Хитрости

Глава V

Мортимер Ши был одет в объёмный свитер с шалевым воротником. Он курил трубку. Он был лысым, если не считать ореола волос над ушами и на затылке. На столе перед ним в угловом офисе «Армитаж букс» лежала рукопись. Клингу и Брауну это место показалось диккенсовским (Чарльз Джон Хаффем Диккенс, классик мировой литературы, английский писатель, прозаик, стенограф, репортёр, романист и эссеист – примечание переводчика), хотя они никогда раньше не бывали в издательстве. Здесь Ши занимал должность издателя.

На его столе также лежали две фотографии в рамке. На одной была изображена молодая женщина с лошадиным лицом, на другой - столь же лошадиная женщина постарше. Детективам потребовалось мгновение, чтобы понять, что это не мать и дочь, а одна и та же непривлекательная женщина на разных этапах своей жизни.

«Кристина», - сказал Ши. «Та, что слева, была сделана, когда она ещё училась в колледже. Другая - только прошлым летом. Но на каждой фотографии - одна и та же яркая любовь к жизни.»

«Есть идеи, кто мог желать ей зла?» - спросил Браун. Стоя перед ним, большой, чёрный и хмурый, он говорил и выглядел так, словно обвинял в преступлении самого Ши; на самом деле он просто хотел узнать, нет ли у Кристины Лэнгстон врагов, о которых знал бы Ши.

«В любом университете есть межфакультетская ревность, соперничество. Но я искренне сомневаюсь, что кто-то из коллег Кристины мог сделать что-то подобное.»

«А как насчёт вас?» - поинтересовался Клинг.

Ши был мужчиной лет семидесяти, всё ещё крепким и ясноглазым. Управляющий его домом сказал им, что эта женщина - то есть Кристина - переехала к нему на Рождество. Управляющий сказал, что они выглядят милой парой.

«Как долго вы её знали?» - спросил Клинг.

«Я познакомился с ней четыре года назад. Мы издавали её книгу. Я редактировал её.»

«Что за книга?»

«Оценка Байрона.» Ши сделал паузу. «Вы знаете, кого я имею в виду?»

«Да», - сказал Клинг.

«Вы удивитесь, если узнаете, сколько людей не знают, кем был Байрон (английский поэт-романтик – примечание переводчика). Или Шекспир (классик мировой литературы, английский поэт и драматург – примечание переводчика), если уж на то пошло. На одном из занятий на прошлой неделе Кристина спросила своих студентов, знакомы ли им слова «Быть или не быть» (название известного монолога, точнее солилоквия, акта III сцены I пьесы «Гамлет» Уильяма Шекспира, написанной примерно в 1600 году – примечание переводчика). Кристина попросила их назвать источник и, если можно, дополнить цитату. В классе было восемь учеников. Как вы думаете, какими были их ответы?»

Детективы ждали.

«Четверо из восьми не смогли определить источник. Трое сказали, что источником был «Гамлет» («Трагическая история о Гамлете, принце датском», трагедия Уильяма Шекспира в пяти актах, одна из самых известных пьес в мировой драматургии – примечание переводчика). Восьмой сказал «Ромео и Джульетта» (трагедия Уильяма Шекспира, рассказывающая о любви юноши и девушки из двух враждующих родов – примечание переводчика). Шесть человек вообще не смогли дополнить цитату. Двое смогли добавить только: «Вот в чём вопрос». Один из студентов сказал ей после урока, что было бы гораздо проще, если бы Кристина дала им цитату из фильма «Быть или не быть» (антивоенная, антинацистская кинокомедия, экранизированная в США в 1942 и 1983 годах – примечание переводчика), представляете? Ведь это величайший солилоквий (с латыни: речь, обращённая к самому себе – примечание переводчика), когда-либо написанный для англоязычной сцены!» - Ши в отчаянии покачал головой. «Иногда она приходила домой в слезах.»

«Когда вы начали жить вместе?» - спросил Клинг.

«Ну, почти сразу. То есть у нас были свои квартиры, но де-факто мы жили вместе. Она не сдавала свою квартиру и не переезжала ко мне до прошлого Рождества.»

«Когда вы в последний раз видели её живой, мистер Ши?» - спросил Браун.

«Вчера утром. Когда она ушла на работу. Мы позавтракали вместе, а потом... она ушла.»

«Что вы делали вчера вечером около восьми часов?» - спросил Клинг.

Ши на мгновение замолчал. Затем он сказал: «Это та сцена, где меня спрашивают, не являюсь ли я подозреваемым?»

«Это не сцена, сэр», - сказал Клинг.

«Я был здесь, в офисе. Работал над этой самой рукописью», - сказал Ши и слегка постучал по страницам на своём столе. Ужасная, надо сказать.

«Кто-нибудь был с вами?»

«Любое количество людей. Мы работаем в издательстве допоздна.»

«Вы говорите о любом количестве...»

«Видел ли кто-нибудь меня здесь? Кажется, Фредди Андерс заходил сюда в какой-то момент. Вы можете попросить его подтвердить. Его кабинет в конце коридора.»

«В какое время это было? Когда он зашёл?»

«Думаю, это было около шести тридцати, семи.»

«Кто-нибудь видел вас здесь сегодня, мистер Ши?»

«О, Боже. Теперь у нас есть сцена, где я спрашиваю, нужен ли мне адвокат, не так ли?»

«Вам не нужен никакой адвокат», - сказал Браун. «Мы обязаны задавать эти вопросы.»

«Я уверен в этом», - сказал Ши. «Но если говорить начистоту, я уехал отсюда только в десять вечера. Когда я добрался до квартиры, полиция уже была там и сообщила мне, что Кристину застрелили. К вашему сведению, я очень любил её. Более того, мы планировали пожениться осенью. У меня не было причин убивать её, и я её не убивал. А теперь, если вы не возражаете, я бы хотел, чтобы вы ушли.»

«Спасибо, что уделили время», - сказал Клинг.

Ши снова обратился к рукописи на своем столе.

«Все всегда невиновны», - сказал Браун. «Никто никогда ничего не делал. Поймаешь их с окровавленным топором в руках, а они говорят: «Это не мой топор, это топор моего дяди.» Удивительно, что вообще кто-то сидит в тюрьме, вокруг столько невиновных людей.»

«Ты думаешь, он лгал?» - спросил Клинг.

«Вообще-то, я думаю, он говорил правду. Но у него не было причин так раздражаться. Надо отвечать на проклятые вопросы.»

Кондиционер в машине не работал, а окна, передние и задние, были широко открыты. Полуденный шум транспорта был оглушительным и не располагал к разговорам. Они ехали в тишине, в удушающей жаре.

«Арти», - наконец сказал Клинг, - «у меня проблема.»

Браун повернулся от руля, чтобы посмотреть на него. Клинг продолжал смотреть прямо перед собой через лобовое стекло.

«Я думаю, что мы с Шэрин расстаёмся», - сказал он.

Его последние слова почти затерялись в суматохе городского движения. Браун всегда выглядел так, будто хмурится, но в этот раз он действительно хмурился. Он снова повернулся к Клингу, нахмурившись то ли в знак порицания, то ли недоверия, то ли просто потому, что не был уверен, что правильно его расслышал.

«Я думал, что она мне изменяет», - сказал Клинг. «Я следил за ней.»

«Она не изменит тебе ни за что на свете, чувак.»

«Я знаю это.»

«Что, чёрт возьми, с тобой не так? Ты бегаешь за любимой женщиной?»

«Я знаю.»

«Играешь в полицейских и грабителей с любимой женщиной.»

«Я знаю.»

«Как она сейчас? На чём вы остановились?»

«Она пока не хочет говорить. Она говорит, что я причинил ей слишком много боли.»

«Да, но это ведь так и есть! Если бы я хоть раз пошёл за Кэролайн, она бы отправила меня в больницу.»

«Я знаю.»

Браун покачал головой: «Великий детектив, что с тобой?»

«Она думает... Арти, можно я это скажу?»

«Как я узнаю, что ты собираешься сказать, прежде чем ты это скажешь?»

В его голосе внезапно прозвучала злость. Как будто, предав доверие Шэрин, Клинг каким-то образом предал и его доверие. Что-то прозвучало предостерегающе. Клинг едва не отступил. Он глубоко вздохнул.

«Она думает, что я не доверял ей, потому что...»

Браун отвернулся от руля.

«Потому что она чёрная», - сказал Клинг.

«Ну?» - сказал Браун. «Это причина?»

«Я так не думаю.»

«Тогда почему она так думает?»

«Именно об этом я тебя и спрашиваю, Арти.»

«О чём, собственно, ты меня спрашиваешь, Берт? Ты спрашиваешь меня, подумала бы чёрная женщина, что её белый партнёр, который следил за ней, бессознательно вынашивал мысль, что все чёрные коварны, лживы и им нельзя доверять?»

«Ну, нет, я...»

«Я тоже твой партнёр, Берт. Ты считаешь меня коварным, лживым и не заслуживающим доверия?»

«Проехали, Арти.»

«Так о чём ты меня спрашиваешь, Берт?»

«Наверное, я спрашиваю... Не знаю, о чём спрашиваю.»

«Я никогда в жизни не встречался с белой женщиной», - говорит Браун.

Клинг кивнул.

«В отделе есть белые мужчины, которых я действительно знаю. Я доверяю им, как родным братьям.»

В машине стало жарко. Шум транспорта был оглушительным.

«Ты спрашиваешь меня, получится ли это, не так ли? Ты спрашиваешь меня, будет ли чёрно-белое работать? Я говорю тебе, что не знаю. Я говорю, что здесь столетия, Берт. Слишком много веков. Я говорю тебе, что надеюсь на это. Я надеюсь, что ты найдёшь способ, Берт. Здесь есть не только ты и Шэрин, понимаешь, о чём я говорю? Это нечто большее.»

Он кивнул, ещё раз посмотрел на Клинга, а затем снова повернулся к дороге и движению впереди, вцепившись в руль и всё ещё кивая.

На профессоре Дункане Ноулзе был фиолетовый галстук-бабочка с узором из маленьких белых ромашек. Он выглядел так, словно готов был взлететь на воздух. Лавандовая рубашка на пуговицах в тон галстуку. Льняной костюм цвета загара. Он сидел за своим столом с угловым окном, а утреннее солнце освещало кампус снаружи золотисто-зелёным светом.

«Ужасная вещь», - сказал он детективам. Ужасная. То, что случилось с Кристиной, конечно, но также ужасно для департамента и для самого университета Болдуина.»

Ноулз был заведующим кафедрой английского языка университета Болдуина (в действительности частный гуманитарный университет с таким названием, основанный в 1845 году поселенцами-методистами, находится на Среднем Западе США, в штате Огайо, примерно за 750 километров от Нью-Йорка – примечание переводчика). Клинг надеялся, что он не примеряет убийство Кристины Лэнгстон к репутации учебного заведения. Браун размышлял, где тот купил такой галстук-бабочку. Ему было интересно, как он сам будет выглядеть в таком же галстуке. Он размышлял, отнесётся ли его жена, Кэролайн, с понимаем к такому галстуку.

«В университетском городке большого города», - сказал Ноулз, - «можно ожидать досадных инцидентов, подобных этому…»

Досадные индиценты, - подумал Клинг.

«...но безопасность здесь, в университете Болдуина, необычайно высока. У нас никогда раньше не случалось ничего подобного. Никогда за всю нашу историю. Никто никогда не забредал сюда извне, намереваясь причинить зло.»

«Но кто-то же это сделал», - сказал Браун. «Прошлой ночью.»

«Именно так», - сказал Ноулз. «Это ужасно для университета. Только посмотрите на это», - сказал он и провёл ладонью по утренним газетам, разложенным на рабочем столе. «Кристина была убита вчера вечером, а газеты уже в бешенстве. Посмотрите на этот заголовок. «Безопасны ли наши кампусы?» Один-единственный инцидент...»

Инцидент, - подумал Клинг.

«... и они уже пишут об этом словно об эпидемии.»

«Мы пытаемся найти связь между убийством Кристины и двумя другими делами, которые мы расследуем», - сказал Браун.

«О, да, и не думайте, что газеты не раздувают из этого сенсацию. «Убийца с глоком»! Его делают похожим на Джека Потрошителя (псевдоним, присвоенный неустановленному серийному убийце, который действовал в Лондоне – примечание переводчика). Три убийства по совпадению...»

«Мы не думаем, что это совпадения», - сказал Браун.

«В этом городе, должно быть, тысячи таких оружий...»

«Нет, в каждом из убийств использовался один и тот же пистолет.»

«Ну, это выше моих сил», - сказал Ноулз и раскинул руки, как крылья, подтверждая мысль о том, что его огромный галстук-бабочка действительно может быть пропеллером. Браун всё ещё задавался вопросом, где он его купил.

«У нас есть имена других жертв», - сказал Клинг и полез во внутренний карман пиджака за записной книжкой. «Маловероятно, что кто-то из них был её студентом в то время...»

«Почему вы так считаете?»

«Ну... их возраст, например.» Он раскрыл блокнот и стал просматривать его. «Или она вела какие-нибудь вечерние занятия для взрослых?»

«Нет. Ну, она вела один курс по вечерам, да. Но это был семинар. И это были молодые студенты. Она вела три дневных занятия в неделю, по два часа на каждое. Один - по современной поэзии, второй - по поэтам-романтикам. Это были Китс (английский поэт-романтик – примечание переводчика), Шелли (английский писатель, поэт и эссеист – примечание переводчика), Вордсворт (английский поэт-романтик – примечание переводчика) и Байрон. Курс был разделён на две части.»

«В общей сложности она преподавала шесть часов в неделю. Ну, плюс семинар, конечно. Это ещё два часа в неделю. Всего восемь часов.»

«И она вела этот семинар по вечерам?»

«Да. По четвергам, с семи до девяти вечера, на тему «Китс и итальянское влияние». Либо в её классе, либо в её кабинете. В классе было всего полдюжины студентов... семь или восемь, не больше. Конечно, не больше.»

«Но, по вашим словам, это должен был быть вечер четверга.»

«Да.»

«Почему она должна была находиться в кампусе в среду вечером?»

«По разным причинам. Возможно, она готовила план урока, выставляла оценки... или проводила исследование в библиотеке. Библиотека закрывается в девять.»

«Что за исследование?»

«Я знаю, что она писала публикацию для Ассоциации современного языка Америки (считается основной профессиональной ассоциацией в США для учёных-лингвистов и литературоведов – примечание переводчика). О влиянии сестры Чарльза Лэмба (английский поэт, публицист и литературный критик эпохи романтизма, один из крупнейших мастеров жанра эссе в истории английской литературы – примечание переводчика) на его творчество.»

«Вот как?» - удивился Клинг. «О чём же?»

«Она была очень больна, как вы знаете, его сестра, Мэри. Фактически, в приступе временного помешательства она убила их мать (Мэри Лэм, сестра и соавтор Чарльза Лэмa, 22 сентября 1796 года в приступе буйного психического помешательства зарезала их мать кухонным ножом – примечание переводчика).»

Браун поднял брови.

Как и Клинг.

«О да», - сказал Ноулз. «Лэмбу пришлось поместить её в частную психиатрическую клинику. У него, знаете ли, были и свои проблемы с психикой. После неудачного любовного романа у него самого случился срыв. Он провёл много времени в психушке в Хокстоне (район Лондона – примечание переводчика), да.»

«И профессор Лэнгстон писала об этом работу?»

«Да, надеюсь, что она будет опубликована в одном из журналов Ассоциации современного языка. О том, как сестра Лэмба повлияла на его творчество, - да. Она назвала книгу «Безумие Мэри Лэмб». Мы много шутили по этому поводу.»

«Шутили об этом?» - сказал Браун.

«О да.»

«Кто?»

«Её коллеги по отделу. Мы назвали это «У Мэри случилось небольшое безумие.»»

«Значит, вы считаете, что в вечер убийства она могла провести какое-то время в библиотеке», - сказал Клинг.

«Возможно, да. Уверен, вы можете это проверить.»

«Но в обычный распорядок дня, во сколько бы закончились её занятия?»

«Ну, кроме семинара...»

«По четвергам.»

«Да. Кроме этого, она вела дневные занятия. С трёх до пяти.»

«Все студенты молодые люди.»

«Да.»

«Имя Алисия Хендрикс вам о чём-нибудь говорит?»

«Нет, простите.»

«Одна из жертв. Пятидесяти пяти лет», - сказал Клинг. «Как насчёт Макса Соболова, пятидесяти восьми лет? Слепой?»

«Нет. Ни одного из имён. И, как вы знаете, они не могли быть учениками Кристины в университете Болдуина. Слишком стары.»

«Как-то ещё она могла быть связана с ними?»

«Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду.»

«Ну», - сказал Браун, - «может быть, они были родственниками одного из её учеников? Или друзьями? Или каким-то другим образом связаны с профессором Лэнгстон?»

«Откуда мне знать?»

«Мы можем проверить ваши записи?» - спросил Клинг. «Чтобы узнать имена её учеников за последние несколько лет? Может, найдём совпадение с кем-нибудь из них? Хендрикс? Соболов?»

«Она преподавала здесь последние двенадцать лет», - сказал Ноулз. «Она была штатным профессором. Конечно, вы же не рассчитываете пройти через все...»

«Обиды иногда уходят корнями в далёкое прошлое», - сказал Браун.

«Обиды?»

«Студент, которого она завалила? Ученик, которого она опозорила? Ребёнок мог рассказать об этом родителям или другу, тот мог затаить обиду, которая...»

«Понятно», - сказал Ноулз.

Он задумался.

Они оба видели, что он задумался.

«Да?» - сказал Клинг.

«Я могу вспомнить только один такой случай», - сказал Ноулз. «Но имя студента не похоже на те, что вы упомянули.»

«Это исключает только прямого родственника», - сказал Браун.

«Что это был за инцидент?»

«Кристина угрожала завалить эту девушку. Девушка не выдержала и пришла ко мне. Я всячески защищал Кристину, но... вы знаете... мы не заваливаем студентов здесь. Просто не заваливаем.»

«Вы не помните, что это была за девушка?» - спросил Клинг.

Браун всё ещё досадовал на себя за то, что не спросил у Ноулза, где тот купил свой модный галстук-бабочку.

«Их можно достать где угодно», - говорит Клинг.

«Да? А где? Я никогда не видел такого галстука.»

«Кроме того, в таком галстуке ты будешь выглядеть паршиво», - сказал Клинг.

«Думаю, я бы выглядел очень круто в таком галстуке.»

«Слишком большой даже для такого большого человека, как ты.»

Они шли через кампус к зданию, где девушка по имени Марсия Финч посещала урок в третьем семестре по «Обзору ранней американской литературы». Марсия была той самой девушкой, которую профессор Лэнгстон грозилась отчислить в прошлом семестре.

«Ты полагаешь, что у меня лишний вес?» - спросил Браун.

«Нет. Ты просто большой.»

«Как Олли Уикс?»

«Нет, у него ожирение.»

«Кроме того, только крупные мужчины могут развлекаться, нося такие большие галстуки, как этот.»

«Развлекаться, да?»

«Думаю, Кэролайн понравится, что хожу в таком галстуке, как этот.»

«Зайди в Интернет, кликни на галстуки-бабочки. Ты найдёшь всевозможные глупые галстуки, как и этот.»

«Хороший большой галстук, как этот», - сказал Браун и кивнул, представляя себя в таком галстуке.

«Какую комнату указал Ноулз?» - спросил Клинг.

Они ждали в коридоре перед комнатой 307, когда к ним вышла Марсия Финч с прижатыми к груди книгами. Профессор Ноулз сказал им, что они не смогут пропустить её...

«Она напористая девушка, блондинка, вполне уверенная в своей привлекательности. Она излучает... скажем так... определённую ауру уверенности в себе?»

...и теперь они сразу заметили её. Двадцать один или двадцать два года, выпускница университета Болдуина, в короткой синей плиссированной юбке, синей толстовке с белой надписью «Университет Балдуина» и плоских кожаных сандалиях в тон юбке и рубашке. Она рассмеялась над словами девушки-компаньонки, помахала пальцами левой руки на прощание и повернулась, чтобы увидеть, как на её пути оказываются крупный блондин и крупный чернокожий парень.

«Извините?» - сказала она, сделав вид, будто говорит: «Убирайтесь с дороги, ладно?» - и уже начала обходить их, когда Браун сказал: «Мисс Финч?»

«Да?»

Он сверкнул полицейским значком.

«Детектив Браун», - сказал он. «Мой напарник, детектив Клинг. Мы хотели бы задать вам несколько вопросов.»

«Мой отец – адвокат», - сразу же сказала она.

«Вам не понадобится адвокат, мисс», - сказал Браун. «Давайте найдём место, где можно посидеть и поболтать, хорошо?»

«О чём?»

«О небольшой стычке с профессором Лэнгстон в прошлом семестре.»

«Думаю, я позвоню отцу», - сказала Марсия.

«Мисс», - сказал Клинг, - «давайте сделаем всё просто, хорошо?»

Она повернулась, чтобы посмотреть на него. Может быть, дело было в глазах лесного цвета. Может быть, дело в спокойствии его голоса. А может, она была расисткой и предпочитала иметь дело с мистером Блондином, белым англосаксонским протестантом (социологический термин, так называемый «американский истеблишмент» – примечание переводчика). Как бы то ни было, она коротко кивнула и вывела их на улицу.

Они сидели в лучах золотистого солнца на скамейке у входа в Косвелл-холл. Марсия - справа, Клинг - посередине, Браун - крайний слева, оба детектива повернулись к ней лицом. Марсия сидела, скрестив ноги, книги лежали на дорожке рядом со скамейкой, она обращалась исключительно к Клингу, рассказывая свою историю только Клингу. Сидящий рядом Браун всё равно что был сделан из камня цвета своего имени (brown, коричневый – примечание переводчика).

«Проблема, кажется, была в посещаемости», - сказала она.

«Кажется?» - сказал Браун.

Она проигнорировала его.

«Профессор Лэнгстон сказала, что я прогуливаю слишком много занятий. Она сказала, что я не смогу понять предмет, если не буду посещать лекции. Вы когда-нибудь были на её лекциях?» - спросила она у Клинга. «Скучно», - сказала она и похлопала себя по губам, имитируя зевок. «Предмет, о котором идёт речь, - на самом деле я пропустила всего одно или два занятия - был Вордсворт. Раздел II был полностью посвящён Вордсворту. Я утверждала, что Вордсворт, возможно, самый нудный поэт во всем девятнадцатом веке. Вы когда-нибудь читали «Тинтернское аббатство» (стихотворение, приуроченное к экскурсии к руинам аббатства 13 июля 1798 года – примечание переводчика)? Или «Моё сердце прыгает вверх» (стихотворение, написанное ночью 26 марта 1802 года, описывает радость, испытываемую при виде радуги – примечание переводчика)? Или даже «Ода бессмертию» (стихотворение, законченное в 1804 году и опубликованное в сборнике «Стихотворения в двух томах» в 1807 году – примечание переводчика), которые считаются шедевром?»

Браун не читал ни одного из них.

Кроме того, она обращалась к Клингу.

«Вы знакомы с каким-нибудь из этих произведений?» - спросила она.

«Извините, нет.»

«Поверьте мне на слово», - сказала она. «В любом случае, я прочитала все заданные стихи на дому и почувствовала, что хорошо с ними знакома. Я не видела необходимости посещать все запланированные лекции.»

«Сколько всего было лекций?» - спросил Браун.

«Семестр длится четырнадцать недель», - сказала она Клингу. «Она потратила две недели на введение и ориентацию, по две недели на Шелли, Байрона и Китса - это был первый раздел. Второй раздел - целых шесть недель на Вордсворта, потому что она считала его чертовски важным, разве вы не знаете?»

«Сколько из этих шести недель вы пропустили?» - спросил Браун.

«Она посмотрела мимо Клинга.»

Осуществила зрительный контакт с Брауном.

«Я же говорила. Один или два класса.»

«Так сколько? Один или два?»

«Может быть, три. И, возможно, я опоздала ещё на одно занятие.»

«Значит, вы пропустили как минимум половину из них?»

«Да.»

«Сократили занятия на половину.»

«Ну... да.»

«И поэтому профессор Лэнгстон грозилась завалить вас?»

«Я знаю, что такое работа. Я же говорила вам, что делала домашние задания.» Она прервала разговор с Брауном и посмотрела прямо в глаза Клингу. «Нужен ли мне здесь мой отец?»

«Нет, я так не думаю», - мягко сказал Клинг. «Так что же произошло? После того как она сказала, что собирается вас завалить.»

«Я пошла к профессору Ноулзу.»

«И?»

«Он сказал, что поговорит с ней.»

«И что?»

«Итак. Я учусь почти на одни пятёрки. За всю свою жизнь у меня ни разу не было оценки ниже четвёрки!» Она слегка повернулась, так что её колени оказались рядом с коленями Клинга. «Представляете, как повлияла бы двойка на мой средний балл?» - спросила она, широко раскрыв голубые глаза.

Клинг убрал свои колени.

Марсия подтянула юбку, как будто к ней приставали.

«Что произошло после того, как Ноулз поговорил с ней?»

«Она осталась непреклонной. Она сказала ему, что по учебному плану оценки выставляются по посещаемости, участию и выпускному экзамену. Она сказала, что это возмутительно - требовать, чтобы она поставила зачёт студентке, которая прогуливала половину её драгоценных лекций. И это при том, что я освоила материал дома...»

«По-моему, это возмутительно», - сказал Браун.

«Да, но ведь никто не спрашивал вашего мнения, не так ли?» - огрызнулась Марсия.

«Может, вам стоит позвонить отцу», - предложил Браун.

Клинг заметил, что он впал в рутину «хороший полицейский / плохой полицейский». Он не считал, что здесь это необходимо. Во всяком случае, пока. Он предупредил его взглядом. Браун поймал его взгляд и, казалось, поостыл.

«Так что же произошло?» - спросил Клинг.

«К ней ходил мой отец.»

«Старый добрый папа», - сказал Браун, и Клинг бросил на него ещё один взгляд.

«Напомнил ей, что я круглая отличница, далее напомнил, что платит почти тридцать тысяч долларов в год за привилегию учиться в этом высшем учебном заведении, и напоследок напомнил, что его юридическая фирма внесла сто тысяч долларов на основание кафедры английского языка в университете Болдуина. Думаю, она поняла, о чём речь.»

«Она решила спустить дело на тормозах», - сказал Клинг.

«Она поставила мне пятёрку.»

«И на этом всё закончилось?» - спросил Браун.

Однако она посмотрела на Клинга, когда тот спросил.

«На этом всё и закончилось», - сказала она. «Послушайте, я получила пятёрку, почему она должна была меня ещё волновать?»

Они были вынуждены с ней согласиться.

«Вы, случайно, не наркоторговец?» - спросила Реджи.

«Почему вы так думаете?» - сказал Чарльз.

«Ну... всё это», - сказала она и махнула рукой, указывая на семидесятипятифутовую парусную яхту, и шампанское в холодильниках, и ледяную икру, и униформу команды, и филе миньон, которое шеф-повар готовил на обед, и... ну... в общем... всю эту роскошь. Потому что в Денвере, штат Колорадо, где родилась и выросла Регина Маршалл, таких денег не водилось, если только вы не владели нефтяной скважиной или даже двумя, или не торговали наркотиками для «Крипс» («калеки», самое крупное преступное сообщество в США, состоящее преимущественно из афроамериканцев – примечание переводчика) или «Бладс» («кровавые», альянс афроамериканских уличных группировок – примечание переводчика).

«Нет», - сказал Чарльз, улыбаясь. «Я не наркоторговец.» Хотя он мог представить, что она так думает.

«На самом деле, единственный раз, когда я пробовал наркотики, был в армии», - сказал он. «И это была марихуана. Мы все употребляли марихуану во Вьетнаме.»

Яхта под полным парусом огибала один из небольших островов, составляющих цепь косы Сэндс. Солнечный свет плясал на воде. Реджи и Чарльз сидели под голубым бимини (открытый тент для кокпита лодки, обычно поддерживаемый металлическим каркасом – примечание переводчика) и потягивали шампанское. Было немного за полдень. Они были на воде с десяти тридцати.

«Я тоже», - сказала она. «Просто немного балуюсь время от времени.»

Он подумал, не попросит ли она у него сейчас марихуану.

«Ну и ну», - сказал он, - «прости. Я и не подумал купить.»

«Я предпочитаю вот это», - сказала она, улыбнулась и подняла бокал с шампанским на длинной ножке. На ней были белые джинсы, полосатая хлопковая майка и белые кроссовки. Она выглядела так, словно родилась на яхте, хотя раньше говорила ему, что никогда в жизни на ней не была. Для него это тоже был первый раз. С Реджи всё было впервые. Как он догадывался, много чего и в последний раз.

«Сэр, извините меня, сэр.»

Стюард, или как там его называли. Белокурый парень в белой униформе. Чарльз поднял на него глаза.

«Сэр, в котором часу вы хотите, чтобы подали обед?»

«Я думаю в час дня. Реджи?»

«Было бы неплохо», - сказала она.

«Тогда не желаете ли посмотреть карту вин?»

«Пожалуйста», - сказал он.

Реджи одобрительно посмотрел на него.

«Знаете», - сказала она, - «мне действительно нравится быть с вами, Чарльз. Мы будем всегда это делать?»

«Ты имеешь в виду, что нужно проплыть вокруг города таким образом?»

«Нет, я имею в виду жить вот так.» Она снова подняла бокал с шампанским и слегка благодарно кивнула. «Просто жить так, чёрт возьми.»

«Столько, сколько сможем», - сказал он.

«Вы не боитесь, что деньги могут закончиться?»

«Неа.»

«Так много, да?»

«Хватит надолго.»

«Просто возьмите меня с собой, хорошо, Чарльз?» - сказала она и потянулась, чтобы поцеловать его. «Просто возьмите меня с собой.»

Вы копаете, вы находите.

При расследовании любого убийства к жертве относятся как к преступнику. У вас есть судимости? Есть ли непогашенные ордера? Что-нибудь в далёком или недавнем прошлом, что могло бы предсказать насилие в настоящем? Вы проводите рутинную проверку, и иногда вам везёт.

В тот четверг днём имя Кристины Лэнгстон всплыло в жалобе, поданной в Двадцать шестом полицейском участке, где она, судя по всему, жила в то время; это было около десяти лет назад, ещё до того, как она познакомилась с Мортимером Ши. Жалобу подала сама профессор Лэнгстон, которой тогда было пятьдесят восемь лет. Вот что она рассказала детективу по имени Джошуа Слоут.

Однажды январским вечером, чуть позже девяти, она выходила из здания колледжа младший колледж Харли (тип учебного заведения после средней школы, предлагающий профессиональное и академическое обучение – примечание переводчика), где в то время преподавала английский язык. Возле входа она поймала жёлтое такси и назвала водителю свой адрес в центре города, недалеко от Финансового района. Ровно в десять часов она набрала 911, чтобы сообщить о попытке изнасилования. Это произошло через пять минут после того, как она проснулась и обнаружила водителя такси в своей постели. Она закричала, и он убежал. После чего она заявила в полицию о попытке изнасилования.

Камера видеонаблюдения в холле её дома запечатлела нападавшего, который вошёл за ней в здание в 21:45. В отчёте он описывается как индийский мужчина в возрасте около двадцати лет, ростом от пяти футов восьми дюймов до пяти футов девяти дюймов и весом около 160 фунтов. Следов взлома ни в здании, ни в квартире Кристин Лэнгстон обнаружено не было. Впоследствии жалоба была отклонена как «необоснованная».

Клинг и Браун захотели разузнать, как так получилось.

Они нашли Баламани Кумара, когда он выходил из диспетчерской службы такси «Таунлайн» на Вестлейк-стрит. Он как раз заканчивал дневную смену. Худой, щуплый мужчина лет тридцати, он совсем не походил на то, что означало его имя в Индии; в нём не было ничего от «молодой драгоценности». Он выглядел усталым и побеждённым чужаком в чужой стране, забитым и измученным большим городом.

«Мистер Кумар?» - сказал Браун.

Он остановился, на мгновение показавшись растерянным.

«Да?» - спросил он. В ожидии неприятностей. Зная, что в этом городе чужеземца его цвета кожи и происхождения, всегда ждут неприятности. Клинг показал ему свой полицейский щиток, совсем не уверенный, что это окажет успокаивающее действие.

«Да?» - повторил Кумар.

«Несколько вопросов - и нет проблем», - сказал Клинг.

Он мог быть уверен, что Кумар ему не верит.

«Давай присядем и поговорим, хорошо?» - сказал Браун.

Они зашли в кофейню, расположенную в нескольких кварталах отсюда. Они купили ему капучино. Они сидели на улице за круглыми металлическими столиками в угасающем вечернем свете. Они не сказали ему, что Кристина Лэнгстон была убита прошлой ночью. Их не интересовало, узнал ли он об этом из газет или по телевидению. Они просто хотели узнать о жалобе, которую она подала десять лет назад. И почему она была отклонена.

«Потому что это было сфабриковано», - сказал Кумар.

Его речь была отрывистой, скорее точной, чем певучей, и, несомненно, индийской по происхождению. Его родным языком мог быть хинди, маратхи, каннада, тамильский, гуджарати, телугу, бенгальский, гурмукхи, ория или малаялам (в Индии разговаривают на 447 различных языках и на 2000 диалектах – примечание переводчика). Здесь, в стране свободных и храбрых, он просто звучал как иностранец.

«Каким образом сфабрикованным?» - спросил Браун.

«Выдумка», - сказал Кумар. «Ложь. Всё это ложь.»

«Расскажите нам, что произошло», - сказал Клинг.

«Вот что произошло...»

«Она выходила из школы, как раз подходила к тротуару, где стоят большие глобусы у входа на Саут Джексон, вы знаете, где это?»

«Вот. Хорошо одетая женщина лет пятидесяти, я бы сказал. С портфелем. Она назвала мне адрес в центре города, недалеко от Финансового района.»

«Мы разговорились по дороге в центр города. Она рассказала мне, что была в Индии всего один раз, давно, когда была молодой девушкой. По программе обмена. На лето. В Раджахстане (самый большой штат в Индии, расположен на северо-западе, образован в 1949 году на территории исторической области Раджпутана – примечание переводчика). Сам-то я родом с юга. Я сказал ей, что не знаком с этой частью страны, что это большая страна, моя страна. Ну, континент. Она рассказала мне, что провела там увлекательное время. Она сказала, что Индия - захватывающая страна. Она несколько раз употребила это слово. Захватывающая.»

«Перед тем как выйти из такси, она спросила, не хочу ли я подняться к ней выпить. Она сказала, что оставит дверь в холл незапертой. Она сказала, что будет ждать меня. Квартира 401, - сказала она. Она оставила дверь незапертой. Она будет в постели, сказала она. Ждёт меня. «Пожалуйста, поторопитесь», - сказала она. Я буду ждать.»

«Улицы в это время суток пусты. Там почти нет жилых домов. В это время всё закрыто. Офисы, магазины, рестораны. Всё закрыто. На улицах было очень холодно. Пусто и холодно. Я припарковал такси, запер его и пошёл к её дому. Дверь в вестибюль была не заперта, как она и обещала. Я поднялся на лифте на четвёртый этаж. Дверь в квартиру 401 была не заперта. Как она и обещала.»

«В квартире было темно.»

«Я слышал её дыхание в темноте.»

«Я нашел её в постели. Я разделся и лёг в кровать рядом с ней.»

«Когда я забрался на неё сверху, она начала кричать.»

«Я убежал.»

«Я схватил свою одежду и убежал.»

«Я оделся в лифте.»

«Полицейские пришли за мной через два часа.»

«Всё было по обоюдному согласию», - сказал Кумар, зачерпывая пенку из кофейной чашки и слизывая её с пальца. Детективы это поняли. «Она пригласила меня. Не знаю, почему она передумала. Это была старая женщина! Кто захочет насиловать старуху?»

«Вы будете удивлены», - подумал Клинг.

И задался вопросом, не поэтому ли дело было отнесено к категории «необоснованных». Ведь кто захочет изнасиловать старую женщину, верно? Женщину за пятьдесят? Легче поверить, что она пригласила таксиста наверх, а потом передумала и позвонила в полицию.

Но так ли это?

Или Кумар на самом деле пытался её изнасиловать?

Было ли это делом рук пожилой дамы, задравшей юбку для последней интрижки, или одинокого молодого человека, пробующего чужое вино, пусть и выдержанное в бочке?

Возвращалась ли Кристина Лэнгстон к своей утраченной юности и тем захватывающим дням, когда она была студенткой по обмену в Индии? Или Баламани Кумар хватался за любое доброе предложение в негостеприимной стране? Пятьдесят лет? Шестьдесят? Какая разница? Тёплая постель в холодную январскую ночь. В своей собственной квартире он спал с пятью такими же беженцами, как он сам, трое из них - на полу.

Кто бы мог подумать?

Кто может знать, приглашала ли она его в свою постель - или подвергалась там насилию?

И действительно, кого это волновало?

Леди была мертва, а молодой худощавый индиец всё ещё водил такси.

В одном они были уверены.

Здесь не было обиды.

Никакой затаённой обиды.

Не было нужды сводить старые счёты.

Баламани Кумар не был тем человеком, который вчера вечером всадил две девятимиллиметровые пули в голову Кристин Лэнгстон.

Или в чью-то ещё голову, если уж на то пошло.

Оба священника, сидевшие и пившие вино в приходе церкви Святого Игнатия, предавались воспоминаниями, после того как совершили мессу на латыни.

Отцу Джозефу было семьдесят шесть лет, и он уже вышел на пенсию. Отцу Майклу в июле исполнится семьдесят пять. Он уже сообщил своему епископу, что планирует уйти на пенсию, но теперь сомневался. Кодекс канонического права устанавливал возраст выхода на пенсию в семьдесят пять лет, но отец Майкл всё ещё чувствовал себя молодым и энергичным, всё ещё считал, что может вести за собой прихожан, совершая мессу, выслушивая исповеди, крестя, причащая, выполняя всё, что необходимо для развития Церкви.

«Как там у вас дела?» - спросил он отца Джозефа.

«Вообще-то в центре очень хорошо», - сказал другой священник.

«Чем вы занимаетесь целыми днями?»

«Ну, это не похоже на активное служение, это точно.»

«Именно это я и имел в виду», - сказал отец Майкл.

«Но это даёт возможность для созерцания и молитвы...»

«А я созерцаю и молюсь сейчас.»

«...без суровости и требований священнического сана. И мне вполне комфортно, Майкл, правда. Пенсионный план священников удовлетворяет мои основные потребности, социальное обеспечение даёт мне «Медикэр» (национальная программа медицинского страхования в США для лиц от 65 лет и старше – примечание переводчика), и дополнительный доход...»

«Я не беспокоюсь ни о чём таком.»

«Это вы переживаете из-за того, что не можете быть активным.»

«Да. Это уединение, будь оно проклято!»

«Знаете, вы всегда можете подумать о том, чтобы просто сократить свои административные обязанности. Возьмите на время должность старшего помощника...»

«Звучит восхитительно.»

«...или просто смиритесь с тем путём, который избрал для вас Господь», - сказал отец Джозеф, осенил себя крёстным знамением, допил вино и поднялся. «Майкл», - сказал он, - «мне было приятно провести с вами время, но я должен вернуться, пока они не заперли за мной двери и не вызвали полицию.»

Они пожали друг другу руки.

«Помните, мы вместе были в церкви Богоматери Грейс (титул Марии, праздник, связанный с этим титулом отмечается 7 февраля, почитается во многих странах мира, ввиду чего многие приходы, церкви и школы носят это имя – примечание переводчика)?» - спросил отец Майкл и вывел другого священника в обнесённый стеной сад. Розы были в полном цвету, а восточные лилии распространяли свой пьянящий аромат в промозглой июньской ночи. У ворот они снова пожали друг другу руки, и отец Джозеф пошёл к следующему углу, где ему предстояло сесть на автобус, чтобы вернуться в дом престарелых.

Отец Майкл глубоко вдохнул ночной воздух, а затем закрыл и запер за собой ворота. Когда он шёл обратно в монастырь, ему показалось, что он услышал позади себя какой-то звук.

Повернувшись, он сказал: «Да?»

«Это я, святой отец», - раздался голос из тени. «Карли. Помните?»