Новые русские

Мертвый друг не предаст

— Мертвый друг не предаст, — задумчиво произносит Жаке Темиров, переваривая бешбармак и сообщение о гибели Глотова. Его замечание вызывает смех у Аслана. Иголочкин лишь слегка улыбнулся. Юка и Кука стоят на коленях за спиной Темирова подобно восточным сфинксам. Отличить их можно только по выбритым буквам «Ю» и «К». Темиров сидит по-турецки, руками выкручивает крупные бараньи хрящи в желании добраться до нежного проваренного мяса. Лев рассказал ему ту же версию, что и Артемию. Аслан забеспокоился из-за «вольво». Он давно мечтал с шиком прокатиться по Москве на такой солидной иномарке.

— Слушай, мальчик, ты недавно, помнится, на «запорожец» занимал, — подшучивает над ним Жаке. — Какой бай в столице появился. Президент, понимаешь. Лучше отправляйся за своей заместительницей. Почему она не сидит за моим дастарханом?

— Так я звонил. У нее голова болит, по-моему, — оправдывается Аслан.

Темиров бросает мослы в таз, запивает прозрачным янтарным бульоном. Громко отрыгивает:

— А… хорошо. Какой же ты начальник? Если у женщины болит голова, значит, у нее нет денег. Скажи, Юка?

— Благодаря твоей щедрости моя голова никогда не болит.

— Молодец, айналайн. — Темиров вытирает руки о белое полотенце. — Езжай, езжай, мальчик, за Верой. Скажи, траур у нас. Ее друг Боке пропал. Хороший человек, мы обеспокоены. Вези сюда. Пусть разделит с нами наши надежды.

Аслану не хочется ехать:

— Пойми, аксакал, я Москву не знаю, где ж мне ее искать?

Иголочкин успокаивает его:

— Сейчас напишу тебе адрес.

— Может, ее лучше пригласить в кабинет? — предлагает Аслан.

— Нет. В фонде тебе сегодня появляться не следует. Дай слухам погулять по коридорам без тебя. Завтра появишься. Вызовешь милицию, спросишь: «Что делать? Машины нет, товарища тоже, понимаешь, нет». Их обязанность искать. А пока будем отдыхать. Вези мне Веру.

Аслан нехотя поднимается. Берет из рук Иголочкина бумажку с адресом и выходит.

— Как думаешь, десять утра — не рано для такой женщины? — спрашивает Темиров Леву.

— Пусть привыкает к хозяйской воле, — одобряет Иголочкин.

Темиров прикрывает глаза, откидывается на подушки. Тихо бормочет заунывную бесконечную песню. Резко прерывает собственное пение.

— Скажи, Лева, она ведь не совсем молодая женщина, а? Ей, наверное, сорок лет будет?

— По правде сказать, ей уже и пятьдесят было.

— Врешь!

— Нет, не вру.

— Врешь! — не сдается Темиров. Он поражен. Для него женщина после пятидесяти — уважаемая апа, хранительница очага, бабушка. Но ведь Вера — цветущая женщина. Позволившая делать с ней все, на что была способна сексуальная энергия Жаке. Он снова повторяет: — Врешь!

— Можешь узнать в отделе кадров МГУ.

Темиров подзывает жестом Юку:

— Айналайн, неужто эта женщина такая старая?

Девушка мешкает с ответом, теряется, что заметно даже через дымчатую вуаль.

— Ее тело очень хорошее, аксакал, но корни волос, я заметила, седые. Ее шейные позвонки плохо подвижны. Ты смотрел на нее спереди. Шея лебяжья, глаз не оторвать. Но сзади… сзади между плеч нарост. Он всегда выдает возраст женщины, особенно, когда начинается старость. У нее голова немного выдается вперед и находится чуть отдельно от верхнего изгиба спины. Я ведь массажистка. Сколько женщин мечтает избавиться от этого нароста. Но невозможно. Даже мануальная терапия не помогает.

Темиров сидит мрачный. Его черные усики злобно торчат во все стороны. На лице такое выражение, словно на корейской свадьбе ему подсунули котлеты из собаки. Юка возвращается на свое место рядом с Кукой. Иголочкин наливает себе полфужера коньяку и смотрит на девушек, вернее, на их выбритые буквы, с нескрываемым вожделением. Темиров перехватывает его взгляд.

— Чего пялишься? Они лесбиянки.

— А я думал, сестры, — удивляется Иголочкин.

— Н-да, такие дела. Каждому свое разочарование… — глядит на девушек. Потом спрашивает:

— Дочки, вам нравится этот джигит?

Юка молчит. Кука изгибается, как кошка, и шепотом спрашивает:

— А что с ним делать?

— А что вы обычно делаете с мужчинами? — игриво встревает Иголочкин.

— Презираем, — просто, без всякого раздражения отвечает Юка. Кука в знак согласия подползает к сестре и начинает ее ласкать. Почти детские руки с тонкими пальчиками скользят вокруг грудей Юки, напоминающих два теннисных мячика, отчего они немного раскатываются в стороны и наливаются силой, выталкивающей вперед кнопки сосков. Юка, поддаваясь желанию сестры, запрокидывает голову назад, заводит руки за спину и упирается ими в ковер. Вуаль сбивается набок и обнажает ее полураскрытые влажные губы с двумя рядами сверкающих перламутром ровных зубов. Кука легким прикосновением своих пальцев заставляет тело сестры коротко подрагивать. Все происходящее перед Иголочкиным так легко, беззастенчиво и естественно, что его охватывает наслаждение зрителя. Еще несколько минут назад, когда девушки сидели в статичных позах, опираясь на колени замершими телами, он их почти не замечал, и вот, оказывается, какой вулкан страстей они способны извергнуть! В их тяге друг к дружке не было никакого порока, казалось, эти два существа были рождены в совместных объятиях. На глазах Иголочкина их тела переплетаются в некоем восточном танце, аккомпанементом которому становятся их томные вздохи.

Темиров никак не реагирует на сексуальные упражнения своих прислужниц. Наоборот, понаблюдав за восхищенным Левой, серьезно спрашивает:

— А как с западным партнером, а?

— Будет, — завороженный Лева отвечает, лишь бы отделаться от разговора. Кука уже обняла свою сестру ногами и пальцами ног треплет ее короткие черные волосы, стремясь забраться за вуаль. Юка все шире расставляет колени. Лева уверен, что это делается специально для него. С чего бы им иначе заводиться? Он по-свойски обращается к Темирову:

— Жаке, позволь я их разок трахну?

— Этих детей?! В моем доме?! — с преувеличенным возмущением рычит Темиров.

— Они же сами меня соблазняют, — не унимается Иголочкин.

Жаке переводит разгневанный взгляд на Юку и Куку, предающихся обоюдным ласкам. Небрежно машет рукой в их сторону:

— Играют, забавляются. Они же дети. Котята несмышленые…

Лева демонстративно поворачивается к ним спиной. Девушки затихают. Лев как ни в чем не бывало отвечает Темирову:

— Есть зарубежный партнер. Очень богатый.

— Он согласится?

— Почему бы нет? У него большие деньги, и у тебя немалые. Мне бы с вас обоих успеть сорвать проценты.

Темиров оглядывается на девушек:

— А ну кыш отсюда!

Юка и Кука тут же исчезают. Он наливает коньяк себе и Иголочкину. Выпивают, закусывают казы. Жаке прикрывает глаза и начинает неспешно рассуждать:

— Мы должны открыть на Западе кодированный счет. Твой клиент, Аслан со своим фондом и я перегоняем капиталы на него. Чтобы снять деньги, достаточно будет двух подписей. Третья — не обязательна. Угадываешь мою мысль?

Иголочкин усмехается. Темиров, видать, вошел во вкус, собирается его руками убрать всех, мешающих продвижению его капиталов. Неужели он настолько наивен или самоуверен? Скорее простота и откровенность ею планов скрывают затаившееся восточное коварство. Лев решает не проявлять настороженность и подыгрывать бывшему казахскому министру.

— Идея богатая. Только, боюсь, если убрать иностранного партнера даже путем несчастного случая, на Западе обязательно проведут судебное расследование. А там везде законы. Придется искать нетрадиционные способы… Мне вряд ли по силам.

Жаке Темиров не любит, когда кто-нибудь ставит под сомнения его планы. Тем более полдела сделано. Фонд в его руках. Аслан выполнит любое требование и подпишет любую бумагу.

— Твой иностранец с чьим паспортом?

— Не проверял, — уклоняется Иголочкин. Не будет же он признаваться, что поиском партнера для авантюры Темирова занимается Артем Володин.

Темиров сердится не на шутку. Он не привык, чтобы какой-то сопляк разговаривал с ним на равных.

— Ты, дорогой, забываешь, кому служишь. В Москве, хоть и демократия на каждом углу, но почтение к старшим никто не отменял. Запомни, я не люблю болтать вокруг и около. Завтра же достанешь все сведения об иностранном партнере. Не сможешь, обойдусь без тебя. Хватит пить, иди работай! — скользнув по нему гневным взглядом раскосых полузакрытых глаз, Жаке повернулся спиной, давая понять, что разговор окончен.

Иголочкин собрался уходить. Но открывается дверь, и в комнату, увешенную коврами, которую она сразу узнала, входит Вера. На ее плечах нет шелкового покрывала, как в прошлый раз. При входе она наотрез отказалась от услуг неизвестных рук. Даже сапоги не позволила с себя снять. За ней в некотором смущении стоит Аслан. Не здороваясь, Вера взволнованным голосом спрашивает:

— Что с Глотовым? Где он?!

Темиров резко поворачивается:

— Женщина, ты по какому праву кричишь в моем доме?

Вера застывает с открытым ртом. Аслан выкатывается из-за ее спины и, не понимая причин недовольства Темирова, принимается объяснять:

— Дорогой Жаке, я передал твою просьбу срочно приехать сюда и выразил свои опасения по поводу пропажи «вольво», а об уважаемом Борисе Ананьевиче я сам ничего не знаю.

— А… — машет рукой Темиров. — Никаких известий не поступало. Чего вы, понимаешь, панику устраиваете? — Встает, подходит к Вере. — Здравствуй, айналайн. Как самочувствие? В твоем возрасте нужно беречь нервы. Садись, разговаривать будем.

Вера повинуется. Предчувствует что-то недоброе. Настроение у нее и без того подавленное. Под утро, когда выяснилось, что Туманову с Надей некуда деться, пришлось предложить им свою спальню. Только они улеглись, начались какие-то непонятные приступы у Али. Макс бегал без конца в ванную, таскал в тазу воду, менял простыни. Вера забилась в угол разложенного дивана и старалась не шевелиться. Ей было страшно и стыдно за происходящее. Помогать Максу она не отважилась. Около шести утра стоны Али прекратились. Макс остался дежурить в ее комнате. И Веру наконец сморил тяжелый сон. А утром, когда все еще спали или делали вид, что спят, в дверь позвонил Аслан. Вера поначалу даже слышать не хотела о просьбе Темирова, но, подумав о неприятных минутах, неизбежных, когда все проснутся, быстро оделась и последовала за Асланом. Уже в машине она твердо решила не уступать никаким сексуальным домогательствам Темирова. Чтобы не молчать, спросила у Аслана, куда девался Глотов. Тот промямлил что-то про несчастный случай… Зайдя в комнату с коврами на стенах и полу, увидев взнервленного Темирова и того самого высокого мужчину, приходившего по поводу Али к Максу, Вера немного успокаивается. По всему видно, ее пригласили не для оргий. Она опускается на подушку возле низкого столика.

Некоторое время все молчат. Вдруг в комнате возникает не то Юка, не то Кука, выяснить невозможно, потому что девушка в юбке. Подает Аслану трубку радиотелефона. Ему звонит всхлипывающая секретарша Валентина. Она сообщает, что в фонд приехали из уголовного розыска. Ранним утром муровцы провели операцию и накрыли банду, занимавшуюся угоном и перепродажей иномарок. Среди машин, оказавшихся во дворе, была и «вольво», принадлежащая фонду. Куда делся Глотов, уехавший на ней, — неизвестно. Домой он вчера не вернулся.

Аслан растерянно слушает сбивчивый рассказ Валентины, глубоко сочувственно вздыхает и, извиняясь, сообщает, что приехать не готов, потому что приболел. Выражает надежду увидеть Глотова живым и невредимым. Отдает трубку не то Юке, не то Куке, исчезающей за ковром.

— Его ищут, — кратко передает Аслан. — Машину уже нашли. Она в порядке.

Из глаз Темирова текут слезы. Он опускается на колени рядом с Верой.

— Да спасет его Аллах. Боке, мой друг… сколько лет я преклонялся перед этим человеком. Неужели с ним что-нибудь случилось? Как я мечтаю узнать, что он просто заночевал у какой-нибудь порядочной женщины! Слушай, Аслан, ведь нашли только машину? Зачем нам думать, будто он мертвый? Предлагаю выпить за него, за живого! Наливай.

Аслан подобострастно наливает всем коньяк. Вера в ужасе отказывается. Мужчины не замечают ее реакции. Темиров спрашивает Леву:

— Ты в этом лучше нас разбираешься. Как считаешь?

Иголочкин поднимается во весь свой гигантский рост:

— Я с вашим Глотовым не знаком, но думаю — обойдется. В крайнем случае, его где-нибудь выкинули из машины. Оклемается и вернется домой.

После этого они выпивают. Закусывают. Темиров жует, приказывает Аслану:

— Слушай, а? Проводи гостя, у него столько дел впереди, а мы уважаемого Леву задерживаем.

Аслан и Иголочкин, не прощаясь с Верой, поспешно выходят.

— Скажи, айналайн, у тебя внуки есть? — ни с того ни с сего спрашивает ее Темиров.

Вера теряется. Странный вопрос. Тем более ее мысли заняты историей с Глотовым. Он хоть и подлец, но многолетний знакомый, почти друг Макса. А тут вдруг ни с того ни с сего вопрос о внуках.

— Нету, — односложно отвечает она. И зачем-то добавляет: — У меня и детей нет. Своих.

— Внуков нет — хорошо. Не поверишь, в моей семье первая внучка появилась, когда жене было сорок лет. После этого мне пришлось перестать с ней спать. Понимаешь?

— Нет.

— Как нет? Скажи, разве возможно спать с бабушкой? Она о внуках думать должна. Невесток воспитывать, хозяйство поддерживать. Иначе неприлично получится. Я, когда вспоминаю свою бабушку, даже мысли не допускаю, чтобы с ней кто-нибудь спал. Понимаешь?

— Нет.

— Слушай, какая ты, а? — Жаке ложится на подушки, опираясь на локоть. Вера становится пунцовой от стыда. Ей неприятен этот глупый разговор. В ответ решает высказать в глаза, что думает:

— Простите меня, Жаке, я сама не знаю, как очутилась рядом с вами… Не сегодня, в прошлый раз. Это было ужасно. Со мной такого не случалось. Я не сумела правильно повести себя. Вернее, не ожидала, что вы, пожилой человек, дедушка, способны на такое…

Темиров вскакивает на колени:

— Кто пожилой? Я — пожилой?! Моя жена моложе меня на двадцать лет!

— Моему мужу тоже сорок исполнилось. Поэтому мне нет никакого смысла со стариками романы заводить… Я хочу извиниться.

Темиров не находит себе места. Встает. Мечется по комнате. Толстые ковры глушат его тяжелую поступь. Вера опасается, как бы он от злости не ударил ее. Но Жаке не смотрит в ее сторону. Его усики поднялись концами вверх, ощетинились. Впервые в жизни он слышит от женщины подобные речи. И от кого? От пожилой женщины, которая должна мыть ему ноги за то, что обратил на нее внимание.

Насилу останавливается возле сидящей на подушке Веры.

— Погоди, погоди. Ты не хочешь спать со мной, потому что я старый?

Вера смущена. Она ни с кем не разговаривала на эти темы. С каждой минутой становится сама себе все более отвратительна. То, что с ней здесь сделали, самый настоящий разврат. Даже Валентин в молодости ничего подобного себе не позволял. Хотя в его компании любили всякие сексуальные развлечения. Вера решает не отвечать на вопросы Темирова. Он вдруг резко опускается у ее ног. С неожиданно грустным выражением лица. Смотрит на нее глазами, полными скорби.

— Скажи, Вера, я что — действительно старый? — повторяет он не возмущенно, а почти жалобно. Видя, что она не хочет с ним разговаривать, продолжает сам: — Ты умная женщина. Тебе следует верить. Раньше мнение женщин обо мне меня не интересовало. Но в последнее время они все больше и больше восторгаются мной. Им нравятся мои восточные хитрости. Скажи, они, по-твоему, все врут? Или ты не такая? Равнодушная к мужчинам. Но я же сам видел, как, имея мужа, ты ночевала в постели Глотова. Значит, все женское в тебе реагирует. Неужели я хуже? Скажи. Хуже, потому что старый? Да, а? Получается, другие врут. Я им плачу деньги, и они врут. Чем больше плачу, тем с большим презрением врут. А тебе никакого подарка не дал, и ты сказала правду. Или обиделась. Скажи? — Он с жадностью заглядывает ей в глаза.

Вере ужасно стыдно. Ну какие глупости он говорит! Чтобы отвести от себя подозрения в корыстности, тихо отвечает:

— Ерунда, какие деньги? Подарки… В моем возрасте из-за денег смешно.

Темиров загорается:

— Скажи, я тебе просто понравился? А? По внешнему виду?

Вера выдавливает из себя:

— Очень представительный мужчина.

Жаке не верит. Подозрения, возникшие в нем, ищут подтверждения. Сам он давно чувствует, что сексуальные силы на исходе, но надеется умело скрывать внезапно накатывающуюся на него слабость. Он обнимает ноги Веры, не обращая внимания на мокрые грязные сапоги.

— Айналайн, неужели это все? Мне приходится покупать их вранье? Сейчас, при моих возможностях сделать любую женщину счастливой… Вот тебе жизнь. Схватишь одно, не удержишь другое. Вера, ты не уходи. Иначе я потеряю веру в себя. А без веры рушится любая жизнь. Понимаешь? Ты — красавица, умница, понимающая женщина, помоги мне. Сделай так, чтобы было не слишком больно падать в объятия старости. Будь со мной. Не долго, даже редко. Я постараюсь… царицей будешь. Ты же эколог, у тебя должно болеть сердце за все живое…

Темиров говорит искренне, взволнованно, его руки жадно блуждают по бедрам Веры.

— Понимаешь, они мне врут, а ты скажешь правду. Скажи, скажешь? Без твоей правды я перестану быть мужчиной.

У Веры не хватает сил выдерживать этот бред. А куда ей деваться? Домой? Там жутко. В фонд? Слушать домыслы о пропаже Глотова? Не стоит он того. Если разобраться, сейчас она нужна одному Темирову. По-собачьи пытающемуся дорваться до нее. Чтобы доказать. Кому? Конечно же себе. Пусть доказывает, устало решает Вера и ложится спиной на ковер. Шепчет:

— Только без девушек…

— Сам, сам, сам, — скороговоркой подтверждает Жаке, торопливо задирая ей юбку. Вера не сопротивляется, но и не помогает ему. В голове крутится дурацкая мысль: «Только бы не заставлял его возбуждать».

Опасения Веры развеиваются быстро. Она и не ожидала от Жаке такой прыти. Он, как барс, мягко и грозно завладевает ее телом. С послушным удивлением Вера отдается напору его животной страсти.