блаженного Зиновия, и прежде, чем оно отыскалось, было вынуто земли на десять локтей; гроб оказался помещенным в мраморный саркофаг; остатки черепа святого заключили в серебряную голову, изображавшую лицо названного святого, и потом ежегодно в день его праздника выносили ее к народу с большой торжественностью; затем тело возвратили на место с благоговейными песнопениями и молитвами и на протяжении десяти дней звонили в соборные колокола почти без перерыва денно и нощно, а епископы отпустили грехи всем, посетившим церковь. Ради этого перенесения мощей и прощения грехов почти весь народ и благочестивые флорентийцы обоего пола, стар и млад, побывали там и сделали богатые пожертвования.
Возвращаясь к осаде флорентийцами Лукки, о которой мы говорили за пять глав до этого, заметим, что после выхода немецких рыцарей, покинувших город, и прибытия отрядов от короля Роберта из Сиены и Перуджи, а также от других союзников Флоренции ее войско значительно пополнилось как пешими, так и конными бойцами, так что жители Лукки, оставшиеся ослабленными, испытывали великие опасения. Флорентийцы постарались замкнуть кольцо своим войском, чтобы внутрь нельзя было доставить никакой подмоги или припасов, ибо пизанцы, вопреки мирному договору, тайно снабжали город продовольствием и людьми. Это произошло 19 декабря, причем часть войска перешла Озери, каналы, ведущие от Понтететто, и заняла мосты и проходы, а также виллу Катайола за Понтететто, в сторону Пизы, где Каструччо оставил роскошные постройки и сады; а упомянутый немец Гоббель со своими отрядами, с пешими солдатами и добровольцами разместились в предместье у моста Сан Пьеро; на дороге, ведущей по лугу в Рипафратту, построили бастион или укрепление с гарнизоном. Отрезанные таким образом со всех сторон, жители Лукки стали испытывать нужду и лишения, недоставало вина, провизии и других необходимых вещей, так что пришлось собрать все хлебные и винные запасы и отпускать вино из общественных погребов в небольших количествах, а хлеб выдавать по весу как солдатам, так и гражданским лицам. В этом безвыходном положении правители Лукки решили искать соглашения с флорентийцами, и один из главнейших среди них в глубокой тайне прибыл во Флоренцию как парламентер для секретного обсуждения возможной сдачи города (о чем не так уж трудно было договориться на тех или иных основаниях, если мессер Герардино устранялся от власти) и о денежной компенсации, на следующих условиях: замок Агоста разрушается, гибеллины остаются в Лукке вместе с гвельфами, должности распределяются по справедливости с ведома и под контролем флорентийцев; для безопасности коммуны и народа Флоренции из дворян-гибеллинов избираются двадцать четыре рыцаря коммуны, наподобие того, как было в Пистойе, и каждому из них выплачивается по пятьсот золотых флоринов из коммунальной казны Флоренции; доходы и налоги коммуны Лукки передаются коммуне Флоренции, чтобы оплатить охрану Лукки, а остальное идет в счет дарованного упомянутым рыцарям; кроме того, за пять лет возвращаются гражданам Флоренции, в свое время захваченным Каструччо, суммы, уплаченные ими за свое освобождение, что составляло больше ста тысяч золотых флоринов. Все это было бы исполнено, вне всякого сомнения, но из зависти и корыстолюбия, губительных для всех благих начинаний, часть флорентийцев, посвященных в эти переговоры с верхами Лукки, не желая ни с кем делить славу и выгоду, сообщили обо всем мессеру Герардино и начали с ним новые переговоры. Они тайно отправились в Лукку, чтобы там удобнее договориться; таким образом, второе соглашение погубило первое и граждане Лукки возымели великие подозрения против мессера Герардино. Я, пишущий это, могу все истинно засвидетельствовать, ибо, хотя и не заслужив участия в подобных важных делах, я был в числе тех немногих, кому наша коммуна поручила вести первые переговоры, сорванные вышеуказанным образом. Но божественная справедливость, не оставляющая тяжких грехов безнаказанными, вскоре по воле Господней заставила в них раскаиваться и обрекла нашу коммуну на великий позор совсем нежданно и негаданно, о чем мы сейчас расскажем. Прежде всего, флорентийцы передали командование войском уже упоминавшемуся Кантуччо де'Габриели да Губбио и он прибыл в лагерь 15 января в сопровождении пятидесяти рыцарей и ста пехотинцев; он был человек недальновидный и малопригодный для управления войском, где находилось сотни три знатных людей, более опытных и достойных, чем он. И вот, когда один бургундец незнатного происхождения в чем-то провинился, люди Кантуччо схватили его, и их начальник, вообразив, что может распоряжаться, как подеста во Флоренции, собирался его казнить. Тогда бургундцы, разделявшие всеобщее пренебрежение к Кантуччо, — а было их больше шестисот конников, нанятых флорентийцами, все люди суровые и заносчивые — взялись за оружие и отняли нарушителя у людей капитана, причем многих перебили и покалечили, а потом ворвались в его дом, ограбили занятые им покои и прикончили кого могли из его челяди, а дом подожгли. Пожар уничтожил четвертую часть лагеря к великому ущербу и опасности для флорентийцев, над которыми нависла серьезная угроза, и если бы не благоразумие командиров и советников из Флоренции, находившихся в войске и сумевших успокоить волнение с помощью немецких рыцарей, которые подчинились и последовали за ними (капитана же и оставшихся его людей они укрыли, так что войско оставалось на их попечении), и не будь защитники Лукки столь малочисленными, эти беспорядки и раздоры в флорентийском стане привели бы его на край гибели. Тем временем мессер Герардино, благодаря раздорам в войске флорентийцев воспрянувший духом, прервал переговоры с ними и тотчас же отправил своих послов и полномочных лиц в Ломбардию, к королю Иоанну[697] для передачи ему на определенных условиях власти в Лукке; тот обещал защитить город и 12 февраля направил во Флоренцию тех своих послов, которые обратились к флорентийцам с широковещательными предложениями дружбы и мира и с просьбой снять осаду с Лукки, как с города, принадлежащего королю, и заключить с последним перемирие. Флорентийцы в собрании всех своих магистратов ответили, что привести войско под Лукку просили церковь и король Роберт, поэтому они не уйдут. Послы оставили Флоренцию и отправились в Пизу. Через несколько дней получив ответ, король Иоанн приказал своему маршалу в Парме с восемьюстами рыцарями прийти на помощь Лукке; узнав об этом, флорентийцы призвали к себе на службу мессера Бертрана де Бо, который возвращался из ломбардского плена[698], будучи обменен через легата на Орландо Россо из Пармы; его назначили капитаном и выслали под Лукку. Прибыв к войску, он нашел его в полном расстройстве из-за случившихся беспорядков и посчитал безумием продолжать осаду, тем более, что за несколько дней до этого некий мессер Арнольд, немец, флорентийский военачальник, с сотней рыцарей ушел из лагеря и переметнулся в Лукку. Ввиду приближения к городу маршала короля Иоанна, капитан посчитал за лучшее приказать войску сниматься. 25 февраля 1330 года оно в полном порядке отошло на холм Вивинайя, а затем двинулось дальше, опустошив и предав огню окрестность. Так бесславно закончился поход флорентийцев, поначалу столь успешный и долгое время суливший столь радостные надежды ввиду слабости Лукки. Впрочем, никогда не следует отчаиваться, как и кичиться успехом своего предприятия, или слишком уповать на него, пока оно не закончено, ибо по воле Божьей исход может быть таким, который не предусматривался вначале. Итак, 1 марта маршал короля Иоанна прибыл из Ломбардии и с восемьюстами немецкими рыцарями вошел в Лукку, где принял управление от имени короля, а мессер Герардино покинул город, недовольный его жителями и королем Иоанном, ибо потерпел убытков на тридцать с лишним тысяч золотых флоринов, истраченных им на нужды правления и войны, но эти деньги не были возвращены. Когда же мессер Герардино пожаловался королю, его укорили в измене, ибо он собирался передать флорентийцам Лукку, и в качестве улики предъявили перед королем письмо флорентийской коммуны, которое мессер Герардино вытребовал для себя, как гарантийное обязательство во время переговоров.
В этом 1330 году некий мастер Андреа Пизано приступил к изготовлению металлических ворот для Сан Джованни, невиданных по красоте исполнения и стоимости; он вылепил их из воска и — кроме того — отполировал и позолотил фигуры, а отливка в печи была поручена венецианским мастерам. Пишущий эти строки отвечал перед торговым цехом Калимала, надзирающим за Сан Джованни, за проведение указанных работ. В том же году была воздвигнута колокольня флорентийского Аббатства[699], которую мы приказали построить по просьбе и по настоянию мессера Джованни Орсини из Рима, кардинала и легата в Тоскане, синьора этого Аббатства, за счет получаемых с него доходов.
В 1331 году во Флоренции скончались два добрых и праведных мужа святой жизни, известные своей щедростью и благочестием, хотя и не духовные лица. Одного из них звали Бардуччо, его похоронили в Санто Спирито рядом с братьями-пустынниками; второй был по имени Джованни да Виспиньяно, он погребен в Сан Пьеро Маджоре. Ради каждого из них Господь явил разнообразные чудеса, исцеляя хворых и расслабленных, и по обоим было устроено торжественное отпевание и поставлено множество восковых образков в честь принесенных обетов.
23 июня того же года в ночь на святого Иоанна загорелось на Старом мосту с заречной стороны и сгорело десятка два находившихся там лавок к великому убытку для многих ремесленников; в огне погибли два подмастерья и он захватил дома больничного приюта в Сан Сеполькро. Вечером 12 сентября пожар случился в доме Солданьери у Санта Тринита, где загорелись мелкие строения плотников и конюха, находившиеся напротив улицы Порта Росса; при этом погибли шесть человек, которым не дал выбраться огонь, бурно пожиравший запасы дерева и конюшню. 28 февраля[700] к наступлению ночи загорелся Дворец коммуны, в котором живет подеста; сгорела крыша старого дворца и два проема нового от сводов вверх. Коммуна постановила возобновить своды и крыши. Наконец 16 июля пожар вспыхнул во дворце цеха шерстяников в Орто Сан Микеле, где сгорело все, начиная от первого свода вверх; в пожаре погиб один заключенный, который и поджег дворец, надеясь бежать; погиб также его сторож. Потом цех шерстяников отстроил дворец заново, еще лучше прежнего, от сводов до крыши.
25 июля 1332 года, в день святого Иакова, во Флоренции родились два львенка от принадлежавших коммуне льва и львицы, которые содержались в клетке напротив Сан Пьеро Скераджо. Детеныши не погибли и выросли; они родились живыми, а не мертвыми, вопреки утверждению авторов книг о природе животных[701]; я могу это засвидетельствовать, ибо, как и многие мои сограждане, видел их появление на свет и то, что они тотчас же стали сосать молоко львицы. Почиталось достойным удивления, чтобы родившиеся здесь, а не за морем, львы выживали, и об этом не слыхали в наше время. В Венеции, правда, родилось двое, но они тут же издохли. Многие говорили, что рождение львов предвещает флорентийской коммуне счастье и процветание[702].
В том же году, на Христово рождество, король Филипп Французский объявил в Париже своим баронам и прелатам, что через два года, считая с марта, он собирается отправиться в поход через море для отвоевания Святой земли и просит прелатов и другие сословия своего королевства оказать ему помощь и пособить деньгами; графам, герцогам и баронам он повелел готовиться к выступлению и послал своих поверенных в Авиньон к папе Иоанну, дабы уведомить его и кардиналов о своем предприятии и просить у церкви великих вспоможений, милостей и привилегий, изложенных им в двадцати шести статьях, в числе которых были многие неприемлемые и оскорбительные. Наряду с прочим он хотел получить в распоряжение всю церковную казну и десятину, выплачиваемую всем христианством, на шесть лет с уплатой за три года, инвеституры и перемещения церковных должностей в своем королевстве; также он запросил для своего сына титул короля Арелата и Вьенны, а для своего брата, мессера Карлотто — верховной власти над Италией. Папа и кардиналы отвергли большую часть требований короля, заметив, что прошло уже сорок лет с тех пор, как его предшественники получали на поход десятины с королевства, потраченные ими в других войнах против христиан же; пускай король приступает к своему предприятию и тогда церковь окажет подобающую его намерениям светскую и духовную поддержку в святом начинании. Эти просьбы французского короля и отказ церкви положили начало охлаждению отношений между ними.
В этом же году синьоры Убальдини, враждовавшие и воевавшие между собой, наперебой предлагали Флоренции вернуться в подчинение и подданство коммуны при прощении им прежнего, и флорентийцы приняли это предложение, но, памятуя о прежних подобных неоднократных замирениях с коммуной, после которых те поднимали мятеж при первом удобном случае, они решили построить сильный и укрепленный городок за горным хребтом на реке Сантерно, чтобы названные Убальдини не могли больше восстать и чтобы освободить крестьян в дистретто Флоренции и за горами от подчинения и рабства у этого семейства. Для закладки города флорентийцы назначили шесть видных пополанов и дали им самые обширные полномочия. Когда эти должностные лица обсуждали вместе с приорами во Дворце народа, как назвать новый город (причем возникли споры — кто предлагал одно, кто другое), я, автор этой хроники, находился среди них, и высказался так: "Я вам дам звучное и подходящее имя, в соответствии с целями начатого предприятия. Ведь городок будет основан в сердце гор, среди владений Убальдини, близ границ с Болоньей и Романьей, и если его имя не будет важным и дорогим для коммуны Флоренции, в трудное военное время он может быть легко подбит на бунт и потерян; но если вы назовете его, как я скажу, коммуна будет более ревностно и тщательно оберегать его; итак, если вам будет угодно, я дал бы ему прозвание Фиренцуола". Это имя всем без исключения понравилось и было единодушно одобрено. Чтобы возвысить и укрепить положение нового города, на его знамени изобразили половину герба коммуны и половину герба народа Флоренции; было также решено назвать главную церковь города, в соответствии с его именем, святой Флоренцией; туда призвали жителей со всех окрестных мест и сел, объявив свободным каждого, кто проживет там десять лет, и простив новым жителям провинности перед коммуной[703]. В один из дней недели постановили устраивать там рынок. Город был заложен во имя Божье 8 апреля этого года, около восьми часов дня, согласно указанию астрологов на восходе созвездия Льва, чтобы сделать его постройку более прочной, устойчивой и мощной.
В 1333 году пожар начался во Флоренции 19 апреля, ночью, у ворот Аллоро со стороны Санта Мария Маджоре и сгорел один дом. 17 июля сгорел еще один — в Парионе. В этом году началась отливка больших ворот для Сан Фриано, то есть для церкви в Верцайе, но они вышли совсем несоразмерными с другими городскими воротами, так что заказавшие их должностные лица были весьма порицаемы. В этом году, за месяц до праздника Сан Джованни, во Флоренции собрались две цеховые компании: одна, в триста человек, одетых в желтое, на улице Гибеллина и вторая на Корсо Тинтори у моста Рубаконте, пятьсот человек, все в белом. И на протяжении месяца они устраивали повсюду беспрерывные игры и увеселения, парами бродя по городу с трубами и другими музыкальными инструментами и танцуя с венками на голове. У их короля был головной убор из золотой ткани, и при дворе его все время задавали пышные и дорогостоящие пиры и вечеринки. Но это веселье как раз в этих кварталах через малое время сменилось плачем и горем по причине случившегося во Флоренции наводнения, причинившего там больший ущерб, чем в остальных частях города, о чем мы в дальнейшем расскажем. Похоже, что наступления беды следовало ожидать, ибо мимолетные и обманчивые мирские радости после чрезмерного ликования часто приносят чрезмерное огорчение. Об этом следует помнить как нам, так и нашим потомкам.
В последний день июля этого же года король Венгрии Карл Умберт со своим вторым сыном Андреасом в сопровождении многочисленной знати достигли города Бастии, в Апулии; в Манфредонии их с почетом встретил мессер Джованни герцог Дураццо, брат короля Роберта, со многими баронами; он сопроводил их до Неаполя, где сам король выехал встречать их к лугам Нолы и устроил торжественный прием с целованием уст; для вечной памяти о соединении король Роберт приказал выстроить церковь Пресвятой Божьей матери. По приезде в Неаполь начался великий праздник и король Роберт оказал большие почести венгерскому королю, который приходился ему племянником, ибо был сыном Карла Мартелла, первородного наследника короля Карла II, почему многие утверждали, что королевство Сицилии и Апулии должно было отойти к нему[704]. По этой причине король Роберт испытывал угрызения и так как его сын, герцог Калабрии, скончался, оставив по себе только двух дочерей, а у короля Роберта сыновей больше не было, то он, чтобы королевство не отошло к чужой династии, хотел сделать своим преемником сына своего племянника, короля Венгрии. С разрешения и по воле папы Иоанна и кардиналов названный Андреас, которому было семь лет, был обвенчан со старшей дочкой покойного герцога Калабрии, достигнувшей пятилетнего возраста[705], и 26 сентября был провозглашен герцогом Калабрии, каковое событие ознаменовалось великолепным торжеством, в котором приняли участие восемь послов флорентийской коммуны из ее лучших рыцарей и пополанов с пятьюдесятью слугами, одетыми в одинаковые ливреи из уважения к королям, принявшим их с большой благосклонностью. После праздника венгерский король отбыл к себе на родину, оставив сына и его жену на попечение короля Роберта и многочисленной свиты.
19 сентября этого же 1333 года, в воскресенье, Франческо ди Синибальдо Орделаффи, изгнанный легатом из Форли, скрыто вернулся туда на повозке с сеном; пробравшись в город, он призвал к себе всех дружественных влиятельных лиц, питавших к нему любовь ради его предков; те весьма обрадовались его появлению, ибо им не нравилось, как в городе распоряжаются выходцы из Кагора[706] и Лангедока. Не теряя времени заговорщики вооружили народ и вышли на площадь, крича: "Да здравствует Франческо, смерть легату и лангедокцам!". Заняв город, они отняли у чиновников легата их имущество, а некоторых убили; прочие же бежали в Фаенцу. В следующую среду, 22 сентября, мессер Малатеста да Римини со своими сторонниками в числе двухсот конных и многих пеших проник в свой город через открытые ему изнутри ворота; пройдя по улицам, они ограбили, убили и взяли в плен всех людей легата, которых там было больше пятисот пеших и конных, и никому не удалось спастись. В эти же дни вспыхнуло восстание в Чезене, где горожанам не удалось захватить только труднодоступный замок; в нем укрылись отряды легата, но окруженный со всех сторон чезенцами и другими жителями Романьи, отгороженный рвами и частоколами, не получая помощи от легата, он сдался в начале января, чтобы сохранить жизнь людям. Следует заметить, что это восстание было не без причин. Одной из главнейших было то, что, когда все синьоры и властители Романьи попали в плен после поражения под Феррарой[707], понесенного ими на службе у папы и легата, за них необходимо было внести выкуп; но неблагодарный легат не ударил палец о палец ради их спасения и даже не захотел одолжить им денег.