Новые сказки

Портной Ганс и звери-всезнайки

удем неразлучны! — сказали друг другу портной и сапожник и отправились странствовать.

У сапожника были деньги, портной же был гол, как сокол. Оба они влюбились в одну и ту же девушку, по имени Лизочка, и каждый из них мечтал жениться на ней, как только заработает копейку, и сам станет мастером. Сапожник, по имени Петр, был злой и низкий человек; портной же, по имени Ганс, добродушный и доверчивый малый. Сначала Ганс не решался пойти странствовать с Петром, так как у него не было денег. Петр питал злобу против Ганса за то, что Лизочка чаще поглядывала на Ганса, чем на него, побоялся оставить его дома и сказал:

— Не церемонься, у меня денег достаточно, я буду платить за тебя, если бы даже у нас и не нашлось работы. Пить и есть мы будем хорошо, три раза в день. Разве это тебе не нравится?

— Есть и пить досыта, — это мне нравится! — ответил Ганс.

Оба связали свои котомки и отправились в путь. Девять дней шли они и все не находили работы. Петру не представлялось ничего подходящего, и он уговаривал Ганса идти дальше, хотя тому и предлагали кой-какую работу. Однако, на десятый день Петр заговорил так:

— Ганс, денег у меня становится все меньше и меньше; чтобы нам их еще хватило на некоторое время, придется есть и пить только два раза в день.

— Ох, ох! — вздыхал Ганс, — значит голод уже набивается к нам в товарищи? Зачем это я пошел с тобой! Голодать-то я мог бы и дома!

Петр, покупавший во время пути все запасы, наедался втихомолку, так как денег у него было достаточно; Ганс же ел и пил только два раза в день, и Петр радовался, когда у его товарища ворчало и бурчало в животе.

Прошло еще девять дней, а работа все не находилась. Тогда Петр сказал:

— Милый Ганс, моим деньгам скоро приходит конец. Право, их никак не хватит на четыре трапезы ежедневно: две для тебя и две для меня. Мой кошелек захворал чахоткой. Посмотри-ка, он худ, как червяк. С сегодняшнего дня мы можем есть только раз в день.

— Ах, ах, Петруша, — завопил Ганс, — этого я не перенесу! Я и то уж так исхудал и стал таким прозрачным, что от меня и тени-то больше не падает. Что же будет в конце концов?

— Затяни потуже свой ремень, — смеялся Петр, — приучай себя к лишениям!

— Мне кажется, что я уж и так довольно приучен к ним, — жаловался портной.

Но что же было делать? Пришлось терпеть. Ганс мужественно переносил голод, при этом каждый поймет, что телом он становился все худее и худее. Он так исхудал, что его кости стучали одна о другую, и лицо покрылось смертельной бледностью. А работы все не находилось, все мастера к тому еще говорили:

— Иди с Богом, выходец с того света! Как может такой несчастный сшить что-либо прочное, когда его собственный скелет трещит по всем швам? Положим, что портные должны быть люди худенькие и тоненькие, — это так, — но все же не такие тонкие, чтобы их вместо нитки можно было протянуть сквозь игольное ушко! Это уж не дело!

Ганс обливался горючими слезами, когда ему приходилось слышать такие слова, а мерзкий Петр ликовал втайне. Когда же прошло еще девять дней, и Ганс с голоду чуть не растянулся посреди дороги, лукавый Петр заговорил такие речи:

— Друг ты мой закадычный, как мне ни жаль и как мне ни больно, но приходится объявить тебе, что источник моих средств совсем иссяк, — теперь насчет еды и питья из булочной и из гостиницы надо позабыть.

— Боже мой! — вскричал Ганс, — ничего не есть и не пить! Да у меня мутится рассудок! Кто же это выдержит? Ах, я, несчастный, зачем я пошел с тобой? Горе тебе, ты соблазнил меня!

— Господи, да что же ты сейчас выходишь из себя! — воскликнул Петр. — Точно и правда, питья не найдется повсюду с избытком!

— Да где же? Что же пить? — кричал Ганс, у которого язык засох.

— Везде! Воду, друг мой, воду! — говорил Петр с усмешкой. — Вода очень полезна, она делает кровь жиже, она исцеляет от многих болезней, она укрепляет члены. Ведь и я должен пить воду.

— Да вода-то не еда, — жалобно говорил Ганс, — воздухом я тоже питаться не могу, достань мне что-нибудь поесть, а не то, придет мой конец.

— Ну, хорошо, я пойду к булочнику и на последние гроши куплю булочку, ее мы честно поделим между собою, — сказал лукавый Петр, велел Гансу присесть на камешек, а сам пошел в булочную.

Там он купил четыре булочки, тотчас же сел три из них выпил водочки и отправился к Гансу.

— Однако, Петр! — сказал голодный портной, — долго же ты не приходил. Дай мне поесть, мне уж делается дурно.

— А я ждал, пока булка остыла, — солгал Петр. — Есть горячий хлеб на голодный желудок нехорошо. Вот тебе твоя половинка.

— Петр, от тебя пахнет водкой! — сказал Ганс.

— Неужели? — спросил Петр. — Это возможно: верно, несколько капель водки попало на мою одежду, когда стоявший рядом со мной пролил ее по неосторожности на меня.

Как голодный волк бросился Ганс на свою булку, утолил жажду водой и пошел дальше со своим вероломным товарищем. Оба почти не говорили друг с другом. Когда настал вечер и они проходили через одну деревню, Петр опять зашел в булочную, наелся там досыта и принес булку. Ганс думал, что он поделится булкой, но Петр спрятал ее в карман.

Когда они вошли в лес, лежавший за деревней, Ганс сказал:

— Ну-ка, Петр, вынимай свою булку. Я страшно голоден.

— А я нисколько, — коротко ответил Петр.

— Нет?! — вскричал испуганно Ганс, остановился, и ноги его затряслись от слабости. — Варвар ты этакий!

— Обжора ты этакий! — засмеялся Петр. — Булка, которую я спрятал, как ты правильно заметил, принадлежит мне, и ты не получишь от нее ни крошки за то, что называешь меня варваром.

— Так я умру с голоду! — вскричал Ганс вне себя от отчаяния.

— Никто и не пожалеет о тебе, — сказал на это Петр.

— Но я молю тебя, ради Бога! — отчаянно просил Ганс.

— О чем?

— Дай половину… твоей булки… — лепетал Ганс, заикаясь.

— Даром только смерть дается, — за булку я сам заплатил последние гроши. Сколько бы денег еще оставалось у меня, если бы я не потащил тебя с собою и не кормил все время.

— Да ведь ты же сам уговаривал меня идти с тобой! — еле проговорил Ганс; страх и голод так ослабили его, что слова не шли с языка, прилипшего к гортани.

— Долг платежом красен, — продолжал Петр свою речь. — Булка мне так же дорога, как собственные глаза, их у меня два, значит, за полбулки следует платить одним глазом.

— Великий Боже! Как ты наказываешь меня за то, что я пошел с этим человеком! — простонал Ганс; бедняга портной уж и не мог говорить громко, протянул руку за булкой, сел ее, а Петр вынул ему глаз.

На другой день повторилась та же печальная история. Петр опять купил булку и за половину ее требовал другой глаз.

— Да ведь тогда я ослепну, — горевал портной, — ведь тогда я совсем не в состоянии буду работать!

— Кто слеп, — утешал его Петр с тихой усмешкой, — тому хорошо живется. Он не видит больше, сколько зла, фальши и вероломства на свете. Ему работать больше не приходится, у него всегда есть извинение, да и бедному слепому самый скупой человек подает милостыню.

У Ганса не было больше сил возражать на эту дьявольскую речь. Чтобы не умереть с голоду, он дозволил все сотворить над собой и отдал второй глаз своему ужасному товарищу. И когда все было кончено, Ганс надеялся, что Петр теперь поведет его, но тот сказал:

— Ну, а теперь счастливо оставаться, мой достойный, глупый Ганс! До этого я хотел довести тебя. Теперь ты нищий. Я же пойду обратно домой и женюсь на Лизочке. Посмотрим, что станется с тобой! — И Петр пошел прочь, Ганс же от физической боли и душевного горя совершенно лишился чувств, упал и лежал посреди дороги, как мертвый.

Вот шли этой дорогой три странника, но не двуногие, а четвероногие, это были: медведь, волк и лисица. Они обнюхали лежавшего в обмороке Ганса, и медведь зарычал:

— Это животное, называемое человеком, околело! По вкусу оно вам? Мне его не надо.

— Я только-что закусил свеженьким барашком, я больше не голоден, да притом человек этот худ и тверд, как бревно! — сказал волк.

— Этот герой видно был портным, — острила лиса, — но мне приятнее сесть жирного гуся, чем тощего портного. Вот, если бы тут лежал скорняк, который снимает наши шубы, то я уж не оставила бы его лежать спокойно, а этот пусть лежит. К тому же он слепой, так, конечно, не пристрелил ни одной лисицы.

Во время этого разговора портной пришел в себя, догадался, кто находился около него, и сдерживал, сколько мог, дыхание; между тем трое зверей уютно расположились отдохнуть тут же на зеленой лужайке.

— Ослепнуть это большое несчастье, — рассуждала лиса, — как и для нас, благородных животных, так и для скверных двуногих, называющих себя людьми и воображающих много о своем уме, а сами так глупы, что ничего не знают. Знали бы они то, что я знаю, так не было бы у них слепых.

— Ого! — вскричал волк. — И я кое-что знаю, да про себя разумею. Вот, если бы животные из ближней столицы, называемые людьми, знали это, они не страдали бы от жгучей жажды, от которой страдают теперь, и не платили бы по целому дукату за стакан воды.

— Гм, гм! — зарычал медведь. — Наш брат тоже не глуп. Мне тоже известна одна тайна. Откроем друг другу свои тайны, но поклянемся душой и телом никому и никогда не выдавать их.

— Нет, этого никто не смеет и не захочет сделать! — свято обещала лиса.

— В этом мы торжественно подаем другу другу правую лапу! — подтвердил волк.

— Хорошо! — сказал Мишка и протянул свою волосатую лапищу; когда же прочие звери ударили по ней своими лапами, то, шутки ради, медведь так пожимал и тряс их, что те поднимали страшный вой, чем пугали слепого портного.

— Я знаю, — начала лиса после того, как медведь вдоволь посмеялся над ее чувствительностью, — я знаю, что именно сегодня и есть та особенная целебная ночь, когда небесная целительная роса падает на все травы. Стоит слепому потереть глаза этой росой, как он становится зрячим; даже, если он лишен глазного яблока, у него вырастает новое.

— Это прекрасная тайна, — сказал волк, — но и моей тайной нельзя пренебрегать. Уже давно в нашей столице нет воды ни в одном колодце, и если это долго так будет, то — или все жители погибнут, или им придется покинуть город. А между тем под самым городом течет масса воды, а никто этого и не знает. На базарной площади мостовая состоит из плитняка, если поднять его, то из почвы забьет фонтан воды, вышиною с целую башню. Как рады были бы жители, если бы у них снова появилась вода! Но не смейте никто выдать им эту тайну, а не то, я выкушу вам всякому язык!

— Никто им ничего не скажет, серый приятель! — зарычал Мишка и заговорил: — Слушайте только, что я знаю: вот уже прошло семь лет с тех пор, как хворает дочь короля, и ни один доктор не может помочь ей, потому что никто не понимает причины ее болезни, хотя все и воображают о себе, что они чрезвычайно умны. Болезнь королевской дочери так ухудшилась, что король уже обещал отдать ее в жены тому, кто ее вылечит, он ведь рад был бы видеть ее живой и здоровой. Однако, тут никто не поможет, я один знаю, в чем дело.

— Ты подстрекаешь наше любопытство, милостивый государь, господин Топтыгин! — сказал волк, а Мишка зарычал:

— Имейте терпение! Неужели вы не можете немножко обождать?

Тут медведь фыркнул хорошенько и продолжал:

— Однажды принцесса должна была положить золотую монету в церковную кружку. Принцесса была еще молода, боязлива, робка, сконфузилась при виде стольких людей и в замешательстве бросила монету так неловко, что та упала мимо и закатилась в щель. После этого она и захворала и избавится от своей болезни лишь тогда, когда эта монета будет найдена и брошена в церковную кружку. Тут лечение самое пустое: стоит только кому-нибудь вынуть монету из щели и отдать ее королевской дочери, чтобы она положила ее в кружку.

Так все звери сообщили друг другу свои тайны, поднялись с лужайки и пошли каждый своей дорогой. Мишка почувствовал, как откуда-то понесло запахом меда, а оба другие хищника почуяли запах курятинки, и все отправились добывать себе завтрак.

Ганс очень обрадовался, узнав тайны зверей. Скорей помазал он росой, которая падала с неба, свои глаза; оба новые, светлые глазные яблока выросли у него на месте потерянных глаз, и он снова увидел сверкающие золотые звезды и темные вершины леса. Наступило утро, Ганс увидел и дорогу и тропинку и пошел вперед. В деревнях удалось ему выпросить еду и питье, так что он утолил и жажду и голод, мучившие его. Пришел он наконец в тот город, где люди так страдали от недостатка воды, что пили только вино, молоко и даже водку.

Ганс завернул в одну гостиницу и попросил у хозяйки дать ему стакан воды. Хозяйка выпучила на него глаза и стала браниться:

— Извольте полюбоваться на ловкача! У него гроша нет, чтобы заплатить за вино, а он вздумал раскутиться и пить воду! Не воображает ли этот мусью с протертыми локтями, что вода течет так ни за что, ни про что, и что ее можно иметь даром? Пусть воображает, что вода течет ему по усам, а в рот не попадает; вина или водки он может получить, а воды у меня нет.

— Значит, правда, что здесь так нуждаются в воде? — спросил Ганс. — Этой беде я мог бы скоро помочь: ведь я врач, открывающий минеральные источники.

Слова его услыхали некоторые молодые господа, члены городской думы. Они окружили Ганса и стали его расспрашивать, как это он поможет их беде.

— Почтенные и милостивые государи, — сказал Ганс, — чтобы такое дело было устроено, надо, чтобы я сам прежде всего был пристроен. Если бы мне назначили небольшое содержание, например, содержание тайного советника, — так от четырех до шести тысяч талеров ежегодно, — то вы увидели бы, милостивые государи, что и я на что-либо пригоден.

Известие о вновь прибывшем враче дошло до магистрата; там взвесили все обстоятельства дела и решили добыть воду, во что бы то ни стало, лишь бы не умереть всем от жажды. Магистрат представил нужду города на рассмотрение короля, прося у его величества дать чужеземному врачу чин тайного советника, жалованье же по чину город предлагал назначить из собственных сумм. Король согласился исполнить эту просьбу и велел изготовить назначение Ганса тайным советником, однако, с той оговоркой, что назначение это получает силу лишь тогда, когда вода действительно будет добыта и притом в достаточном количестве; в противном случае высокое назначение Ганса обращается в ничто.

И вот отправился Ганс на базарную площадь, уже издали разглядел плиту лежавшего там песчаника и обратился к сопровождавшим его знатокам дела с приказом разбить этот камень. И как только это было исполнено, к великому изумлению и радости всех присутствовавших забил целый фонтан воды с такой силой и в таком количестве, что во всех трактирах и гостиницах столицы цены на вино немедленно упали на половину.

Врача минеральных вод стали громко восхвалять по всему городу. В тот же день новый тайный советник по водоснабжению, успевший уже обзавестись и форменной одеждой, и каретой, и прислугой, был призван ко двору и важно отправился во дворец. Король наговорил ему много любезностей и в благодарность за услуги, оказанные его столице и резиденции, наградил его великолепным орденом, носимым на ленте водянистого цвета.

Во время аудиенции разговор перешел и на болезнь королевской дочери, и король обратился к новому тайному советнику, как к специалисту по минеральным водам, с просьбой указать, какой именно источник мог бы излечить принцессу.

— Окажите, ваше величество, милость, дозвольте мне видеть высочайшую особу, вашу дочь, я несомненно найду, в чем кроется ее болезнь, — сказал тот.

Король обрадовался этому, и сам повел доктора к больной принцессе. Доктор пощупал ее пульс и тотчас же заметил, что принцесса была очень красива. Затем он сказал:

— Великий государь! Чтобы вылечить светлейшую принцессу, обыкновенные медицинские средства не достаточны, тут нужна помощь Божия. Дозвольте, чтобы принцессу снесли в придворную церковь, там она выздоровеет безо всякого сомнения.

Это предложение король принял сию же минуту; он был набожный человек и был доволен, что в новопроизведенном советнике также нашел набожного человека. В церкви врач велел показать себе церковную кружку, тотчас же нашел в щели около нее золотую монету, которую подал августейшей больной с просьбой бросить ее в кружку так, чтобы она прямо попала в скважину. Принцесса исполнила это и вдруг стала совершенно здоровой и начала расцветать, как розан. Тайный советник повел ее затем к королю. Насколько велика была его радость, и описать невозможно!

Тайный советник стал получать одну почесть за другой; его сделали членом государственного совета, потомственным дворянином, графом, князем — и наконец женихом выздоровевшей принцессы! После свадьбы новобрачные поехали прокатиться по всему королевству; они заехали и в ту деревню, из которой князь когда-то пошел странствовать, как простой портной. У ворот гостиницы они увидели точильщика, точившего ножи, между тем, как жена вертела ему точильное колесо, — это были Петр с Лизочкой, которая сперва ни за что не соглашалась выйти за него и решилась на это лишь после того, как Петр поклялся ей, что Ганс никогда больше «не увидит» ее.

Ганс сейчас же узнал Петра по его лукавому лицу, велел кучеру остановиться и закричал: «Петр!» Тот спросил, что угодно приказать господину.

— Ничего другого не желаю я приказать тебе, Петр, как только то, чтобы ты признал во мне Ганса, которому ты помог сделаться таким счастливцем. Как иной слепой голубь находит горошинку, так там, в лесу, нашел я, слепой, свое счастье. Там, под деревом, под которым я лежал, оно отыскало меня. На, возьми этот мешок денег, — прими их от слепого нищего, который стал зрячим и богатым, и который прощает тебя! Будь здоров… Кучер, пошел!

Петр стоял пораженный, точно с неба свалился. Долго смотрел он вслед за исчезнувшей каретой, затем отдал деньги жене, чтобы она их спрятала, и сказал:

— Слушай, ведь это был Ганс, — я должен пойти туда, где он нашел счастье, должен найти также слепое счастье. — И он скорей собрался и пошел, зашагал так быстро, как только мог, прямо к тому самому месту, где он совершил над бедным Гансом свой последний вероломный поступок.

Впереди Петра бежала лиса и как-раз остановилась на том месте. На встречу ей из чащи прыгнул волк, и не успел Петр обернуться, чтобы пойти обратно, как по дороге рысью бежал медведь. В ужасе Петр полез скорей на ближайшее дерево.

— Ах, вы, изменники, изменники! — закричала лиса, завыл волк и зарычал медведь, — все разом.

Они обвиняли друг друга в том, что не сохранили тайны, нарушили данное слово. Они огрызались друг на друга и бранились непристойными словами. Наконец медведь и лиса, оба вместе, напали на волка: он был изменником и за то должен быть повешен. Живо скрутила лиса веревку из еловой коры, сделала петлю; медведь крепко держал волка, а лиса накинула ему петлю на шею и вздернула барахтающегося зверя наверх. Волк только смотрел выпученными глазами и вдруг увидел Петра, сидевшего между сучками дерева, и завыл:

— О, лукавый, несправедливый род! Там сидит он, — тот, который выдал нашу тайну!

Теперь и оба другие зверя взглянули наверх и отпустили веревку, так что волк упал на землю. Тут медведь взобрался на дерево и стащил оттуда Петра. Лиса набросилась на него и в гневе сию же минуту выцарапала ему оба глаза. Затем волк стал душить его, а медведь раздавил его, как мышонка; потом все они пожрали его, так что от Петра не осталось ни одной косточки, — и за дело досталось так фальшивому, жестокому Петру.