О чем молчат выжившие

Александра Тверских ХОЗЯИН РАЯ

В серое небо медленно поднимался дымок. Васёк заметил его первым. Прищурился, шмыгнул перебитым носом.

– А чего это?

Карась не услышал, а может, сделал вид. Он скинул рюкзак и, громко крякнув, сел прямо на песок. Стащил с головы капюшон. Ветер растрепал рано поседевшие волосы.

– Эх, старина… – пробубнил Карась, прислушиваясь к боли в ногах.

Он обвел взглядом песчаный берег и медленную зеленую воду. Несколько старых ив, густые заросли камыша. Из белесого песка торчал прогнивший скелет деревянной лодки. Место тихое, по старым временам, так даже живописное. И крупных хищников здесь не водится. Жрать им некого.

– Слышь, чего там? – не унимался Васёк, тыча пальцем куда-то за спину.

– Дачи, – так и не повернувшись, ответил Карась.

– Чего?

– Дачи, говорю. Шашлык на Первомай и жесткая пахота по выходным да в отпуск. Чтоб потом какие-то умники забор попортили и весь урожай ведрами вынесли. Это я еще понимаю, если под Анапой или Геленджиком, там хоть море где-то, а здесь чего ловить было?..

Молодой напарник из всего объяснения уловил отдельные слова, не нашел в них общего смысла, но поспешил согласиться, закивав головой:

– Ага-ага.

– В утюга, – срифмовал Карась. – А шашлыки-то – дело хорошее! Эх, мясца бы сюда, да под пивко…

– Мясца… – эхом повторил Васька. – А то чего?

Пришлось обернуться. Тонкая струйка дыма растворялась в небе. Курилось где-то в дачном поселке, серой неухоженной громадой возвышавшемся над песчаной осыпью. Людей там давно не водилось. Все живые да разумные уходили дальше по трассе, в станицу Марьянскую, а то и вовсе к «чистой земле» и гниющей, словно больной проказой, железной дороге. Карась с Васькой брели в другую сторону, но на то были особые, не слишком приятные причины.

– Баньку кто-то протопить решил, – сказал Карась.

Шутка пропала втуне. Васёк снова хлюпнул носом, уставился на старшего напарника, чуть приоткрыв рот. Будто собирался что-то спросить, но враз передумал. Карась подавил острое желание стукнуть его в челюсть. Чтоб аж зубы клацнули.

– Тебе вот сколько лет?

– Девятнадцать, – ответил растерявшийся от перемены темы Васёк.

– Ага, – кивнул Карась. – Лоб здоровенный. Мне чуть больше было, когда вся эта хрень началась. Так вот, Василий Батькович, будь я таким…

Не договорив, Карась махнул рукой. На ум пришло обидное – вот знает он, что подрастающее поколение тупое и ни на что не годное. Очередной признак. Как там это называется? А, точно. Приближение старости.

Да и Ваське выговаривать – дрянное дело. Жаль его, дурачка.

– Значит, так…

Карась покосился на дымок. Зрелище навевало мысли о людском жилье, жарко растопленной печи, вкусном обеде. Принюхался, но никаких аппетитных ароматов по воздуху не носилось. Воняло гнилой древесиной, застоявшейся водой, илом.

Дым не прятали. То ли надеялись, что никто не заметит, то ли бояться было нечего. На оба случая у Карася имелись кое-какие соображения. К тому же до заката часа три.

Он вытащил из поясной кобуры «Грач», отщелкнул фиксатор магазина. Выругался так, что у Васьки глаза на лоб полезли. Одиннадцать патронов. Выше по течению река изгибалась, местность становилась людной. А там никакая дипломатия не поможет, если не подкрепить мздой или крупнокалиберным аргументом.

– Значит, так, мля. Пойдем, что ли, посмотрим, у кого там обеденный перерыв наметился.

Через десяток минут Карась понял, что зря посчитал дачный поселок гиблым местом. На своем веку он видал и похуже. По равнине рассыпались бесчисленные станицы и хутора. Кирпичные хибары и саманные развалюхи, тесные, насквозь провонявшие дымом и навозом, с голодными сворами собак на улицах и дырявым тряпьем, развешанным на просушку. Шалманы и базары, тощие вороватые дети, мужики с волчьими глазами, хитрые бабищи. К такому скотству Карась не смог притерпеться и за двадцать лет.

Здесь людей не было. Поселковые домики медленно приходили в упадок. Тут и там зияли черные дыры – выбитые окна, отваленные двери, проломы в крышах. Заборы перекосило. Дерево гнило, железо рассыпалось рыжей пылью. Но запустение не выглядело тоскливо.

Развалины тонули в зелени. Деревья и кусты в садах разрослись, огороды покрывало густое море сорняков. Поросшая травой гравийная дорожка между участками была усыпана косточками сгнивших вишен и абрикосов. В листве виднелись яркие бусинки-ягоды и недозревшие сливы. Низко клонились увешанные огромными зелеными яблоками ветви.

Карась с трудом сглотнул ставшую вязкой слюну. Местечко казалось филиалом райских садов, и от изобилия плодов земных глаза разбегались. Карась заметил, что хочет жрать. Даже не «кушать», а именно «жрать». Рвать с веток все, что под руку попадется, впиваться зубами в сочную хрустящую мякоть… А яблони так и тянули ветви навстречу путникам: «На, возьми, сколько хочешь, да скушай, скушай!..»

Скушай – и околей от того яда, что впитал урожай из зараженной почвы да ядовитых дождей.

Карась покосился на плетущегося рядом Ваську. Ему было проще. Молодняку и в голову не придет тянуть в рот что-то, выросшее под открытым небом. На распроклятые яблоки Васька смотрел с интересом созерцательного свойства.

По округе гулял ветер. Качал ветки, шелестел листвой. Зелень двигалась, будто живая, и всюду раздавались легкие шорохи и стуки. На землю сыпалась падалица. Где-то хлопнула покосившаяся дверь. Трава зашевелилась – бросилась прочь из-под ног зазевавшаяся ящерица. Карась дергался на каждый звук, вскидывал пистолет, тыкал стволом в очередной куст крыжовника или мелких белых роз. Потом чуть расслабился, щелкнул предохранителем.

– А ну, стойте!

Визгливый вопль застал их врасплох. Карась так и замер, не донеся руку до лица, чтоб щетину почесать. Васёк вздрогнул, будто ему собака в зад вцепилась, завертелся по сторонам.

Кричала женщина. А вот откуда донесся голос, попробуй, определи во всем этом буйстве природы. Гулкое эхо разметало крик по округе.

– Здрасте, хозяева! – закричал в ответ Карась. – Мы к вам с миром пришли!

Шелестели листья, в отдалении пару раз чирикнула неведомая птица.

– Пистолет на дорожку кинь! Да подальше!

Карась перевел взгляд на разлапистый кустарник по левую сторону от гравийки. Наверняка там. Пальнуть бы разок. Но вот загадка: сколько дырок в нем проделают предполагаемые приятели истерички, засевшие по соседним кустам. Неприятно начинать деловой контакт с собственной смерти.

– До пяти считаю!.. Раз, два, три, четыре!.. Четыре с половиной!..

Карась швырнул пистолет. Тихо выругался сквозь зубы.

– А второй чего?!

«Ему не полагается!» – хотел было крикнуть Карась, но не успел.

Васёк послушно отцепил от пояса самодельные ножны, бросил на землю. В ножнах был, стыдно сказать, простой кухонный нож, каким удобно мясо разделывать. Оружие посерьезнее Ваську доверить было нельзя.

Грохот выстрела едва не оглушил обоих. С ближайшей ветки шмякнулась на дорожку пара яблок. Посыпалась листва и мелкий сор. Васёк кинулся мордой в землю, прикрыл голову.

«Идиот».

– Вы чо, издеваетесь надо мной?! Доставай, что есть!

«Ну как пожелаете, мадам, – подумал Карась, стиснув зубы от злости. – Василий, спускай штаны!»

Медленно вдохнул. Шутка так и осталась невысказанной.

– Слабоумный он! – прокричал в ответ Карась. – Нельзя ему оружие!

Наступило подозрительное затишье. Карась упер руки в бока, выпрямил хрустнувшую спину.

Зашевелились кусты на обочине, около развалившегося дощатого забора. На дорогу вышла женщина небольшого роста, в не по размеру широкой мужской штормовке и истертых джинсах. Гравий зашелестел под толстыми подошвами армейских ботинок. Васёк поднялся, стараясь не делать резких движений. Озадаченно уставился на свои ссаженные о камешки ладони.

Незнакомка была не страшна на физиономию. Не то что некоторые, живущие на зараженной земле. Гладкое лицо, светлая кожа, собранные в высокий хвост черные волосы. В руках – гладкоствол. В гостей женщина не целилась, но и близко подойти не спешила. Если что – успеет жахнуть из обоих стволов.

– А остальные не выйдут познакомиться? – спросил Карась, натягивая на лицо дружелюбную улыбку.

– Это потом, – нахмурилась женщина. – Вы кто такие, что здесь забыли?

Карась покосился на Ваську, но тот, уже обученный, молчал и мину скорчил самую равнодушную.

– Путешественники мы, любезная мадам. Из Марьянской вышли, идем вверх по реке.

– До города, что ли? Рехнулись?

Прозвучал вопрос неприветливо, но Карась только улыбнулся шире. Женщине было очень любопытно, и он это видел.

– Настоящие искатели приключений, мадам, всегда чуть-чуть, но с приветом! А вы, позвольте поинтересоваться, нас, нищих и безоружных, пристрелить собрались, или все же?..

Ваську Карась любил, как собственного сына. Даже больше, потому что родных своих детей никогда в глаза не видел. Их было много, и все – черт-те где. Разве ж упомнишь.

Васёк был один, да какой! Вот ходил бы Карась в компании вооруженного до зубов молодца – им бы так стволами в нос и тыкали. При виде Васьки люди успокаивались. И Карась моментально из подозрительного хмыря превращался в добряка. Покровителя сирых да убогих. Мать Терезу местного разлива.

Через пару минут стало ясно – никаких «остальных» в округе не водилось.

Женщина представилась Машей, Карась – Денисом Ивановичем. Маша даже ружье на плечо повесила, разрешила подобрать пистолет и нож. Повела за собой вглубь поселка. Видно, сильно заскучала в одиночестве, да еще в глуши такой. Место безлюдное, здесь не от кого злобы набраться.

Про отсутствие других людей Карась подозревал с самого начала. А вот обжитая дачка сумела удивить. Двухэтажные кирпичные хоромы, всюду следы мелкого недавнего ремонта. Где-то на крыше кое-как поставлена заплата, где-то – выбитое стекло за кованой решеткой заменено толстой фанеркой. Справный и покрашенный зеленой краской забор из сетки-вырубки. Поверху был надстроен еще высокий ряд досок, на смолу приклеено битое стекло и растянута поеденная ржавчиной колючая проволока.

Вот это Карасю уже не понравилось. А еще – следы в грязи вдоль дороги. Следы больших когтистых лап.

– Что это?

– А пойди посмотри, – откликнулась Маша.

Карась пролез между кустами и осмотрелся. Сад на соседнем участке был, как везде, густой и запущенный. На стволах виднелись глубокие царапины, будто какая-то тварь когти поточила. Древесина успела подсохнуть, кора висела лохмами. Давно это было, только вот в траве следы – точно свежие. Тут примято, там – засохло на сломанных стеблях что-то бурое. Карасю даже показалось, что пару раз в отдалении зелень прошелестела не в такт ветру. Потом понял, что не показалось. Хрустнуло уже ближе, колыхнулись и резко замерли ветки кустарника у края участка, словно кто-то придержал их руками.

– Ну, чего, насмотрелся?

Впереди что-то заворчало. Карась попятился, потянулся к кобуре, не сводя взгляда с чуть подрагивающих веток.

– Тарахтелку спрячь, – раздался над самым ухом голос Маши.

Карась вздрогнул. В кустах что-то крупное с треском ломанулось наутек, будто испугалось бесшумно подкравшейся женщины.

– Неспокойно здесь, да? – пробормотал Карась. – Собаки?

– А похоже разве? Нет, это совсем не собака.

Впрочем, забор обрисовывал ситуацию понятней всяких слов. Маша пожала плечами и зашагала к калитке.

Увидев дворик, Карась аж присвистнул от изумления. Как в старые добрые времена. Дорожка из круглых плиток, по краям – цветочки. Аккуратно подрезанные кусты, усеянные темными ягодами. В конце дорожки стояла деревянная лавочка, рядом дымила сложенная из кирпича печь, на таких когда-то жарили мясо для пикника. Из-за угла дома виднелся затянутый потрепанным целлофаном парник.

Дверь дома, прикрытая занавеской из блестящих бус, стояла нараспашку. Проходя мимо крыльца, Карась заглянул внутрь, изумленно прислушался. Сначала показалось, где-то играет магнитола. Но электричества в доме не было. Да и звук получался странный. Тихий девичий голос старательно выводил колыбельную.

– Аринка, едрить твою! – закричала Маша от печки. – Я кому присмотреть сказала!

Песня оборвалась на полуслове. Тот же голос сказал что-то, слов не разобрать, но интонации, будто кого-то утешают. Карась хмыкнул – это уже было интересно. Маша досадливо вздохнула, скинула ружье с плеча и прислонила к забрызганным жиром кирпичам. Вытащила из закопченного зева печи какие-то потемневшие клубни на шампурах.

На крыльце тем временем появилась та самая Аринка. Куда моложе Маши, в длинном шерстяном платье, лохматая, закутанная в вязаное покрывало.

– Доброго дня, – сказал ей Карась и ткнул Ваську локтем в бок.

Васька ойкнул, кивнул в качестве приветствия. Арина посмотрела на них без всякого интереса.

– Раз тебе надо, ты и следи, – спокойно ответила она в сторону печи. – Нашлась тут командирша.

Еще раз взглянула на гостей, развернулась и скрылась в глубине дома. Зацокали нитки бус. Скрипнула дверь, снова зазвучала колыбельная песенка, на этот раз еще тише.

Женщины были чем-то неуловимо похожи.

– Красиво у вас, – сказал Карась.

Он скинул рюкзак на землю, размял уставшие плечи.

– Да куда уж там… – ответила Маша. – Деревья все порубили, давно еще. То погань в них какая-то заведется, а то дров нет… И дом развалится скоро.

Васёк плюхнулся на дорожку, начисто проигнорировав стоящую неподалеку лавочку. Подумав, Карась присел рядом с ним, на крыльце.

– Не понимаете вы, – с улыбкой сказал он. – Вокруг одна грязь и гадость осталась, а у вас тут, как в эдеме. Чистая красота, сплошной восторг! Я клумбы последний раз видел как раз двадцать лет назад, и то – все в плевках и окурках.

– А как же Марьянская? Там есть, сама видела.

«Агась, не совсем дикари», – смекнул для себя Карась.

– В Марьянской оно по-другому. Все на виду, все общее. А чтобы для себя красоту устроить, другой склад души нужен. Я сколько лет уже маюсь. Вроде жил бы и жил, только не хватает кое-чего. Эстетических впечатлений, так сказать. А что дом разваливается – конечно, сложно без мужиков в хозяйстве. Я вот, знаете…

– А что со станицей-то? – вставила Маша, перебив Карасю разгорающийся хозяйственный зуд. – Я там давненько не была. И чтоб оттуда совались вверх по реке, не припомню, – говорила она, шустро нанизывая на шампуры что-то круглое, отдаленно напоминающее мелкие кабачки. – Случилось что-то? Или тут тоже впечатлений не хватает на голову?

Карась только руками развел.

– А если и так? Настоящие впечатления в наше время – товар дефицитный. Частоколов понастроили да засели там, где твари мутировавшие башку не отгрызут. Как что надо – бегом бегут, хвать! и опять за забор. Или под землю. Бункеры эти – как братские могилы. Двадцать лет прошло! Может, самое время подумать, как дальше жить? Искать, контакты налаживать. Вместе-то оно веселее. А подспорье какое, когда знаешь, что вокруг люди есть, а не гадины всякие, мерзкие и зловредные!

Он внимательно наблюдал за хлопочущей у печи Машей, а потому успел заметить странное выражение на ее лице. Брови поднялись, губы растянулись. Всего на мгновение. Гримаса не походила на улыбку.

– А люди, значит, всегда во благо?

– Это вы, Мария, точно подметили, – усмехнулся Карась. – Чаще – во вред, и с этим не поспоришь. Но так было всегда, и в старые времена мы умели как-то находить компромиссы в большинстве ситуаций.

– Донаходились, – ответила Маша.

– И опять мне нечем крыть. Но, любезная Мария, история нужна для того, чтобы на ней учиться. Вы мира не видели, а мне нынешняя ситуация подозрительно напоминает древние времена. Вот про феодальную раздробленность вы, к примеру, что-то помните?

– Сейчас скажете, что время идет по кругу?

Васёк давно потерял нить разговора. А Карась знай себе разглагольствовал, обрадованный тем, что теперь его хоть кто-то понимает. Маша сначала хмурилась, потом лицо разгладилось. С интересом послушала и про станицу, и про самоотверженность Карася, пустившегося в долгую дорогу к еще неизвестным поселениям выживших. На Ваську Карась только раз рукой махнул – вот, мол, человек хоть и простой, но верный. И не из трусливых. В долгой дороге без спутника быстро пропадешь.

Маша, перекладывавшая запеченные овощи в глубокую тарелку, коротко посмотрела на Васю через плечо. Взгляд ему не понравился. Таким же взглядом дед Васьки, станичный ветеринар Даниил Матвеевич рассматривал туши передохших за ночь соседских боровов. «Вот же горе у людей случилось! Кстати, что у нас сегодня на обед?»

– А вы, кстати, почему в такой глуши засели? – неожиданно спросил Карась.

Маша пожала плечами.

– Вы ведь кушать с нами будете? – спросила она невпопад.

Карась подошел, подозрительно осмотрел овощи. Вернулся к рюкзаку и повыкидывал на ступеньки мятые вещи. Достал с самого дна консервные банки. Две гречки с говядиной, одна свинина с горохом.

– Вот-с, на особый случай оставлял…

Договорить не успел.

– Мясо уберите, – попросила Маша, понизив голос. – Мы такое не едим. И при нас не надо – у вас дальняя дорога, еще успеете.

До сего дня Карась считал, что озадачить его уже ничем не возможно.

– У вас что, и консервов нет? – не выдержал он.

Спохватился, да было поздно. Маша вопросу почему-то не удивилась, и «какое вам дело», уточнять не стала.

– Почему же? Держим, только овощные. Можете их употребить, если боитесь моей кулинарии. А вот это… – она наморщила нос, будто на коровий навоз посмотрела, – …спрячьте поглубже и здесь не доставайте. Мы эти, как их там, раньше такие были, вегро… вери…

– Вегетарианцы, – подсказал Карась.

– Да-да, именно они.

Запах от овощей был, в общем-то, приятный. Маша закинула ружье на плечо, понесла тарелки в дом, кивком пригласив гостей за собой. Аромат пищи тут же заполнил узкий коридор с облупившейся масляной краской на стенах, засочился в комнату. По пути к кухне прошли мимо прикрытой двери, откуда доносилось пение, и Карась не удержался, заглянул. Лишь заслышав эту мелодию, он нафантазировал себе уютную детскую комнату и агукающего в кроватке малыша. А может, ребенка постарше и обстановку поскромнее. Откуда по нынешним временам люльки, игрушки и прочие приблуды возьмутся?

Но увиденное Карася не то что удивило, а даже чуть испугало. Полутемная комнатка была пуста. Только истершийся ковер на полу, а на ковре – все та же Арина. Она сидела скрестив ноги и медленно покачивалась из стороны в сторону, не переставая напевать один и тот же куплет. Наверное, других не знала или уже позабыла за давностью лет. На мелькнувших в коридоре людей женщина внимания не обратила.

Всякое бывает. Карась помнил, что еще в первые годы люди от пережитого с ума сходили. Только этой повезло больше, чем беднягам, за которыми некому было следить и ухаживать.

– Ариша к нам не выйдет, ей нельзя, – будто оправдываясь, говорила Маша, доставая из рассохшегося буфета тарелки и столовые приборы.

Карась подумал, что знает теперь, почему Маша так странно рассматривала Ваську. Парень родился дураком. Да и что с того – наивный, зато адекватный. Все понимает, глупостей не натворит. Сестра Маши наверняка была раньше обычной, а теперь только и остается смотреть, что осталось от некогда здорового человека. Плохо, конечно. А еще опека постоянная, как бы чего безумная не выкинула…

– Как вы тут живете? – спросил Карась. – Тяжело, небось. Ближе к людям попроще бы выходило. Или чтоб не одним хотя бы.

Покачивались огоньки двух самодельных свечек, воткнутых в горлышки бутылок из-под лимонада. Маша вздохнула, разгладила ладонями пожелтевшую скатерть. Ружье она и тут держала рядом, прислоненным к стене, будто постоянно к чему-то готовилась.

– Да, тяжело. А что поделаешь, кому сейчас легко? Столько труда в дом вложено, мы и к месту привыкли…

Карась хмыкнул. Васёк, разговором не интересовавшийся и подвоха в угощении не искавший, уже уплетал странные овощи за обе щеки.

– Я такое и раньше слышал. Ну, мол, наша земля, на ней и помрем, – сказал Карась. – А вы еще и женщины к тому же. Кто вас защитит, случись что?

Маша снова растянула губы в странном подобии улыбки.

– Когда-то нас здесь было трое, – неожиданно сказала она.

Никаких неожиданностей, подумал Карась. Двум женщинам такое хозяйство не обустроить.

– Мы с Аришей – родные сестры. А был еще брат. Старший.

Голос Маши стал тише. Она замолчала, мимоходом взглянула в окно – небо медленно темнело.

– Он все для нас делал, и по дому, и забор – его работа. Ружье добыл. Когда первые ублюдки появились, которые по домам воровали. А следом за ними – те твари, которые приходят ночью.

Слушать было скучно. Но Карась поддерживал заинтересованный вид, жевал помедленнее, чтобы не обидеть рассказчицу.

– А потом оно и случилось. Брат поселок обходил… Здесь же следить нужно все время, чтоб чисто было. И всякая гадость на территории не завелась. А она – завелась. Вернулся домой весь в крови, места на нем живого не было… Очень мучился. Тогда весна была, урожай еще зеленый, если есть вообще, жрать нечего, у нас у самих от голода башка кружилась, а тут еще Мишенька на последнем издыхании… Думали, все тогда помрем. Но мы выжили.

Даже Васёк отвлекся от тарелки и смотрел теперь на Машу, чуть приоткрыв рот. Глаза у женщины были красные, влажные.

– Мы потом опомнились кое-как, я решила, уходить надо – так тут Ариша уперлась. Не пойду никуда, и все тут! А как я тогда?

Молчали долго. Маша сидела, опустив голову и разглядывая сложенные на коленях руки. В комнате тихо пела сумасшедшая Арина. Карась задумчиво крутил в пальцах алюминиевую вилку с гнутыми зубцами. Потом шумно завозился, достал из внутреннего кармана куртки свою гордость – затертый портсигар.

– Хозяйка, где тут у тебя покурить на воздухе можно?

Нормальных сигарет в станице не видели уже лет пятнадцать. И Карась таким богатством похвастаться не мог – в раритетном портсигаре были наверченные про запас самокрутки из газетной бумаги. Из чего делался табак, курильщики предпочитали не задумываться.

Карась с Васькой сидели на лавке, посматривая на едва светящееся окошко дачной кухни. Небо уже изрядно потемнело, зелень на его фоне казалась черной. Ветер усиливался, кроны деревьев раскачивались и шумели, как ночной прибой. За лавкой, в кустах смородины, стрекотали насекомые.

– Значит, так, – пробубнил Карась, прикуривая от свечки.

С наслаждением выдохнул вонючий дым, нагнулся и поставил бутылку-подсвечник на землю. Не прикрытый ладонью огонек рванулся и погас. Карась потянулся, хрустнув суставами, и продолжил уже громче:

– Чтоб без меня и сморкнуться не смел. А как скажу «Давай!» – на тебе та баба, что в комнате. Смотри, лопух, повежливее! Ничего ей не делай, следи только, чтоб под ногами не путалась.

Васёк ойкнул от неожиданности.

– Да как же?..

Карась посмотрел на него – один черт, в темноте лица уже не видно. Ветер уносил слова куда-то к забору, слышно было еле-еле.

– Не устраивает что-то?

– Они же хорошие, – выдал Васёк первое, что пришло в голову.

Карась усмехнулся.

– Ну и дурак ты. Не слушал, небось, что мадам эта говорила?

– Слушал!

– Ну, тогда вокруг посмотри и скажи-ка мне, странного не замечаешь?

Васёк совершенно серьезно огляделся по сторонам. В темени уже нельзя было рассмотреть не то что участок, а даже крыльцо.

– Не знаю…

– Сад, парник, водоколонка, – стал терпеливо перечислять Карась. – Туалет типа «сортир». В этом доме человек помер, Василий, тупая ты балбесина, Батькович. Помер, оставив двух баб, которые ничего тяжелее таза с бельем не поднимут. Спрашивается, могила где?

От таких умозаключений Васёк растерялся.

– Да где угодно, нет?

– А у тебя родня когда мерла, их тоже «куда угодно» девали? – со злостью спросил Карась. Затянулся и заговорил уже спокойнее: – А я тебе скажу, как дело было. Сколько раз такое видал. Преставился родственник дорогой, «да на кого ж ты нас оставил, кормилец единственный», и все дела. А тут еще время голодное, она сама сказала. Знаешь, на что, Васёк, люди с голодухи способны?..

Васёк сначала не понял. Карась объяснил подробнее. Несчастный парень подскочил и кинулся в кусты.

Карась позволил себе излишество – закурил вторую, пока напарник долго и мучительно расставался с содержимым желудка. Васёк вернулся из темноты весь дрожащий, присел на край лавочки.

– А ты что думал, мясо они не любят? Я б его тоже потом видеть не мог. Хотя… нет, на себя гадость этакую даже примерять противно. Вегетарианки сраные, – Карась зло сплюнул. – Но ты пока сиди. Обстановку прощупать надо. Пусть уж лучше в дружелюбном разговоре чего натреплет, чем опосля самим спрашивать.

Ваську трясло. А что случилось бы, не будь рядом такого сообразительного Карася? Могли ведь и в еду что-то подсыпать… а он все съел и не подумал. В который раз Васёк убедился, что без старшего товарища ему не жить.

Как вчера, в станице. Это Васёк был виноват, что их поймали. Не сообразил, не додумал. Да так бы и ждал, пока дружинники за ним придут, если б не Карась. Хорошо, что с собой взять согласился. Не бросил его, глупого, на произвол судьбы, и сразу все рассчитал и решил – в Красноармейский район идти нельзя, там схватят, да за воровство на первом же дереве обоих повесят. Пошли к городу. Собраться времени не было, провизии и патронов взять… Зато живы оба!

Карась докуривал вторую самокрутку. Смотрел, как медленно темнеет небо. Место хорошее, тихое. И дом есть, и хозяйство. Вокруг сплошная красота. Рай земной. И все – двум глупым бабам. Это им еще повезло, что Карась к ним в гости забрел. Он-то человек дельный. Вот если бы с умом обосноваться, да надолго в раю этом осесть… Уж Карась-то хозяйственный, он ничего не упустит!

В последний раз затянулся, потушил окурок о край лавки.

«Хозяин рая!»

Мысленно примерил должность, и аж потеплело в груди. А Маша – та, кажется, сообразительная бабища. Она потом все равно поймет, что так будет лучше. Главное – потолковать с ней как надо.

Ссыпая остатки табака в газетный пакетик, Карась все решал – верит он сам во всю эту историю? Сестры-людоедки, подумать только. Но звучит складно, выводы логичные. Где-то на равнине было раз – поймали женщину, которая троих своих детей самым младшим, четвертым, накормила. Людей и до того жрали, и после, но тот раз крепко в памяти засел, уж слишком мерзко. Все быть может. Время сейчас такое, темное…

Посиделки на кухне затянулись. За окном ночь уже высветила мертвый поселок бледным лунным светом. Ветер завывал, как бездомный пес, яростно трепал стонущие деревья. Хорошо в такую погоду под крышей отсидеться.

– Я всякую там рок-музыку и раньше не особо любил, – старательно поддерживал светский разговор Карась. – Пафосно слишком, а смысла – ноль. А теперь вообще, как гитару в руки возьмет кто-нибудь, хоть беги! Я думал, хуже не бывает, когда по радио случайно натыкался. Оказывается, бывает. Когда слуха и голоса нет одновременно.

Маша не улыбалась. Кажется, она этого вообще делать не умела. Но слушала охотно, иногда кивала. Карась смотрел на нее, примерялся так и эдак. Все-таки красивая она была по нынешним временам, фигуристая. Под мешковатой мужской одежкой выпирало в нужных местах. Но говорила на огорчение редко, да все невпопад.

– А вы, мадам, какую музыку предпочитаете? А то я тут наплел, а вдруг вам…

– Да всякую. Мишка у нас на гитаре играл хорошо. И пел иногда, но это только для своих.

И опять молчит.

Она сидела напротив, опершись локтями о край стола и уложив подбородок на сцепленные пальцы. Смотрела так внимательно, что Ваське давно уже стало не по себе.

– Простите, мы здесь от людей отвыкли, – пояснила Маша, будто прочтя его мысли.

От этого Васёк напрягся еще больше.

Металлический будильник на полке громко отсчитывал секунды. Давно затихли звуки из соседней комнаты. Наверное, сумасшедшая улеглась спать. На кухню она не приходила, но час назад Маша наложила еды в большую тарелку, на взгляд Васьки – слишком много, и унесла. Парень представил, как странная женщина кушает. Руками, сидя в темноте на полу пустой комнаты.

А Маша все смотрела то на него, то на Карася.

«Прикидывает, у кого мясо повкуснее», – решил Васёк.

– А погода-то какая, – продолжал нести чушь Карась. – Солнечных дней и на месяц не наберется за все лето. Раньше выйдешь из дома в полдень – асфальт под ногами мягкий. Мля, вот время было! И все ходили, ныли – когда ж это кончится! А вот взяло и кончилось! К горам поближе, говорят, климат получше. Уж не знаю, с чем это связано…

Карася перебил вопль сумасшедшей. Перепуганный, на одной ноте. Вопль оборвался, но тишина продлилась всего мгновение. В темноте, за окнами, откликнулось. Грянуло, будто хором – взвыло, завизжало. Затрещали ветки, что-то загрохотало, будто по забору били ломом. От этой какофонии у Карася мороз по спине пробежал.

Маша не растерялась. Подхватила ружье и бросилась в двери.

– Здесь сидите! – крикнула она на ходу.

– Хозяйка, может, помочь надо?..

Она уже не услышала. Гулко хлопнула входная дверь. За окнами будто черти плясали. Грохот и вой разносились на всю округу.

Карась расстегнул кобуру, уверенным шагом двинулся вслед за хозяйкой.

– Ну, давай! – зло одернул он зазевавшегося Ваську.

Парень выскочил из-за стола. Заспешил по коридору, держа руку на ножнах. Застучали нитки бус, входная дверь хлопнула второй раз – Карась выскочил на улицу.

Васёк заглянул в комнату и охнул. За порогом стояла непроглядная темень.

– Арина, вы как там? – позвал он, но ответа не последовало.

Из глухо зашторенного окна на пол падала тоненькая полоса света, но зайти в комнату и отдернуть занавески Васёк побоялся. Мало ли, что там, в темноте. Чертыхнулся, сбегал на кухню за свечой. Да так и замер, испуганно уставившись на пол. Ковер был сдвинут, под ним – дыра в полу. Вывороченные доски, черная пропасть, обрамленная подпиленными щепами.

– Арина?.. – повторил он громче, перебивая шум с улицы.

В дыре закопошилось что-то, едва слышно. Васёк почувствовал, как дрожат коленки. Ладонь, лежащая на рукоятке кухонного ножа, вспотела. Парень развернулся и бросился к входным дверям. За спиной что-то зашелестело. Васёк заскребся, не сразу догадавшись, что нужно нажать на ручку. Запутался в занавеске, рванулся. Едва сдержав вопль ужаса, вывалился на улицу и бросился к кустам смородины.

Карась выбежал на крыльцо, но Маша уже скрылась из виду. За углом дома слышались быстро удаляющиеся шаги. Что-то черное, крупное с размаху врезалось в забор с той стороны. Отскочило, напоровшись на острую проволоку. И тут же яростно застучало. И одновременно – с другой стороны участка.

В темноте грянул ружейный выстрел, через пару секунд – еще один. Удары по металлу прекратились, и тут же замолотило еще злее, не разобрать, где именно. Карась подумал, что все это очень ко времени. Вот сейчас они разделаются с мутантами, он посмотрит, как это все делается, а потом…

За спиной у Карася скрипнула калитка. Он и удивиться не успел, как Маша ухитрилась проскочить мимо него. Осторожно двинулся в противоположную сторону, завернул за угол. И замер на месте между стеной и забором.

В едва освещенной лунным светом земле под фундаментом дома зияла дыра. Ушедшее под землю подвальное окошко было разрыто и расширено, в подпол вел широкий лаз, будто вход в берлогу дикого зверя. Рассмотреть находку Карасю не дали – очередной удар по забору едва не оглушил его. Неведомая косматая тварь зарычала, вскинулась на задние лапы и принялась скрести сетку когтями.

Карась шарахнулся в сторону. Выхватил пистолет и зарядил гадине прямо в подставленное брюхо. Хлопок выстрела слился с ружейным залпом. В этот раз жахнули из обоих стволов одновременно. По округе прокатился яростный вой.

Темнота за забором рычала и бесилась. Карась выстрелил раз, потом еще. Взбесившаяся свора чуть отступила. Но через пару мгновений загрохотало на десяток шагов дальше.

Карась послал в темноту еще три пули, и тут случилось уже по-настоящему страшное. Неведомые твари взвыли и ринулись куда-то вдоль забора. С треском из зарослей ломанулось что-то крупное. Бросилось вслед за гадинами, настигло в пару огромных прыжков. Злое рычание тварей сменилось перепуганным визгом.

И тут же нападающие бросились в разные стороны. Как по сигналу. Не стало больше грохота и рычания. В темноте за забором что-то жалобно заскулило, взвизгнуло на высокой ноте и затихло. Карась не сразу опомнился, а когда понял – было поздно.

Нечто двинулось к забору. Встало в полный рост, на две ноги, и легко подпрыгнуло. Существо уцепилось за что-то и полезло вверх, скребя по сетке. Карась сглотнул ком в горле. Чудовище хваталось за острые стекла, повисало на колючей проволоке. Будто боли для него не существовало вовсе.

Карась поднял руки, прицелился. От выстрела оно вздрогнуло, дернулось.

«Попал», – только и успел отметить Карась.

Гадина подтянулась одним рывком, перебросила себя во двор через край забора. Еще одна пуля Карася настигла ее в полете. Чудовище тяжело приземлилось на все четыре лапы, нелепо пошатнувшись. Карась вскинул пистолет и выстрелил. Оно уловило движение, отскочило. Коротко ухнуло. Потом бросилось вбок. Прижалось к земле, пружиной рванулось вверх. Вихляя в разные стороны, оно приближалось к человеку с каждым новым прыжком.

Выстрелов Карась не считал. И даже не заметил, как раздался щелчок. Затвор встал на задержку – кончились патроны. Будто догадавшись об этом, тварь встала на ноги, по прямой двинулась на Карася.

Карась хотел ударить. Тварь перехватила его руку. Вокруг запястья сжались тиски. Вторая лапа потянулась к горлу, но не сдавила. Когти проткнули кожу, резко толкнулись вперед.

Чудовище перехватило хрипящего человека за шиворот. Сжало пальцы в ране. И рвануло, пытаясь разодрать мышцы. Его собственные кости хрустнули, пальцы онемели. Два ногтя остались в мясе. Но это было неважно. Добыча, подергиваясь и булькая, свалилась под ноги.

Вонь просочилась по всему дому, впиталась в пол и стены. Мебель таила в себе тяжелый дух разложения, подушки пропахли гниющим мясом. Сбежав подальше, устроившись на мансарде, Маша все равно ощущала сочащийся с первого этажа тошнотворный запах. Окна были открыты, но погода стояла безветренная. Небо уже неделю закрывали низкие темные облака. День был холодный и сумрачный. Весна не спешила пригреть землю солнечным светом. Поселок вымер. Ни дыма, ни собачьего лая.

Последними уехали Игнатьевы с соседнего участка. С месяц назад. Собрались, как только припасов осталось – на путь до города. Все говорили, что уж там-то получше будет. По округе ходили слухи, что где-то в Краснодаре остались военные, а уж они-то помогут…

Маша Игнатьевых проклинала. Хоть и понимала – они бы помочь не сумели. Супруги не были врачами.

В бреду Мишка лежал десятый день. С трудом залитый в рот овощной бульон выплевывал, водой давился. Кожа потемнела, рваные раны вспухли и разошлись, обнажив желтые нарывы. По первому времени Маша с Аришей устраивали дежурства, сменяли друг друга. Промывали и обрабатывали. Сначала закончились лекарства, потом пришло равнодушие. Нервы натягивались, натягивались, да и…

Странно, что человек может быть настолько живуч.

От стука Маша вздрогнула, открыла глаза. Оказалось – задремала.

– Иди, быстрее! – вопила Ариша.

Она не пошла – побежала. Мишка сидел на кровати, сбросив на пол пропитавшуюся гноем простыню. Тощий, как скелет, с глубоко ввалившимися тусклыми глазами. Сосредоточившись, грыз собственную руку.

– Ты чего?

Погасший взгляд скользнул по женщинам. Зубы работали без остановки.

Первой сообразила Маша. Налетела с криками, попыталась схватить за руки. Получила удар в челюсть и отлетела.

– Что встала, дура?! Помогай!

Вдвоем они кое-как навалились, прижали брата к матрасу. Маша тяжело дышала, держала за локоть, для верности придавив коленом грудь. Схватка далась нелегко – в руках чувствовалась мерзкая слабость, от голода перед глазами все слегка покачивалось. Кожа у Мишки была холодная, твердая. Как у покойника. И влажная, в слюне и крови из укусов. Мышцы вибрировали от напряжения – больной пытался освободиться.

– Успокойся, Мишенька… Это мы, мы тут, рядом…

Тот промычал что-то нечленораздельное, рванулся. Замолотил ногами так, что кровать затряслась. Откуда только сила такая взялась…

– Что делать будем? – тихо спросила Ариша.

– Не знаю. До простыни дотянешься, чтоб его не отпустить? Нужно оторвать две полоски пошире…

– Что делать! – в голосе послышались нотки приближающейся истерики.

Маша посмотрела на сестру и вдруг поняла кое-что важное. Озарение вспыхнуло, прошлось по телу холодной волной.

Она была спокойна. Не орала, не хотела бросить все и убежать. Даже в обморок не хлопнулась. Маша поняла – все потому, что она теперь здесь главная. Мишку она списала сразу, еще в первый день. Ариша – та в истерику впадет при первом удобном случае. Положиться на нее нельзя.

Со всем, что здесь творится, придется разбираться ей, самой. Иначе они сдохнут. Все, втроем.

«Что же делать?» – в панике подумала она.

И почувствовала, как дрожат руки. Уже не от голода.

Это стало постоянным симптомом.

Над головой разгулявшийся ветер рвал листья. Ладони стали холодными и липкими. Маша держала ружье, но ствол мелко дрожал, направленный в голову склонившегося над мертвыми телами существа. Добыча была солидная – три собаки и человек. Серебристый лунный свет лежал на его перекошенном от ужаса лице и влажно блестящем, разорванном горле.

– Это я виновата, – сказала за спиной Ариша.

Сделала паузу, будто ждала, что на нее станут кричать. Где-то поблизости скулил перепуганный парень. Существо наклонилось ниже, снова запустило руку в рану и принялось дергать. Наверное, хотело оторвать кусок.

– Я виновата! Думала, он спит уже. Прилегла, глаза закрыла… Проснулась от шороха, а его нет уже… Но и ты! Ты! Нужно было этих гадин пострелять, тогда б они сюда не заявились…

– Заткнись, – приказала Маша.

На резкий голос существо вскинуло голову. Посмотрело на оружие, направленное ему прямо в лоб. Маша держала палец на спусковом крючке. Так, на всякий случай. Но ничего не произошло. Никогда не происходило.

Существо было здесь хозяином. Строгим, но по-своему разумным. Защищало территорию от других хищников. И семью свою любило, даже баловало.

– М-м-маше-енька-а-а…

Темная кожа, туго обтянувшая череп, глубоко проваленные глаза. Выражения лица Маша не видела, но была уверена, что сейчас он улыбается. Скалит черные подпиленные зубы.

Он чуть двинулся, и стало видно темное пятно на штанине. Невезучий путешественник не знал, что стрелять надо прицельно. В голову или сердце. Может, подойдет любой другой жизненно важный орган. Маша догадалась об этом интуитивно, ведь в остальных случаях кровь в ране сворачивалась даже раньше, чем очередной «охотник» оказывался мертв.

– Я-а-а вам кушать принес…

Маша почувствовала, как к горлу поднимается тошнота. Нужно было выстрелить. Сейчас же, немедленно. А лучше – придушить его подушкой, еще давно. В те дни, когда стало ясно, что он уже не умирает, а рождается заново.

Хотелось броситься бежать. Или потерять сознание. Она знала, что ей скажут дальше. Брат поднес к лицу руки с искривленными, плохо сросшимися после переломов пальцами. Шумно слизал текущую в рукава заношенной куртки кровь.

– Ма-аша, хочешь мясца?

Парень не выдержал. Вскочил с земли, бросился бежать, шатаясь, будто пьяный. Маша не раздумывала ни секунды. Повернулась, вскинула ружье. Грохнул выстрел, пуля щелкнула по открывшейся калитке. Парень завопил, метнулся в темноту по ту сторону забора.

Брат поднял голову на громкий хлопок. Уставился на Машу и Аришу с удивлением.

– Ну, давай! – закричала на него Маша. – Догоняй! Мясо!

По щекам катились слезы. Женщина опустила ружье. Всхлипнула, закрыв лицо ладонью.

– Да чего ты, – сказала Ариша. – Он до станицы не добежит. Видала, свора какая? Ты без Мишки не отбилась бы.

– Знаю, знаю… – с трудом выдавила Маша.

Незваный гость и за пределы поселка не выберется. Не то это место, чтобы бегать ночью по дороге. Обглоданные кости заплетет сорной травой, и никто больше не явится в поселок. Разве что очередные случайные путники когда-нибудь забредут. Быть может, они будут хорошо вооружены. А она будет ждать и надеяться.

Ветер бушевал в беззащитных кронах, но его шорох не заглушал чавканья и сытого урчания. Маша знала, что ружье заряжено еще одним патроном. Но просто выпустила его из рук. Села на землю и разрыдалась.