О смелом всаднике (Гайдар)

Слепой беркут

Ночью, возвращаясь с охоты, Гайдар и я заблудились в лесу.

Лесная полоса в пойме Урала неширока, лес с двух сторон огорожен рекой и степью, и в ясную ночь дорогу здесь найти легко.

Но вечером тучи внезапно сдвинулись и закрыли звезды. Мы не успели засветло выйти из болота на тропу. Началась гроза. Ветер закрутился в верхушках деревьев. Зарокотал гром. Хлынул дождь.

Мы пробовали укрыться от ветра и воды под старой ольхой на берегу незнакомой старицы и долго, терпеливо намокали, тесно прижимаясь к скрипучему стволу дерева. Косой дождь доставал нас и здесь.

Гроза была необыкновенной, круговой, шла со всех сторон. Мы никогда еще не видели такой грозы.

Молнии огненными птицами пролетали по лесу, все озаряя ослепительным, мгновенно угасающим светом, и снова темнота становилась тяжелой и непроницаемой. Грохотание грома слилось в один сплошной гул.

Неподалеку испуганно завыла волчица, и жалобно откликнулись ей молодые волки.

Совсем близко от нас рухнуло скошенное молнией дерево.

— Что лучше, — спросил Гайдар, — когда одна молния попадает в тебя или когда вместе с молнией падает на человека дерево в три обхвата?

Мы засмеялись, решили, что одна молния лучше, покинули убежище под ольхой и двинулись наугад вперед по зарослям терновника и ежевики.

Промокшие и промерзшие, мы проплутали так до рассвета.

Утро застало нас на склоне глубокого оврага, на самом выходе из леса.

За редкими деревьями и кустами виднелась тронутая ранним утренним солнцем степь. На ближнем холме, в каких-нибудь двух сотнях шагов от нас, стояли сломанные постройки казахского аула.

Здесь в лесу каждый лист, каждая ветка брызгали на нас холодной водой. Со степи веяло теплом.

Мы вышли из леса и поднялись на холм.

Была пора осенних уборочных работ. Аул казался пустым.

Бессонная ночь утомила меня. Я присел у открытой двери крайней кибитки на куче самана, вытер ружье, снял мокрую куртку… Внезапно удивленное восклицание Гайдара заставило меня снова вскочить на ноги. В дверях кибитки, слегка расправив мощные крылья, сидел огромный беркут.

Я долго жил в степи и знал, что один на один такая птица берет волка. Молчаливый сторож пустого дома мне не понравился.

Ни колпачка, ни цепи на беркуте не было. Я осторожно потянул Гайдара назад; он оттолкнул мою руку.

Медленно, спокойно, как бы спрашивая, кто мы и что нам надо, беркут наклонил голову и сложил крылья.

Серая пленка на его глазах не пошевелилась, и я понял, что мы никогда не увидим орлиного взгляда птицы. Беркут был слеп.

— Птичина! — сказал Гайдар. — Откуда ты такая?

Глухой кашель послышался за стеной кибитки, и на пороге, запахивая халат, показался древний седой казах.

Военная гимнастерка Гайдара и узкий ствол охотничьего браунинга у него за плечом, видимо, ввели старика в заблуждение. Отвечая нам на приветствие, он поклонился и, ласково отстраняя с дороги птицу, спросил, зачем пришли в аул кзыл-аскеры.

— Красная Армия, — перевел он свои же слова. Потом взглянул на меня, на мою шляпу, двуствольное ружье и понимающе улыбнулся. — Охотники, — сказал он, поправляя свою ошибку.

Радушным жестом он пригласил нас в дом. Мы вошли. Стуча когтями о глиняный пол, беркут вошел за нами следом, как равный.

Хозяин усадил нас в переднем углу, на сложенной вчетверо белой кошме. В котле, вмазанном в печь, кипела вода. Старик заварил чай, поставил на маленьком, похожем на табуретку, столике пиалы, каймак и толченое просо. Горячий крепкий чай был удивительно вкусен, беркут — таинствен, хозяин — приветлив.

Старик извинился: в эту горячую пору в ауле нет лучших, достойнейших людей, нет председателя колхоза, нет секретаря аулсовета.

— Только два старика, — сказал он, — встречают вас: я и он. — Хозяин показал на птицу. — Но гости все же могут быть довольны: их встречает прекраснейший и благороднейший из орлов.

Он помолчал немного, подбросил хвороста в огонь, снова наполнил пиалы чаем и рассказал нам историю птицы.

— Шестьдесят лет назад в этом ауле жил молодой охотник, джигит Мухтар. Из Семиречья, с границы, он привез молодого беркута, вырастил и выкормил птицу, и беркут слушался его как собака. Днем и ночью джигит пропадал в степи на охоте. Однажды он приехал в аул белый, как соль. Он встретил черную смерть по дороге: в урочище Трех озер умерла от чумы семья богатого бая Дюйсена.

Если бы не было на свете жадных людей, смерть не вышла бы за пределы Трехозерья. Но бай Дюйсен был очень богат, об этом знали другие баи. Ночью они обокрали мертвых и разнесли по аулам чуму.

Ночные шакалы, они умерли первыми. Но черная смерть — страшная смерть. Бедные люди стали умирать вместе с богатыми. Из города прискакал начальник, и с ним пришли солдаты. Тогда, при царе, — старик усмехнулся, — черную болезнь лечили пулями.

Доктора не ходили к нам. Вокруг аула встала рота солдат с винтовками. Если кто пытался выйти из оцепления, его убивали. Если кто хотел войти к нам, его убивали тоже. Так было месяц и еще половину месяца.

Чума убила восемьдесят человек и ушла. Восемнадцать казахов остались в живых, но солдаты продолжали стоять вокруг и убивать пытающихся уйти от смерти. Восемнадцать стали умирать от голода. Они съели все: собак, лошадиные шкуры, ремни. Когда в живых осталось одиннадцать человек, Мухтар понял, что сегодня они съедят его птицу. Он снял цепь с ноги орла, снял колпак с его головы, сказал: «Улетай!» И орел улетел.

Трудно добывать пищу для других, когда ты голоден сам.

Орел вернулся и в своих когтях принес зайца. Улетел опять и принес лису.

Так он летал двадцать дней, принося голодным людям еду: то серую куропатку, то стрепета, то зайчонка.

Он не охотился. Он работал, как человек.

Солдаты не стреляли в орла. Вот на том бугре стоял один… — Старик показал рукой на опушку леса. — Я помню его лицо. Когда пролетал орел, он всегда снимал шапку.

Старик задумался.

— Еды было, конечно, мало, — добавил он, — но, когда солдаты ушли, семь человек остались жить.

— Как он ослеп? — спросил Гайдар, указывая на беркута.

— Это рассказ про злых людей, — ответил старик. — Слава о нем пошла далеко. Баи хотели его купить, но разве можно продать друга! Мухтар не продал. Тогда они царской водкой ^[1] выжгли глаза орлу…

— Давно? — спросил Гайдар.

— Давно, — ответил старик. — Была в степи тогда война с баями, тысяча девятьсот двадцать первый год. Семнадцать лет прошло…

Солнце стояло высоко, когда мы вышли из кибитки.

Старик провожал нас и долго стоял у двери, медленно перебирая в пальцах свою длинную белую бороду.

— Прощайте, — сказал он.

— Прощай, Мухтар, — сказал Гайдар. — Очень вы оба хорошие люди.

— Как узнал? — спросил старик и улыбнулся.

Мы ушли.

— Учись! — сказал мне Гайдар в лесу. — Семнадцать лет кормят люди слепую птицу. Учись помнить добро…

У себя в палатке он долго писал, рвал бумагу, сердился, что ему мешают, и до ночи потом бродил над яром и что-то шептал про себя, навсегда запоминая услышанное и увиденное.

Я помню его, стоящего над высоким красным обрывом. Помню, как он запрокинул голову и вздрогнул: высоко в небе летел орел.

Гайдар снял кубанку.