О чем молчат выжившие

Сергей Шивков ФАЙЛ № 30-27

– Фраерман Аркадий Степанович?

– Совершенно верно, – несколько церемонно поклонился Аркадий.

– Гражданин Конфедерации девятьсот пятого года?

– Точно так.

Пограничник с любопытством рассматривал его паспорт – нечасто на Октябрьскую залетали путешественники с Баррикадной или Беговой. Затем его взгляд упал на пустой правый рукав бушлата.

– Это где тебя так? – полюбопытствовал погранец.

– В прошлом ноябре случилось, когда еще сталкерскую лямку тянул, – ответил Аркадий. – Про «северное сияние» в районе ГУМа помнишь? Вот я с теми парнями в одной группе там был. Все полегли, я один остался. Мозги набекрень, в одной из стычек с полканами правую кисть потерял. Как домой дополз – почти не помню. С тех пор о рейдах пришлось забыть.

– Да, с одной клешней по Москве много не побегаешь, – сочувственно кивнул ганзеец. – Готовь вещи к осмотру, бедолага.

Аркадий скинул с плеча рюкзак, зубами развязал узел. Левой рукой раскрыл горловину рюкзака. Перчатки. Вязаная шапка. Что еще? Костюм химзащиты, противогаз, фильтры. Респиратор. Ложка, миска, кружка. Нож. Фонарь. Автоматные патроны россыпью в мешочке – надо же на станциях расплачиваться за ночлег и с таможенниками. Запасные батарейки, моток прочной веревки, спички.

– Судя по отметке, ты у нас пробыл два дня. С какой целью находился на Ганзе?

– Бизнес, – коротко ответил Аркадий.

Кто такой этот погранец, чтобы перед ним соловьем разливаться? Да и документы Аркадий при себе имел двух видов: паспорт конфедерата и удостоверение сталкера. По таким корочкам беспрепятственно пускали практически на все станции Метро и лишних вопросов не задавали.

– А это что такое? – спросил бдительный пограничник, раскрывая блокнот.

– Мои личные записи, – ответил Фраерман, которому уже стало надоедать занудство ганзейца.

– Личные записи? – недобро усмехнулся пограничник. – На прошлой неделе у нас тут один ошивался, тоже про переписку с друзьями сначала что-то плел. А как за жабры взяли, так и раскололся. Оказалось, что засланный казачок от товарища Москвина. В блокнотик оборонительную линию станции рисовал.

Аркадий знал, что у руководства Ганзы пунктик такой – за каждым углом им мерещится заговор, за каждой колонной – по троцкисту-чегеваровцу с кинжалом в зубах и коктейлем Молотова в руке.

Два дня назад, когда он появился на Октябрьской, его по пути в гостиницу дважды останавливал патруль для проверки документов… Фраерман даже обиделся. Неужели он похож на какого-нибудь диверсанта с Красной линии или Гуляй Поля? Или это из-за его армейского бушлата? На Ганзе местные предпочитали серый камуфляж. Но когда Аркадий увидел, что тщательной проверке подвергаются и другие транзитники, немного успокоился. И вот теперь опять завели свою шарманку!

– Васильев! – крикнул кому-то пограничник, обернувшись.

Из комнаты, расположенной рядом с таможенным терминалом, выскочил молодой парень с сержантскими лычками, что-то спешно дожевывающий на ходу.

– Все никак не нажрешься? – рявкнул пограничник. Затем распорядился: – Вот этого человечка с вещами отведешь в особый отдел. Блокнотик отдашь лично в руки Клещу.

Погранец покрутил ручку межстанционного телефона:

– Алло, господин капитан? Терентьев на проводе. Сейчас к вам Васильев одного типа приведет. Уж больно интересный блокнотик при нем обнаружили. Проверить бы надо.

Сержант с тоской посмотрел на Аркадия, на его вещи. Только собрался устроить праздник живота – так из-за какого-то однорукого доходяги из-за стола выдернули.

– Вещи собрал, и за мной, – приказал Аркадию сержант, засовывая блокнот в карман своей куртки.

Дошли до комнаты, где отдыхали пограничники, свободные от дежурства.

– Стоять здесь и никуда не уходить, – приказал сержант. – Оружие возьму, а затем к особисту двинем.

Аркадий остался стоять у приоткрытой двери, откуда раздавались мужские голоса.

– И вот она мне говорит, – рассказывал кто-то, похохатывая. – «Господин капитан, патронов у меня нет, но мне очень надо за кордон. Может, натурой возьмете?»

– А ты, Череп, типа, примерный семьянин, конечно, отказался? – спросил кто-то, подначивая рассказчика.

– Отказался. Говорю ей: «Ты, красавица, давно на себя в зеркало смотрела? Ты же страшней атомной войны! На таких, как ты, у меня еще до Катастрофы морским узлом завязан! Причем двойным!»

Окончание рассказа потонуло в громком хохоте.

Из комнаты с улыбкой вышел сержант. Увидев стоящего у двери Аркадия, улыбку стер, забросил за спину автомат и сказал:

– Давай, друган, шевели копытами. Клещ ждать не любит.

Щеки Аркадия горели, подбородок мелко дрожал от обиды. Внутри все кипело. Засунув руку в карман бушлата, он зашагал по станционному залу, искоса бросая взгляды по сторонам.

Надо признать, на Октябрьской было много чего любопытного. Аркадий вспомнил, что Кольцевая – это самая красивая и пышно оформленная линия во всем столичном метро. Сталинский ампир – богатый, тяжеловесный, помпезный – был представлен здесь во всем своем блеске.

Первым, что бросалось в глаза любому ступившему на территорию Ганзы, были огромные полотнища с изображением коричневого круга – герба Содружества станций Кольцевой линии.

Аркадий подумал: «Вот вам один из фортелей истории. Ганза на ножах с коммунистами, а ведь по легенде именно Сталин, посмотрев проект развития столичного метрополитена, который был тогда без Кольцевой линии, перевернул допитую им кофейную чашку и поставил ее на карту. В результате на схеме метро остался след в виде окружности… А лучший друг всех физкультурников удовлетворенно кивнул и произнес с грузинским акцентом: „Вот ваш главный недостаток, его и постройте“. С тех пор Кольцевая линия и стала на схемах обозначаться коричневым цветом».

Сопровождающий Аркадия ганзеец остановился возле неприметной двери, постучал.

Приоткрыл дверь и, просунув голову, произнес:

– Господин капитан, разрешите? Со второго поста доставлен подозрительный гражданин.

– Вводите, – ответил кто-то.

– Заходи, шпион, – подтолкнул в спину Аркадия сержант.

Фраерман вошел в комнату, осмотрелся.

Посередине полутемного помещения стоял стол. На нем – включенная электрическая лампа. Рядом – стул. Из-за того, что абажур был направлен в сторону двери, сидящего за столом человека невозможно было разглядеть.

«Хоть документы в полном порядке, но в следующий раз лучше здесь надолго не задерживаться», – решил Аркадий.

– Сесть! Руки на стол, чтобы я видел! – раздался из темноты резкий голос.

Аркадий медленно подошел к столу, присел на край стула. Взгляд упал на старое зеленое сукно, заляпанное чем-то красным.

«Кровь или чернила?» – испуганным зайцем метнулось в голове Аркадия.

– Руки на стол! – гаркнул голос из темноты.

Аркадий резким движением сбросил с плеч бушлат, положил левую руку на стол. Затем, неторопливо – и правую.

– Это где тебя так, человече? Неудачно консервную банку открыл? – насмешливо спросил голос из темноты, увидев культю бывшего сталкера.

– Видите ли, господин капитан, – улыбнулся Аркадий, – здесь какая-то ошибка. Я…

– Молчать! – зашипел голос из темноты. – Говорить и дышать можно только тогда, когда я разрешаю!

Сержант поставил рядом со столом рюкзак с вещами путешественника, положил на стол документы и блокнот.

Голос из темноты сказал:

– Васильев, свободен.

Пограничник козырнул и вышел.

– Фраерман Аркадий Степанович?

– Да, – ответил Аркадий.

– Цель визита на нашу станцию?

– Бизнес.

– А нельзя ли с этого места поподробнее?

– Я не понимаю, по какому праву меня задержали, – ответил Аркадий. – Документы у меня в порядке, ничего противоправного я не совершал…

Рука невидимого собеседника бросила на стол паспорт, взяла блокнот.

– Интересный блокнот, о-о-очень интересный, – процедил особист. – Станция Окт., пал. двадцать четыре, файл номер тридцать-девятнадцать – станция Театр., пал. восемнадцать. Станция Окт., пал. четырнадцать, файл номер тридцать – двадцать один – станция Дин., пал. тридцать два. Занятно. На кого работаете, Фраерман?

– Я могу все объяснить, – перебил капитана Аркадий. – Я – простой почтальон. Доставляю звуковые письма.

– Вот как? Интересно. И почти правдоподобно.

– Я – почтальон, – торопливо повторил Аркадий. – У меня с детства – феноменальная память. Стоит мне что-то внимательно прослушать – и я это запоминаю слово в слово. После Катастрофы в Метро у людей остались родные и родственники. Вот я им и передаю звуковые письма. А чтобы не перепутать, я каждый адрес записываю и даю ему свой номер. Вот эта запись, например, означает, что адресант из двадцать четвертой палатки станции Октябрьская направил звуковое письмо на станцию Театральная, а я этому письму присвоил номер тридцать-девятнадцать.

– Придется вам, господин почтальон, все ваши письма, записанные на нашей станции, озвучить.

– Я не могу это сделать, – покачал головой Аркадий. – Видите ли, тайна переписки…

Невидимый собеседник тяжело вздохнул, нажал на кнопку звонка, прикрепленного сбоку стола.

В глубине комнаты раскрылась дверь, в проеме показался огромный мужик с закатанными рукавами гимнастерки и в резиновом фартуке.

– Вызывали? – спросил детина густым басом.

– Антон, проведи экскурсию для нашего нового друга по своим владениям, – распорядился Клещев. – Только без рукоприкладства. Так, чисто в ознакомительных целях.

Фраерман вдруг некстати вспомнил анекдот: «Когда я родился, родители хотели назвать меня Глеб. Но бабушка была против, так как считала, что ребята во дворе будут дразнить меня Глеб – хлеб. Меня назвали Антон. Спасибо тебе, бабушка!»

Мужик подошел к Аркадию, схватил его за воротник бушлата, легко поднял со стула и глумливо произнес:

– Вэлкам ту парадайз, май деар френд.

Миновав короткий коридор, Аркадий оказался в полутемном помещении. Было оно от пола до потолка выложено кафелем.

Аркадий разглядел голых людей, прикованных к идущим вдоль стен трубам. Мужчины и женщины. Доведенные пытками и избиениями до той стадии, когда им уже было наплевать на свою наготу. На лицах читалось только одно: прикончите уж поскорее, только больше не мучайте.

Один мужчина, лицо которого представляло собой сплошное кровавое месиво, безжизненно висел на трубе, но наручники не давали ему упасть на пол. Изо рта у него свисала тонкая вязкая нитка кровавой слюны.

В углу комнаты кто-то скулил.

Аркадий, к своему ужасу, вдруг почувствовал, что содержимое его желудка стремительно пошло наружу. Выблевывая на цементный пол завтрак, съеденный перед выходом с Октябрьской, он медленно стал проваливаться в темноту…

Очнулся оттого, что кто-то лил ему в лицо воду.

Аркадий медленно открыл глаза. Сначала увидел давно не беленный растрескавшийся потолок со свисающими с него лампочками. Затем – стоящего над ним детину в фартуке, который, ухмыляясь, поливал его тонкой струйкой грязной воды из ведра.

– Очухался, родимый? – добродушно поинтересовался он.

– Да… – с трудом разлепил губы Аркадий, и, к своему стыду, вдруг понял, что обмочился.

– Тогда поднимайся.

Аркадий, стараясь не смотреть в ту сторону, где были прикованы люди, поднялся с пола.

«Фартук» снова схватил его за шкирку и поволок из комнаты.

Затащил в кабинет, усадил за стол, сообщил:

– Клиент хлипким оказался. Только зашли, сразу вырубился, – и ушел.

Невидимый собеседник спросил:

– Так что, Аркадий Степанович, теперь снова будете настаивать на тайне переписки?

– Нет, – помотал головой Аркадий, – не буду.

– Вот и чудненько, – раздался из темноты удовлетворенный голос. – Тогда откроем ваш блокнотик и начнем прямо по списку. Что там у нас? Станция Окт., пал. тринадцать, файл номер тридцать – двенадцать – станция Белорус., пал. тридцать три. Я так думаю, это станция Белорусская.

– Да, – кивнул головой почтальон. – Белорусская.

– Итак, я вас слушаю, господин Фраерман.

Аркадий закрыл глаза.

Эту способность он обнаружил в себе еще в детстве. Прослушаешь объяснение учительницы на уроке, затем закроешь глаза и идешь по коридору. А по обе стороны коридора – ящички, вроде картотеки в библиотеке. И каждый пронумерован. Надо только запомнить, что тема прослушанного урока находится, например, в ящичке под номером двенадцать. Когда нужно, выдвигаешь ящичек – и слово в слово повторяешь рассказ учителя. Или прочитанную книгу.

За это Аркадия еще в детстве называли уникумом, хотели даже отправить на обследование в какой-то научно-исследовательский институт мозга. Но не успели. А после Катастрофы уже не до его феноменальных способностей стало. Но Аркадию это очень даже пригодились, особенно после того, как со сталкерством завязать пришлось. На одной станции письмо запомнил, на другой рассказал – вот и заработок.

Неспешным шагом он мысленно прошел мимо ящичков со школьными и университетскими учебниками, миновал полутемный коридор с художественной литературой. Дальше повернул налево, скосив взгляд на ящичек, в котором лежал Ги де Мопассан. Если бы мамочка тогда узнала, какие книги читает ее любимый тринадцатилетний Аркаша – грандиозный скандал был бы обеспечен. Но мамочки уже давно нет… Мама, мама…

Ускорив шаг, Аркадий повернул налево и остановился возле стены, в которой хранились звуковые письма за текущий год. Мысленно выдвинул ящичек, тот, что в пятом ряду снизу, с цифрами «30–12».

Вспомнил автора. Старуха в красном ватном халате. Распухшие слоновьи ноги. Из-за одышки слова выдавливала с трудом, постоянно потирая свою грудь.

Сглотнув слюну, Аркадий, не открывая глаз, заговорил:

– Здравствуйте, Аня, Вадим и мальчики. Я сшила себе новый халат. Теперь по ночам тепло. Ребятам начала вязать носки. Павлику, малому басурману, уже связала. Была, наверное, перемена погоды. Ночью был приступ стенокардии, держал часов пять, прямо пропадала. Нитроглицерин пила два раза и грелку прикладывала. Чес страшно замучил, вся спина сейчас в расчесах, ничего не помогает. Хочу в баню сходить и веником попарить спину. Старухи говорят, что у меня простуда, вот от этого и чес…

– Стоп, стоп! – раздался голос, прерывающий Фраермана. – Занятный аттракцион. Здесь все понятно. Идем дальше. Файл номер тридцать – двадцать три.

Аркадий закрыл глаза. Снова коридор. Вот и нужный ящичек. Вспомнил отправительницу – бабку лет семидесяти в уродливом рыжем клетчатом пальто и не менее уродливой шляпке, делающей ее похожей на старуху Шапокляк из старого, еще советского мультфильма. Голос у тетки был противный и низкий.

– Манечка, милая, здравствуй! Сообщаю тебе сразу об обоях. Их здесь не бывает, а если что и поступает, то никто их не видит. Это дефицит огромный…

– Стоп! – прервал особист. – Что за люди такие? Тут мир в тартарары катится, а они про свои шелудивые спины и обои! Совсем народ охренел! Дальше! Тридцать – тридцать четыре!

Почтальон сосредоточился, вспомнив наголо стриженного парнишку с россыпью угрей на лице.

Прочистил пересохшее горло и начал цитировать:

– Мама, ты спрашиваешь, как у нас с Иркой. Я тебе все в прошлом письме сообщил. Из моих слов ясно, как у нас с ней. Если ты не хочешь, чтобы я погиб от тоски, одиночества и собачьей жизни, то ты против нашей свадьбы возражать не будешь…

– Хватит! Дальше! Тридцать – пятнадцать!

Эта тетка Аркадию говорила бодро, радостно. Жизнь у нее явно удалась.

– Здравствуйте, Борис и Верочка! Во-первых, разрешите поздравить вас с Днем независимости Ганзы, пожелать вам крепкого здоровья, счастья, бодрости, прекрасного настроения. На Курскую мы приехали шестого числа. Пока живем у Колиной сестры, ждем отдельную палатку со всеми удобствами. Все наши вещи пока раскиданы по родным. Много было волокиты, много нужно было справок собрать. Но теперь все уже в прошлом. Валентин работает в солидной организации…

– Стоп! Так, а это что за… Станция Окт., пал. тридцать девять? – почтальону показалось, что голос Клещева дрогнул и как-то даже изменился: – Файл номер тридцать – двадцать семь!

Аркадий вспомнил. Молодая блондинка. Глубокие васильковые глаза, пухлые губки, курносый носик. Интересная особа. Голос мягкий, тихий, приятный. А сама была такая грустная.

Почтальон заговорил:

– Любимый Ванечка, передаю тебе это письмо, так как каждую минуту думаю о тебе. Как же это тяжело – жить с нелюбимым человеком и не иметь возможности обнять тебя! Надеюсь, что я когда-нибудь смогу вырваться из лап этого солдафона и приехать к тебе. Я до сих пор помню те прекрасные четыре дня в марте, когда мой упырь уезжал в командировку, и мы жили с тобой как муж и жена. Я помню твои крепкие руки, которые меня ласкали, твои губы, твои глаза… Он мне приносит домой то часики, то браслет золотой, то кольцо с камнем. А я понимаю, что все это он забирает у арестованных. Мне противно, но приходится брать. Если бы ты знал, милый, как мне противен он сам и все его подарки! Береги себя, Ванечка, ведь тебе приходится на поверхности рисковать жизнью. Но знай, что я тебя люблю, каждый день молюсь за тебя и жду встречи с тобой…

– Хватит, – сказал особист каким-то надтреснутым и усталым голосом. – На этом наши литературные чтения и закончим. Аркадий Степанович, я вижу, что вы – честный бизнесмен, в вашей информации нет ничего противозаконного. Но мы просто обязаны были все проверить. На минувшей неделе мы тут одного типа задержали, за нежные места прихватили – он и раскололся, что оборонительную линию рисовал.

– Да, я в курсе, мне ваши люди говорили, – ответил Аркадий, старясь казаться спокойным.

– Оказался шпионом с Красной линии, – продолжил Клещев.

– Я все понимаю и никаких претензий к вам не имею.

– Вот и отлично.

Клещев дважды надавил на кнопку. В кабинет вошел молодой офицер в чине старшего лейтенанта.

– Барсуков, отведите Аркадия Степановича на платформу, – Клещев брезгливо покосился на мокрые штаны почтальона. – На таможне больше не досматривать. Все проконтролировать лично, затем мне доложить.

– Все будет сделано в лучшем виде, господин капитан, – кивнул офицер. – Разрешите выполнять?

– Выполняйте.

Старлей с почтальоном ушли.

Клещев встал из-за стола.

Вот, значит, как! «Любимый Ванечка! Надеюсь, что я когда-нибудь смогу вырваться из лап этого солдафона! Люблю тебя, молюсь за тебя и жду встречи с тобой!» Да, Светочка, не ожидал. Кому ты там письмишко отправила? Добрынинская, палатка номер двенадцать? Выясним, пробьем по своим каналам, с кем ты там мне рога наставляешь. «Мой упырь уезжал на четыре дня в командировку…» Точно, в марте нас на усиление бросали – ждали прорыва с южного направления. «Как же это тяжело – жить с нелюбимым человеком и не иметь возможности обнять тебя». Я тебя из навозной кучи вытащил, отмыл, одел, обул, в люди вывел, а ты так со мной?

Спасибо Аркаше Фраерману и его блокнотику. Кстати, надо бы подумать, как этого парнишку можно в своих целях использовать. Хотя… Мальчонка без стержня. Только увидел кровянку – сразу обделался. «Гвозди бы делать из этих людей…» – это явно не про него.

Ладно, об этом подумаем позже. Сейчас дадим почтальону свалить со станции, а затем организуем покушение на жену заместителя начальника службы безопасности госпожу Светлану Игоревну Клещеву. Горе молодого вдовца будет безмерным!

А спустя некоторое время разберемся и с неким сталкером Ванюшей со станции Добрынинская. На поверхности, знаете ли, сейчас очень опасно. Не все возвращаются.

Ганза находится в окружении врагов, убийствами у нас здесь никого не удивишь. А все спишем на коммуняк. Или на Рейх. Да хоть на Нестора! Не впервой такие делишки проворачивать. Собаке – собачья смерть!