О смелом всаднике (Гайдар)

Свет

Одиннадцать лет подряд мы ездили на охоту на Урал без Гайдара. К тому времени, когда Гайдар собрался поехать с нами, у нас, старых уральцев, образовались уже свои привычки и традиции.

У нас была своя охотничья уральская песня, которую мы пели по вечерам у костра, свой дед Захар в поселке Коловертном, у которого мы всегда ели арбузы и пили кислое молоко, и даже своя старая седая волчица, которая жила в степи около пятнадцатого аула. Все одиннадцать лет мы гонялись за ней понапрасну.

У нас было и свое любимое развлечение, которое мы позволяли себе ежегодно.

В хорошую ясную ночь мы выволакивали на реку сухой пень, или выворотень, накладывали на него хворост, тихонько заводили пень-выворотень вверх по реке, поджигали и на самом стремени реки отпускали.

Ночью мимо нашего стана плыл пылающий факел, красиво освещая темные берега Урала. Соцветие огня и темноты нравилось нам.

Огонь проплывал по реке, скрывался за поворотом, и снова мы погружались в темную летнюю ночь.

Очарование длилось недолго: хорошо, если за все одиннадцать лет мы полчаса простояли на берегу, озаренные огнем.

В этом году все получилось не так.

Едва лишь показалось вдали отправленное в темноту золотое сияние, Гайдар схватил меня за руку.

Огонь плыл под берегом, темные ветви прибрежных деревьев склонялись над ним дремуче и спокойно. Удивленно крикнула птица в лесу, затрещали кусты, с яра осыпался в воду песок: испуганный зверь уходил от близкого огня, и снова все стихло.

Чуть потрескивая, роняя в воду крупные, как звезды, искры, плавучий костер уплывал от нас все дальше и дальше.

Неожиданно Гайдар тронулся с места, раздвинул заросли тальника и потянул меня за собой. Сначала медленно, потом все ускоряя и ускоряя шаги, мы пошли по берегу за огнем.

В излучине река просматривалась далеко-далеко. Огонь, мерцая, приветливо кивал нам, точно звал за собой. За речным бакеном он сверкнул особенно по-домашнему. Островерхий плетеный бакен засветился как будто изнутри и показался нам маленьким домиком на реке.

— «В окнах огонек», — вспомнил Гайдар старые стихи.—

Была такая книжка, — сказал он. — Старая-старая… Обложка серая в полоску — так часто в то время переплетали книги… Лежала книга на столе под лампой, и на первой странице было вот это стихотворение. Лампы нет, лампа была керосиновая, и домика того нет, а огонек горит…

Низкий берег кончался, на той стороне начиналась отмель.

Теперь течение относило огонь в нашу сторону. В этом месте степь клином выходила к реке, горячий даже ночью степной ветер нёс по небу облака; луны не было. Сильный приглушенный плеск раздался под берегом.

— Смотри! — прошептал Гайдар, склоняясь к воде. Здесь, под яром, — мы знали это по рассказам деда Захара — была старинная осетровая ятовь, глубокая речная яма, в которой стояли осетры.

Как раз над ней проплывал сейчас огонь, и впереди огня, почти рядом с ним, медленные и спокойные, плыли два осетра.

Спустя мгновение из глубины поднялся к ним третий. На поверхности воды, освещенные красным светом костра, они казались нам сказочными существами, придуманными и ненастоящими.

Острые их верхние плавники выходили наружу и при движении оставляли тонкий струистый след.

— Осетры к царю плывут… — тихо сказал Гайдар.

Я не понял: почему к царю? Тогда он прочел целую строфу из ершовского «Конька-горбунка» — память у него была исключительная:

У него под ногой с шумом обрушился в воду яр.

Упав на колено, Гайдар едва удержался на берегу. Плеснув хвостами, исчезли сказочные рыбины.

Рядом, внизу, попав, видимо, на омут, медленно кружился огонь.

Мы молчали.

— Так не бывает, — сказал наконец Гайдар. — Об этом написать нельзя.

Конское фырканье раздалось за нашей спиной. От ближнего стога прыгал к нам спутанный годовалый жеребенок. На самом яру он остановился, ткнул мордой Гайдара в плечо, еще раз фыркнул и удивленно уставился на реку.

Пень-выворотень вырвался из омута и поплыл по реке быстрее, ветер раздувал на нем пламя.

Жеребенок поднял морду и заржал тревожно и тоскливо.

В темном небе только угадывалось движение облаков. Далеко в степи скрипела арба.

— Смотри! — сказал Гайдар. — Смотри на него. Видишь?

Я ничего не видел. Небо как небо, лошадь как лошадь, молодая и глупая.

— Он удивлен, — сказал Гайдар. — И сердится за непорядок; привык к тому, что золотые шары катаются по небу и тогда отражаются и дробятся в воде. А тут огонь в воде, внизу, а наверху, в небе, темно, ничего нет. Он тоже, наверно, думает про себя: «Так не бывает. Об этом нельзя рассказать маме лошади — все равно не поверит».

Гайдар полез в карман. Удивительные были карманы у Гайдара: в них всегда лежали конфеты, сахар, хлебные корки и крошки. Жеребенок немедленно потянулся к Гайдару.

Низко-низко над нашими головами, свистя, как стрелы, пронеслись дикие утки. В тонкой полосе огня на воде показался силуэт лодки — плыли рыбаки. В руке Гайдара загорелась спичка.

— Аркадий Петрович? — спросили с воды.

— Я, — сказал Гайдар. — Приставай, казаки, к берегу. Узнали?

— Кому ж тут быть, кроме тебя, — ответили голоса…

Мы вернулись на стан на рассвете.

Товарищи наши уже спали. Гайдар отправился купаться.

сказал он. — До чего ж хорошо!

Над рекой, колыхаясь, приподнимался туман. «Что случилось сегодня ночью? — думал я. — Уплыл и погас огонь, ускакал жеребенок, шастают по дну осетры, и рыбаки уже подплывают к своему рыбачьему стану. Почему ж так вышло, что запомнилась мне эта ночь навсегда, на всю жизнь, а никогда вот раньше не запоминалась? Почему увидел Гайдар за сегодняшнюю ночь больше, чем мы за одиннадцать лет, за одиннадцать таких ночей?»

Много проходит мимо человека всякого хорошего в жизни, и, наверно, не надо стоять в это время спокойно на берегу и ждать: пусть хорошее проплывает мимо.

Надо идти за хорошим до самого конца, до тех пор, пока не погаснет огонь.

Вот чему научил меня Аркадий Гайдар в ту ночь на Урале.