Обман и желание

Глава 2

Мэгги Веритос пила кофе со льдом на патио своего дома в Кассиопи на Корфу, когда зазвонил телефон. Она надела шлепанцы, поднялась с белого пластикового дачного кресла и, войдя в дом, прищурилась, пытаясь разглядеть телефон. После яркого вечернего солнца глаза не сразу привыкли к полумраку в доме.

Телефон висел на стене в дальней комнате. Мэгги сняла трубку и, легким движением руки откинув пышные светло-каштановые волосы, прижала трубку к уху.

— Алло, Мэгги Веритос у телефона.

В трубке что-то защелкало.

— Алло, — повторила она.

Вновь ничего. Мэгги вздохнула. Обычное дело. Телефонная связь на Корфу, мягко говоря, была ненадежной. Практически всегда было очень сложно дозвониться и расслышать что-либо сквозь посторонние разговоры, а если это и удавалось, то через минуту-другую связь просто обрывалась. Но сейчас телефон иногда все же работал. Целый год после установки его никак не могли подключить, и он просто украшал стену.

Мэгги воспринимала этот факт с подобающим терпением: она твердо усвоила, что здесь, на Корфу, бессмысленно кого-либо торопить, в том числе и рабочих. Испанское слово «маньяна»[1] вполне отражало отношение жителей Корфу к делу. Она уже было потеряла всякую надежду на то, что ей удастся пользоваться своим телефоном, когда однажды приехали инженеры-ремонтники и, к ее безмерному удивлению, очень долго возились с несчастным аппаратом. После многих часов кропотливой работы чей-нибудь звонок мог подтвердить, что телефон работает.

— Алло, — еще раз сказала она, хотя и без особой надежды на ответ. Ничего кроме щелчков. Мэгги повесила трубку, пожав плечами.

Если кому-то очень надо поговорить, то перезвонят. А может быть, просто ошиблись номером? Или кто-нибудь из друзей хотел пригласить ее на вечеринку?

А возможно, это Ари звонит из своего офиса в Керкире, чтобы предупредить, что задержится вечером снова…

Она сжала губы. Нет сомнения, это был он. В последнее время Ари частенько сообщал, что вернется поздно. Мэгги подозревала, что кроется за потоком извинений. В течение долгого времени она пыталась отогнать растущие подозрения. Ари очень занятой человек, ведь он работает архитектором на быстро развивающемся производстве, и у него, должно быть, всегда полным-полно дел. К тому же его ужасная черта — хвататься за любое дело, имеющее отношение к его профессии. Более того — он типичный грек. Привязанность к домашнему очагу в нем очень сильно развита. Отношение к женщинам у него своеобразное и пренебрежительное. Уже на первых порах супружеской жизни Мэгги осознала, что муж не намерен быть преданным лишь ей одной. После трудного рабочего дня он имел обыкновение выпивать «с ребятами» — старыми друзьями детства и новыми знакомыми по работе.

Мэгги пыталась не принимать близко к сердцу то, что теперь он уже не спешит домой, как в первые месяцы после женитьбы; она пыталась убедить себя: чем меньше она будет докучать ему и чем большую свободу ему предоставит, тем быстрее он устанет от компании друзей и станет относиться к ней по-прежнему. Однако это было слабое утешение. Ей, видимо, следовало завести побольше друзей в английской общине, да поближе сойтись с родителями Ари, с его семьей. Его семья была не чем иным, как царством матриархата, сплоченным союзом во главе с матерью, женщиной с железной волей. Но Мэгги хотела быть только с Ари. Ведь ради него она переехала в другую страну с иной культурой. Она любила только его и хотела быть только с ним.

И вот однажды она узнала, что он задержался не только с «ребятами». Там была и женщина. Ее звали Мелина. И Мэгги не знала, как ей следует к этому относиться. Мысль о том, что у Ари есть любовница, не давала ей покоя. И даже когда она старалась гнать от себя тяжелые думы, пронизывающая сердце боль не исчезала.

Порой ей казалось, что следует бороться и сказать ему в лицо все. Если бы это была Англия, если бы Ари был англичанином, пожалуй, она бы так и сделала. Но здесь была не Англия, а Корфу, и Ари был не англичанин. Несмотря на полученное в Англии образование, он остался греком. Ровно четыре года прошло с тех пор, как они впервые встретились, три года — как поженились и переехали на Корфу, но по сей день его принадлежность к другой нации, другой культуре заставляла думать, как плохо она его знает.

В комнате еще ощущалась дневная жара, но Мэгги вздрогнула, словно холод пробежал по телу. Конечно, она слышала о трудностях смешанного брака. Ее предупреждали о различии культур, о большом числе разводов. Убеждали, что она будет ужасно скучать по родине и возненавидит огромную семью, частью которой станет, где все живут если и не в одном доме, но непременно рядом, дверь в дверь — братья, сестры, кузины, дяди, тети — и все подчиняются законам матриархата, где последнее слово по всем вопросам семейной жизни — от воспитания детей до составления меню для традиционных воскресных семейных обедов — остается за матерью. Отметая все это в сторону, Мэгги видела только возлюбленного, не похожего на всех остальных мужчин, которых она когда-либо знала. То, о чем он думал, как говорил и действовал — все было обусловлено традициями и культурой, абсолютно незнакомыми ей. О да, все эти предсказатели печальной судьбы приложили максимум усилий, чтобы переубедить ее. Самой яростной из них была ее мать.

— Конечно же, это кажется очень романтичным, дорогая. Ари невероятно красивый мужчина, а Корфу — прелестный остров, если держаться подальше от скопищ туристов. Но что будет, когда позолота сойдет с пряника? А это произойдет… вот увидишь!

Все это она произносила надменно и поучающе, мягким и мелодичным голосом, скрывающим желание доминировать. Она была настолько уверена в себе, в правоте своих слов, в том, что никто, ни одна из ее дочерей не посмеет противиться ее желаниям! Иногда Мэгги думала: если бы мать не заняла такую суровую позицию, она бы, возможно, и не поторопилась с замужеством.

Она не прислушивалась ни к чьим советам, и это было одной из причин ее теперешнего нежелания признать свое поражение и как-то разрешить ситуацию. Она вышла замуж за Ари и переехала на Корфу, полная решимости доказать всем, что ее брак будет счастливым исключением. Чувство собственного достоинства не позволяло ей думать, сколь правы были те, кто пророчил ей печальную судьбу, и как ошибалась она.

И вновь дрожь пробежала по ее телу. Она вошла в спальню, где царила кровать. Изящная спинка из темного дерева. Расшитое узорами хлопковое покрывало. Мэгги взяла легкий шелковый пеньюар и набросила его поверх купального костюма — единственной ее одежды в это жаркое время года. Из зеркала на стене старого гардероба темного дерева на нее смотрела высокая хрупкая девушка, с кожей, отливавшей коричневым золотом. Она приобрела этот необычный цвет под постоянными лучами солнца. Волосы спадали мягкими волнами на переливающийся всеми оттенками синевы шелковый пеньюар. Это был подарок Ари к ее прошлому дню рождения. Она увидела пеньюар в Керкире, в одном из самых фешенебельных магазинов, которые были рассчитаны в основном на туристов, и не могла отвести от него глаз.

— Ну пойди и купи его, — ответил Ари, когда она рассказала ему о пеньюаре.

— Но, милый, он ужасно дорого стоит…

— Не волнуйся, это не проблема. На днях я получу приличную сумму денег. Да к тому же в этом году оливки дали хороший урожай.

Семья Ари владела обширными оливковыми плантациями, а урожай в этом году был исключительный. Благоприятствовала великолепная погода, да и год был урожайным. Дело в том, что оливковые деревья плодоносят с соблюдением определенного ритма. Они дают урожай ежегодно, но чередуя сезоны обильного плодоношения и скудного. И так через год. В этом году урожай обещал быть очень хорошим.

В дни сбора оливок практически все землевладельцы испытывали серьезные трудности с рабочей силой. Приходилось раскладывать между деревьями на земле нейлоновые сети, чтобы падающие оливки не гнили. В хозяйстве Ари этой проблемы никогда не возникало. Старые женщины по-прежнему приходили в оливковые рощи семьи Веритос, привязывали своих осликов и оставляли их щипать траву, а сами, напевая национальные песни, собирали оливки. Им очень мало платили, хотя они работали, не разгибая спины, с утра до вечера, а семья Веритос получала благодаря им большие доходы. Мэгги испытывала чувство вины перед этими женщинами и считала несправедливым тратить деньги, ими заработанные.

— Я думаю, мне не стоит тратить такую большую сумму на маленькую вещицу, — засомневалась она.

Ари нахмурил брови:

— Да что с тобой такое? Я же сказал — купи. В любом случае, скоро твой день рождения, и мне надо будет что-то тебе подарить. — Он достал из бумажника пачку банкнот и положил их на стол. — Этого должно хватить. А на сдачу купи себе духи или еще что-нибудь.

— Ах, Ари, — печально вздохнула Мэгги, перебирая нежными пальчиками тонкий шелк. Каким бы он ни был, а в щедрости ему не откажешь. Но ей больше хотелось, чтобы он сам сделал ей подарок, а не просто дал денег. К тому же закрадывалось подозрение, что такая щедрость могла быть результатом осознания вины…

Мэгги достала сигарету из пачки, лежащей на трюмо, закурила и вышла в сад. Начинался ветер, мягкий и теплый. Она допила кофе со льдом, дошла до конца сада и присела на низкую стену, которая окружала сад. Темная, загадочно-фиолетовая вода тихо плескалась о берег. На горизонте, там, где небо сливалось с морем, виднелась блекнущая голубовато-ореховая полоса. Это был берег Албании. Тишину и умиротворение нарушали лишь лай собаки, бегающей где-то у кромки воды, да первые крики полуночной совы, спрятавшейся в оливковой листве.

«Это, — подумала она, больше всего и нравится мне на Корфу — когда забываешь о времени, а тишина навевает ощущение, что цивилизация надолго покинула этот милый уголок — совершенное равновесие между устаревшим порядком и современным хаосом». Здесь вековые ценности все еще много значили; преступления, по крайней мере в сельской местности, были редкостью, и дети могли спокойно бродить по улицам и играть в абсолютной безопасности.

Дети…

Когда она подумала о них, внезапная боль пронзила ее сердце — первобытный инстинкт, живущий в самой сути женского существа. Иногда желание иметь ребенка было похоже на лихорадку; иногда, как, к примеру, сейчас, на сладкую грусть. Грусть окрашивала ее мечту о детях, которая, как ей казалось, становилась неосуществимой. Возможно, если бы у них был ребенок, то все обстояло бы иначе. Будь у Ари сын, была бы и веская причина вовремя возвращаться домой. Мэгги затянулась сигаретой. Признать, что лишь ребенок мог удержать Ари, означало для нее поражение, хотя нельзя было не учитывать, как любили на Корфу детей и гордились ими и как сильно Ари хотел иметь сына.

В первые месяцы их супружеской жизни, во время долгих ленивых полуденных часов, когда Ари возвращался к традиционной сиесте, они часто беседовали об этом, лежа рядом на той самой огромной кровати со спинками из темного дерева. Что больше всего удивляло ее в муже, так это его образ жизни. Он умел из одного рабочего дня сделать два: утро и вечер, а между ними оставить полдень для отдыха. Зимой, когда лили дожди, а дороги были непроходимыми, они переезжали в городскую квартиру, так хотел Ари. В летние месяцы он совершал получасовые поездки от Кассиопы до Керкиры четыре раза в день, тогда как англичанин сделал бы не более двух. Он просто приезжал к ней, не думая о последствиях. Что ни говори, а сиеста в странах Средиземноморья — неотъемлемая часть жизни.

Мэгги наслаждалась этими словно бы украденными часами, когда они лежали в объятиях друг друга, и лишь капельки испарины покрывали их тела. Ари дремал после плотного обеда из рыбы или осьминога, а она лежала рядом с ним — послеобеденный сон еще не вошел в привычку. В те дни, кажется, они занимались любовью с раннего утра до поздней ночи. Ари немного вздремнет, и они вновь болтают, мечтают, строят планы. Чтобы не нарушать тишины, они шептались — казалось, весь мир замер в безмолвии, и лишь легкий плеск волн да шелест теплого бриза нарушали идиллию.

— Когда у нас родится сын, мы назовем его Ианну, в честь деда. Ты согласна, любимая? — сказал как-то Ари. Он лежал, немного отодвинувшись от нее. Его рука покоилась на ее животе, как будто там зарождалась новая жизнь.

— Да, дорогой. Ведь это обычай, не так ли?

— Да, так было всегда. Мы верим, ну, то есть старые люди так говорят, что душа оживает через имя.

Она ничего не ответила. Так было разумнее. На Корфу очень набожные люди, особенно греческие христиане. А потом, эта чудесная идея ей нравилась.

— Итак, нашего первого сына будут звать Ианну, но ты можешь коротко называть его Янни. Он вырастет и станет самым отважным, и мы запишем его в школу в Англии. Тебе ведь это понравится, да?

Напоминание об Англии навеяло тоску по дому. Ее сын еще даже не был зачат, а она уже думала, как тоскливо будет ему жить и учиться вдали от Корфу, где все такое родное и близкое.

— Да, — сказала она. — Я думаю, да. Но для начала он должен будет подрасти, а там посмотрим. Я буду так скучать по нему.

— Ничего, дорогая. Сначала он пойдет в ясли, потом в школу. Ну а там… поглядим.

— Ари! — засмеялась она. — О чем мы с тобой говорим! Я еще даже не беременна!

— Мы должны немедленно исправить положение. Может, мы начнем… прямо сейчас?

Он обнял ее, притянул к себе поближе, и она своим хрупким и нежным станом ощутила жар его тела.

Занятие любовью в те дни было ни с чем не сравнимым блаженством, когда воедино сливались британская чувственность и средиземноморская страсть. Они занимались этим так часто, что Мэгги даже подшучивала: наверное, за все сто лет своего существования кровать износилась намного меньше, чем за те дни, которые они с Ари провели на ней. Рождение ребенка должно было стать следующей ступенькой их отношений. "Но Мэгги до сих пор не забеременела. И если поначалу это было поводом для небольшого беспокойства, то теперь перерастало в большую проблему.

Мэгги уже привыкла к вопрошающим взглядам свекрови. Она научилась сдерживать свои эмоции и мириться с не покидающим ее безумным желанием иметь ребенка и с поселившейся прочно мыслью о несбыточности этой мечты. Переживания переполняли ее сердце, когда она наблюдала за милыми детишками сестры Ари, играющими на берегу или бегающими по огромной лужайке за домами семьи Веритос. Всего здесь было четыре дома. Они стояли по соседству и составляли семейную общину.

Сестра Ари, Кристина, вышла замуж восемнадцатилетней девушкой с хорошим приданым — оливковой рощей. Мэгги знала, что мать Ари поставила сноху на самую низшую ступеньку в семейной иерархии: у чужеземной невесты не было приданого. Но еще большую ненависть испытывала она к ней из-за того, что жена ее сына не произвела на свет отпрыска — продолжателя рода Веритос.

— Может быть, нам стоит обратиться за советом к доктору? — впервые за полтора года Мэгги отважилась произнести эти слова.

Ари нахмурился, насупил жгучие брови, отчего темные глаза стали маленькими и жестокими.

— Какого черта?

— Ну, чтобы узнать, почему я не могу забеременеть.

— Ты предполагаешь, что дело во мне?

— Ари, конечно нет! Но вполне разумно проверить, все ли…

— Я не желаю, чтобы какой-то докторишка осматривал меня и тем более тебя! — оборвал он ее на полуслове. Наша личная жизнь — только наша.

— Возможно, нам сумеют помочь.

— Нет! Никогда мужчины семьи Веритос не нуждались в чьей-либо помощи, чтобы произвести на свет сильных и крепких сыновей. И хватит об этом! Я больше ничего не хочу слушать.

Рассердившись, он отвернулся, не замечая, как она борется с неудержимым желанием расплакаться. Как бурно он отреагировал на ее слова! Гордость мужчины-грека была поставлена на карту, мужское достоинство Ари было задето — хотя меньше всего на свете она хотела бы этого. Она и мысли не допускала, что Ари бесплоден, и во всем винила только себя. Мэгги всегда мучилась во время болезненных и нерегулярных менструаций и подумывала о том, что ей необходима медицинская помощь. Но Ари был непреклонен, он не желал обсуждать подобные темы, и она не знала, как заставить его изменить свои взгляды.

Впервые Мэгги подошла к пропасти, отделявшей английский образ мышления от греческого. Ей было страшно заглянуть в бездну. А сколько раз придется ей еще столкнуться с этой проблемой! Ничего не менялось. И хотя они больше не затрагивали больной вопрос, она знала одно: Ари, как это ни ужасно, никогда не подарит своим матери и отцу еще одного внука, наследника семьи Веритос.

Последние лучи солнца падали на низкую, отделявшую сад от берега стенку, на которой сидела Мэгги. Отчаяние, подобно стремящимся со стороны моря облакам, захлестнуло все ее существо. Когда Мэгги впервые ехала на Корфу — не нынешняя Мэгги, а молоденькая влюбленная девушка, — она была исполнена решимости признать этот заколдованный остров, как она его иногда называла, своим родным домом. Она пыталась, действительно пыталась осуществить свои грезы. Но когда до исполнения мечты оставалось совсем немного, все вдруг стало разваливаться. И она сомневалась, удастся ли ей восстановить желанный мир.

Она вздохнула, поднялась и направилась к дому. Ее терзала боль, боль от невыплаканных слез. Мэгги редко плакала. Почему? Да потому что слезы — всего лишь потакание собственным слабостям. Слезами горю не поможешь.

Дойдя, до середины сада, она услышала дребезжание телефона. Очевидно, сидя у берега, она не слышала звонка. Мэгги вбежала в дом, стараясь успеть к телефону, прежде чем он замолчит.

— Алло!

Вновь до нее долетали лишь какие-то щелчки, но на этот раз она расслышала мужской голос. Этот голос принадлежал не Ари, а англичанину:

— Я говорю с Мэгги Веритос?

— Да, — ответила она. — Это Мэгги Веритос. Я могу поинтересоваться, с кем говорю?

— Майк Томпсон.

— Майк… — На секунду она замешкалась, а потом неуверенно произнесла: — Майк, друг Розы?

— Да. Я не был уверен, что ты меня вспомнишь.

Уж она-то помнила его. «Повезло тебе — он такой лакомый кусочек», — заявила она сестре, когда та познакомила их во время визита Мэгги в Англию. В ответ Роза лишь печально улыбнулась: «Наверное, настало и мое время быть счастливой. Пора восполнить потерю Брендана, навеки любимого». Мэгги промолчала. «Нам с сестрой не особенно везет с мужьями», — подумала она тогда, поскольку их отношения с Ари уже не ладились.

— Конечно же я тебя помню. Я просто удивлена, вот и все. Откуда ты звонишь? Ты на Корфу?

— Нет, я из Англии.

Нехорошее предчувствие закралось в ее сердце. С чего это Майк Томпсон вздумал ей звонить, да еще из Англии?

— Что-нибудь случилось? — взволнованно спросила она. — Что-то с мамой, она больна?

— Нет, с ней все в порядке. А вот с Розой…

— С Розой?! — Мэгги вцепилась пальцами в трубку. — Что с ней?

— Я хотел узнать, не у тебя ли она.

— У меня? Нет-нет. А почему ты об этом спрашиваешь?

Выдержав небольшую паузу, Майк ответил:

— Ну, я просто надеялся, что она могла быть у тебя. Я… ну… в общем… я очень беспокоюсь за нее. Похоже, что она исчезла.

Мэгги откинула назад густые пряди волос.

— Что значит — исчезла? Что ты такое говоришь?

— Я не знаю, где она. Я нигде не могу ее найти.

— Ты имеешь в виду… она не приехала на свидание?

— Нет. Я был в школьном лагере с моими учениками, а когда вернулся, ее не оказалось дома. Ее коттедж заперт, ее коллеги по работе не имеют ни малейшего представления, где она может быть… Матери тоже ничего не известно. Поэтому я надеялся, может быть, хоть ты что-то знаешь?

— Нет, я не знаю. Я уже несколько недель с ней не разговаривала. Она обычно позванивает мне время от времени, но телефонная связь такая ненадежная, а писать письма мы не любим. Может, она отправилась к друзьям? У нее их много в Лондоне!

— Возможно. Но это совсем не похоже на нее уехать, не сказав никому. Правда, меня не было, но ведь она могла оставить свои координаты в «Вандине», чтобы можно было с ней связаться, когда она понадобится. Ты же знаешь, как она относится к своей работе!

Сестры всегда подкалывали друг друга по этому поводу. «Не понимаю, как ты можешь сидеть весь день, ничего не делая! — удивлялась Роза, приехав на Корфу. — Солнце, море, песок это, конечно, здорово, но, наверное, уже через неделю я бы истосковалась по своему радиотелефону и по письменному столу».

— Она считает себя незаменимым человеком в «Вандине». Хотя, впрочем, так оно и есть. — Он произнес это очень спокойно, но Мэгги уловила нотки волнения, которое он так пытался скрыть. — Ну, извини, что побеспокоил тебя, Мэгги. Я просто подумал, что ты сможешь пролить свет на все это дело.

— Боюсь, что не смогу. Что же ты собираешься делать, Майк?

— Честно говоря, не имею ни малейшего представления. Наверное, попытаюсь догадаться, где она.

— Свяжись с ее друзьями в Лондоне.

— Скорее всего, я так и сделаю. Хотя, думаю, полиция вполне справится с этим.

— Полиция?! При чем здесь полиция?

Из трубки доносились лишь щелчки да треск, казалось, связь вот-вот оборвется.

Он осторожно, как бы чего-то опасаясь, ответил:

— Я сделал заявление сегодня утром.

— Заявление в полицию?

— Да.

— В полицию?! — повторила Мэгги, смысл этого слова начал доходить до нее. — Ты думаешь… ты действительно думаешь, с ней случилось нечто серьезное?

— Всем сердцем надеюсь, что нет. Но я счел необходимым сделать это. По крайней мере, ради ее же безопасности. Слушай, Мэгги, извини, если я тебя побеспокоил. Я вовсе не хотел тревожить тебя. Сдается мне, всему этому найдется очень простое объяснение. — Голос его звучал неуверенно. — Как только что-нибудь станет известно, я обязательно сообщу.

— Майк… — Треск. Тишина. Громкое дребезжание. — Майк! — крикнула она. Связь оборвалась.

Мэгги положила трубку и поднялась на ноги. Она сжала пальцами подбородок и попыталась собраться с мыслями.

Роза пропала. Это безумие, это просто невозможно. Но никакого сомнения — Майк волнуется. Из всего, что Мэгги о нем знала, следовало, что он вовсе не паникер. Слова его были вполне справедливы. Роза не была безответственной женщиной. Она не относилась к тому типу людей, которые могут все бросить и сорваться, никому ничего не сказав, а тем более — подставить своих коллег по работе.

Мэгги вспомнила все детали последнего визита Розы на Корфу. Она приехала всего на неделю. Но и для этого, как она сама рассказала сестре, ей пришлось работать дополнительно, чтобы закончить все дела.

Мэгги покусывала от волнения ногти и мучительно раздумывала о том, какие изменения могли произойти в жизни Розы за то время, пока они не виделись. Либо произошли какие-то радикальные перемены в ее характере, либо существовала какая-то чересчур важная причина для ее исчезновения. Или очень хорошая… или очень дурная причина.

«Брендан, — произнесла про себя Мэгги, чувствуя, как холодеет кровь. — Боже мой, неужели это связано с Бренданом?»

Брендан был бывшим мужем Розы. Когда-то давно он сделал хорошую карьеру в журналистике. Какое-то время он вел свою программу на местной радиостанции и даже появлялся на экранах телевизоров. Мэгги припомнила, каким эффектным, импозантным казался этот тинейджер в те дни, когда Роза только начала с ним встречаться. Однако со временем он все растерял из-за пристрастия к роскошной жизни и к бутылке. Потерял он и Розу.

Роза прожила с ним ужасные годы, стараясь сохранить их союз. Она покрывала его, защищала, делала вид перед матерью и Мэгги, что все в порядке. Сочиняла истории о том, как упала с лестницы или налетела на дверь, отчего на лице и руках появились синяки. Но однажды она не выдержала и рассказала все. Брендан был невероятно ревнив, обладал жестоким характером и сильным темпераментом. Он пил. Когда был пьян, давал волю богатому воображению и пускал в ход кулаки.

Она бросила его, но на этом история не закончилась. Он отказался дать согласие на развод, докучал ей, угрожал, подстерегал повсюду.

Мэгги припомнила ту ужасную ночь, когда Брендан явился к дому Розы, начал колотить в дверь, требуя, чтобы его впустили, выкрикивал оскорбления, пытался своей машиной таранить машину Розы. В конце концов они были вынуждены вызвать полицию. После того как все успокоилось, сестры проговорили до утра, уснуть они не могли. Мэгги никогда в жизни не видела Розу такой напуганной. Та вздрагивала при каждом шорохе.

— Я боюсь его до смерти, — призналась тогда Роза. — Его ревность — безумие, и он всегда был таким.

— Ты ведь не давала ему поводов для ревности? — спросила Мэгги.

Роза отрицательно покачала головой:

— Брендану не нужен повод. Вернее, тот повод, о котором ты говоришь. У нас все могло быть в порядке, мы могли просто гулять приятным вечером, как вдруг он неожиданно разворачивался, потому что ему казалось, что кто-то на меня смотрит или пытается заигрывать. Тогда он меня быстро утаскивал домой и обвинял в том, что это я подзадориваю мужчин. Он может быть очень жестоким, Мэгги, и я боюсь его.

— Но ты же его оставила, — заметила Мэгги. — Ты ему больше не жена.

Роза только усмехнулась:

— Уверена, что Брендан думает иначе. Он пригрозил мне однажды, я же тебе говорила: «Если ты не будешь принадлежать мне, то и никому другому».

— Да это просто болтовня, — утешала сестру Мэгги. — Пройдет время, он сам успокоится и оставит в покое тебя.

— Оставит ли? Мне так не кажется.

— Он никогда не причинит тебе реального вреда, Роза. Если он тебя любит, то никогда не сделает тебе ничего плохого.

Она почти верила в это тогда. В ушах стоял грохот колотивших в двери кулаков, но, несмотря на это, она не могла представить, что он может быть опасным. Ревнивым — да. Жестоким, когда на него действовал алкоголь, — да. Но чтобы действительно опасным… Подобное случалось лишь в душераздирающих историях, о которых писали бульварные газеты. Но в реальной жизни… но в их жизни!

Время шло своим чередом; казалось, Брендан смирился с тем, что ему придется оставить Розу в покое. И Роза позабыла обо всем… на время.

Холод пробирался в самое сердце Мэгги, все глубже и глубже, все быстрее и быстрее по мере того, как она оживляла в памяти события тех дней.

Возможно ли, что исчезновение Розы каким-нибудь образом связано с Бренданом? Ну, конечно, нет! Это было так давно. Но разве можно предсказать действия человека, одержимого ревностью? Кто мог знать, как работает его мозг, какие фантазии одолевают его все время? Кто мог сказать, что и когда послужит толчком к их осуществлению? Мэгги давненько откровенно не говорила с Розой. Можно ли предположить, что Брендан потерял рассудок, узнав, что у бывшей жены появился кто-то? Может, он просто выжидал подходящий момент? Ведь Майк ей сказал о своем отъезде в школьный лагерь. Вполне вероятно, что Брендан пронюхал об этом и решил воспользоваться моментом…

Мэгги вдруг почувствовала, что дрожит. Она взяла другую сигарету, с трудом зажгла ее, так как руки отказывались подчиняться ей, сделала глубокую затяжку.

«Во имя Господа, Роза, что с тобой стряслось? Неужели я впадаю в панику? Я чувствую себя такой беспомощной, я так далеко от тебя!» — мысленно взывала Мэгги.

Майк тоже был очень встревожен. Она поняла это по его голосу, но и без того все было ясно. Он никогда ей прежде не звонил и никогда бы этого не сделал, не будь он так серьезно обеспокоен. И он не стал бы сообщать об исчезновении Розы в полицию, если бы ужасное предчувствие беды не одолевало его.

— Ах, как мне необходимо там быть! — вырвалось у Мэгги, и в то же мгновение она поняла, что хочет одного — поехать домой и помочь Майку разыскать Розу.

Несколько минут она сидела, обдумывая эту идею. Мысль была очень дерзкой, но у Мэгги было хорошее оправдание. У нее имелись соображения по поводу местонахождения Розы, которые не могли прийти в голову Майку. Ведь когда-то они были очень близки с сестрой, и это нельзя не принимать во внимание. И по крайней мере, она будет очевидцем событий. Мысль о том, что ей придется остаться здесь и ждать новостей, была невыносима.

Быстрым, решительным движением Мэгги затушила сигарету. Она начнет упаковывать вещи, а наутро узнает о вылетах самолетов в Англию. В это время года рейсов бывает огромное множество, и, надо думать, ей удастся получить место.

Конечно, Ари это не понравится — ну и черт с ним! Роза была ее любимой сестрой, и Мэгги ужасно переживала за нее. И, помимо всего, Ари ведь поступал как ему вздумается… Почему бы и ей не последовать его примеру?