Фотограф пришел в редакцию рано утром. Ему сказали, что на фронт он поедет вместе с Гайдаром.
В Центральном Комитете комсомола секретарь ЦК пожелал отъезжавшим счастливого пути и благополучного возвращения.
— Помните, товарищи, — сказал он, — народ должен знать, как ведет себя на войне наша молодежь. Пишите и снимайте правду войны. Комсомольскую правду, — добавил он, и все улыбнулись, потому что газета, пославшая Гайдара и фотографа на фронт, так и называлась: «Комсомольская правда».
…Поезд отходил ночью.
Девушка-проводница, посвечивая синим фонариком, проверяла билеты и документы.
— Темно, ничего не видно, — сказала она. — Чуть что, кричите меня: «Настенька!»
— Слушаюсь, товарищ командир, — серьезно ответил Гайдар.
Утром он проснулся рано, встал и подошел к окну. Поезд шел тихо. За окном стояли деревья с короткими голыми сучьями, а под насыпью лежали разбитые вагоны.
— Не смотрите, — сказала Настенька, — не расстраивайтесь.
Она стояла в дверях, маленькая-маленькая, с комсомольским значком на гимнастерке, с длинной метелкой под мышкой и, стараясь не уронить метлу, заплетала тонкие косички, выскочившие из-под форменного берета.
Косички ускользали из рук, метелка падала, и Настенька сердилась.
Вагон был дачный, просторный, с маленькими жесткими диванами. Пассажиры спали сидя, прислонившись друг к другу. В углу, охватив руками костыли, сидел раненый красноармеец. Рядом с ним на лавке похрапывали двое ребятишек. Женщина, закутанная черным платком, очевидно мать ребят, сидела на чемодане.
Гайдар сел на свое место.
Медленно тянулось утро. Внутри вагона было тепло и тихо.
Поезд подходил к Сухиничам. Стали уже видны ближние строения города. Колеса погромыхивали на стрелках, и покачивались медленно идущие вагоны. Путевая сторожиха стояла на переезде, и желто-зеленый флажок в ее руках лениво шевелился на ветру.
И вдруг издалека, заглушая стук колес и говор людей, донеслось прерывистое гуденье воздушной тревоги.
Глядя в окно, Гайдар заметил, как вздрогнула сторожиха. Флажок полетел в сторону. Она подхватила с земли ребенка, копошившегося у ее ног, и, крепко прижав его к груди, развернула над головой красный флаг — грозный сигнал бедствия.
Рядом с Гайдаром щелкнул аппарат, и Гайдар повернулся. Фотограф медленно опустил «лейку». Он сделал снимок.
…Слева, низко, над самой землей, шли навстречу поезду два серых самолета с черными крестами на крыльях.
Бомбы легли слева от вагонов. Поезд резко качнулся вправо. Грохот взрывов, лязг буферов, треск дерева — всё слилось в один скрежещущий звук. С криком люди кинулись к дверям. Еще немного — и они сгрудились бы, давя друг друга в проходах…
Машинист затормозил, поезд пошел медленно, останавливаясь, и Гайдар увидел в окно, как на крутом вираже самолеты снова заходят для атаки.
Настенька как будто выросла.
— Ну, кто здесь не потерял голову? — громко сказала она своим высоким, тонким голосом. — Товарищи, помогите, откройте окна. Выскакивайте налево, граждане, там глубже канава. Детей передавайте в окна… Брось мешок, чудачка, бери ребенка…
Гайдар давно стоял рядом с ней, расчищая проход. Когда он обернулся, Настеньки не было. С двумя детьми на руках она уже бежала вдоль насыпи.
— Вот здесь ложитесь и не сметь шевелиться! — услышал Гайдар. — Лежать носами вниз, не поворачиваться! Нос высунешь — фашист отстрелит.
Во второй раз бомбы легли справа. Гайдар еле-еле успел ухватить Настеньку за руки, когда она карабкалась обратно в вагон. Поезд затрясся, сцепление лопнуло.
Самолеты вернулись снова. Обозленные неудачной бомбежкой, фашистские летчики теперь прошивали поезд пулеметной строчкой. Бомбы у них кончились.
Вагон опустел. Когда пулеметная очередь полоснула по стенам, Настенька вела к выходу последнего пассажира.
У самого тамбура Настенька охнула: пуля пробила ей левую руку. Кровь хлынула по рукаву, рука повисла.
— Скорей! — говорила Настенька, когда ей перевязывали рану. — Скорей — слышите!.. Клава! — кричала она соседке-проводнице. — Все целы? У тебя, говорю, целы?
— Це-лы! Це-лы! — отозвалась где-то в поле подруга.
И вдруг радостный крик раздался вдоль состава. От Сухиничей, быстро настигая фашистские самолеты, несся курносый маленький истребитель. Фашистские летчики торопливо отворачивали в сторону и уходили, низко прижимаясь к земле. Весело загудел паровоз, сзывая обратно пассажиров.
Настенька, с удивлением поглядывая на раненую руку, медленно обошла вагон и пересчитала людей.
— Целы носы? — спросила она у ребят и заботливо укрыла их своим единственным на весь вагон «служебным» одеялом. — Спите, родные!
Раненый красноармеец, гремя костылями, прошел по вагону и задержался около ребятишек.
— Маленькая птица, — сказал красноармеец, глядя на Настеньку, — а цыплятам тепло. Хорошо, товарищ, управляешь движением! Начальство медали не даст — свою пришлю.
Главный кондуктор засвистел машинисту: пора! — и скоро раздался протяжный гудок отправления.
Здоровой правой рукой Настенька вынула из чехла зеленый флаг. Закачались флажки и у других вагонов. Поезд тронулся. Гайдар вернулся в свой угол.
— Тсс! — сказал он, поднимая палец. — Без шума, товарищ. Подите поскорей и снимите ее.
— Настеньку? — спросил фотограф.
— Комсомольскую правду, — ответил Гайдар.
Сопровождаемый соседями, с заряженной «лейкой» в руках фотограф вошел в служебное отделение вагона. Ставшая опять маленькой-маленькой, Настенька сидела на лавке и горько плакала.
— Настенька! — сказал фотограф умоляющим голосом. — Вы — героиня, и мне надо вас снять для газеты. Ради бога, успокойтесь!
— Конечно, — рыдая, проговорила девушка, — вам хорошо говорить, а мне больно, мне руку жалко! Не буду я успокаиваться!..
— Снимайте! — нетерпеливо сказал Гайдар. — Снимайте скорее!
— Пленка не очень сильная, а свет слабоват, — сказал фотограф. — Подождите, я сделаю еще один снимок.
Он снял плачущую Настеньку, ушел и долго возился, перезаряжая аппарат. Наконец все было готово. Фотограф на цыпочках отправился опять к Настеньке. Настенька не плакала. Она глядела в окно и пила с Гайдаром чай. Каким-то чудом, одной рукой она сумела туго-натуго заплести косы и даже надела чистый белый воротничок.
Фотограф в недоумении остановился в дверях.
— Снимайте, — сказал Гайдар, улыбаясь. — Ничего не поделаешь.
Такова история двух знаменитых портретов Настеньки Волковой, знатного человека на Юго-Западной железной дороге.
Очерк «Как мы нашли комсомольскую правду», судя по письмам Гайдара, был им послан с фронта в редакцию. Напечатан он не был — видно, затерялся на трудном военном пути.