Обманщики. Пустой сосуд (СИ)

Глава 3 В которой обсуждаются древние свитки, а пустыня приближается

Несмотря на ранний час, монастырский двор был полон народа. В основном здесь были простые паломники, желающие поклониться Горнему Владыке, обитателю гор Сыли. Несколько гостей из числа знати держались в стороне и не теряли надежду, что их пустят за ворота.

Ильян показал привратнику ярлык, представил свою ученицу, и их под недовольное ворчание прочих паломников пропустили во внутренний двор. Велели ждать.

Лин замерла, пораженная красотой и величием открывшейся картины. Ильян, уже бывавший здесь прежде, сел и устало вытянул ноги. Впрочем, вид со стены был и правда великолепный. По правую руку, почти точно на севере возвышались горы Сыли, чьи вершины походили на склоненные друг к другу головы старых седых сплетниц. Особняком держалась третья их сестрица, сравнительно невысокая, поросшая лесом Илсы, священная Медвежья гора, путь на которую для всех был закрыт. Река Кым текла через образовавшееся ущелье к морю Лотосов, уже мерцающему миражом на горизонте. Если обернуться к югу, глазам открывалась туманная равнина и широкая, вымощенная белыми плитами Дорога Паломников. На востоке видна была Желтая река, степенная и спокойная. На западе — пустыня. Ее отличало желтоватое сияние, и легко было представить, как она, раскаленная солнцем, порождает миражи и мороки.

— Дух захватывает! — восторженно проговорила Лин, и ветер подхватил ее юный, звонкий голос.

Ильян приложил палец к губам, призывая к тишине, и согласился:

— Захватывает. Только веди себя потише.

— Идут!

Ильян обернулся. От золотых ворот к ним двигалась своеобразная процессия: впереди важный монах в желтой шелковой рясе, с ним пара молодых служек в облачениях попроще и четверо дюжих молодцев с дубинками. Оружие в Сыли не жаловали, но постоять за себя умели.

— Это вы принесли весть от моего старого друга мастера Вана? — голос у монаха оказался звучный.

Ильян поднялся.

— Я, святой отец. Весть и просьбу.

Монах глядел спокойно, без каких-либо эмоций. В сочетании с дубинками в руках его спутников это выглядело зловеще, и потому рассказ вышел несколько сбивчивый. В середине его Ильян поймал себя на мысли, что почтенного монаха боится больше, чем контрабандистов и разбойников.

— Я слышал об идущем с юга несчастье, — проговорил монах, едва Ильян закончил. — Сюда болезнь пока не дошла, но множество паломников просят заступничества. Я не знаю, чем обитель Сыли может в этом помочь.

Трудно было удержаться от мысли, что прославленная обитель предпочла бы и вовсе не замечать выпавшие на долю людей несчастья. Подавив раздражение, Ильян спрятал ладони в широкие рукава и поклонился.

— Я наслышан о великолепном собрании книг, хранящемся в почтенной обители. Я даже имел счастье видеть его собственными глазами семь лет назад. Я верю, что в таком богатом собрании найдутся и нужные мне книги.

Лесть монаху понравилась. Он даже зажмурился на мгновение, словно хвалили его самого, а не монастырскую библиотеку.

— Ваша правда, юноша, ваша правда. В нашем собрании немало по-настоящему ценных книг, и непременно отыщется нужная. Мы пропустим вас. Все должно делаться ради процветания государства, — глаза монаха метнулись к Лин, точно он впервые ее заметил. — Девочка пусть подождет за воротами.

— Это моя ученица, — покачал головой Ильян. — Мне во всем нужна ее помощь.

Глаза монаха сузились. Весь его облик говорил о крайнем неодобрении. «Распущенность!» — прошептал кто-то из служек с затаенной завистью.

— Женщине не место в обители, — отрезал монах.

— Она не женщина, а лекарь, — спокойно парировал Ильян.

Лин коснулась его ладони холодными пальцами. Это вольное прикосновение кожи к коже вызвало новый шквал молчаливого негодования.

— Я подожду вас снаружи, наставник. Там много людей, им может понадобиться моя помощь.

«Я не беспомощная, — сказал ее взгляд. — Я могу о себе позаботиться».

— Хорошо, — Ильян пожал руку девушки. — Возьми с собой травы. Может, и в самом деле пригодится. И молись за нашу удачу.

Идя за монахом и его свитой, уже в дверях Ильян обернулся. Лин стояла неподвижно и смотрела на север.

За ворота ее вытолкнули так поспешно, словно боялись чего-то. В другой бы раз Лин это позабавило, но не теперь. Сейчас она была слишком обеспокоена здоровьем наставника и сразу же пожалела, что согласилась покинуть внутренний двор. Там, за воротами, казалось, что это единственный способ погасить зарождающийся спор, но теперь Лин начали приходить в голову самые черные мысли. У мастера была по-настоящему железная воля, но никакая воля не способна исцелить болезнь. Слишком часто за последнее время Лин видела, как люди сдаются ей и умирают. Сильные люди, смелые, настоящие бойцы. И начало казаться, стоит только отвернуться, и болезнь приберет к себе и мастера Ильяна.

Однако же, Лин ничего не могла сейчас поделать, поэтому занялась тем, что получалось у нее лучше всего: принялась обходить собравшихся у ворот паломников, спрашивая о самочувствии и помогая с различными мелкими недугами. Люди здесь собрались в основном измотанные дорогой, была пара таких, кого мучает кашель или судороги, а также один человек страдающий от малокровия, бледный до синевы. Его сопровождали несколько родственников, ворчащих непрестанно, что монахи Сыли стали слишком задирать нос, и к святыням сейчас не попасть даже действительно недужному человеку. Ото всех этих хворей у Лин были с собой травы и порошки. Принимали их с большим недоверием — Лин была молода и не походила на лекаря, а пользоваться именем своего наставника не хотелось.

Время шло. Солнце поднялось вверх, повисело немного над горными вершинами, а после начало медленно катиться к закату. До вечера оставалось еще время, дело у наставника было сложное, оно требовало, должно быть, немалых часов. Но Лин вопреки всему здравому смыслу, что был в ней, начала нервничать, как бы с мастером Ильяном не случилось чего-то дурного там, за стенами обители, пока ее нет рядом.

Но тут она тоже ничего не могла поделать. Только помолиться.

Стоя на коленях перед статуей Горнего Владыки, Лин шепотом перечисляла все те достоинства, за которые Небо непременно должно возлюбить и наградить мастера Ильяна. На случай, если Небесам достоинств этих окажется мало, она еще тише перечислила все то, от чего наставник ее избавил: жестокость отца; сварливость его старших жен; тычки и оскорбления, которыми осыпали ее братья и сестры. Злобу, жестокость и жадность людей, которых Лин благодаря наставнику никогда более не назовет своими родственниками.

Грубый окрик одного из монастырских прислужников ворвался, смел ее мысли, и дурные, и благочестивые, заставил поднять голову.

— Вы не войдете в обитель с оружием! И вообще… часы уже неприемные! Завтра приходите! Завтра!

— Вы, любезный, монах или околоточный чиновник? — с какой-то затаенной иронией спросил мужчина.

Был он высок, строен и держался со спокойной уверенностью, которую до той поры Лин видела лишь однажды, когда через Хункасэ проезжал сын удельного князя. До этой минуты Лин считала самым красивым мужчиной мастера Ильяна, но, кажется, ошибалась. У незнакомца были четко очерченные скулы, твердый подбородок и брови вразлет, и очень темные, почти черные глаза. Сильные длинные пальцы сжимали меч в простых, ничем не украшенных ножнах. Щеки Лин отчего-то опалило жаром. А потом она поняла, что мужчина смотрит на нее, и смущенно опустила глаза.

— Приемные часы, надо же! — мужчина подошел, поклонился коротко статуе и сел возле импровизированного костра, разложенного на камнях двора. В котелке над ним что-то булькало, и пахло странно, пряно и густо. Количество специй говорило, что мясо в котелке — так себе.

— Так уж тут заведено, добрый господин, — проворчала старушка, перемешивающая варево. — Они тут сами решают, кого пускать и когда.

— Мне нужно видеть настоятеля, — твердо сказал мужчина, — и как можно скорее. У меня есть ярлык настоятеля Столичного храма.

— А у меня карта паломника, — пожала плечами вторая старушка, — да что толку? У них там свои правила. А после того, как их ограбили, стало еще хуже.

— Ограбили? — подхватив свои пожитки, Лин поспешила к огню. — Простите, что прерываю ваш разговор, но что это значит — хуже?

Старушки переглянулись и посмеялись над чем-то вполголоса.

— Ну как сказать, деточка… Одного пустили давеча, а час спустя вышвырнули, едва все кости не переломали. А кое-кто и вовсе не вернулся.

— Но ты не переживай, деточка, — первая старушка облизнула ложку, которой мешала варево, и подмигнула. — Твой любезный мне показался славным малым, кто такому милашке зло сделает?

Должно быть, ужас отразился у Лин на лице. Старушки вновь захихикали, и мужчина посмотрел на них строго и неодобрительно.

— Не беспокойся, барышня, ничего там с твоим женихом не сделают. Это все же монастырь.

— Он мне не жених, — насупилась Лин, — а наставник. И меня выставили за ворота, хотя я должна заботиться о мастере.

— А что ты хотела? — усмехнулся мужчина, и легкая улыбка совершенно преобразила его строгое лицо, сделав живым и особенно красивым. — Это мужской монастырь. Что там делать женщине, тем более молодой и привлекательной?

Нечаянный комплимент заставил Лин зардеться.

— Мне все же надо попасть внутрь… — мужчина достал пару ярлыков из нефрита — камни такой красоты Лин видела впервые — и посмотрел на них задумчиво и как-то неодобрительно. — Что ж, придется все же это использовать.

— Господин! — Лин поймала его, уже уходящего, за рукав. — Возьмите меня с собой! Помогите мне!

Мужчина опустил взгляд. Лин, смущенная, поспешила разжать пальцы.

— Как я тебе могу помочь, девочка?

— Я… я переоденусь в мужское платье, одежда наставника у меня с собой. Вы просто скажите, что я с вами. Господин, пожалуйста!

Мужчина смерил ее задумчивым взглядом.

— Как тебя зовут, девочка?

— Лин. Наставник дал мне свое родовое имя, так что я — Иль’Лин.

— А я — Цзюрен, безо всякого родового имени. Зачем тебе так нужно в монастырь, госпожа Иль’Лин?

— Я должна помочь наставнику!

— А без тебя он не справится?

Это был хороший вопрос. Лин верила, что мастер Ильян всемогущ. Но также она знала, что о себе он и в самом деле позаботиться не может. Он о том попросту позабудет, как иногда забывает есть и спать, слишком увлеченный делом.

— Н-нет. Мне очень нужно там оказаться.

Цзюрен разглядывал ее больше минуты.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Попробуем. Но если ничего не выйдет, ты не станешь устраивать скандал и мешать мне. Мне нужно в монастырь побольше твоего.

Лин с готовностью кивнула и юркнула за ближайшую палатку.

Мужская одежда мало чем отличалась от привычной ей женской, разве что ткань была тяжелее да подол верхнего халата короче и открывал щиколотки. Это Лин даже нашла удобным. А вот с прической пришлось повозиться. Волосы никак не желали складываться в тугой аккуратный пучок. Выйдя из палатки с зажатыми в зубах шпилькой и лентой, почти признавшая свое поражение, Лин вызвала тихий смех Цзюрена.

Смех был красивый.

Продолжая улыбаться, мужчина поманил ее пальцем. Лин подошла. Цзюрен был на голову выше, и взгляд Лин уткнулся в причудливо уложенные воротники, тонкое сочетание серого и бледно-зеленого. Теплые руки коснулись ее волос. Лин вздрогнула. До той поры ее не касались мужчины — наставник не в счет. Да и сама она так близко оказывалась только к пациентам, людям больным и немощным.

— Вот так-то лучше, — Цзюрен вколол в пучок шпильку и отступил. — Идем, молодой господин.

Возле статуи Горнего Владыки Цзюрен остановился и аккуратно пристроил свой меч у ног небожителя. Там уже лежали вещи, которые идущие в монастырь взять с собой не могли — на сохранении, под пристальным и строгим взглядом божества. Кое-кто из паломников косился недобро на эти скромные сокровища.

— А вы не боитесь, что ваш меч украдут? — тихо спросила Лин.

— Клинок Дзянсина? — хмыкнул мужчина. — Посмотрел бы я на это.

— Он волшебный?

— Можно и так сказать, — кивнул Цзюрен. — Идем.

В ворота монастыря он стучал не меньше десяти минут, но в конце концов из дверей появился недовольный прислужник. На этот раз нефритовые ярлыки и тихие — Лин ничего не смогла разобрать — слова произвели впечатление, и их пропустили внутрь. И служка даже поклонился со сдержанным почтением.

К средству этому Цзюрен прибегать не любил, но пришлось продемонстрировать свою личную печать из резного алого нефрита. В такие минуты становилось неловко, и Цзюрен казался себе обманщиком, хотя заслуги его были самые настоящие. Личная его печать всякий раз производила такое впечатление, точно сам Горний Владыка спустился с небес. Вот и сейчас храмовый прислужник посторонился, засуетился, шире открывая ворота, и едва ли не в поклоне согнулся перед столичной знаменитостью.

— Это со мной, — бросил Цзюрен и вошел.

Иль’Лин совсем по-женски засеменила следом. Цзюрен бросил на нее взгляд украдкой через плечо. Юноша из нее получился так себе, надо признать, слишком робкий, слишком нежный. Внешнего сходства, конечно, ни малейшего, но сейчас она напомнила Цзюрену Ин Ин в первые дни их знакомства. На ней тогда тоже было мужское платье, в таком путешествовать безопаснее, но она никого бы не обманула своим маскарадом. Краснея и бледнея, Ин Ин пыталась пробраться в гарнизон, чтобы передать срочное послание своему брату.

Его убили меньше чем год спустя.

Это ли сходство заставило Цзюрена вмешаться? Или решимость, прозвучавшая в голосе девушки? Она бы, пожалуй, могла ради своего «наставника» устроить переполох, который был сейчас совсем лишним. Нужно было как можно скорее разрешить дело и оставить Сыли.

Цзюрен показал второй ярлык и сказал о своем желании заглянуть в монастырское хранилище. Служка забормотал что-то оправдательное о мече, о правилах и о глупом послушнике, которого непременно накажут.

Время утекало сквозь пальцы.

Потребовалось шесть дней, чтобы добраться сюда от столицы. Цзюрен почти не спал, загонял лошадей, спорил со стражами и разъезжими, и вот он практически у самой цели, а этот мальчишка лебезит и тратит его драгоценное время.

— Книгохранилище, — веско повторил Цзюрен.

Служка пискнул что-то о настоятеле и убежал. Цзюрен прислонился к резной колонне и скрестил руки на груди, созерцая бескрайние дали. Вид, открывающийся со стены обители Сыли, умиротворял. Заставлял почувствовать себя приятно ничтожным и незначительным. Так хорошо иногда бывает ничего не решать и ни о чем не думать.

Позади скрипнула дверь.

— Почтенный Дзянсин.

— Настоятель Ифан, — Цзюрен поклонился почтительно, хотя настоятель и не понравился ему с первого взгляда.

— Большая честь видеть в нашей скромной обители столь прославленного человека.

— Большая честь оказаться здесь.

Обмен любезностями — как упражнение на баланс на бревне. Одно неосторожное движение, и ты на земле.

— Не скажет ли почтенный о цели своего визита?

— Мне нужно заглянуть в ваше прославленное книгохранилище, — потребовалось усилие, чтобы голос не звучал раздраженно.

— Не скажет ли почтенный, кто это с ним?

Цзюрен обернулся через плечо.

— Это мой… слуга.

Иль’Лин еще ниже склонила голову, проявляя похвальное благоразумие.

— Следуйте за мной, почтенный Дзянсин.

На обмен любезностями и распитие чая ушел еще час драгоценного времени, но наконец-то настоятель Ифан позвал служку и велел проводить гостей в хранилище.

У служки на поясе висела дубинка из железного дерева с каменным набалдашником в виде головы дракона.

Цзюрен поймал Иль’Лин за рукав и заставил идти ближе. Шепнул:

— Молчи, не высовывайся и не привлекай лишнего внимания. Считай, что я за тебя поручился.

Девушка кивнула.

В недрах монастыря, по большей части высеченного в скале, было холодно и сумрачно. И пусто. Вовсе не так выглядели процветающие обители, в которых Цзюрену довелось побывать. От этого еще больше становилось не по себе, и крепли смутные до той поры подозрения.

— Книгохранилище, — сообщил служка скрипучим баском, открывая дверь. Из проема пахнуло самым настоящим холодом.

Цзюрен шагнул в проем и потянул за собой Иль’Лин, и дверь закрылась за их спинами. Лязгнул замок.

— Славно… — пробормотал Цзюрен.

Тесно сдвигающиеся стены и низкие своды усиливали пугающее ощущение ловушки. И холод. С каждым выдохом пар вырывался изо рта и на мгновение кристалликами льда оседал на нижней губе.

— Наставник! — тихо и жалобно позвала Иль’Лин.

Темнота в дальнем конце комнаты зашевелилась, и спустя несколько мгновений на свет появился молодой человек, совсем юный на вид — не старше лет восемнадцати. Иль’Лин бросилась к нему, на ходу сдирая верхний халат, чтобы укутать плечи юноши.

Насчет учителя она, конечно, приврала.

— Наставник! Вы совсем продрогли!

— Лин-эр! — усталый и строгий голос мало вязался со смазливым юным обликом молодого человека, как и напряженный взгляд. — Что ты здесь делаешь? Нет, неважно. Как ты тут оказалась?

Девушка быстро оглянулась через плечо.

Юноша вздохнул, сбросил небрежно халат ей на голову и подошел. Сложив руки у груди, как это принято на западе, он поклонился.

— Сожалею, что моя глупая ученица доставила вам столько неприятностей. Это моя вина. Я не обучил ее манерам.

Цзюрен покачал головой. Юноша разогнулся, видно было, что он не слишком рад изображать перед незнакомцем нижайшее смирение, и вернулся к своей спутнице.

— Раз пришла — помогай. Сундуки у этой стены. И надень халат. Тут холодно.

Юноша вернулся к прерванным занятиям, а Цзюрен пошел по комнатам, изучая собрание книг. Их здесь и в самом деле было превеликое множество: в нишах, на полках, в сундуках. Здесь были связки тонких деревянных пластинок, шелковые свитки и аккуратно прошитые тетради. Цзюрен взял одну наугад. «Поучения Чистой Земли», довольно-таки нудный и совершенно бесполезный богословский трактат.

Цзюрен рассчитывал на помощь местного библиотекаря, но здесь были только юноша и его подруга.

Цзюрен подошел к двери и подергал ее.

— Заперто.

Юноша приблизился, листая книгу, потом положил ее на полку и обнял себя за плечи. Болезненно поморщился.

— Они опасаются воров. Несколько недель назад здесь побывали грабители, убили четверых послушников и украли ценные свитки.

Это многое объясняло: нелюбезность, настороженность, зловещие слухи.

— И что украли?

— Этого они и сами не знают, — усмехнулся юноша. — Хранилище в ужасном… состо…

Он вдруг побледнел, пошатнулся, и Цзюрен едва успел подхватить оседающее на пол тело. Подбежала Иль’Лин.

— Наставник! Наставник!

Вдвоем они усадили юношу на волглые подушки. Иль’Лин засуетилась, приготовляя лекарство, а Цзюрен нащупал пульс на холодном запястье. Он никогда не изучал медицину, разве что — быстрое исцеление ран, — но у него был теперь определенный опыт.

— Вы больны!

Юноша открыл глаза и слабо улыбнулся.

— Как говорил мастер Ибугаса: врач, исцели себя сам.

Иль’Лин гневно фыркнула и заставила юношу принять пилюли, горькие, судя по тому, как он скривился.

— Это тот самый мор? С юга?

Глаза юноши сверкнули, и Цзюрен обнаружил вдруг, что испытывает удивительно знакомое чувство. Почти страх. То, что возникает, когда стоишь перед по-настоящему сильным противником.

— Не бойтесь, я не собираюсь никому рассказывать. Моя жена… больна.

— Нет. Это не мор, хотя симптомы похожи, и я даже надеялся, что мой недуг… Неважно, все равно не вышло. Это старая болезнь, ей уже несколько лет, и она совершенно не заразна, так что это вам бояться не следует, — юноша плотнее закутался в халат, отороченный мехом. — Я надеялся тут получить ответы, а нашел один только беспорядок… Но я был невежлив. Мое имя — Ильян, я родом из Хункасэ. Надеюсь, Лин, моя ученица, представилась вам прежде, чем все это затеяла.

На щеках девушки вспыхнул румянец, и она проворчала что-то неразборчиво.

— Мое имя — Цзюрен, и я прибыл из столицы.

— Приветствую Дзянсина, — склонил голову юноша, пряча улыбку.

— Приветствую лекаря Иля.

Цзюрен полагал, что знаменитый лекарь должен быть старше. Когда речь заходила о враче из Хункасэ и его успехах, представлялся убеленный сединами старец, обладатель и таланта, и опыта, годами совершенствующийся. Впрочем, Ильян был определенно старше тех восемнадцати, на которые выглядел, ведь слава его гремела уже больше десяти лет.

— Я не понимаю природу и причину болезни и то, как она выбирает себе жертву, — Ильян нахохлился, глубже спрятав кисти рук в рукава. — Я пока беспомощен и бесполезен.

— Но где, кроме Сыли, можно найти нужную книгу? — покачал головой Цзюрен.

— То-то и оно, что нигде. Все другие места я уже изучил. Лин, оставь меня в покое и займись книгами.

Насупившись, девушка отошла. Лекарь улыбнулся чуть виновато.

— Сожалею, что моя бестолковая ученица доставила вам неприятности.

Цзюрен покачал головой и оборвал обмен любезностями, вернувшись к делу.

— Что за книга нам нужна?

Ильян устало прикрыл глаза.

— Я просмотрел медицинские записи, что здесь разбросаны, и боюсь, остается только надеяться на чудо.

— Я в чудеса не верю, — отрезал Цзюрен.

Лекарь открыл один глаз.

— Что, если не чудо, помогло вывести нашу армию в карсинской битве из окружения?

— Трезвый расчет?

Ильян хмыкнул и снова замер с закрытыми глазами, неподвижный, точно статуя медитирующего монаха. Цзюрен еще раз огляделся. В одном молодой лекарь был прав: отыскать что-то в этом беспорядке поможет только божественное вмешательство.

— Наставник! Взгляните!

Из темноты возникла Иль’Лин, прижимающая к себе груды шелка, белого и желтого, местами изорванного и покрытого весьма характерными бурыми пятнами.

— Кровь? — Ильян протянул руку и схватил свитки. Цзюрен заглянул юноше через плечо.

Понять написанное оказалось непросто. Многие из знаков Цзюрен видел впервые; другие были смутно знакомы, но выглядели причудливо. К тому же, свитки были сильно испорчены кровью и сыростью.

— Что это? — спросил Цзюрен, поскольку юный лекарь явно понимал написанное.

— «Писания Источника», сказания о всевозможных чудесах, очень старый текст. Если он где и гуляет сейчас, то только как упрощенное собрание волшебных сказок. Помните: лунные девы, красавицы с ширмы, фея в зеркале?

Цзюрен насмешливо фыркнул.

— Да, — согласился лекарь, — тут есть доля сказки. Но вот в этом свитке описывается богатая гробница Ван Хэя, Горнего Владыки. Она где-то здесь, в недрах гор Сыли. А это…

Взгляд молодого человека вдруг остекленел, а голос сделался напряженным, точно натянутая тетива.

— Лин, помнишь того человека, с которым мы столкнулись на реке?

— Вы имеете в виду господина Лю Сана?

— Да, — кивнул Ильян. — Господин «Лю Сан». К нам подошел человек на одной из переправ. Ему нужно было знать смысл нескольких весьма древних иероглифов: процветание, руина и северо-запад. Очень редкие иероглифы, и вот — они здесь…

Ильян резко поднялся, побледнел и пошатнулся. Цзюрен едва успел подставить плечо.

— Я в порядке, в порядке. Нам нужно встретиться с настоятелем.

Это оказалось непросто, и пришлось вновь использовать свое громкое имя. Служка изучил ярлык, посмотрел с подозрением на Иль’Лин, поддерживающую учителя под локоть, но все же повел их наверх, на самый верхний ярус монастыря, где «настоятель медитировал». На поверку это значило, что настоятель Ифан пил чай и любовался окрестностями. Вид отсюда открывался еще лучше, чем с монастырской стены, а вершины гор казались совсем близкими, только рукой подать.

— Присаживайтесь, — настоятель указал на подушки, глядя при этом настороженно. — Нашли, что вам хотелось?

У чая настоятеля вкус был скверный, и, сделав глоток, Цзюрен отставил чашку. Ильян так и замер, не пригубив его.

— Не скажет ли почтенный настоятель, что было недавно похищено из хранилища?

Настоятель остался неподвижен, но вопрос ему совершенно явно не понравился.

— Осмелюсь предположить, — спокойно продолжил лекарь, — один из свитков «Писания Источника»?

— Это, молодой человек, вас нисколько не касается. Я принял вас только из уважения к вашему почтенному деду. То же касается и ваших заслуг, мастер Дзянсин.

— А если я скажу, что, возможно, видел похитителя свитка?

Настоятель ничем не выдал своего волнения. Лицо его оставалось спокойным, разве что глаз чуть-чуть дергался.

— Дело в том, что свитки эти вам преподнес король? Вы опасаетесь его гнева? — поинтересовался Цзюрен.

— Нам бояться нечего, почтенный Дзянсин, — степенно и важно ответил настоятель.

Лекарь Ильян усмехнулся криво, да и Цзюрен не смог сдержать улыбки. Повелитель славился своим крутым нравом и не раз посылал самого Цзюрена «усмирять непокорных», повинных лишь в косом взгляде и неосторожно оброненном слове. Требовалось немало усилий и дипломатических талантов, чтобы не обрушить на себя гнев повелителя и не причинить вреда невинным.

— Я встретил человека, — спокойно продолжил Ильян, вертя в руках чашку. — Он ехал на северо-запад, куда-то в сторону пустыни. И… он явно держал в руках один из похищенных свитков. Я могу вернуть его вам, если узнаю, о чем там говорилось.

Настоятель остался неподвижен.

— И никто, почтенный Ифан, кроме нас, ничего знать не будет.

Настоятель повернул голову и посмотрел на юную Иль’Лин. Девушка попыталась спрятаться за спину своего наставника.

— Вам, почтенный Цзюрен, и вам, господин Ильян, я верю, но юные девушки болтливы.

— Моя ученица будет молчать, — отрезал лекарь. — Расскажите, что было написано в том свитке.

Настоятель колебался еще несколько мгновений, прежде чем подозвал замершего у дверей служку.

— Приведи мастера-библиотекаря и подай еще чаю.